Герцог и я Куин Джулия
– Не беспокойся, мама, – уверенно ответила Дафна, – с таким репортером, как леди Уистлдаун, мы ничего не пропустим. – Она снова заглянула в листок. – Как будто сами там побывали. Даже больше узнаем, чем если бы сами… Вот слушай… – Она принялась читать: – «Тощий, как мумия, молодой человек, известный ранее под именем графа Клайвдона, почтил наконец захудалый город Лондон своим присутствием – теперь, когда стал новоиспеченным герцогом Гастингсом». – Она умолкла и, набрав воздуха, продолжила: – «Его светлость шесть лет провел за границей, и случайно ли совпадение, что вернулся он только после того, как старый герцог Гастингс покинул этот мир?» – Дафна снова прекратила чтение и сказала с неодобрением: – Она все-таки довольно резка и цинична в своих предположениях, эта леди Уистлдаун. Ты права, мама. – И после паузы добавила: – Кажется, наш Энтони водил дружбу с неким Клайвдоном? Я не ошибаюсь?
– Да-да, он теперь и стал Гастингсом. Энтони учился с ним в Итоне и потом в Оксфорде. Они, по-моему, приятельствовали одно время. – Вайолет наморщила лоб, вспоминая. – Насколько я знаю, этот юноша не был паинькой. Большой задира и шалопай. И всегда на ножах со своим отцом. Но говорили, что с большими способностями. Особенно в этом… как ее… в математике. Чем не могут похвастаться мои дети, – добавила она с тонкой улыбкой.
– Ну-ну, мама, – утешила ее Дафна. – Не переживай так сильно. Если бы девушек принимали в Оксфорд, я бы тоже там преуспела. Правда, не в математике.
Вайолет фыркнула.
– Как же! Помню, мне приходилось проверять твои тетрадки, когда гувернантка болела. Худшие минуты в моей жизни!
– Зато как я знала историю! – Дафна вновь заглянула в газету. – Положительно меня заинтересовал этот тощий, как здесь написано, и задиристый, как ты утверждаешь, субъект. Во всяком случае, что-то новое на нашем тоскливом небосклоне.
Вайолет бросила на нее настороженный взгляд.
– Он совершенно не подходит для молодой леди!
– Однако как вольно ты играешь моим возрастом, мама. С одной стороны, я слишком молода для друзей Энтони, а с другой – засиделась в девицах.
– Дафна Бриджертон, мне не…
– …нравится твой тон, – продолжила Дафна. – Но ты все равно любишь меня. Верно, мама?
Мать рассмеялась и обняла дочь за плечи.
– А как же иначе, моя дорогая.
Дафна потерлась своей щекой о материнскую.
– Это крест всех матерей, я знаю. Они приговорены любить тех, кого произвели на свет, какими бы ни были их чада.
Вайолет вздохнула:
– Ты права. Но судьба была ко мне благосклонна. Надеюсь, однажды у тебя тоже появятся дети и ты…
– Тоже будешь их любить, как я вас, – договорила за нее Дафна и положила голову на плечо матери.
Вайолет, возможно, была излишне придирчива, а отец всегда больше интересовался собаками и охотой, нежели домашними и общественными обязанностями, но родители обожали друг друга, детей, и в доме царили мир и покой.
– Я всеми силами буду стараться следовать твоему примеру, мама, – прошептала Дафна.
– Как приятно это слышать. – В глазах Вайолет блеснули слезы. – Это лучшая награда для меня.
Дафна в задумчивости накрутила каштановую прядь на палец, а затем, решив сменить сентиментальный тон на шутливый, проговорила:
– Да, я пойду по твоим стопам и не остановлюсь до тех пор, пока у меня не будет восемь детей…
А в это самое время Саймон Артур Генри Фицрэндольф Бассет, с недавнего времени – герцог Гастингс, о коем только что вскользь упомянули мать и дочь Бриджертон, сидел в старейшем лондонском клубе «Уайтс». Его визави был не кто иной, как Энтони, самый старший из братьев Дафны. Да и сами молодые люди казались братьями – оба худощавые, высокие, с густыми темными волосами. Разительную непохожесть выдавали лишь глаза. У Энтони – шоколадного оттенка, как у его сестры, а у Саймона – пронзительно-голубые, словно льдинки.
Именно это составило ему репутацию человека твердого и непоколебимого. От его пристального взгляда женщины трепетали, а мужчины чувствовали себя неуютно.
Но к Энтони это не относилось: молодые люди были закадычными друзьями.
– Не забывай, что я видел тебя в разных ситуациях. Бывало даже с головой, опущенной в ночную вазу, – со смехом проговорил Энтони.
На что Саймон ответил:
– Если мне не изменяет память, именно ты держал меня над этой вазой.
– А чем ты мне отплатил на мое благодеяние? – продолжал игру Энтони. – Подложил в постель дюжину угрей…
Саймон по-прежнему считал Энтони ближайшим другом и после возвращения в Англию первым делом встретился именно с ним.
– Очень рад тебя видеть, Клайвдон! – в который раз повторил Энтони. – Ох, ты, наверное, предпочитаешь, чтобы я теперь называл тебя Гастингсом?
– Нет! – с непонятной для Энтони поспешностью ответил Саймон. – Гастингсом навсегда останется мой отец. Я приму титул, если того потребуют обстоятельства, но не стану носить это имя.
– Обстоятельства? – с удивлением переспросил Энтони. – Да кто не мечтает стать герцогом? Ты меня удивляешь!
Саймон нервно провел рукой по волосам и ответил не сразу. Да, он знал, что должен – таковы давние традиции – сохранить родовое имя, родовые владения и тем самым подтвердить и упрочить место семьи в истории Англии, но ведь кем он был до недавнего времени? Сын, отвергнутый отцом чуть ли не с рождения, да и в юные годы не удовлетворявший того своими взглядами и поведением. Отец скрепя сердце мирился с его существованием, но горячих чувств не испытывал и, как и прежде, не желал видеть. Сын платил ему той же монетой. Одним словом, нашла коса на камень.
– Это чертово ярмо не для меня, – пробормотал он наконец.
– Придется к нему привыкнуть, – сказал Энтони. – И к новому имени тоже.
Саймон вздохнул. Он понимал, что приятель прав, что его протест может быть воспринят в обществе как кокетливое кривлянье.
– Ладно, – продолжал Энтони, – не будем о грустном. Ты прибыл как нельзя кстати. Мне нужна поддержка в моих трудных и нудных хлопотах.
– Что за хлопоты, Тони?
– Мне, видишь ли, придется сопровождать одну из сестер на очередной бал.
Саймон откинулся на спинку кресла и не без интереса посмотрел на собеседника.
– Мне это мало о чем говорит. Лично я далек от подобной суеты.
– Что ж, придется осваиваться в новых обстоятельствах, дружище. Доверься мне, и я помогу тебе на первых порах.
Саймон заливисто рассмеялся:
– Если я не ослышался, человек, пытавшийся окунуть мою голову в ночную вазу, предлагает мне трогательную заботу?
– О, тогда мы были совсем юные, Саймон. Теперь, увы, все по-другому.
– Теперь ты образец благопристойности и хранитель семейных устоев?
– В самую точку! И я рассчитываю на твою помощь.
Энтони на минуту задумался, а затем спросил:
– Полагаю, ты намерен занять определенное положение в обществе?
– Это совсем не так, Тони.
– Но ты говорил, что собираешься на вечер к леди Данбери.
– Только потому, что испытываю симпатию к этой прямолинейной старухе. Она всегда говорит то, что думает.
– Ну, допустим, не всегда, – заметил Энтони.
– Ты прав. Но она чаще других говорит искренне. Кроме того, она хорошо относилась ко мне, когда я был ребенком. Я несколько раз проводил у нее в доме школьные каникулы. Дружил с ее племянником.
Энтони кивнул:
– Итак, я понял. Ты намерен избежать соблазнов света. Но знай, мой друг, они все равно тебя настигнут, где бы ты ни находился.
Слово «они» Энтони выпалил так, что Саймон чуть не поперхнулся своим бренди. Откашлявшись, он переспросил:
– Кто эти грозные «они», которыми ты меня так напугал?
– Скоро сам убедишься – матери!
Саймон пожал плечами.
– К сожалению, я не знал свою матушку. Но я не совсем понимаю…
– Скоро поймешь! Матери юных невест! Не женщины, но огнедышащие драконы! От них нигде не укроешься. И должен тебе признаться: моя родительница – одна из самых опасных.
– Боже мой, а я-то полагал, что самое опасное место – в джунглях Амазонки.
Энтони бросил на приятеля неодобрительный взгляд:
– Будет не до шуток, когда тебя стреножит одна из таких матрон вместе со своей тщедушной дочкой в белом наряде и принудит к бесконечному разговору о погоде, балах и лентах для волос.
Саймон усмехнулся:
– Если не ошибаюсь, за время моего отсутствия ты превратился в истинного великосветского шалопая? То есть, прости, джентльмена.
– Видит бог, я этого не хотел! Будь моя воля, я держался бы в ста милях от общества, избегал бы его как чумы. Но моя сестра в прошлом году начала выезжать в свет, и я просто обязан впрячься в эту колесницу.
– Ты говоришь о Дафне?
– Как, вы были знакомы?
– Нет, но сестра отправляла тебе письма, когда мы учились еще в школе, и я запомнил, что она родилась четвертой в семье, а значит, ее имя на «Д».
– Верно. Наш семейный метод давать имена детям. Эффективен при амнезии – не забудешь, как кого зовут.
Саймон рассмеялся:
– Ваше изобретение – самое крупное в Англии после паровой машины Уатта.
– Согласен, – скромно кивнул Энтони и, наклонившись к другу, сказал: – Мне пришла в голову смелая мысль: на этой неделе у нас состоится семейный обед – почему бы тебе не присоединиться к нам?
Брови Саймона слегка приподнялись.
– Ты же нарисовал страшную картину, пугая меня драконами в образе матерей и девиц на выданье, разве не так?
– Ну, мать я возьму на себя, не спущу с нее глаз, а насчет Дафны изволь не волноваться – она не из таких. Счастливое исключение, которое лишь подтверждает правило. Тебе она наверняка понравится.
Глаза Саймона недоверчиво сузились: не играет ли с ним приятель? Не пытается ли заманить в ловушку?
Энтони угадал ход его мыслей и со смехом произнес:
– Господи, уж не подозреваешь ли ты, что я в сговоре с матушкой?
Саймон промолчал.
– Ты для Дафны совсем не подходишь, – продолжал Энтони.
– Почему это? – удивился Саймон.
– Слишком погружен в себя. Всегда был таким, насколько я помню.
Некоторое время Саймон обдумывал характеристику и, так и не решив, хорошо это или плохо, задал следующий вопрос:
– Она получила уже много предложений?
– Несколько. – Энтони, допив бренди, откинулся в кресле. – С моего согласия, она отказала всем.
– Как великодушно с твоей стороны.
Энтони не принял иронии и продолжил:
– Видишь ли, я не ищу великой и вечной любви для своей сестренки, но не отвергаю при этом возможности счастливого брака. Однако не с человеком, который годится ей в отцы, и не с промотавшимся гулякой, или, наконец, не с тем, кто слишком сух и высокомерен для нашей веселой семьи. Упаси бог! А на этой неделе ее руки просил вообще один…
Энтони замолчал, как опытный рассказчик, играя вниманием слушателя.
– Что же стряслось на этой неделе? – не выдержал Саймон.
– Ну, этот последний… Впрочем, он вполне приятен в обращении, только немного туповат. Но ты можешь вообразить, что я чрезмерно придирчив. Ничего подобного – я такой же, каким ты меня знал в далекие дни нашей беспутной молодости. Я вовсе не хочу огорчать беднягу и разбивать ему сердце, а потому…
– А потому перекладываешь это на хрупкие плечи своей сестры. Верно?
– Нет, мой друг. Я сам откажу ему, но весьма деликатным образом.
– Мало кто из братьев идет на такое ради сестер!
– Дафна и правда хорошая сестра, – серьезно сказал Энтони. – И я готов для нее на многое.
– Даже водить по магазинам и выслушивать разговоры о погоде, балах и лентах для волос?
– Понадобилось бы – выслушал, но Дафна не того поля ягода!
– Охотно верю, однако у тебя на подходе еще три сестрицы, не так ли, мой бедный друг?
– Совершенно верно. Но все они моложе Дафны, у меня есть еще время собраться с силами.
Саймон иронически усмехнулся:
– Что ж, удачи!
По правде говоря, он немного завидовал приятелю, окруженному большой семьей, не опасавшемуся одиночества и даже не ведавшему, что это такое. Сейчас Саймон был далек от намерения свить собственное гнездо, однако не отвергал такой идеи в принципе. Он даже допускал, что его жизнь в этом случае наполнилась бы иным смыслом, стала бы более содержательной, даже привлекательной…
Из некоторой задумчивости его вывел вопрос Энтони:
– Так тебя ждать к ужину? Он не будет званым, только мы вдевятером. Ты – десятый.
Эти дни для Саймона выдались крайне хлопотными – вступление в права наследства, управление имениями, – и он с некоторым удивлением услышал собственный ответ:
– С удовольствием.
– Очень рад, дружище! Но прежде мы увидимся у леди Данбери, не так ли? Ты ведь собирался?
Саймон содрогнулся.
– Теперь и не знаю, как поступить. Ты меня так запугал драконами… Если я и приду, то постараюсь удрать через каких-нибудь полчаса.
– Думаешь, тебе это удастся?
Независимый вид Саймона лучше всяких слов говорил, что именно так он и думает.
Глава 2
Новоявленный герцог Гастингс оказался весьма неординарной личностью. Начать хотя бы с того, что он так и не смог наладить отношений с собственным отцом. Или не пожелал? О причинах не в силах догадаться даже ваш автор.
«Светская хроника леди Уистлдаун», 26 апреля 1813 года
На этой же неделе состоялся званый вечер у леди Данбери, и Дафна, скрывавшаяся в одном из укромных уголков бального зала, чувствовала бы себя вполне уютно, не огорчи ее Энтони сообщением, что некий Найджел Бербрук возобновил свои матримониальные притязания. Ему было в очередной раз отказано, но Дафну не покидало ощущение, что этим дело не кончится: претендент, видимо, оказался упорным и решил штурмовать бастион до конца.
Вот он пересекает зал, озираясь по сторонам… Дафна постаралась еще надежнее спрятаться за спины матрон. Она совершенно не знала, как с ним говорить и о чем – с этим довольно милым, но недалеким и навязчивым человеком, и предпочла укрыться если не в кустах, то в тени огромных портьер.
Но и это оказалось недостаточно надежным. Дафна уже собралась позорно ретироваться в дамскую комнату, когда услышала знакомый голос:
– Эй, сестрица, да ты никак прячешься?
– Энтони! Не ожидала тебя здесь встретить.
– Это все матушка, – сказал брат. – Разве мы можем ей отказать?
– Не можем, – обреченно согласилась Дафна.
– Представляешь, она вручила мне список приемлемых невест. Для меня, разумеется. Но мы все равно ее любим и уважаем, верно?
– Конечно. Для меня она тоже составила список женихов.
– Понятное дело: ты вступила в брачный возраст, сестрица.
– Хочешь принести меня в жертву? Но ведь ты на целых восемь лет старше. Тебе давно пора!
– Понимаешь, – серьезным тоном заявил Энтони, – старые девы во много раз страшнее закоренелых холостяков. Поэтому весь свой пыл дражайшая родительница обращает именно на тебя.
– Она пригрозила, что будет натравливать женихов по одному каждую неделю. Согласно списку. А в нем – ой сколько!
– В моем тоже немало, – заметил Энтони. – Он у меня с собой.
– Зачем? Вдруг кто-то увидит.
– Хочу поддразнить матушку. Вытащу при всех и буду рассматривать в монокль.
– У тебя нет монокля.
– На днях приобрел.
– Не смей этого делать! – воскликнула Дафна, потому что Энтони и в самом деле вынул из кармана жилета какой-то сложенный листок. Правда, монокля не достал. – Мама тебя убьет! А заодно и меня.
– Что ж, сестрица, ты заслужила: слишком разборчива.
Дафна толкнула его в бок, издав при этом что-то вроде победного клича, чем привлекла внимание нескольких господ.
– У тебя не женская ручка, – произнес брат, потирая ушибленное место.
– И хороший опыт, – добавила Дафна. – Все-таки аж четыре брата и время от времени каждый нарывается на скандал… Дай взглянуть на твой список.
– После того как ты чуть не изувечила меня? Ни за что! А впрочем, держи.
Она развернула листок, заполненный аккуратным почерком матери. Список состоял из десятка женских имен.
– Что ж, этого я примерно и ожидала.
– Совсем ужасно или не очень? – спросил брат.
– Да уж, выбор не из лучших.
– Неужели нет достойной невесты? О, я несчастный!
– Что за тайные переговоры вы здесь ведете? – услышали они знакомый голос.
– Бенедикт! – воскликнула Дафна. – Мама и тебя отправила на эту пытку?
Второй по возрасту и по букве алфавита брат, улыбаясь, приблизился к ним и произнес:
– Увы, да. Отвертеться не удалось. И не меньше трех раз напомнила мне, Энтони, чтобы я поскорее занялся воспроизводством следующего виконта, если ты продолжишь относиться к этому столь безответственно.
Старший брат ответил сдавленным стоном.
– От кого вы прячетесь? – продолжал Бенедикт. – От мамы? Боитесь, что силком потащит вас к вашим нареченным?
– Смотри, как бы тебя не повели, – парировал Энтони. – Ты тоже у нее на заметке.
– Что касается меня, я скрываюсь от Найджела, – призналась Дафна.
– От этого представителя отряда приматов? – пошутил Бенедикт.
– Не стоит так говорить, – недовольно ответила Дафна. – Просто мы потолковали с ним о многом и совершенно исчерпали запас тем для разговоров.
Два старших брата Дафны были похожи друг на друга – оба высокие, широкоплечие, кареглазые; оба нравились женщинам и знали об этом. И сейчас на них уже начали посматривать матери юных девиц, подготавливая барышень к более решительным действиям.
– Что за листок у тебя в руке, Дафна? – спросил Бенедикт.
Занятая мыслью о том, не скрыться ли все-таки в дамской комнате, она рассеянно передала ему список невест для Энтони, и Бенедикт не сдержал громкого смеха, ознакомившись с содержанием.
– Нечего гоготать, – обиделся старший брат. – Тебя со дня на день ждет такой же.
– Не сомневаюсь. И братца Колина тоже… Вы еще не видели его? Ох, а вот и он!
К родственному кругу присоединился третий брат (третья буква алфавита).
– Мы ждали тебя не раньше следующей недели, – сказал Энтони после обмена приветствиями. – Как Париж?
– Очень скучный город, – ответил Колин.
– Догадываюсь… Это означает, что ты раньше времени потратил все деньги, – рассмеялась Дафна.
Колин склонил голову.
– Ты права. Виновен, но заслуживаю снисхождения.
Колин считался в семье легкомысленным юношей, гулякой и повесой, хотя в общем-то совсем не был таковым. Просто, как известно, все познается в сравнении, и в сопоставлении с рассудительным Энтони, распорядителем семейных капиталов, с домоседом и флегматиком Бенедиктом, не говоря о несовершеннолетнем Грегори, он мог, пожалуй, считаться порядочным шалопаем, что и подтвердил, стоило ему снова раскрыть рот.
– Хорошо снова оказаться дома, – сказал он. – Хотя погода на континенте намного лучше, чем у нас, а уж о женщинах говорить нечего. Там я познакомился с одной…
Дафна ущипнула его за руку.
– Ты забыл, что рядом дамы, негодный мальчишка!
Впрочем, особого негодования в ее голосе не чувствовалось: Колин был ей ближе всех остальных по возрасту, и она надеялась еще услышать рассказ о его похождениях. Только не здесь…
– Видел уже маму? – спросила Дафна.
Колин покачал головой.
– Не застал дома. Она здесь, верно?
– Наверное, хотя мы ее пока тоже не встретили. Но нам угрожает нечто более ужасное.
Это произнес Бенедикт, который первым увидел, что к ним направляется престарелая леди, опирающаяся на трость, – сама хозяйка дома, леди Данбери, известная прямотой и резкостью суждений. На нее почти никто не обижался, ведь все к этому привыкли. К тому же старушка была, в сущности, приветлива и добра.
– Не притворяйтесь, что не замечаете меня, вы, Бриджертоны! – крикнула она им вместо приветствия и взмахнула палкой в опасной близости от живота Колина.
Тот отпрянул и наступил на ногу Бенедикту.
– Ваш семейный клан недурно смотрится, когда вы все вместе, – снисходительно заметила она.
– Спасибо, леди Данбери, – поклонился Энтони, но она проигнорировала этот жест.
– А вас, милочка, – ее палка указала на Дафну, – разыскивает мистер Бербрук. На вашем месте я бы вырвала его с корнем!
– Благодарю за совет, – искренне ответила Дафна, сразу поняв и оценив эту несколько мудреную фразу.
– Наше славное общество, – продолжала леди Данбери, опять никак не реагируя на благодарность, – не так богато светлыми головами и остроумными людьми обоего пола, чтобы терять их таким несуразным образом, и ваш старший брат оказал этому обществу и вам, мисс Бриджертон, неоценимую услугу, когда осмелился ответить мистеру Бербруку отказом от вашего имени.
После этих слов пожилая леди величественно проследовала дальше.
– Всем обо всем известно, – пробормотала Дафна. – Однако я почему-то ей нравлюсь, если я верно истолковала ее слова.
– Мы тоже так поняли, – заверил сестру Бенедикт.
– Тогда спасибо и вам, – лучезарно улыбнулась братьям Дафна и направилась в дамскую комнату.
Проходя через коридоры и холлы в направлении бального зала, Саймон удивлялся и отчасти радовался своему хорошему настроению. Он никогда не выносил этих тоскливых сборищ, да и редко посещал их, а за годы пребывания за границей вообще отвык от такого времяпрепровождения. Тем более что в недавнем разговоре Энтони подтвердил – подобные вечера не стали ни интереснее, ни приятнее. И тем не менее у Саймона было светло на душе, и он понимал – это просто оттого, что он вернулся на родную землю.
Нет, ему не было тошно во время странствий по миру. Он с интересом исколесил вдоль и поперек почти всю Европу, пересек Средиземное море, побывал в Северной Африке, откуда направился в Святую землю, и, поскольку не подошел еще срок возвращаться в Англию (а этот срок он установил себе сам), решил отправиться через Атлантику в Вест-Индию, откуда рукой подать до Соединенных Штатов Америки. Но туда он не попал: новоиспеченный американский народ как раз в это время вступил в серьезный конфликт с Великобританией. Однако, пожалуй, главной причиной его досрочного возвращения стало известие о том, что его отец, тяжело болевший все последние годы, скончался.
Зачем же Саймон в свои двадцать два покинул туманный Альбион почти на шесть лет? Разумеется, за эти годы он много повидал, многое обдумал, набрался жизненного опыта, и все же главной причиной, заставившей его покинуть Англию, была не тяга к странствиям и не любознательность. Он бежал от отца, который, на долгое время предав сына отлучению, внезапно решил приблизить его, возобновив с ним отношения.
Саймон не желал этого. Еще в детстве он дал себе клятву никогда не общаться с отцом, и это чувство крепло в нем с годами. Он быстро уложил чемоданы и отправился в добровольную ссылку – куда угодно, только чтобы не встречаться с человеком, который поступил с ним в прошлом столь жестоко, а теперь собирается принять как сына, будет лицемерно улыбаться, говорить лживые слова о родительских чувствах… Нет!
Отец переменился к нему, только когда Саймон окончил Оксфорд. До этого герцог даже не желал оплачивать его школьное обучение, заявив в письме одному из учителей Итона, что его слабоумный сын способен лишь опозорить имя и титул славного рода. Однако Саймон был не по летам упрям и настойчив: предстал перед лицом директора и изложил целую легенду о том, что заявление и денежный взнос отца, видимо, затерялись в дороге и он не должен из-за этого страдать и пропускать целый учебный год. Не так ли?.. Он бравировал своим родовым именем, стараясь копировать манеры отца – надменный тон, высоко задранный подбородок, снисходительный взгляд. Словом – юный хозяин жизни. Но в каждую минуту своей отрепетированной заранее речи он смертельно боялся, что слова, вырывающиеся из его рта, начнут налезать друг на друга и вместо фразы: «Я – граф Клайвдон, сын герцога Гастингса, и приехал к вам сюда учиться…» и так далее – у него получится что-нибудь вроде: «Я г-граф Кл-Кл-Кл…», – и все на этом закончится.
Однако он был принят без промедления, и через несколько месяцев до его отца дошли сведения, что сын учится неплохо, но не мешало бы оплатить его пребывание в стенах учебного заведения. При таком положении герцог не мог, не подвергнув себя публичному осуждению в высшем свете, забрать сына из школы, а осуждения он не допускал.
Саймон часто задумывался над тем, почему отец уже в то время не посчитал нужным приблизить к себе сына, и терялся в догадках. Разве что дело было в непомерных амбициях герцога, в его непроходящей обиде на то, что столь желанный и долгожданный ребенок не оказался сразу таким, каким хотел его видеть отец.
Нельзя сказать, что в Итоне Саймон блистал красноречием. Но он хорошо научился владеть собой и быстро выходил из затруднительных ситуаций. Настолько быстро, что никому из однокашников не приходило в голову дразнить его заикой. Верно, окружающие замечали некоторые странности: то внезапный кашель, то учащенное дыхание, – но к этому вскоре привыкли. Да и кто без странностей?
Герцог не удостоил сына даже малой весточкой, и тот уже окончательно смирился с мыслью, что отца у него нет.
После Итона путь Саймона, естественно, лежал в университет Оксфорда, где он прославился своей худобой и способностями к точным наукам. Справедливости ради следует сказать: он не был ни слишком худ, ни слишком учен, – но в студенческой среде его считали и тем и другим. А поскольку в силу известных причин он старался помалкивать, некоторые считали его высокомерным и тем больше прислушивались к его мнению. Он не был чересчур общительным, зато имел верных друзей (в их числе Энтони Бриджертон) и сам был для них таким же. Еще его считали надежным человеком, красивым малым и, в общем, типичным британцем. К тому же он нравился женщинам.
Саймон не задумывался о своих достоинствах и недостатках, а просто наслаждался открывшейся перед ним жизнью – общением с друзьями, с книгами, с молодыми вдовами и оперными певичками. И порой, когда он все-таки вспоминал об отце в минуты разгула и очередного кутежа, ему в голову приходила приятная и злорадная мысль, что папаша Гастингс этого не одобрил бы.
Читать бесплатно другие книги:
