Маленькая опера Сэ Слава

– Закрепляю выправку офицера!

Полковник остановился и внимательно осмотрел иголки, не дающие адъютанту опустить голову.

– Понятно. Больше в вас никаких устройств не встроено? Штык в заднем проходе?

Капитан хихикнул.

– Смешно сказали!

– Я не шучу. Почти.

В самом центре Дорхольма есть афишная тумба. Целый месяц на ней висел огромный плакат с анонсом оперы. Фотографии оркестра, самого Бено, отдельно – фото талантливой и вредной Паолы Алерамичи. Старый комендант, негодяй, сначала отменил оперу, а потом застрелился. Нет бы наоборот. Одна афиша и осталась. И ту вдруг замазал расклейщик. Бено даже не заметил, откуда он взялся. Одно движение – и поверх фото счастливых музыкантов красуется объявление о розыске преступника.

БЕРТРАН ПУАНКАРЕ, дезертир, мошенник, военный преступник.

Награда – 10 000 рейхсмарок.

– Немедленно отлепите эту мерзость! – возмутился дирижёр – Эй вы, с кисточкой! Я зять мафии! Вам крышка! Эй!

Расклейщик даже головы не повернул. Бено поддержала рослая женщина в старинной шляпе и в платье до пят. Она сказала:

– Такую красоту испортили!!

И стала отдирать фото преступника. Неудачно. На афише осталась рваная рана. Теперь оркестром управлял дирижёр без головы.

Бено бросился помогать, наступил на платье, в результате оба упали. С женщины слетела шляпа. Внимательный зритель уловил бы в лице дамы сходство с разыскиваемым типом. Опытный оперативник заключил бы, что это одно и то же лицо. Но людей на площади не было. А Бено запутался в тряпках. Когда поднял глаза, шляпа снова была на месте, и черт под этим карнизом не разобрать.

Обратно в афишу оторванная голова не вставлялась. Изображение преступника женщина разорвала в мелкие клочки.

– Всё из-за него! Каков негодяй! – сказал Бено, имея ввиду разыскиваемого.

– Почему негодяй? Может, он жертва обстоятельств?

Удивительно непоследовательны бывают женщины в своей доброте. Бено не склонен был прощать.

Он воскликнул:

– Типичный мерзавец! Ух и отделал бы я его, если бы встретил!

– А вдруг он здоровяк?

– Ради вас я сниму шкуру с самого Кинг-Конга!

Бено подмигнул. Когда мужчине негде ночевать, его обаяние вырастает втрое.

– Вы такой темпераментный! Заболталась я с вами. Прощайте!

Женщина игриво помахала пальчиками в перчатке. Она была вся задрапирована, несмотря на тёплую погоду. Видимо, стеснительная. И пошла себе, виляя задом. Лишь теперь Бено заметил, что повредил платье и в дыре мелькают не по-женски крепкие икры.

– Белла донна! – сказал дирижёр и причмокнул. Любая не рычащая на него женщина казалась в этот вечер немножко феей.

Далеко-далеко, в столице огромной империи полно было штабов любых размеров и уровней секретности. В самом секретном была потайная комната. В ней сидели двое: молодой телеграфист и его начальник, страшно раздражительный.

Начальник диктовал:

– 16-я и 41-я танковые дивизии выводятся из резерва и перебрасываются в район прорыва противника южнее города Нарва. Напечатали?

Телеграфист помогал себе, проговаривая вслух:

– вы-во-дятся из…

– Быстрей! Напечатали? Следующий приказ!

– пе-ре-бра-сы… о господи… ют-ся

– Группа армий «Северная Украина», генералу Вальтеру Моделю. Ваше прошение об отступлении отклонено.

– ГЕнерал или ГИнерал?

– Кто вас прислал?

– Бюро машинистов!

– А где Ганс?

– Отправили на фронт.

– Бардак! Следующий приказ!

– БАрдак или бОрдак?

– Этого не печатать!

– Простите.

– Постановка оперы Вагнера «Валькирия» должна быть готова ко дню рождения председателя партии…

– Помедленней, битте!

– Нет, это вы побыстрей! И пусть мне вернут Ганса! Следующий приказ! О снятии с должности коменданта города Дорхольм, полковника Мёллендорфа за провал в работе контрразведки, а также в связи с самоубийством…

– А чем закончилась история с оперой?

Начальник орал:

– Вы идиот! Я вас расстреляю! Следующий приказ…

Телеграфист вытирал пот, печатал всё подряд и отправлял куда попало.

В итоге, в комендатуру города Дорхольм пришла телеграмма. Капитан Клаус Шнитке расписался в получении и поспешил в кабинет командующего. Само место отправки требовало реагировать без промедлений.

Полковник Бирке сидел, положив ноги на стол. Со стороны казалось, что полковник бездельничает. На деле – капитан это понимал – мозг коменданта кипел от потрясающих по эффективности планируемых операций. Клаус отсалютовал и щёлкнул каблуками. Полковник не ответил. Все силы высосал проклятый интеллект.

– Господин полковник, срочная телеграмма! Гриф наивысшей секретности.

– Что там?

Клаус просмотрел текст одним глазом, что вовсе не значило «невнимательно». Обе его брови поползли вверх. Капитан перевернул бумагу – с другой стороны чисто. Прочёл ещё раз. Откусил краешек, пожевал, сплюнул. Пожал плечами.

– Зачем вы жрёте телеграмму? Что в ней? – спросил полковник.

– Я не могу это прочитать.

– Она на венгерском?

– Лучше бы была на венгерском! Очень странно.

– Мы объявили войну луне? Моисей оказался арийцем? Не знаю ничего более странного! Читайте!

– К нам едет вождь нации. Министерство пропаганды просит поставить в его честь оперу Вагнера «Валькирия».

Бирке вскочил.

– Совсем перепились! Дайте сюда!

Полковник выхватил бумагу. Сел, перечитал.

Потом ещё раз. Гнев сменился крайним изумлением. Комендант тоже изучил обратную сторону. Тоже откусил и сплюнул.

– Простите, господин полковник. Речь идёт о том самом вожде нации?

– Клаус!

– Да, простите. Просто сложно поверить.

В нашу глушь! Такая радость! Этот человек – мой кумир.

– Вы ополоумели? Никто никуда не едет. Это ошибка. Или подделка.

– Поддельная телеграмма из генштаба? Кто же на такое мог решиться? А если они нас проверяют?

– Проверка нашей исполнительности? Такое возможно. Наверху полно негодяев и провокаторов.

Бирке встал, прошёлся – руки за спину. Посмотрел в окно.

– А знаете – что? Мы поставим оперу! – сказал полковник.

– Как?

– Неважно. Опера – о тличная идея. Мы назовём её «операция мёд».

– Почему?

– Мухи и прочая дрянь слетаются на мёд.

Мы прихлопнем разом всех мерзавцев в этом городе!

– Мухи слетаются не только на мёд.

– Хотите назвать операцию иначе?

– Нет, пожалуй.

– В городе есть театр?

– Есть филармония.

– Прекрасно. Директора ко мне. Срочно!

Филармонический оркестр города Дорхольм играл два вида маршей – военные и похоронные. Третий вид, свадебные – были не востребованы. Женихи на войне. Опера могла привнести свежесть в культурную жизнь. Если бы только Бено учёл расовые тонкости в музыкальном контексте.

Он собирал певцов со всей Голландии. Несколько раз за год артисты ездили в Дорхольм, репетировали, тратили деньги и время. Каждому пришлось сообщить о закрытии проекта.

Реакцию Кармен вы уже видели.

Сержант Хозе, известный тенор, сказал, что не знает отныне дирижёра Бено Фарнезе, а при встрече даст в морду.

Тореадор Эскамильо поклялся зарезать при случае, хоть и был по природе мирным шведом.

Цыганки Фраксита и Мерседес подали на дирижёра в суд за испорченную молодость.

Неудивительно, что на репетицию оркестра Бено шёл без желания что-то репетировать. Он сильно опаздывал. Музыканты собрались уже и расселись. Кларнет курил, гобой дремал, альты рассказывали анекдоты.

– Симфонический оркестр идёт по вечернему Парижу, старательно перешагивая через дерьмо. И первым вступает тромбон!

Альтисты хихикали, косили в сторону полноватого тромбона.

– А вот ещё. Тромбонист сел за рояль, играет. И спрашивает у одного из гостей: – Вы любите хорошую музыку? – Люблю, но пусть это вас не смущает, играйте дальше!

Тромбонист обернулся на шутников, но промолчал.

– А вот ещё. Жена тромбониста поёт в опере. Он спрашивает у соседа: – Как вам пение моей жены? – Извините, не слышу вас! – Вам нравится пение моей жены? – Простите, ничего не слышу, эта дура орет как на пожаре!

Осмеянный снова повернулся, альты показали языки. Толстяк расстроился и достал бутерброд с колбасой, и откусил с большим удовольствием.

Альты сглотнули слюну. Один шепнул другому:

– Повезло Альберу. Его дочь вышла за лейтенанта тайной полиции. А моя дура вышла за банкира. Кому сейчас нужны банкиры?

– Всё равно что за музыканта выйти.

Где-то хлопнула дверь, в зал вкатился Бенедикт Фарнезе. Было видно по осанке, он сам себя считает гением. Музыканты не разделяли это мнение. Один альтист назвал дирижёра лысым апокалипсисом. Второй – итальянским индюком.

Все замолкли и выпрямились, кроме тромбона, увлечённого бутербродом. Он заметил дирижёра в самый последний момент. Испугался, вскрикнул невольно:

– О боже мой!

– Не преувеличивайте, – отмахнулся Бено – Для вас я просто дирижёр. И уберите эту дрянь!

Бено ударил по руке с бутербродом. Большой, всего пару раз откушенный обед улетел ровно под ноги альтистам. Те подхватили угощение, поделили и мгновенно проглотили.

– Со второй цифры! – скомандовал Бено и взмахнул палочкой. И грянул марш. Довольно энергичный для столь тощих музыкантов. Лишь начав, тут же и закончили.

– Стоп! – крикнул дирижёр. – Виолончель! Спросите у вашей супруги, что такое ритм! Это же марш, музыка победы! Чтоб они там все передохли со своими маршами. А валторна? Я не слышу валторну!

Первый альтист шепнул второму:

– Сегодня злой какой-то.

Дирижёр разглядел в группе медных духовых пустой стул.

– Я спрашиваю, где валторна?

– Жан-Жак потерял руку, – ответили из полумрака.

– Плевать на Жан-Жака, где валторна?

– Жан-Жак – валторнист.

– И что?

– Была бомбёжка, и ему оторвало руку.

– Это не повод пропускать репетицию! Вторая рука осталась! И губы на месте! Эй, вы, рядом сидите. Альт!

– Меня зовут Пьер.

– Неважно. Пойте за валторну!

– Как петь?

– Голосом. Вот так – пум-пу-рум.

– Но у меня другая партия.

– Партия у нас одна! А партитуры разные!

Сказав это, Бенедикт Фарнезе перекрестился на портрет отца нации, висящий теперь в каждом помещении.

– Короче, альт, руками играйте своё, голосом пойте за валторну. С третьей цифры!

И снова взмахнул руками. Хлопнула дверь. В зал вошла крупная женщина. За ней мужчины в кожаных плащах. Музыка стихла сама собой, оставив слуху лишь страшные эти шаги. Музыканты бросили играть. Плащи приближались.

Ни на кого не глядя, ничего не объясняя, вошедшие направились точно к альтисту, знатоку анекдотов. Без всяких «здрасьте» к носу музыканта приложили линейку. Стало видно, насколько этот нос горбат.

– Ну? Еврейская морда! Всю жизнь мне испортил! – крикнула большая женщина.

Альтист вспотел.

– Гертруда, что ты несёшь? Я жених твоей сестры!

– Вот именно! Впредь будешь выбирать невесту с помощью разума, а не по результатам интервью на сеновале!

Среди людей в плащах был один совсем невыразительный. Он сказал коротко:

– Взять!

Крепкие руки подняли альтиста в воздух.

– Подождите! – возмутился Бено. – Это моё!

– Господин дирижёр, в ваш оркестр пробрался еврей! – ответил старший.

– И что? Все альтисты евреи!

– Это точная информация? Кто ещё в вашем оркестре альтист?

Второй альт взял в руки валторну и приготовился дуть.

– Боже, какой идиот! – шепнул он сам себе.

Бено неопределённо махнул рукой в сторону оркестра.

– Второй альтист француз. Вы же знаете, эти проныры везде пролезут.

– В таком случае до свидания, господин дирижёр! – человек в плаще отдал честь.

– Подождите!

Бено догнал старшего, взял под локоток, заговорил тихо, чтобы никто не слышал.

– Скажите, а что вы будете с ним делать?

– Расстреляем.

– Полностью поддерживаю! За такое пиццикато следует расстреливать дважды в день! И это вы не слышали его тремоло! Это преступление против нации, а не тремоло! Но, видите ли, у нас ангажемент.

Бено достал из кармана мелкую купюру, аккуратно сунул собеседнику в карман.

– Понимаете, нам надо играть на параде. Мне нужен этот альт. То есть струнные для маршей не очень важны, просто их семьям надо что-то жрать. Хоть они и не заслуживают. Короче, оставьте мне винтовку, я сам прибью мерзавца сразу после выступления!

Человек в плаще никак не отреагировал. Кажется, у него не было мимических мышц, кожа обтягивала череп.

Бено продолжал тараторить.

– Хотя бы пистолет! Копьё, рогатку! Крысиный яд!

– Это невозможно.

– Я понимаю, фронту не хватает оружия. Хорошо, я задушу его голыми руками. Сразу после выступления! Или пришлите другого альтиста. У вас их полный концлагерь. Зачем вам столько альтистов! Кому они там играют? Немецким овчаркам?

– До свидания, господин дирижёр.

Невыразительный человек козырнул.

Женщина ушла, люди в плащах утащили альтиста. Дирижёр повернулся к портрету отца нации.

– Ну и что это такое, я вас спрашиваю?

Отец не отвечал. Судя по взгляду, он считал людьми только тех, кто марширует в парадных коробках. Бено повернулся к музыкантам.

– Я запрещаю вам спать с чужими сёстрами, становиться евреями, терять руки, хвосты или что там у вас ещё выросло. После выступления вытворяйте что хотите! Хоть в басовом ключе играйте! Но сейчас музыка превыше всего! Понятно?

Музыканты повесили носы.

– Чтобы завтра все обзавелись приличными национальностями! Не знаю как! Иначе вылетите из искусства! Репетиция окончена! Вы испортили мне настроение!

Снова хлопнула проклятая дверь. Снова вошли люди в плащах, не разберёшь те, или уже другие. Решительно направились к оркестру. Бено замахал руками.

– Опять? Остались только французы, итальянцы и голландцы! В худшем случае поляки! Это самый бестолковый оркестр в Европе! В конце концов, давайте меняться! Вы мне валторну, я вам барабанщика. На барабане любая обезьяна сыграет. Если только у вас нет расовых претензий к обезьянам!

Трое в плащах неумолимо приближались.

– Нет, нет и нет!! – отрезал Бено – Больше я никого не отдам! Я не собираюсь дирижировать квартетом!

В центре любого города есть площадь с церковью, занимающей большую часть пейзажа. Площадь обрамляют важные дома – ратуша, банк, филармония. В Дорхольме к церкви прилепилась пристроечка не по канону. Раньше там был церковный склад, потом ломбард, потом министерство финансов. Теперь расцвёл бордель военных авиаторов. На балансе министерства обороны.

Каждый солдат империи в месяц получал шесть талонов на любовь. В случае особо буйного либидо боец мог докупить талоны на свои деньги. Либо продать и купить пирожных. За талонами в офицерские бордели велась охота. Рядовым приходилось переодеваться и подкупать администрацию. Покорение офицерского борделя считалось большей доблестью, чем даже победа один на один в драке с русским танком.

Пехотные части обязаны были содержать по одной красавице на двести солдат. Только настоящие патриотки и открытые нимфоманки могли выдержать любовь роты пехотинцев. В авиации всё куда благородней, одна Белоснежка обслуживала всего двадцать лётчиков. Медицинская страховка, питание, пенсия, подарки. Неудивительно, что девушки массово стремились в авиацию.

Военные бордели создавались на базе мирных, работавших до войны. Служить приглашали сразу весь штат, вместе с прачками и руководством. Вот так примерно женщина в большой шляпе и длинном платье стала сержантом ВВС. Звали её Бертран Пуанкаре, была она, кроме прочего, мужчиной, дезертиром, смывшимся из артиллерийского полка вместе с кассой. Сейчас его знали, как Берту, директора лучшего из голландских борделей.

Заведение называлось «Устрицы Берты». Вывеска над входом полностью раскрывала двусмысленность названия. Не будем тут её описывать, чтобы не попасть в раздел порнографической литературы. В тот день хозяйка стояла на крыльце, наслаждаясь первым весенним солнышком. Офицеры раскланивались с ней, некоторые даже целовали крупную руку, всегда укрытую длинной перчаткой.

Берта видела, как к филармонии подкатила машина тайной полиции. Как волокли альтиста. Она видела и вторую машину, в которую загрузили дирижёра. Музыкант обернулся и крикнул тоскливо:

– Прощай, музыка! Прощай, моя любовь!

Перед самой загрузкой арестованный обратился к конвоирам.

– Друзья мои! А возьмите вместо меня мою струнную группу? Шесть отличных идиотов за одного дирижёра! Посудите, ну кому я нужен!

Его не слушали. Скрутили и увезли.

Берта покачала головой, хмыкнула и зашла в бордель. Зябко ей стало и неуютно на весеннем солнце.

Обычные бордели похожи на больницы – длинные коридоры, одинаковые двери, строгая регистраторша на входе. Работницы похожи на усталых лошадей, трудятся без души.

У Берты не так. У неё настоящий клуб. С воскресенья по четверг играет оркестр, в пятницу и субботу большое шоу. Настоящий очаг культуры, не хуже филармонии. Десяток столиков, бар, всё оформлено с любовью, салфеточки в форме сердечек, на стенах портреты нагих толстушек. Каждый вечер тут полно народу, не только лётчиков, а вообще всех, кому не чуждо прекрасное и у кого есть пять рейхсмарок – немалые деньги в империи.

В полдень зал был ещё пуст, но музыканты уже разминались. Хозяйка сбросила пальто, закурила и уселась за рояль.

Два мрачных типа зажали Бено с боков. Машина катила не спеша, как бы давая возможность попрощаться с домами, людьми и вообще с белым светом. Бено старался не падать духом. Ему казалось, бодрые и весёлые дирижёры вселяют меньше подозрений.

– А скажите, какие сейчас пытки в моде? – спросил он конвоиров.

Ему не ответили.

– Знаете, меня можно пытать фальшивым пением. Я точно не выдержу.

Снова тишина.

– Вы же понимаете намёки?

Чтобы проиллюстрировать мысль, музыкант спел начало сороковой симфонии Моцарта. Ему казалось, эта мелодия с рождения вшита на подкорку у всех людей абсолютно.

– …фа-ми-ми фа-ми-и, фа-ми-ми, – ре!

Сам бы он убил за такое. Мордовороты даже не поморщились.

– Эй, я только что вместо «до» спел «ре»! Меня чуть не вырвало! Да вы там живые внутри?

Бено попытался заглянуть в стеклянные глаза. Лишь теперь охранники повернули головы. На их лицах не было ни малейшего интереса к жуку, попавшему под колёса военной машины.

Через два часа в зале не осталось свободных мест, а у дверей клубилась очередь из опоздавших. Ровно в семь яркий свет залил сцену. Микрофоны загудели и сразу стихли. Зрители взревели.

– Пусть повопят, – сказала Берта. Она умела набить цену каждой сыгранной ноте. Лишь когда отдельные фанаты начали синеть, хозяйка сосчитала до четырёх, щёлкая пальцем. И грянула музыка!

Некоторое время офицеры просто орали. Всем надоела война. Кусочек мира с музыкой и танцами казался божьим даром. Все знали, вот-вот на сцену выскочат такие хорошенькие девочки, что завтра не жаль и умереть.

Отыграв ровно сто двадцать восемь тактов, оркестр притих, но не остановился. Лучи прожекторов сошлись в сине-белый круг. В центр его выскочил невероятный красавец в смокинге.

– Привет-привет! Как настроение? – спросил он. Зал ответил дружно, хоть и нечленораздельно.

– Меня зовут Макс Лурье! – сообщил красавец. – Я проведу этот вечер с вами. Нам страшно повезло! Мы живы, здоровы, многие сыты. Но главная радость – сегодня для нас танцует наша чёрная пантера! Великолепная Герда!

Оркестр грянул втрое громче. На сцену, вращаясь, как винт истребителя, выскочила чернокожая девушка в костюме из мужских фантазий. Двигалась она с невероятной скоростью, разглядеть фигуру было невозможно. Одно было ясно – ничего более совершенного природа не создавала.