«И слово плоть бысть…» Вопросы православной поэтики Сыромятников Олег

Введение

Каждое произведение литературы – это слово, сказанное одним человеком другому. Писатель хочет поделиться своей мыслью или чувством с читателем и хочет быть услышанным и понятым. Но разные люди и слышат, и понимают его слово по-разному, и даже один и тот же человек слышит его по-разному в разное время своей жизни. Для того чтобы понять, почему это происходит, необходимо ответить на три вопроса. Во-первых, как возникает произведение литературы, как идея автора становится словом, а оно – художественным образом? Во-вторых, как понять сказанное писателем, и именно так, как он того хотел? И в-третьих, может ли объективное содержание литературного произведения быть шире авторского замысла, то есть может ли оказаться так, что оконченное произведение содержит больше идей, чем того хотел автор?

В разное время на эти вопросы пытались (и пытаются по сей день) ответить философия, филология, эстетика, герменевтика и психология, но вполне ясного и убедительного ответа получить так и не удалось. Полагаем, это связано с тем, что при всем разнообразии научного познания оно имеет общие принципы и правила, которые и делают науку наукой, то есть обеспечивают ее целостность, системность и преемственность и создают то, что называется научностью. Но эти же правила и ограничивают движение познающей мысли, удерживая ее в рамках общепризнанных теорий и общепринятой методологии.

Между тем очевидно, что даже один и тот же материальный объект может быть в одно и то же время по-разному рассмотрен с позиций разных наук: физики, химии, эстетики, философии и др. Каждая из них будет видеть в нем свой предмет исследования, а значит, будет говорить о нем по-своему, считать в нем главным нечто свое и при этом демонстрировать достоверное, фактологическое знание. И это хорошо, потому что обособление предметов познания разными науками должно способствовать возникновению единого, целостного образа изучаемого объекта[1].

Методологию изучения какого-либо объекта во многом определяет его природа. Однако существует универсальный гносеологический принцип, согласно которому в основе научного познания лежит представление о диалектичном единстве формы и содержания всего сущего, причем содержание является доминантой по отношению к форме, с которой оно связано неслитно и нераздельно. Следовательно, правильное изучение формы приводит к ее правильному пониманию и является необходимым условием для правильного изучения и понимания содержания. Критерием правильности выступает научная методология, основу которой образуют общеформальные (наблюдение, опыт, эксперимент и др.) и общелогические (анализ, синтез, индукция, дедукция, традукция, обобщение, абстракция и др.) методы исследования.

Науки, изучающие материальный мир (физика, химия, биология и др.), рассматривают его как сложную систему взаимодействия различных видов материи. Для ее изучения могут быть использованы любые комбинации общеформальных и общелогических методов. Главное, получить результат – достоверное, истинное знание. Изучением внутреннего мира человека (интеллектуальной и эмоциональной сферы его личности) занимаются гуманитарные науки (этика, эстетика, философия, психология и др.). Использование общенаучных методов исследования здесь уже ограничено, поскольку, как показывает практика, в отношении разных явлений и процессов внутренней жизни человека достигается знание разной степени достоверности. И эти методы оказываются совершенно неприменимы для изучения предметов и явлений духовного мира, не описываемого законами материального и психолого-психического взаимодействия. На этом основании нередко делается вывод о том, что духовного мира нет вообще, а следовательно, и изучать нечего.

Отказ от познания недостоин настоящей науки, которая всегда должна стремиться к цели истинного знания, находя или вырабатывая для ее достижения все необходимые средства. Великий русский философ И. А. Ильин писал: «Научный метод не есть мертвая система приемов, схем и комбинаций. Всякий настоящий, творческий исследователь всегда вырабатывает свой, новый метод[2]. Ибо метод есть живое, ищущее движение к предмету, творческое приспособление к нему, “исследование”, “изобретение”, вживание, вчувствование в предмет, нередко импровизация, иногда перевоплощение». Подобная гносеология наиболее свойственна, полагает философ, именно русской науке: «Русский ученый по всему складу своему призван быть не ремесленником и не бухгалтером явления, а художником в исследовании; ответственным импровизатором, свободным пионером познания. Отнюдь не впадая в комическую претенциозность или в дилетантскую развязность самоучек, русский ученый должен встать на свои ноги. Его наука должна стать наукой творческого созерцания – не в отмену логики, а в наполнение ее живою предметностью; не в попрание факта и закона, а в узрение целостного предмета, скрытого за ними»[3].

В центре нашего внимания – великая русская литература. Она ярко и во всей полноте запечатлела и природу (физический мир) Русской земли, и душевный уклад (национальный характер) русского человека, его духовные устремления. О том, как литература изображает видимый мир и внутренний мир человека, сказано много. С момента своего возникновения литературоведение уделяет приоритетное внимание форме литературного произведения. Это связано с различными обстоятельствами, речь о которых и пойдет в нашей работе. Сейчас скажем лишь о том, что изучение формы важно и необходимо, потому что нельзя прийти к содержанию, минуя форму. Более того, форма всегда несет в себе информацию о содержании, и если эта информация будет правильно воспринята и понята, то возникнет целостное представление обо всем произведении.

Главная цель литературоведческого исследования – услышать и понять слово автора, обращенное к читателю. Причем понять его именно так, как хотел автор. Для этого необходимо выработать метод исследования, позволяющий ответить на вопросы о том, как идея, входящая в мировоззрение писателя, становится идеей литературного произведения и воплощается в художественном слове и что происходит, когда это слово попадает в душу читателя.

Об этом наша книга.

Глава I. Основные методологические положения

Духовная реальность

За свою историю человечество накопило множество достоверных свидетельств о существовании нематериальной (в обычном понимании этого слова) действительности. Их достаточно для того, чтобы на основании эмпирического обобщения говорить об объективной реальности духовного мира. Однако все дальнейшие попытки осмыслить этот факт научными средствами привели к отрицательному результату: стало ясно, что это совершенно иная реальность, не описываемая известными физическими законами. Она существует одновременно с обычной реальностью, иногда проявляясь в ней как «чудо» или «аномальное явление». Научное сознание ХХ века попыталось объяснить этот феномен концепцией «многомерного» или «параллельного мира», но дальше этого дело не пошло.

Разум не желает мириться с чем-то непонятным и неподконтрольным себе, и история хранит немало попыток человека посредством каких-либо манипуляций проникнуть в духовный мир и подчинить его себе. Прежде это называлось магией, колдовством, сейчас – эзотерикой, экстрасенсорикой и пр. Если отнестись к этому опыту спокойно и непредвзято, не закрывая доступ к нему ярлыками шарлатанства и трюкачества, то можно сделать вывод о том, что невидимый, духовный мир ни в какой мере не подвластен человеку. Более того, именно он управляет и человеком, и физическим миром, а потому всякое самовольное вмешательство в него бессмысленно, а порой и опасно.

Современный человек[4] настолько зависит от внешних (социальных и физических) процессов и собственных слабостей, что не способен адекватно воспринимать духовную реальность. Поэтому даже если он в какой-то момент и встретится с ней, то не сможет выразить полученное знание обычным человеческим языком. Святой апостол Павел говорит об этом: «Знаю человека во Христе, который назад тому четырнадцать лет (в теле ли – не знаю, вне ли тела – не знаю: Бог знает) восхищен был до третьего неба. И знаю о таком человеке (только не знаю – в теле, или вне тела: Бог знает), что он был восхищен в рай и слышал неизреченные слова, которых человеку нельзя пересказать» (2 Кор. 12, 2–4). Это объективная причина: человеческий язык не способен передать то, что ощущается и познается только сердцем. Православие называет сердце особым органом познания. Святитель Лука (Войно-Ясенецкий) писал по этому поводу: «…сердце… обладает удивительной, важнейшей способностью получать из мира духовного экзогенные, нисколько не адекватные органам чувств, ощущения самого высшего порядка»[5].

С другой стороны, существуют и субъективные причины, к которым следует отнести, во-первых, нежелание признавать реальность духовного мира, во-вторых, неспособность изучать его и, в-третьих, отсутствие сознательной духовной жизни в самом человеке. Человеческий дух зачастую подчинен телесным и душевным потребностям и даже внешним (физическим, социальным и пр.) необходимостям, и, только освободившись от этого рабства, он делается способным воспринимать духовный мир. А до тех пор, говорит апостол Павел, «мы видим как бы сквозь тусклое стекло, гадательно, тогда же лицом к лицу; теперь знаю я отчасти, а тогда познаю, подобно как я познан» (1 Кор. 13, 12).

Очевидно, что в силу своей душевно-телесной ограниченности и кратковременности земного бытия человек не способен познать мир (и духовный, и физический) во всей полноте, но он может и должен познавать его в той части, в которой мир открыт ему. Этот императив следует из того факта, что человек – единственное живое существо, наделенное разумом.

Во избежание терминологической невнятицы остановимся на особо значимом для нашей темы понятии «духовный». В современном русском языке оно имеет три значения: а) нематериальный; б) относящийся к внутреннему миру человека, его психике, психологии, эстетической и интеллектуальной деятельности; в) относящийся к религии[6]. Первое значение не столько проясняет, сколько скрывает суть явления: если не материальный, то какой? Представление о духовном как о «психическом» или «психологическом» также не способствует его пониманию, так как объясняет одно непонятное явление другим, столь же непонятным. В третьем значении слово «духовный» указывает на связь человеческого духа с внешним духовным миром и Богом, поскольку религия есть не что иное, как способ соединения человека с Богом[7]. В результате этого соединения у человека формируется религиозное сознание, благодаря которому он воспринимает духовный мир как реальность. Более того, именно эту реальность он считает основной по отношению к реальности внешнего и своего внутреннего мира.

Религия осмысляет бытие Бога с помощью специфического средства познания – веры, о которой христианство говорит, что она «есть осуществление ожидаемого и уверенность в невидимом. <…> Верою познаём, что веки устроены словом Божиим, так что из невидимого произошло видимое» (Евр. 11, 1–3). Вера является универсальным средством познания, так как может применяться для исследования объектов и видимого, и невидимого мира, но прежде всего она дает возможность познавать Бога. «Без веры угодить Богу невозможно; ибо надобно, чтобы приходящий к Богу веровал, что Он есть, и ищущим Его воздает», – говорит апостол Павел (Евр. 11, 6). Благодаря вере человек формирует в своем сознании представление о Боге, но так как у каждого человека этот процесс протекает по-своему, то даже у адептов одной и той же религии образ Бога может различаться в каких-то деталях. Для того чтобы человек в своем религиозном познании не уклонился от истины, религии вырабатывают догматы – фундаментальные вероучительные положения. Они устанавливают основные направления и границы религиозного познания.

Вера и рациональное познание не отменяют и не подменяют, а взаимодополняют друг друга. Единство познания, достигаемое синергийным целесообразным взаимодействием научной и религиозной гносеологии, можно проиллюстрировать известными словами Тертуллиана: «Верую, ибо абсурдно». Если в некоторой мере абстрагироваться от известного иррационализма великого христианского апологета, то можно сказать, что, когда познающий разум останавливается перед чем-то, что считает невероятным («абсурдным») с точки зрения ранее полученного знания, он пропускает вперед веру. Справившись с проблемой, вера уступает путь разуму. Тем самым обеспечивается непрерывность и поступательность познания и достоверность полученного знания.

Мы не станем погружаться в апологетику, при желании читатель легко сможет сделать это сам. Скажем лишь, что человеческой логикой невозможно ни доказать, ни опровергнуть бытие Божие, оно познаётся только верой. Каждый христианин знает, что материальный мир не постоянен и не вечен, что он изменяется в соответствии с духовными законами и волей Бога. Поэтому видимый мир он познаёт с помощью разума, а мир духовный – с помощью веры. В одной из своих лекций профессор Московской духовной академии А. И. Осипов в качестве примера такого познания приводит слова архиерея, жившего в СССР и подвергавшегося жесткому давлению атеистической пропаганды: «Даже если мне докажут, что Бога нет, я всё равно в это не поверю, потому что я Его ощущаю». Видеть в этих словах религиозный фанатизм может только тот, кто не способен размышлять о сложности и многообразии мира, порождающих разнообразие форм и средств его изучения.

Религия не только соединяет человека с Богом, но и, опираясь на Его авторитет, формирует моральное сознание общества. В результате особенности религии конкретного народа становятся специфическими чертами его морали. Ф. М. Достоевский писал по этому поводу: «При начале всякого народа, всякой национальности идея нравственная всегда предшествовала зарождению национальности, ибо она же и создавала ее. Исходила же эта нравственная идея всегда из идей мистических, из убеждений, что человек вечен, что он не простое земное животное, а связан с другими мирами и с вечностью. Эти убеждения формулировались всегда и везде в религию, в исповедание новой идеи, и всегда, как только начиналась новая религия, так тотчас же и создавалась граждански новая национальность»[8].

Несмотря на то что первичность религии по отношению к другим формам общественного сознания[9] является бесспорным фактом, из него делались и делаются неоднозначные выводы. Так, некритично привычным стало априорное утверждение о том, что религия является низшей формой сознания и познания по отношению к науке. Это утверждение основывается на предположении об эволюции человечества – поступательном прогрессивном изменении, обеспечивающем переход от простых форм социальной жизни к сложным. Идея социальной эволюции, в свою очередь, базируется на гипотезе биологической эволюции, выдвинутой в XVIII веке Чарлзом Дарвином. Вероятно, в то время мысль о всеобщем развитии биологических видов представлялась и оригинальной, и перспективной, однако чем дольше наука старалась найти доказательства ее истинности, тем больше убеждалась в том, что эволюции – как единого, универсального для всех живых организмов закона – не существует, а отдельные случаи изменения отдельных свойств отдельных особей внутри отдельного вида так и остаются отдельными случаями и не приводят к появлению новых видов живых существ. К тому же, несмотря на все усилия, науке так и не удалось найти закон, обусловливающий происхождение живой материи из неживой, то есть за всё время своего существования наука так и не смогла ответить на вопрос, как и почему на Земле возникла жизнь.

Если оснований говорить об эволюции биологических видов ничтожно мало, то еще меньше причин говорить о нравствнной эволюции человечества. Напротив, его история показывает, что человеческая нравственность не только не изменилась в лучшую сторону, но в некоторых аспектах стала значительно примитивнее, что может свидетельствовать о нравственном регрессе, нравственной деэволюции человечества.

Не менее безосновательным является и утверждение о том, что религиозная форма сознания является низшей, а научная – высшей. Подобное суждение выражает только субъективные пристрастия его сторонников, поскольку вся история европейской цивилизации показывает, что важнейшие познающие и созидающие силы культуры – наука и искусство – создавались людьми с развитым религиозным сознанием. Ярким примером тому служит колоссальная личность М. В. Ломоносова. Великий русский ученый утверждал: «Несказанная премудрость дел Божиих хотя из размышления о всех тварях явствует, к чему предводительствует физическое учение, но величества и могущества Его понятие больше всех подает астрономия, показывая порядок течения светил небесных. Воображаем себе тем явственнее Создателя, чем точнее сходствуют наблюдения с нашими предсказаниями; и чем больше постигаем новых откровений, тем громче Его прославляем. <…>

Правда и вера суть две сестры родные, дщери одного Всевышнего Родителя: никогда между собою в распрю притти не могут, разве кто из некоторого тщеславия и показания своего мудрования на них вражду всклеплет. А благоразумные и добрые люди должны рассматривать, нет ли какого способа к объяснению и отвращению мнимого между ними междоусобия, как учинил вышереченный премудрый учитель нашея православныя церкви[10] которому согласуясь, Дамаскин святый[11], глубокомысленный богослов и высокий священный стихотворец… упомянув разные мнения о строении мира, сказал: <…> …Физические рассуждения о строении мира служат к прославлению Божию и вере не вредны. <…>

Создатель дал роду человеческому две книги. В одной показал Свое величество, в другой – Свою волю. Первая – видимый сей мир, Им созданный, чтобы человек, смотря на огромность, красоту и стройность Его зданий, признал Божественное всемогущество, по мере себе дарованного понятия. Вторая книга – Священное Писание. В ней показано Создателево благоволение к нашему спасению. В сих пророческих и апостольских богодохновенных книгах истолкователи и изъяснители суть великие церковные учители. А в оной книге сложения видимого мира сего суть физики, математики, астрономы и прочие изъяснители Божественных, в натуру влиянных действий суть таковы, каковы в оной книге пророки, апостолы и церковные учители. Нездраворассудителен математик, ежели он хочет Божескую волю вымерять циркулом. Таков же и богословия учитель, если он думает, что по Псалтире научиться можно астрономии или химии.

Толкователи и проповедники Священного Писания показывают путь к добродетели, представляют награждение праведным, наказание законопреступным и благополучие жития, с волею Божиею согласного. Астрономы открывают храм Божеской силы и великолепия, изыскивают способы и ко временному нашему блаженству, соединенному с благоговением и благодарением ко Всевышнему. Обои обще удостоверяют нас не токмо о бытии Божием, но и о несказанных к нам Его благодеяниях. Грех всевать между ими плевелы и раздоры!»[12]

Опыт человечества убедительно свидетельствует, что конфликт между наукой и религией не имеет объективной природы и возникает тогда, когда какой-то конкретный человек, причастный к науке, пытается подменить научное познание и знание собственными представлениями о них. То же самое можно сказать и о религии. Подобное недобросовестное отношение к этим фундаментальным формам познания окружающей действительности порождает обскурантизм (и научный, и религиозный), безусловно и категорично отвергающий все иные точки зрения, кроме собственной. Он искажает и разрушает сам смысл существования науки и религии – получение нового достоверного знания о мире и его Творце – и превращает их в хранилище знаний, у дверей которого стоят педантизм и схоластика.

Проблемы, о которых шла речь, остаются исключительно достоянием секулярного сознания, поскольку православное богословие всегда было готово к взаимодействию с наукой и при необходимости использовало свои гносеологические инструменты для осмысления и оценки явлений нецерковной действительности, в том числе и произведений литературы. Более того, уже в первые века христианства богословие разрабатывало способы получения истинного знания о мире и Боге из нецерковных и даже нехристианских источников[13]. Так, святитель Григорий Богослов пишет: «Полагаю же, что всякий, имеющий ум, признает первым для нас благом ученость, и не только эту благороднейшую и нашу ученость, которая, презирая все украшения и плодовитость речи, емлется за единое спасение и за красоту умосозерцаемую, но и ученость внешнюю, которой многие из христиан, по худому разумению, гнушаются, как злохудожной, опасной и удаляющей от Бога. <…> Так и в науках мы заимствовали исследования и умозрение, но отринули всё то, что ведет к демонам, к заблуждению и во глубину погибели. Мы извлекали из них полезное даже для самого благочестия, через худшее научившись лучшему и немощь их обратив в твердость нашего учения»[14].

Целью науки является познание видимого, физического мира, который постоянно открыт человеку, хотя и не принадлежит ему, так как сотворен не им. Поэтому человек может бесконечно познавать творение Божие, но не может владеть им. Богом установлено, чтобы человек использовал природу ровно в той мере, в какой это необходимо для его жизни: «И произрастил Господь Бог из земли всякое дерево, приятное на вид и хорошее для пищи… <…> И заповедал Господь Бог человеку, говоря: от всякого дерева в саду ты будешь есть…» (Быт. 2, 9. 16). Тогда же был установлен и главный принцип взаимоотношений человека с творением: «И взял Господь Бог человека, и поселил его в саду Едемском, чтобы возделывать его и хранить его» (Быт. 2, 15). Когда человек возделывает и хранит окружающий мир и мир собственной души, он становится соработником Творцу, испытывая при этом величайшее счастье. Господь передал человеку мир в гармоничном состоянии, поэтому любые попытки переделать его приводят только к разрушению. Не менее гибельно и желание властвовать над творением, которое, в отличие от человека, не преступило закон и потому сохраняет связь с Творцом, признавая лишь Его своим господином. Всё это приводит к нарушению отношений человека и мира: вместо того чтобы трудом вернуть себе утраченную гармонию, человек пытается переделывать мир по своему образу и подобию.

Если наука отвечает на вопрос, почему живет человек, то религия – на вопрос, для чего он живет. Эти вопросы взаимосвязаны, и решение одного невозможно без другого. Поэтому отношения науки и религии должны строиться на основе творческого взаимодействия, благодаря которому получаемые ими знания будут дополнять друг друга, делая представление человека о мире и его Творце полным, ясным и непротиворечивым. Необходимость такого сотрудничества объективно проявляется в гносеологических особенностях науки и религии. Так, наука предлагает принять многие фундаментальные положения априорно, без каких-либо доказательств[15], а христианская религия требует от человека разумной, осмысленной веры: «Исследуйте Писания…» (Ин. 5, 39); «Испытывайте самих себя, в вере ли вы; самих себя исследывайте» (2 Кор. 13, 5); «Не всякому духу верьте, но испытывайте духов…» (1 Ин. 4, 1); «…не сообразуйтесь с веком сим, но преобразуйтесь обновлением ума вашего, чтобы вам познавать, что есть воля Божия, благая, угодная и совершенная» (Рим. 12, 2) и т. д. Можно сказать, что знание зиждется на вере, а вера крепнет знанием, причем в познании материального мира приоритет бесспорно принадлежит науке, а в познании мира духовного он столь же бесспорно принадлежит религии.

Научное познание опирается на законы логики, в основе веры лежит способность человека принимать полученное знание как факт, не прибегая к рациональной или эмоциональной оценке. Это необходимо потому, что проверить новое знание о духовном мире эмпирически нельзя, а можно только установить его соответствие ранее полученному знанию.

Очевидно, что человеку невозможно, да и не нужно, знать всё. Всеведение – удел Бога, а человек должен как можно раньше узнать самое главное – смысл своей жизни и найти путь к счастью. В этом отношении христиане имеют огромное и бесспорное преимущество перед другими людьми: это знание уже дано им в Откровении, нужно.

Вера является универсальным средством познания, но может различаться по объекту и степени развития: одни верят так, что могут и горы передвигать (Мф. 17, 20), а другие едва позволяют себе верить, что «есть что-то такое, непознанное». Кто-то верит в Бога, стараясь понять и исполнить Его волю, а кто-то пытается верить в собственные силы, в могущество другого человека, в природу, во «внеземной разум» и пр. Есть и те, кто, видя несовершенство и физическую ограниченность человека, делают объектом своей веры науку. Так, еще в XVIII веке возникла «религия науки» – со своим культом, таинствами и жрецами. Ее адепты обожествляли человеческий разум и, наделяя его всемогуществом и всеведением, слепо отвергали всё, что не соответствовало их представлениям о мире. Известен случай, когда П.-С. Лаплас, представляя свою космогоническую теорию Наполеону, на вопрос императора о месте в ней Бога ответил: «Государь, я не нуждался в этой гипотезе». И по-своему он был прав, так как верил, что Бога нет[16] и что мир возник сам собой, а значит, человек имеет право владеть и управлять им. Вера ученого оказалась сильнее стремления к познанию истины и заставила пренебречь «гипотезой», не укладывающейся в схему, созданную его собственным разумом.

Однако отрицание духовного мира не только не доказывает его отсутствия, а, наоборот, утверждает его бытие, потому что отрицать можно только нечто реально существующее. Религиозные тексты живущих и ушедших народов хранят знание о духовном мире, и неразумно отвергать его только потому, что оно не всегда соответствует ограниченной человеческой логике. По-настоящему научное мировоззрение способно извлечь знание о мире даже из яблока, упавшего на голову человека. Поэтому весьма нелепо выглядит демонстративный отказ некоторых людей, называющих себя учеными, от средств познания, которыми уже много веков пользуется религия, применяя в своих целях не только средства научного познания, но и его результаты. В этой связи показательно отношение православного богословия к ранее полученному естественно-научному знанию. Понимая, что дохристианская наука могла открыть какие-либо важные законы мироустройства, православие внимательно изучает античную мудрость, извлекая из нее жемчужины истинного знания. О методологии подобных исследований святитель Василий Великий говорит в трактате с характерным названием «К юношам о том, как получать пользу из языческих сочинений»[17].

Очевидно, что подлинная наука не может быть ни материалистической, ни идеалистической, ни какой-либо еще. Она может быть только наукой. Определенную «окраску» ей придает сам человек, привнося в науку свое мировоззрение. Отчасти это вполне объяснимо, потому что полностью отказаться от своего «я» не может никто. Но всякий исследователь должен всегда оставаться честным по отношению к себе и к науке: познавать творение и Творца, а не подверстывать под реальную картину мира собственное представление о ней. Только в этом случае религия и наука, дополняя друг друга, способны открывать законы и физического, и душевного, и духовного мира, что и доказали своими трудами Н. Коперник, И. Кеплер, Б. Паскаль, И. Ньютон, Л. Гальвани, А.-М. Ампер, А. Вольта, Г.-И. Мендель, Ж.-Б. Дюма, С. Ковалевская, Л. Пастер, А. Попов, Д. Менделеев, И. Павлов, Э. Шрёдингер и многие другие ученые[18].

В результате религиозного познания у человека сформировалось представление о существовании Бога (богов), ангелов (духов) и особой нематериальной сферы человеческой личности (души). Всё это религии разных народов объединяют понятием «духовный мир», который христианство называет также Царством Божиим, потому что считает его создателем и владыкой Бога, который «есть дух» (Ин. 4, 24).

Отношение человека к духовному миру может быть двояким: он или априорно отрицает его существование, или принимает как реальность. При этом если человек не просто допускает духовную реальность, но и хочет войти в нее, перед ним открываются два пути: попытаться действовать самостоятельно, на свой страх и риск, или поступать в соответствии с каким-то религиозным учением. Разные народы в своих религиозных представлениях сохраняют и переносят из прошлого в будущее уникальный духовный опыт. Образ Бога и средства общения с Ним, сложившиеся у какого-либо народа, народности и даже социальной группы, создают разнообразие религиозных традиций, и можно верить в Бога так, как предлагает одна из этих традиций, можно верить в Него иначе, можно не верить в Него вовсе, но нельзя пренебрежительно относиться к религиозному опыту человечества, потому что результатом его творческого осмысления становится культура.

Ярким выражением национальной культуры и показателем степени ее развития является искусство. Всё европейское искусство было создано людьми, верующими в Бога так, как этому учит христианство. Поэтому прежде, чем говорить о каких-либо произведениях искусства, необходимо понять, как христианство[19] представляет себе мир и его главную часть – человека.

Христианская антропология

Согласно Священному Писанию, «в начале сотворил Бог небо и землю» (Быт. 1, 1). В этих словах речь идет не об атмосфере и почве. Небо – это духовный мир, которого как бы не существует для обычных человеческих органов чувств и который был сотворен прежде материального (земного) мира. Далее творение продолжалось периодами, которые Писание условно именует «днями», а человеческий разум называет «этапами эволюции»: каждый раз появлялось нечто более сложное и совершенное, продолжающее ранее сотворенное и неразрывно связанное с ним.

На предпоследнем этапе творения, в его пятый день, появились животные, рыбы и птицы. Все они получили душу, то есть чувства и сознание, в соответствии со средой своего обитания: «И сказал Бог: да произведет вода пресмыкающихся, душу живую; и птицы да полетят над землею, по тверди небесной. И сотворил Бог рыб больших и всякую душу животных пресмыкающихся, которых произвела вода, по роду их, и всякую птицу пернатую по роду ее. И увидел Бог, что это хорошо. И благословил их Бог, говоря: плодитесь и размножайтесь, и наполняйте воды в морях, и птицы да размножаются на земле. И был вечер, и было утро: день пятый. И сказал Бог: да произведет земля душу живую по роду ее, скотов, и гадов, и зверей земных по роду их. И стало так. И создал Бог зверей земных по роду их, и скот по роду его, и всех гадов земных по роду их. И увидел Бог, что это хорошо» (Быт. 1, 20–25). Творение завершилось созданием человека: «И создал Господь Бог человека из праха земного, и вдунул в лице его дыхание жизни, и стал человек душою живою» (Быт. 2, 7).

В акте создания человека ясно установлен приоритет духовного над материальным: из «праха земного» (материальной субстанции планеты) было создано человеческое тело, которое ничем не отличалось от других материальных объектов до тех пор, пока Творец не передал человеку часть Своего духа, вдунув «в лице его дыхание жизни». В этом и заключается главное отличие человека от всех остальных существ, сотворенных до него: он создан по образу и подобию Бога (Быт. 1, 26).

Понятия «образ» и «подобие» Божие вполне конкретны и не допускают произвольных и субъективных толкований. Под образом Божиим в человеке христианство понимает «богодарованное начало, позволяющее человеку жить в единстве с Богом и наделяющее его божественными свойствами». К этим чертам относятся: «личность, свобода, бессмертие, творчество, владычество, ум, духовность, совесть, любовь, добродетельность, стремление к совершенству и др.»[20]. Как видим, духовность, то есть наличие духовной сферы, была заложена в человеческой природе изначально, при ее творении. Согласно православию, «дух человеческий – это высшая часть души, соединяющая человека со сверхчувственным миром и позволяющая ему находиться в благодатном единстве с Богом, воспринимать божественные энергии и тем самым обоживаться»[21]. Дух дан человеку, но не принадлежит ему, и как только тело перестает «работать», дух покидает его: «И возвратится прах в землю, чем он и был; а дух возвратится к Богу, Который дал его» (Еккл. 12, 7).

Христианское представление о месте человека в тварном мире прекрасно выразил в поэтических строках Г. Р. Державин:

  • Частица целой я вселенной,
  • Поставлен, мнится мне, в почтенной
  • Средине естества я той,
  • Где кончил тварей Ты телесных,
  • Где начал Ты духов небесных
  • И цепь существ связал всех мной.
  • Я связь миров, повсюду сущих,
  • Я крайня степень вещества;
  • Я средоточие живущих,
  • Черта начальна Божества…
(Ода «Бог», 1784)

Все элементы творения были соединены друг с другом и с Творцом бесчисленным множеством физических, душевных и духовных связей, лишь малая часть которых известна сегодня человеку. Но самое главное было открыто человеку всегда: бытие тварного мира обеспечивается богоустановленной системой законов, функционирующих на уровне неживой и живой природы, на уровне психологии и психики человека и на духовном уровне. Все эти законы действуют по отношению к человеку в равной степени непреложно и объективно. И подобно тому, как нарушение или неисполнение физических законов калечит тело человека, нарушение духовных законов (грех) разрушает духовную сферу его личности.

Образ Божий является атрибутивной, неотчуждаемой частью человеческой природы. Но для того, чтобы исполнить свое предназначение и стать счастливым, то есть соединиться с Богом, стать Его частью, человек должен развивать и совершенствовать в себе свойства, составляющие образ Божий, тем самым достигая подобия Ему. К этому человека призывает Сам Бог: «Освящайтесь и будьте святы, ибо Я свят» (Лев. 11, 44); «Будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный» (Мф. 5, 48). Возможность совершенствования заложена в самой природе человека: «Царствие Божие внутрь вас есть» (Лк. 17, 21).

О необходимости совершенствовать себя и окружающий мир говорит и первая заповедь Бога человеку: «И взял Господь Бог человека, и поселил его в саду Едемском, чтобы возделывать его и хранить его» (Быт. 2, 15). Христианская экзегетика раскрывает эту заповедь на двух уровнях: на внешнем речь идет о задаче культурной деятельности – человек должен стать соработником Бога (возделывать) и Его наследником (хранить), а на внутреннем уровне образ райского сада символизирует душу человека, которую он должен взращивать и совершенствовать. Нам невозможно даже предположить, что означало совершенствование для первых людей, личность которых представляла собой целостное, гармоничное единство духа, души и тела, однако очевидно, что это было именно духовное совершенствование, которому, в отличие от душевного и телесного, нет предела. Заметим, что христианство, в отличие от множества других религиозно-философских систем, относится к совершенствованию не как к цели, а как к средству достижения главной цели человеческой жизни – «уподобление Богу в той мере, в какой это возможно для природы человеческой»[22]. К этой цели каждый христианин идет самостоятельно, но вместе со своими братьями по вере. В русском народе эта особенность христианской жизни получила название соборности. Она выражает духовное единство русского народа и является характерной чертой русской национальной культуры. На личностном уровне соборность проявляется в том, что русский человек всегда ощущает себя частью всего русского народа, частью «міра», и потому никогда не отделяет свою судьбу от судьбы России. Подчеркнем: соборное сознание возникло у русского народа не само собой, а явилось следствием христианского мировоззрения, согласно которому все христиане – клеточки единого организма Церкви: «И вы – тело Христово, а порознь – члены» (1 Кор. 12, 27).

Секулярное сознание относится к Церкви как к одному из социальных институтов. Церковь действительно способна выполнять (и при необходимости выполняет) множество социальных функций. Но она может их и не выполнять и всё равно останется Церковью, потому что ее главная цель – спасение людей от смерти в единении с Богом. По той же причине Церковь не является и простым собранием верующих в Бога людей, а есть не что иное, как «единство Божией благодати, живущей во множестве разумных творений, покоряющихся благодати»[23].

В создании человека ярко запечатлен универсальный принцип творения, согласно которому всё сущее имеет свою форму и свое содержание. О диалектике формы и содержания человеческой личности говорит апостол Павел, выделяя в ней «внешнего» и «внутреннего человека»: «Посему мы не унываем; но если внешний наш человек и тлеет, то внутренний со дня на день обновляется» (2 Кор. 4, 16); «По внутреннему человеку нахожу удовольствие в законе Божием» (Рим. 7, 22); «Преклоняю колени мои пред Отцом Господа нашего Иисуса Христа, от Которого именуется всякое отечество на небесах и на земле, да даст вам, по богатству славы Своей, крепко утвердиться Духом Его во внутреннем человеке» (Еф. 3, 14–16) и пр. Православие понимает «под внешним человеком… его тело, его земную жизнь, славу, или всё то, что дает земная жизнь и в чем состоит она. Внутренний человек есть дух его, и жизнь по духу, состояние возрождения и стремление к соединению со Христом»[24]. Следовательно, целостность человеческой личности образована единством «внешнего» и «внутреннего» человека.

Иерархия сфер человеческой личности

Чем ближе человек к Богу, тем в большей степени свойства образа Божественной личности проявляются в нем. Одно из этих свойств – разумность, благодаря которой человек может познавать творение, Творца и самого себя.

Самопознание служит необходимым условием формирования человеческой личности и наиболее ярким показателем ее достоинства. Это было известно еще дохристианской греческой философии. Вспомним призыв Сократа к ученикам: «Познай самого себя!» и слова Протагора, открывшего фундаментальный гносеологический принцип: «Мера всех вещей – человек, существующих, что они существуют, а несуществующих, что они не существуют»[25]. Стремление к самопознанию во все времена у всех народов было основой их культурно-цивилизационного строительства. В результате античная наука получила множество разнообразных знаний о человеке, которые христианство преобразовало в ясное и непротиворечивое учение о человеческой личности, указав, что она представляет собой единство тела, души и духа[26]. Так, апостол Павел пишет: «Сам же Бог мира да освятит вас во всей полноте, и ваш дух и душа и тело во всей целости да сохранится без порока в пришествие Господа нашего Иисуса Христа» (1 Фес. 5, 23), а также: «Слово Божие живо и действенно и острее всякого меча обоюдоострого: оно проникает до разделения души и духа, составов и мозгов и судит помышления и намерения сердечные» (Евр. 4, 12). О том, что дух и душа образуют разные сферы личности человека, говорят и слова святого апостола Иуды, обращенные к людям, принявшим Крещение, но не живущим по-христиански: «Это люди, отделяющие себя [от единства веры], душевные, не имеющие духа», подобные «безводным облакам, носимым ветром; осенним деревьям, бесплодным, дважды умершим» (Иуд. 19, 12).

По плану Божественного домостроительства все три части человеческой личности должны пребывать в целомудрии – гармоничном единстве, при котором дух управляет душой и телом и соединяет человека с духом Божиим. Однако человек обладает свободой, в силу которой может избрать для себя главной ценностью не дух, а душу или тело. Это происходит тогда, когда он поддается какой-либо страсти и начинает служить ей. В конечном итоге сделанный выбор будет определять всю дальнейшую жизнь человека, «ибо где сокровище ваше, там будет и сердце ваше» (Мф. 6, 21). Другими словами, персональная доминанта личности человека обусловлена его верой в то, что именно это – дух, душа или тело – является для него главным.

Бог предупреждает своих детей о последствиях ошибки: «Не собирайте себе сокровищ на земле, где моль и ржа истребляют и где воры подкапывают и крадут, но собирайте себе сокровища на небе, где ни моль, ни ржа не истребляют и где воры не подкапывают и не крадут…» (Мф. 6, 19) При этом не следует обманываться надеждой, что можно успеть позаботиться и о теле, и о душе, и о духе, так как «никто не может служить двум господам: ибо или одного будет ненавидеть, а другого любить; или одному станет усердствовать, а о другом нерадеть» (Мф. 6, 24). Творец ясно устанавливает иерархию сфер человеческой личности: «Посему говорю вам: не заботьтесь для души вашей, что вам есть и что пить, ни для тела вашего, во что одеться. <…> Ищите же прежде Царства Божия и правды Его, и это все приложится вам» (Мф. 6, 25. 33).

Приоритет духовного над материальным подчеркивается и в евангельском сюжете о посещении Христом дома двух сестер – Марфы и Марии: «…пришел Он в одно селение; здесь женщина, именем Марфа, приняла Его в дом свой; у нее была сестра, именем Мария, которая села у ног Иисуса и слушала слово Его. Марфа же заботилась о большом угощении и, подойдя, сказала: Господи! или Тебе нужды нет, что сестра моя одну меня оставила служить? скажи ей, чтобы помогла мне. Иисус же сказал ей в ответ: Марфа! Марфа! ты заботишься и суетишься о многом, а одно только нужно; Мария же избрала благую часть, которая не отнимется у нее» (Лк. 10, 38–42).

Дом двух сестер символизирует душу человека, в которой соприсутствует материальное (Марфа) и духовное (Мария). В жизни каждого человека наступает момент, когда Бог подходит к дверям его души: «Се, стою у двери и стучу: если кто услышит голос Мой и отворит дверь, войду к нему и буду вечерять с ним, и он со Мною» (Откр. 3, 20). Голос Бога в человеческом сердце означает необходимость самого главного выбора в жизни: спрятаться в лабиринт своего «я» и заглушить тихий голос Бога суетой земных забот или открыть Ему свою душу.

Евангелие показывает, как при приближении Бога духовное в человеке естественно потянулось к Нему: Мария устремилась ко Христу, чтобы слышать каждое Его слово. Материальное же возмутилось: почему я работаю, а духовное не помогает мне? И Бог ясно и однозначно установил приоритет духовного над телесным (материальным). Однако, напоминает апостол Павел, «тела ваши суть храм живущего в вас Святого Духа, Которого имеете вы от Бога» (1 Кор. 6, 19). Тело необходимо человеку для спасения, поэтому необходимо заботиться о нем и беречь его. Но оно, говорит Спаситель, не должно управлять душой, а тем более духом: «Бодрствуйте и молитесь, чтобы не впасть в искушение: дух бодр, плоть же немощна» (Мк. 14, 38).

Следует помнить о том, что духовный мир включает в себя не только Бога и Его ангелов, но и падших духов. Святитель Лука (Войно-Ясенецкий) пишет по этому поводу: «Все знакомые со Священным Писанием знают, как многочисленны и в Ветхом, и в Новом Завете тексты о диаволе и духах нечистых и о злом влиянии их на дух человеческий. А св. апостол Иоанн Богослов в своем первом послании (1 Ин. 4, 2–8) прямо говорит о духе антихриста. Влияние этого духа, враждебного духу Божию, на сердца человеческие огромно». Следовательно, нужно говорить о «воздействии на дух человеческий Духа Божия и духа сатаны»[27].

Далее святитель указывает на причину появления духа сатаны: «Отрицательное возникает при потере положительного и неуклонно развивается. <…> Дух сатаны родился при потере любви к Богу», вследствие подчинения человека страсти гордости. С тех пор «дух Божий и дух сатаны действуют повсюду и на все живое. Живое способно к восприятию сродного ему»[28]. Если человек, воспринявший от своих предков тяжкое повреждение духовной природы, не пытается его уврачевать с помощью Божией, а, напротив, подчиняется ему, он принимает в себя духа сатаны.

Для того чтобы увидеть греховную поврежденность своей природы и начать борьбу с ней, человеку необходима определенная мера свободы, и чем она больше, тем успешнее будет борьба. И напротив – чем меньше человек подчинен страсти, тем легче он понимает происходящее с ним.

Духовные пути человека: сотерия и апостасия

Совершенным примером правильной организации человеческой личности является Иисус Христос, в личности Которого во всей полноте соединились природа Бога и природа человека. Согласно оросу IV Вселенского Собора[29], они соединились неслитно, неизменно, нераздельно и неразлучно. Это значит, что каждое мгновение Своей земной жизни Христос был вполне человек и вполне Бог. Очевидной причиной Боговоплощения стала тотальная апостасия[30], охватившая человечество. Ко времени пришествия Спасителя люди уже не могли, как прежде, верить в Бога «всем сердцем, и всем умом, и всею душою, и всею крепостью» (Мк. 12, 33), теперь для этого им нужно было видеть Бога перед собой. Преподобный Иустин (Попович) пишет об этом: «Воплощение Бога неизбежно вызывает обожение человека, ибо в Личности Богочеловека Христа Бог и человек так прочно соединены, что обожение человека становится неизбежным следствием этого»[31]. Об этом же говорит и священномученик Ириней Лионский: «Для того Слово Божие сделалось человеком и Сын Божий – Сыном Человеческим, чтобы (человек), соединившись с Сыном Божиим и получив усыновление, сделался сыном Божиим»[32].

Под обожением православие понимает «возможность преображения и совершенствования человеческой природы посредством нетварной божественной силы – благодати» и утверждает, что «именно в стяжании подобия Божия через обожение и состоит призвание человека»[33]. Обожение является важнейшим понятием сотериологии[34] – православного учения о спасении человека от смерти, согласно которому спасти от смерти может только Тот, Кто является вечным и неиссякаемым источником жизни. Однако Бог не спасает человека «автоматически», а ждет его свободного выбора: «Вот, Я сегодня предложил тебе жизнь и добро, смерть и зло. <…> …Жизнь и смерть предложил Я тебе, благословение и проклятие. Избери жизнь, дабы жил ты и потомство твое» (Втор. 30, 15. 19). Евангелие показывает правильное решение притчей о блудном сыне: человек должен осознать свою вину перед Отцом (раскаяться) и изменить себя так, чтобы впредь не нарушать Его волю (покаяться)[35].

Обожение есть цель и вместе с тем величайшая и прекраснейшая тайна человеческой жизни. Размышляя о ней, Достоевский записал в рабочей тетради: «Не мораль Христова, не учение Христа спасет мир, а именно вера в то, что Слово плоть бысть[36]. Вера эта не одно умственное признание превосходства Его учения, а непосредственное влечение. Надо именно верить, что это окончательный идеал человека, всё воплощенное Слово, Бог воплотившийся. Потому что при этой только вере мы достигаем обожания, того восторга, который наиболее приковывает нас к Нему непосредтвенно и имеет силу не совратить человека в сторону. При меньшем восторге человечество, может быть, непременно бы совратилось, сначала в ересь, потом в безбожие, потом в безнравственность, а под конец в атеизм и троглодитство, и исчезло, истлело бы. Заметьте, что человеческая природа непременно требует обожания. Нравственность и вера одно, нравственность вытекает из веры, потребность обожания есть неотъемлемое свойство человеческой природы. Это свойство высокое, а не низкое – признание бесконечного, стремление разлиться в бесконечность мировую, знание, что из нее происходишь. А чтоб было обожание, нужен Бог. Атеизм именно исходит из мысли, что обожание не есть естественное свойство природы человеческой, и ожидает возрождения человека, оставленного лишь на самого себя. Он силится представить его нравственно, каким он будет свободный от веры. Но они ничего не представили, по плодам судят о дереве – напротив, представили только уродство и пищеварительную философию. Нравственность же, предоставленная самой себе или науке, может извратиться до последней погани – до реабилитации плоти и до сожжения младенцев»[37].

Человек достигает обожения, исполняя законы, установленные Богом. Пример того, как это нужно делать, показал Своей земной жизнью Христос: «Если кто хочет идти за Мною, отвергнись себя, и возьми крест свой, и следуй за Мною» (Мф. 16, 24). Это требует от человека непрестанного духовного подвига, однако иного пути к спасению нет: «Я есмь путь и истина и жизнь; никто не приходит к Отцу, как только через Меня» (Ин. 14, 6), «Я есмь дверь: кто войдет Мною, тот спасется…» (Ин. 10, 9) и т. д.

Главным условием спасения является вера в то, что личность человека не исчезает со смертью тела. Оставив его в земле, человек продолжает жить новой, принципиально иной жизнью, содержание которой непосредственно зависит от того, как он жил на земле.

Христианство называет Христа Спасителем, потому что Он объяснил и на Своем примере показал, как нужно жить, чтобы избавиться от вечной, продолжающейся неопределенно долго, смерти и обрести бесконечно долгую и постоянно возрастающую радость от приближения к Богу.

Каждый человек по своей природе обладает верой как способностью к иррациональному познанию окружающей действительности. Но эта «естественная» вера слаба и несовершенна, под давлением внешних обстоятельств или человеческих страстей она может легко исказиться и даже исчезнуть совсем. Вера во Христа – Спасителя превращает обычную человеческую веру в огромную силу: «Если вы будете иметь веру с горчичное зерно и скажете горе сей: “перейди отсюда туда”, и она перейдет; и ничего не будет невозможного для вас» (Мф. 17, 20). Священное Писание и Предание Христианской Церкви[38] содержат многочисленные описания чудес, совершённых верующими людьми в нарушение всех известных физических законов. Казалось бы, человек с его природной ограниченностью не может не только изменять, но даже игнорировать действие законов, положенных Творцом в основание мира. Однако, говорит христианство, что невозможно человеку, возможно Богу (Мф. 19, 26), и когда человек верой соединяется с Ним, происходит чудо.

Религиозная вера не возникает сама собой. Она дается человеку как дар благодати Святого Духа: «Дары различны, но Дух один и тот же; и служения различны, а Господь один и тот же; и действия различны, а Бог один и тот же, производящий всё во всех. Но каждому дается проявление Духа на пользу» (1 Кор. 12, 4–7). Но это не значит, что Бог раздает дары всем поровну или исключительно по Своему произволению. Важнейшее значение имеет духовное состояние человека, его отношение к Богу. Чем более полно и точно человек исполняет Его волю, тем крепче и сильнее его вера. Однако, будучи свободным, человек может отказаться войти в дверь спасения, открытую для него Богом. В этом случае он погребается в своей телесно-душевной ограниченности и обрекает себя на медленное умирание.

Изначально всё в человеке было добро, поскольку он был сотворен по образу всеблагого Бога. О том, что сам акт создания человека был актом добра, говорят слова, подводящие итог творению: «И увидел Бог все, что Он создал, и вот, хорошо весьма. И был вечер, и было утро: день шестой» (Быт. 1, 31). Будучи благим, человек не знал зла и не искал его, потому что не нуждался в нем. Всё, что ему было необходимо для жизни и счастья, давал ему Отец – единственный источник добра в мире. Он наделил человека всеми свойствами, необходимыми для достижения счастья. В их числе была совесть – уникальное свойство, соединяющее человека с Богом и позволяющее понимать (со-ведать) Его волю и безошибочно отличать добро от зла. Однако кроме совести человеку была дана и свобода воли: человек мог поступать так, как считал нужным. Еще в раю Бог предупредил его об опасности нарушения духовного закона, символически обозначенного образом древа познания добра и зла: «И заповедал Господь Бог человеку, говоря: от всякого дерева в саду ты будешь есть, а от дерева познания добра и зла, не ешь от него, ибо в день, в который ты вкусишь от него, смертью умрешь» (Быт. 2, 16–17). Форма, в которой Бог сообщил о границах действия этого духовного закона, в наибольшей степени соответствовала уровню развития человека, но могла быть и какой угодно другой. Важно то, что человек был предупрежден: есть закон, обусловливающий его пребывание в раю.

Сегодня мы знаем, почему не следует его нарушать. Если в ситуации морального выбора человек выбирает зло, он сам лишает себя добра – необходимого условия счастливой жизни. Само по себе зло не существует, а возникает только как умаление или ограничение добра волей человека. Добро – всё, что способствует жизни; зло – всё, что ей препятствует. Нарушая какой-либо духовный закон, человек причиняет зло самому себе, и уже затем оно выходит из человека в мир. Об этом говорит Евангелие: «Ибо извнутрь, из сердца человеческого, исходят злые помыслы, прелюбодеяния, любодеяния, убийства, кражи, лихоимство, злоба, коварство, непотребство, завистливое око, богохульство, гордость, безумство…» (Мк. 7, 21–22).

Первым людям были даны ясные, простые и легко исполняемые заповеди, но в какой-то момент люди решили, что могут быть счастливы сами по себе, без Бога, и даже пожелали стать «как боги» (Быт. 3, 5). Они злоупотребили своей свободой и нарушили богоустановленный закон. Преступление имело тяжкие последствия: разум, чувства и воля человека исказились и ослабли, почти сравнявшись со свойствами животных. Люди стали смертны, утратили способность не стареть, им стало легче грешить, чем жить по Божьему закону. Апостол Павел говорит об этом: «Как одним человеком грех вошел в мир, и грехом – смерть, так и смерть перешла во всех человеков, потому что в нем все согрешили» (Рим. 5, 12).

Духовная сфера личности сохранилась, но человеку стало намного труднее управлять ею, это требовало теперь значительных усилий, «пота лица» (Быт. 3, 19). И чем значительнее предполагался результат, тем большие усилия необходимо было приложить. Для многих людей это стало непосильно, и они предпочли заботиться о «хлебе насущном», живя лишь телесной и душевной жизнью. Но главное, после утраты людьми непосредственной связи со своим Творцом им требуются значительные усилия, чтобы хоть на краткое мгновение вновь соединиться с Ним и получить благодатную помощь.

Не менее важно было и то, что грехопадение оторвало совесть от ее Источника и она утратила ясное видение добра и зла. С тех пор в каждом последующем поколении и с каждым новым грехом совесть всё больше и больше слабела, пока наконец не рождался человек, полностью подчиненный какой-либо страсти. Служа ей, он рано или поздно начинал преступать сначала Божий, а затем и человеческий закон. Это – путь личной апостасии, о которой Достоевский сказал: «Совесть без Бога есть ужас, она может заблудиться до самого безнравственного»[39].

С момента начала сознательной жизни перед каждым человеком открываются только два пути – к Богу или от Него. О первом пути Евангелие говорит: «И возлюби Господа Бога твоеговсем сердцем твоим, и всею душею твоею, и всем разумением твоим, и всею крепостию твоею» (Мк. 12, 30). Это значит, что человек должен принять Бога как своего Творца, Отца и Господина во всей полноте и безо всяких условий. О втором пути также говорит Священное Писание: «Сказал безумец в сердце своем: “нет Бога”» (Пс. 13, 1). В реальной жизни оба пути представлены в количестве вариантов, прямо пропорциональных количеству людей. Цель первого пути – спасение от смерти в единении с Богом и вечная радость пребывания с Ним, итог второго – бесконечная смерть.

Христос призывает верующих в Него: «Входите тесными вратами, потому что широки врата и пространен путь, ведущие в погибель, и многие идут ими» (Мф. 7, 13). Этими словами Спаситель устанавливает факт тотальной апостасии человечества: многие люди уже не чувствуют себя погибающими и не хотят спасения. Катиться под гору легче, чем подниматься на нее; легче лежать, чем идти; легче быть «как все», чем стараться изменить себя; легче служить своим страстям, чем бороться с ними; легче умереть (быстро или медленно), чем жить. Все эти «легче» в совокупности создают картину общей апостасии, ставшей уделом человечества после первого грехопадения. О том, чем она обычно заканчивается, говорит Священное Писание: «И увидел Господь, что велико развращение человеков на земле и что все мысли и помышления сердца их были зло во всякое время; и раскаялся Господь, что создал человека на земле, и восскорбел в сердце Своем. И сказал Господь: истреблю с лица земли человеков, которых Я сотворил, от человека до скотов, и гадов и птиц небесных истреблю, ибо Я раскаялся, что создал их. <…> …Земля растлилась пред лицем Божиим, и наполнилась земля злодеяниями. И воззрел Бог на землю, и вот, она растленна, ибо всякая плоть извратила путь свой на земле. И сказал Бог Ною: конец всякой плоти пришел пред лице Мое, ибо земля наполнилась от них злодеяниями; и вот, Я истреблю их с земли» (Быт. 6, 5–13). Люди «развратились», то есть отвернулись от Бога, Который есть добро, и стали злы и наполнили землю злом, убивающим жизнь. На всей земле осталось лишь восемь человек, еще сохранивших верность Богу, они и вошли в ковчег спасения.

Причиной апостасии является порабощенность воли человека какой-то греховной страстью. От обычного человеческого чувства страсть отличается тем, что не человек управляет ею, а она – человеком. Страсть заставляет его раз за разом нарушать духовный закон, и каждый новый грех всё больше и больше разрушает волю человека, уменьшая возможность спасения. Какое-то время человек может компенсировать разрушение духовных, душевных и даже физических свойств личности достижениями научно-технического прогресса (причем они кажутся тем более значительными, чем глубже апостасия), однако в конце концов всё заканчивается смертью. Об этом ясно говорит апостол Иаков: «В искушении никто не говори: Бог меня искушает; потому что Бог не искушается злом и Сам не искушает никого, но каждый искушается, увлекаясь и обольщаясь собственною похотью; похоть же, зачав, рождает грех, а сделанный грех рождает смерть» (Иак. 1, 13–15).

Наиболее частой причиной апостасии становится страсть гордыни, при которой человек сначала ощущает себя не хуже других людей, затем – лучше многих, потом – лучше всех, а после заявляет, что ему не нужен и Сам Бог. Гордыня заставляет человека нарушать многие духовные законы, в том числе и самый главный закон – закон любви: «Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим и всею душею твоею и всем разумением твоим – сия есть первая и наибольшая заповедь; вторая же подобная ей: возлюби ближнего твоего, как самого себя» (Мф. 22, 37–39). Возгордившийся не признаёт существования кого-либо (чего-либо) более великого, чем он сам, а потому и не стремится к совершенствованию. Гордецу Бог не нужен, он сам себе – бог.

Апостасия может выражаться и в форме духовной и душевной лени, получившей название «теплохладность». Об опасности этого духовного состояния предупреждают грозные слова Бога, обращенные к ангелу Лаодикийской церкви: «Знаю твои дела; ты ни холоден, ни горяч; о, если бы ты был холоден или горяч! Но, как ты тепл, а не горяч и не холоден, то извергну тебя из уст Моих» (Откр. 3, 15–16). Апостасия всегда является следствием умаления любви, вызванного неисполнением Божией воли: «… по причине умножения беззакония, во многих охладеет любовь» (Мф. 24, 12). Православие считает любовь не чувством или идеей, а образом жизни христианина: «Кто имеет заповеди Мои и соблюдает их, тот любит Меня…» (Ин. 14, 21). Отсутствие деятельной любви и является главным признаком апостасии.

Остановить прогрессирующую апостасию одним человеческим желанием, без помощи Бога, невозможно. Доминирующая страсть открывает доступ к сердцу человека множеству других страстей, и постепенно они искажают и вытесняют из его души все добрые свойства. Для человека, ищущего спасения, в этой ситуации есть только один путь – с раскаянием и покаянием обратиться за помощью к Господу[40]. О том, что покаянная, смиренная и искренняя молитва обязательно будет услышана, говорят многочисленные примеры спасения грешников и даже целых народов, содержащиеся в Священном Писании[41].

Иногда Бог Своей волей прекращает апостасию, предлагая человеку вернуться на путь спасения. Он напоминает, что дал ему жизнь не за что-то и уже тем более не «просто так», а как поручение стать Своим соработником. И использует для этого тем более сильные средства, чем дальше человек отошел от него, иногда – болезнь или иное страдание.

Ни над жизнью, ни над смертью человек не властен. Бог дает жизнь, и Он забирает ее по Своему произволению. Говоря о бессмертии человека, православие учит относиться и к жизни, и к смерти как к поручению, которое нужно исполнить наилучшим образом. Так или иначе, тем или иным языком о бессмертии человеческой личности говорит духовный опыт всех народов, населяющих землю. Ограниченность человеческого разума не позволяет даже предположить, какова будет жизнь после смерти тела. Весьма условно христианство представляет это образом гусеницы. Какое-то время она ползает по земле в заботах о хлебе насущном, затем укладывается в кокон, и ее прежняя жизнь прекращается. Но вдруг кокон лопается, и из него появляется на свет существо, внешне вовсе не похожее на гусеницу. Его предназначение – не ползать по земле, а летать, удивляя весь мир своей неземной красотой. И как тело гусеницы не похоже на тело бабочки, хотя и одноприродно ему, так и посмертное бытие человека отличается от его земной жизни, хотя и является ее прямым продолжением.

Дух человека, освобожденный от потребностей тела, разума и чувств, устремляется в горний мир. И здесь выбор, сделанный человеком при жизни, обнаруживается во всей полноте и определяет его дальнейшую участь. Если человек всю жизнь шел к Богу, после смерти он соединяется с Ним, и не может быть для него большей радости, ибо «не видел того глаз, не слышало ухо, и не приходило то на сердце человеку, что приготовил Бог любящим Его» (1 Кор. 2, 9). Если же человек с каждым днем своей жизни всё дальше и дальше уходил от Бога, влекомый собственными страстями, после смерти его ждет вечное, то есть не имеющее надежды на прекращение, страдание от неисполненности своего предназначения. Его тяжесть будет увеличиваться по мере того, как человек во всей полноте увидит и смиренное долготерпение Божьей любви к себе, и собственное закоснение в греховном своеволии. Но неизмеримо большее страдание несчастный грешник испытает от ощущения постоянного присутствия рядом с собой Бога и невозможности обратиться к Нему с покаянием и любовью.

Апостасия сопровождает всю историю человеческого рода, и каждый раз, когда человек преступает какой-либо духовный закон, он удаляется от Источника жизни, любви, добра, красоты, истины и счастья и приближается к смерти. Однако ничто не может разрушить изначальную онтологическую связь между Творцом и творением, потому что основу ее образует любовь. Этим словом христианство обозначает сущность Бога: «Бог есть любовь» (1 Ин. 4, 8), поясняя, что любовь еть рождение, сбережение и приумножение жизни. Поэтому само появление мира стало естественным следствием Божественной любви – любовь творит жизнь. Святитель Лука (Войно-Ясенецкий) пишет об этом: «Любовь не может заключаться в себе самой, ибо основное свойство ее – потребность изливаться на кого-нибудь и на что-нибудь, и эта потребность привела к созданию Богом мира.

Энергией любви, излившейся по всеблагой воле Божией, Словом Божиим, дано начало всем другим формам энергии, которые, в свою очередь, породили сперва частицы материи, а потом через них и весь материальный мир.

В другом направлении излившаяся любовь Божия создала и весь духовный мир, мир разумных ангельских существ, разум человеческий и весь мир духовных психических явлений»[42].

Содержание слова «любовь» в русском языке (как, наверно, и во многих других) включает в себя наиболее важные смыслы, раскрывающие сущность жизни. Слова «любовь» и «жизнь» в их главном значении являются синонимами, потому что любовь – это то, что творит, сберегает и спасает жизнь. Именно поэтому Священное Писание именует Бога и жизнью (Ин. 14, 6), и любовью: «Бог есть любовь, и пребывающий в любви пребывает в Боге, и Бог в нем» (1 Ин. 4, 16). Святитель Лука пишет: «Бог есть дух. Бог есть любовь, и излияние Духа Его есть излияние любви на всё живущее. Любовь творит. Всесозидающим и всепоглощающим, бесконечным потоком духовной энергии Божественной любви создана вселенная»[43].

К сожалению, очень часто люди принимают за любовь то, что ею не является, – разного рода чувства, эмоции, переживания, которые служат лишь внешним проявлением какого-то внутреннего состояния человека, и совсем не обязательно любви.

На человеческом уровне вопрос о любви формулируется следующим образом: «Что мне нужно сделать сейчас для того, чтобы ты стал счастлив?» Это значит, что настоящая любовь всегда заключает в себе отказ от эгоизма (не ищет своего) и жертву ради любимого. Пример такой любви явил людям Сам Бог. Он первым, ничего не ожидая и не прося взамен, принес в жертву людям самое дорогое, что у Него было – «так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего Единородного, дабы всякий, верующий в Него, не погиб, но имел жизнь вечную» (Ин. 3, 16). Бог-любовь и не мог поступить иначе, поэтому и Его Сын добровольно принес Себя в жертву людям, отдав им Свою плоть и кровь до последней капли.

Любовь является не только основой бытия, но и принципом отношения Творца к творению: никакое преступление человека не способно изменить природу Бога, которая была, есть и всегда будет любовь. Поэтому когда человечество в очередной раз преступало богоустановленный закон и оказывалось на краю гибели, Он не превращался из любящего отца в жестокого деспота и не лишал его свободы.

Бог постоянно находится рядом с человеком и подает ему все необходимые для спасения средства. Принять или отвергнуть их – решает только сам человек, и только он один несет всю полноту ответственности за сделанный выбор. Бог не принуждает человека к спасению, а принимает его свободный выбор. Как бы ни поступил человек, Бог прощает его, потому что «любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; всё покрывает, всему верит, всего надеется, всё переносит. Любовь никогда не перестает, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится» (1 Кор. 13, 4–8).

Глава II. Человек и слово

Духовная природа слова

Человек всегда чувствовал, что за внешней формой слова и даже буквы есть нечто большее, чем «просто» смысл и «просто» звук. Одним из первых внутренний смысл морфем русского языка попытался раскрыть А. С. Шишков: «Аз – Бога – ведаю…»[44] Ответ на вопрос о том, насколько он был прав, находится за рамками данной работы. Мы ограничимся лишь мнением Ф. М. Достоевского, который горячо выступал против «прогрессивного» в те времена орфоэпического способа запоминания букв русского алфавита в начальной школе: «Не хочу я, чтобы наших крестьянских детей обучали по этой методе! <…> Это не человеческая метода, а попугайная. Пусть обучают они[45] по этой методе обезьян или птиц. А для людей она совсем не годится. Бб! вв! сс! тт!.. Разве свойственны людям такие дикие звуки? У людей должно быть человеческое название каждой букве. <…> То ли дело наша старинная азбука, по которой все мы учились! Аз, буки, веди, глаголь, живете, земля! <…> Сейчас чувствуешь что-то живое, осмысленное, как будто физиономия есть своя у каждой отдельной буквы»[46].

Это предчувствие или, точнее, узнавание, отражающее имманентное стремление человеческого духа к соединению с Духом, сотворившим его, выразил в поэтических строках В. С. Соловьёв:

  • Милый друг, иль ты не видишь,
  • Что всё видимое нами —
  • Только отблеск, только тени
  • От незримого очами?
  • Милый друг, иль ты не слышишь,
  • Что житейский шум трескучий —
  • Только отклик искаженный
  • Торжествующих созвучий?
  • Милый друг, иль ты не чуешь,
  • Что одно на целом свете —
  • Только то, что сердце к сердцу
  • Говорит в немом привете?
(«Милый друг, иль ты не видишь…», 1892)

Очень близко к разгадке тайны слова подошел Н. В. Гоголь, сказавший: «Обращаться со словом нужно честно. Оно есть высший подарок Бога человеку»[47]. К сожалению, писатель не раскрыл эту мысль вполне, но он сказал главное – слово не принадлежит человеку, оно дано ему Богом, как и жизнь, и разум, и счастье, и вообще всё. Об этом писал и святитель Игнатий (Брянчанинов): «Дар слова несомненно принадлежит к величайшим дарам. Им уподобляется человек Богу, имеющему Свое Слово. Слово человеческое, подобно Слову Божию, постоянно пребывает при отце своем и в отце своем – уме, будучи с ним едино и вместе отделяясь от него неотдельно»[48]. Бог вдохнул в тело человека душу, а человек вдохнул в тело слова свою мысль, и слово стало отражать в себе человека, как малая капля воды отражает в себе весь океан. Человек неизбежно (вольно или невольно) запечатлевает себя в каждом сказанном слове, содержанием которого становится содержимое его души. Поэтому только через слово можно войти в душу человека и понять ее.

Тайну слова приоткрывает Евангелие от Иоанна: «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог» (Ин. 1, 1). Греческое многозначно, но переводчики Библии посчитали необходимым перевести его на славянский язык именно так – Слово. Написание с заглавной буквы указывает на то, что речь идет не о лексической единице, а о тайне боговоплощения, о втором лице Божественной Троицы – Иисусе Христе: «И Слово стало плотию и обитало с нами, полное благодати и истины; и мы видели славу Его, славу, как Единородного от Отца» (Ин. 1, 14). Заметим, что апостол Иоанн не сравнивает Христа со словом, не уподобляет ему, а просто говорит: «В начале было Слово». И это не случайно, ведь в его время, как и сейчас, форма этого слова заключала в себе множество значений: слово – идея, замысел; слово – закон, порядок, наставление, указ; слово – мысль; слово – чувство и т. д. Важная особенность полисемичного слова заключается в том, что под воздействием доминирующей идеи высказывания какое-то из его значений актуализируется, становится главным и заполняет весь объем формы слова, делаясь его содержанием.

Слова Евангелия обнаруживают фундаментальный онтологический принцип, согласно которому рожденное всегда единосущно родившему. Подобно тому как из соединения Духа Святого с человеческой природой рождается Бог-Слово, так из соединения духа человеческого с физической седой – телом человека и воздухом – рождается слово.

Творение – это создание из ничего (так творит Бог) или преобразование чего-то существующего для создания чего-то нового (человеческое творчество). Наделив человека даром рождения слова, Бог дал ему возможность стать сотворцом Себе, и до грехопадения Адам обладал могучим разумом, способным познавать сущность всякой твари и запечатлевать ее в слове: «Господь Бог образовал из земли всех животных полевых и всех птиц небесных, и привел их к человеку, чтобы видеть, как он назовет их, и чтобы, как наречет человек всякую душу живую, так и было имя ей. И нарек человек имена всем скотам и птицам небесным и всем зверям полевым» (Быт. 2, 19–20).

Слово дано было человеку для познания воли Бога, мира и самого себя. Процесс познания всегда индивидуален в силу уникальности каждого человека, но он подчиняется общим закономерностям, обусловленным единством человеческой природы. Совокупное своеобразие индивидуальных форм познания людей, принадлежащих к одной этнической культуре, создает национальную картину мира, в центре которой находится Бог. Одни народы представляют Его как личность, другие – как множество лиц, третьи олицетворяют Бога в виде природного явления или материального объекта. Религиозные представления разных народов хранят духовный опыт человечества, свидетельствующий о том, что каждый миг соединения с Богом является источником такого счастья, без которого жизнь человека не имеет смысла. Чтобы сохранить это знание, люди запечатлевали его в прочном материале, создавая особого рода тексты – иероглифы[49]. Впоследствии религиозные представления людей стали сюжетами и темами их художественного творчества, что позволило А. С. Пушкину назвать религию «вечным источником поэзии у всех народов»[50]. Знание о духовном мире, а главное, его понимание было доступно лишь немногим людям, способным воспринять великую идею без ущерба для нее и для себя. Об этом духовном законе говорит Евангелие: «Не давайте святыни псам и не бросайте жемчуга вашего перед свиньями, чтобы они не попрали его ногами своими и, обратившись, не растерзали вас» (Мф. 7, 6).

Фундаментальный онтологический закон триединства добра, красоты и истины

Даже непосредственно после изгнания из рая люди были намного ближе к Богу, чем современное человечество. Они еще не отгородились друг от друга и Отца достижениями научно-технического прогресса и в каждом движении природы видели проявление Божественной воли, с трепетом и восторгом наблюдая ее в действиях трех великих сил – красоты, добра и истины. Стремление понять их тайну привело к возникновению философии, выразившей в понятиях то, что человек уже знал чувством: три силы, лежащие в основе мироздания, имеют один и тот же источник, а значит, это одна сила, которая в разные моменты жизни воспринимается человеком как красота, как добро или как истина. И каждая такая встреча становится для него источником счастья – необычайно яркой и сильной радости от достижения единства с чем-то таким, чего нет в обычном земном мире и что несравнимо с удовольствием или наслаждением от удовлетворения телесных или душевных потребностей. Это значит, что счастье имеет духовную природу и не может быть достигнуто ни физическими, ни интеллектуально-эмоциональными сред ствами.

Открытие закона триединства истины, добра и красоты позволило античной философии на шаг подойти к тому, чтобы сказать последнее слово: Бог один и един, но проявляется в мире по-разному[51]. Впоследствии христианство очистило эту идею от языческих предрассудков и сформулировало принцип, согласно которому каждый элемент триады истина – добро – красота, отличаясь внешне, единосущен двум другим, ибо источник у них один и тот же – Бог. Действия Бога в мире постоянны, непрерывны и многоразличны, а их восприятие человеком то как красоты, то как истины, то как добра обусловлено, с одной стороны, желанием глубже и полнее понять себя, мир и Бога, а с другой – ограниченностью человеческого познания. Каждый раз, сталкиваясь с проявлением одной из этих сил и восходя к ее первоисточнику, человек обязательно открывает и две другие. Таким образом, говорит Л. И. Сараскина, «художник, отыскивая красоту в мире, совершает познание Бога, ее создавшего»[52].

Христианство дополнило и сделало более ясными открытия древнего мира, в котором не было понятий, способных адекватно описать и объяснить духовную реальность. Найдя в Боге источник всей красоты мира, оно назвало Его изначальной красотой, «художником и строителем» (Евр. 11, 10) всей видимой земной красоты: «Одного просил я у Господа, того только ищу, чтобы пребывать мне в доме Господнем во все дни жизни моей, созерцать красоту Господню и посещать храм Его» (Пс. 26, 4); «Дело Его – слава и красота, и правда Его пребывает вовек», – говорит царь-псалмопевец Давид (Пс. 110, 3). Проникновенным поэтическим словом обращается к Богу святой Августин Аврелий: «Поздно полюбил я Тебя, Красота, такая древняя и такая юная, поздно полюбил я Тебя! Вот Ты был во мне, а я – был во внешнем и там искал Тебя; в этот благообразный мир, Тобой созданный, вламывался я, безобразный! Со мной был Ты, с Тобой я не был. Вдали от Тебя держал меня мир, которого бы не было, не будь он в Тебе. Ты позвал, крикнул и прорвал глухоту мою; Ты сверкнул, засиял и прогнал слепоту мою; Ты разлил благоухание Свое, я вдохнул и задыхаюсь без Тебя. Я отведал Тебя и Тебя алчу и жажду; Ты коснулся меня, и я загорелся о мире Твоем»[53].

Бог является единственным источником всякого добра в мире, абсолютным добром. Он является также и абсолютной истиной, и абсолютной красотой. Поэтому в красоте всегда есть добро и истина, в добре – красота и истина, в истине – добро и красота. А значит, красота – это то, что делает человека добрым и мудрым, добро – это то, что дает человеку мудрость и красоту, а истина – то, благодаря чему человек становится красивым и добрым. В силу единосущности этих Божественных энергий только постоянное, полное и непрерывное соприсутствие двух из них в третьей служит доказательством ее подлинности. В противном случае появляется неполноценный суррогат: вместо красоты – красивость, вместо истины – правдоподобие, вместо добра – «разумный» эгоизм. Однако настоящая истина не может быть злой и безобразной, настоящая красота не может быть злой и лживой, настоящее добро не может быть лживым и безобразным[54].

Триединство истины, добра и красоты является универсальным принципом творения, источником гармонии мира, связующим каждую его частичку с Творцом. Даже человек, своим разумом отгородившийся от Бога, благодаря этому принципу сохраняет связь и с Ним, и со всем творением.

Талант – дар Бога человеку

Видеть в мире красоту может каждый человек, но только художнику дана способность удержать мгновенно появляющуюся и исчезающую красоту и запечатлеть ее в какой-либо форме: слове, звуке, цвете, пластическом материале. Способность создать образ красоты, сохранить частичку Вечности во времени делает человека сотворцом Богу. Эта способность (талант) не принадлежит к естественным свойствам человеческой природы. Ее единственным источником и владельцем является Бог, Который наделяет ею человека на время его земной жизни: «Дары различны, но Дух один и тот же; и служения различны, а Господь один и тот же; и действия различны, а Бог один и тот же, производящий всё во всех. Но каждому дается проявление Духа на пользу. Одному дается Духом слово мудрости, другому слово знания, тем же Духом; иному вера, тем же Духом; иному дары исцелений, тем же Духом; иному чудотворения, иному пророчество, иному различение духов, иному разные языки, иному истолкование языков. Все же сие производит один и тот же Дух, разделяя каждому особо, как Ему угодно» (1 Кор. 12, 4–11).

О том, для чего Бог наделил человека талантом, говорит евангельская притча: «…человек… отправляясь в чужую страну, призвал рабов своих и поручил им имение свое: и одному дал он пять талантов, другому два, иному один, каждому по его силе; и тотчас отправился. Получивший пять талантов пошел, употребил их в дело и приобрел другие пять талантов; точно так же и получивший два таланта приобрел другие два; получивший же один талант пошел и закопал его в землю и скрыл серебро господина своего. По долгом времени, приходит господин рабов тех и требует у них отчета. И, подойдя, получивший пять талантов принес другие пять талантов и говорит: господин! пять талантов ты дал мне; вот, другие пять талантов я приобрел на них. Господин его сказал ему: хорошо, добрый и верный раб! в малом ты был верен, над многим тебя поставлю; войди в радость господина твоего. Подошел также и получивший два таланта и сказал: господин! два таланта ты дал мне; вот, другие два таланта я приобрел на них. Господин его сказал ему: хорошо, добрый и верный раб! в малом ты был верен, над многим тебя поставлю; войди в радость господина твоего. Подошел и получивший один талант и сказал: господин! я знал тебя, что ты человек жестокий, жнешь, где не сеял, и собираешь, где не рассыпал, и, убоявшись, пошел и скрыл талант твой в земле; вот тебе твое. Господин же его сказал ему в ответ: лукавый раб и ленивый! ты знал, что я жну, где не сеял, и собираю, где не рассыпал; посему надлежало тебе отдать серебро мое торгующим, и я, придя, получил бы мое с прибылью; итак, возьмите у него талант и дайте имеющему десять талантов, ибо всякому имеющему дастся и приумножится, а у неимеющего отнимется и то, что имеет; а негодного раба выбросьте во тьму внешнюю: там будет плач и скрежет зубов. Сказав сие, Иисус возгласил: кто имеет уши слышать, да слышит!» (Мф. 25, 14–30).

Все евангельские притчи в образной форме раскрывают действие каких-либо духовных законов. И здесь отношения «господин» – «раб», описанные в притче, не должны вводить в заблуждение. Речь вовсе не о рабстве в его социальном понимании, потому что невозможно представить, чтобы «обычный» рабовладелец, уезжая за границу, раздал свое имущество рабам. Это невозможно даже на уровне современных производственных отношений, при которых владелец какой-то собственности, уезжая на время, роздал ее своим сотрудникам.

Очевидно, что притча говорит не о социальных, а о духовных отношениях между людьми в естественной иерархии, когда работник является не подневольным рабочим, трудящимся по принуждению, а добросовестным сотрудником, свободно признающим над собой власть другого человека. В основе этих отношений – любовь и уважение объективно младшего к старшему. Притча показывает, что мера этой любви у всех рабов разная и, зная это, господин раздал им свое имение в соответствии с ней. В результате тот, кто больше любил господина, получил больше средств во временное пользование и, приумножив их, получил большую награду. Тот, кто любил меньше, получил меньшую награду, а тот, кто не любил господина и не желал потрудиться для него, лишился и того малого, что было дано.

Любой человек, получая от Господа дары и приумножая их, делается подобен Ему. Отказ от исполнения Божественного замысла влечет тяжкие последствия: у человека будет отнято и то малое, что он имеет, а сам он навсегда будет лишен возможности богообщения – окажется там, где нет света Божественной любви и где невозможно покаяние – во «тьме внешней».

Казалось бы, третий раб поступил не так уж и плохо – сохранил и вернул данный ему дар. Но смысл дарения заключается в том, что даритель своим даром духовно соединяется с тем, кому дарит. И если бы этот раб просто растратил полученный дар, не приумножив его, он поступил бы плохо и, вероятно, тоже был бы наказан, но не столь жестко, потому что он хотя и распорядился неправильно полученным даром, но всё же принял его. Возникшая в этот момент духовная связь между ним и господином после неправедного поступка пробудила бы голос совести, и раб раскаялся бы в содеянном. Однако раб отверг данный ему дар и зарыл в его землю, похоронил. Поэтому, объясняя свой поступок, он не чувствовал никакого раскаяния и попытался обвинить в происшедшем самого дарителя.

Характерным свойством таланта, указывающим на то, что он принадлежит только Богу, является его объективная императивность. Она проявляется в том, что настоящий художник[55] не в состоянии своей волей «отключить» свой талант, он не может не творить. Великий русский режиссер Андрей Тарковский писал об этом: «Художник всегда испытывает давление, какое-то беспокойство»[56]. И если он всё же попытается отказаться от творчества, тогда талант, не находя выхода во внешних формах, начнет разрушать своего обладателя изнутри. Поэтому талант может стать для человека как причиной огромного страдания, так и источником величайшего счастья – если он с благодарностью принимает талант как приглашение Творца к сотрудничеству по благоукрашению и преображению мира. Талант в этом случае соединяет человека с Богом, и он испытывает счастье от восстановления первоначального единства и целостности бытия, в его душе просыпаются все дремавшие прежде силы, и отныне для него нет ничего невозможного. Радость этих мгновений столь велика и ни с чем не сравнима, что человек ищет ее вновь и вновь, потому что знает: только в эти краткие мгновенья он и живет настоящей

Читать бесплатно другие книги:

Издание, которое вы держите в руках, объединяет три книги, основанные на уникальном цикле лекций иск...
После развода с мужем Майя переехала в облезлую питерскую коммуналку. Тут то в её жизнь и ворвалась ...
Многие девушки верят, что влюбиться возможно с первого взгляда. А если приближается День святого Вал...
Все решения и поступки зарождаются в нашей психике благодаря работе нейронных сетей. Сбои в ней заст...
Должники есть у многих компаний, и, казалось бы, просроченная дебиторская задолженность – неизбежная...
В своем загородном доме убит высокопоставленный чиновник.Преступником может быть кто угодно из самых...