Дипломатическая кухня Ходаков Александр

Окончание института. Диплом

Когда я вернулся из Алжира, мой курс отправили на практику. В МГИМО на пятом курсе студентов распределяют по разным госучреждениям (если повезет – в МИД, а можно было попасть в Минвнешторг, Минморфлот и т.д.). Мне стажировку зачли за практику и дали полгода, чтобы я досдал экзамены, иначе пришлось бы доучиваться со следующим курсом. Экзамены я сдал довольно легко, за исключением одного предмета – международного частного права. Учебника по нему было не найти, вместо него рекомендовали читать монографию Л.А. Лунца. Но это же академический труд! Я пытался ее читать, но каждый раз засыпал на 50-й странице. Экзамен я сдал только с третьего раза. На тройку, которая лишила менякрасного диплома. В конце пятого курса деканат предлагал мне пересдачу. Я категорически отказался, заявив, что об этом предмете больше никогда в жизни слышать не хочу.

Пятью годами спустя мать очень надо мной потешалась. Но об этом позже.

Хотя специализация у нас была по международному публичному праву, мне разрешили писать диплом по государственному праву Алжира. Материал я, собственно, уже собрал в университетской библиотеке, где бывал чаще, чем на лекциях. Вот только на защите диплома я понял, что ни мой руководитель, ни мой оппонент его не читали. Они несли полную чушь. Особенно бессмысленными были замечания оппонента. Тем не менее, «отлично» мне поставили.

А зря они диплом не почитали. Как потом показали события в Алжире, я довольно точно предсказал развитие государственных институтов страны лет на 10 вперед. Да Бог с ним, в Алжир я все равно не попал.

Значит, правильно сделал, что не стал там учить арабский.

Назначение в Габон

В 1973 году СССР наконец установил дипломатические отношения с Габоном. До этого времени габонцы от отношений всячески уклонялись. Как нам говорили наши начальники, они боялись советского идеологического проникновения. Может, это и было правдой, хотя бы частично – в Габоне авторитарно правил президент Альбер-Бернар Бонго (позднее принявший ислам и сменивший имя на Омар; в основном, ради инвестиций из арабских стран, а вовсе не из религиозных соображений). В своем кресле он сидел прочно, чему очень способствовал расквартированный под столицей Либревилем батальон французских десантников. Они там появились, когда народные массы – или те, кто себя выдавал за народ, – свергли предшественника Бонго Леона Мба. Он попросил о помощи французов, а те не отказали. Через два дня режим был восстановлен, а батальон – так, на всякий случай – остался. Но кроме батальона у Бонго были незаурядные умственные способности. Он не просто установил однопартийный режим, но выстроил систему сдержек и противовесов в стране, где насчитывается около 40 племен; раздал должности не только ближайшим родственникам, но и представителям ключевых племен, при том, что сам был из малочисленного и слабого племени батеке.

Просто к слову: когда в 1961 году раздавали независимость африканским странам, габонцы ее не хотели. Леон Мба посылал в Париж своего эмиссара просить, чтобы Габону оставили статус заморского департамента или хотя бы заморской территории, только бы остаться в составе Франции. Увы, не вышло.

В 1973 году Габон открыл посольство в Москве. В 1974 году должно было открыться советское посольство в Либревиле. Назначение в это посольство я получил сразу по приходу в МИД, еще в августе.

Это назначение стало для меня большой неожиданностью. Я-то собирался работать в Алжире. По итогам стажировки в консотделе посольство написало на меня запрос в отдел кадров, и я уже предвкушал, как вернусь в Алжир. Но вызвавший меня кадровик огорошил известием о том, что мне предстоит ехать в Габон. Когда я попросил его показать на висевшей на стене карте, где находится эта страна, он минут пять ползал по ней пальцами, пока не нашел – на самом экваторе. Я поинтересовался, можно ли отказаться. Кадровик сказал, что можно. Только лучше не надо. Можно вообще в МИД не попасть.

Я попросил хотя бы день на размышление. На семейном совете было решено, будь что будет. Надо ехать. Вторая точка бифуркации.

Париж! Отель на Сольферино

Я получил назначение в посольство, которого еще не было. Из-за всяких проволочек передовая группа вылетела в Либревиль только в октябре. В ноябре туда отправился посол В.Г. Филатов, а вместе с ним – довеском – отправили и меня. Габонцы еще не получили оборудования для выдачи виз, и мы должны были лететь через Париж, чтобы там получить визы в Габон.

Париж! Я заранее предвкушал, как я там славно погуляю. Мечта каждого советского человека – Париж!

Вернувшись из Алжира, я женился на Любе. Той, которую поймал за опоздание. Однако поскольку у посольства еще не было даже собственных помещений, а тем более жилья, полетел я в Либревиль один. Жена с трехмесячным сыном остались в Москве.

Долетели без проблем, в Париже нас встретили и сразу отвезли в гостиницу. Помню, как сейчас – «Hotel de l'UNESCO». Вот тут и началось. Посол возмущенно заявил, что они тут все охренели – его, посла Советского Союза, в какую-то занюханную гостиницу? (Раньше он работал в Париже, и что почем знал). Везите в другую и не какую-нибудь, а в отель «Монталамбер»! Ну, куда посольским деваться? Отвезли. Послу номер нашли сразу, а мне пришлось часа два сидеть в холле. Наконец разместившись, я отправился осматривать окрестности; кроме того, надо было где-то перекусить.

Мы прилетели в субботу. В Москве доброе Валютно-финансовое управление выдало мне на руки 15 долларов, а суточные я должен был получить в посольстве. Но оно до понедельника было закрыто. Мне надо было прожить два дня на 15 долларов. То, что эта задача невыполнима, я понял, зайдя в ближайшее бистро. За пол-багета с ветчиной и сыром и бокал пива я отдал почти все деньги (доллары я обменял на франки в гостинице – откуда мне было знать, что там самый низкий курс). От неминуемой голодной смерти меня спасли попавшие на работу в Париж однокурсники. Не помню, как, но я их разыскал и напросился в гости. Конечно, меня накормили.

А в понедельник я явился в посольство за суточными. Когда мне их выдали, каким-то боком зашла речь о гостинице. Я сообщил, что живу в «Монталамбере». Бухгалтер, дама несколько корпулентная, сначала схватилась за виски, потом за горло, с неподдельным ужасом спросила шепотом: «Где, где?» – а потом не на шутку разоралась. Как я, дескать, смел, да кто разрешил, да это же перерасход средств… Я только плечами пожимал – не я же это придумал, а мой посол, а я-то откуда знаю, какая гостиница мне положена. Пошли докладывать об этом безобразии самому послу во Франции, товарищу Червоненко. К счастью, мой начальник был когда-то у него в подчинении, и дело решили не раздувать. Но чтобы компенсировать перерасход, меня переселили в другую гостиницу. Где-то у метро «Сольферино». Номер стоил 22 франка (около 6 долларов) в сутки. Дешевле, видимо, в Париже просто не нашлось.

Это был откровенный притон. Умывальник был, но туалет находился этажом выше, а душ – этажом ниже. Контингент соответствующий. По лестнице я проходил, прижимаясь к стене и быстро-быстро. Но там я познакомился с каким-то бразильцем, и мы целый день вместе шлялись по городу.

А потом я один гулял по Парижу, сходил в кино, в павильон импрессионистов, в Тюильри, к Эйфелевой башне… Проехался на метро. И как-то не пришелся мне Париж. Видимо, от безденежья показался он мне недружелюбным. Серое небо, рваные облака, ветер, дождь. Париж я оценил только много позже.

Пока восемь часов летели до Либревиля, познакомился с очень милой французской семейной парой – они возвращались в Габон из отпуска, проведенного на родине. Потом я узнал, что их много таких – прикипевших к Африке, не способных и не желающих жить в Европе. Сам чуть таким не стал. А знакомство это позже сыграло неожиданную роль.

Должности и ранги

На дипломатической службе, как в армии, есть должности, а есть и личные звания – ранги. От низшего ранга до высшего – всего 11 ступенек: атташе, третий секретарь, второй секретарь 2-го и 1-го классов, первый секретарь 2-го и 1-го классов, советник 2-го и 1-го классов, Чрезвычайный и Полномочный Посланник 2-го и 1-го классов, Чрезвычайный и Полномочный Посол. Мечта каждого дипломата – дослужиться до ранга посла. Удается это далеко не каждому.

Ранга выше, чем посол, не существует. Министр иностранных дел по рангу – тоже посол. Часто возникает путаница из-за того, что многие ранги по названию совпадают с должностями. Есть должности атташе, третьего, второго, первого секретарей и советника. В посольствах есть должность советника-посланника – это второе лицо после посла. А в центральном аппарате, то есть в самом министерстве, существуют должности начальников различных подразделений – отделов, управлений и т.п.

Назначение на должность зависит от ранга. При ранге атташе на должность советника не назначат. Можно назначать на одну должность выше или ниже ранга. Иными словами, второй секретарь может служить на должности третьего, а может и на должности первого. До должности советника в МИД СССР добирались, да и то не все, годам к 50. Многие с нее же и на пенсию уходили.

Ранги даются за выслугу лет (или за особые заслуги – можно и досрочно ранг получить и даже перескочить через ранг, но это исключительные случаи). В советское время первого ранга – атташе – надо было ждать не меньше трех лет. Начинали службу дипломаты на административных должностях: дежурного референта, старшего референта, переводчика. При выезде за границу им полагался служебный, а не дипломатический паспорт.

Деньги закончились. Приключения начались

Как я уже говорил, в октябре в Либревиль прибыла передовая группа: советник Котов, третий секретарь Конузин с женой Мариной, которая была заведующей канцелярией (такой семейный подряд был не редкостью в маленьких посольствах) и завхоз Мартынов. (Конузин вскоре получил намертво прилипшее к нему прозвище «Козюня» – наградил его им мой малолетний сын Стас; Козюней его звали и за глаза, и в глаза, что не помешало ему, впрочем, дослужиться до зам. постпреда в Нью-Йорке и посла в Сербии.) Перед группой стояла задача приступить к организации функционирования посольства, по возможности подыскав для этого необходимые помещения, жилье для сотрудников, приобретя автотранспорт, открыв счет в банке и т.д. Все это казалось довольно простым. Но в реалиях Либревиля каждая из этих задач решалась с неимоверным трудом. Подходящего здания для посольства в городе просто не оказалось. Сдаваемые в аренду квартиры стоили немыслимых для нас денег. Машины нужно было заказывать и несколько месяцев ждать, пока их доставят пароходом из Европы. Габон переживал период экономического бума, в стране было полно иностранцев – «богатеньких буратин», готовых платить за все большие деньги. Отсюда дефицит жилья и дороговизна всех товаров.

Даже счет в банке группа открыть не успела; они никак не могли решить, в каком банке это лучше сделать. На первоначальные расходы им выдали наличные – 15 тысяч долларов. Деньги лежали в небольшом чемоданчике типа атташе-кейс, который Конузин, лично ответственный за них, везде носил с собой. Даже на пляж. Когда ходили купаться, кто-то должен был оставаться с этим кейсом на берегу. Потом, наконец, деньги положили в банк. Как оказалось, выбрали самый неудачный вариант – деньги из Москвы проходили через несколько корреспондентских счетов, в том числе в США, и перевод занимал неоправданно долгое время. Это нам скоро аукнулось.

МИД Габона пытался помочь нам найти дом под посольство, но результата все не было. Тем временем мы все жили в гостиницах. Передовая группа поселилась в гостинице «Гамба» напротив аэропорта. «Гамба» стояла прямо на пляже. Конечно, мы этим пользовались. Надо же было извлекать хоть какие-то удобства из наших неудобств.

Послу и мне сняли номера в гостинице «Окуме Палас – Интерконтиненталь», от аэропорта до нее ехать было минут 10–15. Послу сняли номер, соответствующий положению, со спальней и гостиной, мне – обычный. При этом мой номер объявили канцелярией. В 9 утра все приходили ко мне «на работу». А поскольку я всегда любил поспать, то не раз был вынужден чистить зубы и принимать душ уже в присутствии прочих коллег, за что меня регулярно ругал посол. Впрочем, вполне благодушно. Зато на мое имя был снят еще один номер в «Гамбе» – ожидалось, что оставшаяся часть коллектива вот-вот прибудет, и номер держали как резерв. Из-за бума гостиницы были переполнены, да и было их просто мало. В «Гамбу» я приезжал почти каждый вечер – искупаться на пляже и поесть. Там было дешевле, чем в «Интерконтинентале».

А с деньгами у нас было откровенно плохо. Нам установили временные ставки, пока мы не представим данные о ценах для расчета постоянных. Для этого нужно было составить «бюджетный набор» – так мидовские финансисты именовали потребительскую корзину. Утвердили этот набор, наверное, в 1930-е или 40-е годы. Причем он был единым для всех стран, независимо от климата. В нем были, например, такие позиции, как галоши, валенки и зимние пальто. Начав составлять этот многостраничный документ, мы долго покатывались от хохота. Потом стало не до смеха – где в Африке взять цену на теплое пальто и валенки? Пришлось указывать цены за товары с доставкой почтой из Европы. Зато в итоге зарплаты у нас выросли почти вдвое. Хотя на самом деле деньги нам платили не очень большие. На моей должности дежурного референта я получал 180 тысяч местных франков, по тогдашнему курсу около 900 долларов.

При расчете временной ставки какой-то умник в Москве приравнял нас к Нигеру. Как оказалось, цены в Либревиле были значительно выше, чем в Нигере, причем на все. Покупать продукты и готовить дома было бы гораздо дешевле, но дома-то не было. Приходилось есть в гостиницах. Конечно, мы были советскими командировочными, и у нас с собой было. Кипятильник взял каждый. Была даже пара электроплиток. Да много ли на них наготовишь… Однако приходилось исхитряться – при том, что готовить в номере гостиничные правила, разумеется, запрещали.

У меня деньги таяли с фантастической скоростью. Хотя, пожив в Алжире, счет деньгам я знал. Просто их было очень мало. Когда они кончались, я начинал вместо уплаты наличными подписывать счета в гостиничных ресторанах. С зарплаты долг гасил. Но каждый раз после погашения «на руках» оставалось все меньше… Посол, регулярно просматривавший счета, в конце концов обнаружил, что я живу в кредит. А было это строжайше запрещено. На этот раз меня изругали совсем не благодушно… и посол одолжил мне денег, чтобы я расплатился с долгами.

Настал, однако, день, когда деньги кончились у самого посольства. Буквально. На счете в банке не осталось ни франка. Перевод из Москвы мы запросили, как нам казалось, заблаговременно, а деньги все где-то гуляли. Как потом выяснилось, в одном из банков-корреспондентов перевод просто потеряли и долго не могли найти. Мы названивали в Москву, оттуда отвечали, что деньги высланы… а зарплаты платить было нечем.

И мы организовали коммуну. Посол не участвовал, ему было невместно, а все остальные сложили оставшиеся франки в общий котел. Покупали самые дешевые растворимые супы и тому подобную еду, которую можно было приготовить на плитке. Вечером собирались в «Гамбе» и ели, что Бог послал.

Не помню, кому пришла в голову блестящая идея – включить в наше скудное меню крабов. На берегу обитала тьма крабов, известных как «пальмовые воры»⁸. Днем они прятались в норах между корней кокосовых пальм, а с наступлением темноты выходили на промысел. Промышляли они преимущественно на границе прибоя и при опасности ныряли в волну. Первое время нам никак не удавалось ухватить краба – они оказывались быстрее нас. Но вскоре мы обнаружили, что краб, попавший в луч света, на несколько секунд цепенеет. Если за эти секунды удается до него добежать и треснуть его фонарем между глаз – добыча ваша.

Эпичная картина была, должно быть, – советские дипломаты, гоняющиеся с голодными глазами за крабами.

Набрав ведро крабов, мы возвращались в гостиницу, крабов отмывали в ванне от песка и водорослей и варили их на плитке. На последние франки покупали литровую бутылку пива «33» и блаженствовали.

А денег все не было. Козюня предложил отчаянный шаг – взять взаймы у банка. Финансовые правила это строжайше запрещали. Однако другого выхода просто не было. Козюня сумел договориться о беспроцентном займе. Только это спасло его и посла от выговора с занесением, но отписываться перед Москвой пришлось долго…

Когда деньги наконец пришли, мы поменяли банк, и в последующем кризисов уже не было.

Безлошадным – не жизнь

Тем временем, наряду с поисками помещений, нам нужно было купить машины. Общественный транспорт в Либревиле отсутствовал как таковой. Такси тоже не было, они появились многими годами позже. Для любого передвижения по городу нужна была машина.

Первое время мы ездили на арендованных машинах. Меня посол за руль пускать не хотел. Я получил права только перед самым отъездом, опыта вождения у меня не было никакого. Посол не хотел рисковать. Я договорился, однако, с завхозом, и он меня втайне от посла подучивал вождению. Посчитав, что я созрел, он пошел со мной к послу и уговорил его пустить меня за руль. Для начала я сразу же поцарапал борт арендованного «Пежо-504», а через недельку стукнул ворота местного МИДа – меня занесло на песке при вхождении в поворот. Ворота пострадали несильно, их даже чинить не стали, а у машины я помял крыло и выбил фару. Посол вопил, что ущерб я буду возмещать из своего кармана. Да только беря машины в аренду, я оформил полную страховку, и платить мне ничего не пришлось. Позже, уже на собственных машинах, я еще пару раз стукался, и тут приходилось платить самому, но аварии были, к счастью, мелкими.

Дипломатов в штатном расписании было шесть человек и, полагая, что наша численность скоро увеличится, мы рассчитали, что нам нужно шесть машин. При этом две машины шли послу – представительская и на каждый день, а завхозу был нужен микроавтобус. Младшим дипломатам при таком раскладе приходилась одна машина на двоих. Посол, конечно же, захотел «Мерседес». Однако, купив «Мерседес», мы бы еще пять машин не потянули. Денег Москва дала в обрез. Объехав все автомобильные фирмы в городе, я наконец выстроил комбинацию, при которой проблема решалась. Для этого нужно было уговорить посла купить вместо вожделенного «Мерседеса» гораздо более дешевый «Фиат-130». Тогда это была новая модель, выглядела машина очень представительно и, кроме прочего, была единственной в Либревиле. И второй машиной мы бы брали «Фиат-132». Вполне достойная модель. Посол дал себя уговорить. Как же я об этом позже пожалел! «Фиат-130» был, безусловно, красив, но дорог в обслуживании, и – самое печальное – фиатовская сталь была плохо приспособлена к тропическому климату. «Фиат» начал катастрофически ржаветь. Продать его потом оказалось крайне сложно.