Написано кровью моего сердца. Книга 1. Перипетии судьбы Гэблдон Диана

Глава 14

Зарождающий гром

– Это назначение вполне подобает вашему особому нынче статусу, – заявил майор Финдли.

Если б он только знал, насколько особому, мрачно подумал Уильям. Хотя и до недавних событий его положение было несколько сомнительным.

В октябре семьдесят седьмого года вместе с остатками армии Бургойна он сдался в плен. Британские солдаты и их немцы-союзники вынуждены были сложить оружие, но пленными не считались: по соглашению, которое в Саратоге заключили Бургойн и генерал вражеской армии Гейтс, военным разрешалось вернуться в Европу после того, как они дадут клятву не выступать более против американцев.

Однако из-за зимних штормов корабли не могли выйти из гавани, и с захваченными солдатами срочно следовало что-то делать. Их переправили в массачусетский Кембридж дожидаться весны и возвращения на родину. Всех – кроме Уильяма и некоторых других офицеров, либо имевших в Америке влиятельных родственников, либо дружных с сэром Генри, который недавно сместил на посту главнокомандующего генерала Хау.

Уильяму повезло вдвойне: и сам он некогда служил у Хау адъютантом, и его дядюшка был полковником, а отец – известным дипломатом. Поэтому он остался в Филадельфии. Его из уважения к генералу Хау освободили под честное слово и отправили к лорду Джону. Причем Уильям по-прежнему считался солдатом британской армии, только в боевых действиях участвовать не мог. Впрочем, в армии всегда найдется немало других не самых почетных обязанностей, помимо сражений. Генерал Клинтон с радостью взвалил их на Уильяма.

Глубоко уязвленный, тот умолял отца выменять его официально: это отменило бы условия освобождения и позволило вновь попасть на фронт. Лорду Джону почти удалось добиться результатов, но увы – в январе тысяча семьсот семьдесят восьмого между Конгрессом и Бургойном пробежала кошка: последний отказался предоставить списки капитулировавших солдат. Поэтому Конгресс отменил соглашение и заявил, что захваченных солдат будут удерживать до тех пор, пока требуемые списки и соглашение заодно не утвердит самолично король Джордж. Чертовы американцы понимали, что король в жизни не подпишет таких бумаг, ведь это все равно что признать независимость колоний.

Поэтому никакого обмена пленными! Без исключений.

Следовательно, Уильям оказался в весьма щекотливом положении. Формально он считался беглым заключенным; если вдруг (маловероятно, но все-таки) попадет к американцам и те выяснят, что он один из офицеров Саратоги, его отправят в Массачусетс томиться до самого конца войны. В то же время никто не знал, дозволено ли ему браться за оружие – ведь, хотя соглашение было расторгнуто (что вроде как отменяло условия освобождения), Уильям дал американцам слово чести.

Поэтому он оказался здесь, занимаясь самым унизительным делом, какое только можно представить: командовал эвакуацией богатых лоялистов Филадельфии. Что может быть хуже – если только водить свиней сквозь игольное ушко…

В то время как простые горожане бежали из Филадельфии на своих двоих, вывозя скарб на фургонах и рискуя попасться на глаза вражеской армии, знатным лоялистам позволили выехать более безопасным и удобным путем – по воде. Вот только никто из них не понимал, что корабль лишь один – и то личное судно генерала Хау – и места на борту на всех не хватит.

– Нет, мадам, мне очень жаль, но это абсолютно невозможно…

– Что за глупости, молодой человек! Эти башенные часы мой дедушка купил в Нидерландах в тысяча шестьсот семидесятом году. Они показывают не только время, но и фазу луны, а также таблицу приливов и отливов в Неаполитанском заливе! Неужто вы и впрямь думаете, что я позволю такому дивному предмету попасть в руки повстанцев?!

– Увы, но боюсь, что придется… Нет, сэр, никаких слуг! Только члены семьи и минимум багажа. А слуги безо всякой для себя опасности могут последовать за вами иным путем…

– Они же умрут с голоду! – возопил мертвенно-бледный джентльмен, не желавший расставаться ни с поваром, ни с фигуристой горничной, которая, судя по выразительной внешности, особыми способностями в уборке не блистала, зато отличалась другими весьма выдающимися талантами. – Или попадут в плен. Я взвалил на себя ответственность за их судьбу! Вы не можете…

– Могу, – твердо заявил Уильям, искоса бросая оценивающий взгляд на горничную. – Капрал Хиггинс, проследите, чтобы слуги мистера Хеннинга благополучно покинули причал. Нет, мадам! Я верю, что ваши кресла очень ценные, но стоят они не дороже, чем жизни остальных пассажиров, если судно вдруг затонет. Хотя каретные часы взять можете. Лейтенант Рендилл!

Рендилл, весь красный и потный, уже пробивался сквозь толпу сыплющих проклятиями горожан. Наконец он добрался до Уильяма, который залез на ящик, чтобы его мимоходом не затоптали или не столкнули в реку. Лейтенант отдал честь, хотя его тут же стали отпихивать другие люди, пытавшиеся привлечь внимание Уильяма.

– Да, сэр?

Рендилл поправил съехавший парик и почти вежливо отодвинул локтем одного особенно настырного джентльмена.

– Вот список знакомых генерала Хау. Проверьте, все ли на борту; если нет… – Уильям красноречиво оглядел растущую на причале толпу в окружении горы пожитков и брошенного чужого скарба. Он бесцеремонно сунул список лейтенанту в руки. – Найдите их!

– О господи, – безнадежно пробормотал тот. – То есть… Да, сэр. Как прикажете.

Он повернулся и, бодро работая локтями, брассом поплыл сквозь толпу.

– Рендилл!

Тот послушно погреб обратно, словно толстая белуха в косяке обезумевшей сельди.

– Да, сэр?

Уильям наклонился к нему и заговорил вполголоса, чтобы остальные не слышали, кивнув на груды багажа и мебели, сваленные на причале порой в опасной близости к краю.

– Будете проходить мимо, скажите грузчикам: ничего страшного, если вдруг что-то случайно упадет в воду. Хорошо?

Потное лицо Рендилла посветлело.

– Да, сэр!

Он отдал честь и вновь отправился в плавание, теперь уже с бльшим энтузиазмом. Уильям, переведя дух, принялся выслушивать жалобы пожилого немца с шестью дочерьми, которые, казалось, напялили на себя все содержимое гардероба: их круглые встревоженные личики выглядывали из-под громоздких шляпок, теряясь в ворохах шелка и кружев на плечах.

Как ни странно, жара и назревающая гроза удивительнейшим образом сочетались с его настроением, а непосильность поставленной задачи лишь позволяла расслабиться. Как только он понял, что не сумеет помочь каждому, даже одному из десяти, то и вовсе перестал тревожиться и просто старался обеспечить хоть какое-то подобие порядка, раскланиваясь с напирающими фалангами людей, а сам блуждая в своих мыслях.

Будь он сейчас склонен к иронии, посмеялся бы над собой. Уильям ведь теперь ни рыба ни мясо, как говорят в народе. Не военный и не гражданский. Не англичанин и не граф… хотя нет – с чего бы это вдруг он больше не англичанин?..

Как только в голове прояснилось, он понял, что формально по-прежнему остается девятым графом Элсмиром, кто бы ни был его отцом. Ведь родители Уильяма – настоящие родители, юридически – на момент рождения были женаты. И от этого теперь еще хуже: как можно притворяться наследником древних кровей, когда ты прекрасно знаешь, кто на самом деле твой отец?..

Он шумно выдохнул и отогнал жуткую мысль подальше в глубины сознания. Однако при слове «отец» тут же всплыл яркий образ лорда Джона. Уильям втянул горячий, воняющий рыбой воздух, пытаясь пережить приступ боли, охватившей его при мысли об отчиме.

Он не хотел в этом признаваться, но все равно весь день обшаривал толпу взглядом, высматривая фигуру отца… – да, черт возьми, именно отца! Лорд Джон по-прежнему (хоть он и лгал Уильяму всю жизнь) оставался его отцом. И Уильям все больше о нем тревожился. Вчера Коленсо сказал, что лорд Джон уехал по срочным делам – но сегодня-то утром он уже должен был вернуться. Если так, он обязательно нашел бы Уильяма. Если только Фрэзер его не убил…

Уильям нервно сглотнул. С чего бы? Они же друзья, притом давние…

Правда, война развела их по разные стороны фронта. Но даже тогда…

Из-за матушки Клэр?.. Уильям тут же отогнал эту мысль – но все-таки заставил себя к ней вернуться. Он-то видел, как мачеха вспыхнула от радости – ярче пламени, – когда увидала Джейми Фрэзера. Даже почувствовал ревность за отца. Если Фрэзер испытывает к ней те же чувства, мог ли он… Хотя что за глупости! Разумеется, он должен понимать, что лорд Джон лишь предложил матушке защиту – причем ради давнего друга!

Однако потом, после свадьбы… Отец ведь не делал из своей личной жизни особой тайны… Лицо Уильяма запылало, когда он понял, что лорд Джон ложится в постель с не совсем бывшей миссис Фрэзер.

И если Фрэзер об этом узнал…

– Нет, сэр! – бросил он навязчивому торговцу, который – как Уильям запоздало понял – пытался его подкупить, чтобы провести на корабль свою семью. – Как вы смеете! Прочь – и радуйтесь, что у меня нет времени с вами разбираться, как вы того заслуживаете!

Мужчина понуро отступил. Уильям почти испытал к нему жалость, но поделать все равно ничего не мог. Даже согласись он на взятку, на борт посторонних не провести.

Итак, с чего бы Фрэзеру узнавать правду? Вряд ли лорд Джон настолько глуп, чтобы ему признаваться. Нет, отца задерживает что-то другое… Может, дороги забиты до отказа, потому что люди бегут из Филадельфии…

– Да, мадам. Думаю, для вас и вашей дочери место мы найдем, – сказал он молодой матери, испуганно прижимающей к груди младенца.

Уильям погладил девочку по щеке; та проснулась, но не заплакала из-за царившей вокруг суеты – только посмотрела на него из-под длинных рыжих ресничек.

– Привет. Хочешь покататься с мамой на кораблике?

Женщина с облегчением всхлипнула.

– О, благодарю вас… Вы же лорд Элсмир, правда?

– Да, – по привычке подтвердил Уильям, и его словно пнули в живот. Он сглотнул, заливаясь краской.

– Мой муж – лейтенант Биман Гарднер, – сказала она, чтобы хоть как-то оправдать его доверие. Женщина присела в реверансе. – Мы уже встречались. На Мискьянце.

– Да, конечно, – согласился он, хотя не помнил никакой миссис Гарднер. – Рад, что могу оказать услугу супруге своего собрата-офицера. Будьте любезны, поднимайтесь сразу на борт. Капрал Андерсон! Сопроводите миссис и мисс Гарднер на корабль.

Он поклонился, чувствуя, как внутри все закипает. Собрат-офицер? Господи… Что бы подумала миссис Гарднер, знай она правду? Что бы сказал сам лейтенант Гарднер?

Уильям глубоко вдохнул, смежив на миг веки. Когда вновь открыл глаза, оказалось, что прямо перед ним стоит капитан Иезекиль Ричардсон.

– Stercus![20] – воскликнул Уильям, невольно подражая манере дядюшки Хэла ругаться на латыни в моменты чрезвычайного душевного волнения.

– И впрямь, – вежливо заметил тот. – Могу ли я с вами поговорить? Да, прямо сейчас… лейтенант! – Он поманил Рэндолла, который неподалеку спорил с пожилой дамой в ченом бомбазине. У ее ног крутились четыре собачонки, рвущиеся с поводка, который держал маленький чернокожий раб. Рэндолл, разведя перед ней руками, повернулся к Ричардсону.

– Да, сэр?

– Займите место капитана лорда Элсмира, пожалуйста. Мне надо с ним поговорить.

Пока Уильям раздумывал, соглашаться ли на разговор, Ричардсон за локоть вытянул его из толпы и повел в небесно-голубой эллинг[21] на берегу.

Оказавшись в тени, Уильям с облегчением выдохнул и собрался с мыслями. Первым порывом было хорошенько отчитать Ричардсона – может даже столкнуть того в реку, – но он благоразумно взял себя в руки.

Именно по милости Ричардсона Уильям на время стал тайным агентом, под видом путешествий собирая сведения и передавая их в штаб. Однако в последнюю свою миссию он имел несчастье получить ранение и подхватить на печально прославленных болотах Вирджинии лихорадку, которая отправила бы его на тот свет, если бы не Йен Мюррей. Мюррей подобрал его, вылечил – а заодно сообщил, что отправили его не в лоно британских союзников, а в самое гнездо повстанцев, которые непременно бы его повесили.

Уильям сомневался, стоит ли верить Мюррею (особенно теперь, когда выяснилось, что они с ним двоюродные братья). Однако к Ричардсону стал относиться предвзято – и потому наградил того не самым дружелюбным взглядом.

– Что вам нужно? – резко спросил он.

– Мне нужен ваш отец, – ответил тот, и сердце Уильяма скакнуло. Он, должно быть, ослышался… – Где лорд Джон?

– Не имею ни малейшего представления, – коротко ответил Уильям. – Не видел его со вчерашнего дня.

Дня, который перечеркнул всю его жизнь.

– А что вам от него надо? – спросил Уильям, не утруждая себя любезностью.

Ричардсон вскинул бровь, но не стал заострять внимание на столь грубых манерах.

– Его брат, герцог Пардлоу, пропал.

– Что? – Уильям вытаращил глаза, ничего не понимая. – Его брат? Пропал… Откуда пропал? Когда?

– Судя по всему, из дома вашего отца. Что до второго вопроса: леди Грей сказала, что он откланялся после вечернего чая, отправившись, должно быть, на поиски брата. Вы с тех пор его не видели?

– Я вообще его не видел. – В ушах отчетливо звенело. – Я… Я даже не знал, что он в Филадельфии. Вообще в колониях, если уж на то пошло. Когда он приехал?

Господи, дядюшка что, решил сам разобраться с Дотти и ее квакером? Хотя нет, вряд ли… Он бы не успел… Наверное.

Ричардсон щурился: должно быть, хотел понять, говорит ли собеседник правду.

– Я никого из них не видел, – твердо заявил Уильям. – А теперь, капитан, прошу меня извинить…

Со стороны причала донесся шумный всплеск и лихорадочные вопли толпы.

– Прошу прощения, – повторил Уильям и торопливо зашагал к кораблю.

Ричардсон схватил его за руку, пытаясь перехватить взгляд. Уильям же нарочно смотрел в сторону пристани.

– Если вдруг кого-то из них увидите, капитан Рэнсом, будьте любезны сообщить мне. Этим вы окажете большую услугу… многим людям.

Уильям выдернул руку и, не снизойдя до ответа, зашагал прочь. Ричардсон назвал его по фамилии, не по титулу… что это значит – обычная грубость? Хотя плевать… Сражаться ему теперь нельзя, сказать кому-то правду о своем происхождении – тоже, а во лжи он жить больше не способен. Будь все проклято, он словно боров увяз в болоте по самые уши!

Уильям вытер с лица рукавом пот, расправил плечи и снова бросился в бой. Единственное, что ему оставалось – исполнять свой долг.

Глава 15

Армия выступает

Мы успели вовремя. Едва я вышла из спальни, где тихонько храпел Пардлоу, как в только что починенную дверь заколотили. Я поспешила вниз и увидела Дженни, говорящую с очередным британским солдатом, на сей раз лейтенантом. Генерал Клинтон не унимался.

– Нет же, парень, – с легким удивлением твердила Дженни. – Полковника здесь нет. Он вчера выпил с леди Грей чаю, а потом отправился на поиски брата. Тот до сих пор не вернулся, и… – Она подалась к парню, заговорив тише: – Госпожа очень за него переживает… Как вижу, у вас тоже нет вестей?

Восприняв это как знак, я спустилась, неожиданно для себя понимая, что и правда «очень переживаю». Из-за суеты вокруг Хэла я немного забылась – но теперь-то не было никаких сомнений: с Джейми и Джоном и впрямь стряслась беда.

– Леди Грей, позвольте представиться, мэм, – лейтенант Розвелл.

Гость поклонился, но даже за вежливой улыбкой не сумел скрыть хмурый взгляд. Военные тоже обеспокоены – это плохо.

– Рад знакомству, мэм. Скажите, вы и правда не получали вестей от лорда Джона или лорда Мелтона… ох, простите, я хотел сказать, его светлости?

– Думаете, я вру?! – возмущенно спросила Дженни.

– О нет, мадам, что вы! – вспыхнул тот. – Однако генерал захочет узнать, что именно сказала супруга лорда Джона.

– Ничего страшного, – заверила я, хотя сердце колотилось почти в горле. – Передайте генералу, что я не получала никаких вестей от мужа. – От обоих мужей. – И начинаю тревожиться.

Лгунья из меня, конечно, никудышная, но сейчас я не врала.

Розвелл поморщился.

– Беда в том, мэм, что армия уходит из Филадельфии, и всем оставшимся в городе лоялистам рекомендовано… если они того пожелают… э… также готовиться к отъезду. – Поджав губы, он бросил взгляд на разломанную лестницу с остатками перил и кровавыми пятнами на обоях. – У вас, как вижу… уже были некоторые трудности?

– О, нет-нет.

Дженни, осуждающе покосившись в мою сторону, шагнула к лейтенанту и, взяв того под руку, мягко, но настойчиво повлекла к двери. Он невольно последовал за ней. Я услышала громкий шепот:

– …Всего лишь небольшая семейная размолвка… Лорд Джон…

Лейтенант мельком взглянул на меня – удивленно, но не без сочувствия. Впрочем, хмурые морщинки у него на лбу разгладились. Теперь для генерала найдется оправдание.

Под его взглядом у меня вспыхнули щеки, словно накануне у нас и впрямь разыгралась семейная драма, лорд Джон разгромил полдома и сбежал, бросив супругу на милость повстанцев.

Хотя драма разыгралась что надо – однако не скучная семейная ссора, а безумное игрище из Зазеркалья.

Дженни, которой досталась роль Белого Кролика, закрыла за лейтенантом Розвеллом отремонтированную дверь и повернулась ко мне.

– Что еще за лорд Мелтон? – уточнила она, заламывая черную бровь.

– Это одно из имен Хэла, пока тот не получил герцогский титул. Должно быть, лейтенант Розвелл знаком с ним уже много лет.

– А, ясно. Ладно, не важно, лорд он или герцог, сколько он еще проспит? – спросила она.

– Лауданум будет действовать часа два-три, – ответила я, взглянув на позолоченные часы с каминной полки, чудом уцелевшие во вчерашней буре. – Но день выдался тяжелым, а ночь – бессонной, так что он может спать и после того, как средство выветрится. Если только больше никто не будет колотить в дверь почем зря, – добавила я, вздрогнув, когда с улицы донеслись крики и грохот.

Дженни кивнула.

– Хорошо. Тогда я схожу в типографию, разузнаю последние новости. Может, Джейми уже вернулся, – обнадеживающе добавила она. – Вдруг он решил, что сюда идти небезопасно. На улицах полно солдат.

Искорка надежды вспыхнула зажженной спичкой. Хотя я знала наверняка: если бы Джейми был в городе, сейчас он стоял бы передо мной. Пусть злой, пусть раненый – но был бы рядом.

Сейчас, во всеобщей неразберихе, до высокого шотландца, подозреваемого лишь в передаче каких-то сомнительных бумаг, никому нет дела. Ему же не приписывают распространение крамольных листовок. О том, что Джейми взял заложника, знает один Уильям – а тот вряд ли побежал докладывать о случившемся командиру.

Все эти соображения я и высказала Дженни. Хотя да, пожалуй, ей стоит сходить в типографию и проверить, как там Фергус и Марсали с детьми, а заодно узнать, не замышляют ли чего повстанцы.

– Думаешь, на улицах безопасно? – спросила я, помогая ей надеть плащ.

– Кому нужна старуха вроде меня? – оживленно сказала та. – Хотя мое сокровище лучше припрятать…

Сокровищем оказались серебряные часики с изящной филигранью на крышке, которые Дженни носила на груди, приколов к платью.

– Джейми купил мне в Бресте, – пояснила она, заметив мой взгляд. – Я говорила, что это глупо – зачем, мол, мне эта безделушка, я и без того знаю, который час. Однако он настоял; сказал, что так удобнее делать вид, будто ты распоряжаешься событиями. Ты ведь знаешь, какой он, – добавила она, пряча часики поглубже в карман. – Стоит на своем до последнего. Хотя, по правде сказать, ошибается он не так уж часто.

У самой двери Дженни повернулась.

– Теперь слушай. Я постараюсь вернуться прежде, чем герцог наверху проснется, но если не смогу – пришлю Жермена.

– Как это – не сможешь?

– Из-за Йена, – ответила та удивленно, словно я и сама должна была догадаться. – Раз солдаты уходят, он может вот-вот вернуться из Валли-Фордж… а ведь мальчик мой, бедняжка, до сих пор думает, что я мертва.

Глава 16

Место для секретов

В лесу, в пяти милях от Валли-Фордж

– А квакеры верят в рай? – спросил Йен Мюррей.

– Некоторые верят, – ответила Рэйчел Хантер, переворачивая носком ботинка большую поганку. – Нет, пес, не трогай! Разве не видишь, какого она цвета?

Ролло, решивший было обнюхать гриб, презрительно фыркнул и отвернулся, задирая морду к ветру в надежде на более аппетитную добычу.

– Тетушка Клэр говорила, собаки не различают цвета, – заметил Йен. – А почему «некоторые»? Квакеры бывают разными?

Порой убеждения квакеров ставили его в тупик, но в трактовке Рэйчел они всякий раз обретали необычайно интересный смысл.

– Наверное, обходятся одним нюхом? Собаки, я имею в виду. Что до твоего вопроса, то мы считаем таинством жизнь здесь, на земле, в свете Христовой любви. Может, загробная жизнь и существует, но оттуда никто еще не возвращался. Поэтому нам всем остается лишь гадать, что там.

Они стояли в тени небольшой ореховой рощи, и мягкий зеленоватый свет, струящийся сквозь листву, озарял Рэйчел неземным сиянием, которому позавидовал бы любой ангел.

– Что ж, я там тоже не бывал, поэтому спорить не буду, – заметил Йен и наклонился, чтобы поцеловать ее чуть выше уха.

По виску Рэйчел тут же пробежали крохотные мурашки, вид которых необычайно тронул его сердце.

– А с чего ты вдруг заговорил о рае? – с любопытством спросила она. – Думаешь, в городе будет война? Не замечала прежде, чтобы ты боялся смерти…

Валли-Фордж, откуда они ушли час назад, кишел солдатами, словно мешок зерна – долгоносиками. Как только пошли слухи, что солдаты Клинтона отступают, американцы принялись спешно лить пушечные ядра и набивать порохом патроны, готовясь к захвату Филадельфии.

– Что ты! В городе войны не будет. Вашингтон хочет перехватить людей Клинтона по дороге.

Йен взял Рэйчел за руку: маленькую, загрубелую от работы, но – как оказалось, когда она сплела с ним пальцы – на удивление сильную.

– Нет, я думал о матушке… Как бы хотелось показать ей места вроде этого.

Широким жестом он обвел полянку, на которой они стояли: из скалы под ногами бил родник удивительно синего цвета, над ним нависали ветви желтого шиповника, в которых гудели летние пчелы.

– У нее дома в Лаллиброхе тоже рос такой шиповник; еще бабушка посадила. – Он сглотнул комок в горле. – Но потом я подумал: наверное, на небесах с отцом она будет счастливее, чем здесь без него.

– Она всегда будет с ним: и в жизни и в смерти, – прошептала Рэйчел, сжимая ему пальцы, и приподнялась на цыпочки вернуть поцелуй. – Когда-нибудь ты отвезешь меня в Шотландию, чтобы я увидела розы твоей бабушки.

Они помолчали, и тиски горя на сердце понемногу разжались… И все благодаря Рэйчел.

Йен не стал говорить этого вслух, но более всего он жалел не о том, что не смог показать матери красоты Америки… а о том, что она так и не увидела Рэйчел.

– Ты бы ей понравилась, – вырвалось вдруг у него. – Моей матушке.

– Хотелось бы надеяться… – с нотками сомнения протянула Рэйчел. – А ты рассказывал ей обо мне там, в Шотландии? Что я из квакеров? Многие католики нас недолюбливают.

Йен напряг память, но так и не вспомнил, упоминал ли при матери об этом незначительном факте. В любом случае, уже не важно, поэтому он просто пожал плечами.

– Я рассказывал ей, как тебя люблю. Кажется, этого ей было достаточно. Правда… отец очень много о тебе расспрашивал. Поэтому он точно знал, что ты квакер. Значит, и мама тоже.

Йен взял ее под локоть, помогая спрыгнуть с высокого камня.

Рэйчел задумчиво кивнула, но, следуя за ним через поляну, все-таки спросила:

– Как считаешь, супружеская чета должна во всем доверять друг другу? Делиться не только прошлым, но вообще, каждой своей мыслью?

Опасливое чувство пробежало по спине Йена мышью с холодными лапками. Он глубоко вдохнул. Йен любил Рэйчел всеми фибрами своего существа, но это ее умение – читать его словно открытую книгу, будто она впрямь умеет заглядывать ему в голову, – несколько пугало.

Йен рассчитывал, что они пешком дойдут до Мэтсон-Форта и там встретят Дензила с его фургоном, тогда ему хватит времени, чтобы обсудить наедине с Рэйчел кое-какие вопросы. Правда, будь у него выбор, он предпочел бы этому разговору пытки… Однако Рэйчел права – она должна знать всю правду. Чем бы потом ни обернулась его искренность.

– Наверно. Я хочу сказать… да… насколько это возможно. Пусть не каждой мыслью, но хотя бы самыми важными. И прошлым, да. Иди сюда, давай присядем на минутку.

Йен подвел ее к поваленному бревну, полусгнившему, поросшему мхом и серым лишайником, а сам уселся в душистой тени высокого красного кедра.

Рэйчел ничего не спрашивала, только удивленно вздернула бровь.

– Итак… – Он глубоко вдохнул, опасаясь, что во всем лесу не хватит воздуха. – Ты ведь знала… что я уже был женат?

Рэйчел опешила, но изумление тут же пропало с ее лица – так быстро, что не сиди он рядом, и не заметил бы.

– Не знала. – Одной рукой она принялась собирать юбку складками. Светло-карие глаза безотрывно глядели ему в лицо. – Ты говоришь «был»… Значит, это в прошлом?

Он кивнул, чувствуя себя гораздо легче, словно с плеч упал камень. Не каждая девушка так спокойно воспримет подобные вести.

– Да. Иначе я не стал бы звать тебя замуж.

Рэйчел поджала губы и прищурилась.

– Вообще-то, – задумчиво протянула она, – ты меня замуж не звал.

– Разве?! – поразился он. – Ты уверена?

– Я бы обязательно запомнила. Не звал. Были кое-какие намеки, но предложение так и не прозвучало.

– Что ж… Ясно. – Лицо у него вспыхнуло. – Я… но ты… ты же… – Может, она и права. Но она ведь говорила… или нет? – Ты ведь говорила, что любишь меня?

У Рэйчел едва дрогнули губы. Глаза так и вовсе заискрились весельем.

– Я выразилась не столь прямо. Но да, об этом я говорила. По крайней мере, намекала.

– О! Тогда ладно. – Йен приободрился. – Значит, любишь.

Он обнял ее здоровой рукой и жарко прильнул к губам. Рэйчел, слегка задыхаясь и комкая его рубашку на груди, ответила на поцелуй, потом все-таки отстранилась.

Губы у нее припухли, кожа, исцарапанная бородой, порозовела.

– Давай… – проговорила она и сглотнула, убирая руку с его груди. – Давай сперва ты расскажешь о своем прошлом браке? Кем была… та твоя жена и что с ней стало?

Йен неохотно выпустил ее из объятий, но взамен взял за руку. Та теплой живой птичкой мягко легла ему в ладонь.

– Ее зовут Вакьотейеснонха, – сказал он, ощущая обычную перемену: словно стиралась грань между Йеном – могавком и Йеном – белым человеком, и он опять не знал, где же его место. – Это значит «искусные руки». – Он откашлялся. – Я называл ее Эмили. Почти всегда.

Ладошка Рэйчел чуть заметно дрогнула.

– Зовут? Ты сказал «зовут»? Выходит, она жива?!

– В прошлом году была жива, – ответил он, с трудом заставляя себя разжать пальцы на ее руке. Рэйчел отняла ладонь и зажала между коленями, с усилием сглотнув, – он видел, как дернулся бугорок на шее.

– Хорошо, – сказала она, и голос почти не дрогнул. – Расскажи о ней.

Он снова глубоко вздохнул, пытаясь понять, как это лучше сделать. Однако, ничего не придумав, просто спросил:

– Рэйчел, ты точно хочешь о ней знать? Или всего лишь хочешь услышать, как сильно я любил ее… и вдруг люблю до сих пор?

– Давай с этого и начнем. Ты ее любил?

– Да, – признался он беспомощно, потому что не мог ей солгать.

Ролло, ощутив, что в его маленькой стае не все ладно, подошел ближе к Рэйчел, сел у ее ног, недвусмысленно обозначив свои предпочтения, и устремил на Йена взгляд волчьих желтых глаз, отчего-то удивительно похожих на взор самой Рэйчел.

Та только подняла бровь еще выше.

– Она… она тогда стала единственной моей отрадой! – вдруг выпалил он. – Мне пришлось остаться без семьи и стать могавком.

– Пришлось… Как это? – Рэйчел, совершенно сбитая с толку, беспомощно уставилась на его татуировки. – Ты что, стал жить с индейцами не по своей воле? Почему?!

Он кивнул, на мгновение ощутив под ногами твердую почву. Эту историю рассказать легко, тем более случилось все целую вечность назад. Глаза у Рэйчел становились шире и шире, пока он описывал, как они с дядюшкой Джейми повстречали Роджера Уэйкфилда и приняли его за другого – того, кто надругался над его кузиной Брианной и сделал ей ребенка. Они чуть не убили несчастного парня, но потом придумали месть получше…

– О, хвала небесам, – чуть слышно прошептала Рэйчел. Он покосился на нее, но так и не понял, всерьез она или это был сарказм.

Откашлявшись, Йен продолжил рассказ о том, как они отдали Роджера тускарорам, а те продали его могавкам на север.

– Мы боялись, как бы он не вернулся однажды и не потребовал Брианну в жены. Вот только потом…

Йен осекся, вспоминая, с каким страхом предлагал Брианне замужество… и какой ужас охватил его, когда она нарисовала портрет своего возлюбленного – и на бумаге оказался тот самый мужчина, которого они отдали индейцам.

– Ты предлагал своей кузине выйти за тебя замуж?! Ты испытывал к ней чувства?