Мой кровный враг Шнейдер Наталья

Пролог

– Ты ведь будешь меня ждать? – спросила я, протягивая руку для поцелуя.

Рик склонился над ней, совсем как взрослый.

– Я буду ждать.

Я кокетливо улыбнулась.

– Это ты сейчас так говоришь. Шесть лет – долгий срок. Ты будешь совсем взрослый.

Двадцать один год! Даже представить сложно.

Я глянула поверх его склоненной головы на родителей. Отец явно веселился, мать хмурилась. Если бы мы сейчас вернулись домой, она бы отвела меня в свой кабинет и отчитала – в который раз. «Роза, не морочь мальчишке голову. Он тебе не нужен».

Может быть, мама права. Она часто оказывается права. Вот только Рик мне нужен. Он так на меня смотрит! Наверняка уже забыл, как обзывал малявкой. И как сунул лягушку в корзину с земляникой, а потом хохотал, когда она выпрыгнула мне в лицо.

А я-то все помню, так что пусть теперь смотрит и вздыхает. Хотя я тоже улыбаюсь, как дурочка, когда вижу его. Он такой взрослый – целых пятнадцать лет! И такой красивый!

Рик выпрямился, заглянул мне в глаза. Повторил.

– Я буду ждать. И писать каждый день.

Под его взглядом щеки налились жаром. Я выдернула руку, которую он так и не выпустил.

– Посмотрим. Вряд ли твои родители позволят тебе разорить их на письмах.

Слать весточки за море недешево: корабль идет две недели. Хотя это еще недолго. Говорят, раньше, когда магия не помогала корабельщикам прокладывать путь напрямую через море, путешествие вдоль берега занимало три месяца.

– Род Мортейн – один из знатнейших, – вскинулся Рик. – И такая мелочь…

– Хватит, дети, – вмешался отец. – Цветик, ради тебя никто не будет задерживать корабль.

Он шагнул, отодвинув Рика, обнял меня. Я ткнулась носом ему в грудь, вдохнула такой знакомый запах – табака, кожи и лошадей – и вдруг поняла, что никуда не хочу уезжать. Всего полчаса назад я предвкушала путешествие – новая страна, новый город, новые знакомства! – а сейчас…

Шесть лет! Целых шесть лет в пансионе! Да, Бенрид – центр наук и искусств, туда отправляют учиться детей знатных родов со всего мира. Да, это не только образование, но и связи, которые пригодятся мне, когда я стану взрослой. И все же – шесть лет! Мне будет восемнадцать! И когда я вернусь, вряд ли мне позволят взобраться на старый дуб, а в овраге на большом плоском камне уже не будет греться семья ужей. Родители станут совсем старыми…

Я не хочу никуда уезжать!

– Выше нос, Цветик. – Отец приподнял мне подбородок и улыбнулся. – Когда вернешься, ты станешь настоящей красавицей.

– Она и сейчас… – Рик вспыхнул и осекся.

Мама тоже обняла меня, и я едва не разревелась как маленькая. Оторвалась от нее, смаргивая слезы. Нет, я уже взрослая и не буду плакать.

– Пойдемте, миледи, – сказал Николас, старый отцовский слуга, который сражался с ним бок о бок в войне с Ландернау. – Корабль не будет ждать.

Я шмыгнула носом и позволила ему себя увести. Очень хотелось оглянуться, но я не стала – дурная примета.

Если бы тогда я знала, что больше никогда их не увижу!

Глава1

Что-то зашуршало, заскреблось – похоже, шевельнулся деревянный брус, выполняющий роль засова по ту сторону толстой, окованной железом двери. Я резко села – тут же повело в сторону, пришлось прислониться спиной к стене. Холод камня отрезвил, неожиданно придав ясности мыслям. Интересно, сразу на виселицу поволокут или сперва на дыбу?

Заскрипели дверные петли – совсем слуги пораспустились, отец за такое… я поспешно оборвала эту мысль, слишком больно. Появился свет – ровный, яркий, такой яркий, что я зажмурилась, несмотря на закрытые глаза. Магический светлячок, не иначе. Неужто сам магистр пожаловал?

Хотя вряд ли я удостоюсь этакой чести, а магов в ордене хранителей и кроме магистра хватает.

Я подняла веки, щурясь против света – после кромешной темноты подземелья от светлячка аж глаза заслезились. Моргнула несколько раз, зажмурилась так крепко, что заныли веки, снова открыла глаза. Моих слез они не увидят… пока я в состоянии себя контролировать и не превратилась в обезумевшее от боли тело. Что не исключено: допросы с пристрастием не вчера придумали. При этой мысли во рту пересохло – хотя куда уж сильнее, и так воды не давали невесть сколько – сердце заколотилось где-то в горле, а тело стало ватным. А я-то думала, что устала бояться…

Трое. Все в доспехах. Разобрать, кто из них держал светлячок, я не могла – кандалы с прадием отрезали меня от магии намертво. Впрочем, было бы странно ожидать чего-то другого после того, как я отбивалась во всю силу. Леди Краммиана сражались рядом со своими мужчинами еще с тех времен, когда в мире впервые появились чумные, так что одолеть меня удалось не сразу. Жаль, что я просто свалилась, истощив магию, и не осмелилась себя убить. Сейчас ведь за все отыграются…

Одного из этих троих я видела. Констебль, к нему меня приволокли, когда повязали, он-то и велел запереть и оставить, пока не вернется магистр. Интересно, не кормить и не поить до его прихода тоже он велел? Чтобы сговорчивей была? Не дождутся!

Двое остальных… Я посмотрела на того, кто вошел на шаг прежде остальных. Осанка знатного человека. Неужто все-таки магистр? Тот, кого я знала?

Я вгляделась, гадая: он? не он? Я помнила красивого мальчика с круглым, пожалуй, слишком мягким для парня лицом и прозрачными голубыми глазами. Лицо мужчины, который вошел сейчас, мягким назвать нельзя было никак. Двигался он с изяществом и стремительностью атакующей змеи, несмотря на доспех. Высокий, пожалуй, скорее худощавый, хотя под кольчугой сложение особо не разберешь. Небрит, прямо как простолюдин. Давно нестриженые волосы вьются крупными кольцами, среди темно-русых прядей заметны серебристые нити , хотя лицо совсем молодое. И все же тому, кого я помню, должно быть двадцать один – в этом возрасте еще не бывает седины. Жесткий ледяной взгляд из-под насупленных бровей. Шрам через всю левую щеку от виска до губы.

Значит, не он. Маг бы свел шрам, даже если не было возможности начисто залечить сразу.

– Встать! – рявкнул констебль.

Я не пошевелилась: как сидела, прислонившись к стене и подтянув колени к груди, так и осталась. Даже если бы не ослабла от голода и жажды – много чести. Это вы, безродные, должны стоять в моем присутствии. Даже если кто-то из вас маг, а, значит, дворянин – я леди этих земель. Пусть даже титула у меня больше нет, а в моем замке хозяйничают чужие.

Могла ли я хотя бы месяц назад подумать, что буду пробираться в собственный дом потайными ходами, словно вор – а потом окажусь в темнице собственного замка? Что меня назовут изменницей, дочерью изменника, лишат титула и всех прав состояния, как до того лишили семьи?

– Вы что, совсем тут с ума посходили? – прошипел тот, со шрамом, оглянувшись на остальных. – Орден воюет с чумными, а не с детьми!

Сам ты ребенок! Я совершеннолетняя и могу представлять свой род на Совете земель!

– Магистр, этот, как вы выразились, ребенок…

Магистр. Значит, это все-таки он.

Ричард Мортейн. Магистр краммианской ветви ордена хранителей. Герой, возглавивший оборону столицы, когда чумная армия подошла к ней, собственноручно сразивший генерала чумных. Любовник королевы.

И, что куда важнее – человек, убивший моего отца.

– …эта, как вы выразились, ребенок, убила троих прежде, чем мы сумели ее скрутить.

Магистр приподнял бровь, глядя на меня.

– Вот, значит, как. А с виду и не скажешь…

Не узнал. Немудрено, я его тоже не узнала.

– Я намереваюсь допросить ее с пристрастием, – продолжал констебль. – Будете…

Он не договорил: магистр стремительно развернулся, шагнул – лишь шагнул, не схватился за оружие, не свилась магия – но констебль попятился, позеленев.

– С пристрастием? Девчонку?

Взгляды схлестнулись, и констебль оказался не робкого десятка, глаз не отвел.

– Шпион может быть любого пола и возраста, а ее схватили в вашем кабинете…

Вообще-то это был кабинет моего отца. Но да, именно там. Какие покои магистр выбрал бы себе – поди угадай, а в кабинете он непременно появился. И там бы я его достала. Нет, я не питала иллюзий – в открытом бою я бы не одолела героя войны с чумными. Я намеревалась бить из тени и сразу насмерть – потому что, если бы он пережил первый удар, нанести второй я, скорее всего, бы не смогла.

На свою беду, забираясь в замок, я не знала, что магистр еще не вернулся из столицы. Знала лишь, что королева отдала наш дом и наши земли в распоряжение ордену Хранителей. Точнее, своему любовнику. Но его в замке не оказалось, а когда я, проголодавшись, выбралась из кабинета найти себе еды, меня заметили.

И теперь намереваются допросить с пристрастием, сочтя шпионкой. Что ж, их ждут невероятно ценные сведения о том, как всеобъемлюща моя ненависть, больше-то я все равно рассказать не смогу.

Плюнуть ему в морду, что ли, чтобы на месте прибил? Так ведь слюны нет.

Магистр подошел ближе, остановившись в шаге от меня. Ну да, чего ему бояться, я же в кандалах. Даже распрямиться как следует не смогу, цепь, соединяющая ножные и ручные оковы чуть короче, чем нужно было бы для того, чтобы я смогла стоять во весь рост. И это при том, что я даже для женщины невысокая, мужчина согнулся бы в три погибели. Хотя на мужчину эти кандалы бы не налезли… интересно, выходит, у ордена и под женщину оковы нашлись?

Что за ерунда в голове, какая мне разница, на кого были рассчитаны кандалы? Главное, что мне сейчас никуда не рыпнуться. Только и остается, что сидеть и смотреть на него снизу вверх. Здоровенный какой. Этот и без магии голову открутит. Хотя у них в роду все были верзилами, и в обиду они себя не давали – сами кого хочешь обидят. Мать Ричарда, вон, начала командовать пиратским кораблем еще до совершеннолетия. Глядя на ту высокую, стройную, с безупречными манерами леди, я никак не могла поверить, что она была младше, чем я сейчас, когда взяла на абордаж свое первое судно. Ну, то есть это он для Ландернау был пиратский, для наших-то – самый что ни на есть партизанский, не суть.

Кто бы мог подумать, что герои той освободительной войны через четверть века после ее окончания захотят переметнуться на сторону врага? У них ведь и без того было все – земли, титулы… Разве что короны не хватало, может, в этом все и дело? Может, когда сразу после войны Совет земель отдал корону не Мортейну, лорд затаил злобу? Кто сейчас скажет? У отца наверняка были доказательства, но отец мертв, и тот, кто его убил, точно уничтожил и их. А скоро убьет и меня.

Странно, но смерти я не боялась. Смирилась, что ли? Отбоялась, отревела свое, когда меня бросили в этот каменный мешок – без еды, без воды, без света. Уж решила, что они не станут размениваться на казнь и возиться, когда можно просто запереть и оставить одну, пока не умру. Может, так было бы и лучше – не приходилось бы сейчас смотреть снизу вверх на того, кого мой отец привечал, как родного сына – и кто его убил. И допроса с пристрастием ждать бы не приходилось— при мысли об этом грудь словно сжало ледяным обручем.

– Что ты делала в моем кабинете?

У мальчишки, которого я помнила, голос начал ломаться, и он то басил, то давал петуха. Я не смеялась – мама объяснила, что к чему, но было очень интересно, каким же станет его голос, когда установится. Глубокий бархатный баритон, таким бы не пленников допрашивать, а серенады дамам петь. Правда представить этого человека под балконом с лютней не получалось хоть ты тресни. Вот Рика можно было, а Ричарда Мортейна, магистра ордена – нет. Может, просто обстановка неподходящая – тюрьма, кандалы? Мне-то он точно не серенады сейчас петь будет.

При этой мысли я почему-то развеселилась. Видимо, в самом деле просто устала бояться. И ждать смерти устала. Просто хотелось, чтобы это все кончилось – неважно как.

– Я жду ответа, – напомнил о себе магистр.

Я разлепила губы.

– Тебя… – Язык еле ворочался, вместо слов вырвалось хриплое карканье. – Тебя ждала.

Он вдруг стремительно нагнулся, схватил мою кисть, зачем-то ущипнул. Выпустив руку, шагнул к констеблю и молча отвесил оплеуху. Вернулся, присел, снимая с пояса флягу, протянул мне.

Я замерла, опешив – чего-чего, а этакого не ожидала. Он, видимо, понял мое замешательство по-своему: выдернул пробку, отхлебнул содержимое – я непроизвольно сглотнула, в горле заскребло – снова протянул мне.

– Вода. Сколько тебе не давали пить?

Я пожала плечами.

– Магистр, – вмешался констебль. – Это оплошность, а не…

– Позже поговорим, – отрезал тот, не оборачиваясь. – Пей.

Я взяла флягу так, чтобы не было видно, как дрожат руки. Каждую секунду я ждала, что магистр выхватит ее и засмеется. Но он сидел на корточках в полушаге от меня и молчал, и ни на лице, ни во взгляде невозможно было прочитать ровным счетом ничего.

Я медленно поднесла флягу к губам – хотелось присосаться к ней и пить, пить, пить, захлебываясь, чувствуя, как вода стекает по подбородку, пропитывает одежду, пить, пока не забулькает в животе. Пригубила – вода была чистой, ледяной, аж заломило зубы – наверняка фляжка зачарована. Три глотка… нет, пять, ровно пять, иначе я не смогу остановиться. Вернула флягу.

– Благодарю.

– Пей. Я-то всегда могу налить еще.

Я покачала головой. Надо было отказаться и от этого, но плоть слаба. Магистр не стал настаивать, вернул флягу на пояс – я проводила ее полным сожаления взглядом. Снова присел напротив.

– Итак, ты ждала меня. Зачем?

– Чтобы убить, – не стала скрывать я. Чего уж тут скрывать, все равно все узнают. А так, может, обойдется без допроса с пристрастием.

Он усмехнулся.

– Вот детей по мою душу еще не посылали…

– Я всего-то на три года младше тебя! – возмутилась я.

Он ответил не сразу.

– Может, ты и права… на войне быстро взрослеют. Кто тебя послал?

– Никто.

– А если хорошенько вспомнить?

– Никто.

– Тогда зачем? Вообразила, будто спасаешь мир от зла в моем лице?

Значит, ты знаешь, что тебя считают злом? Интересно, как тебе живется с этим знанием? Хорошо ли спится? Хорошо ли спится после того, как ты убил моего отца, свел в могилу мою мать и моих братьев? И скольких еще ты убил, прежде чем стал тем, кто ты сейчас, а, Рик? Хотя нет, прежнее имя не подходит тебе так же, как не была бы сейчас впору прежняя одежда.

– Я – Роза Эйдо.

Он не изменился в лице, только замер на миг, а потом медленно произнес:

– Вот как… Не узнал.

– Я тоже не узнала.

Он надолго замолчал, глядя мне в глаза. Не знаю, чего уж там он хотел увидеть, я-то в его глазах вовсе ничего разглядеть не могла. Синие, точно ключ, в котором отражается небо. И такие же ледяные.

– Что ты будешь делать, если я тебя отпущу? – спросил он, наконец.

Я пожала плечами. Как будто ты в самом деле над этим раздумываешь. Как будто у меня много вариантов.

– Вернусь и постараюсь доделать то, что не получилось в первый раз.

– Интересный у тебя способ просить о помиловании, – усмехнулся он.

– А я и не прошу о помиловании, – ответила я ему в тон.

Первое, чему учат магов – любое деяние имеет последствия. Как брошенный в воду камень, от которого долго расходятся круги. Так что какой теперь смысл умолять? Все равно он сделает со мной все, что захочет. Только по-другому я поступить не могла, потому что бездействие – тоже выбор. Свой я сделала. Пришло время платить по счетам.

Только бы хватило сил сохранить достоинство до конца, каким бы он ни был. Все-таки я леди Эйдо. А мы никогда не склонялись перед врагом.

Магистр кивнул – явно не моим словам, а каким-то своим мыслям.

– Беркли, верните леди вещи, которые при ней были, снимите кандалы, и пусть идет восвояси.

Резко поднялся и двинулся к двери так стремительно, словно за ним собаки гнались. Остановился в проеме на миг, оглянулся.

– И, надеюсь, сейчас вы не забудете ее накормить и дать вдоволь воды?

Исчез за дверью, не прощаясь.

Судя по выражениям лиц остальных, ошарашены они были не меньше меня. Но даже если и собирались возразить, догонять магистра не стали.

– Я велю солдатам принести поесть, – сказал второй из оставшихся, который так и не представился. – И пошлю за кузнецом.

Я не ответила. Снова закрылась дверь, оставив меня в полной темноте.

Я снова свернулась клубочком на полу. Выпустят меня, как же. Только дурак отпустит безнаказанным кровника и своего несостоявшегося убийцу. Дураки не становятся магистрами ордена. Дураки не собирают армию из ничего. Так что Ричард Мортейн кто угодно, но не дурак, и меня просто так не выпустит. А те слова – просто слова, разве можно верить словам того, кто уже презрел все законы чести? Пытка надеждой – вот как это называется. И потому надеяться я не стану. А что трясет так, словно внутренности превратились в холодное желе – это пройдет… Зря я взяла у магистра воду. Те пять глотков жажду не утолили вовсе, лишь на время смочили горло, а теперь пить хотелось еще сильнее. Ну ничего, скоро все это закончится.