Тихоня для хулигана Аллен Саманта

Глава 6. Акула

Ускоряю шаг, насколько это возможно. Глядя на рожи ушлёпков, понимаю, что силы не равны. Даже самому младшему из них больше двадцати, у двух видны ножи. Придётся пошуметь.

– Раскачай малышку! Давай же…

– Воу-воу! Тебе нравится, крошка?

– Смотри, эта тачка развалится на болты под тобой, Джонни!

Ублюдки захлёбываются ржачем и сильно увлечены. Даже не замечают меня, направляющегося в их сторону. Остановившись в нескольких футах от них, достаю ствол и окликаю придурков громким свистом. Они сразу останавливаются и дружно поворачиваются в мою сторону.

– Отойдите от тачки.

– О, парни. Зырьте… Малёк объявился, – сплёвывает зелёный харчок на землю тот, что на полголовы выше всех остальных. – Чё надо? Иди, куда шёл.

– Иду. Но вижу, как ваши тупые туши лапают тачку моей подружки…

Последние слова я говорю, скривившись внутренне от сказанного. Девчонка – ни хрена не моя подружка. Не в моём вкусе – слишком чистенькая и наверняка ещё целочка. Но впрягаться за чужаков у нас на районе не принято. Так что пусть эти кретины считают, что тронули моё – быстрее свалят.

– Это твоя подружка? – с интересом спрашивает парень в чёрной толстовке. – Красивая мордашка. Пухлые губки. Умелые? – двигает языком за щекой, намекая.

Поднимаю ствол повыше, потом резко опускаю и нажимаю на курок. Трое дружно подпрыгивают на месте.

– Иди, – киваю в сторону древнего «Форда». – Проверь.

– Остынь, Малёк, – просит тот, что молчал до сих пор.

Кажется, его зовут Барнс. Видимо, он за старшего у этой троицы.

– Проваливай. И забирай своих друзей…

Хочется добавить ещё, что я давным-давно не Малёк – так меня звали, когда я был мелким и отставал в росте от сверстников. Многие думали, что меня можно шпынять, но, получив пару ударов по рёбрам или по зубам, понимали, что ошиблись, и проваливали.

Свалят прочь и эти.

– Ладно… Забирай свою тёлочку. И не оставляй её без присмотра… – цедит через зубы Барнс, добавляя: – Аппетитная.

Они нарочно медленно уходят прочь. Показывают, будто уходят сами, по своему желанию, а не убегают, поджав хвосты, словно трусливые шавки. Жду, пока они отойдут на приличное расстояние, и только потом ныряю в тачку. Внутри сосёт неприятное чувство вины. Я ощущаю его не очень часто, но сейчас меня накрывает с головой – я втянул девчонку в это дерьмо. Мне просто хотелось воспользоваться подвернувшейся тачкой, пока байк торчит на ремонте. Самое поганое, что у крошки может начаться реальная истерика, а я не знаю, как поступать в таких ситуациях. Обычно я имею дела с девками попроще – они закалённые и из нашего района, видели многое и лежали не под одним чуваком. Одним словом – потёртые, и опытные даже лет в пятнадцать. А что делать с этой чистоплюйкой, смотрящей на меня огромными карими глазами, дрожащими от слёз, я не знаю.

Увидев ствол в моих руках, она вздрагивает всем телом.

– Мама… – тихо выдаёт.

– Не наделай в штаны! – грубовато выходит. Я разряжая пистолет, доставая магазин. – У тебя в тачке есть салфетки и бумажный пакет?

После моих слов кроха бледнеет ещё больше и оглядывается по сторонам.

– Т-т-т-т-ты кого-то убил? Хочешь стереть отпечатки пальцев с орудия преступления?

Вот же дерьмо. Она даже говорит невероятно чисто и правильно. Внутри невольно поднимается глухая волна раздражения на таких, как она – на их правильные речи, благопристойные фасады домов, сытые дни и спокойные ночи…

– Убил, – говорю коротко. Слышу судорожный вздох. Добавляю: – Бы. – Вижу, что девчонка не догоняет, объясняю со вздохом недовольства. – Из этой пушки кто-то вполне мог убить и огрести неприятностей. Я просто хочу вернуть ствол владельцу, не оставив на нём своих пальчиков. Усекла? – Девчонка кивает осторожно, но смотрит на меня с небольшим недоверием. Я не милый щенок и не рождественский подарок, чтобы нравиться с первого же взгляда. – Если усекла, дай салфетки и найди мне бумажный пакет! – командую.

Ступор покидает тело тихони – так я называю её про себя. Не знаю, как зовут эту девчонку, но невольно вдыхаю полной грудью воздух салона и чувствую её аромат. Чёрт побери, от неё так вкусно пахнет чем-то ванильным – духами или, может быть, лосьоном для тела. Этот аромат напоминает мне запах печенья в лучшей из кондитерских. К стыду своему, я обожаю ванильное печенье и готов лопать его без остановки. Во рту не к месту выделяется слюна. Пока девчонка, перегнувшись, роется на заднем сиденье, я некстати отмечаю плавный изгиб бёдер и небольшую, но крепкую и чертовски аппетитную попку. Тихоня оттопырила её так призывно, как будто готова насадиться на мой штырь. Который, к слову, внезапно ожил в штанах.

И это не хорошо. Нет, блин, это совсем не хорошо. Я должен держаться подальше от таких тихонь – снаружи они сладкие и милые, кажутся легкодоступной целью. Но стоит нырнуть в ним в трусики, как проблем не оберёшься. Нет уж, спасибо. В моей жизни и без того хватает дерьма, которое нужно разгребать огромной снеговой лопатой. А ещё лучше – нанять специальной комбайн, чтобы разом вывезти весь мусор на свалку.

– Вот. Держи…

Крошка протягивает мне упаковку влажных салфеток. Они пахнут кокосом и добавляют плюс один пункт к моему мнению, что от этой Тихони пахнет, как от кондитерской фабрики. Я вытираю ствол влажной салфеткой, потом насухо протираю бумажным платочком – снова с каким-то сладким ароматом – и только потом сую пушку в пакет с логотипом магазина косметики.

– Вылезай из машины.

Кроха сжимает пальцы на руле до побелевших костяшек. Она смотрит на меня с недоверием и ужасом, а в глазах собираются океаны солёной влаги. Нижняя губа начинает дрожать. Она пышная и аппетитная, как лакомство. Красная, как барбарис, и кажется соблазнительной – такие губёхи приятно всасывать в рот, терзая зубами.

– Ты бросишь меня здесь? – спрашивает с дрожью в голосе. – Угонишь мой автомобиль?

Что? Как ей в голову могла прийти подобная чушь?!

– Вылезай. Я поведу сам! Ты заплутаешь, и даже мои подробные инструкции не помогут. Ну же! – прикрикиваю и вылезаю первым.

По-джентльменски придерживаю перед Тихоней дверь, но захлопываю по-скотски громко. Плюхаюсь на водительское сиденье. После истории с соседним креслом я не решаюсь отрегулировать кресло водителя по высоте или сдвинуть его, чтобы не упираться коленями в руль.

– У этого кресла тоже есть сюрприз?

Кроха улыбается сквозь слёзы и отрицательно мотает головой.

– Нет. Это кресло водителя. Оно должно быть идеальным…

Я настраиваю его под себя. Удивительно, но обходится без фокусов. Завожу древний «Форд». Он фырчит и издаёт серию разных звуков – от охов до почти откровенного пердежа, прежде чем трогается с места.

– Кстати, я бы не стал угонять это ржавое корыто… Слишком убогое.

В ответ на мою реплику Тихоня поджимает пышные губёшки. Пока «Форд» катит по затемнённым улицам квартала, она оглядывается по сторонам, изредка бросая на меня взгляды исподтишка. Потом достаёт телефон и с протяжным вздохом прячет его обратно.

– Мамочка тебя потеряла?

– Старший брат, – возражает девчонка. – Ты меня задерживаешь. Мне не поздоровится.

– Скажешь, рухлядь сломалась. Причём, не соврёшь, – пожимаю плечами. – Делов-то!

– О, ты специалист по вранью, конечно! Мне стоит поучиться у тебя!

В голосе красотки появляются нотки надменности. Они напоминают мне как нельзя лучше, почему я предпочитаю держаться подальше от таких, как она – считающих людей из бедных кварталов людьми второго или даже третьего сорта.

– Тебе есть чему у меня поучиться. Ты не знаешь, что такое реальная жизнь, чика.

– Да неужели?! – искренне изумляется девчонка.

– Рассказать, как это происходит у таких, как ты?

– О, ну попробуй! – просит Тихоня и устраивается поудобнее, глядя прямо мне в глаза.

– Ты живёшь в квартале для белых цыпочек. Твоя мамаша готовит тебе завтраки и даёт карманные деньги на кафе. Твои отметки не опускаются ниже «А-». Преподаватели в колледже тебя обожают. Судя по твоей фигурке и прокачанному орешку, ты пляшешь с дурацкими помпонами в команде поддержи, да? – криво ухмыляюсь, продолжая: – После занятий ты прогуливаешься по магазинам, спуская родительские денежки, треплясь попутно с такими же пустышками, как ты сама. Так пролетает целый день. Потом ты возвращаешься в свой опрятный домишко. Папаша перед ужином, протирая запотевшие очки, берёт всех за руки и просит прочитать молитву благодарности сраному боженьку за вкусную еду и уютный кров. Потом вы набиваете свои брюха первосортной хавкой – сплошь правильной, без лишних вредных углеводов и жиров. После ужина вы отправляетесь по своим прелестным кроваткам. Могу поспорить, что у тебя комната розово-блевотно-барбишного цвета, а трусики – с бантиками, рюшами и подвеской в виде киски. Ты переписываешься перед сном с каким-нибудь мажористым метросексуалом, укладывающим волосы гелем. В это же время папаня пыхтит над твоей мамкой. Она старается издавать довольные охи и ахи, но тихо, чтобы не разбудить тебя и всех остальных домочадцев…

Я порю первосортную чушь. Но девчонка выбесила меня своим вздёрнутым носиком и чистоплюйской речью. Хотя меньше минуты назад она готова была рыдать! Быстро оправилась от шока, горделивая сучка…

– …А на Рождество вы надеваете одинаковые ублюдские свитера с оленями бордового цвета и фоткаетесь возле наряженной ёлки. Ты считаешь это идеальной жизнью? Чика, – грязно усмехаюсь. – Ты не знаешь, что такое реальная жизнь. Я прав?

Во время моей отповеди девчонка вытягивается по струнке. Потом она бросает на меня быстрый взгляд. Но я не могу понять, что выражают её глаза. Понимаю только, что её вид раззадоривает ещё больше. Я близок к тому, чтобы остановить тачку и наброситься на эту кроху, разложив её на заднем сиденье. Никогда не желал взять девчонку силой, но на этой меня начинает клинить…

Глава 7. Акула

– Я прав? – голос звенит от напряжения.

Желание зудит во всем теле, особенно в колоколах, сильно опухших за считанные мгновения. Не помню, чтобы меня так сильно штырило в последнее время.

– У меня только один вопрос, Акула, – говорит безжизненным голосом. – Почему ты подчёркиваешь, что я белокожая? Ты и сам из белых. Возможно, чуть более смуглый и загорелый, чем я.

– Это всё, что ты хочешь спросить?

– Я уже спрашивала, что хотела. Когда я смогу уехать? Это всё, что я хочу…

Мой голодный взгляд крадётся по её юной стройной фигуре, затянутой в красивые шмотки. Их приятно будет сдирать, рвать в клочья зубами, а потом ставить метки по всему телу, клеймя белоснежную кожу. Встряхиваю головой, прогоняя туман наваждения. Ведьма, блин! Околдовала меня и заставила думать о грязных – имею в виду, по-настоящему грязных – вещах! Я преступно много думаю о том, что район – неблагополучный. Насилие случается на каждом шагу. Если я возьму и нагну эту девчонку, взяв своё, потом на неё лишь посмотрят с крохотной толикой сочувствия. Скажут, сама виновата. Хорошим цыпочкам нечего делать в квартале Чёрных Псов.

На её счастье, тачка приезжает по нужному адресу. Я торможу и выхватываю бумажный пакет из рук Тихони. Она отдаёт его быстро и даже вытирает пальцы о тёмно-зелёные брючки, как будто спешит оттереться от грязи. Этот жест бесит меня ещё больше.

Клянусь, я заезжу её до визгов и сорванного к чертям голоса. Наверняка этой малышке едва исполнилось восемнадцать. Если так, то она младше меня на пару лет. Всё равно она довольно взрослая, чтобы знать – нельзя дразнить зверя. Но сначала нужно вернуть пушку Бигги.

Хлопаю дверью со всей дури, направляясь к гадюшнику, где заседает один из главарей уличных банд. Дом огорожен высоким забором. Я нажимаю на звонок, а в ответ слышится надрывный лай. Говорят, во дворе у Бигги тренированные злые доги, готовые вырывать куски мяса из глотки. Поневоле холодок крадётся по спине. Но я держусь спокойно и подхожу к видеодомофону, когда раздаётся хриплый вопрос:

– Кто?

Я в двух словах обрисовываю ситуацию. Через минуту распахивается калитка, и здоровенный бугай, в котором жира больше, чем мяса, ведёт меня внутрь дома.

Тут накурено и играет музыка. Реп грохочет из колонок, в одной из комнат рубятся в приставку. В другой – играют в карты или дымят кальяном с травкой. Пытаюсь сдержать подкатывающую дурноту. Не люблю тех, кто балуется травкой. Не перевариваю совершенно. За закрытой дверью третьей комнаты слышатся сдавленные стоны и довольный мужской смех. Типичная туса для нашего района, одним словом.

Сам Бигги – наполовину мексиканец, сидит на кожаном диване перед огромной плазмой, транслирующей бои. Рожа у него зверская и настолько ублюдская, что даже меня немного передёргивает от омерзения. По две стороны от Бигги сидят две продажные девицы, шарящие по его телу пальцами.

– Зачем пришёл? – спрашивает Бигги, прогоняя проституток взмахом руки.

– Хочу вернуть тебе то, что прибрал к рукам Пит.

– Пит – это тот жалкий обсос, которого должен был проучить Дурила? – уточняет Бигги, затягиваясь сигарой. – Угу, кажется, он.

– Я добрался до Пита быстрее Дурилы. Пушка здесь, – протягивая картонный пакет.

Тучный мужик, разумеется, не делает ни одного движения в мою сторону. Мне приходится самому сделать пару шагов к главарю. Ныряю в бумажный пакет.

– Стой! – слышится резкий окрик сзади, а на горло нажимает острое лезвие ножа.

– Дурии-и-ила явился! – довольно улыбается главарь шайки. – Проверь пушку, Майки.

Дурила отбирает у меня пакет и вытряхивает его на стол. Проверяет ствол, магазин, щёлкает затвором.

– Не хватает пуль, – бросает злобный взгляд в мою сторону, скаля зубы, пожелтевшие от курева.

– Я выпустил их сам. Одну – у дома Пита. Придурок вёл себя неуважительно.

– А вторую? – уточняет Бигги, подаваясь вперёд. – Ты же не хочешь пометить мою пушку чем-то грязным, а? Я не хочу, чтобы потом у копов на баллистической экспертизе всплыл мой ствол.

– Нет. Я шугнул придурков. Они немного напугали одну цыпочку, подбросившую меня к вам.

Повисает тишина. После недолгих раздумий Бигги выдаёт:

– Мне нужны гильзы. Тогда… я сделаю вид, что ничего не произошло. Но на тебе будет всё равно висеть кое-какой должок. Дурила, объясни ему, что к чему! И пусть уже убирается из моего дома. У меня сегодня вечеринка!

Меня выталкивают взашей, словно щенка. Я мог бы вломить Дуриле пару раз и даже встал бы в спарринг с ним. Но мне не стоит этого делать. Я должен радоваться, что всё обошлось. Так быстро и просто.

Но не успеваю я обрадоваться, как резкая боль дважды вонзается мне в живот. Полосует, словно когти льва. Стону, дёргаясь. Но Дурила удерживает меня за плечо и приставляет окровавленный клинок к шее:

– Не думай, что легко отделался. Мы давно следим за тобой, Акула… – презрительно выплёвывает это прозвище. – Ты корчишь из себя своего парня, но отказываешься помогать братьям. Нехорошо… Оч-ч-чень нехорошо! Теперь ты будешь работать на Бигги. Выполнять его поручения.

– Я не…

– Заткнись! Хочешь остаться чистеньким? – выдыхает пары прокисшего дыхание мне в лицо. – Не выйдет. На тебе висит десять кусков. Отработаешь!

– Десять? – цепенею от ужаса.

Десять тысяч зелёных! Это огромная куча бабла. Откуда мне взять такую гору деньжищ?!

– Отработаешь, – хрипло смеётся Дурила и, потрепав меня по щеке, выталкивает за пределы двора, закрывая калитку.

Боль на некоторое время покидает моё тело. От шока и неверия, наверное. Не делай добра – не получишь зла. Вот так, блин. Хотел выручить Пита – вляпался сам в дерьмо!

Теперь у меня на руках висит девчонка из другого района, а я довольно серьёзно порезан. Лишь бы добраться до тачки и не отрубиться…

Глава 8. Акула

Я бреду в сторону тачки, придерживая ладонью рану. Дурила порезал меня несильно – органы точно не задеты. Но рана противная: длинная и довольно глубокая – мне придётся довольно несладко. Надо зашить ее, но в больницу соваться нельзя – местные врачи сразу же шепнут пару слов дежурным копам. Нет-нет, только не в больницу. Придётся навестить Лану – одну из бывших. Мы вроде как разбежались, после того как я застал её с другим. Но она учится на медика и умеет латать резаные раны.

Я добредаю до машины и с трудом открываю дверь.

– Давай, мелочь. Ныряй за руль, – прошу, опёршись о дверь машины.

С окровавленных пальцев стекают красные капли. Падают вниз, разбиваясь.

– О мой бог… Тебе надо в больницу! – выдыхает Тихоня, но исполняет мой приказ, переползая с пассажирского сиденья на водительское.

Я плюхаюсь мешком на сиденье и протягиваю крохе ключи. Желание нагнуть девчонку и отодрать во все отверстия пропало. Хочется лишь одного – быть подлатанным и отоспаться. Да. Только этого. Потом решу, как быть. Может, удастся найти бабки другим путём, не хороня себя в тёмных делишках банды.

– Где здесь больница? Здесь, вообще, есть больница? – спрашивает Тихоня, заметно нервничая.

Я хватаю её окровавленными пальцами за запястье, сжимая изо всех сил.

– Слышь, ты… Я сказал – никаких больниц! Поезжай, куда скажу! Или не доберёшься до дома никогда! – рычу разъярённым зверем, жадно вглядываясь в лицо девчонки.

Оно кажется мне сейчас ещё более чистым и по-особенному красивым. Как будто не из моего мира. Вообще-то, так и есть. Она – небо. А я – земля. Грязь под ногами. И наши параллельные миры никогда не пересекутся.

Девчонка послушно управляет ржавым корытом. Держится крепко за руль и покусывает нижнюю губу жемчужными зубками. Терзает почти до крови. Мне кажется, я начинаю отъезжать в сторону. От крови намокла футболка и залило джинсы. Единственные мои, чёрт подери, нормальные джинсы!

Набираю номер Ланы, едва не теряя сознание. Она отвечает только после пятого звонка, когда древний «Форд» уже тормозит возле развалюхи, где живёт бывшая.

– Лана, ты у себя?

– Да, Алекс. Хочешь завалиться? – хихикает, явно навеселе. Накурилась травки? – Давай, повеселимся вместе!

– Я у твоего дома, – гляжу на окна, светящиеся жёлтым. – Вываливайся. Нужна твоя помощь.

Я выбираюсь из тачки, продолжая терять кровь. После такого ранения придётся проваляться в постели день или два, чтобы восстановиться. Стучу кулаком по двери, привалившись плечом к косяку. Слышны торопливые шаги – Лана спешит мне открыть.

Но есть же ещё Тихоня. Вот я влип, блин. Поворачиваюсь и машу ей ладонью – типа, можешь валить. Но потом замечаю, какие огромные и перепуганные у неё глаза. Эта малявка точно заблудится в нашем квартале, если отправить её одну.

– Вылезай! – командую ей. – Не испытывай моё терпение. – Хлопает дверь. Тихоня выбирается из машины и обнимает себя за плечи, подрагивая. – Сейчас меня заштопают, и потом я выведу тебя на трассу. Сможешь свалить прочь… – еле ворочаю языком.

Начинаю отъезжать. Малышка вовремя подставляет плечо, придерживая меня. Отчаянная малышка. Где такие берутся? В момент, когда Тихоня замирает возле меня, дверь распахивается. На пороге дома стоит Лана – короткая чёрная юбка обтягивает прекрасные загорелые бёдра. Если она сядет, её упругая задница будет оголена почти полностью. Лана перебрасывает через плечо копну тёмных, как ночь, волос.

– Привет большой Акуле! – начинает игриво, поигрывая кулоном в виде черепа, болтающимся на шее. Но потом, заметив Тихоню, шипит, как кошка. – Что за тёлка?

– Я одолжил у этой белозадой тачку. Взял погонять. Меня порезали… – Лана переводит взгляд вниз, глуповато хихикая. Обкурилась, дурында. – Ну?! Ты поможешь мне или будешь торчать на пороге?!

Собравшись с последними силами, отлипаю от Тихони. Грубо двигаю Лану плечом и вваливаюсь внутрь её хибары. В нос ударяет запах травки. Лана, помедлив всего секунду, отправляется следом за мной и кивает на продавленный диван в гостиной:

– Сядь. Я принесу всё необходимое.

Сажусь, превозмогая боль. Потом осторожно отклоняюсь и пытаюсь стянуть с себя футболку, морщась от уколов агонии. Тихоня стоит в дверях. Она обводит взглядом комнату и останавливается на мне.

– Тебе нельзя так дёргаться, – замечает она, наблюдая за моими попытками снять футболку. – Проще разрезать.

– Завались. Я не спрашивал твоего экспертного мнения, – грубо обрываю, потому что даже сейчас заносчивая мартышка решает поумничать и указывает мне, что делать! – В гостиной появляется Лана, неся прозрачный пластиковый ящик с аптечкой. Она присаживается рядом на низкий пуф и начинает перебирать его содержимое. – Давай, детка, заштопай это дерьмо, – прошу, сжав колено Ланы.

Она наклоняется надо мной, потеревшись сиськами о лицо, чтобы достать бутылку спиртного, припрятанную за одной из диванных подушек.

– Анестезия, Акула, – и отхлёбывает первой, протягивая пойло мне.

Потом я наблюдаю за ее попытками продеть нить в иглу. Лана порядком обкурившаяся, и поэтому у неё ничего не выходит.

– Да ладно, упрямец! – всплёскивает в ладоши Тихоня. – Ты влип в большие неприятности! Тебе надо в больницу! Твоя подружка обкурена… Как у вас говорят… в дым! Она даже пуговицу не сможет застегнуть, не говоря уже о большем.

– Умолкни, – цежу сквозь зубы. – А если ты такая ловкая, то просто продень нить!

Тихоня топчется на месте пару секунд, потом решительно пересекает гостиную и с брезгливым выражением на смазливом личике садится на диван, отбирая у Ланы коробку. Быстро выкладывает на стол всё необходимое.

– В этом доме есть ванная с водой и мылом? Нужно помыть руки, прежде чем браться за дело!

Мне охуеть как больно. Но я не могу не посмеяться над решимостью Тихони. Да она же хлопнется в обморок, как только увидит рану вблизи…

– Спорим, что ты облажаешься? – спрашиваю ее.

Интересно, как зовут эту крошку с тёмными глазами? Хочется узнать её имя. До одури. Но я пресекаю эти мысли-сорняки. Валите на хрен из моей башки! Вон!

– Если ты будешь вести себя, как козёл, то я облажаюсь нарочно! – сердито отвечает Тихоня. – Или, может быть, мне стоит посидеть без дела? Буду смотреть, как подружка зашивает тебе всё, что угодно, кроме раны… И что ты решил?

– Лана, покажи ей, где ванная, – прошу бывшую подружку.

Лана молча кивает в сторону уборной. Пока Тихоня омывает свои белоснежные ручонки от несуществующих пятен грязи, Лана тянется ко мне своими губищами. Уверен, она хочет меня засосать хорошенько.

– Детка, если ты не заметила, то я сейчас не в настроении, – отстраняю бывшую подружку.

Кажется, вовремя. Потому что Тихоня присаживает рядом с решительным видом и безжалостно кромсает мою футболку ножницами.

– Охренеть ты вредительница! Теперь ты должна мне футболку! – требую я.

– Совсем обалдел?! Ты втянул меня чёрт знает во что! – надувает губы, смотря на меня сердито. – Ещё и требуешь купить тебе футболку?!

– Я спас тебе жизнь. И, возможно, целочку. Ты же ещё целочка? – презрительно кривлюсь, пока Тихоня ловко продевает нить в иглу.

– Не. Твоё. Дело. – Малышка опускает ладонь на мой пресс и позволяет себе скользнуть взглядом на грудь, явно оценив крупную татуировку в виде пасти акулы. – Теперь понятно, почему тебя называют Акула… – Непонятно, язвит она или нет. – Будет больно, – предупреждает малышка.

Игла замирает возле резаной раны. Тихоня смотрит на меня предельно серьёзно, окуная в омуты своих карих, реально бездонных глазищ.

– Ты уже делала это раньше? – спрашиваю и перевожу взгляд в сторону, на потолок, пожелтевший от времени и протечки крыши.

– Разумеется! – уверенно заявляет малявка, втыкая в меня иголку. – Я зашивала козу.

– Козу? Ты так называешь своих родственничков? – прикусываю губу, чтобы не шипеть от боли.

Всё-таки спиртного я не отхлебнул, и меня шьют наживую, а это, блин, больно.

– Я имела в виду настоящую козу. Ну, знаешь, коза – это такое домашнее животное. Оно говорит «ме-е-е-е» и приносит молоко. У этого домашнего животного четыре ноги и маленькие смешные рожки на голове, – тараторит Тихоня.

Она успеет не только ловко работать своим язычком, но и втыкает иголку в меня. Раз за разом. Причём делает это умело и с явным удовольствием. О да, ей точно нравится тыкать в меня острой штукой, причиняя боль!

– Ты несёшь бред.

Щёлк. Тихоня подхватывает ножницами нить и принимается за другую рану, обрабатывая её так же быстро.

– Это не бред. У меня дома живёт коза.

– Заче-е-е-ем?

Мне хочется скрючиться от смеха, он разрывает мои лёгкие. Но смеяться с залатанным пузом больно, поэтому я ограничиваюсь лишь ухмылкой. Коза. Блин, Тихоня – та ещё фантазёрка и маленькая брехушка. Вот она кто. Но иглой работает толково. Даже Лана это признаёт, смотря с недовольством на Тихоню. Малявка заканчивает работу, перебинтовывает и вперивает в меня острый взгляд.

– В этот момент нормальные люди обычно говорят «спасибо».

Не дождавшись моей благодарности, она отправляется в ванную, чтобы вымыть руки.

– Футболку можно выкинуть! – заявляет Лана. Поднимается и манит меня к себе пальчиком. – В спальне, кажется, осталось что-то из твоих вещей. От прошлых встреч.

Посидев немного и собравшись с силами, я встаю и иду следом за ней. Лана демонстрирует мне футболку кислотно-жёлтого цвета.

– Это не моё дерьмо, – морщусь. – Видимо, другой хахаль оставил…

– Да? Но зато сейчас у меня есть ты!

Лана, полная решимости, толкает меня в сторону кровати, пытаясь оседлать…

Глава 9. Тихоня

Мне до сих пор не верится, что это происходит именно со мной, а не с кем-то другим. Не вечер, а сплошной блокбастер. Но больше всего мне хочется просто оказаться дома, в своей кухне, сварить крохе Бо кружку какао, выслушать серьёзного Дэна и просто лечь спать, обняв любимую подушку в виде сиреневой Пупырки.

Больше ничего.

Боже, мне так мало нужно для счастья. Но вместо того, чтобы тискать любимую подушку, я нахожу чёрт-те где! Вместе с хамом и его не менее грубой подружкой. Когда я зашивала рану Акуле, мои пальцы не дрожали. Ни единой судороги. Я сделала это ловко и быстро. Но сейчас на меня накатывает отходняк – давит мощным потоком адреналина и нечаянно нагрянувших слёз. Я омываю руки от чужой крови, давясь глухими рыданиями. Меня трясёт. Столько всего за одну ночь. Уму непостижимо…

Потом я ещё долго сижу на бортике страшно проржавевшей ванны, пытаясь успокоиться. Не хочу давать повод этим двоим смеяться надо мной. Пусть думают, что меня разобрало пищевым несварением.

Взгляд в зеркало напоследок – припухлость и краснота спали. Можно выходить.

– Если тебе полегчало, можем ехать! – громко заявляю я.

Но в гостиной нет ни Акулы, ни его дурной подружки. Что за фокусы?! Я выхожу в коридор и забредаю в кухню – мойка полна грязной закисшей посуды, повсюду валяются крошки и пустые коробки из-под китайской еды на вынос. Не хватает только усатых тараканов, снующих по столу. Передёрнувшись от омерзения, я иду дальше.

Дверь в одной из комнат оказывается приоткрытой. Через щель я вижу хулигана, лежащего ничком на кровати. Его подружка сидит рядом и томно облизывает его ухо. Я перевожу взгляд дальше. Ниже. Краска бросается в лицо в тот же миг. Рука девушки активно двигается в трусах Акулы. Явно хамка трудится рукой не просто так. Я примерно представляю, какую часть тела парня она трогает! И, судя по тому, какой путь преодолевают пальцы девушки вверх и вниз, там есть за что подержаться. О, мой бог. Да она же дрочит парню рукой… Я не должна поглядывать за таким!

Мне стоит просто закрыть дверь и отойти, но я стою, как приклеенная, наблюдая за парнем. От потери крови его лицо чуть посветлело. Но кожа всё равно загорелая. Желваки гуляют на скулах. Не могу понять – то ли ему нравится, то ли он просто терпит приставания своей подружки.

Всё. Пора уходить. Я отступаю назад и… в этот момент Акула открывает глаза и глядит прямо на меня. Его пухлые красивые губы растягиваются в дерзкой, сексуальной улыбке. Он подмигивает мне, и через мгновение его лицо искажается мукой наслаждения.

Парень приоткрывает рот, выпуская что-то наподобие глубокого и очень довольного вздоха. Поганец стонет вслух:

– Да-а-а-а… – и всё это он делает, глядя прямо мне в глаза.

От его пронзительного наглого взгляда меня обдаёт, словно кипятком! Я начинаю задыхаться и убегаю прочь с полыхающими щеками. Кричу издалека:

– Я хочу убраться отсюда! Как можно живее!

Парочка выходит из комнаты через пару минут. Причём, девушка выглядит слегка недовольной. Наверняка парень, получив порцию удовольствия, не стал себя утруждать, доставляя его подружке.

– Пошли, – кивает мне Акула, осторожно поднимая руки, чтобы девушка надела на него просторную футболку цвета «вырви-глаз-как-ярко».

– Да уж поскорее!

Почему-то после увиденного мне сложно смотреть на парня. Я краснею, смущаюсь и чувствую себя не в своей тарелке. Я знаю о сексе и всём таком, но сама до сих пор не занималась этим. Поэтому возникает не самое приятное ощущение – я подсмотрела то, на что не следовало пялиться в принципе!

– Я с тобой, – вызывается подружка хулигана, хватаясь за кожаную куртку.

– Сиди дома. Я позвоню приятелю, он подхватит меня, – обрубает её предложение хам и даже не реагирует, когда девушка пытается поцеловать его на прощание.

– Какие высокие отношения! – фыркаю я себе под нос, направляясь решительным шагом в сторону своего «Форда».

Я была уверена, что наглец меня не услышал, но стоило занять место и пристегнуться, как он наваливается на меня своим массивным телом. Обхватывает подбородок властным зажимом.

– Что ты имеешь против?

– Отпусти! – начинаю паниковать.

Жар его дыхания опаляет моё лицо. Меня будоражит близость этого парня. Но мне всё-таки чуточку противно. Ведь он только что был с этой девушкой, а теперь жмётся ко мне так, словно хочет поцеловать или даже больше.

– Ты не в моём вкусе, Тихоня.

– Тогда что твоя клешня делает на моей груди? – спрашиваю и визжу в полный голос от собственнического щипка. – Я ударю тебя по ране, если ты немедленно не перестанешь меня лапать, урод!

– С уродами ты уже встречалась, – цедит сквозь зубы Акула, сжимая грудь через тонкий бюстгальтер. Щиплет сосок, заставляя его твердеть. – А я всего лишь… – кажется, он сам не знает, что сказать. Но садится ровно и машет рукой. – Заводи. Я покажу тебе выезд на трассу.

Машина трогается с места. Я с тоской думаю о том, сколько звонков от брата я пропустила. Сегодня пятница – день большой игры в покер. И если Макс оказался дома намного раньше полуночи, это означает лишь то, что он проигрался в пух и прах. Значит, у него отвратительное настроение.

Сердце предательски сжимается, а желудок вообще превращается в каменный комок. Всё нутро скручивает в тугую пружину. Я цепляюсь за руль до побелевших костяшек и молчу, управляю автомобилем под чёткие указания Акулы. Он немного морщится от боли, когда думает, что я этого не замечаю. Я уже не так сильно злюсь на него – как ни крути, он спас меня от группового изнасилования. Так что потерпеть ещё минут двадцать его присутствие – не такая уж и большая плата.

– Прикатили, – говорит он, когда колёса Форда начинают катиться по трассе, уже знакомой мне. – Здесь останови. И шуруй домой… Тихоня, – добавляет с ехидной интонацией. Его тёмные глаза шарят в этот момент по моему телу. Бесстыже, нагло и беспредельно откровенно. У этого хама слишком красивые глаза и слишком грязные намерения, которые я легко могу прочитать по лихорадочному блеску. – Расслабься, цыпочка. Такие, как ты, не в моём вкусе, – повторяет в очередной раз и ухмыляется, отщёлкивая ремень безопасности.