Дым и зеркала Бёф Жюль

ГОВОРИТ ЮСТАС БАСКЕТ, ВНЕШТАТНЫЙ ЖУРНАЛИСТ

Гонец в разгар жестокого сражения

Еще не зная об его исходе,

Вскочил в седло и ускакал стремглав.

В. Шекспир «Генрих IV», ч.1, акт 1, сцена 1

…нет, у меня и в мыслях не было никогда писать про Эда Иглета3, или как его там звали. Я слышал, конечно, про историю с его самоубийством, об этом было во всех газетах, а потом еще прошли коронерские слушания, но писать про это я никогда не собирался. Это не мой формат – я всегда готовил небольшие материалы, исключительно по своей инициативе, я же внештатный, не забывайте. Но так уж получилось. Это все из-за Криса. Крис Мартин, он-то как раз был в штате, и ему наш босс Энди поручил подготовить большой материал, на целую полосу, к годовщине самоубийства Иглета. Крис взялся, а потом исчез. Знаете эту историю? Ну как же…

…это было в субботу, и Энди мне позвонил рано утром, часов в восемь, я еще подумал, что это за придурок звонит в такую рань в субботу, и он меня вызвал в офис. Я приехал. Энди сидит злой как черт. Ты знаешь, говорит, где Крис? А я без понятия, я Криса дня три уже не видел вообще, он даже вечером в «Розе и Короне» не появился. «Роза и Корона» – это наш местный паб, мы же с Крисом живем рядом, и по пятницам обычно там встречаемся, только вечером его не было. И до этого я его не видел несколько дней. Я про это уже сказал…

…ну что значит – друзья? Мы с ним в одну школу ходили, соседи ведь, но он на два года старше, так что особо близко не общались, потом он вообще поступил в университет в Эссексе, там его Энди и подобрал, ну мы встретились как-то в «Розе и Короне», выпили, разговорились, я ему рассказал, что кое-что пописываю для «Сан», а он и говорит – а не хочешь у нас попробовать. Познакомил меня с Энди. У меня как раз был материал про бабулю из Чизика, которая отбилась от трех здоровенных грабителей, я его показал Энди. Ему понравилось, и я стал для них тоже писать. Иногда брали, иногда не брали – ну вы знаете, как это бывает. Так что я с Крисом в нормальных отношениях был. В хороших. По пятницам встречались в «Розе и Короне», ну я про это уже сказал…

…ну вот, и Энди мне показывает распечатку письма от Криса, которое… оно в три часа утра было отправлено – представляете? Там что-то, что у него сложная личная проблема, что он вынужден немедленно уехать, появится не раньше, чем через три недели, бла-бла-бла, материал в срок сдать не может и приносит свои извинения. Я еще тогда не знал, про что он пишет. Энди, как только это письмо прочел, сразу начал Криса вызванивать, а у того идет сброс номера. И мобильный Энди сбрасывается, и мобильный Сью – это жена Энди, и офисные стационарные номера сбрасываются тоже…

…Энди и говорит мне – вы же приятели, позвони ему со своего мобильного, может, он тебя не заблокировал, спроси, что он о себе возомнил, выкидывать такие штуки. Я набрал Криса, и он ответил. Не заблокировал, то-есть, мой номер. Я говорю, Крис, как дела, ты где? чего тебя не было вчера? Он сначала сказал, что все в порядке, а потом и спрашивает – ты не из офиса, случаем, звонишь? Энди рядом? Ну, я врать не стал, говорю – рядом. Передай ему, говорит он, привет. И отключился. И с моего номера тоже звонки к нему перестали проходить. Тут же…

…ну, когда Энди понял, что Крис жив-здоров, он немного успокоился, хотя понятно было, что Крису здесь больше не работать. Тут мне Энди и рассказал, что Крис готовил большой материал про Эда Иглета и его самоубийство. Посмотрел на меня и говорит – не хочешь попробовать? вместо Криса?…

…это же отличный шанс – материал на полосу, почти гарантированное попадание в штат, тем более, что Крис сам себя уволил, и место освободилось. Криса, конечно, жалко, но никаких угрызений совести, ничего такого, я его не подсиживал, не интриговал, он сам себе это все устроил; если бы он не блокировал номер Энди, а просто поговорил с ним по-человечески, объяснил бы ситуацию, все бы еще и обошлось, но вот эта история с блокировкой входящих звонков – это уже слишком…

…нет, я не знал, что Крис тоже был в «Примавере»: пока он не исчез, он вообще свой материал со мной не обсуждал, а потом, как я сказал уже, он меня заблокировал, так что я с ним не говорил до самого его возвращения, когда моя статья уже вышла. Но это же очевидно – «Примавера»! Сразу после самоубийства Иглета про него много писали, была куча интервью с людьми, которые его близко знали. Вы же помните, наверное – все в один голос утверждали, что никак не могло быть самоубийство, потому что никаких причин для этого не было. Все его встречи за месяц до смерти изучили, поговорили со всеми, кто с ним виделся – ровным счетом ничего, что могло привести к такому концу. А ведь должна же быть причина – человек так просто, ни с того, ни с сего, в петлю не полезет. Я говорил с полицейскими, которые вели расследование: они мне сказали, что с учетом личности покойного и его отношений с властями в России, версия убийства – самая очевидная. Только это никак не могло быть убийство, потому что это физически невозможно. Вы помните обстоятельства дела? Там окно было, которое как нарочно заложили кирпичом, да еще решетка, и дверь, закрытая изнутри на засов и банемский замок, которую пришлось вышибать, потому что единственный ключ был в кармане халата у Иглета, а если бы и был второй ключ, то снаружи его все равно вставлять было некуда. Вы на коронерском следствии не были? Я тоже не был, но читал, что полицейские притащили на слушания эту дверь и демонстрировали там, что если она закрыта изнутри, то снаружи ничего с ней не сделаешь. Так что убить его было невозможно физически. Остается, понятно, только самоубийство. А про это все говорят, что самоубийство для Иглета было психологически невозможно. Понимаете? У меня в университете был курс по психологии, вел профессор Эрлих, и он нам часто говорил, что психологическая невозможность – такой же весомый аргумент, как и физическая. Если какой-то поступок для человека психологически невозможен, то он никогда и не будет совершен. Точка. Конец истории. Значит что? Раз это самоубийство, то незадолго до него должно было что-то произойти, что эту самую психологическую невозможность превратило в психологическую возможность. Должна быть причина, а ее обнаружить так и не удалось. Вот теперь слушайте. Он повесился в субботу утром, и в этот самый вечер, в субботу, у него была запланирована пресс-конференция, и он в пятницу с утра всех журналистов обзвонил и подтвердил, что встречаются у него дома. Потом он обедал с девушкой в Мэйфэр, у Новикова, потом пару часов они ходили по магазинам на Бонд Стрит, он покупал ей подарки. Ничто не предвещает, не так ли? Потом, с этой же девушкой, был в Поло-баре, в Вестбери. Там они выпили бутылку шампанского, он проводил ее до номера, но не остался, а отправился в «Примаверу» ужинать. Один. Он появился в «Примавере» около семи вечера, в половине двенадцатого рассчитался, поехал домой, и, прежде чем лечь спать, отпустил прислугу на три дня. С этой минуты и до десяти тридцати следующего утра на его телефон ни одного звонка не поступало. Вы следите? Так вот, если что-то случилось, что толкнуло его в петлю, то это что-то произошло именно в «Примавере»…

…конечно, его там помнят, еще бы. Еще бы они не помнили такого клиента! Я говорил с метрдотелем, он повторил то же самое, что говорил и полиции – приехал, поужинал, уехал в великолепном расположении духа, шутил и смеялся. А почему вы спрашиваете про «Примаверу»?…

…нет, мне это и в голову даже не пришло. А зачем надо было говорить с официантом?…

…нет, я Криса после его возвращения не видел. Я вообще не знаю, где он сейчас. Может быть в Северной Ирландии, хотя я не уверен. Мне сказали в офисе, что он встречался с Энди, что они долго разговаривали, но я его не видел. Мне он только позвонил один раз, вот тогда и сказал, что ему предложили место в Белфасте. Я спросил, видел ли он мою статью, а он сказал, что видел, и что получилось полное дерьмо. И еще он сказал, что мне крупно повезло. Я не думал, что он такой завистливый…

…а почему вы спрашиваете про официанта?..

ГОВОРИТ ДЖЕЙМС ДЕЛАНСИ, ИММИГРАЦИОННЫЙ АДВОКАТ

В краях, омытых бурными морями,

В Уэльсе, в Англии, в горах шотландских

Кто назовет меня учеником?

В. Шекспир «Генрих IV», ч.1, акт 3, сцена 1

…меня попросили, чтобы я с вами встретился и ответил на ваши вопросы. Вы должны понимать, что существуют правила, касающиеся конфиденциальности, и правила эти не перестают действовать даже после кончины клиента, так что есть определенные вещи, которые я никак не буду комментировать. Мне вообще не следовало бы принимать участие в этой встрече, строго говоря, но… меня попросили. Тем не менее, я готов обсуждать только то, что имеется, так или иначе, в открытом доступе. В этом смысле вам, пожалуй что, повезло, потому что мой покойный клиент смог получить политическое убежище только по решению трибунала, и отдельные свидетельские показания на этих слушаниях впоследствии были оглашены в других судебных процессах. Как вы знаете, моему клиенту нравилось судиться. Странное увлечение, весьма. Но это факт. Я оцениваю его юридические расходы – в совокупности – примерно в тридцать миллионов фунтов. Плюс-минус. Для лондонских юристов настоящий клад…

…все началось с того, что я получил по электронной почте письмо, в котором некто Игорь Летов спрашивал, соглашусь ли я представлять его интересы, если он… я сейчас не помню точных выражений в письме, да и написано оно было на весьма скверном английском, но о политическом убежище речи там не было, как-то обтекаемо все. Я отправил ему наши условия и уже на следующий день получил скан с его подписью, а еще через пару дней – довольно неожиданно – поступил депозит, тридцать тысяч фунтов, из какого-то банка на Кюрасао. Меня это, как вы понимаете, насторожило – к отмыванию денег сейчас относятся серьезно, а кто такой этот «Принц Игор» я понятия не имел. Я посоветовался со своим аудитором, и он рекомендовал отправить деньги обратно и попробовать разузнать хоть что-нибудь о клиенте. Я перечислил деньги обратно на Кюрасао и отправил «Принцу Игору» стандартную форму сведений о клиенте для заполнения, но письмо тут же и вернулось: электронный адрес вдруг оказался недействительным. И я предпочел про «Принца Игора» забыть…

…он позвонил из Хитроу. Я долго вспоминал, кто это такой, потом вспомнил с трудом. Это был рейс из Украины на Карибы с посадкой в Лондоне – сейчас на этот рейс без транзитной визы не сажают, но тогда было проще. Он сразу же прошел к паспортному контролю и попросил убежища. У него с собой был просроченный российский паспорт на имя Игоря Летова. Я так думаю – это всего лишь мое предположение, имейте в виду, – что из Украины он вылетел по какому-то другому документу, скорее всего фиктивному, а перед посадкой в Лондоне он этот документ уничтожил. А еще у него – что здорово помогло – был при себе договор аренды особняка под Лондоном, да-да, того самого, и даже ключи. Я помог ему заполнить первичные документы на убежище, нас еще несколько часов продержали в аэропорту, у него взяли отпечатки пальцев, все как обычно, изъяли просроченный русский паспорт, назначили первое интервью в Хоум Офис и отпустили…

…его встречал большой черный «Мерседес». Водитель сразу же передал ему сумку, там оказались наличные, много, несколько пачек пятидесятифунтовых купюр, и еще какие-то бумаги. Но на бандита он не был похож – скорее на компьютерщика или дизайнера, такое было первое впечатление. Мы сразу поехали к нему в особняк – был уже вечер, и он предложил вместе поужинать…

…думаю, что подробно рассказывать про группу компаний «Круг» нет смысла, про это много писали. Все активы группы были национализированы или переданы близким к Кремлю бизнесменам, это был совершенно неприкрытый грабеж, который мало чем, честно говоря, отличался от того, как эти активы были приобретены изначально самой группой, но это несколько другая тема. Все руководители группы смогли бежать за границу: им дали уехать, хотя вполне могли и не дать. Против них возбудили уголовные дела, объявили в розыск, стали рассылать по миру запросы на экстрадицию, но… Все это делалось настолько формально и халатно, что в нашей среде сложилось устойчивое мнение о существовании некой договоренности, своего рода пакта о дальнейшем ненападении – мы забрали то, что хотели, вам тоже оставили достаточно, мы вас больше не трогаем, только создаем видимость, а вы не производите особого шума, тихо сидите за границей и помалкиваете. И для такого мнения были серьезные основания, можете мне поверить. Один из этой компании… не могу сейчас припомнить фамилию, но это неважно… он получил убежище во Франции и преспокойно проживал в Ницце, а в один прекрасный день решил заехать в Монте-Карло, поиграть в казино. В тот же вечер его арестовали, потому что он был в списках Интерпола. Он предъявил документы о получении убежища, его выпустили под залог, запретив покидать территорию Монако, известили русских и стали ждать официального запроса на выдачу. Так вот – запрос так и не поступил: ни через три дня, ни через неделю, ни через две. Сообщили русским, что не могут задерживать человека бесконечно долго и такого-то числа должны будут его отпустить. Русские молчат. Только когда он уже был во Франции, они наконец-то прислали запрос. И это не единственная история, таких случаев было несколько. Всем руководителям «Круга», кто просил об убежище, его предоставляли довольно быстро и без каких-либо демаршей со стороны России. Если не считать эпизодических всплесков эмоций в кремлевской прессе…

…поэтому я ожидал (и информировал об этом мистера Летова на следующий же после его прибытия день), что его вопрос будет решен в течение примерно шести месяцев: с учетом того, как это происходило с прочими людьми из «Круга», я полагал, что это еще пессимистическая оценка. Можете представить теперь мое удивление… На первое интервью в Хоум Офис, помимо обычного чиновника пришли еще двое: один из экстрадиционной службы Скотланд Ярда и еще один из Министерства иностранных дел; они, правда, помалкивали, но я такого уже много лет не наблюдал. Со вторым интервью тянули почти год, провели его очень быстро и весьма формально, а через неделю прислали отказ в предоставлении убежища и тут же начали процедуру экстрадиции…

…а вот это как раз и есть самое интересное. Летов появился в «Круге» уже после всей этой их так называемой приватизации, когда все уже было поделено, и к первоначальному обретению капитала никакого отношения не имел. И вообще он коммерцией не занимался. Очень важно, что в запросе на экстрадицию, который прислали русские, ему самому ровным счетом ничего не вменялось – там шло перечисление всех фигурантов дела «Круга», которые совершили такие и эдакие преступления, а в конце списка просто добавлялась его фамилия, так что понять, в чем он, собственно говоря, обвиняется, никак не было возможно. А в некоторых местах они даже забывали добавить его фамилию, и это весьма забавно. Очень спешили при составлении запроса, такое создалось впечатление. Его должность в «Круге» называлась «вице-президент по связям с правительством», что-то вроде штатного лоббиста. Ну… мы понимаем, конечно, что такое лоббист в российском правительстве, и чем такой человек профессионально занимается, так что если бы он обвинялся русскими в должностном подкупе и коррупции, это было бы как минимум логично, но как раз эта тема в запросе никак не была затронута, а обвинялся он исключительно в том, к чему никакого отношения не имел и иметь не мог. Но это была не единственная странность. Очень настораживал напор, с которым русские начали вдруг бороться за его экстрадицию. Присутствие чиновника из Форин Офис на первом собеседовании говорит о многом. Летов сказал мне как-то, что русский президент специально обсуждал с нашим премьером его экстрадицию, и что это точная информация. Я ее проверить, как вы понимаете, не мог, но очень похоже, что контакты насчет экстрадиции Летова на достаточно высоком уровне действительно имели место. Поэтому мы и получили отказ в предоставлении убежища, и пришлось обращаться в иммиграционный трибунал. Там мы выиграли, потому что, несмотря на крайне ожесточенный нажим русских, представленные ими материалы с юридической точки зрения никакой критики не выдерживали. Если вы следили за этим процессом, то наверняка обратили внимание, что по этому поводу было специальное заявление сперва русского посла, а потом еще одно заявление, их Министерства иностранных дел, совсем уж неприличное: там говорилось, что Великобритания встала на путь предоставления политического убежища ворам и мошенникам, и это может привести к необходимости пересмотра отношений между двумя странами. Хорошо еще, что не объявили войну…

…потом, когда он уже начал подавать иски, стало понятно, почему русские так за него сражались, да он мне и до этого намекал, но я сперва не мог поверить: от русских всего можно ожидать, как мы знаем, но чтобы такое…

…я не хотел бы комментировать вердикт коронерского суда, но неофициально могу вам сказать, что был им весьма удивлен. Да, имеющиеся доказательства в пользу версии о самоубийстве представляются неопровержимыми, но все же это открытый вердикт! Значит, сомнения в правильности этой версии имеют под собой определенную почву. Почему же не возобновили расследование? Нет-нет, ни в чем полицию не упрекаю и не подозреваю, но что-то определенно не так. Я уверен, что здесь какая-то загадка, и она, вероятно, так и останется неразгаданной. Хотя…

ГОВОРИТ МАРИО КАРРЕРА, ОФИЦИАНТ В РЕСТОРАНЕ «ПРИМАВЕРА»

Он целым миром образов захвачен,

Но лишь не тем, что требует вниманья

В. Шекспир «Генрих IV», ч.1, акт 1, сцена 1

…я не знаю, я про это ничего не знаю, я ни с кем ни о чем не говорил, я просто работаю официантом здесь, в «Примавере», уже пять лет, вы можете проверить все мои документы, я плачу налоги, с полицией никаких дел не имею и о клиентах не имею права рассказывать, можете справиться у босса, у мистера Висенте…

…да, я знаком с Паоло, мы оба из Милана, только он приехал в Лондон на год раньше меня, мы здесь же и познакомились – я спросил, нет ли кого из Милана, а он сказал – вот я из Милана, так мы и познакомились, но мы не были какими-то близкими друзьями, просто работали вместе, ну и иногда заходили в бар пропустить рюмку-другую, вот и все; я знаю, он жил в Норфилдзе, а я в Сент Джон Вудс, это совсем разные концы города. Конечно, я знаю, что он уволился. Думаю, что вернулся домой в Милан. Я не знаю, почему. Может из-за девушки, может по какой-нибудь другой причине. Нет, он никогда не говорил, что собирается уволиться. Мне не говорил во всяком случае. Это было очень неожиданно. Вчера еще работал, а сегодня – раз! – и уехал. У меня его миланского адреса нет…

…когда? Дайте вспомнить… Мне кажется, что примерно в октябре. Как раз был сезон белых трюфелей, а он уехал. Да, точно в октябре. Нет, мне неизвестно, чтобы к нему перед этим кто-то приходил, о чем-то расспрашивал. Нет-нет – у нас здесь каждый занимается своим делом. И с какой стати я должен был интересоваться, с кем он разговаривает! У меня свои дела, у него свои…

…мистер Висенте так сказал? Ну да, я ведь говорил уже, что мы с Паоло оба из Милана, так что я с ним общался чаще, чем с другими, но это ведь не значит, что мы должны были непременно быть близкими друзьями, не так ли? Но если мистер Висенте так говорит, то пожалуйста – только я все равно ничего не знаю…

…мистер Иглет? Мистер Эд! Ну а как же – это ведь один из наших лучших клиентов! Был, да. Очень жаль. Он всегда требовал, чтобы его обслуживал только Паоло. Он учил Паоло русскому языку, когда приходил, называл его «Павлик». Когда он приходил, Паоло всегда встречал его прямо у двери, и он всегда говорил – как дела, Павлик?, по-русски, а Паоло, как тот его научил, показывал ему большой палец, вот так, и тоже отвечал по-русски – «Ващще пиздетц», как тот его научил. И они оба смеялись. Он был очень веселым, мистер Эд. Когда он повесился, Паоло очень переживал. Мы с ним хотели поехать на похороны, но там все сделали очень секретно, и мы туда не попали. Только дня через три – узнали, где он похоронен, отвезли цветы и потом выпили за его память…

…я знаю, что в тот вечер, перед своей смертью, мистер Эд у нас ужинал. Да, я про это знаю. Но я его не видел, с Паоло про это не разговаривал, и ничего вам про это рассказать не могу. Не могу, понимаете? Потому что мне нечего рассказывать. Я про это ничего не знаю. Совсем ничего. Я устал. У вас еще много вопросов?…

…да, это мой номер телефона, а это номер Паоло. Я вижу дату. И время вижу…

…не знаю уж, зачем вам все это нужно. У меня могут быть неприятности, вы понимаете? Очень, очень большие неприятности, вы просто не представляете какие…

…этот журналист, мистер Мартин, он пришел к нам в ресторан тогда, в октябре, я не помню точное число, но это было за день до того, как Паоло уволился, он сказал, что у него назначена встреча с нашим боссом, с мистером Висенте, сел за столик, и я принес ему каппучино и минеральную воду. Да, у него с собой был диктофон. Он немного поговорил с мистером Висенте, а потом мистер Висенте позвал меня и сказал, чтобы я нашел Паоло. И с Паоло мистер Мартин разговаривал больше трех часов…

…да, это так и было. Паоло мне позвонил ночью, примерно в два часа, и сказал, что увольняется и срочно улетает домой, в Милан. Я спросил – что случилось, а он ответил только, что у него проблемы, но по телефону он говорить не будет. И он попросил меня, чтобы я сказал мистеру Висенте, что у него кто-то там умер или еще что-нибудь в этом роде. Потом я ему позвонил, через несколько минут, вот – это у вас как раз мой звонок. Я думал, может надо чем-нибудь помочь, а он сказал, что ничего не надо. А потом он мне перезвонил тут же – вот, у вас это есть, – и предупредил, чтобы я никогда ни с какими журналистами не встречался и не говорил. Ни про него, ни про мистера Эда. Иначе, я так его понял, у меня тоже будут проблемы. Вот поэтому, когда через неделю или около того, опять пришел журналист, но уже не мистер Мартин, а другой, я сказал, что у меня страшно разболелась голова, и, пока этот журналист разговаривал с мистером Висенте, я просто сидел напротив, в «Кафе Неро», и ждал, когда он уйдет. Но он про меня даже не спросил…

…ну я так понял Паоло, что мистер Мартин его расспрашивал про мистера Эда. А про что еще он его мог спрашивать… Только я никак не могу даже представить себе, что такое Паоло мог рассказать мистеру Мартину: он же всего лишь официант. И почему он решил, что у него теперь непременно будут проблемы…

…да, это наш счет… Сейчас, сейчас… мисо лосось с поджаренным арбузом… равиоли из морской форели с мятой… цесарка с иберийской ветчиной… говядина «Веллингтон»…точно сказать не могу, но это не меньше, чем на двоих. А какая сумма? Ого! Одну минутку – «Ла Флер Петрус» 2003 года… это счет мистера Эда, это точно, потому что он всегда заказывал только это вино. Две бутылки. Ну за этим ужином, если судить по счету, их было минимум двое…

…нет, мистер Эд, когда приходил к нам, всегда занимал отдельный кабинет – у нас их два: на восемнадцать человек и на шесть, мистер Эд обычно брал кабинет на шестерых. Давайте я вам нарисую – вот общий зал, вот коридор, и это дверь в малый кабинет. Там за дверью что-то вроде небольшого лобби с кушеткой и столиком, там сервируют аперитивы, а когда мистер Эд приходил, то за этим столом всегда сидел его охранник, он у него один был, по-моему израильтянин, потом еще одна дверь, и там уже сам кабинет. Туда никто и не заходил, если мистер Эд не приглашал лично. А для вызова официанта там была кнопка…

…ну откуда же! Когда клиент приходит в «Примаверу», то либо у него заказан столик, и тогда в рецепции есть запись, либо он говорит, что пришел к такому-то, и его просто провожают к столу. Или не провожают, если он сам знает, куда идти. И никакой записи в этом случае нет. Я так думаю, что если у мистера Эда в тот его последний вечер был гость, то он сразу прошел в малый кабинет. А уж там его никто не мог видеть, кроме официанта. Паоло, я имею в виду. Но и Паоло мог не знать, кто это такой, если не встречал его раньше…

ГРУППА ХОТСПЕР

Думается мне, на всей лондонской дороге нет хуже этого дома по части блох

В. Шекспир «Генрих IV», ч.1, акт 2, сцена 1

Дом стоял чуть в глубине улицы, отделенный от нее сплошным металлическим забором, когда-то выкрашенным в темно-зеленый цвет, но краска уже давно выгорела, покрылась грязью и ржавчиной. Забор надежно укрывал от взглядов окна первого этажа, хотя и непонятно было – что там надо было прятать, потому что все три окна еще в незапамятные времена были наглухо заложены кирпичем, по кирпичной кладке закрашены белой масляной краской, да еще и укрыты ржавой арматурной решеткой. Такие же масляные бельма таращились на посетителей рынка со второго этажа, и только круглое чердачное окно оставалось зрячим, если только через многолетнюю грязь, скопившуюся на стекле, что-либо можно было рассмотреть.

Узкий промежуток между домом и забором был завален мусором – пустыми банками из-под пива и колы, рваными полиэтиленовыми пакетами, обрывками картонных коробок и еще всякой дрянью, которую проходящие, нимало не стесняясь, перебрасывали через ограду.

Эта пустующая неопрятная развалина не привлекала ни сквоттеров, ни неприхотливых беженцев с Ближнего Востока, взгляд скользил по унылому фасаду ни за что не цепляясь, и если бы вдруг дом каким-то волшебным образом исчез или превратился в груду развалин, то это, скорее всего, осталось бы незамеченным, тем более, что официально этого дома как бы не существовало вовсе: соседствующий с ним слева турецкий магазинчик имел номер 37, рыбная лавка справа – номер 38, а на самом доме не было ни номера, ни какого-либо еще опознавательного знака, будто бы он сам собою волшебным образом возник на пустом пространстве между двумя торговыми точками, да так и остался стоять, собирая вокруг себя рыночный мусор и привлекая толстых лондонских крыс.

И если бы надо было кому-то получить документальное подтверждение, что дома этого нет и никогда, скорее всего, не было, то достаточно было бы посмотреть на спутниковую карту от Гугл и убедиться, что и рыбная лавка и турецкий магазин Софра выходят своими торцами на Рактон Роуд, но с противоположных сторон улицы, так что находиться между ними ничто не может.

Сама же Рактон Роуд тоже была необычной улицей. Со стороны рынка, то-есть оттуда, где странный заброшенный дом соседствовал с рыбной лавкой, въезду на Рактон Роуд препятствовала непонятно кем и почему устроенная цветочная клумба с бездействующим и наполовину уже развалившимся фонтаном. А в сотне ярдов на восток, где Рактон Роуд заканчивалась, уткнувшись в Т-образный перекресток, она была перекрыта шлагбаумом. Въехать на Рактон Роуд можно было только обладателю специальной пластиковой карточки – у каждого, кто проживал на этой улице, такая карточка была.

Поэтому Рактон Роуд была практически свободна от движущегося транспорта, и дети использовали ее как большую игровую площадку. Понятно, что пустой дом вызывал у них повышенный интерес, но проникнуть в него никому не удавалось, поэтому интерес этот носил чисто умозрительный характер.

Как известно, пустующие дома обычно служат приютом для всякой нечисти, но представить себе, что за этими замызганными стенами может найти прибежище какое-нибудь классическое английское привидение – скелет в несвежем саване, в цепях и с окровавленным кинжалом в костлявом кулаке, или полупрозрачная заплаканная дева в развевающихся одеждах, – было решительно невозможно: любой сколько-нибудь уважающий себя призрак с презрением отверг бы даже намек на то, чтобы стать хоть как-то ассоциированным с этим сараем. Noblesse oblige, и даже призрачная репутация непременно будет втоптана в грязь, если относиться к ней без должного почтения.

Однако же, внимательный и любопытный наблюдатель мог бы, хотя и не без труда и потратив на это значительное время, обнаружить, что с этим не имеющим адреса сооружением связаны какие-то не очень понятные явления. Например, в непосредственной близости от забора мобильные телефоны время от времени совершенно неожиданно переставали ловить сигнал, но стоило перейти на противоположную сторону улицы или просто сделать несколько шагов в сторону, например, рыбной лавки, как сигнал волшебным образом восстанавливался. А еще в сумерках иногда видны были бело-голубые световые блики, просачивающиеся через закопченное чердачное окно, как будто там, наверху, кто-то с увлечением смотрел старый черно-белый телевизор. Это было особенно странно, прежде всего потому, что смотреть телевизор там было решительно некому, поскольку в дом никто не мог войти из-за отсутствия входной двери. То-есть, когда-то дверь наверняка была, и находилась она в торце, выходящем на Рактон Роуд, но ее постигла та же участь, что и окна первого этажа: кирпичная кладка и побелка поверху, да еще и куча мусора на развалившемся крыльце.

На самом деле, входная дверь, скорее всего, существовала. Иногда какие-то люди торопливо заходили в узкий проход за домом, начинающийся от Рактон Роуд, и там исчезали бесследно. Им секрет проникновения в загадочное здание без адреса был, по-видимому, известен.

Кстати, раз уж выше речь зашла о призраках, то эти люди как раз и были самыми настоящими призраками, потому что каждый из них находился в том сумеречном периоде, который наступает для многих после того, как активная жизнь закончилась, от бывших сослуживцев отгородила туманная завеса забвения, друзья умерли или расползлись по странам и континентам, сохранившиеся родственники напоминали о себе только рождественскими открытками, которые чем дальше, тем больше напоминали букетики цветов, раз в год приносимые на кладбище, да, впридачу, их совместное пребывание в доме без адреса не имело никакого официального объяснения.

Они были – и их не было.

Официально не было ни их, ни группы «Хотспер», что никак не мешало ей существовать неофициально и регулярно собираться в пустом доме на Рактон Роуд, по соседству с рыбной лавкой, выходящей на раскинувшийся во всю длину улицы рынок. Чтобы проникнуть в квартиру, нужно было свернуть на Рактон Роуд, потом в калитку слева и пробраться через заваленный картонными коробками проход; за наружной грязно-зеленой дверью укрывалась еще одна, с кодовым замком; а там по лестнице уже можно было подняться на второй этаж и через миниатюрную кухню попасть в узкий коридор с одним замурованным окном, обращенным на рынок, и дверями, ведущими в «кабинет», где Дон проводил заседания, и «комнату досуга» с тремя огромными сейфами – реликвиями доисторических времен, когда информация хранилась в толстых картонных папках. Теперь два сейфа были пусты, а в третьем находились черные и серые ящики, соединенные жгутами проводов и подмигивающие синими и зелеными глазками. Напротив, у темно-серой в подтеках стены стояла складная кровать Рори, перебравшегося на Рактон Роуд из Чичестера, где он проживал после выхода на пенсию.

В «кабинете» было королевство Дона. Он заполнял собой старое кожаное кресло во главе стола и говорил нудным, скрипучим голосом, глядя в почерневший от табачного дыма потолок. Закон о запрете курения он игнорировал, объявив «кабинет» своим личным пространством, где можно находиться, только признавая право хозяина делать все, что ему заблагорассудится. Сегодня он был не в духе, ко всем придирался и капризничал.

– Я считаю необходимым еще раз обратить ваше внимание на технику проведения опросов. Не понимаю, почему я вынужден снова и снова возвращаться к этому, вы все – люди достаточно опытные, чтобы запомнить такую простую вещь раз и навсегда и избавить меня от необходимости постоянно повторять вам одно и то же. Две трети из тех, с кем вы говорите или еще будете говорить, всегда будут вам лгать, причем вовсе не потому, что им есть, что скрывать. Одни будут это делать потому, что им не нравятся ваши физиономии, им не нравится, что им вообще задают какие-то вопросы, или они просто хотят, чтобы все это побыстрее закончилось. Другие же, наоборот, вне себя от счастья, что они хоть кому-то интересны, и будут стараться угодить, рассказывая наперегонки о том, о чем и понятия не имеют. Есть только один способ застраховаться от вранья, и вы его прекрасно знаете или должны знать, по крайней мере. Опрашиваемый ни под каким видом не должен догадаться, что вас на самом деле интересует. Это азбука, джентльмены. Именно поэтому я крайне раздосадован тем, как был организован опрос этого журналиста, – Дон ткнул пальцем в сторону висящего на стене экрана, – Юстаса Баскета. Полюбуйтесь. Я не собираюсь копаться в деталях, оставляю это упражнение тебе, Ник, но ты уж потрудись разобраться, как такое могло случиться, что он вдруг прозрел и сообразил, как прокололся, упустив официанта. Да, я понимаю, что тебе именно это и надо было выяснить позарез, встречались они или нет, но ломить вот так, напролом… А ведь это журналист! Ты можешь гарантировать, что он не полезет в «Примаверу» снова? Я понимаю: статья опубликована, задание выполнено – а ну как завтра ему опять прикажут что-нибудь на эту тему сочинить? А ты ему уже объяснил, прямым текстом, где в его писанине белое пятно. Это понятно, Ник? Так что давай, думай. Сделай работу над ошибками, а одновременно посоображай, что надо предпринять на случай, если этот Баскет все же сунется еще раз в «Примаверу». Или решит прокатиться в Милан. Или в Белфаст. Понял меня? Кстати насчет Милана. Какие у вас новости, Страут?

Младший инспектор Скотланд Ярда Майкл Страут был прикомандирован к группе для связи между бюрократической реальностью и неформальным мирком Рактон Роуд. Некоторые инициативы группы «Хотспер» нуждались в официальном прикрытии, и Майкл Страут, доложив предварительно начальству и получив разрешение, такое прикрытие обеспечивал. В группе он был самым молодым – всего тридцать два года, а остальным уже под семьдесят.

– С Миланом придется немного подождать, мистер Беннет, – сокрушенно сообщил Страут. – Я объяснил, насколько это важно, но… Мы, короче говоря, не можем действовать по обычным каналам. Официально никакого расследования нет, поэтому механизм правовой помощи… И на этого, Паоло Брачини, нет никакого компромата… Короче говоря, к итальянской полиции нам просто не с чем обращаться. Это если официально. Есть другой путь, но тут нужно время – человек, который может помочь, сейчас в отпуске, но на следующей неделе уже будет на месте. Так может даже быстрее получиться – вы же знаете итальянцев, запрос о правовой помощи они будут месяц рассматривать.

– Откуда человек?

Майкл Страут покраснел и уставился в стол.

– Страут?

– Прокуратура республики, – пролепетал наконец Страут. – Там… предполагается, что с Брачини говорить будет он, но в нашем присутствии… я предварительно сказал, что мы будем вдвоем, я и Ник.

– Так, – согласно кивнул Дон. – Не пойдет. Передайте вашему начальству, Страут, что так не пойдет. Брачини говорит по-английски. Значит, опрос будет вести Ник под наблюдением итальянского прокурора. Иначе не имеет смысла. Если этот ваш итальянец любезно согласился (или согласится) действовать в обход установленных процедур, то пусть сделает над собой еще одно усилие и посидит молча. И вам там делать совершенно нечего – легальное прикрытие обеспечит итальянец. Вы сможете договориться? Или мне надо позвонить самому?

– Я попробую.

– Вот и попробуйте. Прошу внимания, джентльмены. Есть еще один вопрос, очень важный. Я признаю за каждым из вас право на сомнение по поводу того, почему наше расследование идет именно так, а не как-то иначе. Так вот, эти ваши сомнения вы можете свободно обсуждать друг с другом, если по каким-то причинам вам неудобно задавать вопросы мне. Против этого я не возражаю. Но я категорически против того, чтобы вне этой комнаты и за пределами группы распространялись всякие фантазии и домыслы относительно того, чем мы занимаемся. Если что-либо подобное будет происходить, с виновным я распрощаюсь немедленно. Надеюсь, все услышали? Давайте прервемся на полчаса, а потом обсудим диспозицию до конца недели. Встречаемся снова, – он посмотрел на лежащие перед ним часы, – ровно в тринадцать.

Четверка проследовала к выходу. Оставшись в одиночестве, Дон с трудом выбрался из кресла, морщась потер поясницу, налил в кружку кофе из черного термоса и закурил очередную сигарету.

– Войдите, – сказал он, когда в дверь постучали.

– Мы можем поговорить? – спросил Майкл Страут, заглядывая в «кабинет».

Дон кивнул и махнул рукой в сторону стула. Сам он остался стоять, громко прихлебывая кофе.

– Зачем вы так, мистер Беннет? – сказал Страут, как и раньше уставясь в стол. – Они ведь все поняли, а нам еще работать вместе. Зачем вы при всех… вы же могли просто поговорить со мной… или вы решили со мной попрощаться? Тем более, можно было наедине…

– М-да, – задумчиво произнес Дон. – Хотите кофе, Страут? Ну ладно. Вы еще молодой человек и многих вещей просто не чувствуете. Эти старые развалины – Ник, Мэт и Рори – знают все, что знаю я, а то и больше. Так что никакой тайны про вас я им не раскрыл. То, что вы обо всем здесь происходящем докладываете у себя, это вообще не секрет, это такая работа, и кого бы ваша контора не прислала сюда, ничего ровным счетом не изменится. Дело не в том, что вы там рассказываете, а в том, КАК вы это рассказываете. Под каким соусом вы подаете информацию. Вы правильно сделали, что вернулись, чтобы побеседовать. Не тревожьтесь, если я вас и выгоню, то не потому, что вы шпионите для своего начальства, а в том случае, если вы будете плохо исполнять свои обязанности тут, у нас, для меня только это и имеет значение. Не скрою, жизнь была бы легче, если бы тон ваших донесений стал более, как это сказать, благожелательным, но на это я повлиять никак не могу, не так ли?

Майкл Страут продолжал молча смотреть в стол. Потом он тихо сказал:

– Я наверное не понимаю некоторых вещей. Это вполне вероятно, у меня нет вашего опыта, мистер Беннет, но тут же очевидно… версия смерти по естественным причинам отпала еще в самом начале, значит – либо убийство, либо самоубийство, полиция настаивает на том, что самоубийство, и доказательства, мистер Беннет, на мой взгляд, неопровержимые, однако коронер выносит открытый вердикт. Если мы занимаемся расследованием, было ли это убийство, то надо прежде всего установить всего две вещи – мотив и возможность. Вот казалось бы… часть группы занимается установлением возможного мотива, а остальные пытаются понять, как можно в наглухо запертом изнутри помещении убить человека, а потом бесследно исчезнуть. Хорошие задачки, мистер Беннет, тем более если вспомнить, что этим уже кто только ни занимался, включая особый отдел, – и никаких результатов. А что мы делаем? Опрашиваем каких-то странных людей, которых и поблизости не было. Мне кажется, сэр, я прошу прощения, но мне кажется, что это просто пустая трата времени и денег. Или вот – Милан. Зачем Милан? В Ярде тоже не понимают, я не буду вам рассказывать, сэр, как они восприняли вашу просьбу, но вы можете себе представить…

– Я примерно так и думал, – вздохнул Дон. – Все с ног на голову. Я вам скажу одну вещь, Страут. Если человека убивают, то для этого всегда есть причина, мотив, как вы говорите, хотя мотив этот вам может не быть известен. И если человека убивают, это значит, что был способ это сделать, хотя вы можете и не понимать, каким именно образом это совершилось. И вот эта самая неизвестность и это непонимание приводят к тому, что вы, пыхтя и потея, начинаете искать мотив и возможность, и знаете что – вы их непременно найдете. Почему? Потому что если было убийство, то мотив и возможность непременно найдутся. Проблема в том, что они столь же непременно найдутся и в случае, если убийства никакого не было. Если вы сейчас выйдете на улицу и вдруг упадете замертво, обещаю, что до конца дня я уже представлю с десяток мотивов, по которым вас могли убить, и целый набор способов, которыми это могло быть сделано. А к утру у меня уже будет взвод подозреваемых, для каждого из которых будут готовы и мотив и возможность. Это всего лишь вопрос техники. В нашем же деле мы так или иначе и на мотив и на возможность должны будем выйти, но только тогда, когда меня убедят в том, что здесь именно убийство, а не суицид. И никак не раньше. Поэтому все тут и занимаются, как вы сказали, странными людьми.

– А как вам сейчас кажется?

– Сейчас мне кажется… Тебе, сынок, с этим еще сталкиваться не приходилось, так что сейчас ты услышишь кое-что неожиданное про свое начальство. Может тогда и задумаешься над тем, что и как докладывать. Вот смотри. Человека находят мертвым в наглухо запечатанной комнате. Человек непростой. Понятно, что к следствию сразу же повышенное внимание. И все равно даже сегодня ни одна живая душа не знает, кто – и главное – почему начал тут же сливать информацию в прессу. Уже через неделю любой, кто читает газеты, знал, что полиция склоняется к версии самоубийства. В этом ничего необычного нет – такое, хоть и нечасто, но бывает, но обычно тут же начинают искать, кто в полиции оказался таким разговорчивым и почему. И находят. А тут не только не нашли, но и не искали – можешь сам посмотреть файлы. Дальше еще непонятнее. На коронерских слушаниях эксперты расходятся во мнениях: один говорит, что повесился сам, другой – что повешен. Или сначала задушен, а потом повешен – не так уж важно. Полиция таскает туда-сюда дверь, объясняя, что снаружи ее открыть никак не возможно, если она заперта изнутри. Предположим. Однако коронера убедить не удается, и он выносит открытый вердикт. Не убийство, не самоубийство, а невесть что. Что должна сделать полиция после такого вердикта?

– Ну… продолжить расследование…

– Например. Но еще она может подвесить это дело, если считает, что свою работу провела досконально. А что не получилось с коронером – бывает. Сам небось знаешь случаи, когда так и происходило. А?

– Ну… да…

– Вот. Именно это мы и наблюдаем. Полиция подвешивает расследование. То-есть, по большому счету засовывает всю эту историю в дальний пыльный угол, откуда ее никто и никогда не вытащит. Пока что все как обычно. И вдруг – на тебе! Ни с того, ни с сего сама же полиция вдруг возвращается к этому делу. Почему? Новые факты появились? Опять же – посмотри файлы: ни одного нового документа, ни одной экспертизы, ни одного протокола показаний. Ставлю сто фунтов, что на Скотланд Ярд просто надавили сверху. Хочешь поспорить?

– Нет.

– И правильно. Потому что если бы не давили, а просто что-то убедительное появилось, про что мы не знаем, полиция никогда бы не выпустила это из своих рук. А что сделал твой родной Скотланд Ярд? Вызвали с пенсии четырех старичков, сунули им тебя для прикрытия, дали бюджет и полномочия. Не хотят пачкаться. Что бы мы здесь ни натворили, полиция ни при чем. Запомни, сынок, они хотят, чтобы мы любой ценой доказали, что это было убийство. Им, вернее тем, кто на них жмет, позарез нужно, чтобы мы именно это и сделали. Здесь уже политика, а не сыск.

– Я не понимаю… так что вы?… Вы считаете, что это было самоубийство?

– Я ничего не считаю. И – нет! – я не собираюсь заниматься саботажем. Мне поручено расследовать – я расследую. Что там дальше будет происходить – мне наплевать. Скажут, чтобы шли до самого конца – пойдем до конца. Скажут, чтобы сворачивались – вернусь в свой сад, буду ухаживать за пионами. Но пока я занимаюсь этим делом, только я буду определять, что, как и когда надо делать. Тебе ведь говорили, что у меня сволочной характер? Вот и посмотришь, насколько он сволочной. Мне много лет, сынок, и у меня есть какая-никакая репутация. Поэтому хорошо бы, чтоб у меня под ногами никто не путался. Это я твоего босса имею в виду. Вообще-то мне плевать – мы с приятелями можем хоть завтра свернуть всю эту лавочку, – но лучше, чтобы никто не путался. Понятна моя мысль?

– Но… я ведь не могу… я должен в отчетах писать, что есть на самом деле…

Дон вернулся в кресло, сложил руки домиком и удовлетворенно улыбнулся.

– Сынок, когда ты меня называешь мистером Беннетом, то как-то выбиваешься из компании. Зови меня по имени, как все. А насчет отчетов – неправду писать не надо. Никогда не надо. Только правду. Всю правду и ничего кроме правды. Я всего лишь хотел бы, чтобы ты к происходящему здесь относился с пониманием. С благожелательным пониманием. И тогда у твоего босса сильно улучшится настроение. Не сразу, но постепенно. Однако это тебе решать. А теперь пойди – напомни мальчикам, что перерыв заканчивается.

ГОВОРИТ БОРИС КЛЕЙНДОРФ, ВРАЧ-ТЕРАПЕВТ

Молчать о Мортимере?

Проклятье! Буду говорить о нем!

Пусть не видать мне рая, если я

Его не поддержу!

В. Шекспир «Генрих IV», ч.1, акт 1, сцена 3

…а у меня почти все пациенты – русские, русскоязычные. Как правило – состоятельные; им удобно про свое здоровье разговаривать на родном языке, и они готовы за это платить, знаете ли. И они не любят ждать: если нужно какое-нибудь исследование или попасть на прием к специалисту, я всегда могу позвонить напрямую и сказать, что дело крайне срочное, и принять надо сегодня, а лучше прямо сейчас. Так что у меня неплохая практика, знаете ли. Есть, конечно, и проблемы: многие тут друг друга сильно недолюбливают, поэтому надо так исхитряться, чтобы они у меня в приемной не встретились…

…Эд Иглет? Игорь Летов – вы имеете в виду? Ну а как же! Да… страшная и неожиданная смерть, очень-очень жаль. Скажите, а что-нибудь прояснилось в конце концов? Писали, что это самоубийство, но мне как-то не верится, знаете ли. Непохоже на него…

…а он-то как раз моим пациентом и не был, так что здесь вам, можно сказать, повезло, потому что иначе я с вами говорить бы не стал, медицинская тайна, знаете ли, если у вас есть судебный ордер, то вы можете получить данные о пациенте, но я бы все равно ничего комментировать не стал, знаете ли. Но он не был моим пациентом. Ну, то-есть, если между нами… у него были кое какие хронические заболевания, и я время от времени выписывал ему соответствующие лекарства. Чисто в профилактических целях. Он звонил, говорил, что ему надо, я отправлял рецепт. А так он несколько раз присылал ко мне своих знакомых девушек, но это между нами, а сам ни разу не обращался…

…нет-нет, я их имен не помню, совершенно не помню, как я уже сказал, вы можете поговорить у нас в регистратуре, но боюсь, что без ордера они вам ничего не скажут. Их было несколько, в разное время, но все не отсюда. Я так понимаю, что они просто приезжали к нему погостить. Из бывшего Союза. Он мне звонил, просил проконсультировать, – я принимал пациентку, а счет отправлял ему. Ничего серьезного, насколько я помню…

…мы с ним встречались, но просто так, поужинать или выпить по бокалу вина. Я у него даже на дне рождения был, на юбилее. Да-да, на том самом, в поместье. Это, знаете ли, было потрясающе – даже не представляю, в какую сумму ему этот праздник влетел: полторы сотни гостей, если не больше…

…а вы знаете, что у него была какая-то странная ненависть к любым компьютерам? Он однажды, когда мы еще только познакомились, зашел ко мне в клинику. Просто так – поболтать. У меня в кабинете стоит компьютер. Он его увидел, как-то даже побледнел и попросил занавесить экран. И сел специально спиной к нему, чтобы не видеть. Я спросил – в чем дело, а он сказал, что совершенно не выносит эту технику, и что дома у него ни одного цифрового устройства нет. И вы знаете – это чистая правда! Я несколько раз был у него в гостях и специально проверил – ни одного! У него дома, там, где все случилось, есть пристройка для прислуги и охраны – вот там компьютер стоит, а в основном здании – нет. У него даже телефон мобильный был совершенно допотопный, по которому можно только звонить и отправлять текстовые сообщения. Или в ресторане, например. Вы замечали, наверное, что когда русские садятся за стол, они всегда выкладывают перед собой мобильные телефоны или планшеты, так вот он этого совершенно не переносил, сразу же просил убрать в карман…

…нет, никаких признаков депрессии я не замечал, хотя я не психиатр, но… нет, ничего такого. Однако же… знаете ли, я вспомнил одну вещь. Возможно мания преследования в какой-то форме. Хотя русские, которые здесь, они все немного, знаете ли, как это сказать… одержимы проблемой личной безопасности, но в его случае это, все же, было как-то уж слишком. Вы слышали про камеры наблюдения? Да нет, не вообще про камеры наблюдения, а у него в поместье? Нет? Ну как же! Он, незадолго до смерти, установил у себя несколько камер. С круглосуточной записью. А территория там не такая уж большая, по русским меркам…

…у него много очень такого было в характере, как вам объяснить… Какой-то патологической тяги к публичности. Любил быть на виду, чтобы о нем все время говорили. Хотя с его капиталами и биографией он и так все время находился в центре внимания, но ему мало было. Поэтому он часто устраивал всякие необычные штуки. На свою лекцию в Чатэм Хаус пришел в тюремной робе. А вы про овечек знаете? Ну как же! Как только ему дали убежище, он сразу начал хлопотать, чтобы стать фрименом Лондонского Сити. Год, наверное, этим занимался, а как только получил грамоту, так сразу же вышел на Лондонский мост и погнал с южного берега Темзы на северный стадо овец. Это одна из привилегий фрименов – им можно гонять овец по Лондонскому мосту. Им еще можно бродить по Сити с обнаженной шпагой – так что вы думаете? В ту же ночь он появился в Сити при шпаге и орал песни, а когда вызвали полицию, предъявил грамоту. Пресса его просто обожала за эти выходки. Во время Хэллоуина на Трафальгарской площади в картонном танке и в маске Путина, представляете? А вот, на том самом юбилее, он устроил одну штуку, но ничего не получилось, и он так расстроился. Знаете про это? Ну как же! Ему очень этот фильм нравился, «Властелин колец». Там в первой серии, знаете ли, день рождения Бильбо Баггинса, он произносит речь и, на глазах у всех, исчезает. Там у него волшебное кольцо было, помните? Так вот, Игорь решил, что раз у него тоже юбилей, то и он исчезнет в самый интересный момент… Он, вообще-то, просил об этом не рассказывать никому, но уж ладно. Идея была такая. Перед десертом все выходят из замка на улицу смотреть фейерверк. Он встает на скамейку – там холмик такой был, маленький, а на нем садовая скамейка, что-то говорит, а с началом фейерверка исчезает. Растворяется в воздухе., как Бильбо. Все бросаются его искать, а его нигде нет. А через час он обнаруживается в совершенно неожиданном месте. Знаете где? За восемьдесят миль от замка, в Стоунхедже! Красивый такой розыгрыш замышлялся, только не вышло ничего. Потому что к началу фейерверка все уже здорово напились, и, когда он исчез – а он ведь и вправду исчез, он мне сам про это говорил и еще смеялся, что случилось чудо, а всем наплевать! – то этого просто никто не заметил. Ну он подумал-подумал и решил обратно материализоваться в том же самом месте, а со Стоунхеджем не связываться…

…нет, я понятия не имею, как он это устроил. Я ведь тоже, знаете ли, немного там выпил, поэтому и не видел, как он исчезал. Да и потом… Залп, вспышки света, музыка – все сразу уставились на эту огненную феерию. Никого же не предупреждали, что он собирается исчезать. А когда фейерверк закончился, – ну нет его и нет, и что? Отошел куда-то или с кем-то. Там, знаете ли, было с кем отойти. Все вернулись в зал, к десерту…

…он мне потом рассказал, где-то через полгода. Не помню, где мы с ним были, но там работал телевизор, и показывали программу с этим американским фокусником… Джейкобом Абрахамсом, знаете? Этот его знаменитый трюк, когда он усадил зрителей перед огромным занавесом с видом на Эйфелеву башню, а когда занавес подняли, то оказалось, что башня исчезла. Потом занавес снова опустили, опять подняли – а она уже стоит на месте. Он смотрел не отрываясь, а потом и говорит – а я так тоже умею, исчезать. Вот тогда он и рассказал мне, как хотел исчезнуть на своем юбилее и появиться уже в Стоунхедже, но исчезновения никто не заметил, поэтому от такого классного фокуса пришлось отказаться. Я спросил, как он собирался исчезать, а он сделал загадочное лицо и сказал что-то вроде – что умеет один, то умеют многие…

…буду рад помочь, чем смогу. Но я и вправду мало что знаю…

ГРУППА «ХОТСПЕР». РОЖДЕНИЕ

О сэр, вы дерзки и высокомерны,

А государь не может потерпеть,

Чтоб хмурил брови перед ним вассал.

Покиньте ж нас!

В. Шекспир «Генрих IV», ч.1, акт 1, сцена 3

Страницы: 123 » »»