Ермак. Личник Валериев Игорь

Посвящается любимой жене Людмиле.

Автор искренне благодарит всех участников литературных форумов «В Вихре Времен» и «Самиздат», чья критика, замечания и советы позволили улучшить данную книгу, особенно: Сергея Викторовича Акимова, Игоря Георгиевича Мармонтова, Игоря Аркадьевича Черепнёва, Евгения Шарапова.

* * *

Выпуск произведения без разрешения издательства считается противоправным и преследуется по закону.

© Игорь Валериев, 2020

© ООО «Издательство АСТ», 2020

Пролог

Я стоял на корме «Вестника» и смотрел, как вдаль уходит остров Разбойный. Именно на этом острове почти два года назад группа хунхузов устроила засаду на этот же пароход. И также на нём тогда находился цесаревич Николай.

Для меня то нападение бандитов закончилось ранением, когда я закрыл собой от пули будущего императора. Хорошо, что фортуна не покинула меня, и небольшой кусок свинца, выпущенный из винтовки с телескопическим прицелом, встретил на своём пути лезвие метательного ножа и часы, которые лежали в кармане под ним. Отделался контузией, огромным синяком да трещиной в ребре.

Потом было Иркутское юнкерское училище, куда я прибыл поступать с кучей рекомендательных писем, начиная от его императорского высочества государя наследника и заканчивая командиром Амурского казачьего полка. После его окончания я был вызван на приём к Александру III в Санкт-Петербург. И там за спасение наследника престола получил потомственное дворянство, приставку Зейский к своей фамилии, орден Святого Георгия четвёртой степени, неплохое поместье под столицей и земельный участок рядом с рекой Зея. Как предполагаю, где-то рядом с участком, где банда Золотого Лю мыла золото.

Далее был в отпуске. Пускай неделю, но был. В своём имении познакомился и, можно сказать, стал другом целой княгине и пусть незаконнорожденному, но внуку Александра II. Встретил, возможно, свою новую любовь Анечку фон Дерфельден, которая как две капли воды была похожа на мою жену в моей прежней жизни. Да, да! Я не сумасшедший. Действительно в этом теле девятнадцатилетнего хорунжего живёт сознание бывшего офицера спецназа пятидесяти пяти лет от роду из двадцать первого века. Каким образом это произошло, я не знаю, но чуть меньше пяти лет назад моё сознание-матрица как-то перенеслось из две тысячи восемнадцатого года в тело четырнадцатилетнего казачонка в одна тысяча восемьсот восемьдесят восьмой год.

Зовут меня Аленин Тимофей Васильевич, и я являюсь полным тёзкой Тимохи, который до меня был в этом теле. Но по порядку. Родился я в одна тысяча девятьсот шестьдесят третьем году в семье военного в городе Благовещенске. Учился так себе, но спортом занимался усиленно. К окончанию школы выполнил норматив КМС по биатлону. Очень хотел поступить в Дальневосточное высшее общевойсковое командное училище в Благовещенске, где также готовили офицеров для морской пехоты, но не прошёл по баллам. Завалил русский язык. Не могу писать сочинения – не Лев Толстой я, к сожалению. Поэтому вместо военного училища попал в армию, как думал сначала обычным «пехотным Ваней». Но всё оказалось намного интереснее.

Из военкомата с «покупателем» – молодым старшим лейтенантом с пехотными петлицами – я и еще двое ребят на самолёте совершили перелёт через всю страну из Благовещенска до Великого Новгорода. Потом на уазике нас отвезли куда-то под Псков в летние лагеря, где и выяснилось, что пехотные петлицы старшего лейтенанта – это маскировка, а служить я буду в каком-то спецназе, хотя форма солдат и офицеров в учебке была десантных войск.

И прослужил я в войсках специального назначения двадцать три года с хвостиком, не считая учёбы в военном училище. После полугода обучения в учебке, где получил специальность минёра, почти год службы в Афганистане в 177-м отдельном отряде спецназа в составе 22-й бригады СпН. В данное подразделение получил распределение из-за своей внешности. Вылитый пуштун, как не раз потом подкалывали меня ребята в отряде.

За Афганистан получил медали «За боевые заслуги» и «За отвагу», орден Красной Звезды, позывной «Ермак», славу хорошего минёра и снайпера. В отряде, как КМСу по биатлону, после пробных стрельб вручили СВД и поставили сначала в пару к основному снайперу. Вскоре стал штатным снайпером. Потом был бой, во время которого получил два ранения: в голову и правую руку.

После госпиталя в Ташкенте и отпуска по ранению до моего дембеля оставалось около четырех месяцев, когда неожиданно даже для себя взял и написал рапорт с просьбой отправить меня поступать в Рязанское десантное училище.

Батя – командир 177-го ооСпН – майор Керимбаев рапорту ход дал и характеристику взводного подписал, в которой тот столько хорошего изложил, хоть памятник из меня делай. Потом учебные сборы на базе Самаркандского автомобильного училища, где попал в роту поступающих в десантное училище. Сдача физо и медкомиссия. Её, несмотря на ранения, слава богу, прошёл. Награждение орденом освободило от сдачи вступительных экзаменов. Затем абитура в ЗУЦе под Рязанью, и я – курсант РВВДКУ.

Четыре года обучения в спецбатальоне в отделении спецназа, красный диплом, лейтенантские погоны, право выбора места службы и 173-й ооСпН в родной 22-й бригаде спецназа, которая базировалась уже в Азербайджане. А затем поддержание конституционного порядка в Баку, Нагорный Карабах, Осетино-Ингушский конфликт, две Чеченские кампании, парочка загранкомандировок, Грузинский конфликт и заслуженный дембель в две тысяча девятом году. Выслуги, да ещё со льготами, было уже по самое не могу – вот и ушёл. С жильём проблем не было: от родителей после их переезда в Краснодарский край трёхкомнатная квартира в Благовещенске осталась и от деда крепкое подворье в Ермаковской пади на Амуре, где и проживал я постоянно последние годы.

Сбежал я из Благовещенска, где очень часто приглашали на торжественные мероприятия в качестве почётного гостя или «новогодней ёлки». К наградам за Афган еще два ордена Мужества добавились и Звезда Героя России за операцию в Первомайске против банды Радуева. А если добавить юбилейные медали, за выслугу и кучу всяких знаков за Чечню, то иконостас на парадном мундире значительный получался. Вот и «работал» в администрации города «почётным жителем», пока не надоело. Уехал в дедов дом, подремонтировал его и зажил спокойной жизнью пенсионера. Пенсии и надбавки за Героя России хватало с избытком, лес обеспечивал дичью и другими дарами, Амур – рыбой, спутниковая тарелка с модемом давала связь с миром через Интернет и телевидение. Так и жил бобылём.

Были в своё время две жены, да не выдержали они постоянного ожидания мужа с боевых выходов, которые иногда длились по полгода. Детей в обоих браках не нажил. Осталось одиночество, но оно постепенно стало нравиться. В последнее время пристрастился к чтению книг, особенно по альтернативной истории с «попаданцами», благо в электронном виде таких произведений в Инете можно было найти множество. Подумывал свои мемуары засесть писать, но всё оборвалось летним утром две тысяча восемнадцатого года. Выбежал, как обычно, с утра в лес на зарядку, увидел яркий шар в небе. Успел подумать: «Всё же пиндосы ударили ядерным оружием!» Нестерпимый жар и темнота.

Очнулся в теле четырнадцатилетнего казачонка, пастушка Тимохи Аленина, который приходился мне каким-то родственником. По отцовской линии я вёл свой род от знаменитого атамана Ермака. Так передавалось из поколения в поколения в нашей семье. Правда или нет, не знаю, но все мои пращуры в это верили.

Так вот, по рассказам деда, тот поселился в одна тысяча девятьсот сорок шестом году в Ермаковской пади после демобилизации по ранению, полученному в боях с японцами из-за того, что на этом месте жили раньше родственники Алениных, которые ушли с Дона осваивать Амур и сгинули все. Последним умер Аленин Афанасий Васильевич – георгиевский кавалер, которого на Дону помнили и уважали. Умер он после того, как хунхузы убили его внука Тимофея, до этого убив всех его сыновей. На месте их старого дома, который сгорел во время лихолетья Гражданской войны, дед построил свой дом. В том доме родился мой отец. Из этого дома и я выбежал на последнюю свою зарядку.

Перенос оказался очень вовремя для Тимохи. Он был ранен хунхузами, которые пытались угнать в Китай табун лошадей, который пасли казачата. Именно во время этого налёта Тимоха и был ранен. Я же, благодаря своим навыкам, смог отбиться и остаться живым. Потом было много всего. И выбор своего пути в этом мире, и смерть деда Афанасия, деда для Тимохи, но который и для меня за пару месяцев стал родным.

Пять лет назад я принял решение, что основной целью для меня в этом мире является передача знаний спецназовца из двадцать первого века казакам. Для этого планировал поступить в Иркутское юнкерское училище, потом всеми правдами и неправдами прорваться в Николаевскую академию Генерального штаба. Там во время учёбы как-то выйти на русскую разведку и, зарекомендовав себя, постараться попасть на начало англо-бурской войны представителем от Генштаба или под видом волонтёра. Через доклады постараться доказать эффективность бурских засад, снайперского огня, действия малых групп в тылу врага, всё это теоретически и методически обосновать и настаивать на создании экспериментальной диверсионно-разведочной группы, хотя бы в полусотню казаков. А после обучения обкатать её на боевых выходах в китайском походе. А дальше как Бог даст!

Мелко, скажете вы, для представителя двадцать первого века?! А ничего, что я попал в тело пастушка, к тому же сироты, для которого поступить в юнкерское училище с двумя классами церковно-приходской школы практически нереально. Да что там нереально, вероятность практически нулевая. Но я смог. И вот теперь стою перед дилеммой, что делать?

Я офицер Конвоя Его Императорского Высочества Николая Александровича. Его отец император Александр III перед отъездом на Дальний Восток, куда Николай был направлен наместником, лично просил меня сохранить ему сына. И я дал слово офицера.

«Н-да, дилемма, – подумал я. – С одной стороны, в девятнадцать лет оказаться в близком окружении будущего императора, который считает себя обязанным жизнью, – это просто пруха какая-то. Но что это мне даёт? Если смотреть с точки зрения политической конъюнктуры, то для карьерного роста просто колоссальные возможности. Врасти в высший свет. Да без особых проблем, если не подставляться. Стать генералом? Тоже возможно. Но я-то знаю, чем всё закончится в семнадцатом. Хотя в моём мире Николай наместником Дальнего Востока не был. Возможно, это другой мир?! Или я так успел на него повлиять? Как бы то ни было, но я-то хочу предотвратить кровавые ужасы революций и гражданской войны, если они здесь будут…»

Мысли заскакали галопом, и я начал глубже и медленнее дышать, чтобы успокоиться. Вся та информация, до которой я смог дотянуться за эти пять лет, говорила, что всё не так просто в этом мире, как нам преподавали в моё время в будущем по предмету «История». Всё намного сложнее и страшнее.

«Да осилит дорогу идущий, – подумал я. – Что же, сделаем очередной шаг, а там посмотрим…»

Глава 1

Награждение

«Вестник» по дуге подходил к причалу станицы Черняева, чтобы пришвартоваться правым боком, против течения. Рядом с аркой, увитой лентами и елочными лапами, собралась толпа народа. На мой взгляд, под две тысячи человек. С учетом того, что при описи населения в тысяча восемьсот девяносто первом году во всём Черняевском округе проживало чуть больше восьмисот человек, включая детей, встречать цесаревича съехался народ со всех ближайших округов. Караван судов, перевозивший Николая со свитой и всем необходимым для исполнения обязанностей наместника, шёл по Амуру практически без остановок в станицах. Но о том, что в Черняева будет остановка, сообщили атаману Савину по телеграфу заранее, ещё неделю назад.

Я стоял по правому борту, откуда на пристань должны были подать трап два матроса. Рядом со мной выстроились десять кубанцев конвоя, которые будут обеспечивать периметр. Лица у казаков были сама невозмутимость, хотя внутри, сужу по себе, все наоборот. Всегда начеку, в состоянии тревоги и подозрительности ко всем. Это был уже не первый выход цесаревича в народ, и даже не десятый за время путешествия на Дальний Восток. Но каждый раз – бешеный расход нервов.

С трудом, но постепенно удалось донести до казаков конвоя, что к охране государя наследника, как и любого другого охраняемого лица, надо относиться серьёзно. Что их роль не парадная функция и красивое позирование рядом с цесаревичем, а тяжёлая ежесекундная работа по его охране. Каждый из конвойцев любое изменение обстановки вокруг наследника должен оценивать по критерию «опасность – безопасность» с точки зрения угрозы жизни и здоровью охраняемого лица. Для этого он должен не упускать из поля зрения никакую на первый взгляд мелочь, быть всегда готовым к любой ситуации, уметь быстро понимать поведение и агрессивные намерения людей, не доверять никому и суметь принять предупредительные или защитные меры.

Пароход швартовался, а я смотрел на родной берег. За первым рядом встречающих, которых представляли атаман Савин с караваем хлеба, протоиерей Ташлыков и старики-старейшины станицы Раздобреев Афанасий, Подшивалов Феофан, Шохирев Давыд, Савин Митрофан и Гусевский Ион, я увидел родные лица дядьки Петро и Митяя Широкого. А чуть в стороне от них стоял один из старших секретных агентов, который обеспечивал скрытую охрану цесаревича в станице. Знаком агент показал, что всё в порядке.

«Молодец, – подумал я про себя. – Не знаю, кем он тут представился, но уважение успел завоевать, если его в первые ряды встречающих казаки пустили».

При планировании работы секретной части охраны цесаревича на время путешествия мы столкнулись с проблемой – кем будут представляться агенты в Забайкалье, а особенно на Амуре и Уссури, где по станицам проживают, считай, только казаки. Десять агентов, которых как от сердца оторвал полковник Ширинкин, а также возглавлявший их коллежский секретарь Кораблев, были в затруднении. Какую личину надеть?! Казаки из них, как… В общем, за казаков не сойдут. Купцы, приказчики, путешественники. Ещё кто-то? Постепенно разобрались и приноровились.

Пароход приткнулся бортом к причалу. Выскочившие матросы набросили концы канатов на импровизированные кнехты. После чего подали трап на причал. Я сошёл первым. За мной потянулись кубанцы, образовывая двумя колоннами коридор. Краем глаза увидел, как изумлённо расширились глаза атамана Савина и протоиерея Ташлыкова. Видимо, узнали меня. С учётом того, что после награждения и недельного отдыха я узнал, что буду сопровождать Николая на Дальний Восток в родные места, Селевёрстовым я ничего не написал, желая сделать сюрприз. И, кажется, он получился. Контролируя сход с парохода цесаревича, я, изредка бросая взгляды на первые ряды встречающих, всё чаще видел выражение изумления на лицах станичников и казачек при узнавании меня.

Цесаревич начал движение по пристани к встречающим. Кубанцы в своих парадных алых черкесках, сойдя с пристани, двумя колоннами по пять человек двинулись вперёд, раздвигая встречающих и образуя коридор. По освобождённому пространству пошёл цесаревич в форме лейб-гвардии отдельного Амурского казачьего взвода, который существовал пока на бумаге и шефом которого, также по бумагам, являлся Николай. Несмотря на очень теплый для начала мая день, около плюс двадцати градусов, на плечи Николая была накинута шинель. Но вместо папахи на голове наследника была фуражка.

Подойдя к атаману, который склонился в поклоне, Николай отломал небольшой кусок каравая, посолил его, макнув в солонку, и отправил в рот.

– Ваше императорское высочество государь наследник цесаревич и великий князь Николай Александрович, – стараясь не сбиться, начал Иван Митрофанович Савин, распрямившись после поклона. – Казаки Черняевского округа рады видеть вас вновь на своей земле.

Но цесаревич сломал заготовленный сценарий. Взяв из рук атаман поднос с караваем, Николай передал его назад подъесаулу Головачеву, а сам, обняв Савина, трижды его поцеловал, после чего обратился к встречающим:

– Господа казаки, прошло почти два года с тех пор, как многие из вас участвовали в отражении нападения бандитов, которые напали на пароход, где я находился, а также на вашу станицу. Слишком долго происходило расследование этого события. Наконец-то оно завершено, а я, пользуясь случаем, могу теперь отблагодарить своих спасителей.

По толпе встречающих прошелестел довольный гул. Хотя до этого в слова цесаревича вслушивались настороженно.

– Атаман, казаки, о которых вам было телеграфировано, все собраны? – спросил Савина наследник.

– Так точно, ваше императорское высочество, – вытянулся во фрунт атаман, сверкая на мундире золотой медалью «За усердие». – Все здесь. Чуть выше по дороге к станице построены.

– Это хорошо. Пойдёмте к ним, атаман. Ваше высокопреподобие, – обратился Николай к протоиерею Ташлыкову, – сопровождайте нас. Тимофей Васильевич, следуйте за мной.

Эта команда уже относилась ко мне. Проходя следом за цесаревичем мимо застывших старейшин станицы и казаков за ними, услышал перешёптывание: «Точно он…», «Ты гляди-ка, Тимоха…», «Ядрёный корень… Тимоха – благородие…», «Егорий-то… офицерский…»

Кубанцы как масло разрезали толпу, образовывая свободный проход для наследника. Несколько десятков шагов вверх от пристани, и Николай остановился перед двухшереножным строем казаков. Кроме моего старшего десятка, в строю стояли дядька Михайло Лесков, проскользнувший вперёд нас и вставший в строй Митяй Широкий, двое казаков из Ольгинской станицы и малёк Мишка Башуров.

Подойдя к строю казаков, Николай, развернувшись к свите, которая следовала за ним, подозвал одного из флигель-адъютантов и, взяв из его рук бархатную папку, протянул её мне.

– Тимофей Васильевич, ваша родная станица, вам и указ его императорского величества зачитывать. А я награды вручать буду.

Я с трепетом открыл папку. О том, что награждать станичников будут, я знал. Но вот награды мне были не известны.

– Божьей милостью, мы, Александр Третий, император и самодержец Всероссийский, царь Польский, великий князь Финляндский и прочая, и прочая, и прочая… – начал я под ошарашенными взглядами награждаемых.

Процедура награждения несколько затянулась, так как казакам приходилось выходить из строя к цесаревичу. Тур и Леший получили по Знаку отличия Военного ордена Святого Георгия четвертой степени, остальные казачата и малёк Мишка Башуров по золотой медали «За храбрость» с ношением на груди. Отец Лешего дядька Михайло и Митяй Широкий получили по золотой медали «За храбрость» с ношением на шее, а ольгинцы – такие же, но серебряные.

Савин был награждён шейной серебряной «За усердие» на станиславской ленте, а все старейшины – нагрудной золотой на Станиславской ленте. Но самой главной наградой, от которой в восторг пришли все станичники и гости, было прощение всех задолженностей перед казной для казаков Черняевского округа и освобождение от налогов на пять лет, начиная с этого года. Восторг был такой силы, что кубанцы еле сдержали толпу. Станичники очень захотели выразить признательность государю наследнику. Я уже хотел стрелять в воздух, но, слава богу, напор толпы ослаб и она успокоилась.

Следующее действие цесаревича также вызвало восторг окружающих.

– Хорунжий Аленин, построить в две шеренги казаков старшего набора казачьей школы станицы Черняева.

– Слушаюсь, ваше императорское высочество, – браво ответил я, после чего скомандовал Ромке. – Казак Селевёрстов построить первый десяток.

После того, как мои друзья и браты построились, я скомандовал «смирно» и хотел доложить цесаревичу, но тот махнул рукой и произнёс, обращаясь к строю:

– Господа казаки, за ваше мужество, героизм, отвагу и сноровку все вы назначаетесь на службу в лейб-гвардии отдельный Амурский казачий взвод Собственного Его Императорского Высочества Наследника Государя и Цесаревича личного конвоя.

– Рады стараться, ваше императорское высочество! – дружно и чётко ответил строй молодых казаков.

– Вольно! – скомандовал цесаревич и повернулся ко мне. – Командуйте, хорунжий. После молебна принятие присяги.

– Слушаюсь, ваше императорское высочество, – принял я стойку смирно и поднёс ладонь к срезу папахи.

– Ваше высокопреподобие, – обратился цесаревич к Ташлыкову, – пройдёмте на молебен.

Цесаревич с протоиереем двинулись вперёд, за ними последовала свита, атаман со старейшинами. За этой группой постепенно пристраивались встречающие, мимо которых проходил наследник. Я, кивком головы испросив разрешение остаться у Головачева и получив его ответный кивок, развернулся к строю.

– Ну что, здравы будем, браты!

– Здравия желаем, ваше благородие! – дружно рявкнули мне в ответ те, кого я считал и считаю своими близкими друзьями и, можно сказать, братьями. Но моё новое положение в обществе позволяло общаться на глазах у других только таким образом. Тем более за моей спиной находилась пара кубанцев.

– Господа казаки, после обеда, несмотря на возраст, вы все принимаете присягу и будете проходить службу в лейб-гвардии личном конвое государя наследника. Под моим чутким руководством, – я хищно улыбнулся моим бывшим ученикам. – Надеюсь, вы ещё не забыли, что это значит?!

У некоторых казаков, казачатами их уже назвать было тяжело, настолько они выросли и заматерели за почти два года, что я их не видел, головы грустно опустились вниз.

– Вижу, что помните, и надеюсь, что понимаете, какая честь вам оказана. После принятия присяги где-то через два часа вы станете лейб-гвардейцами, а не казаками-малолетками! После чего должны будете своей службой доказать, что выбор государя наследника и цесаревича великого князя Николая Александровича был правильным и вы его достойны!

– Ваше благородие, – как и всегда до этого во время обучения, с вопросом влез Ромка, – так мы сегодня с государем наследником в сопровождении поплывём?

Все остальные ребята с таким же вопросом в глазах уставились на меня.

– Да. После присяги вы начнёте службу в конвое. Для вас отведено место на одном из пароходов сопровождения. Коней разместите на барже. До вас что, не довели о необходимости быть на встрече цесаревича с полным снаряжением для службы?

– Довели, ваше благородие, но мы думали, это какое-то занятие будет или смотр. Про присягу и службу никто не говорил. Так-то нам только в январе следующего года присягу принимать, и то не всем, – ответил за всех Ромка.

– А ты что, Лис, не рад службе в конвое?! – спросил я.

– Ваше благородие, да мы все рады. Просто всё так неожиданно – награды, лейб-гвардия, конвой. Голова кругом идёт! – пробасил георгиевский кавалер Тур, или Верхотуров Антип. От его ответа у меня отлегло от сердца. Честно говоря, боялся в душе, что после ранения Тур сломается.

– Тогда у вас есть час, чтобы собраться окончательно. Потом прибываете к пристани. Чуть ниже швартуют баржу, на неё заведете и разместите своих коней. Место на пароходе вам покажет старший урядник Тимофеев из Кубанского отдельного взвода. Пока поступаете под его командование. И последнее, – я повернулся к Тимофееву, который передал мне несколько пар погон из большой стопки, которую держал в руках. – Вручаю вам погоны вашего взвода. До присяги привести мундиры в соответствие. Портупеи, которые на вас, оставить.

Я прошёлся вместе с Тимофеевым вдоль строя, раздавая погоны Амурского отдельного взвода с вензелем «Н».

– Что скажешь, урядник, с такими портупеями покрасивей форма будет? – я указал на казачат-казаков, которые щеголяли в офицерских портупеях тысяча девятьсот двенадцатого года, которые пошили ещё два года назад.

– Красиво смотрится, ваше благородие, – степенно ответил урядник. – Надо какое-то отличие для лейб-гвардейских казачьих взводов Приамурья и Забайкалья ввести. А портупеи ладные.

Я посмотрел на своих бывших учеников, которые с восторгом рассматривали врученные погоны, и скомандовал:

– Господа казаки, равняйсь. Смирно. Через час с конями и вооружением находитесь на пристани и поступаете в распоряжение старшего урядника Тимофеева. Вольно. Разойдись.

Когда строй рассыпался и казаки начали разбегаться по домам, я подозвал к себе младшего Селевёрстова.

– Ромка, мамке и батьке передай, что после присяги вместе домой подойдём. Пока цесаревич обедать будет, и у нас час времени наберётся, чтобы пообщаться. А то в следующий раз когда в станицу попадём – неизвестно.

– Слушаюсь, ваше благородие, – попытался принять стойку смирно и отдать честь Ромка, но получив от меня подзатыльник, резво развернулся и побежал к дому.

– Этот рыжий, с оторванной мочкой, кем вам приходится, ваше благородие? – поинтересовался урядник, а второй конвойный вопросительно насторожил уши.

– Брательник названый. Когда моих родителей хунхузы убили, а потом дед умер, Ромкины отец и мать меня к себе в семью взяли. Три года, можно сказать, у них прожил, – ответил я.

– Так вы, ваше благородие, отсюда родом?!

– Да, отсюда. В двух верстах хутор стоял, где я родился и вырос. Спалили его хунхузы, когда на цесаревича и на станичников напали два года назад. Где-то в станице должен дом стоять, который мне за счёт казны построили. Но где, даже и не знаю. А смотреть некогда. На кладбище сходить могилам поклониться да с дядькой Петром и тёткой Ольгой успеть бы повидаться, поговорить.

– Да… Служба в конвое, она такая, – растягивая слова, задумчиво произнёс Тимофеев. – Нас вон аж на край земли отправили. Где Кубань родная, и где Дальний Восток.

– Ничего, урядник, зато сколько всего уже увидел и увидишь ещё.

– Так-то оно так, ваше благородие. Но в родном краю служить-то слаще. Вы вона аж весь светитесь от радости. Дома… А мы теперь когда родные куреня увидим – неизвестно. А я-то второй уже сверхсрок тяну. Семь лет уже дома не был.

– А зачем в отдельный взвод напросился? Насколько я знаю, дело добровольным было. Кандидатов по станицам выбирали.

– Да брат мой самый меньший да племяш во взвод попали. Приглядеть за ними надо. Опыт передать.

– Опыт это дело хорошее. Учить будем настоящим образом.

– Это я уже понял, ваше благородие, – усмехнулся урядник.

А второй кубанец грустно произнёс:

– От вашей учёбы, ваше благородие, не только мышцы, даже жилы и кости болят.

– Выше нос, лейб-гвардия. Как говорится, лучше ведро пота слить, чем каплю крови потерять. Ладно, шутки в сторону. Тимофеев, через час встречаешь казаков из Амурского взвода, размещаешь их с вещами на пароходе сопровождения. Тот уже ниже пристал к берегу. А потом ведёшь их строем к церкви. Там они присягу принимать будут.

– Слушаюсь, ваше благородие. Разрешите выполнять.

– Выполняй, Тимофеев. Выполняй.

Урядник и казак-конвоец осуществили поворот кругом и направились к берегу, а я, развернувшись, направился к церкви, где начинался молебен.

В церковь попасть не удалось, так как на подходе был перехвачен стариками казаками. Пусть и не старейшины, но не ответить на их вопросы я из уважения не мог. Вокруг нас тут же собралась толпа, которая, затаив дыхание, слушала мой рассказ об учёбе в Иркутске, бунте каторжан. О том, что видел по дороге в столицу, о награждении меня Александром III, о совместном распитии чая с царской семьей. Вокруг казаки и казачки только вздыхали и ахали. Спрашивали, как выглядит государь, императрица, их дети. Позавидовали, что я целых две ночи спал в царском дворце.

В общем, незапланированная встреча со станичниками прошла плодотворно и быстро. Не успел я опомниться, как начал звонить колокол, возвещая об окончании молебна. Я вырвался из круга станичников, точнее они быстро и с почтением уступили мне дорогу, и подошёл к крыльцу церкви. Через несколько минут из церкви показались кубанцы, которые в коробочке сопровождали цесаревича. Восторженный рёв толпы. Николай, приветствующий казаков и казачек.

Цесаревич спустился с крыльца и обратился ко мне.

– Тимофей Васильевич, к присяге всё готово?

«Вот это я попал, – пронеслось у меня в голове. – Заболтался со станичниками на радостях и счёт времени потерял».

Я уже хотел дать ответ «нет», но начиная поворачивать голову, чтобы отрицательно ею покачать, краем глаза увидел накрытый стол. Довернув голову дальше, обнаружил двушереножный строй казачат в новеньких погонах, на которых в лучах солнца поблескивали вензеля.

– Так точно, ваше императорское высочество, – переведя дух, ответил я, повернувшись лицом к Николаю.

– Что же, не будем терять время. Приступим.

Присяга моих бывших учеников, а теперь подчинённых прошла в торжественной обстановке. Я, не пользуясь текстом, наизусть произносил её слова, которые повторяли за мной казачата. Протоиерей Ташлыков с отеческой улыбкой взирал на нас. А на площади перед церковью стояла звенящая тишина, в которой был слышен только хор наших голосов. Текст присяги произнесен. Батюшка Александр благословил новоиспеченных казаков лейб-гвардейцев. И площадь взорвалась радостными криками, под которые цесаревич прошёлся мимо перестроившихся в одношереножный строй казаков, пожимая каждому руку.

После этого Николай с ближайшей свитой направились в трактир к Савину, где был накрыт торжественный обед, а я с Ромкой, дождавшись, когда казачат поздравят все желающие, направился сначала на кладбище. Надо было отдать поклон могилам родителей, деда Афанасия. Потом чуть ли не бегом на пароход, чтобы забрать подарки для Селевёрстовых. А заодно поздороваться со своим Беркутом, которого Ромка вместе с другими лошадьми казачат уже загнал на баржу. Пётр Никодимович с женой после окончания присяги быстро ушли. Видимо, готовили встречу. Один же час, свободный от службы, с разрешения цесаревича, у меня был. Но надо было поторапливаться. Час – он не резиновый.

Войдя впереди Ромки из сеней в дом, я увидел дядьку Петро в парадном мундире и нарядно одетую тётку Ольгу. В каком-то напряжении они смотрели на меня.

– Дядька Петро, тётка Ольга, вы что застыли как не родные! – с этими словами я обнял и расцеловал Селевёрстова, а потом его жену.

– Господи боже ты мой, Тимофей, каким ты гарным казаком стал, – тётка Ольга вытерла кончиком платка слёзы из глаз. – Хорунжий, офицерский Егорий и две медали за храбрость. Жалко-то как, что Катерина да Василий тебя не могут увидеть. А уж как бы дядька Афанасий был рад!

– Оставь свои причитания, – вступил в разговор Пётр Никодимович. – Проходите, Тимофей Васильевич, в горницу, к столу.

– Дядька Петро, да какой Тимофей Васильевич, – проговорил я, положив на полку вешалки папаху и снимая портупею с шашкой. – Для вас я как был Тимохой, ну ладно, Тимофеем, вырос всё-таки. Так им и остаюсь.

– Извините, Тимофей Васильевич, я как любил тебя как сына, так и люблю, – Селевёрстов в волнении провел рукой по усам. – Но теперь буду обращаться к тебе только так. Из-за большого уважения. И не спорь со мной, Тимофей Васильевич.

– Дядько Петро, ну ладно на людях, дома-то зачем? – я повесил шашку и повернулся к Селевёрстову.

– Проходи, не спорь с ним, Тимофей. Чай не забыл его упрямство. А сейчас, чем старше становится, тем упрямее, – тётка Олька подошла ко мне и погладила мой погон. – Никак не могу поверить, что это ты, Тимофей. Надо же, офицер. Ты хоть и написал в письме, что закончил училище и стал хорунжим, но как-то в это не верилось. Год только прошёл. А потом от тебя вестей почитай полгода как не было.

Под эти слова я, придерживаемый за руку тёткой Ольгой, двинулся к горнице. За моей спиной в комнату вошёл Ромка, затащив за собой большой баул с подарками.

– А это что такое, Тимофей Васильевич? – поинтересовался Селевёрстов, указывая на здоровенную сумку.

– Там подарки, – сказал я, входя в горницу, где вокруг обильно накрытого стола собралось всё семейство Селевёрстовых, за исключением Анфисы и её мужа Семёна Савина.

Возникла некая пауза. Степан и Никифор стояли и смотрели на меня, приняв подобие строевой стойки смирно, а их жёны, теребя в руках платочки, как-то настороженно и выжидающе вглядывались в меня. Дети тоже зыркали с любопытством. Я же смотрел на них и не знал, как себя вести. Два года назад, перед отъездом в училище, старшего сына Степана я называл дядькой. Тот был старше меня на тринадцать лет. А теперь я для него его благородие.

– Дорогие мои названые родственники, прежде чем сесть за стол, позвольте вручить всем подарки, – я приобнял тётку Ольгу. – Ромка, где ты там! Неси баул сюда.

В горницу вошёл раскрасневшийся Ромка и со стуком положил сумку на пол. Я склонился над этим чудом чемодано-сумочного строения и, раскрыв его, достал первый подарок для главы семьи. Дядьке Петро, Степану, Никифору и Семёну я привёз казачьи винтовки Мосина и по сто патронов к каждой. Получив в руки такие игрушки, большие дети тут же защелкали затворами, начали вскидывать винтовки к плечу, целиться.

– Хороша, ох как хороша! – довольный старший Селевёрстов ещё раз вскинул мосинку к плечу и прицелился. Потом опустил винтовку и приставил её к ноге. – Спасибо тебе, Тимофей Васильевич, за такой царский подарок. Слышать-то слышали, что на вооружение поступили хорошие пятизарядные казачьи винтовки, но видеть ещё не приходилось. Тем более в руках подержать.

Под одобрительные выражения Никифора и Степана я достал из баула четвёртую винтовку и протянул её Петру Никодимовичу со словами: «Это для Семёна».

– Жирновато для него будет, – помрачнел лицом старший Селевёрстов.

– Дядька Петро, тогда на ваше усмотрение, – я поставил винтовку к стене, а потом достал из баула деревянную коробку и положил её на стол. – Приступим к подаркам для женщин.

Раскрыв коробку, я стал доставать из неё небольшие футляры, обтянутые бархатом, и вручать женской половине семьи Селевёрстовых. Первой открыла футляр тётка Ольга и ахнула. Внутри лежали золотые серьги, кулон с цепочкой с красными агатами.

– Красота-то какая! – женская глава дома Селевёрстовых достала одну сережку из футляра, восторженно рассматривая её на солнечном свету. – Тимофей, мальчик мой, это какие же деньжища-то потратил.

За тёткой Ольгой восхищённо запищали снохи Ульяна и Елена. Я достал из коробки ещё два футляра поменьше и вручил их двум дочкам-погодкам, трех и четырех лет, у Никифора и Елены. Мать сразу перенацелилась на подарки дочек. Взяв у старшей футляр, открыла его и, изумленно вскрикнув, произнесла:

– Тимофей Васильевич, разве можно такое детям дарить! Эти серьги такие же, как у меня.

– Пускай с детства растут красавицами, – ответил я и выложил на стол последний футляр. – Это для Анфисы.

Вновь склонившись к баулу, достал из него черкесский кинжал, рукоять и ножны которого были украшены серебром.

– Иван, – позвал я старшего семилетнего сына Степана и Ульяны. – Тебя в казачата приняли?

– Приняли, ваше благородие, – блестя глазёнками, ответил мне названый племянник.

– Тогда это тебе, – я вручил кинжал пацанёнку. – И зови меня дядька Тимофей. Хорошо?!

Дождался ответного кивка мальца, после чего достал из баула хороший охотничий нож в кожаных ножнах и подозвал к себе четырехлетнего младшего Степаныча, который испуганно смотрел на меня, спрятавшись за подол мамкиного платья. Получив нож, малой насупленно посмотрел на меня и спросил:

– А чё это Ваньке кинжал, а мне тока нож?

– Вот примут тебя в казачата, и тебе кинжал подарю.

– Не обманешь, дядька?

– Не обману, – я потрепал мальца по вихрастой голове. – Слово офицера.

Наконец достал из баула последний подарок.

– Дядька Петро, этот кинжал для Ивана, сына Анфисы. Его мне цесаревич вручил, чтобы на зубок положить племяшу. А этот нож от меня. Самому вручить не получилось. А когда ещё раз в станицу попаду, неизвестно, – с этими словами передал кинжал и нож Петру Никодимовичу.

Тут с вопросом влез Иван свет Степанович.

– Дядька Тимофей, а почему Ромке ничего не подарил?

– Все подарки для Ромки на пароходе. А главный подарок перед вами – целый лейб-гвардеец с золотой медалью «За храбрость». Так что теперь за стол, с вашего позволения, дядька Петро. И надо это дело хорошенько обмыть, – я достал часы, открыл крышку. – Хотя времени нам с Ромкой на это осталось пятнадцать минут.

Все засуетились и стали усаживаться за стол, пристраивая свои подарки на свободные места, кроме винтовок, естественно. Те аккуратно составили в один угол. Быстро разлили по стаканам и стопкам. Я себе и Ромке позволил налить только небольшие стопки наливки, на которую была мастерица тётка Ольга. Выпили сначала за меня, потом за Ромку. Дальше мы с новоиспечённым гвардейцем пить больше не стали, а только кушали. За столом народ как-то расслабился, пошли рассказы о том, что в станице случилось за то время, пока меня не было. Каких-либо глобальных изменений не произошло. Слава богу, никто не умер. Зато родилось больше десятка малышей. Все живы. Школа моя жива и процветает. По полосе препятствий вовсю гоняют не только казачат, но и малолеток. Новости все радовали, но время летело быстрее, чем можно было рассказать хотя бы основное.

Через пятнадцать минут я с сожалением поднялся из-за стола. За мной встали и все остальные. Вышли на улицу во двор. Встали с Ромкой перед Петром Никодимовичем, который держал в руках икону Божьей Матери, а за ним выстроилась вся семья Селевёрстовых.

– Тимофей Васильевич, три с половиной года назад я впервые сказал тебе спасибо за воспитание сына. Это когда вы вдвоём семерых казаков-малолеток на гулянке побили. Тогда я и помыслить не мог, что один из стоявших передо мной сынов, а я тебя по-другому не воспринимал, как взял в семью, в девятнадцать лет станет хорунжим – первым офицером из казаков Черняевского округа. Мало того, и первым Георгиевским кавалером в округе. А второй сын в восемнадцать лет будет награждён золотой медалью «За храбрость», станет лейб-гвардейцем и будет охранять наследника престола! – Селевёрстов замолчал, переводя дух.

В этот момент всхлипнула тётка Ольга, но дядька Петро цыкнул на неё и продолжил:

– Тимофей Васильевич, ты добился того, чего ещё не достигал ни один казак в Амурском войске. Я почему-то теперь уверен, что быть тебе казачьим полковником и даже генералом. Только не забывай о своих корнях, о своей станице, – Селеверстов снова сделал паузу, а я ей воспользовался.

– Не забуду, дядька Петро.

– Вот и хорошо, – Пётр Никодимович перекрестил меня иконой, а я, наложив на себя крест, поцеловал её.

– А тебе, Селеверстов Роман Петрович, хочу пожелать нести службу достойно, не уронить чести нашей семьи.

– Клянусь в этом, батя, – Ромка широко перекрестился и поцеловал лик Божьей Матери.

Селевёрстов еще раз перекрестил меня и Ромку.

– Идите и служите, – после чего отвернулся, пытаясь скрыть слёзы.

Тут с рыданиями Ромку обняла мать. Вперёд выдвинулись старшие братья. Прощание несколько затянулось. Но через пять минут мы наконец-то вышли со двора и направились к трактиру, где продолжался обед цесаревича.

Глава 2

Старые друзья

После отплытия из Черняева на вторые сутки рано утром пришли в поселение Ушакова, в котором осуществили небольшую по времени остановку. По окончании встречи цесаревича и жителей я отпросился у Николая и Головачева до станицы Буссе на пароход-конвоир. Получив разрешение, наконец-то пообщался со своими братами. Если кратко обобщить полученную первую информацию, то казачья школа в Черняева в большом авторитете среди станичников Приамурья. По похожей программе боевой подготовки стали обучать казаков-малолеток на сборах. От мальков отбоя нет. Приходится устраивать конкурс и отбирать лучших.

По зиме первый десяток два года подряд ходил в охрану обозов торгового дома «Чурин и Ко». В этом году теперь пойдет второй десяток, если купец Касьянов согласится на такую замену. Старшие-то теперь в конвое у самого цесаревича. Знахарка Марфа чего-то там придумала по медицинской части и дошла до генерал-губернатора Корфа, а тот её за казённый кошт отправил то ли в Иркутск, то ли в Томск к профессорам.

От Ромки узнал, какая кошка пробежала между семействами Савиных и Селевёрстовых. Если сначала жизнь у Семёна и Анфисы складывалась нормально, в любви и согласии, то потом начались трения между свекровкой и снохой. Основным упрёком было долгое отсутствие детей, плюс не нравилась независимость Анфисы. Если Семён сначала был на стороне жены, то потом перешёл на сторону матери. Один раз даже попытался поколотить Анфису, но та дала такой отпор, что Сёмка неделю на улице не показывался, пока синяки с лица не сошли. Это также не пошло на пользу для молодого семейства. Даже рождение ребёнка не привело к налаживанию отношений. Селевёрстовы, понятно, во всём поддерживали дочь и обвиняли во всех бедах Семёна, который не смог себя поставить в семье настоящим казаком-мужем. Такая вот грустная история.

Не обошлось и без моих рассказов об учебе в училище, поездке в Санкт-Петербург, награждении, усадьбе и новой службе. Довёл до казачат, что Конвой Его Императорского Высочества будет состоять из четырёх взводов: кубанского, забайкальского, амурского и уссурийского. Кубанцы и забайкальцы уже следуют с цесаревичем. Но охрану несут в основном кубанцы, так как имеют опыт такой службы. Амурцы присоединятся в Благовещенске, а уссурийцы – в Хабаровке. Офицеров в конвое будет шесть человек. Командир сотни подъесаул Головачев, за забайкальцев отвечает сотник Шадрин, за кубанцев – сотник Сердюк. Кто будет от амурских и уссурийских казаков, пока не знаю.

– А ты, Ермак, за что в конвое отвечаешь? – спросил меня Ромка, когда мы вели беседу, расположившись вдоль борта у колеса на корме парохода.

Из-за того, что там вовсю дымила труба, в этом месте мало кто располагался из пассажиров судна. А нам надо было поговорить без лишних ушей и в простой обстановке. Колесо шлёпало по воде, заглушая наш разговор, а мы общались как раньше. Постепенно шок от того, что я стал его благородием, у ребят проходил, и с моего разрешения они опять стали звать меня моим боевым прозвищем. Но только один на один.

– А я, Лис, отвечаю в конвое за боевую подготовку казаков, особенно личников цесаревича, и за работу секретных агентов, – ответил я.

– А кто такие личники и секретные агенты? – этот вопрос задал уже Пётр Данилов.

– Дан, существует открытая или даже демонстративная охрана. К такой охране относятся конвойцы. А есть скрытая. Её осуществляют секретные агенты, которые одеты как обычные обыватели и осуществляют охрану в толпе.

– И чего, у нас в станице тоже такие секретные агенты были?

– Были, Дан, были. В Ушакова тоже были. И завтра в Буссе будут. А потом в Благовещенске.

– Вот это да! Здорово! – восхищенно произнёс Леший. – Это тебе не в лесу спрятаться. А личники-то кто, Ермак?

– Это те, Леший, кто непосредственно рядом с цесаревичем находятся. Ты заметил, что у нас в станице и в Ушакова государя наследника всегда четыре кубанца охраняли, беря его в коробочку со всех четырёх сторон. Вот они и есть личники. Их основная задача – уберечь цесаревича от любых покушений на него, даже ценой собственной жизни.

– И мы тоже личниками будем? – с восторженным придыханием спросил Ромка.

– Имею такие планы, браты, на вас. И по секретной части помогать будете.

Все ребята оживлённо загудели. А я смотрел на них и думал о том, что мою фразу защищать ценой своей жизни они не пропустили мимо ушей. Просто казачата-казаки к этому готовы и, если надо, действительно отдадут свои жизни за будущего императора.

– А когда, Ермак, учить нас начнёшь? – это спросил немногословный Тур.

И его вопрос понравился мне больше всего. С кубанцами и забайкальцами были большие проблемы в этом вопросе. Учиться у сопляка им не хотелось. Больше восьмидесяти процентов казаков в этих взводах были прошедшие огонь, воду и медные трубы. То, что я пытался до них донести, воспринимали если не в штыки, то очень к этому близко. Не для казака все эти премудрости. Они сами с усами. Кого надо, заломают хоть голыми руками. А если что – верная шашка под рукой. Поэтому основную ставку на кандидатов в личники и ребят в секретную часть делал на молодежь. А пока всё шло со скрипом. Только мои награды да хорошее отношение со стороны цесаревича и спасали поначалу. Сейчас стало полегче. Потихоньку стал завоевывать авторитет.

– Сейчас и начнём, – краем глаза я увидел старшего урядника Тимофеева, который направлялся в нашу сторону.

– Ваше благородие, – обратился ко мне урядник, – как приказывали, револьверы и чушки, ну пистолетники распаковали. Всё готово.

– Молодец, Тимофеев.

– Рад стараться, ваше благородие.

– Селевёрстов и остальные в колонну по одному следуем за мной, – отдав команду, повернулся к уряднику. – Веди, Тимофеев.

Урядник быстро довёл меня до каюты на первой палубе, которая использовалась как небольшой склад вооружения для конвоя. Зайдя в неё, я увидел разложенные на единственном столе укороченные револьверы системы Смита-Вессона в количестве десяти штук, а рядом на полу лежали двадцать штук кобур. Десять для открытого ношения и десять для скрытого.

Стоящий у стола старший урядник из забайкальцев, фамилии которого еще не запомнил, спросил:

– Ваше благородие, будем выдавать?

– Будем, но сначала объясню казакам, что это такое, как пользоваться, и потом будешь выдавать, да и патронов на каждого по тридцать штук не забудь, – сказав это, взял со стола один револьвер, а с пола поднял две разные кобуры.

Выйдя из каюты, отдал кобуру для скрытого ношения Тимофееву, а сам развернулся к десятку, который выстроился вдоль борта.

– Внимание, казаки! Все личники будут вооружены револьверами системы Смита-Вессона в полицейском исполнении. Для их открытого ношения будете пользоваться данной кобурой.

Я показал казакам сделанную по моим эскизам открытую поясную кобуру для револьвера в стиле «а-ля американский коп». Сформированный под оружие кожаный чехол, фиксация револьвера ремешком под курком, удобное ношение за счет крепления на поясе с любой стороны и под любую руку.

За эти револьверы и кобуры пришлось выдержать нешуточный бой с полковником Ширинкиным и главным начальником охраны его императорского величества генералом Петром Александровичем Черевиным. Если по вооружению секретных агентов они были согласны, то дать казакам конвоя револьверы не хотели ни в какую. Это оружие офицеров. Только устроенное на полигоне показательное соревнование между секретными агентами и казаками конвоя смогло переломить их мнение.

Результатом этой показухи стал полный проигрыш кубанцев со стандартным вооружением конвоя агентам, вооруженным револьверами. Даже ввосьмером они условно не смогли защитить охраняемое лицо от нападения двух сотрудников секретной охраны. При этом казаки конвоя «гибли», не успев применить оружия. Даже один из офицеров первой кубанской сотни, присутствовавший на этих соревнованиях, не успел достать из своей шикарной кобуры стандартный русский «смит-вессон». Да и шнур, который крепился к рукояти револьвера, а потом к шее сотника, несколько мешал офицеру условно вести прицельный огонь по нападавшим.

А когда я и ещё один агент, которому очень понравился показ стрельбы по-македонски, и мы с ним хорошо потренировались, стреляя с двух рук, за девять секунд поразили двадцать четыре мишени, вопрос о необходимости вооружения казаков конвоя револьверами как бы решился, но не до конца. Черевиным было принято соломоново решение: все тридцать секретных агентов, приданных Конвою Его Императорского Величества, будут вооружены револьверами, даже двумя. А вот из казаков вооружены будут только личники – тридцать два человека, по восемь казаков из каждого взвода. Вот и получили на вооружение конвоя сто револьверов и по триста патронов на ствол. Каждый патрон пришлось выгрызать у Ширинкина с боем. А ещё сто кобур, из которых пятьдесят для открытого ношения и пятьдесят для скрытого. Понять логику, по которой было выдано такое количество чехлов для оружия, так и не смог. Скрытно револьверы должны были носить тридцать агентов. Если им выдают по два револьвера, то надо шестьдесят кобур скрытого ношения, если только один, то надо тридцать. А для открытого ношения необходимо всего тридцать две ольстры. Такая вот интендантская математика.

Данные воспоминания пролетели у меня в голове, пока я, подозвав Ромку, прилаживал у него на поясном ремне кобуру. Потом на нём же показал, как крепится наплечная для скрытого ношения. После этого дал команду десятку получить оружие и снаряжение. Через пятнадцать минут всем прибыть на бак судна в форме для тренировки, с поясной кобурой и револьвером. Проконтролировав получение под роспись нового для братов вооружения, направился в свою каюту, чтобы также переодеться для занятий. Не в парадной же форме по палубе кататься.

Через указанное время на баке передо мной стояла коробка три на три человека и Ромка, расположившийся на правом фланге. «А вот это проблема, – подумал я, глядя на привычный для наших первых занятий ещё четыре года назад строй. – Они же у меня на тройки разбиты. И сработались уже в них так, что понимают друг друга на подсознании. Ладно, что-нибудь позже придумаем».

– Господа казаки! Сегодня вы получили новое оружие – револьвер системы Смита-Вессона малой русской модели тридцать восьмого калибра, как говорят американцы, или три и восемь линии, как говорят у нас. Данное оружие выпущено небольшой партией для Конвоя Его Императорского Высочества, в котором вы теперь несёте службу, – я сделал небольшую паузу, оглядывая десяток, а потом продолжил: – Револьвер на двадцать пять лотов легче и на два дюйма и три линии короче русского «смит-вессона», который на четыре и две линии. Самовзводный. Патроны на бездымном порохе. Так как их не очень много выдано, в большей степени будем тренироваться вхолостую, сухую.

– Ага, в сухую! Опять семь потов сойдет, – тихо прошептал Сыч, то есть Савин Евгений, младший брат мужа Анфисы, но я его услышал.

– Казак Савин! – рявкнул я. – Если раньше с вас всех семь потов сходило, то теперь дюжина, а то и больше сходить будет. Вы теперь не только сами в живых остаться должны, но самое главное – сохранить жизнь государя наследника. Тебе это понятно, Евгений?

Страницы: 123 »»

Читать бесплатно другие книги:

Я — состоявшаяся мать, королева и жена трех драконов. Вот чего ещё может нехватать?Приключений? А чт...
Книга является продолжением цикла «Серый Ворон» и является четвёртой его частью. Читателю предложено...
В сорок втором году Советскому союзу предстоит, развернувшись лицом на восток, разрешить в свою поль...
В пространстве Паддока есть: 1) чётко очерченные границы; 2) чётко обозначенные локации; 3) неизменн...
Судье Ирине Поляковой поручают простое, но громкое дело: известный общественный деятель Смульский по...
Я сделала ошибку, когда начала встречаться с Дереком.И еще одну – когда позволила ему убедить меня, ...