Я слишком долго мечтала Бюсси Мишель
Нахмуренные брови Фло вызывают у меня улыбку. Из ее шиньона выбиваются непокорные пряди, словно подчеркивая ее возмущение.
– Ну и пусть, если его это забавляет, – говорю я. – Перелет через Атлантику долог. Я знаю командиров, которые ухитряются решать за штурвалом кроссворды, а некоторые…
– Погоди, Нати, это еще не все! Из десяти пассажирок он вычеркнул тех, кому меньше двадцати лет и больше сорока…
– Я же говорю: перелет через Атлантику долог.
– …после чего попросил меня сходить и посмотреть, как выглядят семь оставшихся… и пригласить самую хорошенькую посетить его в кабине!
Глаза Фло мечут молнии – она оскорблена в лучших чувствах. Я еле удерживаюсь от смеха. Мне такая методика отбора кажется скорее остроумной.
– Ну и? Что ты сделала?
– Послала его ко всем чертям, конечно! И тогда он сказал: «Не хочешь услужить – не надо, я не заплачу» – и протянул свой идиотский список Камилле. И эта якобы недотрога не заставила себя долго упрашивать – пошла в салон разыгрывать сводню!
В полном изумлении, я выглядываю из своего закутка и вижу Камиллу: она идет по проходу, освещая фонариком лица пассажирок в поисках «избранниц султана», и наверняка надеется, что ни одна ему не приглянется и она сможет хоть на один вечер стать фавориткой командира.
– Не так уж глупо придумано! – шепчу я на ухо Фло. – Ты вполне можешь сделать то же самое!
– Что?! Переспать с командиром?! Неужели ты думаешь, что я такая размазня?
И она свирепо щиплет меня за плечо. Ай!
– Да нет же, дурочка! Я советую взять на вооружение его метод – найти в списке одиноких мужчин, которые летят без жен и детей, и выбрать какого-нибудь симпатичного холостяка.
Фло опять хищно нацеливается на мое плечо, но на сей раз я ее опережаю. Фло – очаровательная блондиночка, сплошные соблазнительные изгибы и выпуклост; так и хочется съесть ее всю целиком, до того она аппетитно выглядит со своими округлыми щечками в веселых веснушках и стройными ножками! Можно подумать, что форменную юбку стюардесс Air France заузили специально, чтобы подчеркнуть плавные линии ее упругой попки, а жакет намеренно сделали тесноватым, чтобы потуже обтягивал ее пышную грудь.
– А ты думаешь, я не пробовала? Да я просекла это куда раньше нашего дурака Баллена! Только вот не догадалась, что если такой тип летит один, то значит, он свободен! Жан-Максу на это плевать, он хочет перепихнуться с девушкой, которая потом не станет приставать. А у меня все наоборот: если я и собираюсь с кем-нибудь переспать, то хочу, чтобы человек ко мне привязался…
Я чмокаю руку Фло, сжимающую мое плечо, а она нежно обнимает меня и шепчет в шею:
– У меня осталось всего шесть лет! После сорока дело кончено…
– Почему? Мне казалось, у тебя есть теория, что стюардесса не должна увлекаться мальчиками.
– Подтверждаю, недостойная мать! Но у меня есть и другая теория, может, она и тебе когда-нибудь пригодится. Ответь, дорогая, что происходит с плохо подобранными супружескими парами? С такими, где муж лучше жены или жена лучше мужа. С такими, где он или она – каторжное ядро на ноге другого, и это все видят. Так что же происходит, если известно, что в девяноста случаях из ста именно жены решают свалить?
Я отрицательно качаю головой, не понимая, куда она клонит.
– А вот что! – объявляет Флоранс. – Нетрудно догадаться, что если сорокалетний мужик все еще состоит в браке со своим «ядром», значит, он просто боится одиночества, тогда как женщина в данной ситуации наверняка послала бы его подальше. Вот так, моя милая. После сорока лет мужик либо надежно пристроен, либо ни на что не годен. Это аксиома! – И Фло испускает преувеличенно тяжкий вздох. – Ты заметила в самолете хоть одного красивого мужика?
– А твой Роберт? А остальные рокеры?
– Дохлый номер! Попили чаю или минералки, развесили свои белые рубашечки на вешалках и спят как младенцы. Спасибо хоть не надели сеточки на головы, чтобы не смять свои ирокезы.
Charlotte Sometimes…[12] Я отвечаю улыбкой. Молчу. Долго молчу. Потом все же решаюсь:
– Ну, один все-таки есть!
– Кто?
Я осторожно направляю луч фонарика на 18-й ряд, еще освещенный верхней лампочкой:
– Вон тот кудрявый паренек в кепке из красной шотландки.
И сразу раскаиваюсь. Мне кажется, Фло посмеется надо мной. Она-то ищет мужчину с положением, способного предложить ей просторную квартиру с большой кухней и балконом на солнечной стороне, чтобы изображать стюардессу Air France на полставки, забавы ради. Эдакая наполовину стюардесса, а на другую – домашняя хозяйка. Вот ее дурацкая хрустальная мечта.
– Еще чего! – фыркает она.
– А в чем дело? – удивляюсь я.
– Да в том, что такие златокудрые мальчики не про меня, могла бы и сама догадаться. Мой жанр шляпа-котелок, а не красная кепка. Но я понимаю, почему ты на него глаз положила. Так вот, моя дорогая, послушай свою старую опытную подругу: воздержись! Я не знаю, привяжется ли к тебе этот парень после того, как вы перепихнетесь, но в одном уверена на все сто: к таким мальчикам женщины привязываются навеки, спят они с ними или нет…
– Ты с ума сошла, я замужем!
– Знаю-знаю, подружка, за плотником, совсем как Дева Мария!
18-й ряд, место D. Одна за другой вспыхивают лампочки. И начинается наша утренняя каторга – раздача двухсот пятидесяти завтраков.
– Чай или кофе?
Он отрицательно трясет белокурой кудрявой головой, крепко зажав кепку коленями, словно робкий мальчуган, оберегающий самое заветное свое достояние. Потом кладет книгу на столик. Я успеваю прочесть имя автора – Пенелопа Фармер[13] (моя эрудиция сводится к знанию ее однофамилицы Милен[14]).
– А шампанского можно? – спрашивает он. (Ага, значит, не так уж и робок!)
Я улыбаюсь. Под расстегнутой рубашкой виднеется майка с принтом «КЬЮ – Мировое турне».
– Его подают только в бизнес-классе. Там, где сидят ваши приятели.
– Мои приятели?
Он говорит по-французски. Значит, француз. Если не считать легкого испанского акцента.
– Ну, остальные из вашей группы. Роберт Смит… Других я не знаю. Кажется… Бобби Браун? Тедди Тейлор? Пол Янг?[15]
Парень безжалостно терзает свою кепку. Наверно, ему приходится каждую неделю покупать себе новую.
– О-ля-ля… Вы только не подумайте, что я член их группы. Меня наняли на три дня помогать во время концерта в Квебеке, потому что я говорю по-французски. Слышали такую шутку: людей спрашивают, кто умеет играть на гитаре, и выбирают того, кто поднял руку, – чтобы таскать за исполнителями их инструменты? Роберт и все остальные даже не знают о моем существовании.
– А жаль… Вы хорошо играете!
У меня это вырывается невольно, банальная вежливая фраза, с какими я обращаюсь к любому пассажиру. Но сейчас она помогает мне держаться в рамках, хотя на самом деле я уже в них не держусь. Внутренний голос нашептывает мне: Ты катишься по наклонной плоскости, Нати, по наклонной… по наклонной… А ему вторит голос Фло: Воздержись, Нати… воздержись!
Парень продолжает комкать свой головной убор, словно тряпку.
– Откуда вы знаете?
– А я вас слушала в зале, перед посадкой.
Он смотрит удивленно, почти испуганно, – точно мальчишка, пойманный на шалости. Такой трогательный в своей застенчивости. А я чувствую, что соскальзываю все ниже, а спуск все круче. Он продолжает с легкой улыбкой:
– Мне еще платят за настройку инструментов. Вообще-то я ничего не играл, просто настраивал гитару.
– Это… это правда?
Он наконец перестает теребить кепку, а я жалею, что не могу эффектно откинуть назад свою прядь, сейчас надежно забранную в пучок.
– Нет, я пошутил. Я и правда играл. Ну… импровизировал.
Ага, значит, этот робкий юнец еще и шутник! Он подманил меня к западне, и я с ходу в нее угодила.
– Это было красиво.
– Спасибо.
Пауза.
Я чувствую, что скатилась ниже некуда и если сейчас же не заторможу, это выльется в бесконечное падение, как у Алисы в Стране чудес. Он снова хватается за многострадальную кепку. И я замечаю, что у него обгрызены ногти.
– Но это были не Boys Don’t Cry и не Close to Me…[16] Кстати, если любите гитару, почему не обслуживаете настоящих музыкантов – там, в бизнес-классе?
– Я уступила их подруге, она обожает звезд!
– Жаль, сочувствую вам…
Его светлые глаза, более голубые, более искренние, чем мои, выражают неподдельное участие, словно он считает себя недостойным того времени, которое я на него потратила. Первое, чему нас учат на стажировке, это умение говорить с каждым пассажиром интимным, задушевным тоном, чтобы клиенту казалось, будто он путешествует на личном самолете. Я использую профессиональную уловку – заглядываю ему в глаза и «рискую» сделать признание:
– Не думаю, что проиграла, а вот за вас мне обидно.
Он неотрывно смотрит на меня:
– Что-то не верится.
Не могу понять, чем заняты его руки. И безуспешно ищу выход из положения:
– Ну и зря… Моя подруга очень хорошенькая… Кроме того, в бизнес-классе подают шампанское… Хотите, принесу и вам?
– Не стоит. Я пошутил. Мне нечем за него заплатить.
– Это не проблема, я вас угощу за счет заведения.
– Да нет, как раз проблема. Когда в кармане ни гроша, особенно сильно хочется за все платить.
Я хмурю брови и притворяюсь рассерженной, но не слишком, – стараюсь, чтобы мои глаза не метали молнии. За последние шесть лет поднаторела в этом, тренируясь на Лоре.
– Но я же сказала – за счет заведения! Пусть это будет гонорар за ваш короткий импровизированный концерт!
– А вы упрямая. Не забывайте, здесь еще двести пассажиров, которые ждут, чтo вы им предложите – чай или кофе?
– «Моэт» или «Вдову Клико»?
Он испускает тяжелый вздох покорности судьбе. Его руки лежат на коленях и как будто подстерегают одна другую.
– Окей, пусть будет «Моэт». Но в таком случае я вас приглашаю на наш настоящий концерт. – Я не успеваю опомниться, как он продолжает: – Сегодня вечером, в семь часов, в баре «Фуф», рядом с «Метрополисом». Если мы встретимся пораньше, я смогу провести вас через служебный вход. Придется посидеть на ящике, зато окажетесь меньше чем в двадцати метрах от Роберта, Джейсона, Саймона и Роджера.
Я буквально немею, а парень с ловкостью фокусника хватает шариковую ручку, фирменную салфетку Air France и вот уже протягивает мне адрес бара: 87, улица Сент-Катрин, 19:00. И больше ничего – ни имени, ни номера телефона. Только наверху, над записью, нацарапана крошечная птичка с раздвоенным хвостом.
– Значит, до завтра, Miss Swallow?
– Простите?
– Swallow – это по-английски «ласточка»… Вы похожи на ласточку, мадемуазель, вольную, как ветер, которая летает по всему свету в своем голубом костюмчике и красной косынке.
Вольная, как ветер…
Я открываю рот, чтобы ответить (сама не знаю что, никогда не умела быстро реагировать на шутки), но тут раздается громкая трель звонка и голос Жан-Макса Баллена перекрывает все разговоры:
– Доброе утро, ребята! Надеюсь, полет был приятным. В данный момент мы начинаем потихоньку заходить на посадку в Монреале. Внизу собачий холод, минус тридцать, а снегоочистители забастовали. Сейчас вам выдадут коньки, чтобы добраться до аэровокзала, потому что посадочная полоса – сплошной каток. Рекомендую держаться вместе, выходя из самолета: нам сообщили, что у трапа собрались полчища голодных гризли.
5
2019
Сколько же времени я проспала? Сколько провела в размышлениях, прислонившись головой к шторке иллюминатора, двадцать лет назад?
Шарлотта тихонько трясет меня за плечо: «Нати, Нати, завтрак!» Я не сразу прихожу в себя: чудится, будто мне принесли завтрак в постель. Но тут мой взгляд падает на десятки подносов, загруженных в металлические тележки. За работу!
18-й ряд, место D.
Парень лет тридцати спит, скрючившись и уронив голову на колени сидящей рядом девушки. Ни кудрей, ни кепки, голова бритая, с легким пушком, который нежно гладит его возлюбленная. В этом салоне никто не носит кепок. Никто не похож на Илиана. И никого так не зовут.
Илиана нет в самолете.
Раздаю подносы направо и налево, мысленно проклиная бога-шутника, который забавы ради преподнес мне целую кучу совпадений, но оставил при себе то единственное, о котором я так неистово мечтала.
Я уже раздала почти половину завтраков, с 1-го по 29-й ряд, когда мне на помощь подоспел Жорж-Поль:
– Давай я развезу остальное, а ты иди отдохни, Нати.
Неужели я выгляжу такой замученной?
Иду в хвост самолета, оглядываясь на высокого стюарда с изящными движениями. Мальчик лет десяти дергает его за рукав, пока он наливает кофе. Наверняка раскусил шутку командира.
– Мсье, где мы сейчас находимся?
– Мы пролетаем над Мадленскими островами[17], друг мой, – отвечает Жорж-Поль, не прекращая наполнять стаканчики, – в ста километрах к северу от острова Принца Эдуарда.
Мальчишка в полном восхищении. Минут через пятнадцать он – или другой такой же – задаст Жорж-Полю тот же вопрос.
Это любимый номер стюарда, который он демонстрирует из рейса в рейс. Жорж-Поль так усовершенствовал свое умение ориентироваться во времени и в пространстве, что может абсолютно точно сказать, где находится самолет в данный конкретный момент. Он, конечно, делает поправки на ветер и турбулентность, но обычно одна только скорость самолета позволяет ему определиться с ответом.
Это фирменный трюк нашего Жорж-Поля Мари – Старшого, как его окрестили коллеги. Все остальные, даже те, кто никогда с ним не летал, знают его под красивым прозвищем GPS.
Сижу в заднем отсеке, закрыв глаза. Фло застряла в бизнес-классе со своими постаревшими рок-звездами. Я пару раз заглянула к ней туда, и Жан-Макс Баллен не преминул влепить мне поцелуйчик по дороге. А ты все такая же хорошенькая, Нати, тебе очень к лицу эта седая прядка, ты совсем не стареешь! Вот трепло! В мои пятьдесят три года я осталась легкой как перышко, но когда улыбаюсь, вокруг глаз образуются морщинки. Яблочко… слегка увядшее. Не то, которое хочется съесть в первую очередь.
Внезапно на меня наваливается усталость, отяжелевшую голову тянет вниз. Зашить бы веки, чтобы они никогда больше не открывались. А заодно остановить мысли, помешать им вертеться вокруг этих странных совпадений, которым нет никакого разумного объяснения. Ну почему я не могу жить как все, подсесть к своей подружке, раздав еду, поболтать с ней обо всем и ни о чем?!
И тут Шарлотта, как будто прочитав мои мысли, подходит, оглядывается, проверяя, нет ли кого рядом, и, наклонившись, шепчет:
– Натали, мне нужно с тобой поговорить.
Шарлотта – моя подопечная. Мы впервые летим вместе, но в прошлом году дважды проходили трехдневную стажировку в Руасси. В течение этих нескончаемых дней, посвященных нудному изучению новомодных инструкций по безопасности, написанных типом, видимо никогда в жизни не летавшим на самолете, мы с ней подвергались идиотским тестам, касавшимся нашего умственного здоровья («У вас есть ощущение, что вы ведете нормальную семейную жизнь? Что вы предпочитаете делать во время стоянок – спать, гулять по городу, пить?»), участвовали во всевозможных ролевых играх, тоже идиотских, например: как себя вести 1) при истерике пассажира, 2) при попытке угона самолета и так далее. Шарлотта больше слушала мои советы, чем наставления наших менторов. Ей ведь не больше двадцати, она хорошенькая, как ангел, и еще не утратила способность восхищаться экзотическими названиями рейсов – Тегусигальпа, Вальпараисо, Самарканд… Шарлотта – вылитая я тридцать лет назад. И самая моя любимая в стайке стюардесс. Я обожаю эту девочку, и тот, кто ее обидит, будет иметь дело со мной.
– Я хочу тебе признаться, Натали. Только обещай, что никто не узнает!
Похоже, дело серьезное. Я киваю. Она смело может мне довериться.
– Натали, я влюбилась…
Вот оно что… Ну, это не так уж страшно!
– А он в тебя влюблен?
Шарлотта медлит с ответом.
– Я надеюсь… Нет, я думаю, что да…
Ох, не нравится мне ее неуверенность.
– Он что… женат?
– Нет-нет.
Слишком быстро она мне ответила. Что-то тут неладно.
– А он… намного старше тебя?
– Он… н-нет, ненамного…
Бедняжка Шарлотта совсем сникла; мне кажется, ей хочется укрыться в моих объятиях. Как же я мечтала о том, чтобы Марго тоже поверяла мне свои любовные печали. Увы, ни она, ни Лора никогда меня этим не удостаивали. Да и откуда у моей Лоры взялись бы любовные печали, если она встретила своего будущего жандарма еще до окончания коллежа?! Остается утешать Шарлотту. Я сжимаю ее руки и спрашиваю:
– Так что же у тебя не ладится, красавица моя?
– Ты… ты его знаешь…
Ага!
На ум сразу приходит Жорж-Поль. Высокий, элегантный, умный Жорж-Поль вполне хорош собой, разве что выглядит чуточку старомодным; к тому же он наверняка холост, но мне трудно представить себе девушку, которая согласилась бы проводить дни и ночи с GPS, функционирующим круглые сутки. Я мысленно перебираю других стюардов, достойных любви Шарлотты, и тут она признается еле слышным жалобным голоском:
– Это… это Жан-Макс… То есть… командир Баллен.
Шарлотту вызвали в передние ряды салона: каким-то детям стало плохо, требовалось их успокоить. Я только успела спросить, как это случилось. «Да так, – ответила она, – как-то случайно, само собой. – Но тут же поправилась: – Нет, не случайно, случайностей не бывает – есть только встречи, как писал Поль Элюар».
Поль Элюар… скажите на милость! Я ничего не ответила. Хотела бы, но у меня не было сил это комментировать. Бедная малышка Шарлотта… Первым делом нужно знакомить молоденьких стажерок с репутацией наших жеребцов-производителей при галунах. На занятиях следовало бы показывать этим юным сернам диапозитивы со сценами охоты на стюардесс, чтобы предостеречь их от дальнейших неприятностей. Ну что я могу сказать Шарлотте? Что Жан-Макс – главный Казанова всего воздушного флота? Что он славится любовными похождениями уже лет тридцать и не скоро уймется? Правда, теперь он стал меньше хвастать своими победами.
Я лихорадочно ищу решение. Мне совсем не хочется, чтобы сердце Шарлотты разбилось вдребезги.
Возвращаюсь к математике. Ну и денек! Да я со школьных экзаменов столько не считала, сколько за сегодняшний рейс! Значит, так… Баллен старше Шарлотты на… на… на сорок с чем-то лет! Сорок лет – спятить можно!
Нужно составить план действий. Мы проведем в Монреале – вместе с Фло, Жорж-Полем, Жан-Максом и Шарлоттой – одни сутки. И за эти сутки я должна придумать, как открыть маленькой дурочке глаза на этого типа. Притом без посторонней помощи. Даже речи быть не может, чтобы я разболтала тайну подопечной остальным, особенно Флоранс, которая всегда ненавидела командира Баллена.
А впрочем, не так уж все и серьезно. По крайней мере, признание Шарлотты хоть ненадолго отвлекло меня от назойливых призраков прошлого. Я с удивлением ловлю себя на том, что стараюсь от них отделаться. Если хорошенько подумать, в этой сумме совпадений нет ничего невозможного. Доказательство? Это со мной происходит! Но возможно другое: они связаны с чем-то не имеющим отношения к случаю… что бы там ни говорил Поль Элюар!
Успокоившись насчет своей судьбы и встревожившись за Шарлотту, угодившую в зубы нашему воздушному волку, я с облегчением чувствую легкую турбулентность, сотрясающую самолет. Вот удобная возможность размять ноги. Я прохожу по салону, успокаивая пассажиров. По опыту знаю, что даже легкие толчки могут вызвать у самых боязливых непреодолимый ужас. Я ободряю улыбкой родителей, уговариваю детей сидеть смирно, проверяю, все ли пристегнуты, советую поднять столики. Несколько толчков посильнее вызывают у одних испуганные возгласы, у других (немногих) – смешки. Словом, до паники далеко.
Один пассажир, как раз передо мной, судорожно вцепился правой рукой в подлокотник, а левой в свою жену. Лет сорок на вид, смуглая кожа, черные всклокоченные волосы и жиденькие усики. Иностранец. Скорее всего, малаец. Но изъясняется по-английски. Бормочет что-то невнятное – похоже, молитву – и, судя по всему, никак не может решить, что ему вырвать – подлокотник из гнезда или руку жены. Подхожу ближе. Он меня даже не замечает: глаза зажмурены, с губ срываются невнятные слова молитвы, которая его спасет. Жена слушает, продолжая его поглаживать, и я понимаю, что мольбы мужчины относятся к ней. Наклоняюсь, чтобы предложить воды, мятную конфетку, успокаивающее. И слышу:
When our islands are drowned, when our wings are down…[18]
Толчок самолета, который никто из пассажиров даже не заметил, отбрасывает меня на два сиденья дальше. Я встаю, пошатываясь. Пассажиры с тревогой смотрят на меня: С вами все в порядке, мадам? Я не отвечаю, у меня нет сил говорить, я только и могу, что бессмысленно повторять и повторять слова, которые бормотал этот малайский пассажир, которые я наверняка плохо расслышала – When our islands are drowned – и наверняка не так перевела – When our wings are down. Которые исказила, переврала…
When our islands are drowned, when our wings are down…
Неужели я схожу с ума?
– Нати, ты в порядке? – обеспокоенно спрашивает подбежавший Жорж-Поль.
– Д-да, GP…
Какое там «да» – конечно, нет! Я и впрямь схожу с ума! Эти слова, английские слова, произнесенные малайцем… эти слова я слышала от Илиана двадцать лет назад… Его последний подарок мне.
Это мои слова. Это только мои слова!
Никто другой не может их знать!
Так где же их украл этот малаец?
Жорж-Поль поддерживает меня, я едва стою на ногах. В голове звон, вспыхивают огоньки, звучит голос, идущий сверху, будто с небес. Голос ангела?
Да, ангела… имитирующего квебекский акцент.
– Привет, ребята, говорит ваш командир! Надеюсь, вы приятно провели время в полете, а теперь мы приступаем к медленному снижению для посадки в Монреале. Только не спешите кутаться, покидая самолет. Вчера на аэродроме намело снега аж на тридцать сантиметров, но сегодня он вдруг взял и растаял. Так что готовьтесь выплывать из салона брассом, а перед выходом вам раздадут акваланги и ласты, чтобы добраться до аэровокзала. Рекомендую держаться всем вместе: нам сообщили, что у трапа вас подстерегает стадо финвалов![19]
6
2019
Оливье никогда не робел перед мебелью. За долгие годы работы его руки научились, даже вслепую, на ощупь, распознавать все виды древесины – шершавую фактуру сосны, мягкую гладкость тополя, извилистые волокна граба, темные прожилки оливы; приручать их выступы, убирать мельчайшие колкие заусеницы, находить каждый узелок, словно родинки на женских телах, таких разных. Это он-то, который всю жизнь касался одного-единственного.
Но сейчас эти руки дрожат.
Он тянется к обыкновенному ящику. Пальцы обхватывают круглую дубовую ручку, которую он сам же и выстругал, отполировал, покрыл лаком. Ящик легко ходит взад-вперед на гладких желобках. Прекрасный образец искусства краснодеревщика. Как ему хочется, чтобы этот ящик заклинило, чтобы он оказался заколочен или просто закрыт на ключ!
Но Натали все эти годы оставляла его незапертым, доступным любому члену семьи.
Что это – свидетельство ее доверия?
Или изощренная пытка?
Оливье сует руку в ящик. В прошлый раз он на это не осмелился, выдернул руку, не схватив ни одного предмета, даже не взглянув, что там внутри. Оставил все как есть, поспешно закрыл ящик, словно оттуда мог потечь ядовитый газ без цвета и запаха, способный отравить их дом, их семью, их жизнь – все, что они построили.
Он надеется, что Натали ничего не заметила.
Но сегодня он не задвинул этот ящик.
Роется в нем. Ищет – сам не зная что.
Он пытается убедить себя, что не делает ничего дурного, что если бы Натали хотела скрыть от него какую-то тайну, то не оставила бы все эти предметы доступными чужому взгляду. Ведь прошло уже столько времени, и она во всем ему призналась, и они оба теперь куда сильнее, чем этот древний клад поблекших воспоминаний.
Оливье не глядя хватает пригоршню предметов и, отойдя на три шага, кладет их на кровать, прежде чем сесть самому. Но сначала внимательно осматривает складки одеяла, как будто хочет их запомнить, как будто смять его – такое же кощунство, как обмануть жену.
Потом аккуратно раскладывает свою добычу, чутко прислушиваясь к звукам в доме. Марго сейчас в лицее, но она может вернуться в любую минуту. Впрочем, что тут такого? Ну застанет она отца в его же спальне сидящим на кровати. Разве она догадается, что предметы, разложенные на одеяле, это улики, доказательства измены? Разве дети способны представить себе грехи молодости своих родителей? И даже если способны, почувствуют ли они себя причастными к этой измене?
Тем не менее Оливье пинком захлопывает дверь спальни и наконец приступает к осмотру добычи.
Бумажная салфетка с логотипом Air France, на ней что-то записано. Ни имени, ни даты, только адрес: улица Сент-Катрин, 87 – да крошечная птичка: черные перья, небрежно нацарапанные крылья, раздвоенный хвост.
Ласточка!
Оливье узнаёт ее. Этот силуэт – точная копия татуировки на плече Натали, которую столько раз избегали его губы, когда он целовал ее в шею, оттянув ворот блузки; как же часто ему хотелось стереть эту татуировку, вырвать зубами кусок плоти, искусать жену в кровь.
Оливье пытается отбросить свои вампирские мысли и продолжить обследование. Однако все другие предметы из ящика, хранимые женой как драгоценные реликвии, ни о чем ему не говорят.
Старая программка на сентябрь 1999 года – «Кино под звездным небом, Монреаль». Столовая салфетка с золотым логотипом отеля Great Garuda в Джакарте, сразу узнаваемым по свирепой орлиной голове[20]. Фотография какой-то очень пестрой, немного наивной картины с изображением женщины-солдата, вооруженной до зубов и размахивающей ружьем. Конверт, который Натали, вероятно, второпях разорвала, а потом склеила, да так старательно, что нетрудно прочесть несколько слов: Это все, что мне удалось спасти. Лора очень хорошенькая. Вы тоже.
Столько эпизодов из жизни Натали, о которых ему ничего не известно…
Целая жизнь, прожитая на других континентах. Жизнь вдалеке от дома.
Та, прошлая жизнь…
- Когда наш остров в пучину канет,
- Когда гроза нас в полете застанет,
- Когда в замке ржавый ключ застрянет
- И мы поймем, что выхода нет,
- Бесследно растает наш легкий след.
7
1999
– Да это просто дьявольское искушение – такая вкуснотища!
Фло заглатывает еще три аппетитных коричневых ломтика и швыряет пакет с остатками «Пудины»[21] в ближайшую урну. Потом торжествующе потрясает кулаком, словно забросила победный мяч в корзину.
– Yes! Десять ломтиков, и ни на один больше! И до вылета на родину – ровно пять порций водки за вечер, и ни капли больше!
Она хохочет, но тут же приникает к витрине фастфуда на другой стороне улицы, едва не расплющив нос о стекло.
– Ох, искушение, кругом искушение! – Она скрещивает пальцы, отгоняя невидимого демона чревоугодия. – Прочь, соблазнитель! А ты могла бы и удержать меня, коварная подруга!
Я не отвечаю, мне не до того, я зачарованно любуюсь Старым Монреалем. Мне впервые довелось попасть в Квебек, и меня здесь восхищает абсолютно все. Акцент торговцев, уморительные песенки по радио, ощущение, будто ходишь по гигантскому кампусу, чьим обитателям не больше тридцати лет, учтивость прохожих. Весь этот декор опереточного Far West[22] – полная противоположность спагетти-вестернам, скорее уж при каждом разговоре с аборигенами чудится, будто вы попали в дом какого-то дальнего родственника, которого никогда не видели, но он принимает вас так радушно, словно знает с пеленок.
Фло провожает взглядом трех молодых канадцев в распахнутых грубых рубахах поверх футболок с принтом Toronto Raptors[23].
– Безнадежно! – вздыхает она. – Если я хочу найти себе парня, единственный выход – диета! Тебе-то на все плевать, у тебя и так есть два мужика… Ну-ка, давай рассказывай про своего гитариста в кепке!
Я пугливо озираюсь, как будто нас могут подслушать, как будто стоит мне что-то рассказать – и я почувствую себя виноватой. Флоранс угадывает мое смятение и затаскивает в ближайший магазин, что-то вроде супермаркета, в отдел североканадских художественных ремесел. Она жадно ждет моих признаний. Я замечаю укромный уголок недалеко от касс, возле витрины с украшениями, где не толпятся туристы.
– Да мы просто обменялись парой слов в самолете. Он симпатичный паренек, смешной такой и хорошенький. Но ты не забывай, моя милая, что я все-таки замужем. Старая жена и молодая мать.
– Знаю, знаю, замужем за Иосифом! Хотя это не помешало Марии изменить ему с ангелом небесным. Ладно, колись! Что дальше-то было?
– Дальше? Что ты имеешь в виду?
– Ну, ты с ним еще увидишься?
– Нет… Конечно, нет.
Фло зажимает двумя пальцами, большим и указательным, свой нос и делает вид, что вытягивает его.
– Ты хоть мне-то не морочь голову, подружка, ты ведь совсем врать не умеешь! Придется устроить тебе стажировку по облапошиванию мужей, перед тем как ты вернешься и обнимешь своего Джепетто в его столярке.
Я отвожу взгляд, смущенная не столько напором Фло, сколько пронзительным взглядом продавщицы за кассой. Это женщина с черными как смоль волосами и красновато-смуглым лицом, наряженная эскимоской. Хотя… может, и не наряженная, а настоящая эскимоска. Застывшая, точно статуя, на льдине в ожидании собачьей упряжки.
– Ну… если хочешь знать, он пригласил меня на концерт «Кью». Обещал провести через служебный вход… И назначил встречу в баре около «Метрополиса», за час до начала.
Фло так потрясена, что на миг теряет дар речи.
– Ах ты негодяйка! Значит, ты единственная из нас, кто увидит задницу Роберта! Так он тебе нравится, твой Эрик Клэптон в кепке?
– Да он всего лишь roadie[24], понятно?
– Ты не ответила! Он тебе нравится?
– Он… ну, не могу сказать, что нет… Знаешь, он очень похож на Оливье.
– На твоего Джепетто?!
– Ну да, на Оливье… моего мужа!
– Только чуть красивее?
– Не сказала бы.
Читать бесплатно другие книги:
