Джек Ричер: Цена ее жизни Чайлд Ли

Глава 9

Ричер тихо лежал на грязной соломе на полу коровника. Он не спал, однако его тело полностью отключилось, так что эффект был тот же самый. Все мышцы расслабились, дыхание стало ровным и медленным. Глаза были закрыты, потому что в кромешной темноте все равно смотреть было не на что. Однако мозг его бодрствовал. Не перебирал лихорадочно мысли, а напряженно работал, с той полной сосредоточенностью, какая бывает только ночью, когда ничто не отвлекает.

Ричер занимался сразу двумя делами. Во-первых, он вел отсчет времени. Прошло уже почти два часа с тех пор, как он в последний раз сверялся с часами, но Ричер знал время с точностью до двадцати секунд. Это умение родилось давно, за долгие ночи без сна во время службы в армии. Когда чего-то ждешь, тело закрывается, словно домик на морском курорте на зимний период, а рассудок сосредоточивается на ровном счете проходящих секунд. Жизненные процессы словно приостанавливаются. Это позволяет сберечь энергию, а ответственность за работу сердца передается от погруженного в сон мозга каким-то внутренним часам. Вместо мыслей остается бескрайняя черная пустота. Но это позволяет оставаться бодрствующим, готовым к тому делу, которое ждешь. И этоозначает, что ты всегда знаешь, который сейчас час.

Во-вторых, Ричер осуществлял в уме нехитрые арифметические вычисления. Перемножал многозначные числа. Ему ровно тридцать семь лет и восемь месяцев, с точностью до дня. Тридцать семь умножить на триста шестьдесят пять будет тринадцать тысяч пятьсот пять. Плюс двенадцать дней на двенадцать високосных лет, итого получится тринадцать тысяч пятьсот семнадцать. И еще восемь месяцев начиная с его дня рождения в октябре до сегодняшнего дня в июне – двести сорок три дня. Всего тринадцать тысяч семьсот шестьдесят дней, тринадцать тысяч семьсот шестьдесят ночей. Ричер пытался определить место данной конкретной ночи в этой бесконечной веренице. Исходя из того, насколько она плохая.

И он вынужден был признать, что, хотя это не лучшая ночь в его жизни, ей далеко до худшей. Очень далеко. Из первых четырех лет у него в памяти ничего не сохранилось. То есть оставалось около двенадцати тысяч трехсот ночей. Так вот, данная конкретная ночь попадала куда-то в верхнюю треть. Особо не напрягаясь, Ричер мог вспомнить тысячи ночей, гораздо более плохих, чем эта. Сегодня ему было тепло и уютно, он не был ранен, непосредственно в данный момент ему ничего не угрожало, и его накормили. Не слишком хорошо, но Ричер был склонен думать, что объяснялось это скорее отсутствием кулинарных навыков, чем стремлением причинить боль. Так что в физическом отношении ему было не на что жаловаться.

Правда, рассудок подсказывал другое. Ричер оказался в вакууме, таком же непроницаемом, как и темнота в коровнике. Вся проблема заключалась в полном отсутствии информации. Ричер был не из тех, кто автоматически чувствует себя неуютно из-за отсутствия информации. Сын офицера морской пехоты, он с самого рождения жил неразрывно с армией. Поэтому непредсказуемость и неопределенность были ему хорошо знакомы. Однако сегодня недостающих элементов было слишком много.

Ричер не имел понятия, где он находится. Случайно или преднамеренно, трое похитителей ничем не выдали того, куда они направляются. Поэтому Ричер чувствовал себя заблудившимся. Одна из проблем состояла в том, что из тринадцати тысяч семисот шестидесяти дней своей жизни он меньше пятой части провел на территории Соединенных Штатов. Такой же американец, как и президент, Ричер большую часть жизни находился на военных базах, раскиданных по всему земному шару. В результате он знал свою родину приблизительно так же, как ее знает семилетний ребенок. Поэтому Ричер не мог расшифровывать тонкие нюансы, ощущения и запахи Америки, как ему этого хотелось бы. Вполне вероятно, кто-нибудь другой сумел бы распознать невидимые контуры невидимого ландшафта, привкус воздуха или температуру ночи и сказать: «Сейчас я нахожусь в том или ином штате». Вероятно, кто-нибудь мог так сделать. Но только не Ричер. И в этом была главная проблема.

Вдобавок он не имел понятия, кто похитители, чем они занимаются и что замыслили. Ричер внимательно наблюдал за ними при каждой возможности. Но прийти к каким-нибудь заключениям было очень трудно. Свидетельства были противоречивыми. Похитителей трое, относительно молодые, лет тридцать – тридцать пять, обученные, подготовленные совместно действовать с определенной степенью эффективности. Выучка почти военная, но не совсем. И вообще ни к какому официальному ведомству они отношения не имеют. Весь их внешний вид вопит: любители.

Все в них было слишком аккуратным. У всех троих новая одежда из поплина, купленная в универмаге. Все трое недавно подстриглись. Оружие только что из ящиков. «Глоки» абсолютно новые. Ружье тоже новое, еще хранит заводскую смазку. Следовательно, это не профессионалы. Потому что профессионалы занимаются своей работой каждый день. Спецназ, ЦРУ, ФБР, полиция – это их ремесло. Они носят рабочую одежду. Оружие выдано им еще в прошлом, а то и в позапрошлом году; это проверенное, надежное оружие, поцарапанное, потертое, рабочее. Если наугад выхватить трех профессионалов, у одного на рубашке окажутся следы от вчерашней пиццы, другой утром не успел побриться, третий носит ужасные старые брюки, над которыми у него за спиной смеются все коллеги. Возможно, попадется и новый костюм, новый пистолет, новые ботинки, но вероятность одновременно увидеть на трех профессионалах все новое настолько мала, что ее можно сбросить со счетов.

Кроме того, похитителей выдавало их поведение. Уверенные, но нервные, напряженные, грубые, жесткие. Прошедшие определенную подготовку, но не имеющие опыта. Не применявшие полученные знания на практике. Теорию они усвоили достаточно хорошо, что позволило им избежать серьезных ошибок, но до автоматизма профессионалов им было далеко. Следовательно, эта троица – любители. И они похитили молодого агента ФБР. Почему? Чем мог кому-то помешать молодой агент ФБР? Ричер не имел понятия. А сам агент ФБР ничего не говорил. Еще одна загадка. Но не самая большая. Самая большая загадка состояла в том, что Ричер до сих пор никак не мог понять, почему он остался.

Ричер понимал, что лишь по прихоти случая он оказался рядом с Холли Джонсон в тот самый момент, когда на нее набросились похитители. Он ничего не имел против. Судьба выкидывает самые неожиданные фокусы. Вся жизнь зависит от воли случая, сколько бы люди ни утверждали обратное. И сам Ричер никогда не тратил время на размышления о том, как могли бы развиваться события, если бы это случилось так, а это – так. Несомненно, если бы он шел по этой чикагской улице минутой раньше или минутой позже, он уже прошел бы мимо химчистки или еще не подошел бы к ней и так ни черта ни о чем и не узнал бы. Но он шел по этой улице не раньше и не позже и по прихоти случая оказался втянут в эту историю, поэтому не было смысла без толку гадать, могло ли все сложиться иначе.

Но Ричер еще не определил, почему он до сих пор здесь, четырнадцать часов спустя после похищения, если верить часам у него в голове. У него были две относительно надежные возможности бежать и одна железная. В первый раз, на улице, ему, скорее всего, удалось бы бежать. Наверняка удалось бы. Его остановила опасность причинить вред случайным прохожим. Затем он мог бы бежать на пустынной стоянке, когда пересаживался в фургон. Наверняка смог бы. В обоих случаях трое против одного, но – трое любителей против Джека Ричера, и он ничего не имел против такого соотношения сил.

Железная возможность бежать представилась ему в коровнике примерно через час после того, как похитители вернулись с заправки. Ричер мог бы снова отпереть наручники, забраться на стену, спрыгнуть во двор и уйти. Добежать до дороги, пойти пешком и исчезнуть в темноте. Почему он этого не сделал?

Ричер лежал, погруженный в бескрайнюю иссиня-черную пустоту релаксации, и думал, что удержала его Холли Джонсон. Он не бежал, потому что не смог пойти на риск. Похитители могли запаниковать, расправиться с молодой женщиной и спастись бегством. Ричер этого не хотел. Холли умная, храбрая женщина. Проницательная, нетерпеливая, уверенная, крепкая. И привлекательная скромной, ненавязчивой красотой. Смуглая, стройная, образованная и энергичная. Замечательные глаза. Самое большое впечатление на Ричера произвели глаза. Эти очаровательные глаза его пленили.

И все же главным были не глаза. И не внешность Холли. Не ее ум и характер. Главным было ее колено. Вот что определило решение Ричера: мужество Холли и чувство собственного достоинства. Ричер нашел благородным и мужественным то, как симпатичная, волевая женщина борется с непривычным для себя состоянием относительной беспомощности. Он уважал таких людей. Холли превозмогала трудности. У нее это хорошо получалось. Она не жаловалась. Не просила о помощи. И поскольку она не просила о помощи, Ричер решил ей помочь.

Глава 10

В половине шестого утра во вторник специальный агент ФБР Броган, оставшись в одиночестве в зале совещаний на третьем этаже, воспользовался одним из только что проведенных телефонов, чтобы позвонить своей подруге. Половина шестого утра не лучшее время, чтобы извиняться за сорванную встречу накануне вечером, но Броган был очень занят, и, по его прикидкам, впереди просвета тоже не предвиделось. Поэтому он набрал номер своей подруги. Разбудив ее, он объяснил, что на него навалились дела и, по всей видимости, он не разберется с ними до конца недели. Не вполне проснувшаяся подруга была очень недовольна. Она заставила Брогана повторить все дважды. После чего предпочла истолковать его слова как трусливую прелюдию к разрыву. Броган, в свою очередь, тоже рассердился. Он сказал, что Бюро всегда будет на первом месте. Неужели это нельзя понять? Но объяснять подобные вещи в половине шестого утра заспанной женщине очень непросто. Они поругались, и расстроенный Броган бросил трубку.

Его напарник Милошевич сидел в своем кабинете, развалившись в кресле, также расстроенный. Его проблема заключалась в отсутствии воображения. Это было его самым слабым местом. Макграт приказал ему проследить каждый шаг Холли Джонсон, начиная со вчерашнего полудня. Однако Милошевичу пока что так ничего и не пришло в голову. Он видел, как Холли вышла из здания ФБР. Шагнула на улицу, сжимая в руке металлический костыль. Все это произошло у него на глазах. Но дальше картинка обрывалась. Милошевич усердно ломал голову всю ночь напролет, но так ничего и не смог придумать.

В половине шестого он принял душ, затем выпил кофе, по-прежнему чувствуя себя отвратительно. Вернулся в свой кабинет. Сел за стол, погружаясь в размышления. Затем взглянул на массивные золотые часы на руке, чтобы узнать время. Улыбнулся. Почувствовал себя лучше. Подумал еще немного. Снова сверился с часами и кивнул. Теперь Милошевич мог ответить своему начальнику, куда направилась вчера в двенадцать часов дня Холли Джонсон.

В тысяче семистах двух милях от него сгущалась паника. Первые несколько часов третий плотник провел в тупом оцепенении, обессиленный и покорный. Заказчик заставил его подняться на второй этаж и затолкнул в угловую комнату. Тупое оцепенение вынудило молодого парня потерять впустую несколько часов. Он сидел на полу, бессмысленно уставившись в стену. Затем его охватила безумная надежда, что все это лишь неудачная шутка-страшилка в духе Хеллоуина. Парень потерял еще несколько часов, убеждая себя, что ничего страшного не произойдет. Но наконец, как всегда бывает с осужденными, оставшимися в одиночестве в предрассветные часы, надежды оставили его, и он задрожал от страха, погружаясь в панику.

Потеряв впустую половину отведенного времени, плотник занялся лихорадочной деятельностью. Однако он понимал, что все его усилия бесполезны. Удар насмешницы-судьбы был сокрушительным. Работая над этой комнатой, плотники постарались на славу. Сделали все как нужно. У них перед глазами плясали пухлые пачки долларов. Они нигде не схалтурили. Все до одной доски были плотно подогнаны друг к другу и прочно приколочены. Плотники не использовали ни одной своей уловки, позволяющей ускорить работу за счет ее качества. Все до одного гвозди были забиты по самую шляпку. Окна отсутствовали. Дверь была прочная. Выбраться отсюда невозможно. Целый час парень, словно обезумевший, бродил по комнате. Ощупывал огрубелыми ладонями каждый квадратный дюйм стен, потолка, пола. Это было лучшее творение его бригады. В конце концов парень забился в угол и, уставившись на свои окровавленные руки, расплакался.

– Химчистка, – сказал Макграт. – Вот куда направилась Холли.

Они находились в зале совещаний на третьем этаже. Вторник, семь часов утра. Макграт сидел во главе стола. Перед ним лежала новая пачка сигарет.

– Вот как? – удивился Броган. – Она направилась в химчистку?

– Мило, объясни ему, – попросил Макграт.

Милошевич улыбнулся.

– Я только что вспомнил, – начал он. – Я проработал с Холли пять недель. С тех пор, как она повредила колено. Каждый понедельник в обеденный перерыв она сдавала вещи в химчистку. И забирала то, что сдавала на прошлой неделе. Не думаю, что этот понедельник чем-то отличался от остальных.

– Допустим, – согласился Броган. – Но в какую именно химчистку?

Милошевич покачал головой:

– Не знаю. Холли всегда ходила одна. Я пытался предложить свою помощь, но она каждый раз отказывалась, все пять понедельников подряд. Холли не возражала, когда я помогал ей по работе, но она ни за что не соглашалась позволить мне носить ее вещи в химчистку. Холли не любит от кого-то зависеть.

– Но она ходила в химчистку пешком? – спросил Макграт.

– Совершенно верно, – подтвердил Милошевич. – Только пешком. Неся восемь-девять предметов одежды на вешалках. Поэтому можно спокойно предположить, что это место находится где-то недалеко.

Броган улыбнулся. Это уже какая-то зацепка. Достав телефонный справочник, он раскрыл его на букве «Х».

– Каким радиусом ограничимся? – спросил он.

Макграт пожал плечами:

– Двадцать минут туда, двадцать минут обратно. Это максимум, верно? Не думаю, что с костылем Холли могла проковылять за двадцать минут больше четверти мили. Итого берем квадрат со стороной в полмили, с этим зданием в центре. Что у нас получается?

Броган развернул подробный план города. Изобразил грубый прямой угол раздвинутыми большим и указательным пальцами. По масштабной сетке определил, какое расстояние соответствует половине мили. Нарисовал на плотной сетке улиц квадрат. Уткнулся в телефонный справочник, то и дело сверяясь с планом и подчеркивая названия карандашом. Закончив, подсчитал, что получилось.

– Двадцать один пункт.

Макграт удивленно посмотрел на него:

– Двадцать один? Ты не ошибся?

Броган пододвинул начальнику справочник.

– Двадцать один пункт химчистки. Судя по всему, жители этого города очень следят за своей одеждой.

– Ну хорошо, – согласился Макграт. – Двадцать один пункт. Ребята, в дорогу!

Броган взял себе десять адресов, оставив Милошевичу одиннадцать. Макграт выдал обоим агентам большие цветные фотографии Холли Джонсон, переснятые с ее личного дела. Проводив их, он сел в кресло во главе стола и стал ждать, уставившись в пустоту, непрерывно куря и выстукивая кончиком карандаша беспокойный ритм.

Плотник услышал шум на улице гораздо раньше, чем ожидал. У него не было часов, а в комнате отсутствовали окна, но он был уверен, что до утра еще далеко. Как минимум еще час. А то и два. Но он услышал шум. К дому приблизились люди. Затаив дыхание, парень прислушался. Три или четыре человека. Парень снова заметался по комнате. Затем растерянно застыл, сознавая, что ему следовало бы колотить кулаками и ногами по новым сосновым доскам. Он это понимал. Но ничего не делал. Потому что знал: это безнадежно. Потому что в глубине души понимал: ему надо хранить молчание. Парень был в этом уверен. Убежден. Если он будет вести себя тихо, его, возможно, оставят в покое. Забудут, что он заперт в комнате.

Нужное заведение нашел Милошевич. Оно оказалось седьмым из одиннадцати в его списке. Химчистка только что открылась, времени было без двадцати восемь утра. Скромная вывеска, но внутри все очень стильно. Чувствовалось, что заведение не заинтересовано в том, чтобы привлекать случайных клиентов. Химчистка обещала все мыслимые и немыслимые виды чистки и индивидуальный подход к клиентам. Заказы принимала кореянка. Показав значок ФБР, Милошевич положил на стойку фотографию Холли.

– Вы когда-нибудь видели эту женщину? – спросил он.

Кореянка сосредоточенно посмотрела на снимок, сплетя руки за спиной.

– Ну разумеется. Это мисс Джонсон, она приходит каждый понедельник.

Милошевич шагнул ближе к стойке.

– Вчера она приходила?

Задумавшись на мгновение, женщина кивнула:

– Конечно. Как я уже говорила, она приходит каждый понедельник.

– В котором часу?

– В обеденный перерыв. Всегда в обеденный перерыв.

– Около полудня? В половине первого?

– Ну да, – подтвердила кореянка. – Всегда по понедельникам, в обеденный перерыв.

– Так, и что было вчера?

Женщина пожала плечами:

– Ничего особенного. Мисс Джонсон вошла, забрала готовую одежду, расплатилась и сдала другие вещи в чистку.

– С ней кто-нибудь был? – спросил Милошевич.

– Никого. Мисс Джонсон всегда приходит одна.

– В какую сторону она направилась, выйдя от вас?

Женщина указала в сторону здания ФБР.

– Она пришла оттуда.

– Я не спрашиваю у вас, откуда она пришла. Куда она направилась, выйдя от вас?

– Я не видела, – растерянно ответила женщина. – Я относила вещи, которые принесла мисс Джонсон. Было слышно, как открылась и закрылась дверь, но я не видела, куда направилась мисс Джонсон. Я была в задней части заведения.

– Вы просто схватили ее вещи? – недоверчиво спросил Милошевич. – И побежали их относить еще до того, как мисс Джонсон ушла?

Женщина потупила взор, словно ее обвинили в чем-то непристойном.

– Я никуда не побежала. Мисс Джонсон ходит с трудом. У нее ведь больная нога. Мне показалось, я не должна на нее смотреть. Чтобы она не смущалась. Поэтому я ушла с ее вещами, чтобы она смогла выйти спокойно.

Милошевич запрокинул голову, испуская вздох. Увидел над прилавком объектив видеокамеры.

– Это еще что такое?

Кореянка обернулась и посмотрела в ту же сторону.

– Видеокамера наблюдения. На ней настояла страховая компания.

– Она работает?

– Разумеется. Страховая компания сказала, что без этого никак нельзя.

– Она включена постоянно? – продолжил Милошевич.

– Ну да, – хихикнула женщина. – Она и сейчас записывает. И вы есть на ленте.

Милошевич взглянул на часы:

– Мне нужна кассета, снятая вчера. Немедленно.

Женщина снова запнулась. Милошевич вторично продемонстрировал значок.

– Этим делом занимается Федеральное бюро расследований. Мне нужна эта кассета, прямо сейчас, вы поняли?

Женщина кивнула и подняла руку, прося его подождать. Вышла в дверь в задней части помещения. Вернулась через некоторое время, принеся с собой запах химических реактивов и видеокассету.

– Но вы должны будете вернуть ее. Страховая компания заставляет нас хранить их в течение месяца.

Милошевич сразу же отнес кассету в здание ФБР, и к половине девятого технические специалисты Бюро снова засуетились в зале совещаний на третьем этаже, подключая к обычному видеомагнитофону мониторы, установленные на длинном столе. Сначала перегорел какой-то предохранитель, потом нужный шнур оказался слишком коротким и компьютер пришлось переставлять ближе к видеомагнитофону. Наконец старший техник протянул Макграту пульт дистанционного управления.

– Все работает, шеф.

Прогнав техников из зала, Макграт пригласил двоих агентов сесть ближе к экрану. Мониторы были установлены экранами к окнам, поэтому агентам пришлось сесть спиной к свету. Однако сейчас это не причиняло никаких неудобств, потому что в утренние часы солнце нещадно жарило противоположную сторону здания.

То же самое солнце, поднявшись над горизонтом в тысяче семистах двух милях от Чикаго, возвестило начало ясного утра. Молодой плотник знал, что оно взошло. Он слышал тихое потрескивание старого дерева, нагревающегося под жаркими лучами. Снаружи, снизу доносились приглушенные голоса. Голоса людей, начинающих новый день.

У него на руках не осталось ногтей. Парень нашел щель между двумя неплотно подогнанными досками. Просунул в нее ногти и потянул изо всех сил. Ногти оторвались один за другим. Доска даже не шелохнулась. Парень отступил в угол и свернулся в клубок на полу. Он облизал изуродованные пальцы, измазав рот кровью, словно ребенок, перепачкавшийся кремом с торта.

На лестнице послышались шаги. Высокий и тяжелый человек, легкая походка. Шаги остановились за дверью. Щелкнул замок. Дверь открылась. Парень увидел заказчика. Одутловатое лицо, два красных пятна на щеках.

– Ты все еще здесь.

Молодой плотник был словно парализован. Не в силах двигаться, не в силах говорить.

– Ты не смог выбраться отсюда.

Тишина в комнате нарушалась лишь медленным поскрипыванием деревянного каркаса, нагревающегося по мере того, как лучи утреннего солнца скользили по крыше.

– Итак, что нам теперь делать? – спросил заказчик.

Парень лишь безучастно смотрел перед собой, не шелохнувшись. Вдруг заказчик улыбнулся, дружелюбно, ласково, как будто удивляясь чему-то.

– Ты решил, я говорил серьезно? – мягко спросил он.

Парень заморгал. Медленно, с надеждой покачал головой.

– Ты ничего не слышишь? – спросил заказчик.

Парень прислушался. Услышал тихое потрескивание дерева, песнь лесных птиц, беззвучный шелест нагретого на солнце воздуха.

– Вы просто пошутили? – спросил он.

Его голос прозвучал сиплым хрипом. Облегчение, надежда и страх приклеили язык к пересохшему нёбу.

– Прислушайся хорошенько.

Парень прислушался. Скрипело дерево, пели птицы, вздыхал теплый воздух. Больше ничего не было слышно. Тишина. Вдруг парень услышал щелчок. И вой. Низкий, быстро повысившийся до знакомой, громкой ноты. Этот звук был ему хорошо знаком. Звук мощной дисковой пилы, работающей на максимальных оборотах.

– Ну а теперь ты что думаешь? – пронзительно взвизгнул заказчик.

Глава 11

Холли Джонсон была немного разочарована тем, как Ричер оценил стоимость ее гардероба. Он предположил, что у нее пятнадцать–двадцать нарядов, каждый стоимостью около четырехсот долларов, итого тысяч восемь на одежду. В действительности у Холли в гардеробе было тридцать четыре деловых костюма. Она проработала три года на Уолл-стрит. У нее было восемь тысяч вложено в одну только обувь. Четыре сотни долларов она тратила на одну блузку, и то лишь когда здравый смысл подсказывал ей быть экономной.

Больше всего Холли любила Армани. У нее было тринадцать весенних костюмов этого модельера. В весенней по меркам Милана одежде в Чикаго можно было проходить все лето. Ну разве что в самую сильную августовскую жару Холли переходила на одежду от Москино, но в июне, июле и, если повезет, в сентябре костюмы от Армани были как раз то, что нужно. Свой любимый костюм темно-персикового цвета Холли купила в последний год работы на бирже. Какая-то загадочная итальянская смесь шелков. Раскроенная и сшитая людьми, чьи предки несколько столетий имели дело с тканями. Они смотрят на материал, оценивают его, разрезают, и он как-то сам собой принимает восхитительные мягкие формы. Затем они выставляют свое произведение на продажу, его покупает молодой брокер с Уолл-стрит и бережно носит его в течение двух лет. Именно оно надето на ней сейчас, когда ее, уже агента ФБР, похитили среди бела дня на улице Чикаго. Костюм остается на ней и восемнадцать часов спустя, после бессонной ночи на грязной соломе в коровнике. Правда, сейчас он приобрел такой вид, что Армани никогда бы не узнал в нем творение своих рук.

Трое похитителей, вернувшись, загнали фургон задом в центральный проход коровника. Заперли ворота и исчезли. Холли рассудила, что они отправились ночевать в дом. Ричер тихо спал в своем стойле, прикованный к ограждению, а она, не в силах заснуть, крутилась и металась на соломе, размышляя о нем.

Она чувствовала себя в ответе за безопасность этого человека. Случайного прохожего, оказавшегося замешанным в ее дела. Что бы ни готовило ей будущее, она обязательно должна позаботиться о нем. Это ее долг. Ричер тяжкой ответственностью лег ей на плечи. И он лгал. Холли была абсолютно уверена в том, что он не вышибала из блюз-клуба. Семейство Джонсон было тесно связано с армией. Вместе с отцом Холли провела на военных базах всю свою жизнь, вплоть до поступления в Йельский университет. Она знала армию. Знала военных. Холли сразу же почувствовала, что Ричер военный. Своим наметанным глазом она разглядела в нем солдата. И самое главное, он вел себя как солдат. Вполне возможно, вышибала умеет отпирать отмычкой замки и словно обезьяна взбираться на стены, но даже если он это и сделает, в его движениях будет сквозить растерянность или, наоборот, бравада. У него это не получится так же естественно, как вдох и выдох. Ричер – молчаливый, сдержанный, физически подготовленный человек, натренированный сохранять сверхчеловеческое спокойствие. Вероятно, он лет на десять старше Холли, но ему меньше сорока. Рост около шести футов пяти дюймов, вес двести двадцать фунтов, атлетическое телосложение, голубые глаза, редеющие светлые волосы. Достаточно внушительный для того, чтобы работать вышибалой, и возраст вполне подходящий для того, чтобы успеть повидать жизнь. И все же определенно он военный. Военный, выдающий себя за вышибалу из клуба. Но почему?

Холли не имела понятия. Она лежала в неудобной позе на соломе, вслушиваясь в тихое дыхание Ричера, лежащего в двадцати футах от нее. Вышибала или швейцар, старше ее на десять лет или нет, она за него в ответе. Холли не спала. Напряженно думала. К тому же и колено разболелось. В половине девятого, если верить ее часам, она услышала, как Ричер проснулся. Ритм его дыхания едва уловимо изменился.

– Доброе утро, Ричер, – окликнула она.

– Доброе утро, Холли. Они возвращаются.

На улице было тихо, но через некоторое время Холли различила звук шагов. Ловкость как у обезьяны, слух как у летучей мыши. Тот еще вышибала.

– Как ты? – спросил Ричер.

Холли ничего не ответила. Это она отвечает за него, а не наоборот. Послышался грохот ключа, распахнулись ворота. В коровник хлынул свет. Холли увидела просторные зеленые луга. Возможно, Пенсильвания. Трое похитителей вошли в коровник и закрыли ворота.

– Вставай, сучка, – бросил главарь.

Холли не шелохнулась. Ее охватило непреодолимое желание ни за что на свете не возвращаться в фургон. Там темно и неуютно, и дорога слишком утомительная. Холли не знала, сможет ли она продержаться там еще день, трясясь, налетая на стены и, самое главное, не имея понятия, куда ее везут, зачем и кто. Она непроизвольно вцепилась в стальную трубу ограждения, словно собиралась оказать сопротивление. Главарь, не двинувшись с места, достал «глок». Посмотрел на Холли.

– Есть два способа. Простой и сложный.

Холли ничего не ответила. Продолжала молча сидеть на соломе, ухватившись за трубу. Урод-водитель, сделав три шага вперед, ухмыльнулся, снова уставившись на ее грудь. Под его взглядом Холли почувствовала себя голой и содрогнулась от отвращения.

– Выбирай, сучка, – сказал главарь.

Холли услышала, как Ричер зашевелился в стойле.

– Нет, выбирайте вы, – заговорил он. – Нам нужно пойти навстречу друг другу. Проявить взаимопонимание. Вы хотите, чтобы мы вернулись в фургон? Сделайте так, чтобы мы сами это захотели.

Голос Ричера прозвучал спокойно и ровно. Холли изумленно уставилась на него. Увидела сидящего на соломе мужчину, скованного, безоружного, совершенно беспомощного во всех мыслимых значениях этого слова перед лицом троих враждебно настроенных вооруженных людей.

– Нам нужно позавтракать, – продолжил Ричер. – Пожалуйста, тосты с виноградным джемом. И кофе, но гораздо крепче, чем вчерашнее пойло, ладно? Хороший кофе имеет для меня очень большое значение. Вы должны это понять. Далее, положите в кузов два матраса. Один полуторный, один двойной. Сделайте нам что-то вроде дивана. И тогда мы сядем в машину.

Наступила полная тишина. Холли переводила взгляд с Ричера на главаря и обратно. Ричер спокойно смотрел главарю в лицо, не мигая. Главарь ошеломленно таращился на него. В воздухе сгущалось напряжение. Водитель, оторвав взгляд от тела Холли, посмотрел на Ричера. В его глазах сверкнула ярость. Но тут главарь развернулся и кивком приказал подручным следовать за собой. Холли услышала, как за ними закрылись ворота.

– Ты ешь тосты? – спросил Ричер.

Потрясенная, Холли не смогла вымолвить ни слова.

– Когда тебе принесут тосты, отошли их назад, – продолжил Ричер. – Пусть приготовят другие. Скажешь, что они слишком бледные или, наоборот, подгорели. В общем, придумаешь что-нибудь.

– Черт побери, что ты делаешь?

– Психология, – объяснил Ричер. – Пора занять доминирующее положение. В подобных ситуациях это очень важно.

Холли изумленно смотрела на него.

– Делай как я говорю, хорошо? – спокойно произнес он.

Холли послушно сделала все так, как сказал Ричер. Нервный тип принес тосты. На вид они были практически безукоризненные, но девушка их отвергла. Бросив на тосты презрительный взгляд, которого может удостоиться разве что небрежно составленный балансовый отчет, она заявила, что эти сухари есть не будет. Холли приходилось стоять, опираясь на одну ногу; в персиковом платье от Армани, перепачканном коровьим навозом, она выглядела ужасно, но тем не менее ей удалось изобразить столько высокомерного презрения, что парень смутился. Вернувшись в дом, он приготовил новые тосты.

Тосты сопровождал кофейник с крепким кофе. Холли и Ричер позавтракали, звеня цепями, каждый в своем стойле, в двадцати футах друг от друга. Тем временем двое других похитителей притащили в коровник матрасы. Один полуторный, другой двуспальный. Закинув матрасы в фургон, они уложили полуторный на пол, а двуспальный, сложив под прямым углом, прислонили к стенке. Наблюдая за ними, Холли почувствовала себя гораздо лучше. Только сейчас до нее дошло, чего именно стремился добиться своими психологическими опытами Ричер. Он думал не только о похитителях, но и о ней. Он постарался не допустить, чтобы она ввязалась в драку. Потому что она потерпела бы поражение. И Ричер пошел на риск, чтобы разрядить безнадежное противостояние. Холли была поражена. Ошеломлена. Внезапно она поймала себя на мысли: «Этот человек вывернул все наизнанку. Это он старается заботиться обо мне».

– Вы не хотите представиться? – спокойным тоном спросил Ричер. – Как-никак нам предстоит провести вместе какое-то время, так почему бы не вести себя как культурные люди?

Главарь молча смерил его взглядом и ничего не сказал.

– Лица ваши мы уже видели, – продолжил Ричер. – Так что, если вы назовете свои имена, хуже от этого никому не станет. А нам с вами, думаю, нужно постараться установить хорошие отношения.

Подумав, главарь представился:

– Лодер.

Нервный переступил с ноги на ногу.

– Стиви.

Водитель с некрасивым лицом понял, что все четверо смотрят на него. Он быстро опустил голову.

– А я вам ничего не скажу. С какой стати я должен что-то говорить?

– И давайте уясним, – сказал тот, кого звали Лодером. – Культурные отношения – это не значит дружеские, договорились?

Он нацелил свой «глок» Ричеру в голову и задержал его так. У него на лице не дрогнул ни один мускул. Да, отношения никак не дружеские. Ричер осторожно кивнул. Они с Холли оставили тарелки и кружки на соломе. Тип по имени Лодер расстегнул наручники. Ричер и Холли встретились в центральном проходе под прицелом двух «глоков» и одного ружья. Водитель ухмылялся. Спокойно выдержав его взгляд, Ричер нагнулся и подхватил Холли на руки, словно она была невесомой. Пронес десять шагов до фургона. Осторожно посадил ее внутрь. Забрался сам. Они проползли к импровизированному дивану и устроились поудобнее.

Задняя дверь фургона захлопнулась. Щелкнул замок. Открылись ворота коровника. Завизжал стартер, заработал двигатель. Фургон выехал из коровника и затрясся на ухабах. Через сто пятьдесят ярдов повернул вправо и пятнадцать минут медленно ехал прямо.

– Мы не в Пенсильвании, – заметила Холли. – Дороги слишком прямые. И слишком ровные.

Ричер пожал плечами:

– И мы больше не скованы наручниками. Вот что дает психология.

Глава 12

– Это еще что за чертовщина? – выругался старший агент Макграт.

Повозившись с пультом дистанционного управления, он перемотал кассету на начало. Снова включил воспроизведение. Однако картинка на экране по-прежнему не имела никакого смысла. Ускоренное изображение дергалось, запорошенное белым «снегом».

– Черт побери, что это? – повторил Макграт.

Броган, посмотрев на экран, покачал головой. Милошевич придвинул кресло. Это он принес видеокассету, поэтому он чувствовал себя ответственным за нее. Макграт снова перемотал кассету на начало и еще раз попробовал включить воспроизведение. Тот же результат. Стремительное мельтешение несвязанных картинок.

– Тащите сюда кого-нибудь из техников, – велел Макграт.

Милошевич воспользовался телефоном рядом с кофейным автоматом. Позвонил в технический отдел, расположенный на следующем этаже. Через минуту в зал прибежал старший специалист. Тон, которым разговаривал с ним Милошевич, заставил его поторопиться лучше любых слов.

– Эта треклятая кассета не работает, – пожаловался Макграт.

Техник взял пульт дистанционного управления со смесью уверенности и неуверенности, которую демонстрируют технические специалисты во всем мире. Они свободно обращаются с самым сложным оборудованием, но каждый конкретный аппарат обладает своими причудами. Изучив клавиши, техник большим пальцем с обгрызенным ногтем уверенно ткнул в перемотку. Кассета с ворчанием перемоталась на начало. Техник включил воспроизведение и увидел тот же самый поток мелькающих изображений и белый «снег».

– Ты можешь это исправить? – спросил Макграт.

Остановив кассету, техник снова включил перемотку.

– С кассетой все в порядке. Такой она и должна быть. Обычная дешевая система видеонаблюдения. Записывает отдельные кадры, где-то раз в десять секунд. Все равно что делает фотографии.

– Почему? – спросил Макграт.

– Дешево и просто, – объяснил техник. – Таким способом на одну кассету можно записать целые сутки. Низкая цена, к тому же не надо заботиться о том, чтобы каждые три часа менять кассету. Ее можно переменить раз в день. Если исходить из разумного предположения, что похищение длилось больше десяти секунд, на кассете обязательно должно быть лицо преступника, по крайней мере один раз.

– Хорошо, – нетерпеливо сказал Макграт. – Но как же нам ее просмотреть?

Техник заработал одновременно двумя пальцами. Нажал воспроизведение и тотчас же паузу. На экране появилось четкое черно-белое изображение пустой химчистки. В нижнем левом углу дата и время – понедельник, семь тридцать пять утра. Протянув пульт Макграту, техник показал маленькую кнопку.

– Видите? Покадровый просмотр. Нажмете – перейдете на следующий кадр. Обычно это используется в спорте, понимаете? Например, в хоккее. Можно посмотреть, как шайба влетает в ворота. Или в порнухе. Можно посмотреть именно то, что хочется увидеть. Но в данном случае вы будете просто перескакивать через десять секунд. Как будто смотрите следующую фотографию, понятно?

Макграт несколько успокоился:

– А почему изображение черно-белое?

– Дешевая камера, – объяснил техник. – Вся система наблюдения дешевая. Такие устанавливают только потому, что этого требуют страховые компании.

Передав пульт Макграту, он направился к двери.

– Если я вам еще понадоблюсь, зовите.

Ответа техник не услышал: трое агентов уже прильнули к экрану. Макграт начал дюйм за дюймом просматривать ленту. После каждого нажатия кнопки по экрану проползала широкая полоса белого «снега», а затем появлялось новое изображение, такое же серое, снятое с той же точки, с того же ракурса, но только счетчик времени в левом нижнем углу перескакивал на десять секунд. В третьем кадре за стойкой появилась женщина. Милошевич ткнул пальцем в экран.

– Это приемщица, с которой я разговаривал.

– Поле зрения широкое, – заметил Макграт. – Видно все от стойки до входной двери.

– В видеокамере широкоугольный объектив, – сказал Броган. – Все равно что дверной глазок. Владельцу видно все. И то, как входят посетители, и то, не мухлюют ли с кассой приемщики.

Макграт продолжил медленное путешествие по утру понедельника, по десять секунд за шаг. В кадре появлялись и исчезали клиенты. Женщина за стойкой прыгала из стороны в сторону, принимая и выдавая вещи и пробивая чеки. На улице мелькали машины.

– Надо промотать до полудня, – предложил Милошевич. – Иначе уйдет слишком много времени.

Макграт нажал кнопку ускоренной перемотки вперед. Остановил кассету, нажал воспроизведение и паузу и попал на четыре часа дня.

– Проклятье!

Перематывая кассету в ту и в другую сторону, Макграт в конце концов попал на одиннадцать часов сорок три минуты и пятьдесят секунд.

– Точнее не получится.

Нажав кнопку покадрового просмотра, он не стал отнимать палец, и по экрану непрерывно замелькали белые полосы. Через сто пятьдесят семь кадров Макграт остановился.

– Вот она.

Милошевич и Броган прижались друг к другу плечами, чтобы лучше видеть экран. Изображение показывало Холли Джонсон вдалеке справа. Она была на улице, на тротуаре, с костылем в одной руке и пакетами с одеждой – в другой. Одним пальцем открывала дверь. Счетчик времени в левом нижнем углу показывал двенадцать часов десять минут и десять секунд.

– Так, – тихо произнес Макграт, – будем смотреть дальше.

Он нажал кнопку, и Холли одним прыжком преодолела половину расстояния до стойки. Даже на застывшем, мутном черно-белом изображении была видна ее неловкая поза. Макграт снова нажал кнопку, и после того как промелькнула полоса «снега», Холли оказалась у стойки. Через десять секунд с ней рядом стояла кореянка. Еще десять секунд, и Холли, отогнув полу одного из костюмов, что-то показала приемщице. Вероятно, пятно грязи. Двенадцать кадров – две минуты – женщины продолжали стоять, склонившись над костюмом, чуть подергиваясь от изображения к изображению. Затем кореянка исчезла, и на протяжении пяти кадров Холли оставалась одна. Пятьдесят секунд. На втором из этих кадров у нее за спиной слева появилась машина, которая на трех последующих кадрах оставалась стоять у тротуара.

Приемщица вернулась с кипой одежды. Застыла в неестественной позе, раскладывая вещи на стойке. Через десять секунд оторвала пять бирок. Еще через десять – еще четыре бирки и встала за кассу.

– Девять костюмов, – отметил Макграт.

– Совершенно верно, – подтвердил Милошевич. – Пять на работу, с понедельника по пятницу, а четыре, наверное, на вечер.

– А как же выходные? – спросил Броган. – Может быть, пять на работу, два на вечер и два на выходные?

– А может быть, в выходные Холли ходит в джинсах, – заметил Милошевич. – В джинсах и рубашке. И стирает их в машине.

– Господи, какая разница! – остановил их Макграт.

Он нажал кнопку, и пальцы кореянки заплясали на клавишах кассового аппарата. На следующих двух кадрах было видно, как Холли расплачивается наличными и получает два доллара сдачи.

– Сколько же это может стоить? – спросил вслух Броган.

– Девять костюмов? – уточнил Милошевич. – Почти пятьдесят долларов в неделю. Я видел прейскурант. Специальная обработка, особо нежные реактивы и все такое.

На следующем кадре Холли направилась к входной двери в левом углу. Виднелся затылок кореянки, уходящей в заднюю часть приемного пункта. Времени ровно пятнадцать минут первого. Пододвинув кресло, Макграт застыл в футе от мерцающего серого экрана.

– Так, Холли, и куда ты отправилась дальше?

В левой руке молодая женщина держала девять костюмов. Неуклюже поднимала их повыше, чтобы одежда не волочилась по полу. Правый локоть покоился в металлическом захвате костыля, но пальцы не сжимали рукоятку. На следующем кадре было видно, как Холли протянула правую руку, толкая входную дверь. Макграт снова нажал кнопку.

– Господи…