Пути Звезднорожденных Зорич Александр

«Пелнов обуяло боевое безумие. Хорошо же! Теперь они будут истреблены все до последнего. Довольно разговоров!»

Син знала, что будет так. Но даже ее ледяное сердце сжалось от ужаса при виде неистовой мощи Огненной Травы.

То, для чего ветру и дождям требуются столетия, Огненная Трава свершила за несколько коротких колоколов.

Дрожащие, словно в лихорадке, настырные красные побеги впились в серые морщины скал и легко протиснулись в них, как дождевые черви входят в разрыхленную почву. Скала отозвалась щупальцам натужным гудением.

– Клянусь прахом своего отца, если бы я знал… – сбивчиво начал один из воинов, что сопровождали Син, в страхе отступая назад.

Тяжелый взгляд Син заставил его замолчать. Ей не было никакого дела до эмоций этого тупоумного нагира.

– Отойдем, – коротко бросила она.

Воины Гамелинов, посланные начальником стражи, находились теперь на расстоянии полутора полетов стрелы. Они очень спешили. Они могли успеть.

Огненная Трава входила в скалу все глубже и глубже, ввинчивая сотни мелких отростков и корешков в ее съедобное каменное нутро. Наконец откололась первая крупная глыба. Взметнув фонтан брызг, гигантский камень обрушился в воду.

За ним последовали другие. Провал в скале рос и ширился.

Излетная стрела, пущенная в злоумышленницу стражами Гамелинов, вонзилась в красного червя Огненной Травы.

Раздалось едва слышное чавканье. По отростку пробежала судорожная волна. Стрела, легонько хрустнув, сломалась. Наконечник остался где-то в глубине сочной неукротимой плоти, осиротевшее древко полетело в воду.

Стражи громко осквернили лживые святыни Народов Моря и вновь припустили бегом.

Элай знал, что Хармана придет. Обязательно придет. Она не могла не прийти после всего, что произошло между ними прошлой ночью.

Нет, Элай не знал, что именно в этих покоях, состоящих из трех небольших комнат, много лет назад Герфегест Конгетлар первый раз в жизни увидел госпожу Харману. Тогда там располагалась спальня Хозяйки. Герфегест явился в Наг-Нараон, чтобы убить ее, ибо полагал Харману источником всех несовершенств подлунного мира. Но одного взгляда на Хозяйку Дома Гамелинов хватило Герфегесту, чтобы расстаться со своим намерением навсегда. Здесь Хармана и Герфегест впервые любили друг друга, здесь Хармана попросила его стать Хозяином…

Элай не знал истории этих покоев, невзрачных и удаленных от других жилых помещений, где назначил свидание госпоже Хармане. Не ведал, что совершает не только измену, но и маленькое святотатство. Однако и без того на душе у него было тяжело.

Дверь с тихим шорохом растворилась, возвещая появление госпожи Харманы. Сердце Элая радостно запрыгало в груди.

Шепча восторженную чушь, Элай вскочил навстречу гостье, чей палец, как и минувшей ночью, был упредительно приложен к губам.

– Мне стало дурно на пиру. Я решила, что прогулка на свежем воздухе меня развеет, – шепнула Хармана и улыбнулась той многосмысленной улыбкой, понять которую до конца не по силам ни одному мужчине.

Потом их тела сблизились и вспышка желания надолго ослепила обоих.

Не разлепляя сомкнутых в жадном поцелуе уст, Элай поднял Харману на руки и понес на ложе…

А когда кружение плоти прервалось, когда их сплетенные пальцы ослабели, в объятии же появилось даже нечто дружеское, Элай спросил:

– А если Герфегест…

– Никогда, – ответила Хармана. – Герфегест никогда ничего не узнает. Мы будем очень осторожны. Мы не причиним ему боли. Но даже появись он сейчас на пороге с алебардой в руках, нам нечего бояться. Герфегест помнит, кто сделал его Хозяином Гамелинов. И он слишком любит…

Внезапно Хармана насторожилась и, приподнявшись на локте, пристально всмотрелась в сумрак соседней комнаты.

Элай мог поклясться, что не происходит ничего угрожающего. В комнате было тихо, разве только волны плещут внизу. Но лицо Харманы приобрело такое тревожное выражение, что Элай враз побелел.

– Что там, любимая? – спросил он шепотом, укладывая ладонь на талию Хозяйки Гамелинов.

Хармана резко мотнула головой – дескать, исчезни, пока ничего не знаю.

В следующее мгновение Элай был сброшен удивительно сильной рукой Харманы на пол. Сама Хозяйка Гамелинов, подскочив, как перепуганная камышовая кошка, к высокой напольной вазе, неприметно ютившейся в затененной нише, уже извлекала ногу, выброшенную в молниеносном ударе, из вихря осколков, в которые обратился ни в чем не повинный сосуд.

Дверь была распахнута. Четверо Пелнов быстрым, деловитым шагом опытных убийц пересекали комнату, направляясь к обнаженному Элаю.

Их намерения не вызывали сомнений.

Элай в ужасе заорал.

В тот же миг один из Пелнов упал – из его распахнутого в беззвучном крике рта хлестала кровь напополам с блевотиной.

Хармана, чьи покои хранили множество секретов на случай любых неприятных неожиданностей, теперь была вооружена.

Ее прекрасная нагота ослепила еще одного Пелна, понадеявшегося на легкую добычу, и парные топоры прервали его бег.

Только тогда двое других Пелнов наконец осознали, что перед ними очень опасный противник. Хармана с трудом ушла от их пронырливых мечей.

Элай, залитый кровью мертвого Пелна, продолжал кричать.

Стражники выстрелили еще и на этот раз стрелы нашли свою первую жертву.

Под ноги Син упало бездыханное тело.

Стражи Гамелинов были уже совсем близко. Еще немного – и они перестреляют всех. Но и Огненная Трава знала свое дело.

Скала содрогнулась до самой вершины. Колоссальный скальный отломок высотою в сорок локтей, с достоинством накренившись, рухнул в воду, разбрасывая в стороны длинные лоскуты изорванных побегов Огненной Травы.

Сквозь облако каменной пыли и водяных брызг Син увидела черную полосу лаза, косо уходящую вверх, за острые края скола. Уцелевшие черви Огненной Травы исчезали в его глухой черноте.

Не раздумывая ни мгновения, Син подпрыгнула, ухватилась за мощный красный стебель, ведущий к спасительному сумраку, – и тотчас же сотни свежих корешков попытались найти себе пристанище в ее теле. Они слепо уткнулись в кожу Син, обвили ее ладони, ступни, лицо – и отпрянули назад. «Нельзя», – сказала Син, и Огненная Трава поняла ее.

Син полезла вверх, споро перебирая руками по живому канату и упираясь ногами в скалу.

Двое уцелевших нагиров Дома Пелнов поспешили последовать ее примеру. На них-то Огненная Трава и отыгралась, подсластив сочным мясом сухую каменную крошку. Вопли сожранных заживо воинов затихли очень быстро. Пустые окровавленные доспехи упали в двадцати шагах от оторопевших Гамелинов.

«Вместо того чтобы с дельфинами целоваться, нужно было учиться говорить Траве „нельзя“, – презрительно фыркнула Син.

Преследовать Син было самоубийством. Единственной надеждой Гамелинов оставались луки. И луки не подвели своих хозяев.

Пять стрел отяготили легкое тело Син, впившись в ее гибкую спину. Син истошно закричала.

Крик ее быстро иссяк.

Щупальца Огненной Травы радостно метнулись к телу Син. На этот раз она не смогла избегнуть участи Пелнов – теперь красивые уста ее были безмолвны.

– Лазутчица мертва?

– Лазутчица мертва.

Начальник дозора удовлетворенно проводил взглядом ее заемные шлем и зеркальный нагрудник с гербом Гамелинов, что, печально побрякивая и переворачиваясь в воздухе, упали вниз, на дорогу, огибающую Ледовую Бухту.

Однако он не заметил, что одна небольшая вещица, падавшая вместе со своими внушительными бронзовыми собратьями, была еще на лету подхвачена стремительно выброшенным из красного стебля побегом.

Дозорные собрали отвергнутые Травой железки и поспешили назад с докладом. Хозяева Гамелинов сильные колдуны. С людьми неприятеля покончено, а с Огненной Травой пусть разбирается тот, кто умеет.

За спиной начальника дозора и его подчиненных побег Огненной Травы, подхвативший небольшую звонкую вещицу, ловко змеясь среди прочих, устремился вверх с добычей.

С Тай-Кевром остались двое. Четверых он отрядил защищать дверь, остальные полегли от рук Гамелинов на пути сюда.

Тай-Кевр и его люди спускались вниз по каменным ступеням. Они уводили все глубже и глубже – к Лону Игольчатой Башни.

Меч Тай-Кевра был залит кровью по самое яблоко. Его воины едва держались на ногах от полученных ран.

«Долго они не протянут, – подумал Тай-Кевр. – Зато погибнут как герои. Это ведь очень почетно – умереть ради Хозяина своего Дома».

Наивный Тай-Кевр полагал, что ему самому жизнь назначена долгая и счастливая. Так пообещал судовладелец в желтом. А уж этот всезнайка, судя по событиям сегодняшнего дня, не лгал ни в чем.

Спуск окончился. Они стояли в начале короткого коридора, концом которому служил неприметный тупик.

Благородный Цуддамн, испустив стон сквозь судорожно сцепленные зубы, просел на пол. Внезапно лицо его просветлилось и стало радостным. Он привел Хозяина Дома к цели и теперь покидает этот мир. Что может быть прекраснее?

Благородный Салаав в изнеможении опустился на предпоследнюю ступень лестницы. Он пока еще не имел права оставить Хозяина, хотя в душе хотел именно этого. Если бы не раздирающая мозг боль, если бы не кровь, что хлестала из обрубленной по локоть левой руки, Салаав счел бы всю сцену очень величественной. А так до величия сцены ему не было никакого дела.

Прошло восемь коротких колоколов.

– Ты можешь уходить, – сказал наконец Тай-Кевр, когда правая стена коридора вздрогнула в первый раз.

– Еще десять ударов сердца – и я уйду, – прошептал Салаав.

Из стены брызнула каменная крошка и крохотный красный язычок пробился навстречу неверному свету факелов.

Салаав опустил затылок на ступени лестницы и застыл, выгнутый предсмертной судорогой в мост к Намарну.

Огненная Трава и Тай-Кевр встретились.

Но Син в привычном обличье дивной и пугающей девы не пришла с Огненной Травой, ибо была убита лучниками Гамелинов и теперь ее плоть и кровь стали плотью и кровью Огненной Травы.

Тай-Кевр не знал этого.

Он беспомощно огляделся по сторонам.

Под ногами плотоядно вились множащиеся побеги Огненной Травы. Никто не вышел из черного провала в стене коридора. Никто. Тай-Кевр в задумчивости закусил губу.

Син обещала: «Я приду к тебе вместе с Огненной Травой» – и проклятый судовладелец в желтом плаще со стразами вторил ее словам благодушными кивками лысой головы.

Син соблазняла: «Смешав свою кровь, мы предадимся любви в Лоне Игольчатой Башни» – и незнакомец в желтом скалил свои ровные зубы богатея в одобрительной улыбке.

Син говорила: «Ты мой повелитель». Он, Тай-Кевр, верил ей, не особо утруждаясь поисками источника своей веры.

Теперь ее нет.

За спиной в любое мгновение могут появиться яростные Гамелины. Впереди – только тупик. Серая каменная плита, за которой скрыто Лоно Игольчатой Башни. Сквозь нее не пройти, не просочиться. Ведь он, Тай-Кевр, – не Огненная Трава.

Вдруг Тай-Кевру показалось, что по его щиколотке пробежал крохотный паучок. Он гадливо отдернул ногу. Любознательный побег, выброшенный Огненной Травой, испуганно свернулся в спираль. Однако уже через несколько мгновений сразу несколько слепых – и в то же время таких зрячих! – ростков рванулись к ноге Хозяина Дома Пелнов.

Тай-Кевр полоснул по ним мечом и отскочил назад. Однако устоять на ногах он не смог. Его ступни увязли в чем-то мягком и он рухнул на спину, нелепо взмахнув руками. Огненная Трава укрыла неистово вопящего Тай-Кевра тысячью своих прожорливых щупалец.

Бородатый сотник Гамелинов – тот самый, с которым намедни привелось драться Элаю – ворвался на лестницу первым. Он грубо оттолкнул коченеющее тело Салаава, перегораживающее дорогу преследователям, и бросился вниз.

– Что там? – спросил сотника молодой воин, чей взгляд невольно задержался на умиротворенном лице Цуддамна.

– Поздно… Нужно уносить отсюда ноги! – прохрипел сотник, задыхаясь в объятиях Огненной Травы. – Уходи!

Да, Гамелины не успели. Тай-Кевр ушел вслед за Син, оставив после себя лишь перстень Хозяина Дома, доспехи, окровавленный меч и изодранные парчовые одежды.

Красные змеи метнулись в сторону молодого воина Гамелинов. Тот отпрянул и с прытью марала поскакал вверх по лестнице, не решившись состязаться с хуммеровыми всходами.

Стебли сердито качнулись, немного помедлили, словно бы в разочаровании, и, ведомые растворенной в них волей Син, все разом обрушились на потаенную дверь в Лоно Игольчатой Башни.

Хозяева Гамелинов отпирали ее при помощи мечей Стагевда и затейных магических знаков. Огненная Трава сокрушила дверь размеренными ласками – объятиями, в которых можно было расплющить железный шар размером с ягненка.

Кровь Тай-Кевра перемешалась с кровью Син в стеблях и побегах Огненной Травы. А их тела испытали в сочных извивающихся утробах конечную близость, какой никогда не достигали мужчина и женщина под Солнцем Предвечным.

Теперь Тай-Кевр и Син – а точнее, то, что от них осталось – пребывали в Лоне Игольчатой Башни: небольшой комнате, расписанной наивными фресками, повествующими о бедствиях и несчастьях, которые сулит пробудившийся каменный шквал незадачливым постояльцам наг-нараонской гавани.

Огненная Трава прошлась по всем стенам, придирчиво испытуя их. Затем два самых мощных ростка, каждый толщиной в человеческое туловище, прилепились к южной стене Лона Игольчатой Башни и сплелись в исполинское вервие. Вначале очень и очень медленно, почти неразличимо для глаза, потом все ускоряясь и ускоряясь, все увеличивая размах своего совокупительного бега, они пришли во взаимодвижение.

Белесый и алый соки ручьями хлестали из раздираемой в клочья растительной плоти. Осыпались старые фрески, гудели стены, постанывал пол.

В Игольчатой Башне пробуждалось неистовство, которое прежде Наг-Нараон испытывал лишь дважды. Но тогда в Лоне преступали черту естественного мужчина и женщина, а теперь – распадающиеся сознания, подчиненные Хуммеровому наитию.

«Четвертая перемена блюд несколько затянулась, – подумал Герфегест, отирая с лица кровь. – Но зато теперь ясно, что повара тут совершенно ни при чем…»

Пелнов было всего лишь три десятка, но они занимали очень выгодную позицию по отношению к Гамелинам и Лорчам. Последние стремились во что бы то ни стало прорваться через узкие двери, в которых было непросто разминуться и двум вооруженным мужчинам. Пелнам же было достаточно вяло обороняться.

Когда первая отчаянная попытка прорваться вылилась в бесконечно долгий звон мечей, в сопровождении которого расстались с жизнями трое Лорчей, двое Гамелинов и один-единственный Пелн, Орнумхониоры, не обронив ни одного лишнего слова, ударили своим гостеприимцам в спину.

Теперь рукопашная шла повсюду. Только Эльм-Оры, Ганантахониоры и Хевры, построившись в западном углу пиршественного зала угрожающим полукаре, предпочли не связывать свои судьбы ни с одной из сторон.

– Жабья кровь, что ж вы медлите?! – орал Герфегест, отводя своей импровизированной дубиной удар огромного вертела, на котором еще какой-то час назад подавали кабана. Вертел вылетел из рук незадачливого Орнумхониора. Вслед за вертелом противник Хозяина Гамелинов потерял и военное счастье – меч Герфегеста распорол ему живот.

– Да не будьте же трусами! – заклинал Герфегест трусливо жмущихся к стенам Эльм-Оров. – Конец нам – конец Алустралу!

Из-за насторожившегося ежа мечей глумливо прокукарекали.

– Петухи и есть! – пробасил один из Сильнейших Дома Лорчей, тучный Льяррин, сражавшийся по правую руку от Герфегеста.

Герфегест уже вконец измочалил свою дубину, но ничего даже отдаленно похожего на победу пока не предвиделось. И тем не менее Герфегест был уверен: победа будет за Гамелинами. Шавка может укусить медведя за задницу. Шавка может заставить медведя нервничать. Единственное, чего она не может, – так это съесть медведя.

Герфегест не понимал, на что рассчитывает Тай-Кевр. Из этого непонимания он поторопился заключить, что Тай-Кевр – просто спятивший недоумок, понадеявшийся на то, что все Дома поддержат его вероломное нападение.

Когда Герфегест уже окончательно уговорил себя, что у Пелнов нет никакого особого замысла, а грохот, принесенный ветром из гавани, – всего лишь первый на его памяти стихийный скальный обвал, пол под его ногами ухнул на два пальца вниз. А потом – на два пальца вверх.

– Дождались, тупоумные трусы?! – гневно бросил Герфегест в сторону неприсоединившихся. – Дождались?!

Через несколько мгновений кричали почти все. Но крики эти потонули в нарастающем грохоте, который несся со стороны Миноговой Бухты.

Для них этот день выдался бесконечно долгим – всему виной было бездействие и напряженное ожидание. Не было еще и четырех часов пополудни, а им уже начало казаться, что они прозевали наступление ночи и рассвет нового дня. Оба были погружены в вязкое, дремотное безвременье.

Раш и Тарен Меченый, Сильнейшие Дома Пелнов, сводили вничью четвертую партию игры в нарк.

– Вступаю в чертоги твои, – торжественно провозгласил Раш.

– А я соответственно вступаю в чертоги твои, – прогнусавил Тарен Меченый, пародируя церемониальность Раша. – Ничья, в общем. Повторим?

– К Хуммеру. Когда ничья все время – играть скучно. Может, пообедаем?

– Если посчитать, сколько раз мы за сегодня ели, то получится, что час назад мы съели обед завтрашнего дня. А вообще я бы лучше…

Но Тарен не успел окончить. Поскольку в глаз ему попала мельчайшая соринка.

Он недовольно замотал головой и сморгнул. Соринка не исчезла. Напротив, отозвалась радужным сиянием.

Тарен потер место внедрения соринки указательным пальцем. Не помогло.

– Послушай, мне какая-то ерунда в глаз попала. Не поможешь?

Но Раш не ответил ему, он был увлечен совсем другим. Взгляд его был обращен поверх головы Тарена – туда, где над северо-западным пределом восставала радуга.

Это был долгожданный знак.

Тай-Кевр и Син достигли в Лоне Игольчатой Башни совершеннейшего кровосмесительного слияния и возвещенный пророчествами каменный ураган обрушился на Миноговую Бухту.

Там, в Миноговой Бухте, стояли файеланты, что прибыли в Наг-Нараон на Игрища Альбатросов. Но главное – там стоял боевой флот Гамелинов.

Среди неистовства высвобожденных сил, заключенных древними строителями Наг-Нараона в Лоне Игольчатой Башни, гибли великолепные пятиярусные корабли Гамелинов, а соленые брызги, посланцы взбудораженного моря, возносились ввысь на многие лиги. Там, в пронзительной синеве осеннего неба, зарождалась радуга.

Когда Тай-Кевр услышал от судовладельца, что все будет именно так, он с изумлением переспросил:

– Но почем тебе знать, что день будет ясный? Что зародится радуга? Что ее, в конце концов, увидят мои люди?

В ответ он услышал:

– Будь все иначе, ты бы сейчас не говорил со мной, достойный Хозяин Пелнов.

Сами по себе слова судовладельца в желтом не значили ничего. Но сказаны они были так, что Тай-Кевр поверил. Поверил сразу и безоговорочно – так же, как он поверил Син.

– Тарен, да ты посмотри! – заорал Раш.

Только теперь Тарен заметил радугу. Только теперь понял, что «соринка» была предвосхищением радуги, схваченной его боковым зрением.

Спустя несколько коротких колоколов файеланты Дома Пелнов вышли из бездеятельного дрейфа. Море было чисто на сорок лиг вперед. И гавань Наг-Нараона теперь тоже была чиста, как голова в утро после мировой попойки.

Тарен Меченый еще не знал, что стал новым Хозяином Пелнов.

«Кто? Как? Где эти двое неведомых кровных родственничков, что учинили похотливую возню в сердце силы Наг-Нараона?» – спрашивал себя Герфегест.

Когда Лоно Игольчатой Башни разродилось своим смертоносным бременем и Герфегест понял, что оправдываются самые худшие его опасения, он сразу подумал об Элае и Хармане.

«Нет. Не может быть. В конце концов, никакие они не родственники. То есть – не кровные», – убеждал себя он. А не убедив, прошептал:

– Только не это…

Пол ходил ходуном. Герфегест, отчаявшись привлечь на свою сторону безучастных Хевров, трусливых Эльм-Оров и нерешительных Ганантахониоров, звенящим вихрем налетел на рассыпающийся строй врагов.

Он мог сделать это несколькими минутами раньше. И теперь корил себя за промедление.

Орнумхониоры пытались задержать его и задержали. На пару коротких колоколов. Эту задержку они оплатили жизнями троих. Отчаяние умножило силы Герфегеста.

А ведь для отчаяния были причины. В тот день с флотом Гамелинов было покончено еще быстрее, чем некогда – с мятежными кораблями коварного Шаль-Кевра.

Высадив высокое окно пиршественного зала вместе с рамой, Герфегест смог насладиться самым скорбным зрелищем, какое только может увидеть Хозяин могущественного Дома.

Исполинские каменные клинья, торчащие в палубах тонущих кораблей в обрамлении раскрошенных досок. Мачты, сломанные будто соломинки. Тысячи весел, мусором качающиеся на волнах. И утопленники – их подталкивала к берегу услужливая, ласковая волна Миноговой Бухты.

Центральная лестница, нисходящая в Миноговую Бухту, чудом уцелела, но уже в десяти локтях от нее не осталось и следа от привычного рисунка скал. Декоративный кустарник был вырван с корнем, мраморные вазы с розовыми настурциями – любимыми цветами Харманы – попадали вниз. Изящные литые оградки сторожевых площадок были скручены камнепадом в бараний рог.

Лебединым Воротам повезло еще меньше. Левая створка, сорванная залетным валуном, валялась на земле, залитая кровью расплющенного Гамелина.

Герфегест прикинул, куда бы можно было спрыгнуть. Какое-нибудь дерево или осыпь… Он уже понял, что прорубиться через Пелнов будет непросто, а оставаться в пиршественном зале он больше не мог, слишком уж испугался за Харману. И не только Харману.

«Только бы они не тронули Элая!» – эти не слишком уместные слова стучали в его сердце, когда он пробирался по узенькому карнизу в направлении окна смежного зала.

Герфегест все еще отказывался верить, что Дом Гамелинов обречен.

В начале коридора лежали убитые стражи. Они были застрелены – отравленными иглами в шею. Герфегеста невольно передернуло при мысли, что точно такую же иглу мог схлопотать и он сам, если бы решил проследовать за Тай-Кевром, когда тот во главе Пелнов покидал пиршественный зал.

В комнате, отведенной Элаю, никого не было.

В ней царил образцовый беспорядок, в целом отвечающий представлениям Герфегеста о складе личности сына Элиена Звезднорожденного.

Впрочем, на столике для письменных принадлежностей цепкий взгляд Герфегеста различил раскрошенные остатки двух привядших цветков настурции, флакончик духов, какие обыкновенно дарят благосклонные девы Синего Алустрала приглянувшимся юношам, и восковую табличку с обрывками неких любовных виршей. Сии романтические предметы представлениям Герфегеста о складе личности Элая отвечали куда хуже.

Герфегест бросил взгляд на постель – она была не смята.

«Похоже, наш Элай не привык болеть в кровати, – саркастически хмыкнул Герфегест. – А ведь врал, стервец, что пошел спать!»

Герфегест заглянул за плотные портьеры, обрамляющие высокое окно, открыл дверцы одежной ниши. Убедившись, что Элая нет и там, он возвратился в коридор.

В старых спальных покоях Харманы тоже было безлюдно. Четыре трупа – и более никого. В воздухе витали запахи розмарина, лотоса и сосны – те же, которые входили в состав духов госпожи Харманы.

«Ничего удивительного – она ведь любит иногда бывать здесь. Говорила, что этот зал навевает воспоминания о начале нашей любви. Вот и зашла подлечиться…» – поспешил успокоить себя Герфегест.

Он внимательно осмотрел тела убитых. Нагрудники всех четверых были украшены Крылатыми Кораблями. Хвала Намарну, это были всего лишь опрометчивые Пелны, дерзнувшие нарушить покой Хозяйки Гамелинов в час, когда ей нездоровилось.

«Вот только где Хармана сейчас? И где, Хуммер его раздери, этот десятиклятый романтик Элай?»

Герфегест уже собрался было покинуть старый спальный покой, но в это мгновение его вниманием завладел крохотный блестящий предмет, едва различимый в луже крови. В последнее время Хозяин Гамелинов отвык обращать внимание на подобные мелочи, но события минувшего дня обострили в нем былую подозрительность.

Герфегест не побрезговал извлечь вещицу из крови и отереть ее о свою шелковую рубаху, и без того безнадежно испорченную.

Это был позолоченный крючок. Крючок, на который застегиваются мужские штаны оринского покроя. На головке плоской заклепки, которой сей крючок еще совсем недавно крепился к штанам своего владельца, была выбита геральдическая кувшинка, недвусмысленно свидетельствующая о принадлежности хозяина штанов к родне гиазира свела – правителя города Орин…

«Сомнений нет – Элай тоже был здесь!»

На мгновение Герфегесту показалось, что пол плавно переходит в потолок и он – он, неколебимый Герфегест из Дома Конгетларов! – обращается в навозную муху, вязнущую в колдовской патоке бессилия.

Герфегест до ломоты в висках сцепил челюсти, чтобы не заорать блажным ором обманутого мужа.

Да, он был слеп, но теперь он прозрел. И злому полозу правды было вольно теперь язвить его всласть.

Пытаясь обуздать свое отчаяние нарочитым спокойствием движений, Хозяин Дома Гамелинов осторожно положил крючок обратно в лужу крови. Он не станет опускаться до унизительного собирательства грязных улик.

Его меч превыше правосудия.

Спустя несколько мгновений Герфегестом овладели колебания. Вправе ли он убить их? Вправе ли он вообще подозревать свою возлюбленную жену в измене?

Ведь могло быть совсем иначе. Например, так.

«Элай отдыхает у себя в комнате. („Ага, – злобно ощерился Герфегест-мститель, – отдыхает и целомудренно грустит над сухими лепестками настурций“.) Да, значит, Элай у себя в комнате. Отдыхает. Возможно даже, спит, утомленный… („Чем, интересно, утомляются семнадцатилетние жеребцы до той степени, что валятся дрыхнуть в четыре часа пополудни?“) В общем, отдыхает, пишет очередное письмо в Орин, отцу („И где же оно? Неужто Элай решил порадовать папеньку лирическими виршами?“), и в этот момент по коридору пробегают люди Дома Пелнов.

Пренебрегая прочими комнатами, они врываются в старые спальные покои. Там – Хармана. («Тоже погрустить притащилась – а ведь неближний свет!») Хармана, конечно, умница. Она мгновенно разбивает кувшин-тайник, где хранится оружие на случай как раз таких непредвиденных обстоятельств. Она мужественно защищается, но силы неравны. Элай слышит шум схватки и спешит ей на помощь. Сын Элиена помогает Хозяйке Гамелинов расправиться с непрошеными гостями. А потом они вдвоем (Герфегест поморщился, бессильный врать себе и дальше)… валятся в постель, причем Хармана в своем извечном нетерпении рвет крючок долой. На нее это очень похоже, сыть Хуммерова!

Хорошо, пусть не так. Раненый Пелн падает, выпуская из рук секиру, и, выбросив вперед скрюченные пальцы, вцепляется в Элая, надеясь, видимо, кастрировать врага перед смертью. Вот тут-то крючок и оборвался… Нет, я все-таки убью мерзавку!»

Герфегест обернулся на звуки знакомого голоса.

На пороге зала стояли Хармана и Элай.

Одетые. Перепуганные.

На штанах Элая не хватало верхнего крючка.

На руках, на лицах – свежая кровь. Хармана – это Герфегест почувствовал сразу – была разъярена и недовольна. Элай – смертельно напуган, однако, страшась подпортить реноме, не выпускал из рук трофейный меч. За их спинами слышался родной говорок – воины Гамелинов хвалились своими успехами.

Лицо Герфегеста озарила улыбка. В глубине души он очень боялся, что Хармана и Элай нашли свою смерть от рук Пелнов. Нечестивцы могли бы пленить ненавистную им Хозяйку вместе с ее молодым воздыхателем, утащить обоих куда-нибудь подальше и там лишить жизни одним из леденящих душу способов, на которые столь богата мрачная фантазия людей Алустрала. «И вот это было бы куда хуже супружеской измены, хотя куда уж вроде бы хуже…»

– Глазам не верю! Ты жив! – Лицо Харманы просияло. – Ты все-таки вырвался из пиршественного зала!

– В былые времена я проделывал штуки и позабористей, – отрезал Герфегест. – Я хочу знать, что случилось здесь.

– Случилось дурное, – нахмурилась Хармана. – Пелны повсюду. Я дремала, когда в зал вломились эти четверо, – она небрежно кивнула на трупы, – и мне пришлось преподать им пару уроков фехтования. На шум схватки прибежал Элай – он как раз решил прогуляться, осмотреть это крыло замка. Конечно, Элай еще слишком молод, чтобы оказать мне действенную помощь, и он едва не погиб. Но я все равно благодарна ему. За моральную поддержку.

«М-да, – подумал Герфегест. – Мы чересчур близки с Харманой, чтобы в подобных случаях можно было положиться на самую изобретательную ложь. Ведь лжем мы совершенно одинаково».

Если бы за спинами Элая и его возлюбленной супруги не теснились посторонние, которые, ясное дело, тоже были не прочь оказаться в курсе хозяйских секретов, Герфегест, быть может, продолжил бы этот разговор. Но времени на разбирательства не было. В тот день у Хозяев Гамелинов были проблемы позабористее личной жизни.

– Хорошо, – кивнул Герфегест. – Но что же было потом?

– Потом я допросила раненого Пелна – единственного, кто еще оставался в живых. Ты понимаешь, что я имею в виду.

Герфегест молча кивнул. Он помнил – Хармана большая искусница по части развязывания тугих узлов на языках раненых мужчин.

– Перед смертью раненый поведал мне, что целью Тай-Кевра является какое-то лоно. Больше несчастный не знал ничего и я отпустила его к Намарну.

– Лоно Игольчатой Башни?

– Разумеется, – кивнула Хармана. – Мы с Элаем устремились за Тай-Кевром. Но мы опоздали. Южные скалы ожили раньше, чем мы расправились с дюжим Пелном, который, вооружившись шестопером и полуторным мечом, держал винтовую лестницу. Это был шурин Тай-Кевра, я запомнила его по прошлым Игрищам.

– Ценная подробность, – съязвил Герфегест.

«Лоно Игольчатой Башни… Но как?» – недоумевал Герфегест.

– Хуммер пожри это протраханное лоно! – гаркнул он наконец. – Что бы там ни было, мы должны помочь нашим в пиршественном зале. Немедленно туда!

Неистовая секира Пелна прошла мимо цели, разодрала вытканный глазастыми морскими гадами гобелен и выбила из стены сноп холодных искр.

Герфегест, вновь избежавший смерти, выпрямился. Спустя мгновение он, слившийся со своим мечом в одно совершеннейшее человекоорудие, бросился на противника, еще только заносящего секиру, по лезвию которой теперь змеилась трещина. Меч Герфегеста отпраздновал восьмую за этот день победу, поразив печень врага в шаблонном выпаде «язык хамелеона».

В иные времена Хозяин Гамелинов постеснялся бы драться столь безыскусно. Реноме мастера обязывало быть изысканным. Теперь ему было все равно.

Герфегест больше не вспоминал о том, что полчаса назад он потерял свой флот, равного которому не было в Алустрале.

Герфегест выбросил из головы свои «подозрения» относительно Харманы и Элая. Пусть себе задыхаются в потных танцах экстаза, пусть плодят выблядков. Ему не до них.

Теперь Герфегеста заботило только одно: вернуть меч ножнам не раньше, чем последний из Пелнов, вероломно поправших законы гостеприимства, отдаст свою душу непроглядной, свинцовой Синеве Алустрала.

Да, были еще глупейшие из глупых – Орнумхониоры. Этих тоже ждала смерть. Уделом других Домов станет позор: император Торвент не преминет выразить им свое презрение. И только верных Лорчей он, Герфегест, желает видеть завтра рядом с собой. Только Лорчей.

В тот день Хармана не изменила Герфегесту лишь в одном. Как в старые времена («Да отсохнет язык, повернувшийся назвать их „добрыми“!» – подумал Герфегест) она сражалась плечом к плечу со своим мужем.

Пелнам некуда было бежать – они добровольно обрекли себя быть запертыми в тесном коридоре, ставшем склепом для многих Гамелинов. Теперь этот коридор был закупорен с двух сторон, а из дверей пиршественного зала наседали Сильнейшие Гамелинов и Лорчей.

Когда в пиршественном зале наконец поняли, что снаружи идет подмога, когда боевой клич «Лед и Сталь!» потряс стены Наг-Нараона не хуже магии Лона Игольчатой Башни, Ганантахониоры, Эльм-Оры и Хевры сообразили, что пора сделать правильный выбор.