1Q84. Тысяча Невестьсот Восемьдесят Четыре. Книга 2. Июль–сентябрь Мураками Харуки
Аомамэ молча кивнула, съела еще сэндвич, запила его кофе.
– Кстати, что у тебя с банковскими счетами? – спросила хозяйка.
– На депозите – шестьдесят тысяч. Есть еще накопительный, там где-то под два миллиона[7].
Хозяйка прокрутила эти суммы в голове.
– С депозита за несколько раз можешь снять тысяч до сорока, это не так важно. А вот накопительные счета не трогай, это может их насторожить. Возможно, они уже проверяют твою частную жизнь, не знаю. Поэтому стоит быть осторожнее. Во всем остальном я тебя прикрою. Еще чем-нибудь владеешь?
– Пакеты, что я получила от вас, в абонентской ячейке банка.
– Наличность из ячейки забери, но в квартире не оставляй. Спрячь понадежней – сама придумай, где лучше.
– Хорошо.
– Больше от тебя пока ничего не требуется. Продолжай жить, как жила до сих пор. В том же ритме, не привлекая внимания. И по возможности, не обсуждай серьезных вопросов по телефону.
Сказав все это, хозяйка словно растратила последние остатки энергии, вжалась поглубже в кресло и затихла.
– День уже назначен? – спросила Аомамэ.
– К сожалению, нет. Ждем информации от нашего источника. Ситуация просчитана, сценарий продуман. Но точный график передвижения нашего объекта всегда утверждается в самый последний момент. Возможно, ты понадобишься через неделю. А может, и через месяц. Место действия тоже пока не определено. Понимаю, каких это стоит нервов, но придется ждать сколько потребуется.
– Ждать я могу, – пожала плечами Аомамэ. – Но может, вы хоть в общих чертах посвятите меня в сценарий?
– Тебе поручается сделать Лидеру полную разминку мышц. То, чем ты и занималась все эти годы. С его телом творится что-то странное. Жизни это не угрожает, но, насколько мы выяснили, некая «проблема» доставляет ему нечеловеческие страдания. Чтобы избвиться от нее, он пробует самые разные методы лечения. Помимо обычной медпомощи постоянно заказывает то иглоукалывание, то сиацу, то еще какие-нибудь массажи. Однако ничего пока не принесло ему облегченья. Эта физиологическая «проблема» – ахиллесова пята Лидера, в которую нам и следует целиться.
Окно за спиною хозяйки зашторено, неба не различить. Но даже сквозь шторы Аомамэ ощущала кожей холодные, пристальные взгляды двух лун, заполнявших гостиную до последнего уголка своим гробовым молчанием.
– В секте у нас информатор. Через него удалось передать руководству «Авангарда», что ты непревзойденный мастер лечебного массажа. Это оказалось несложно, ведь ты действительно классный специалист. В общем, твоя кандидатура их очень заинтересовала. Сначала хотели пригласить тебя в свою штаб-квартиру в горах Яманаси. Но оказалось, ты слишком занята по работе и не можешь позволить себе уехать из Токио даже на сутки. Тогда нам было объявлено, что раз в месяц Лидер появляется в столице по делам секты. И останавливается в каком-нибудь отеле, не привлекающем внимания. Когда будет объявлено, ты придешь туда и сделаешь Лидеру полную разминку мышц. И тогда же сможешь выполнить свое обычное задание.
Аомамэ представила себе эту картину. Гостиничный номер. На коврике для йоги лежит мужчина, она делает ему растяжку. Лица мужчины не видно. Он лежит ничком, его незащищенная шея полностью в распоряжении Аомамэ. Она тянется к сумке, достает заточку…
– Значит, я смогу побыть с ним наедине? – уточнила Аомамэ.
– Да, – кивнула хозяйка. – Свою физиологическую «проблему» Лидер старается не показывать членам секты. Поэтому в комнате не должно остаться никого, кроме вас двоих.
– Им известно, кто я и где работаю?
– Эти люди сверхосторожны. Уверена, твою официальную биографию они уже проверили вдоль и поперек. Но ничего подозрительного не нашли. А вчера сообщили, что будут ждать тебя в фойе. Где и когда – сообщат, когда сами поймут окончательно.
– А то, что я появляюсь в вашем доме, у них подозрения не вызывает?
– Ты появляешься у меня, поскольку я член твоего фитнес-клуба, а ты проводишь частные тренировки на дому. Никаких причин, чтобы заподозрить нас в более серьезных связях, не наблюдается.
Аомамэ кивнула.
– Когда Лидер покидает территорию секты, его неизменно сопровождают два телохранителя. Оба из верующих, у обоих какие-то пояса по каратэ. Не знаю, носят ли оружие, но на вид – головорезы каких мало, плюс каждый день тренируются. Хотя, если верить Тамару, на поверку – любители-дилетанты.
– Не то что сам Тамару?
– Да, с Тамару лучше не сравнивать. Тамару служил в диверсионно-разведывательном подразделении Сил самообороны. Годами его обучали искусству поражать цель мгновенно, любой ценой. И не расслабляться, каким бы ни был противник с виду. А дилетанты расслабляются. Особенно когда перед ними хрупкая девушка.
Хозяйка откинулась затылком на спинку кресла, глубоко вздохнула, затем снова подняла голову и посмотрела на Аомамэ в упор:
– Когда ты займешься Лидером, оба телохранителя будут ждать тебя в соседней комнате того же номера, рядом с выходом. У тебя будет ровно час. Так, по крайней мере, это планировалось. Хотя как все будет на самом деле, одному богу известно. Все может еще тысячу раз поменяться. Сам Лидер старается не раскрывать своего графика передвижения буквально до последней минуты.
– Сколько же ему лет?
– Думаю, пятьдесят с небольшим. Еще говорят, что это человек огромных размеров. Больше никаких деталей мне, к сожалению, пока не известно.
Тамару ждал у выхода. Аомамэ отдала ему дубликат ключа, водительские права, загранпаспорт и медицинскую страховку. Тамару прошел в дальний угол вестибюля, где стоял большой ксерокс, снял копии с документов и вернул оригиналы Аомамэ. А затем провел ее в свою подсобку неподалеку от выхода. То была тесная прямоугольная комнатка. Уютом здесь и не пахло. Единственное утешение глазу – распахнутое оконце в сад. Еле слышно гудел кондиционер. Тамару предложил гостье небольшой деревянный стул, а сам опустился в кресло за рабочим столом. На стене висело в ряд четыре монитора. В каждом при необходимости можно было менять угол обзора. Четыре видеодеки неустанно записывали все, что видели камеры. Три экрана фиксировали происходящее за оградой усадьбы. Четвертый справа показывал вход в приют. А также конуру и новую овчарку. Собака лежала на земле и мирно дремала. Размерами она явно уступала своей предшественнице.
– Смерть овчарки на пленку не записалась, – сказал Тамару, словно упреждая вопрос Аомамэ. – Перед смертью она почему-то оказалась не на привязи. Но так не бывает, чтобы собака сама себя отвязывала. Значит, кто-то ее отвязал.
– Тот, на кого она не залаяла?
– Вот именно.
– Загадка…
Тамару кивнул, но ничего не ответил. Видно, он ломал голову над этой загадкой так долго, что уже сам себя ненавидел. Ибо ответить было по-прежнему нечего.
Он выдвинул ящик стола, достал оттуда черный пластиковый пакет. Вынул из пакета голубое линялое полотенце и, развернув его, извлек на свет черный кусок металла. А точнее – небольшой автоматический пистолет. Молча протянул оружие Аомамэ. Она так же молча взяла его и взвесила на ладони. Пистолет оказался куда меньше весом, чем выглядел. Даже не верилось, что такой легкой штуковиной можно запросто отправлять людей на тот свет.
– Только что ты допустила целых две фатальных ошибки, – объявил Тамару. – Догадайся каких.
Аомамэ прокрутила в голове свои действия, но никаких ошибок не заметила. Она просто взяла пистолет и еще ничего с ним не делала.
– Не знаю, – сказала она.
– Первое: получая оружие, ты обязана сразу проверить, есть ли в нем хоть один патрон. И если да – убедиться, что пистолет на предохранителе. Второе: всего на долю секунды, но ты направила дуло на меня. Этого делать нельзя ни в коем случае. И последнее: если не собираешься стрелять, палец на спусковой крючок лучше вообще не класть.
– Ясно, – кивнула Аомамэ. – Теперь буду знать.
– За исключением экстренных ситуаций, – продолжал Тамару, – передавать пистолет, хранить его и носить с собой следует полностью разряженным. Более того: увидев любое огнестрельное оружие, веди себя так, словно оно заряжено, без вариантов. Все время, пока не убедишься в обратном. Этот инструмент изготовлен с единственной целью – убивать людей. Сколько ни оберегайся, излишних предосторожностей не бывает. Я знаю, найдутся умники, которые над моими инструкциями посмеются. Но именно из-за таких разгильдяев обычно и происходят нелепые инциденты, в которых гибнут или калечатся ни в чем не повинные люди.
Аомамэ снова кивнула.
– Считай это моим личным подарком. Но если не пригодится – вернешь в том же виде.
– Да, конечно, – ответила Аомамэ. Голос у нее вдруг сел. – Но, как я понимаю, он стоил денег?
– Об этом можешь не беспокоиться, – сказал Тамару. – Лучше подумай, как справиться с тем, что тебе предстоит. Вот об этом и поговорим. Ты когда-нибудь стреляла из пистолета?
Аомамэ покачала головой:
– Ни разу.
– Вообще-то револьвер в обращении проще автоматического пистолета. Особенно для новичка. Устройство примитивное, как с ним управляться – запоминаешь сразу и ошибаешься редко. Но хороший револьвер – штука довольно громоздкая, его неудобно брать куда-то с собой. Поэтому тебе лучше подойдет вот такая автоматика. Это «хеклер-унд-кох», модель «ХК-четыре». Страна производства – Германия, вес при пустой обойме – четыреста восемьдесят граммов. Несмотря на малые габариты, заряжается укороченными девятимиллиметровыми патронами, убойная сила что надо. И отдача совсем небольшая. Прицельная дальность невелика, но для того, что задумала ты, подойдет на все сто… Фирма «Хек-лер и Кох» разработала его после войны, но, по сути, это улучшенная версия «Маузера-ХЗц», популярного еще в тридцатые годы. Первые «ХК-четыре» появились где-то в шестьдесят восьмом и производятся до сих пор, поскольку эта модель прекрасно себя зарекомендовала[8]. Механизм не новый, но отлично ухоженный: судя по всему, прошлый хозяин знал в этом деле толк. А с оружием – как с автомобилями: слегка подержанная, пристрелянная вещь вызывает больше доверия, чем необкатанное новье.
Тамару взял у Аомамэ пистолет и начал подробно объяснять, как пользоваться. Снял с предохранителя, вернул на предохранитель. Сдвинул защелку, вынул магазин, потом вставил обратно.
– Прежде чем вытащить магазин, обязательно ставишь на предохранитель. Потом сдвигаешь защелку, вынимаешь магазин, передергиваешь затвор – и выгоняешь из патронника оставшийся патрон. Сейчас ничего не выскочило, потому что пистолет не заряжен. После этого нажимаешь на спусковой крючок, и затвор захлопывается. Но курок остается взведенным, поэтому нажимаешь на крючок еще раз. Все, теперь можно заряжать новый магазин.
Сначала он проделал все это быстро, отточенными движениями; потом уже медленнее, задерживаясь на каждой стадии, повторил для Аомамэ. Она внимательно следила за его пальцами.
– Попробуй сама.
Аомамэ осторожно вынула магазин, передернула затвор, открыла патронник, спустила курок, вставила магазин обратно.
– Все верно, – кивнул Тамару.
Снова забрал у нее пистолет, вынул магазин, аккуратно вставил в него один за другим семь патронов – и с оглушительным лязгом загнал в рукоятку. Передернул затвор, досылая патрон в патронник. И опустил рычажок предохранителя на левом боку.
– А теперь попробуй снова, – сказал Тамару. – Сейчас пистолет заряжен, патрон в патроннике. И помни: даже если оружие на предохранителе, направлять его на людей все равно нельзя.
Взяв пистолет, Аомамэ мгновенно отметила, как он потяжелел. Вот она, тяжесть Смерти. Даже пальцы явственно ощущали, что этот высокоточный инструмент создан для качественного убийства людей. Подмышки ее вспотели.
Аомамэ снова проверила предохранитель, сдвинула защелку, вынула магазин, положила на стол. Оттянула затвор, отпустила – и последний патрон, выскочив из патронника, с глухим стуком упал на деревянный пол. Дважды нажав на спуск, она блокировала затвор и вернула курок на место. Дрожащей рукою подняла с пола патрон. В горле пересохло, а попытка вдохнуть поглубже отозвалась болью в груди.
– Для первого раза неплохо, – сказал Тамару, возвращая патрон в магазин. – Но тебе нужна тренировка. А также привычка к оружию, чтобы руки перестали дрожать. Вынимай и вставляй магазин каждый день по нескольку раз, пока не дойдешь до полного автоматизма. Научись делать все так же быстро, как я. И на свету, и в полной темноте. Конечно, для выполнения твоей задачи магазин менять не придется. Но если имеешь дело с оружием, эта процедура – основа основ, так что запомни ее досконально.
– А стрельбе учиться не нужно?
– Ты же не собираешься стрелять ни в кого, кроме самой себя. Я правильно понял?
Аомамэ кивнула.
– Тогда учиться не нужно. Ты должна знать, как оружие заряжать, как снимать с предохранителя и как спускать курок. Это все… Кстати, где именно в этом городе ты собиралась учиться стрельбе из боевого пистолета?
Аомамэ покачала головой. Об этом она действительно не подумала.
– Но даже если придется стрелять в себя, – продолжал Тамару, – важно, как ты будешь это делать. Ну-ка изобрази!
Он вставил в рукоятку заряженный магазин, щелкнул предохранителем и протянул оружие Аомамэ.
– На предохранителе, – предупредил он.
Аомамэ взяла пистолет и приставила дуло к виску. Холодная сталь обожгла кожу. Тамару вздохнул.
– Ничего плохого сказать не хочу, – проговорил он. – Но в висок лучше не целиться. Попасть таким способом сразу в мозг гораздо сложней, чем ты думаешь. Как правило, в последнюю секунду рука очень сильно дрожит, и с учетом отдачи пуля может запросто улететь не туда, куда нужно. Бывали случаи, когда сносило полчерепа, но человек оставался жив. Я правильно понимаю, что такой итог тебя не устроит?
Аомамэ кивнула, не говоря ни слова.
– Когда генерала Тодзё по окончании войны пришли арестовывать американцы, он при попытке застрелиться целился в сердце[9]. Но пуля угодила в желудок, и он остался жив. Тоже мне профессиональный вояка, даже застрелиться как следует не сумел! Янки тут же забрали его в свой госпиталь, выходили силами лучших врачей, а потом судили – и приговорили к виселице. Жуткая смерть… Как нам рождаться, мы, конечно, не выбираем. Но как умереть, зависит от нас.
Аомамэ закусила губу.
– Самый надежный способ – сунуть дуло в рот и выбить мозги выстрелом снизу. Вот так, смотри…
Тамару забрал у нее пистолет и продемонстрировал самый надежный способ на себе. Даже твердо зная, что оружие на предохранителе, Аомамэ напряглась. В горле будто что-то застряло, стало трудно дышать.
– Но даже в этом случае стопроцентной гарантии не бывает, – сказал Тамару, вынув дуло изо рта. – Я лично знал парня, который сделал все так, но не умер и до сих пор в коме. Мы с ним служили в Силах самообороны. Он вставил в рот дуло ружья, продел в спусковую скобу столовую ложку и нажал на нее пальцами ног. Но в самый последний момент ружье дернулось. Он остался жив, но превратился в овощ и вот уже лет десять не приходит в сознание. Все-таки непростая это задача – лишать себя жизни. Совсем не то что в кино. На киноэкране все кончают с собой достойно и круто. Легко и без боли. А в реальности все не так. Не сумел распрощаться с жизнью – будешь ходить под себя в постели еще десяток лет…
Аомамэ молча кивнула. Тамару вынул из пистолета магазин, собрал все патроны в пластиковый пакет и вручил Аомамэ – оружие отдельно, боеприпасы отдельно.
– Не заряжен, – отчетливо объявил он.
Еще раз кивнув, она взяла и то и другое.
– Не хочу лезть с советами, – добавил Тамару, – но при любом раскладе лучше думать о том, как выжить. Так оно и мудрей, и реалистичнее. Считай это моим тебе напутствием.
– Я поняла, – сдавленным голосом ответила Аомамэ, завернула «хеклер-унд-кох» в шейный платок, спрятала в сумку. Отправила туда же пакет с патронами. Оружие и правда было компактным: хотя сумка и потяжелела на добрых полкило, ее форма практически не изменилась.
– Дилетантам, конечно, такие игрушки лучше не доверять, – добавил Тамару. – Как показывает опыт, ничем хорошим не кончается. Но у тебя, я думаю, все получится как нужно. Есть у нас с тобой схожее свойство. В экстремальных ситуациях ты веришь правилам больше, чем себе.
– Может, все из-за нехватки себя?
Тамару ничего не ответил.
– Так вы служили в Силах самообороны? – сменила тему Аомамэ.
– Да, в самом суровом подразделении. Доводилось есть мышей, змей и саранчу. В принципе, съедобно, хотя деликатесом не назовешь.
– А когда отслужили, чем занимались?
– Много чем. В охране служил, все чаще телохранителем. А то и просто вышибалой. Работа в команде не по мне, так что нанимался в частном порядке. По ту сторону закона тоже пришлось погулять – слава богу, недолго. Чего только там не насмотрелся. Обычный человек за всю жизнь не встретит и сотой доли такого паскудства. Но все-таки удержался, на дно не засосало. Я ведь и по характеру осторожный, и криминала на дух не переношу. Так что, повторяю, мой послужной список остался чист… Ну и наконец поступил на работу сюда. – Тамару ткнул пальцем себе под ноги. – Здесь мне спокойней, чем где бы то ни было. Не хочу сказать, что стабильная жизнь – моя главная цель. Но в ближайшее время ничего менять не хотел бы. Слишком непростая это задача – найти работу по душе.
– Это верно, – согласилась Аомамэ. – Так я точно не должна вам никаких денег?
Тамару покачал головой:
– Денег не нужно. Долги и обязательства вертят этим миром куда активней, чем деньги. Не люблю быть кому-то обязанным, но стараюсь делать побольше одолжений.
– Большое спасибо, – кивнула Аомамэ.
– Если, неровен час, полиция станет выспрашивать, откуда у тебя пистолет, обо мне – ни слова. То есть ко мне-то пускай приходят, я и под пытками ничего не скажу. Но заявись они сразу к мадам – я потеряю работу.
– Разумеется, никаких имен, – пообещала Аомамэ.
Тамару достал из кармана сложенную пополам страничку из блокнота и протянул Аомамэ. На бумаге было написано чье-то имя.
– И пистолет, и патроны ты купила у этого человека четвертого июля в кафе «Ренуар» возле станции Сэтагая. Заплатила пятьсот тысяч наличными[10]. Ты искала, где купить пистолет, он об этом услышал и сам с тобой связался. Если полиция его спросит, он сразу признается. И на несколько лет попадет за решетку. Больше тебе ничего говорить не нужно. Как только они установят, откуда пистолет, к тебе уже придираться не будут. Впаяют недолгий срок за хранение оружия, да этим все и закончится.
Аомамэ посверлила глазами имя, вернула записку Тамару. Тот порвал бумажку в мелкие клочья и выкинул в урну.
– Как я уже говорил, – произнес он, – я человек осторожный. Даже если кому доверяю, что редко, полностью уверенным быть все равно не могу. И предпочитаю держать ситуацию под контролем. Больше всего я хочу, чтобы этот пистолет вернулся ко мне неиспользованным. Тогда ни у кого не возникнет проблем. Никто не умрет, не покалечится и не сядет в тюрьму.
Аомамэ кивнула.
– Хотите опровергнуть закон Чехова?
– Вроде того. Чехов, конечно, великий писатель. Только на свете бывают и другие жанры, с другими законами. Ружье, которое висит на стене, вовсе не обязано выстреливать… – сказал Тамару. И вдруг нахмурился, вспомнив о чем-то еще. – Да, чуть не забыл! Я ведь должен дать тебе пейджер.
Он полез в ящик шкафа, достал оттуда миниатюрный прибор с металлической клипсой, положил на стол. Затем снял трубку, набрал комбинацию цифр. Пейджер запищал. Выставив громкость на максимум, Тамару прервал звонок, убедился, что номер звонящего отображается на экранчике, и вручил устройство Аомамэ.
– Старайся всегда носить при себе, – сказал он. – Или хотя бы держи под рукой. Если запищит – значит, сообщение от меня. Важное сообщение. Не о природе и не о погоде. По номеру, который появится на экране, ты должна будешь немедленно позвонить. При этом – только из телефона-автомата. И еще. Все самые нужные и ценные вещи сдай в камеру хранения на Синдзюку.
– На Синдзюку, – повторила Аомамэ.
– Надеюсь, ты понимаешь: чем легче будет эта поклажа, тем лучше.
– Да, конечно, – кивнула она.
Вернувшись домой, Аомамэ плотно задернула шторы и достала из сумки «хеклер-унд-кох» с патронами. Затем села за кухонный стол и несколько раз вынула и вставила магазин. С каждым разом это получалось быстрее. Вскоре в ее действиях появился ритм, а руки перестали дрожать. Наконец она завернула пистолет в старую майку, уложила в коробку из-под обуви и спрятала в шкаф. А пакет с патронами затолкала в карман плаща на вешалке в прихожей. В горле пересохло; она достала из холодильника бутылку гречишного чая и выпила три стакана подряд. Плечи затвердели, запах пота под мышками казался чужим. Она вдруг отчетливо осознала: когда у тебя есть оружие, ты смотришь на мир по-другому. Все, что тебя окружает, приобретает странный потусторонний оттенок, и привыкнуть к нему очень не просто.
Скинув одежду, она отправилась в душ, чтобы смыть раздражающий запах.
Не всякое ружье обязано стрелять, убеждала она себя под струями воды. Оружие – всего лишь инструмент. И мир вокруг – не роман и не пьеса, а самая обычная реальность. Со всеми ее несовершенствами, хиральностями и антиклимаксами.
Две недели прошло без особых событий. Как и всегда, Аомамэ ходила на работу в фитнес-клуб, где вела свои обычные занятия по растяжке мышц и боевым искусствам. Менять распорядок жизни было нельзя. Насколько возможно, она старалась следовать рекомендациям хозяйки «Плакучей виллы». Изо дня в день возвращалась домой, ужинала, задергивала шторы, садилась за кухонный стол – и тренировалась, заряжая и разряжая «хеклер-унд-кох». Чем дальше, тем больше этот пистолет со всем его весом, твердостью, запахом смазки, убойной силой и невозмутимостью становился частью ее самой.
Иногда она завязывала платком глаза и упражнялась вслепую: вставить магазин, снять с предохранителя, передернуть затвор. Ее руки двигались все быстрее, а металл щелкал все отчетливей и ритмичнее. Разница между тем, что она ожидала услышать, и звуками, которые получались на самом деле, становилась все меньше, пока не исчезла совсем.
Раз в сутки Аомамэ подходила к зеркалу в ванной и вставляла в рот дуло заряженного пистолета. Стискивала зубами холодный металл и представляла, как нажимает на спусковой крючок. Слабое движение пальца – и жизни конец. Уже в следующее мгновенье она исчезнет из этого мира. Глядя на свое отражение, Аомамэ повторяла в уме Основные Правила. Пальцы дрожать не должны. Кисть крепко сжата, готовясь принять отдачу. Ни малейшего страха. И главное – никаких колебаний.
Только пожелай – и можешь сделать это хоть сейчас, говорила она отражению. Все, что нужно, – сдвинуть палец и нажать на крючок. Проще простого. Я готова, а ты? Но отражение, будто раздумав, вынимало дуло изо рта, возвращало на место курок, ставило пистолет на предохранитель и откладывало на туалетную полочку между зубной щеткой и тюбиком пасты. Нет, словно говорило оно. Слишком рано. Есть еще дело, которое ты должна завершить.
Как и просил Тамару, днем Аомамэ носила пейджер на поясе. А перед сном клала его рядом с будильником у кровати. Когда бы он ни запищал, Аомамэ готова была выполнить все, что нужно. Но пейджер молчал. Так прошла еще неделя.
Пистолет в коробке из-под обуви, семь патронов в кармане плаща, хранящий молчание пейджер, заточка со смертоносным жалом, дорожная сумка с вещами первой необходимости. Новая внешность и новая жизнь в скором будущем. Плюс увесистый пакет с наличными в камере хранения на Синдзюку. В мыслях обо всем этом Аомамэ провела июль. Люди уезжали в отпуска, один за другим закрывались ресторанчики и магазины, улицы пустовали. На дорогах почти не осталось машин, город затих и не двигался. Иногда Аомамэ переставала понимать, где находится. Неужели это – настоящая реальность? – спрашивала она себя. Хотя, какую реальность считать настоящей и где ее нужно искать, она понятия не имела. А потому оставалось только признать, что вокруг – реальность самая неподдельная. И прилагать все усилия, чтобы с нею смириться.
Умирать не страшно, в который раз убеждала себя Аомамэ. Страшно, когда выпадаешь из реальности. Или когда реальность выбрасывает тебя.
Все было в полной готовности. Как и она сама. В любую минуту после сообщения от Тамару она могла уйти из дома и больше не возвращаться. Но пейджер молчал. Лето подходило к концу, и цикады выдавали последние рулады своего безумного пения. Если каждый день тянулся так мучительно долго, почему же весь месяц пролетел, как одно мгновенье?
В очередной раз вернувшись из фитнес-клуба, Аомамэ разделась, бросила пропотевшую одежду в корзину для стирки и осталась в майке да шортах. После обеда прошла короткая летняя гроза. В воздухе потемнело, каплищи дождя гремели по асфальту, точно булыжники, гром раскалывал небо. Но уже очень скоро все стихло, и от грозы остались только лужи на асфальте. Из-за туч показалось солнце, высушило лужи, и город погрузился в огромное облако пара. А к вечеру небо опять задернуло тучами, словно плотной вуалью: сколько б там ни было лун, ни одной не видать.
Прежде чем готовить ужин, хотелось немного передохнуть. Аомамэ села за кухонный стол, налила в стакан холодного гречишного чая и, хрустя стручками зеленого горошка, развернула газету. Пролистывала страницу за страницей, но ничего особо интересного не находила. Газета как газета, обычный вечерний выпуск. И лишь когда открыла рубрику «Общество», в глаза ей бросилась фотография Аюми. Лицо Аомамэ перекосилось, стало трудно дышать.
«Быть не может!» – пронеслось в голове. Скорее всего, кто-то просто похож на Аюми, вот я и обозналась. С чего бы про Аюми стали писать все японские вечерние газеты? Да еще и печатать ее портрет? Но сколько Аомамэ ни вглядывалась, с фотографии смотрела все та же девчонка-полицейская, с которой она уже успела сойтись – достаточно близко, чтобы иногда на пару закатывать скромные сексуальные оргии. Аюми на фото слегка улыбалась. Хотя и как-то натянуто. Реальная Аюми улыбалась натуральней и шире – да что там, буквально до ушей. Больше всего этот портрет походил на снимок для официального документа. А в напряженной улыбке читалась плохо скрываемая тревога.
Аомамэ не хотела читать эту новость. Что произошло – было ясно уже из огромного заголовка над фотографией. Но слишком долго отворачиваться от фактов не годилось. Она вздохнула как можно глубже и вчиталась в текст.
«Аюми Накано, 26 лет. Не замужем. Жительница Токио.
Найдена мертвой в номере отеля на Сибуе. Задушена поясом от халата. Перед смертью девушку раздели и приковали наручниками к изголовью кровати. Чтоб не смогла кричать, в рот вместо кляпа затолкали ее собственное нижнее белье. Тело обнаружено персоналом отеля при осмотре номера ближе к обеду. Накануне вечером жертва заселилась туда вместе с мужчиной. На рассвете мужчина ушел. Номер оплачен заранее. Для огромного мегаполиса – случай совсем не редкий. Огромные мегаполисы полны самых разных людей, в которых бушуют самые разные страсти. Иногда эти страсти заканчиваются насилием. Газеты трубят о таких случаях сплошь и рядом. И все же в данном происшествии было кое-что из ряда вон выходящее. Жертвой оказалась служащая Полицейского департамента, а наручники, которые она предположительно использовала для сексуальных забав, – не какой-нибудь игрушкой из секс-шопа, а вверенным ей служебным инвентарем. Что, понятно, и привлекло к этой новости столько внимания».
Глава 4
ТЭНГО
Может, не стоит об этом мечтать?
Где она? Чем сейчас занимается? Неужели до сих пор живет среди «очевидцев»?
Хорошо, если нет, думал Тэнго. Конечно, верить во что-либо или нет – личное дело каждого. И не ему, Тэнго, судить, кому и как с этим жить на свете. И все же, насколько он мог заметить, пребывание среди «очевидцев» никакой радости той десятилетней девчонке не доставляло.
В студенчестве он подрабатывал на складе сакэ. Платили неплохо, но тяжести приходилось таскать будь здоров. После работы даже у такого здоровяка, как он, ломило все кости. Там же иногда шабашили два молодых парня, оба – из «очевидцев». Приятные, воспитанные ребята, ровесники Тэнго. Вкалывали как черти, никогда ни на что не жаловались. Пару раз он даже выбрался с ними выпить после работы пивка. Эти по-детски наивные парни несколько лет назад решили уйти из секты и плечом к плечу вступили во внешний мир. Но освоиться в новой реальности у них, похоже, не получалось. Тому, кто до совершеннолетия воспитывался в тесном мирке замкнутой общины, принять правила огромного мира (а тем более следовать им) очень и очень не просто. Вот и этим бедолагам постоянно не хватало душевных сил, чтобы определиться. С одной стороны, их пьянила свобода от осточертевших церковных догм, с другой – не отпускало сомнение: а может, уход из секты все-таки был ошибкой?
Тэнго не мог не жалеть их. Если вываливаешься в мир ребенком, у тебя достаточно шансов подстроить свое пока еще гибкое, неокрепшее «я» под общечеловеческую систему координат. Но если этот шанс упущен, остается только жить дальше среди «очевидцев», смиряясь с их ценностями и установками. Иначе придется пожертвовать очень многим, чтобы изменить сознание и выстроить новые правила жизни самостоятельно. Общаясь с этими парнями, Тэнго то и дело вспоминал о своей однокласснице. Хорошо, если в джунглях этого мира ей не пришлось так же сложно, как этим двоим…
Отпустив руку Тэнго, она без оглядки вышла из класса, а он еще долго стоял столбом, не в силах пошевелиться. Рукопожатие было настолько сильным, что левая ладонь помнила его несколько дней, а память о нем сохранилась у Тэнго на всю оставшуюся жизнь.
Вскоре у него случилась первая ночная поллюция. Из отвердевшего пениса выплеснулась густая белесая жидкость, совсем не похожая на мочу. В паху болело и ныло. О том, что такое сперма, он тогда и понятия не имел. И поскольку ничего подобного раньше не видел – сильно забеспокоился. Что-то необратимое творилось с его организмом. Что же? К отцу за советом не сунешься, у одноклассников тоже не спросишь. А ведь он просто спал, видел сон (о чем – уже и не вспомнить), как вдруг проснулся среди ночи в мокрых трусах. С таким странным чувством, будто именно то самое рукопожатие и выдавило из него эту странную жидкость.
Никогда больше он не прикасался к однокласснице. Та, как всегда, держалась особняком, ни с кем не общалась, а перед каждым обедом внятно, чтобы все слышали, читала свою дурацкую молитву. Где бы он с девочкой ни сталкивался, она вела себя так, словно между ними ничего не произошло; выражение лица оставалось таким, будто она вообще не замечала присутствия Тэнго.
Тем не менее сам Тэнго – украдкой, чтобы никто не заметил, – начал присматриваться к этой девчонке. На внимательный взгляд она оказалась вполне симпатичной. По крайней мере, смотреть на нее было приятно. Худая как щепка, вечно в одежде с чужого плеча. Когда на физкультуре надевала трико, становилось заметно, что грудь еще плоская, как у мальчишки. Лицо ее всегда оставалось бесстрастным, рот почти не открывался, а глаза все смотрели куда-то далеко-далеко, и в них не теплилось ни искорки жизни. Что сильно озадачивало Тэнго. Ведь в тот самый день, когда она смотрела ему в лицо, эти глаза казались ему бездонными и сияли, как звезды.
После ее рукопожатия Тэнго понял, какая огромная сила таится в этой худышке. Да, она пожала ему руку очень крепко, но дело не только в этом. Через ее ладонь ему передалась необычайная сила духа. Мощная энергия, которую эта девочка тщательно скрывала от одноклассников. У доски Аомамэ всегда отвечала только по сути вопроса, ни слова больше (хотя порой и молчала как рыба). Училась в целом неплохо. И, как догадывался Тэнго, при желании могла бы учиться еще лучше. Просто не хотела привлекать внимание – и намеренно выполняла все задания спустя рукава. Следуя формуле выживания, за которую цепляются все дети в ее ситуации: не давай окружающим ни малейшего повода задеть тебя. Ужимайся в размерах. Становись прозрачным, невидимым ни для кого вокруг.
А ведь самая обычная девчонка, думал Тэнго. Поболтать бы с ней о том о сем – глядишь, и подружились бы. Хотя, конечно, для десятилетних пацана и девчонки стать друзьями очень не просто. Да что говорить – на всем белом свете, наверное, нет ничего сложнее. Шанс разговориться в воздухе витал, но никак не превращался в реальность. Аомамэ в классе ни с кем не общалась. И Тэнго, видя это, предпочитал дружить с ней в своих фантазиях.
Разумеется, о сексе Тэнго в десять лет и представления не имел. Ему просто хотелось, чтобы Аомамэ еще раз пожала ему руку. Так же сильно, как и в прошлый раз. Когда вокруг никого. И рассказала о себе что угодно. Обычные секреты из жизни обычной десятилетней девчонки. Наверняка из этого и родилось бы что-то еще. Бог его знает, что именно.
В апреле закончился их пятый класс, и они расстались. Иногда Тэнго встречал Аомамэ у входа в школу или на остановке автобуса. Только она по-прежнему не проявляла к нему ни малейшего интереса. Если Тэнго вдруг оказывался с нею бок о бок, и бровью не поводила. Даже в его сторону не смотрела. А ее сияющий взгляд, так поразивший его когда-то, будто навеки угас. Что же случилось между ними тогда, в опустевшем классе? Может, ему это просто приснилось? Но ведь пальцы Тэнго по-прежнему помнили ее рукопожатие… Слишком много неразрешимых загадок подкидывал ему этот мир.
А в следующем учебном году Аомамэ в классе уже не появилась. То ли перешла в другую школу, то ли переехала с семьей в другой город, толком не знал никто. Во всей школе исчезновение этой странной девчонки расстроило, пожалуй, одного лишь Тэнго.
Он долго раскаивался в том, как держался с ней. Или, точнее, в том, что никак не проявил себя. В голове вертелись слова, которые он должен был ей сказать. Все, о чем он собирался поведать Аомамэ, так и осталось невостребованным. Теперь, вспоминая ее, он понимал, что заговорить с ней не составило бы труда. Достаточно было просто найти какой-нибудь пустячный предлог и собраться с духом. Но как раз этого он не смог – и потерял свой шанс навсегда.
В шестом классе Тэнго часто вспоминал Аомамэ. Поллюции больше не пугали его, и время от времени он мастурбировал, думая о ней. Причем всегда левой рукой. Которая все еще помнила то самое рукопожатие. В его воспоминаниях Аомамэ оставалась все той же худышкой с мальчишеской грудью. Но как только он вспоминал ее на физкультуре, в спортивном трико, ему удавалось кончить.
Старшеклассником Тэнго, случалось, выманивал на свидания разных девчонок. При виде их юных, но уже распирающих платье грудей у него перехватывало дыхание. Однако перед сном он частенько мастурбировал левой рукой, вспоминая Аомамэ с грудью плоской, как у мальчишки. И всякий раз ощущал себя каким-то уродливым извращенцем.
В студенчестве, впрочем, Аомамэ вспоминалась уже не так часто. В основном потому, что Тэнго начал встречаться с девчонками из плоти и крови и заниматься с ними реальным сексом. Как мужчина он окончательно созрел – и, понятное дело, образ десятилетней худышки в спортивном трико отдалился куда-то на задворки сознания.
И все же та фантастическая дрожь сердца, как тогда, в пустом классе, не посещала его больше ни с кем и никогда. Что в студенческие годы, что после вуза, что в нынешней реальности ни одна женщина не оставляла в его душе такой неизгладимой печати. Ни в ком он не находил того, что искал. Какие только женщины не перебывали у него в постели! От кого глаз не отвести, с кем тепло и даже – кто по-настоящему о нем заботился. Но все они, будто птицы с разноцветными перьями, приседали отдохнуть на ветвях его дерева, а потом вспархивали и больше не возвращались. Они не могли дать ему то, чего он хотел, – да и он не вызывал в них желанья остаться.
И теперь, накануне своего тридцатилетия, Тэнго ловил себя на том, что полустертые воспоминания о десятилетней Аомамэ все чаще возвращаются к нему. Опустевший класс, они остаются наедине, она стискивает ему руку и заглядывает в глаза. Школьный спортзал, ее щуплая фигурка в трико. Торговая улочка Итикавы, где их дороги пересекались чуть ли не каждым воскресным утром: губы Аомамэ упрямо поджаты, взгляд устремлен в никуда.
Почему же от этих воспоминаний не избавиться, как ни старайся? И почему он так и не набрался смелости познакомиться с ней поближе? Кто знает, подойди он тогда к ней, заговори о чем угодно – может, вся его дальнейшая жизнь сложилась бы иначе?
На этот раз он вспомнил об Аомамэ в супермаркете, когда покупал соленый горошек[11]. Взял с прилавка упаковку с зелеными стручками – и ее имя всплыло в памяти само собой. Прямо посреди магазина, с закуской в руке, он будто впал в некий сон наяву. Сколько это с ним продолжалось, Тэнго так и не понял. А очнулся от того, что какая-то женщина сказала ему «простите»: его огромная фигура загораживала весь прилавок с соленым горошком.
Придя в себя, Тэнго машинально извинился, сунул горошек в корзину и направился к кассе. В корзине уже лежали креветки, молоко, соевый творог, салат-латук и галеты. Пристроившись в очередь домохозяек, Тэнго ждал расчета. Стоял ранний вечер, магазин был забит покупателями, а молоденькая кассирша работала так нерасторопно, что у кассы образовался затор. Но мысли Тэнго занимало другое.
Окажись сейчас в этой очереди Аомамэ, смог бы он узнать ее с первого взгляда? Сложно сказать. Все-таки они не виделись двадцать лет. А повстречай он на улице женщину, похожую на нее, разве посмел бы окликнуть? Тоже едва ли. Наверняка бы замешкался, упустил момент – да так и разошлись бы каждый своей дорогой. А он бы потом еще долго корил себя: и почему не окликнул?
Прав Комацу, подумал Тэнго. Мне всю жизнь недостает двух качеств: воли и устремленности. На любой расклад, в котором нужно принять решение, мой мозг реагирует лишь одной мыслью: «А пошло оно все…» – и ситуация ничем конкретным не разрешается. Таков характер.
И все-таки – Аомамэ. Теперь, если бы мы с тобой встретились и узнали друг друга, уж я бы сумел рассказать тебе все, что накопилось в душе, не скрывая. В какой-нибудь случайной кафешке (конечно, если у тебя найдется время и ты вообще согласишься), лицом к лицу, угощая тебя твоим любимым коктейлем.
А рассказать нужно так много! Ведь я до сих пор не забыл, как тогда, в пустом классе, ты пожала мне руку. Как я захотел с тобой подружиться и лучше узнать тебя. Но так и не смог. По разным причинам. Но главное – я просто струсил. А потом очень долго об этом жалел. До сих пор жалею. И часто вспоминаю тебя. Хотя, конечно, в том, что мастурбировал с мыслями о тебе, признаваться не стану. Все-таки с искренностью подобные вещи ничего общего не имеют.
Не знаю – может, не стоит об этом мечтать. И лучше нам не встречаться снова. А вдруг эта встреча нас только разочарует? Что, если ты давно превратилась в конторскую служащую с вечно усталой физиономией? Или в сексуально неудовлетворенную мамашу, кричащую на своих карапузов? И внезапно обнаружится, что нам совершенно не о чем говорить?
Конечно, такое вполне вероятно. И тогда бесценная надежда, согревавшая душу Тэнго все эти годы, угаснет навеки. Но почему-то он был уверен, что ничего подобного не случится. Слишком много воли и устремленности было в глазах той десятилетней девчонки, чтобы со временем ее внутренняя сила могла раствориться бесследно.
Скорей уж стоит задаться вопросом: а в кого превратился он сам?
От этой мысли ему стало не по себе.
Если кого и разочаровала бы эта встреча – так, наверное, саму Аомамэ. Все-таки в школе Тэнго был математическим вундеркиндом, отличником почти по всем предметам, восходящей спортивной звездой. Учителя ставили его в пример, прочили мальчику большое будущее. Тогда, наверное, он казался ей кем-то вроде сказочного героя. А кто он теперь? Приходящий учитель подготовительных курсов – даже солидной работой не назовешь. Да, за кафедрой не напрягается и своей холостяцкой жизнью вполне доволен. Но никакой выдающейся роли в обществе не играет. В свободное время пишет романы, которые еще ни разу не опубликовал. Халтурки ради сочиняет гороскопы для женских журналов. Читателям нравится, но, если серьезно, иначе как бредом собачьим не назовешь. Ни друзей, ни любимой. Чья-то жена, старше Тэнго на десять лет, раз в неделю сбегающая к нему ради секса, – практически единственный человек, с которым у него хоть какие-то отношения. Все, чем мог бы гордиться из созданного до сих пор, – чужой роман, который он переписал и превратил в национальный бестселлер. Но как раз об этом ему нельзя рассказывать ни единой живой душе…
Очередь Тэнго подошла, и кассирша принялась разгружать корзину.
В обнимку с бумажными пакетами он вернулся домой. Переоделся в шорты, достал из холодильника пиво и, потягивая его прямо из банки, вскипятил воду в большой кастрюле. Затем вывалил в кипяток зеленый горошек.
И все-таки странно, думал он, отчего эта худосочная десятилетняя пигалица до сих пор не идет у него из головы? Подошла в пустом классе, стиснула руку и убежала, не сказав ни слова. Вот и все. А ему почудилось, будто Аомамэ унесла с собой частичку его души. Или тела? А взамен оставила в нем частичку себя. Все это не заняло и минуты, но осталось в памяти на всю жизнь…
Тэнго взял нож, настрогал имбиря, нарезал аккуратными кусочками грибы и сельдерей, пошинковал кинзы. Почистил креветки, сполоснул их под краном. Расстелил на столе бумажное полотенце и выстроил на нем креветку за креветкой – шеренгой, точно бравых солдат на плацу. Затем разогрел большую сковороду, налил в нее кунжутного масла и начал тушить имбирь на слабом огне.
Да, было бы здорово, если бы они встретились, снова подумал он. Пускай в итоге это разочарует кого-то из них – все равно. Просто ему очень хочется еще раз увидеть Аомамэ. Узнать, как сложилась ее жизнь, чем она теперь занимается, что ее радует, что печалит. Ведь как бы ни изменились оба с тех пор и как ни глупо думать, будто между ними что-то еще возможно, – все, что случилось тогда в пустом классе, осталось прежним.
Он вывалил на сковородку сельдерей и грибы. Переключил газ на максимум – и, покачивая сковороду над огнем, аккуратно помешал бамбуковой лопаткой содержимое. Чуть посолил, поперчил. Когда овощи слегка обжарились, добавил еще влажных креветок. Опять посолил-поперчил, вылил рюмку сакэ. Плеснул соевого соуса, приправил петрушкой. Все эти манипуляции Тэнго совершал не задумываясь. Словно переключился на автопилот и почти не соображал, где находится. Блюдо, которое он готовил, не требовало работы ума, – просто в нужном порядке двигались руки, а в голове продолжали вертеться мысли об Аомамэ.
Дотушив креветки с овощами до нужной кондиции, Тэнго выложил их на большую тарелку. Достал из холодильника еще одну банку пива, сел за стол и принялся за еду, от которой валил пар.
А ведь за последние месяцы я здорово изменился, думал он. Как-то даже вырос психологически, что ли. И это к тридцати-то годам? Тэнго усмехнулся и невольно покачал головой. Поздравляю, приятель. С такой скоростью развития сколько тебе еще понадобится, чтобы окончательно повзрослеть?
И все-таки очень похоже на то, что все эти метаморфозы в нем вызвал «Воздушный кокон». Перекраивая повесть Фукаэри, он страстно хотел придать форму и тем историям, что до сих пор жили только в его душе. Да, этот текст зародил в нем страсть. На какую-то долю состоявшую из его подсознательной тяги к Аомамэ. Вот почему он стал так часто думать о ней. Воспоминания то и дело уносили его туда, в пустой полуденный класс двадцать лет назад. Точно волны, так и норовящие утянуть за собой любого, кто решил омыть ноги в морском прибое.
Он допил вторую банку пива до половины, вылил остатки в раковину. Недоеденные креветки с овощами переложил в тарелку поменьше, завернул в кулинарную пленку и спрятал в холодильник.
Перекусив, Тэнго сел за письменный стол, включил процессор и уставился в девственно-белое поле текстового редактора.
Да, переписывать прошлое смысла нет, здесь подруга права. Как бы старательно мы ни переписывали наше прошлое, вряд ли это серьезно повлияет на ситуацию, в которой нам довелось оказаться сегодня. Все-таки Время обладает достаточным сопротивлением, чтобы сводить на нет любые попытки искусственной корректуры. На одни исправления неизбежно лягут другие, и в итоге общее течение Времени вернет все на круги своя. Даже если что-то изменится в мелочах, человек по имени Тэнго останется человеком по имени Тэнго, какую реальность для него ни городи.
Пожалуй, остается только одно: встать на распутье настоящего – и, беспристрастно вглядываясь в прошлое, переписывать вектор его движения в будущем. Другого пути просто нет.
- От раскаянья и сокрушенья
- Разрывается грешное сердце,
- Дабы слезы мои, о верный Иисусе,
- Обратились в миро на челе Твоем…
Таковы слова арии из «Страстей по Матфею» – той, что спела ему Фукаэри. Уже на следующий день заинтригованный Тэнго прослушал эту пластинку заново и прочел перевод либретто. Эта ария в самом начале «Страстей» – о том, что случилось с Иисусом в Вифании. Там он посетил дом человека, болевшего проказой, и какая-то женщина вдруг подошла и вылила Иисусу на голову целый горшок драгоценного масла для благовоний. Ученики Иисуса стали бранить ее за расточительство, дескать, это миро можно было продать за большие деньги и раздать их бедным. Однако Иисус осадил их, ответив, что женщина сотворила добро, ибо приготовила его тело к погребению.
Женщина знала, что Иисус скоро умрет. И чтобы оплакать его, пролила на него благовоние. Знал о близкой кончине и сам Иисус. А потому сказал: «Где ни будет проповедано Евангелие сие в целом мире, сказано будет в память ее и о том, что она сделала»[12].
Изменить свое будущее ни один из них, конечно, не мог.
Тэнго снова закрыл глаза, глубоко вздохнул и принялся мысленно выстраивать в нужном порядке слова. Меняя их местами – так, чтобы образы получались как можно объемней, добиваясь оптимального ритма.
Словно Владимир Горовиц перед клавиатурой из восьмидесяти восьми клавиш, Тэнго занес руки над слово-процессором, выдержал паузу – и, вонзив пальцы в буквы, принялся выписывать слово за словом.
О реальности, в которой на вечернем небе с востока появляются две луны. О людях, что живут под этими лунами. И о времени, которое там течет.
Где ни будет проповедано Евангелие сие в целом мире, сказано будет в память ее и о том, что она сделала.
Глава 5
АОМАМЭ
Мышка встречает кота-вегетарианца
Аюми больше нет. Пришлось сделать над собой усилие, чтобы в это поверить. Лишь после этого Аомамэ заплакала. Закрыв лицо ладонями, беззвучно и незаметно, разве что слегка подрагивали плечи. Так, словно никому на свете не хотела показывать своих слез.
Шторы на окнах были плотно задернуты, но разве мы знаем, кто может за нами подглядывать – и откуда? Всю ночь Аомамэ проплакала над вечерней газетой за кухонным столом – то тихо и сдержанно, то в голос. Слезы, просачиваясь меж пальцев, заливали газетный лист.
Мало что в этом мире могло заставить Аомамэ разреветься. Обычно, когда слезы подступали к глазам, она злилась. На кого-нибудь – или на саму себя. И оттого плакала крайне редко. Но стоило слезам прорваться наружу, остановить их уже ничто не могло. В последний раз это случилось после самоубийства Тамаки. Сколько лет назад? Уже и не вспомнить. В любом случае, очень давно. Тогда Аомамэ проплакала несколько дней подряд. Ничего не ела, не выходила из дому. Лишь иногда пила воду, восстанавливая влагу, выходившую из нее слезами, да забывалась в коротком сне. А в остальное время ревела без удержу. Больше такого с ней не случалось. С тех пор – и до этого дня.
Аюми в этом мире больше нет. Она превратилась в холодный труп, который, скорее всего, уже в морге. Труп сначала вскроют, потом зашьют. Возможно, зачитают простенькую молитву. А потом отвезут в крематорий и там сожгут. Ее тело обратится в дым, улетит в небо, смешается с облаками. И, пролившись на землю дождем, взрастит собой какую-нибудь траву. Неприметную и безымянную. Вот только с живой Аюми больше не встретиться никогда. И это казалось Аомамэ дикой нелепостью, страшной несправедливостью и нарушением всех основ Мирозданья.
С тех пор как Тамаки покинула этот мир, Аомамэ больше никогда ни к кому не привязывалась. Ни к кому, кроме Аюми. Хотя у этой привязанности, к сожалению, были свои пределы. Аюми служила в полиции, Аомамэ работала наемным убийцей. Да, она убивала только плохих парней. Но с точки зрения закона убийство есть убийство, а значит – преступление. Без вариантов. Одна арестовывала – другая скрывалась.
Вот почему каждый раз, когда Аюми шла на сближение, Аомамэ захлопывалась изнутри, стараясь ничем на это не отвечать. Эдак, не дай бог, они станут нуждаться друг в дружке каждый день. Такое начнется – костей не соберешь. Аомамэ – человек открытый, прямой. На полуправды с намеками не способна. Любое вранье повергает человека в хаос, а хаоса ей хотелось меньше всего на свете.
Аюми догадывалась, что Аомамэ не хочет делить с нею личные тайны и сохраняет дистанцию. Все-таки чутья Аюми не занимать. Вроде бы душа нараспашку, но вся ее бесшабашность – наполовину игра, а натура у девочки мягкая и ранимая. Было ясно как день: под панцирем мачизма Аюми скрывала бездонное одиночество. Невыразимую тоску от того, что ее отвергают, не принимая всерьез. И мысль об этом пронзала Аомамэ раскаленной иглой.
А теперь Аюми убили. Наверняка подцепила какого-то незнакомца, напоила в баре, заманила в отель. И в полутемном номере затеяла игру в садо-мазо. Наручники, кляп, повязка на глаза. Что происходит – понятно. Мужчина стягивает женщине горло поясом от халата и кончает при виде того, как она задыхается. Только этот затянул слишком сильно. И не успел отпустить, когда следовало.
Аюми и сама боялась, что когда-нибудь с ней случится нечто подобное. Эта девочка регулярно хотела жесткого секса. Как физиологически, так и психически. Но постоянного любовника заводить не планировала. От одной лишь мысли о долгосрочных отношениях ей делалось душно и тревожно. Поэтому она то и дело подцепляла более-менее подходящего мужика на одну ночь, трахалась с ним и на рассвете исчезала. В этом они с Аомамэ похожи. Разница лишь в том, что Аюми заходила чересчур далеко. Она предпочитала по-настоящему брутальный секс, и при этом сама желала, чтоб ее мучили. Другое дело Аомамэ – всегда предусмотрительна, осторожна, никто не смеет делать ей больно. Если что – и сдачи даст, мало не покажется. Аюми же выполняла любые сумасбродные прихоти партнера, надеясь в итоге получить что-либо взамен. Опасная склонность. Случайные партнеры – это случайные партнеры. Все их скрытые желания и тайные предпочтения обнаруживаются, когда отступать уже поздно. Разумеется, Аюми понимала, насколько это опасно. Потому и нуждалась в напарнице, которая бы ее предостерегала и одергивала на самом краю.
Со своей стороны, Аомамэ тоже нуждалась в Аюми. У этой девочки были достоинства, какими Аомамэ похвастаться не могла. Открыта, приветлива, любопытна, категорична. Интересная собеседница. А сиськи – просто глаз не отвести. В паре с нею Аомамэ достаточно было таинственно улыбаться, чтобы мужчинам сразу хотелось что-то в ней разгадать. И в этом смысле они с Аюми действительно были идеальными напарницами. Неотразимая секс-машина.
Но как бы ни сложились обстоятельства, думала Аомамэ, я должна была впустить ее к себе в душу. Принять со всеми комплексами и проблемами и обнять покрепче. Ведь именно в этом Аюми нуждалась сильнее всего. Чтобы кто-нибудь принял ее как есть, без всяких условий, крепко обнял – и хоть ненадолго успокоил. Но как раз этого я ей дать не смогла. Слишком сильно боялась за свою безопасность. И слишком дорожила воспоминаниями о Тамаки.
В итоге Аюми отправилась шататься по городу одна – и ее убили. Заковав в наручники, завязав глаза и заткнув рот ее же трусиками и чулками. То, чего бедняжка больше всего опасалась, обернулось реальностью. А если бы я не оттолкнула ее – возможно, в тот день она и не подумала бы гулять в одиночку? Глядишь, позвонила бы, и они порезвились бы с мужиками на пару – в безопасности, заботливо следя друг за дружкой. Но Аюми, наверное, звонить постеснялась. А сама Аомамэ никогда не звонила первой…
В четыре утра, когда сидеть дома стало невыносимо, Аомамэ нацепила сандалии на босу ногу и вышла на улицу. Из одежды на ней были только ветровка и шорты. Кто-то окликнул ее, но она даже не обернулась. Страшно хотелось пить; Аомамэ зашла в ночной супермаркет, купила большой пакет апельсинового сока и выпила тут же до дна. Вернулась домой, еще немножко поплакала. А ведь я любила Аюми, призналась она себе. Гораздо сильнее, чем думала. Что же я не позволила бедняжке трогать меня, где ей хочется?
«В отеле на Сибуе убита женщина-полицейский», – сообщали утренние газеты. Стражи порядка прилагают все усилия для розыска преступника. Соседи Аюми по общежитию в шоке. Такая жизнерадостная девушка, всеобщая любимица, ответственная, на службе подавала надежды. И отец, и брат полицейские – профессия, можно сказать, в крови. Как такое могло случиться? Все знакомые только разводили руками.
Никто ничего не знал, думала Аомамэ. Но я-то знала. О том, что душу Аюми пожирает гигантский Изъян. Нечто вроде пустыни на весь земной шар. Сколько эту пустыню ни поливай, она все равно останется пересохшей. Никакая жизнь не пускает там корни. Даже птицы не летают. Откуда взялась эта дикая, бескрайняя пустыня, понимает только сама Аюми. А может, не ведает и она. В одном лишь можно не сомневаться: гипертрофированная сексуальность, которую грубо, с силой выдавливали из Аюми окружающие мужчины, – одна из главных тому причин. Чтобы скрыть этот фатальный изъян, бедняжке приходилось искажать и приукрашивать то, чем она являлась на самом деле. Но за всем ее жизнерадостным камуфляжем скрывалось Великое Му[13] – и невыносимая жажда, которую оно порождает. Сколько Аюми ни пыталась о нем забыть, Му регулярно накрывало ее. То одиночеством в дождливый вечер, то кошмаром, будившим среди ночи. И тогда ей делалось все равно, кто обнимет ее, – лишь бы обнял хоть кто-нибудь.
Аомамэ достала коробку из-под обуви и вынула оттуда «хеклер-унд-кох». Быстро, привычными движениями вставила магазин, сдвинула собачку предохранителя, передернула затвор, дослала патрон в патронник, взвела курок – и, стиснув оружие обеими руками, прицелилась в воображаемую точку на стене. Пистолет застыл, точно в пальцах каменной статуи. Аомамэ задержала дыхание, сосредоточилась – и с шумом выпустила воздух из легких. Затем опустила пистолет, вернула на предохранитель. Блестящий металл больше не оттягивал запястья. Он просто слился с нею воедино.
Только не поддавайся эмоциям, велела она себе. Даже если ты свершишь правосудие над братом и дядей Аюми, вряд ли эти мерзавцы сообразят перед смертью, за что их наказывают. Да и что теперь с ними ни делай, Аюми уже не вернуть. Как ни печально, рано или поздно все это должно было случиться. Бедняжку затягивало в смертельный водоворот, выбраться из которого ей было уже не под силу – ни самостоятельно, ни с чьей-либо помощью. Всему есть предел. Впусти ты ее в себя, неизбежный финал наступил бы чуть позже, и все. Так что хватит распускать сопли. Нужно снова восстановить себя по кусочкам. И главное – верить правилам больше, чем себе. Как и говорил Тамару.
Пейджер зазвонил рано утром на пятый день после смерти Аюми. Слушая новости по радио, Аомамэ кипятила на кухне воду для кофе. Пейджер лежал на столе. На экранчике высветился незнакомый номер. Но в том, что сообщение от Тамару, можно было не сомневаться. Выйдя из дому, Аомамэ дошагала до ближайшей телефонной будки и набрала этот номер. После третьего гудка Тамару снял трубку.
Читать бесплатно другие книги:
