Сердце Зверя. Том 3. Синий взгляд смерти. Рассвет. Часть первая Камша Вера

– Насколько я успел понять, – предполагаемый Каракис-старший улыбался совершенно по-паонски, что отнюдь не вызывало у маршала нежности, – владыка Кагеты принимает гостей сидя. Положение, увы, обязывает, так что вашу руку, сударь, пожму я. Мы незнакомы, но я о вас столько слышал!

– Возможно, это взаимно. – Рукопожатие «тестя» было крепким и нарочито молодцеватым. – Если вы граф Каракис Камайский.

– Так вы обо мне слышали? А говорят, военные не желают знать нас, гнусных чинуш… Но садитесь же! С моим племянником Марко вы точно встречались, он до сих пор под впечатлением от вашего милосердия к этому странному человеку, разбрасывающемуся сапогами. Что сказать про дочь, право, не знаю. Трудно называть свою плоть и кровь величеством, но дворцовый этикет остается таковым везде.

– Маршал Капрас у нас нечастый гость, – сочла нужным подать голос Антисса. Золотистые кагетские одеяния ей были к лицу. Забавно, но Гирени пошли бы гайифские девичьи платья с низким, прикрытым густой сеткой вырезом. – Это так мило, что он не устроил очередной смотр.

– Да, – разлепил румяные губы Хаммаил, – маршал Капрас предпочитает нам своих офицеров и наиболее навязчивых казаронов.

– О, дорогой, – запротестовала Антисса, – навязчивых не предпочитают, навязчивых терпят…

– В любом случае, маршал Капрас нас избегает. – В кругу гайифской семьи казар вел себя иначе, чем на казаронском сборище, где вопить и потрясать кулаками почиталось хорошим тоном. – Мне доносят, что вы покупаете новых лошадей, а старых перековываете.

– Обычные воинские дела, – торопливо махнул рукой Марко. – На здешних камнях подковы стираются до отвращения быстро. Я не кавалерист и не столь давно прибыл в Кагету, но моего Валмона перековывали уже дважды.

– Сейчас, – веско сказал тесть, – самое главное в корне пресечь слухи. Если ложь достигнет ушей… ваши величества, прошу простить мою резкость… ушей глупцов, а таких среди кагетской… э-э-э… аристократии немало, они могут заметаться и попытаться сменить сторону. Разумеется, предатели получат свое, но прольется кровь…

Это была увертюра. Капрас не слишком любил оперу, но что сперва играют увертюру, а потом переходят к главному, помнил. Хаммаил не мог не понять очевидного, вот и решил выяснить, не махнет ли уважаемый гость рукой на, считай, проигранную войну и не останется ли в Кагете, и если останется, то за сколько. Поднаторевший за последнее время в местных делишках маршал по мере сил увертюре подпевал, в свою очередь надеясь выяснить, станет ли казар мешать возвращению корпуса лично, попробует натравить казаронов, попросит взять с собой или же рискнет сцепиться с Лисенком один на один.

– Приятно, что Панага-ло-Виссиф удостоен вашей дружбы, – закинул очередную удочку казар. – Но не злоупотребляет ли он ею?

– Казарон Панага много делает для защиты приграничных замков, – извернулся Капрас и потянулся к подносу с халвой. Любителем местных сластей маршал так и не стал, но приличные люди с набитым ртом не говорят, особенно во дворцах.

– Казарон Панага предан, хоть и надоедлив. – Антисса взмахнула широким рукавом, едва не зацепив что-то засахаренное. – В этой стране подобное не редкость.

– Но вы, любезный маршал, отнюдь не обязаны терпеть неприятных визитеров, – подхватил тесть. – Если вы думаете, что, отказавшись принимать того же… Панагу? Какое забавное имя! Так вот, если вы думаете, что нанесете тем самым обиду его величеству, вы ошибаетесь. Тем более что в последнее время насчет этого казарона возник ряд сомнений.

Капрас, выгадывая время, сунул в рот еще и лукума. Последний разговор с Курподаем в самом деле вышел странным.

Обсуждали обучение рекрутов: казарон грустил, что наставники уходят, как было объявлено, в главный лагерь, очень благодарил и сделал очередной подарок, как всегда дорогой и полезный. Сплетням о скором выводе корпуса хозяин Гурпо не верил, зато намекнул, что в некоторые глупые головы пришла глупая же мысль: маршал может уезжать хоть завтра, а вот корпус хорошо бы оставить. Он состоит из отдельных полков, и если командующий окажется… неуступчивым, надо договориться с полковниками. Карло счел это предупреждением и решил, что сам Курподай, надеясь на своих «свежеобученных», мешать не станет, а прочие не страшны: ни мозгов, ни решимости. Однако вскоре один казарон ненароком в гости заглянул, потом другой, а затем подоспело и казарское приглашение… И он поехал, даже не захватив приличный эскорт.

– Я был рад помочь одному из хранителей рубежа, – заверил Капрас. – Мои офицеры хвалят кагетских рекрутов. Они могут дать отпор бириссцам Бааты уже теперь.

– Почему вы возвращаете ваших людей в Гурпо? – закончил увертюру Хаммаил. – Отдельные батальоны должны были остаться в северных замках на зиму. Я разрешил Панаге принять ваших людей, но я не разрешал им уходить.

– Они выполняют приказ.

– Ваш?

– Военной коллегии. – Финтить и дальше глупо, а казар все же союзник. Бедняга имеет право хотя бы на время – для раздумий или… для сборов. Вроде бы у Каракисов владения возле самой алатской границы; отсидятся. – Ваше величество, видимо, мне предстоит сообщить вам неприятное известие. Я получил приказ в кратчайший срок покинуть Кагету.

Что последует за его признанием, Капрас не знал. Хаммаил мог затопать ногами и заорать, мог лишиться чувств, грохнуться на колени, подавиться халвой, разрыдаться, наконец. Не терпевший мужских криков маршал готовился к худшему, однако казар не стал являть гайифцам кагетскую страсть. Швырявшийся сапогами придурок удостоился воплей и потрясания кулаками, отказавшийся от своих обязательств покровитель услышал лишь стук опущенного на поднос кубка.

– Как давно вы получили приказ?

– Несколько дней назад.

– Разговоры о вашем уходе начались раньше, – напомнил казар. Он был спокоен, он, раздери его кошки, был слишком спокоен, а ведь уход гайифцев лишал его единственной надежной защиты. Да, Курподай сможет какое-то время удерживать проходы в Нижнюю Кагету, но вот захочет ли?

– Ваше величество, я – военный, и я получил сведения о продвижении морисков в глубь империи. В подобном положении держать корпус в едином кулаке и быть готовым к выступлению для меня естественно.

– Случается, – вмешался тесть, – что отдаваемые распоряжения опровергают друг друга. В Паоне, как вы понимаете, последнее время царит удивительная неразбериха.

– Мой брат Дивин не поставил меня в известность о вашем уходе, – добавил Хаммаил.

«Его брат Дивин?!» Собственным ушам Капрас верил, внезапной Хаммаиловой храбрости – нет. Казар был готов к тому, что услышит. То ли сам догадался, то ли родичи подсказали, а может, кто и уведомил, но о приказе они знают… Тогда зачем весь этот балаган? Собрались покупать? Пожалуй, запугивать-то нечем.

– В этом году уродились отличные персики, – порадовала Антисса. – Попробуйте. Неприятные события не должны лишать нас маленьких радостей.

– А также разума, – подхватил на правах двоюродного казарского шурина Марко. – Любезный маршал, я не военный, но неужели вы полагаете, что с одним корпусом сумеете то, что оказалось не по силам всей императорской армии? Это здесь в вашей власти многое, и это здесь вы – дорогой гость, которого можно лишь просить, а кем вы станете, вернувшись?

– Марко! – лукаво укорила Антисса и, взмахнув рукавами, будто крыльями, поднесла к губам упомянутый персик. – Мы в самом деле можем лишь просить… Что ж, я прошу, как женщина, как мать, как супруга, как ваша соотечественница, наконец. Оставайтесь с нами. Вам не спасти Паону, но мориски не воюют с Кагетой. Мы приютим всех, кого язычники лишат крова. Если вы дадите им защиту от талигойских прихвостней.

Последние сомнения исчезли. Сержант-истопник гнал так быстро, как только мог, но и остающиеся – пока остающиеся – в Паоне Каракисы не медлили. Хаммаил, а вернее тесть и Антисса, не знали разве финта со сменой командующего, иначе бы это уже пошло в ход. Странно, что Забардзакис вообще с кем-то поделился, впрочем, губернатор Кипары и Доверенный стратег до недавнего времени вроде бы принадлежали к одной партии.

– Приказ за подписью императора может отменить лишь сам император. – Тесть говорил вкрадчиво, даже проникновенно. – Вас вправе отозвать лишь его величество, напомните об этом Военной коллегии и можете с чистой совестью оставаться на месте.

Капрас остался бы. С чистой, неимоверно чистой совестью, если б его посылали в Фельп, в Бордон, в Агарию, в Закат, но его вызывали защищать Паону; то есть не его, а слепленный им из ничего корпус. В том, что кипарские парни полягут на подступах к столице и им даже не скажут спасибо, маршал не сомневался, но спасать сползающихся в Кагету Каракисов?! Выходит, гнать кипарцев на убой, а самому убираться к превосходительному, которому маршал без солдат – что скорлупа без яичницы?

– Некоторые решения принять так трудно… – теперь лицо Каракиса-старшего стало благостным. – Я не военный, но даже я понимаю: выступать вам не завтра. Вы успеете посоветоваться с Создателем. Его высокопреосвященство будет рад дать вам совет, и кто знает, возможно, спасет вашу душу и вашу совесть.

– Корпус будет готов выступить не раньше, чем через две-три недели, – Серапиону важна не душа маршала Капраса, а корпус. Как и Хаммаилу, которого кардинал успел слишком рьяно поддержать. – Военная коллегия никогда не допускала небрежности с бумагами. Не сомневаюсь, рескрипт его императорского величества скоро будет. Во всяком случае, письменно уведомить кагетскую сторону о нашем уходе меня обязали. Мне следовало это сделать накануне выступления, однако на прямой вопрос я счел правильным прямо и ответить. Мы не можем остаться, когда враг нацелился на Паону. Так думаю не только я, но и мои офицеры.

– Вы истинный солдат империи, – одобрил казар. Антисса улыбнулась и разлила вино. Шурин откашлялся.

– Тогда наш долг выпить за здоровье его величества! – провозгласил он. – Да здравствует император!

Капрас с готовностью схватился за кубок. Он бы обязательно выпил, если б не слышал намеков Курподая и если б не заметил, как перед провозглашением тоста Хаммаил быстро переглянулся с женой. У кагетских платьев такие длинные, такие широкие рукава, а в здешних горах столько ядовитых растений! Пальцы маршала разжались, звякнуло, темно-красная жидкость залила персики и инжир, на мозаичном полу образовалась лужица. Хаммаил с непроницаемым лицом оттянул воротник, и Карло уверился, что не ошибся в своих подозрениях. Казар с Каракисами боялись, что, едва слух об уходе гайифцев дойдет до Лисенка, тот, дрянь такая, сразу же и прыгнет. Значит, корпус во что бы то ни стало нужно удержать, вот умники и додумались убрать командующего и перекупить полковников.

– Прошу прощения, – хрипло извинился Карло. – Похоже, мне не стоит сегодня пить.

– Вам не стоит волноваться, – шурин заговорщически подмигнул, – из-за пустяков. Говорят, пролить красное вино к рождению сына, а белое – дочери, но не все приметы сбываются. Скушайте персик.

Персиками тоже травят, а первая супруга Дивина, кажется, откушала земляники. Капрас выбрал фрукт порумяней и с поклоном вручил Антиссе, та как ни в чем не бывало запустила в мякоть желтоватые зубки. Слегка успокоившись, маршал взял инжирину; разговор продолжался, но стал совершенно пустым. Теперь Карло смущал узкий коридор, прорваться через который мог разве что разогнавшийся бык, да и то если б не застрял и не получил пулю в лоб. Яд, конечно, чище, однако те, кто ловил «шпионов Бааты», никуда не делись. Дорогие союзники «не успеют» спасти доблестного гайифского маршала от клинка супостата, но убийцу возьмут с поличным, после чего офицерам покойного только и останется, что мстить Лисенку и пересчитывать золото.

Антисса доела всученный ей Капрасом персик и взяла еще один. Утративший всякий интерес к беседе казар откровенно считал мух, шурин и тесть наперебой вспоминали Паону, Карло кое-как поддерживал разговор, пытаясь сообразить, что делать; без толку – в голову лезла лишь мысль о заложнике, увы, бесполезная – милая семейка пожертвует любым, хоть бы и самим Хаммаилом, ведь Антисса уже родила двоих сыновей. Стук двери заставил маршала вздрогнуть, однако это были не убийцы, а носитель полутарелки. Кагетского Карло не знал, так что казар мог приказать все, что угодно, но пока взлаивал и гоготал вошедший казарон. Каракисы вряд ли разбирали больше маршала, и тут в мешанине чужой речи проскочили «Панага» и… «Левентис». Это могло стать шансом, все равно другого не имелось. Капрас уверенно поднялся.

– К сожалению, – спокойно, очень спокойно сказал он, – я вынужден вас покинуть и вернуться к своим обязанностям. Теньент Левентис потревожил бы меня в резиденции вашего величества лишь при крайней необходимости.

Судя по казарской физиономии, он угадал. Агас был здесь и, видимо, с той самой «приличной охраной», на которой так настаивал Ламброс.

Глава 3

Нижняя Кагета

Талиг. Хексберг

400 год К. С. 14–23-й дни Летних Молний

1

Хаммаилов «Приют» давно скрылся из виду, а сердце Капраса все еще трепыхалось. Уже не от страха – от стыда за таковой. Карло давно перестал считать, сколько раз разминулся со смертью; он ценил жизнь, но к более чем вероятной встрече с пулей или ядром относился спокойно, только здесь было нечто иное, удивительно мерзкое!

Чувствуя под собой конскую спину, глядя на полудикие, усыпанные мелкими малиновыми розами кусты, вдыхая уже привычный аромат кагетских дорог – запах нагретой пыли, падали и цветов, маршал потихоньку приходил в себя. Пережитое, пусть и неохотно, съеживалось, становясь чем-то вроде ненароком проглоченного морского гада – студенистого, холодного и все еще живого. Капрас вообразил угодившую в его брюхо каракатицу и поморщился: он не понимал, как Каракисы решились на убийство командующего имперским корпусом, а они решились. Всем семейством.

Доказательств покушения, как и сомнений в своей правоте, у маршала не имелось, их заменяло жгучее желание немедленно убраться хоть к морискам, хоть к Леворукому.

– Что корпус? – через силу спросил Карло едущего рядом гвардейца. Тот с некоторым удивлением поднял брови.

– Мой маршал, как вы помните, батальоны из отдаленных замков начали движение к Гурпо. Полковник Ламброс уверен, что артиллерия будет полностью готова к маршу в должный срок. Полковник Николетис закончил с перековкой, офицеры разбираются с мелкими повседневными делами – попытки обмануть на поставках, пьянство и драка, местные женщины…

– Проклятье! – перебил Карло, поняв, что расписывается в собственной глупости: Агас покинул Гурпо всего парой часов позже спасенного и ничего нового знать не мог. – В башке какая-то мешанина… Хотите – верьте, хотите – нет, меня намеревались самое малое отравить.

На сей раз спутник удивляться не стал.

– Каракисы, – объяснил он. – Где они, жди любой пакости. Могу рассказать, чем эти господа знамениты в Паоне.

Это могло быть полезным, но Карло «засмотрелся» на причудливую, обвитую виноградом часовню, на крыше которой устроились трое грустных стервятников. Разговор оборвался. Левентис, вернее, его родичи по материнской линии, в имперской заварухе блюли собственный интерес, о котором Капрас слышать не желал. Узнать о войне двух змей – с немалой вероятностью оказаться либо с одной, либо с другой, а вернее всего в гробу. Карло не для того оставил гвардию и не для того двадцать лет не давал себя прикончить, чтобы лезть в политическую трясину, с него хватит кагетских свар, которые со счета не сбросить. Хаммаилу с Каракисами нужен корпус и не нужен его командующий, так что жди дальнейших сюрпризов. Сегодня его вытащил Агас, сославшись на какого-то казарона со срочным делом и, конечно же, соврав, но дальше лучше думать самому.

– Агас, – окликнул Капрас, когда Создателев приют и обсевшие его пташки остались позади, – что это за казарон, чем он знаменит и зачем я ему нужен?

– Мой маршал, боюсь, я не смогу выговорить имя, но полковник Ламброс гостя узнал. Этот дворянин живет на севере.

– Дворянин? – переспросил Карло, в очередной раз позабыв, что казароны дворяне и есть. – И что же ему нужно?

– Он желает говорить лишь с командующим. Я счел правильным доставить его к вам.

Какая услужливость! Казарон с севера желает говорить с маршалом, и его немедленно доставляют в казарский «Приют». В сопровождении пары готовых ко всему эскадронов… Окажись на месте гостя Пургат, он бы от подобного уважения воссиял. Сам ли Левентис додумался явиться за угодившим в ловушку начальством, действовал ли в сговоре с Ламбросом, но помощь подоспела вовремя.

– Теньент, – не удержался Карло, – а что было бы, не попадись вам с Ламбросом этот казарон?

– Не представляю, – пройдоха улыбнулся отцовской улыбкой, – но ведь он приехал, и он так настаивал…

– Хорошо, – окончательно развеселился командующий, – давайте его сюда.

Казарон был одет для долгой дороги, благообразен и уже немолод. Недлинные усы, темные сапоги, дорогое оружие. Так обычно выглядят состоятельные кагеты, подолгу живущие в империи. Капрас подсмотренным у Курподая жестом указал на место возле себя, и невольный сообщник ловко развернул своего гнедого, подстраиваясь к бывалому маршальскому полумориску.

– Я слушаю, – объявил Капрас, пообещав себе помочь этому человеку, если тот, конечно, не попросит ничего запредельного.

– Господин маршал, мое имя Маргуп-ло-Прампуша из рода Прагутхуди, но вам оно ничего не скажет. – Произношение казарона было довольно чистым, да и говорил он не по-кагетски тихо, спокойно и почти без акцента. – Мне бы следовало прибыть под серым флагом, однако казарон Хаммаил и его люди не из тех, кто уважает закон и обычаи. Вынужден просить у вас прощения за нарушение правил, оно проистекает из вынужденной осторожности, я же всецело полагаюсь на ваш здравый смысл и вашу добропорядочность. Разрешите вам сообщить, что я представляю его величество Баату Второго.

Объявись посланец Лисенка днем раньше, глаза маршала полезли б на лоб, но приключение в казарском Приюте выжало Карло досуха. Голова работала, а вот чувства кончились, даже удивление.

– Если вы – парламентер, вашей безопасности ничего не грозит. – Левентис не расслышит, остальные тем паче. – Чего хочет казарон Баата?

– Его величество велел вручить вам письмо и, если потребуется, дать необходимые разъяснения. – Кагет извлек из-за пазухи плоский футляр с бегущей лисой на крышке. – Открывается нажатием на правый глаз и кончик хвоста.

– Нажмите, – распорядился маршал, чувствуя на языке вкус Хаммаиловых сластей.

Посланец Лисенка или умело скрыл удивление, или воспринял осторожность гайифца как должное. Щелкнуло, и футляр честно явил свое нутро. На золотистом атласе белело послание, его Карло взял сам.

– «Маршал Капрас, не буду утомлять Вас присущей и нам, и вам витиеватостью, тем более что я не успел постичь всей ее глубины. Узнав о том, что происходит в Гайифской империи, я рискнул пойти на определенную откровенность, хоть не обладаю и десятой долей отваги моего покойного кузена Луллака. Я исхожу из того, что Вам беды Гайифы ближе интриг и желаний казарона Хаммаила. Если я в этом не ошибаюсь – а мне не отпущено и десятой доли проницательности и осторожности моего покойного отца, – я могу быть полезен Вам, а Вы – мне. Каждый из нас окажет услугу своему отечеству, Создатель же за то простит нам преступление данных не нами обетов, в плену которых мы находимся.

Я предлагаю встречу. Тот, в чьих руках это письмо, уполномочен обсудить с Вами, буде Вы согласитесь, место, время и меры безопасности, которые Вы, не имея никакого основания доверять мне, решите принять. Я же в свою очередь обязуюсь, выказывая честность своих намерений, пойти на больший риск, чем Вы.

Баата, волею Создателя второй этого имени владыка Кагеты».

Капрас зачем-то обернулся. Агас Левентис вовсю болтал с адъютантом, он вряд ли предполагал, что был правдив, как сам Эсперадор, – дело казарона, без дураков, оказалось важнейшим. Карло поправил шляпу, слегка пожевал губами и решился.

– Я готов выслушать то, что мне передано на словах.

2

Когда в раздираемом шквалами заливе гибла «Ноордкроне», Руппи Альмейду ненавидел. Позже ненависть к умному и расчетливому врагу отступила перед ненавистью к эйнрехтским подлецам, но удовольствия от встреч с альмиранте Фельсенбург все равно не испытывал. Да они и виделись лишь трижды… Два раза в прошлом году и теперь, по прибытии в Хексберг, когда Альмейда счел необходимым повидать бывшего адмирала цур зее и его еще более бывшего адъютанта. Огромный кэналлиец объявил, что не имеет обыкновения считать военнопленными тех, кто не захвачен в бою, после чего заговорил о Дриксен.

О состоянии дриксенского флота и портов четырехпалый знал как бы не лучше Руппи, что в очередной раз вызвало желание придушить регента и его дуру. Скрывать свои чувства наследник Фельсенбургов не стал, за что и получил от Олафа некое подобие выговора. Это был последний случай, когда Ледяной хоть чем-то напомнил себя прежнего, потом он раздобыл Эсператию, и началось…

Пока Руппи рисовал скелеты и шипел на кошку, исхитрившуюся удрать от Юхана и разыскать в чужом городе своих любимцев, Кальдмеер думал, и на пользу ему это, мягко говоря, не шло. Еще весной, узнав, что фрошер собрался говорить с наследником Фельсенбургов напрямую, минуя Олафа, означенный наследник не преминул бы взбрыкнуть, сейчас он почти обрадовался. Хватало и того, что Бешеный вместо лучшего адмирала кесарии пустил в дом какого-то монаха, причем далеко не «льва». Показать нынешнего Олафа еще и Альмейде было бы нестерпимо, но великан прислал за Рупертом. Руперт взял шляпу и пошел, не доложившись и не попрощавшись.

Моросивший почти неделю дождик иссяк, в небо вернулась летняя синева, и это, вопреки всему, радовало. Фельсенбург шагал вражеским городом в сопровождении чужого адъютанта и насвистывал. Со стороны это выглядело бравадой, но таковой отнюдь не являлось, просто менялся ветер, на крышах разворачивались флюгера, а где-то, за такими же, как в Метхенберг, домами плескалось и звало море. Руппи не сомневался, что они еще встретятся, и свято верил в затею Вальдеса – добраться до Бирюзовых земель, обойти их и плыть на восток, пока на горизонте не проступит неведомое или ополовиненные водяные бочки не потребуют возвращения. Для похода требовалось всего ничего – закончить войну и уцелеть, ну так они уцелеют! Сегодня это казалось само собой разумеющимся.

Веселье не покинуло лейтенанта даже при виде гороподобного Альмейды, а разгулявшееся воображение нарисовало, как некто подобных размеров поднимает за шкирку долговязого Фридриха и трясет, будто поганого кота. У самого Руппи для подобного силы не хватало, а хотелось…

– Вижу, вы не унываете. – Четырехпалый кивком указал на стул. – Садитесь. Пришли новости из Эйнрехта. В прошлый раз вы, говоря о столичных интригах, назвали герцога Марге хитрой сволочью и пронырой. Ваш адмирал был этим недоволен.

– Не этим.

Олафу не нравится, когда дриксенские мерзости становятся известны чужим. Руппи был бы с ним согласен, но Бешеный и без того знал Бермессера как облупленного, а дерущийся на востоке Арно, не таясь, рассуждал о талигойской дряни. Везде есть люди и мрази, скрывать это глупо, а выставлять мразь чем-то приличным лишь потому, что она «своя», глупо вдвойне.

– Неважно. – Адмирал притянул покалеченной рукой какую-то бумагу, но читать не стал. – Можете на меня кидаться, только Кальдмеер больше не похож на адмирала. Хотя, даже останься он прежним, сегодня мне нужен не моряк, а столичная птица, пусть и в чаячьих перьях.

– Я – моряк, – отрезал Руппи, – а Марге-унд-Бингауэр – проныра, сволочь и трус.

– Вы в самом деле моряк, – обрадовал Альмейда, – потому что в интригах вас обошли и дали увидеть лишь то, что хотели. Марге оказался отнюдь не трусом.

Руппи пожал плечами.

– Значит, это не тот Марге, только и всего. Его наследник иногда готов напасть на одного всего лишь вдвоем.

– Тогда чем вы объясните, что старший Марге оседлал вспыхнувший в Эйнрехте бунт и объявил себя вождем всех варитов?

– Представление. – От недогадливости главного талигойского адмирала Руппи опять развеселился. – Через пару дней великий Фридрих мятежников победит, они сдадутся, а добрая Гудрун всех простит и умолит Неистового пощадить заблудших. Регенту… тьфу ты, он больше не регент: после смерти кесаря и до съезда великих баронов страной правят Бруно, глава дома Штарквинд и мой отец… принцу Фридриху, чтобы надеть корону, нужны победы, а их нет, вот и пришлось устроить мятеж.

– В таком случае Фридриху следовало остаться в живых.

Руппи не понял, вот не понял – и всё. В окне что-то призывно блеснуло, раздался веселый звон, перед глазами вспыхнули знакомые ночные искры, но разум уже схватил разогнавшуюся радость под уздцы.

– Фридриха убили?!

– И принцессу Гудрун тоже. Я всю жизнь считал, что в Дриксене предпочитают вешать, однако этих двоих сперва посадили на колья, а потом заживо взорвали.

– Как… как…

Альмейда рассказал. Знал он не слишком много, но этого хватило – перед глазами встала библиотека в Фельсенбурге и белый, похожий на подушку живот. Кто-то придумал набить его порохом, кто-то это сделал. «Как пожелает мой кесарь…», «Умереть в один час…» Вот и сбылось, вот и умерла!

– Как они держались?

– Меня там не было.

– Фридрих орал, – твердо сказал Руппи, – а она молчала. Пока могла. Господин адмирал, Марге не мог не струсить, иначе это был бы не он!

– Видимо, у него не оставалось выхода.

– У Марге?! Чтоб не угодить на кол, он мог обещать весь мир и четырех кошек в придачу, но кто бы его слушал?!

– Я тоже так думаю. – Альмейда потер подбородок. – Обуздать пошедшую вразнос толпу, из которой добрая половина – солдаты и гвардейцы, шаркун и кляузник не сумеет. Значит, либо Марге вас дурачил годами, либо в Эйнрехте завелся оборотень.

– Туда ведьмы не идут… – Руппи брякнул то, что следовало держать при себе, но кэналлиец и не подумал расспрашивать. Конечно, он же командует Вальдесом, должен понимать… – Господин адмирал, я вам еще нужен? Мне… хотелось бы спуститься к морю.

– Море и не такое смоет, – кивнул гигант. – Здесь вы мне не нужны, но можете быть полезны в Придде. Смерть кесаря не меняла ничего, «свадьба» Фридриха меняет многое, по крайней мере для Бруно. Регенту Талига будет о чем вас расспросить, а дальше как карта ляжет. Возможно, вас попросят переговорить с фельдмаршалом лично. Мы заинтересованы в перемирии, но теперь оно понадобится и вам. Если Дриксен не пойдет за Марге, вестимо.

Что сделает бабушка, узнав про несчастную лосиху? Бабушка, Бруно, Штарквинды, Бах-унд-Отумы? Какое же счастье, что мастер Мартин успел уехать… «Успел»?! А ведь это ты велел старику уезжать и напрочь об этом забыл. Не вспомнил даже в разговоре с отцом Луцианом, хотя адрианианец спрашивал едва ли не напрямую. Было, было в Эйнрехте нечто, из-за чего ведьма повернула, Марге расхрабрился, а гвардейцы с горожанами сорвались со всех якорей.

Руперт фок Фельсенбург посмотрел в черные сощуренные глаза.

– Я готов выехать утром. Дриксен перемирие требуется не меньше, чем Талигу. Если нужно, я напишу своей бабушке, герцогине фок Штарквинд, и принцу Бруно. Не представляю, что сейчас происходит в Эйнрехте, но адмирал Вальдес может что-то понять. Он…

– Он знает лишь одно, – махнул ручищей альмиранте. – Ведьмы плачут все чаще и тянут в море. Кого из ваших людей желаете взять с собой?

Никого не желает, но при встрече с Бруно наследнику Фельсенбургов понадобится камердинер, телохранитель, врач, секретарь, духовник, да хоть кто-то, лишь бы дрикс. Лучше всех подходит Лёффер, но ему в седло пока рано. Канмахер может пригодиться Олафу, абордажники слишком простодушны, остается папаша Симон… А что? Рану палач перевяжет, колесо починит, болтать лишнего не станет.

– Со мной поедет человек, который ухаживал за лейтенантом Лёффером. – Смерть на плахе, даже на виселице – и та чище расправы на площади! – Господин адмирал, что бы вы подумали, если б такое случилось не в Эйнрехте, а у вас?

Альмейда поднялся, почти загородив окно.

– Я родился в Алвасете. У нас такого не будет никогда.

3

Лисенок рисковал куда сильнее, но волновался отчего-то Капрас. Проклятая политика стремительно подминала маршала под себя, просто воевать не получалось, а ведь в приличные времена армии водили одни, а цель им указывали другие. Они и сейчас пытались, только уж больно много желающих пришлось на одного командующего отнюдь не лучшим корпусом – как ни вертись, всего не исполнить.

Карло про себя помянул «указчиков» злым тихим словом и привстал в стременах, оглядывая дорогу, хотя выказывать нетерпение вообще-то не следовало. Будущую встречу обставили как инспекцию возвращающихся в Гурпо войск, и вести себя надо было соответственно – маршал и вел. Принимал рапорты, проезжал вдоль марширующей колонны, проводя коротенький смотр, и оставлял продолжавший движение батальон за спиной. Если в эскадроне сопровождения и был кто-то купленный Каракисами, он не видел ничего необычного, насторожить возможного подсыла мог лишь сам маршал. Капрас это понимал – и все же, чем ближе была деревня с очередным непроизносимым названием, тем больше хотелось перейти хотя бы на рысь.

– Агас, – окликнул Карло втянутого в заговор гвардейца, – вы меня не осуждаете?

– Нет, – сын старого приятеля не колебался. – Вы не присягали ни Хаммаилу, ни Каракисам, а убираться отсюда нужно.

Довод был и сильным, и слабым, вопрос – с какой стороны посмотреть. Других оправданий, впрочем, не имелось, разве что увертки.

Третий по счету батальон скрылся за поворотом, поднятая башмаками пыль понемногу оседала, впереди, разрывая желтизну полей, зазеленели сады. Значит, уже скоро…

Люди Бааты появились вовремя, группа всадников – по виду казарон из небогатых и при нем с полдюжины то ли родичей, то ли охранников – неспешно трусила навстречу. Путники и путники, в одиночку сейчас нищий и тот никуда не отправится. Вспомнив, что нужно кивнуть Агасу, маршал придержал лошадь и понял: он таки волнуется. Сговоры за спиной командования Карло всю жизнь почитал свинством, а будучи полковником, и вовсе отказался сесть за один стол с неким почтенным землевладельцем, сколотившим состояние за счет оговоренного опоздания вверенных ему частей. Теперь кто-нибудь молодой и честный, чего доброго, сочтет продажной шкурой уже Капраса. И зря, потому что брать деньги, если их предложат, гайифец не собирался. По крайней мере, брать для себя.

– Мой маршал, – громко доложил вернувшийся в сопровождении пары кавалеристов Левентис, – мы их расспросили. Паломники.

– Паломники? – столь же громко переспросил Карло.

– Да, – подтвердил гвардеец. – Неподалеку есть место, якобы дарующее удачу в пути. Там когда-то построили часовню…

– Удача в пути и нам не повредит, – продолжил мистерию Капрас, – а лошадям не повредит водопой, до следующего ручья ехать и ехать. Заодно и Гапзиса дождемся, не хочу забираться слишком далеко на север. Командуйте привал. Левентис, вы и еще четверо… шестеро, за мной.

Проезжая петляющей среди каких-то злаков тропой, маршал удивлялся самому себе. Недавнее покушение настраивало на подозрительный лад, но Лисенка Капрас не боялся совершенно, и отнюдь не из-за эскадрона, который, случись что, был бы на месте в считаные минуты.

– Вы не помните, как называют сумасшедших, боящихся оказаться запертыми в четырех стенах?

Агас не помнил, гвардейцы такой ерундой головы не забивают. Карло оглянулся, и «небогатый казарон» выслал жеребца вперед, присоединяясь к «случайному попутчику».

– Чем знаменита эта часовня? – полюбопытствовал гайифец, зная, что парни Левентиса сейчас перемешиваются с кагетами.

– Она построена у родника, где святая Этери молилась о тех, кто в пути. – Проводник владел гайи не хуже Курподая и первого парламентера Бааты. – Так говорят клирики, но женщины уверены в другом. Тут ждала своего царя его синеглазая возлюбленная, а когда она ушла, памятью ее любви остались цветы. Ветер разнес их семена по всей Кагете, но первые расцвели на этих берегах. Смотрите.

Ложбина, по которой тек ручей, радовала глаз той слегка лиловатой синевой, что случается лишь в небесных полях, да и то не каждый день. Купол одинокой часовни тоже был синим, однако лучше б красильщики выбрали другой цвет, этот, может, где и выглядел бы неплохо, но здесь отдавал фальшью, а золотые аляповатые звезды вызывали желание либо отвернуться, либо взобраться наверх и замазать блестящую пошлость.

– Женщины приходят к синеглазой просить себе мужчину, – обрадовал кагет, – но они молятся на рассвете, а днем сюда заезжают те, чья дорога далека.

– Странно, – удивился Капрас, понимая, что увезет с собой хотя бы один цветок, – обычно святые помогают в чем-то одном. Кто-то лечит, кто-то воюет, кто-то торгует…

– Синеглазая ждала того, кто был в дороге, и она любила. Ваш офицер хочет вам что-то сказать.

– Внутри пусто, – заверил Агас, – клянусь Создателем. Смотрите…

Из рощи на ближайшем холме выехали шестеро, однако к часовне свернул лишь один, неприметно одетый, стройный, на изящной светло-серой лошади. Казарон и гвардеец молчали, то ли из осторожности, то ли из очевидности, и Капрас тронул коня. Поставить свечку местной святой. Посмотреть в глаза врагу Хаммаила.

4

Супруг Антиссы изо всех сил старался выглядеть кагетом и казаром, Баата – нет, но отчего-то казался и тем, и другим. Очень молодой и очень красивый, он держался приветливо и скромно, однако запустить в него сапогом было бы непросто даже Пургату.

– Господин маршал, – сын знаменитого Адгемара в знак приветствия наклонил голову, – я благодарен вам за то, что вы при вашей занятости сочли возможным приехать.

– Это ничего не значит.

– Я бы так не сказал. Если бы вы испытывали к казарону Хаммаилу уважение и симпатию, вы оставили бы мое приглашение без внимания.

– В отличие от вас, я ничем не рискую.

– Разве? – Казар слегка поднял брови. – Мне казалось, что вы, самое малое, рискнули временем, которого становится все меньше. Что до меня, то мне требовалось вас увидеть, прежде чем прийти к окончательному решению. Я должен стать хозяином всей Кагеты и стану им, но, как вы могли убедиться, я не слишком люблю воевать.

– Разве? А что в таком случае делают ваши бириссцы в Нижней Кагете?

– Напоминают обо мне, моих родственниках и союзниках. Не желаете присесть?

Баата улыбнулся и первым опустился на стоящую у родника скамью, Карло устроился рядом. Место располагало к неторопливой беседе, но позволить себе таковую маршал не мог.

– Напоминание выходит слишком кровавым.

– Не думаю, что все набеги и изрубленные казароны, о которых кричит Хаммаил, дело рук моих «барсов». – Баата сверкнул мальчишеской улыбкой. – Однако ничего не имею против того, чтобы так думали другие.

– Я не из их числа, – с удовольствием признался Капрас, – и я в самом деле тороплюсь.

– Мне следовало бы поблагодарить морисков, – заговорил вроде бы о другом кагет, – но я предпочитаю передать им свою признательность через их талигойского родича. Император Дивин совершил ошибку, судя о Зегине по островным шадам и нуху.

– Я не готов обсуждать его величество. Чего вы хотите?

– Чтобы вы без осложнений покинули Кагету. Гайифские батальоны возвращаются в Гурпо, нетрудно догадаться, что корпус отзывают, и приказ об этом либо уже получен, либо ожидается со дня на день. Хаммаил постарается вас задержать, ведь уход гайифских союзников для него – смерть. Не буду лгать, я намерен убить этого человека и истребить его семью.

Капрас решил не отвечать. Убийства женщин и детей ему не нравились, но в политике без подобного не обойтись, и не гайифцам читать проповеди соседям. Скоропостижные смерти в императорском семействе и высших паонских кругах случались куда чаще казней. Так было удобней и приличней, но все всё прекрасно понимали.

– Благодарю вас, – оценил молчание Лисенок. – Надеюсь, вы осознаете, что Хаммаил попробует удержать вас любой ценой, а не вас, так корпус. Я советовал бы вам по эту сторону границы есть только гайифскую пищу и пить воду, набранную достойными доверия слугами в реке или ручье, но не в колодце. Существует порочное мнение, согласно которому наследники сговорчивей своих предшественников.

– Меня не убьют, – отрезал Карло.

– Отрадно слышать. В таком случае вас станут задерживать иначе. Может начаться падеж лошадей, рухнуть мост, взорваться порох. Кроме того, на дорогах – а вам придется идти через горы – на вас могут напасть пресловутые «убийцы казаронов». Вам придется либо пробиваться, теряя людей и ставя под угрозу обозы, либо возвращаться, и тут вас попробуют отправить на войну со мной.

– Вы хотите сказать, что мешать нам будут не ваши люди?

– Я хочу сказать, что в Гайифу есть удобная и безопасная дорога. Я не только пропущу вас, но и позабочусь о том, чтобы ваши фуражиры получали все, что потребуется. Да, вы выйдете к границе несколько дальше от Паоны, однако имперские дороги это искупят, к тому же вашим солдатам будет приятно увидеть родные места.

Согласиться, причем немедленно, Карло мешала лишь гордость и… Курподай, привозивший вино, дававший советы, благодаривший за любую помощь. Потерять по милости Адгемара братьев, причем любимых, вколотить кучу средств и сил в оборону своих замков и оказаться между смертельным врагом и мерзким союзником, ко всему еще и ненадежным…

– Я не слишком давно в казарии, – Капрас обвел глазами широкие для холмистой Кагеты поля, часовня с ее пятнистым от звезд куполом, к счастью, торчала за спиной. – Тем не менее у меня здесь успели появиться хорошие знакомые. Они не из числа ваших сторонников, и я за них беспокоюсь.

– Мне мешает лишь Хаммаил и те, кому мешаю я. – Баата тоже любовался пейзажем. Так любуются домом пока еще живого деда, прикидывая, где ставить новую голубятню. – Если ваши знакомые не станут желать мне зла и отвернутся от Хаммаила, я не буду делать различия меж ними и казаронами Верхней Кагеты. Когда вас ждать у поворота на Хисранду? Это не праздное любопытство, возчики должны успеть подвезти фураж.

– Мы еще не договорились.

– Разве? А мне показалось… Да, я хотел бы напомнить не только вам, но и вашим офицерам, что в нашей семье всегда по достоинству ценили гайифских военных. Я искренне надеюсь, что вы остановите морисков, ибо у меня нет желания видеть их своими соседями, хоть я и состою в союзе с герцогом Алва.

– Вы их не увидите.

– Очень рад. Тем не менее, господин маршал, если кто-то из ваших подчиненных по тем или иным причинам решит предложить свои услуги казарии, я сделаю все, чтобы он не пожалел о своем решении.

– Хорошо, – заверил Карло, благо это ни к чему не обязывало, – я сообщу о вашем предложении своим офицерам, когда мы выйдем на границу империи. Не могу не поблагодарить вас за щедрое предложение, однако мои интенданты обеспечили корпус всем необходимым.

– Что ж, я в очередной раз восхищен гайифской военной школой, но тем труднее мне перейти к просьбе. Вы знаете, что недавние события лишили меня не только отца, но и почти всех родных. Именно семейный долг во многом и вынудил меня преодолеть природную, скажем так, осторожность и искать с вами личной встречи. Речь идет о моей младшей сестре.

– Но ведь она в… – Назвать созданную Вороном дрянь королевством язык не поворачивался, но Карло его все же повернул: – В Бакрии.

– О нет… Мой покойный отец был не только хорош собой, но и страстен. Он поручал рожденных вне брака детей доверенным людям с тем, чтобы со временем устроить их будущее. К несчастью, судьба ополчилась на наш род, и этот долг теперь мой.

Я знал, что у меня где-то есть единокровные сестры… Одна исчезла, когда ей было пять лет, вторая – вскоре после своего рождения, стоившего матери жизни. Ревность, женская ревность, страшна и беспощадна. Новая возлюбленная отца похитила его дочерей, поиски были долгими и, казалось, безнадежными. Судьба послала мне благую весть лишь сейчас. В замке Гурпо живет девушка Гирени, ее считают безродной сиротой, но очень возможно, что это не так.

– Гирени?! – Капрас понял, что трясет головой, и заставил себя прекратить. – Не может быть!

– Создатель велик… Нашлись свидетели. Чтобы убедиться окончательно, нужно проверить, соответствуют ли тайные приметы. У моей сестры были родинки. Одна общая для всех детей нашего отца… – Баата резко поднял волосы и наклонил голову. Стала видна шея и… знакомое до одури красноватое пятнышко. – И еще две.

– Хорошо, – выдавил из себя Карло, – я расспрошу… служанок…

– Возьмите. – Баата уже держал в руке два письма. – На первом листе записаны приметы моей сестры. На втором, если это она, мое письмо к ней. Я признаю родную кровь и наделяю девушку достойным приданым.

Лисенок врал, он просто обязан был врать, но подобную ложь не разоблачить. Гирени из рабыни становится сестрой казара, ее не продадут, не убьют, не станут бить. Баата позаботится о любовнице маршала, если маршал уведет корпус домой, а дорога через Кипару и впрямь во всех отношениях лучше. Ну а Хаммаил с Антиссой… Тот, кто подсыпает союзнику отраву, не вправе ждать верности. Пусть делают что хотят – бегут, дерутся, сдаются, Карло Капраса это больше не касается.

– Как я передам вам новости о Гирени или ее саму, если вы не ошиблись?

– Самым удобным будет, если вы ее поручите уже известным вам паломникам. Это надежные люди. Очень надежные.

– Хорошо. – Капрас поднялся первым. – Я отвечу через них.

– Я буду ждать, – заверил казар, – и надеяться на лучшее.

Глава 4

Талиг. льт-Вельдер

Тарма

Западная Придда

400 год К. С. 10–12-й дни Осенних Скал

1

Названный Чарльзом… Капитан Давенпорт уехал, и Мэллит испытала облегчение: девушка не представляла, о чем говорить с мужчиной, чье тело полно жизненных сил, а разум уныл, как у познавшего не мудрость, но немощь старца. Прощание вышло пустым и тяжелым, талигоец не знал, что сказать, гоганни – что ответить. Наконец всадники в кожаных, спасающих от ливня плащах ступили на мост, и больше Озерный замок не тревожил никто. Осень и дождь наполняли сердце печалью, и она растворяла горе, как вода – соль. Башни кутались в седые струи, будто ложно верующие – в траурные плащи, водостоки изрыгали пенистые речки, те искали дорогу к озеру, что с каждым днем подступало все ближе. Роскошной это не нравилось, и Мэллит решилась спросить, готовы ли лодки.

– Нечего бояться, – успокаивала старшая над служанками. – И это пока ерунда… Вот в тот год, когда хозяин привез хозяйку, вода аж в первых дворах стояла, пришлось доставать подвесные мостки.

– Только бы бурь не было, – качал лишенной волос головой надзирающий за кухнями. – Стены сложены на совесть, не размоет, а вот ветер…

Мэллит слушала о прежних ненастьях, и ей казалось, что серая осень пришла навсегда. Серым было все, кроме огня и цветов, которые присылала первородная Ирэна. Она по-прежнему ходила в свой сад, гоганни видела, как опасная возвращается, сбрасывает на руки прислужницы блестящий от воды плащ и, укрыв лицо в мокрых хризантемах, садится в кресло, ожидая, когда ее ноги освободят от испачканных башмаков. Потом хозяйка откладывала букет, выпивала поднесенное ей горячее питье и уходила к себе, а Мэллит отправлялась в отведенные им с роскошной покои. Здесь было тепло и горели свечи, но девушка знала – тяжелые шторы прячут дождь, которому нет конца.

Врач, высокий и достойный, велел нареченной Юлианой много лежать, и та лежала, вспоминая счастье и беду. Она не плакала, это делала осень, что была рядом. Не отходившая от роскошной Мэллит слушала о былом и ничего не могла изменить, даже вынести неприятные цветы – осиротевшей нравился горький аромат и яркие лепестки. В сердце девушки поселился страх за мать и дитя, но добрая не верила в злое.

– Глупости! – сердилась она. – Ирэна не из счастливых, что да, то да. Овдоветь, оставшись бездетной, о таком и подумать страшно! Только она – милая девочка, а ее брат нас всех выручил. Курт обязательно представил бы полковника Придда к ордену, и я об этом написала Савиньяку. Конечно, лучше бы мне рожать дома, но нам с тобой нужно быть здесь, когда Талиг отдаст Курту последние почести. Жаль, не будет командора Горной марки, но лучше никто, чем фок Варзов. Это он пустил «гусей» в Марагону, а ведь его считали хорошим полководцем. Подумать только, Курт осуждал наших земляков за нарушение субординации! Да Райнштайнер должен был требовать не решительных действий, а смены командующего. Ну что ты так смотришь?

– Эти йернские шары некрасивы, – пыталась настоять на своем Мэллит. – Лучше их унести.

– Пусть будут, – не согласилась нареченная Юлианой. – Ирэна понимает в садах, хотя все засадить цветами и травой – глупость. Сад прежде всего должен кормить! И утку здесь запекать не умеют, выходят какие-то опилки, а мне что-то хочется утки! Мелхен, ты должна им помочь, и не откладывай, сходи прямо сейчас.

– Но я могу понадобиться…

Страницы: «« 12345678 »»

Читать бесплатно другие книги:

Митч Элбом (р. 1958) – известный американский писатель, журналист, сценарист, драматург, радио- и те...
1951 годНа берегу реки стоит покрытый мхом дуб, Древо Желаний, что издавна хранит чужие секреты. По ...
Мрачная судьба была уготована этому ребенку. Только родившись, третий сын короля должен был умереть....
Ноэль – чертовски хороший декоратор. К нему записываются в очередь, чтобы тот оформил их рождественс...
Скандальная театральная постановка заканчивается смертью главного персонажа. Пока идут репетиции, ст...
Прикосновение к тайне отравляет, оно заражает вас вирусом поиска ответов. Обычный земной человек - и...