Сандор / Ида Кадефорс Сара

– Бедная я. Моя голова… – Она сморщилась, посмотрела на Иду и улыбнулась.

– Доченька, ты поела? Надо есть. А ты разве не?.. Сегодня же не выходной? Тебе в школу не идти?

У Иды комок к горлу подкатил. Эта жалкая попытка поступить «как мама» бесконечно растрогала Иду, и та нежно погладила маму по щеке, как будто это она была мамой, а мама – ее больным ребенком.

– Сейчас пойду, – Ида обняла ее, вдохнула мамин запах. Отвращения она больше не чувствовала – просто хотела попрощаться перед уходом.

Мама рассеянно обняла ее в ответ.

– Ясно… Ты аккуратнее. Пока, солнышко.

Ида постояла еще немного, а мама отвернулась. Опять лицом к стене. Вот черт!

– Может, займешься чем-нибудь сегодня? Хотя бы выйдешь воздухом подышать? – Она услышала, как вымученно это прозвучало, и едва не заплакала.

В ответ мама лишь тихо пробормотала что-то, но не «обязательно, так и сделаю», а скорее нечто противоположное. Ида сглотнула, поморгала, чтобы слезы не потекли по щекам, и, покинув тошнотную комнату, отправилась в школу. Шлак, а не жизнь!

– Ты глянь – спать можно стоя! – сказал Тоббе, уткнувшись в книгу. Сандор, уже с рюкзаком за плечами, стоял на пороге и смотрел на часы. Ну всё, теперь они точно опоздают.

– Мы сейчас не успеем.

Тоббе по-прежнему пялился в книгу.

– Спят и вроде как привязанные. Глянь!

Он возбужденно сопел. Пахло от него потом. Как всегда. Может, сказать ему? Но как начать? «Кстати»? Или наоборот – «я тут давно хочу тебе сказать»? Не проканает. Ему, скорее всего, будет до лампочки. «От меня плохо пахнет? Ясно. И чего?»

Тоббе не унимался.

– Это потому, что в космосе нет ни верха, ни низа.

Сандор раздраженно фыркнул, но тут же оборвал себя. Тоббе так общается, и почему бы не пойти ему навстречу. Уж Сандору-то следует понимать, каково это, когда тебя не воспринимают всерьез. Он заглянул в книгу.

– Ух ты!

Тоббе весь светился от признательности.

– Вот так они на МКС, этой новой станции, и спят. Круть, да?!

– М-м-м.

– И раньше, на «Мире», тоже так было.

– Вон оно чего…

– Ты прикинь, а? Спать стоя!

Нет уж, хватит. Сандор посмотрел на часы и делано ужаснулся.

– Ой! Давай быстрее!

– Я туда полечу, клянусь!

– Да, пора бы. Уже без двадцати.

– Жить на такой станции… Грузовые корабли привозят им воду, еду, книги – вообще всё, что нужно.

– Удобно.

И то верно.

– Ты прикинь, а? Сиди себе и целыми днями ставь научные эксперименты. Прямо как специально для меня работа.

– А я буду на большой сцене танцевать. Мне это больше нравится.

Сандор ждал, что на это скажет Тоббе, но тот и бровью не повел, а всё пялился в книгу.

– Вроде как возникает такое чувство, как будто…

– Тоббе, я пошел!

На хрена он вообще изображает тут доброго приятеля, если Тоббе в ответ даже напрягаться не собирается? Он вообще знает, куда Сандор ездит четыре раза в неделю? И понимает, что они разные, как ночь и день? И понимает ли, почему они сдружились?

– Иду.

Наконец-то. Они миновали спальню родителей Тоббе. Папа, сидевший в одних трусах на кровати, поднял руку.

– Привет!

– Здравствуйте, – ответил Сандор и поспешил в прихожую.

– Пока, пап! – беззаботно крикнул Тоббе.

Она нетерпеливо топталась возле лифта. На часах было без десяти. У соседей открылась дверь. О нет, только не сегодня! Ну разумеется, это была Ванья, и она тоже опаздывала. Во всём своем великолепии Ванья выплыла на площадку. На плече болтается черный рюкзак, челка закрывает пол-лица. До омерзения идеальная прическа – волосы только что вымытые и незавитые. Каждый волосок на своем месте, ни один не торчит, хоть обыщись. Так и тянет взять ножницы и обрезать эту гладкую блестящую занавеску, одним движением уничтожив саму сущность этой дуры.

Ванья заперла дверь. Господи, сделай так, чтобы лифт приехал, пока она не заметила Иду! Но нет. Обернулась. Как всегда, они даже не кивнули друг другу.

Стояли молча, на безопасном расстоянии друг от друга. Ванья с ног до головы оглядела соседку. Ида же пыталась казаться непринужденной. И знала, что у нее это получается.

Ну же! Лифт пришел через сто лет. Ида открыла дверь. Ванья быстро проскользнула внутрь вперед Иды. Вот зараза!

Ванья, не отрываясь, смотрела Иде на ноги, всем своим видом излучая почти болезненную неприязнь. Ида отвечала ей безудержной ненавистью – ничего не могла с собой поделать.

– Ты уверена, что расчесалась именно сто раз?

Ванья явно растерялась.

– А то, может, схалтурила, – продолжала Ида, – всего-то девяносто восемь раз расческой махнула…

Ванья скривилась и отбросила челку в сторону. Отвратная челка! И сама Ванья такая же, прямая и угловатая.

– На улице плюс два, а ты в капроновых колготках? – Ее взгляд вновь переполз на ноги Иды.

Глаза как ледышки. И холодная, словно про себя, улыбочка. Лифт остановился.

Ванья толкнула дверь и, гордо вскинув голову, вышла.

– Смотри придатки не застуди.

Оставался всего один урок. А ведь еще утром казалось, что впереди целая вечность, что этот день никогда не закончится и Сандор навсегда останется в школе, пленник вселенной исписанных шкафов, плевков и сломанных унитазов. Здесь он умрет, не успев вырасти и ничего не достигнув. Он вспомнил фильм, который как-то принес Арон и в котором все дни были одинаковые. Арона прямо трясло от смеха, а на Сандора фильм навел тоску. Всё было почти как в его жизни: дни похожи один на другой и одинаково бестолковые. Ничего нового.

Последний урок. Вокруг Сандора выросла звуконепроницаемая стена: он слышит, но не слушает. Остальные сбились в группки, громко беседовали и размахивали руками. Только он и еще пара человек сидели за партами и ждали, когда начнется урок. Аманда устало улыбнулась ему, демонстративно вздохнув. Они с Ширин отличницы. С ними Сандор неплохо ладил.

В класс вошла Берит Валлгрен, прямая и подтянутая, быстро кивнула сидевшим. Следом за ней появился какой-то высокий светловолосый тип лет двадцати с чем-то. Внимательным взглядом он окинул класс, и некоторые из присутствующих умолкли.

Берит откашлялась и шикнула:

– Ну, по местам!

Большинство, хоть и неохотно, послушались.

– Сегодня у нас гость из ССР, – объявила она.

Сердце заколотилось быстрее.

– Кто-нибудь слышал про ССР?

Большинство недоверчиво выжидали. Кто-то продолжал болтать.

– Совсем ничего? Союз сексуального равенства, – громко и четко выговорила она, – неужели не слышали о таком?

Слово «сексуального» подействовало – повисла тишина.

Мужчина представился. Звали его Кент, и ему было двадцать восемь лет. О чём пойдет речь, почти никто не понял, разве что до них дошло, что связано это с сексом.

Кент улыбнулся. Он рассказал, что работает организатором досуга в Гётеборге, но, кроме того, проводит беседы с учениками старших классов. Класс затаил дыхание. Сандор почти слышал их мысли. «Так о чём речь-то пойдет? О сексе?» Кент радостно улыбнулся, словно тоже услышал этот вопрос.

– О том, каково это – быть гомосексуалом.

Класс во все глаза смотрел на гостя. Один Тоббе рассеянно и совершенно равнодушно уставился в окно.

Сандор опустил глаза. Он знал, что некоторые переглядываются и гримасничают. Самые мерзкие – Бабак, Валле и еще одна троица. Под кем-то скрипнул стул, еще кто-то зашушукался. Что еще происходит в классе, Сандор не знал. Он уставился в столешницу, чувствуя, как тело под майкой горит. Краснота медленно поднималась вверх по шее, расползалась по лицу и щекам, а изменить это Сандор не в силах. Господи. Лишь бы никто не заметил!

Кент словно вообще ничего не заметил, а может, ему было плевать. Как ни в чём не бывало он рассказывал и объяснял, каково это – быть геем, говорил, что многие в их возрасте размышляют о своей сексуальности. Когда ему было пятнадцать-шестнадцать, он до смерти боялся самого себя и своих так называемых особенностей, но на самом деле гомосексуальность – совершенно естественная вещь, такая же, как и гетеросексуальность, любовь от пола не зависит. До сознания Сандора добирались лишь отдельные фразы.