Русские богатыри. Славные подвиги – юным читателям Народное творчество (Фольклор)

Вольга Святославич

Давным-давно это было, так давно, что старики не упомнят, а знают только понаслышке от своих дедов да прадедов.

Где теперь города стоят, где сёла да деревни пестреют, – там сплошь леса тянулись, густые да дремучие, и нельзя в них было ни пешком пройти, ни верхом проехать; глубокие, могучие реки растекались во все стороны, по берегам их раскинулись такие широкие поля, что и глазом не окинуть. Повсюду овраги да ямы, а в них змеи лютые кишмя кишат.

Дорог одна-две да и обчёлся, и дороги-то прокладывались не по-нынешнему: прорубят в лесу просеку, забросают хворостом овраги, где ручей случится – шаткий мост на столбиках перекинут, а через реку на скорую руку перевоз заведут – вот и путь готов.

А в лесах-то всякого зверья полным-полно: и медведи, и лисицы, и волки, и туры рогатые с косматой гривой, и вепри, – без рогатины да без лука нельзя было и в путь выехать. Но не одного зверья боялся проезжий: бродили по дорогам разбойники, нечисть всякая, и змеи-горынычи, и колдуны, и оборотни. Кто выезжал из дому, тому уж приходилось трусость за печью оставлять.

Тогда, впрочем, и люди-то были иные, не нынешним чета: жили на свете богатыри да витязи, славились они своей силою непомерной, удальством, молодечеством. Про них прошла молва по всей земле русской, долетела и до нас, даром что с тех пор столько веков утекло.

Стоит высоко на небе широкий двор, такой, что глазом не окинуть, вокруг него железный тын с золотыми маковками, на каждой маковке блестит по жемчужине. Посреди этого чудного двора три терема: один – из чистого золота, другой – из чистого серебра, а третий – хрустальный.

В золотом тереме живёт красное солнышко, в серебряном – светлый месяц, а в хрустальном – их детки, частые звёздочки.

Солнышко всему жизнь даёт, всех греет, всем улыбается. Месяц светлый выглянет в тёмную ночь из своего серебряного терема и осветит мрачные дебри лесные, реки широкие, дороги проезжие; запоздалый путник спешит домой под его мягкими добрыми лучами и воздаёт славу государю-месяцу светлому. А детки их, звёздочки белые, приветливые, с ясными зорьками играют, студёной росою умываются.

Любило красное солнышко людей, заботилось о них, за то и от людей были ему и почёт, и слава: лишь только засветит оно по-весеннему, с полудня, люди в честь его костры зажигают, песни поют да пляшут. Молодёжь хороводы водит, солнышко в песнях просит, чтобы оно милостиво взглянуло на рожь с корнем глубоким, с хлебом обильным, чтобы принесло всем радость и веселье. Проглянет солнышко ярким лучом с неба – всем станет радостно, а скроется за тёмной тучей – нахмурится небо, подует холодом с севера, и люди затоскуют, слезами обольются да запоют горестно:

Ушло красное солнышко в свой златоглавый терем, вышел на небо светлый месяц, рассыпались по небу их детки – частые звёздочки, о ту пору народился могучий богатырь, Вольга Святославич. Вся земля содрогнулась, всколебалась; всколыхалось синее море; звери разбежались кто куда мог: рогатые туры и быстроногие олени попрятались в горы, волки и медведи разбрелись по ельнику, куницы и соболя на острова уплыли; зайцы и лисицы в чащу забились; птицы полетели высоко в поднебесье, рыба на глубину ушла, все почуяли, что родилось не простое дитя, а лежит в колыбельке из дорогого рыбьего зуба, под шелковым пологом, могучий богатырь.

Мать его, молодая княгиня Марфа Всеславьевна, на него не налюбуется, пеленает его в дорогие пелены, свивает шелковым поясом, баюкает на груди своей, поёт ему колыбельные песни тихие.

Вольга растёт не по дням, а по часам. Только полтора часа и полежал он в колыбели, а уж вырос на полтора года; никто его ещё и лепетать не учил, а он сам собой говорить научился и молвит княгине:

– Родимая матушка, не пеленай ты меня в пелены, не вяжи поясами шелковыми, пеленай ты меня в латы железные, на голову надевай мне шлем из чистого золота, а в руки дай мне тяжёлую палицу.

Дивуется на него мать, а он растёт себе да растёт. В семь лет стал он таким богатырём, каких мало. К тому же научился он и читать, и писать, и всем хитростям, премудростям да языкам разным заморским – скоро и учителей своих перегнал.

Пришёл он к матери.

– Родимая, – говорит, – мало мне того, чему меня учителя научили, хочу я и другим премудростям выучиться: чтобы мог я, когда вздумаю, обернуться ясным соколом, по поднебесью летать, красное солнышко вблизи видеть, чтобы умел я обернуться серым волком, пробраться в чащу лесную заповедную, или буйным туром – золотые рога, мериться силой со всяким зверем.

Отпустила его мать к ведунам, волхвам, научился он от них всяким премудростям, в два года всё понял, всё уразумел, чего другому бы и на всю жизнь хватило.

В двенадцать лет стал Вольга скликать дружину. Три года собирались к нему молодые витязи, кто с севера, кто с юга, все такие же рослые, крепкие, как он сам. Набралось их двадцать девять молодцев, а сам Вольга тридцатый. Всем им только что исполнилось по пятнадцати лет, у всех добрые, верные кони, меткие стрелы, острые мечи, а главное – удаль молодецкая. Горят у них сердца ретивые, хотят витязи силу да храбрость показать, хотят добыть себе такой славы, чтобы прогремела она по всей земле русской.

Простился Вольга с матушкой и выехал с дружиною в чисто поле. Не ехали за ними ни повозки с припасами, ни повара с поварёнками, не везли они с собою ни постелей, ни поклажи, ни челяди, – не нужны они храбрым витязям. У них в колчанах довольно стрел, чтобы бить птиц да мелких зверей, а на большого зверя каждый готов выйти один на один с крепкой палицей. И постели им не надобны: спят они на голой земле, а под голову седло подкладывают. У пояса есть у них огниво: высекут гонь да разведут костёр в поле – и отогреются, и дичину испекут на угольях, а запивают студёной водою из ручья быстрого.

Гуляют витязи по чисту полю и день, и два. Посылает Вольга своих молодцев в лес, зверья наловить:

– Гей вы, дружинники храбрые, вейте верёвочки шелковые, ставьте их по тёмному лесу, ловите куниц, лисиц, чёрных соболей.

Разбрелись они, рассыпались по лесу. Ждёт-пождёт Вольга три дня и три ночи, приезжают молодцы с пустыми руками:

– Не попалась нам ни одна куница, не повстречалась ни одна лисичка, не запутался в тенётах ни один горностаюшка.

Ударился Вольга оземь, оборотился могучим львом, в три прыжка скрылся в дебрях лесных и вмиг наловил всякого зверья: и буйного тура рогатого, и куниц, и соболей, и барсов, и лисиц, и медведей; не побрезговал и зайчишкой сереньким – всего понабрал. Поделили они добычу, попировали, и в другой раз посылает Вольга своих витязей:

– Наставьте вы силков в лесу, наловите гусей, лебедей, соколов да мелкой птички, а я буду ждать вас три дня и три ночи.

Рассыпались витязи по лесу, наставили сетей да силков, думали много поймать, а не добыли даже и мелкой пташечки. Воротились они, повеся головы, к Вольге, а он их утешает:

– Не кручиньтесь, будет у нас всякая птица.

Ударился оземь и оборотился ловчей птицей. Поднялся высоко-высоко, как стрела налетел на всякую птицу, большую и малую. Бьёт он гусей, белых лебедей, не даёт спуску и малым серым утицам, только пух от них летит по поднебесью. Вернулся Вольга к витязям с такой добычей, какой они и во сне не видывали. Надолго хватило им, а как вышел запас, посылает их Вольга в третий раз:

– Други мои верные, возьмите-ка вы топоры, постройте дубовое судно, забросьте-ка в море шелковые невода, наловите рыбы – осетрины, белужины; три дня и три ночи буду я вас поджидать.

Забросили витязи невода, а рыба-то вся в глубину забралась, сидит на дне да над молодцами подсмеивается: коротки, мол, руки у вас, не достанете.

Сидели, сидели они у моря, просидели три дня и три ночи, ни одной плотички, ни одного лещика не поймали.

Воротились к Вольге, не смеют и глаз на него поднять, а он уж всё знает.

– Что, – говорит, – плохой лов? Ну, не тужите, я вам всего достану.

Обернулся щукой зубастой, нырнул в самую глубь, погнался за всякой рыбой, наловил и стерлядей, и осетров, и белуг, и севрюг – хватило им надолго.

Поит, кормит Вольга свою дружину храбрую, одевает их, обувает по-княжески: носят они шубы соболиные, на перемену есть у них и шубы барсовые. Дружинушка на него надивиться не может, не знают, как его удачу и расхваливать.

Прослышал Вольга, что турецкий царь Салтан Бекетович собирается идти войной на Русь православную. Разгорелось его сердце молодецкое, созвал он своих витязей и говорил таковы слова:

– Дружинушка моя храбрая! Кто из вас сослужит мне службу верную – обернётся гнедым туром, сбегает в землю турецкую, узнает, что царь Салтан замышляет, о чём со своей женой Азвяковной советуется.

Молчит дружина, ни один удалый молодец не вызывается, прячутся они друг за друга: старший – за среднего, средний – за младшего, а младший и рта открыть не смеет.

Разгневался Вольга:

– Видно, надо мне самому идти! Ждите меня, витязи, я вмиг слетаю и разведаю, какую царь Салтан думу думает.

Обернулся Вольга маленькой пташкой, полетел в царство турецкое, сел на окошко к царю Салтану. Слышит он, как царь Салтан говорит своей жене Азвяковне:

– Я пойду на Русь, возьму девять городов, раздам девяти сыновьям, а сам сяду княжить в Киеве.

– Не бывать тебе на Руси, – отвечает Азвяковна, – не взять и девяти городов, не видать и Киева: народился там такой богатырь, что тебе с ним не совладать, а зовётся он Вольгой Святославичем.

Рассердился царь Салтан, ударил царицу плёткою, а Вольга обернулся горностаем, пробрался в подвалы и погреба царские да и перепортил всё оружие: тетивы у тугих луков перегрыз, железа у калёных стрел побросал.

Потом обернулся серым волком, пробрался в конюшни и передушил всех коней.

Полетел он маленькой пташкой к дружине, разбудил своих добрых молодцев и повёл их на царя Салтана.

Подошли они к Салтанову царству, а вокруг него – стена высокая, каменная. Ворота в стене железные, засовы медные, у ворот часовые стоят день и ночь – человеку не пройти и не проехать, только махонький муравеюшко может в щёлку под теми воротами пролезть.

– Как же мы попадём в Салтаново царство? – опечалились витязи.

А Вольга не кручинится: ударился оземь, обернулся мурашиком и всех своих добрых молодцев, а их было до семи тысяч, тоже обернул мурашиками, все они и проползли в щёлку под воротами. Как встали по ту сторону стены, обернулись снова витязями с конями и с оружием. Прошли они по всей земле турецкой, стали рубить, да колоть, да жечь, так и перевели всю силу Салтанову. Сам Салтан в свой дворец убежал, за железными дверьми спрятался. Толкнул Вольга ногой дверь, все запоры повышиб и вошёл к Салтану.

– Не бывать тебе, Салтан, на Руси, не княжить тебе в Киеве! – сказал он и так ударил его о кирпичный пол, что расшиб его до смерти.

Поделил Вольга всё богатство Салтаново между своей дружиной: много они добыли и золота, и серебра, и дорогого оружия, и коней, и разноцветных тканей. Не нахвалятся дружинники своим князем, да и есть чем: всегда они у него и сыты, и одеты, и обуты, а слава о них по всему свету прошла, до наших дней дожила.

Микула Селянинович

Поехал Вольга со дружиною за данью-податью в города Гурчевец, Ореховец и Крестьяновец – их он в подарок получил от дяди своего, великого князя Киевского, Владимира Красное Солнышко.

Выехали добры молодцы в раздольно чисто поле и слышат: где-то в поле оратай пашет. Понукает оратай свою лошадь, скрипит его соха, а самого пахаря не видно. Едут они день, едут другой, едут с утра до вечера и всё не могут доехать до оратая.

Третий день к вечеру клонится, тут только доехали они до оратая. Видят: взрывает он сохой борозды на поле, да такие, что как в один край уедет, то другого и не видать; огромные коренья вывёртывает, каменья-валуны в борозду валит. Кобыла у него соловая, невзрачная, соха кленовая, а гужи шелковые.

Поклонился Вольга пахарю:

– Бог на помощь, оратаюшка!

– Спасибо, Вольга Святославич, – отвечал оратай, – мне в моём крестьянском деле без Божьей помощи не обойтись. А ты куда путь держишь?

– Да еду в свои города за данью-податью.

– В городах твоих живут всё разбойники, денежки за проезд испрашивают, и чем больше им даёшь, тем им больше хочется. Я недавно ездил туда за солью и заплатил им плёткой: который стоял – тот сидит, а который сидел – тот лежит.

– Поедем со мною, оратаюшка, – позвал его Вольга.

Согласился оратай, выпряг свою кобылку из сохи, и отправились они в путь.

На полдороге оратай и говорит Вольге:

– Оставил я свою сошку в бороздочке не для всякого прохожего, а для-ради брата-мужичка. Как бы её повыдернуть из земли, отряхнуть да припрятать за ракитовый куст? Не пошлёшь ли кого из дружины?

Послал Вольга пятерых молодцев. Взялись они за сошку: вертят, крутят, а не могут из земли вывернуть. Тогда послал Вольга десять витязей – и десять сошку не подняли. Послал Вольга всю дружину: поднатужились витязи, а сошку так и не сдвинули.

Подъехал сам оратай на своей кобылке: как схватил соху одною рукой, так и выдернул её из земли, вытряхнул землю и бросил сошку за ракитовый куст.

Поехали дальше путём-дорогою.

У Вольги конь едва поспевает за оратаевой кобылкой; она идёт себе рысью, а конь во весь опор скачет и догнать её не может. Вольга стал колпаком своим оратаю помахивать, звать громким голосом. Остановился оратай.

– Хорошая у тебя кобылка! Будь она конём, за неё можно было бы пятьсот рублей дать, – говорит Вольга.

– Пятьсот-то рублей я за неё заплатил, когда купил её жеребёночком, а теперь, если бы она конём была, ей и цены бы не было, – отвечал оратай.

– А как же тебя звать-величать, оратаюшка? – спросил Вольга.

– А как я сожну рожь, да сложу её в скирды, да привезу домой, да наварю пива, да созову соседей, они и станут меня чествовать: «Здравствуй, Микулушка Селянинович!»

Приехали они к гурчевцам да к ореховцам, а те поставили через реку поддельные мосты; как стала дружина переправляться, подломились под ними эти мосты, и попадали витязи в воду. Увидали это Вольга с Микулой, припшорили своих коней. Взвились богатырские кони и перепрыгнули одним скоком через реку. Досталось тогда гурчевцам и ореховцам: постегали их Вольга с Микулой, да так, что зареклись они затевать драку с витязями.

Заехал Вольга к Микуле в гости, и задал ему Микула великий пир, а дочери Микулины, Марья, Василиса и Настасья, заезжего гостя всякими яствами и питьём потчевали.

Святогор

Высоко поднялись Святые горы; их каменные вершины в небо упираются, глубоко расползлись во все стороны чёрные ущелья, одни орлы туда залетают, и то ненадолго. Покружится-покружится орёл над скалами да и ниже спустится. «Нет, – думает, – тут мне поживиться нечем, тут и следа живого не видно».

Только богатырь Святогор разъезжает между утёсами на своём коне богатырском, его конь и долы, и реки, и леса шутя перепрыгивает, а равнины между ног пускает.

Ростом Святогор выше леса стоячего, головой достаёт до облака ходячего; едет по полю – сыра земля под ним колеблется, тёмны леса шатаются, реки из берегов выливаются.

Остановится богатырь посреди поля, раскинет шатёр полотняный, поставит кровать длиною девять сажён – спит-высыпается.

Ездит Святогор по полю, гуляет по широкому; всем бы хорошо, да силушку девать некуда: одолела богатыря силушка, так по жилочкам живчиком и переливается. Поехать бы богатырю на святую Русь, с другими богатырями-витязями своей удалью помериться, да вот беда: давно уже перестала держать его мать сыра земля, только каменные утёсы Святых гор под его мощью не рушатся, только их твёрдые хребты не трещат, не колеблются под его поступью могучей. Тяжко богатырю от своей силушки, носит он её, как бремя трудное, – рад бы хоть полсилы отдать, да некому, рад бы самый тяжкий труд справить, рад бы всякую тягу нести, да труда по плечу не находится, за что ни возьмётся, всё под его богатырской рукой железной в крохи рассыплется, в блин расплющится.

Стал бы он леса рубить, дороги расчищать, да таких лесов не найти, чтобы ему под стать пришлись: самое тяжёлое дубьё, корьё для него – что трава луговая. Стал бы богатырь горами ворочать, да пользы в том нет, никому горы не надобны. Да и то сказать: давно Святогор на земле не бывал, не знает он про нужды людские, не ведает, какую для них тяготу нести.

Говорит Святогор:

– Кабы я по силам тягу нашёл, так я бы всю землю поднял!

Встреча Святогора с Микулой Селяниновичем

Едет Святогор путём-дорогою и видит: идёт перед ним по долине прохожий человек, приземистый, невзрачненький, на плечах несёт сумочку перемётную. Стал его Святогор догонять. Шибко конь богатырский поскакивает, равнины, долины между ног пускает, а настигнуть прохожего не может: идёт себе мужичок, не торопится, сумочку с плеча на плечо перебрасывает. Пустил Святогор коня во всю прыть – никак с прохожим не поравняется, шагом поехал богатырь – всё прохожий впереди.

– Эй ты, прохожий! – кричит Святогор. – Приостановись-ка ты, подожди меня: как я ни еду, никак мне тебя не догнать.

Приостановился прохожий, сложил свою сумочку перемётную на землю.

– Что у тебя за ноша в сумочке? – спрашивает Святогор.

– Подыми сам с земли, так и увидишь, – ответствует прохожий.

Святогор нагнулся с коня, хотел сумочку плёткой повернуть – сумочка не двинется; попробовал её пальцем толкнуть – не ворохнётся; хватил было её рукой – с земли никак не поднять; словно приросла к земле сумочка – не двинется, не ворохнётся, не подымется.

– Что за диво, – говорит богатырь, – сколько лет я по свету езжу, а такого чуда не видывал, чтобы маленькую сумочку нельзя было рукой с земли поднять.

Сошёл он с коня, ухватился за сумочку обеими руками, приподнял её повыше колен. Глядь, сам-то по колена в землю и ушёл, по лицу же не пот, а кровь потекла.

– Что же у тебя в сумочке наложено? – снова спросил он у прохожего. – Скажи мне, не утаи, я такого чуда и не видывал; силы-то мне не занимать: дубьё, корьё из земли выворачиваю, а теперь такой песчинки с земли поднять не могу.

– Коли знать хочешь, – отвечал прохожий, – так я тебе скажу: в сумочке у меня тяга земная.

– А как тебя самого-то звать-величать?

– А зовут меня Микула Селянинович.

– Скажи же ты мне, Микулушка Селянинович, поведай, как мне узнать судьбу свою?

– А поезжай прямоезжей дорогою до распутья, а там сверни влево, пусти коня во всю прыть и доедешь до Северных гор. У тех гор под деревом высоким, развесистым стоит кузница. Живёт там кузнец, у него и спроси про судьбу свою.

Женитьба Святогора

Поехал Святогор дорогой прямоезжею, свернул, где было указано, и пустил коня во всю прыть лошадиную. Начал добрый конь богатырский поскакивать, реки, моря перепрыгивать, широкие долины промеж ног пускать.

Три дня и три ночи ехал Святогор, наконец доехал до Северных гор. Видит: стоит дерево высокое, развесистое, а подле него кузница. В кузнице яркий огонь горит, раздувает кузнец меха и куёт два тонких волоса. Подивился Святогор на искусную работу и спрашивает:

– Кузнец, что же это ты куёшь?

Отвечает ему кузнец:

– Я кую судьбину, кому на ком жениться.

– Ну так скажи, на ком мне жениться судьба велит?

– Твоя невеста, славный богатырь, живёт в царстве Поморском, в престольном городе; только лежит она тридцать лет больная, с постели не встаёт.

Призадумался Святогор. Не хочется ему жениться на больной. «Дай, – думает, – съезжу в царство Поморское и, если правду говорит кузнец, убью девицу, вот и не придётся на ней жениться».

Поехал богатырь в Поморское царство, в город его престольный, нашёл ветхую избёнку, где лежала его суженая.

Как увидел её, обомлел с испугу: лежит девица в избёнке одна-одинёшенька, и на всём теле у неё точно кора наросла, а сама и не шевелится.

Вынул Святогор пятьсот рублей, положил на стол, обнажил булатный острый меч и ударил им девицу в грудь. Вышел из избушки убогой, вскочил на коня и уехал к себе на Святые горы. «Отделался, – думает, – от такой невесты!»

А девица тем временем проснулась, смотрит: кора с тела свалилась, и стала она такой красавицей, какой никогда ещё на белом свете не видывали, – ростом высокая, статная, очи ясного сокола, брови чёрного соболя, румянец – что зорька утренняя.

Увидела девица пятьсот рублей на столе. «Вот, – думает, – счастье Бог послал!» Стала она на те деньги торговать и нажила несчётную золотую казну, построила корабли, нагрузила их товарами драгоценными и пустилась по морю синему искать счастья-удачи в далёких странах.

Куда ни приедет, все бегут товары покупать, на красавицу невиданную, неслыханную полюбоваться. Доехала она и до Святых гор, и прошёл о ней слух по всему царству.

Пришёл и Святогор взглянуть на диво дивное; как взглянул, так и подумал: «Вот это невеста по мне, эту за себя сосватаю!» Полюбился и богатырь девице, поженились они, и стала жена Святогора про свою прежнюю жизнь рассказывать, как она тридцать лет лежала, корой покрытая, как вылечилась, как начала торговать на те пятьсот рублей, что неведомый богатырь ей оставил. Слушал Святогор, слушал и говорит:

– Да ведь это я и был.

Подивились они, что от судьбы своей никак не уйдёшь, и стали жить да поживать на Святых горах.

Встреча Святогора с Ильёй Муромцем

Ездил как-то богатырь Илья Муромец по белу свету и заехал ко Святым горам.

Бродит по утёсам и день, и два, притомился, раскинул шатёр белого полотна, привязал у входа своего коня богатырского и уснул ни много ни мало – на двенадцать дней. Вдруг слышит во сне: храпит его бурушко, ржёт, копытом землю роет и говорит ему человечьим голосом:

– Ай же ты Илья свет Иванович, спишь ты, прохлаждаешься, беды над собою не чуешь: едет к шатру Святогор-богатырь! Отпусти-ка меня в чисто поле, а сам полезай на сырой дуб.

Послушался Илья своего верного товарища, пустил его в чисто поле, а сам на дубу спрятался. Видит: едет богатырь выше леса стоячего, головой упирается в облако ходячее, за плечами у него хрустальный ларец. Слез Святогор с коня, отпер ларец золотым ключом, вышла красавица, жена богатырская, что зорька на небе. Раскинули они шатёр, разложила красавица скатерти браные, расставила яства сахарные, питья медовые, – стали они есть, пить, а Илья сидит на дубу, не шелохнётся.

Увидала Илью жена богатырская, побоялась, как бы не убил Святогор добра молодца, и спрятала его в мужнин карман, да с конём вместе.

Сидит Илья в богатырском кармане и день, и два, возит его Святогор, сам того не ведает, да на третий день невмочь стало коню Святогорову тяжесть такую таскать: споткнулся он, подогнулись ноги его быстрые.

Разгневался Святогор на своего верного товарища, со всей силы богатырской хватил его плетью по крутым бёдрам, крикнул громким голосом:

– Что ты, травяной мешок, спотыкаешься?

Отвечает ему конь:

– Как мне не спотыкаться? До сих пор возил я одного богатыря да жену его богатырскую, а вот уж три дня вожу двух могучих богатырей, да ещё и коня богатырского в придачу.

Удивился Святогор, сунул руку в карман, а там и вправду богатырь с конём шевелятся.

Вытащил Святогор Илью из кармана, стал его спрашивать, допытывать:

– Ты откуда родом, как тебя звать-величать?

Назвался Илья.

– А зачем к нам на Святые горы пожаловал?

– Да захотелось мне повидать Святогора-богатыря.

– Ну, я самый и есть Святогор; давай побратаемся, научу тебя всем похваткам-поездкам богатырским.

Кликнул Илья своего коня, поехали они вместе по Святым горам.

Научил Святогор Илью всем похваткам-поездкам богатырским, звал его меньшим братом, делил с ним хлеб-соль, пил из одного ковша.

Едут они путём-дорогою и наехали на огромный гроб. Стоит гроб, весь из камня высечен, а подле крышка лежит.

– Давай, – говорит Святогор, – померяем, для кого этот гроб изготовлен: кому из нас придётся впору, для того он и есть. Полезай-ка ты, Илья, вперёд.

Лёг Илья в гроб, да не по нему домовина: и широка, и длинна, и высока не в меру.

– Ну, – говорит Святогор, – видно, мне в него ложиться.

Лёг, протянул ноги, гроб пришёлся как раз по нему.

– Гроб-то ведь как нарочно для меня сделан, – говорит он Илье. – Ну-ка, меньший братец, сослужи мне службу, закрой меня крышкой.

– Нет, старший брат, вижу я, ты не малую шутку пошутить задумал: заживо себя хоронить собрался. Не подниму я крышки, не закрою тебя.

Привстал тут Святогор, сам поднял крышку и закрыл ею гроб. Только что сошлись края, как и срослись вместе.

Силится Святогор поднять крышку – не может, зарос гроб, давит богатыря, не совладать ему со своею судьбиной. Бился он, бился, просит Илью:

– Братец меньший, душно мне, знать, конец мой приходит! Попробуй-ка поднять крышку.

Попробовал Илья – нет, куда ему! Срослась крышка с гробом, ничего с нею не сделаешь.

– Возьми, Илья, мой меч-кладенец, – просит Святогор, – попробуй-ка разрубить крышку поперёк.

Взялся Илья за богатырский меч, силился, силился, не может и приподнять его, не то что крышку рубить.

– Нагнись ко гробу, – говорит Святогор, – я дохну на тебя своим духом богатырским.

Нагнулся Илья, дохнул на него Святогор, и почуял он в себе силы втрое против прежнего.

Поднял он тогда меч-кладенец, взмахнул им над крышкой, опустился меч, зазвенел о камень, – глядь, а из-под него поперёк гроба железная полоса проросла.

– Душно мне, меньший брат, – жалуется Святогор, – попробуй-ка ударить мечом вдоль крышки.

Ударил Илья и вдоль крышки, из-под меча искры посыпались, и другая железная полоса выросла.

– Ох, тяжко мне, – стонет Святогор, – наклонись-ка ко мне, меньший брат, я дохну на тебя своим духом богатырским, передам тебе всю свою силушку великую.

– Довольно с меня и этой силы, старший брат, – отвечает Илья, – а коли ты передашь мне всю свою силушку богатырскую, так меня земля носить перестанет, как и тебя.

– Ну, хорошо же ты сделал, Илья, что не послушал меня: я бы дохнул на тебя мёртвым духом, и ты бы умер вместе со мною. Прощай, мой названый меньший брат, владей моим мечом-кладенцом, владей моей силой, а коня моего привяжи ко гробу, – кроме меня, никто с этим конём не совладает.

Замолк богатырь, замерли слова его, а Илья всё стоит, слушает, опёршись на меч-кладенец, всё думает, не скажет ли ему старший братец ещё хоть словечко. Нет, затихли слова богатырские, пропала мощь-сила заветная, а из щёлки гробовой мёртвый дух пошёл.

Опоясал тогда Илья меч-кладенец, привязал коня Святогорова ко гробу, положил перед гробом три земных поклона глубоких, смахнул слезу горючую и поехал на святую Русь, к князю Киевскому, Владимиру Красному Солнышку.

Михайло Поток

У князя Владимира идёт пир горой; все богатыри в сборе, пируют, веселятся, потешаются.

А Владимир Красное Солнышко по гридне столовой похаживает, то тому, то другому богатырю службы раздаёт.

Наливал князь чару зелена вина, ковш мёду сладкого, подносил старшему богатырю, Илье Муромцу:

– Илья Муромец свет Иванович, ты съезди-ка на горы Сорочинские, побей силу неверную, татарскую.

Наливал Владимир-князь вторую чашу, подносил другому богатырю, молодому Добрыне Никитичу:

– Эй ты, молодой Добрынюшка Никитич, ты отправься-ка за море синее, ты прибавь-ка нам земельки святорусской, чтобы было с кого брать дани немалые.

Третью чару подносил он богатырю Потоку Михайлу Ивановичу:

– Ты съезди-ка, Михайло Поток, сын Иванович, в Подолье Лиходеево, ты возьми-ка с Лиходея дани за двенадцать лет с половиною.

Приняли богатыри чаши одною рукою, выпили сразу, не поморщились, седлали скоро-наскоро коней богатырских, поехали по чисту полю каждый в свою сторону, исполнять службу княжескую.

Как приехал Михайло Поток в землю Лиходееву, раскинул он шатёр белого полотна на зелёных лугах, на траве шелковой. Надел он на шатёр маковку красного золота: днём маковка что солнце сияет, ночью не уступит светлому месяцу.

У Лиходея Лиходеева была дочь, Марья Лиходеевна, хитрая девушка, всякому колдовству учёная. Увидела она шатёр в поле и просится у отца:

– Отпусти меня, батюшка, что-то прискучило сидеть в тереме, погуляю я в чистом поле с нянюшками, с матушками и с сенными девушками.

Отпустил её отец. Разбрелись по чисту полю нянюшки, матушки и сенные девушки, а Марья Лиходеевна к шатру подбежала, внутрь заглянула.

Спит богатырь в шатре, похрапывает. Смотрит на него в щёлку девица, посматривает, а богатырский конь оземь копытом бьёт и говорит человечьим голосом:

– Спишь ты, Михайло Поток Иванович, а у шатра-то твоего девица-красавица стоит!

Вскочил Михайло Поток на ноги, вышел из шатра – не видит девицы, одни лебеди да гуси по заводям плавают. Присмотрел он лебёдку золотое перо – голова у лебёдки унизана нитями золотыми, перевита каменьями самоцветными, скатным жемчугом.

«Вот ту лебёдку намечу да и подстрелю», – думает богатырь. Натянул лук, насадил стрелу, метит в лебедь белую золотое перо, а лебедь-то поднялась высоко-высоко, покружилась да и спустилась перед самым Михайлом на землю, обернулась красной девицей, Марьей Лиходеевной, и говорит ему:

– Не стреляй в меня, молодец, а вези меня на святую Русь, окрести в православную веру да и женись на мне.

Полюбилась Михайле Потоку девица, и дали они друг другу зарок: как женятся, кто первый из них умрёт, с тем в могилу и другого живьём закопать.

Не поехал он за данью, а взял с собою Марью Лебедь Белую и пустился в обратный путь к Киеву.

Повстречал он в чистом поле Илью Муромца и Добрыню Никитича. Везёт с собою Илья добычи, золота, серебра бессчётно, везёт и Добрыня дани немало, что вперёд забрал с покорённых земель, только один Михайло Поток свет Иванович не везёт ни золота, ни серебра, а ведёт за руку одну свою Марью Лебедь Белую.

– Как же ты на глаза к Владимиру-князю покажешься? – говорят ему богатыри. – С чем ты в Киев явишься? Мы дадим тебе золота и серебра, от своих богатств отделим.

– Не надобно мне, братцы, ни золота, ни серебра, а привезу я одну Марью Лебедь Белую, с нею и покажусь на глаза к Владимиру-князю.

Приехали богатыри: Илья Муромец со своею добычею, Добрыня с данью; отдали Владимиру, поклонились, прочь пошли.

Увидал Владимир Михайла Потока с его невестою, обласкал их, говорит:

– Это мне больше по сердцу, чем если бы ты мне дани привёз; я и тех-то богатырей посылал из Киева, чтоб они себе невест нашли.

Устроил Владимир свадебный пир, и зажил Михайло с молодою женою, о зароке не думаючи.

Другой раз посылает его Владимир за море:

– Ты съезди-ка, Михайло Поток свет Иванович, за сине море, к царю Налёту Налётовичу, ты отвези ему дань за двенадцать лет.

– Не стану я везти ему дань за двенадцать лет, поеду к нему и без золота, и без серебра.

Поехал богатырь к Налёту Налётовичу, приехал да и говорит:

– Я послан из Киева, от Владимира Красного Солнышка, везу тебе дань за двенадцать лет.

– А где ж у тебя дань? – спрашивает Налёт Налётович.

– Да была она собрана монетою медною, на телегах отправлена, телеги-то в дороге поизломались, вот мужики и чинят их, ещё не доехали.

Развеселился Налёт Налётович.

– На радостях, Михайло Поток Иванович, сыграем с тобою в такую игру, в какую бы у вас на Руси стали играть.

– А у нас на Руси стали бы играть на дощечке дубовой, в шашки кленовые.

– Давай играть в шашки.