Зачем убили Джона Кеннеди. Правда, которую важно знать Дуглас Джеймс

Предисловие к русскому изданию

С момента первого издания в США летом 2008 г. книга «Зачем убили Джона Кеннеди: Правда, которую важно знать» стала не только классикой жанра. Джеймс Дуглас написал книгу об убийстве Кеннеди, но не просто рассказал, как было совершено преступление, а постарался найти ответ на вопрос «почему?». Автор словно последовал совету мистера Икс из моего фильма «Джон Кеннеди: выстрелы в Далласе»: «Все же главный вопрос заключается в том, почему, не правда ли? Как это было сделано – не более чем декорации».

С этой точки зрения данная книга просто уникальна. К 2008 г. в свет вышло более тысячи книг об убийстве Кеннеди, но ни одна из них не похожа по своей структуре на книгу Дугласа. Другими словами, это не обычная экспертно-криминалистическая детективная история: сколько выстрелов было сделано, какие раны получил Кеннеди, где был Освальд во время стрельбы и т. п. Этому посвящена лишь часть книги, а основное внимание уделено размышлениям о том, каким был президент Кеннеди и почему полицейское государство решило его устранить. Дуглас взял эту ноту с самого начала повествования, когда он рассказывает, как президенту Трумэну, возвращавшемуся с Потсдамской конференции на крейсере Augusta, сообщили об уничтожении Хиросимы, и тот пришел в неописуемый восторг от этой новости. Автор противопоставляет этому кропотливую тяжелую работу, которую Кеннеди и Никита Хрущев провели во время Карибского кризиса, стремясь любой ценой избежать применения ядерного оружия. Там же он отмечает, что спустя всего год Кеннеди был убит. Следует добавить также, что спустя год после гибели Кеннеди Никита Хрущев, который никогда не верил в причастность Освальда к убийству, лишился своих государственных постов.

Вот почему тема совместных действий Хрущева и Кеннеди является одной из ключевых в книге. Одна из множества «скрытых жемчужин» труда Дугласа – это использование автором почти забытой переписки между Кеннеди, Хрущевым и папой римским Иоанном XXIII, организованной с подачи Кеннеди редактором Saturday Review Норманом Казинсом. Эта частная переписка – первая попытка разрядки между сверхдержавами – стала началом пути, ведущего, по мнению Дугласа, к такой важной вехе в истории холодной войны, как выступление Кеннеди на церемонии вручения дипломов в Американском университете 10 июня 1963 г. Ни одному американскому президенту ни до, ни после не удавалось добиться подобного ярким призывом к общественности, опираясь на всеобщую заинтересованность народов мира в ослаблении международной напряженности. Но, как отмечает Дуглас, речь Кеннеди была лучше встречена в России, чем в Соединенных Штатах. Хрущев очень обрадовался тем настроениям, которые сквозили в этом выступлении. Похоже, это была одна из причин, по которым, как показывают недавно рассекреченные документы, он не верил в официальную версию смерти Кеннеди.

Но есть и другая причина для скептицизма Хрущева. И Джим Дуглас говорит о ней на заключительных страницах книги. Уильям Уолтон, друг Джона Кеннеди, собирался посетить Россию после возвращения президента США из Далласа в ноябре 1963 г. Несмотря на случившееся, эта поездка все же состоялась, но уже с посланием от Роберта Кеннеди и от Жаклин Кеннеди, вдовы убитого президента. Они оба чувствовали, что убийство было результатом заговора правых. Стоявший на страже интересов крупного бизнеса президент Джонсон был не в состоянии реализовать планы Кеннеди и Хрущева по разрядке международной напряженности. Это означало, что Роберт Кеннеди должен был оставить пост генерального прокурора, победить в гонке и стать на предстоящих выборах кандидатом в президенты и потом новым хозяином Белого дома. Тогда у планов Кеннеди и Хрущева было бы будущее.

Но не только рассказ о проектах Джона Кеннеди по решению «русского вопроса» в холодной войне делает эту книгу столь ценной. Джим Дуглас также анализирует действия президента Кеннеди во Вьетнаме, на Кубе, в Конго и Индонезии за время его трехлетнего правления. Вполне может оказаться, что Дуглас представил наилучший в литературе общий анализ политики, проводимой Кеннеди в отношении Вьетнама и Кубы. Используя рассекреченные документы, он показывает, что на момент гибели Кеннеди занимался планированием вывода войск из Вьетнама. Автор книги также пишет о попытке президента в 1963 г. восстановить отношения с Фиделем Кастро и Кубой. В противоположность ЦРУ Кеннеди был готов поддержать лидеров, придерживавшихся нейтралитета по отношению к политическим и военным блокам, таких как Сукарно в Индонезии и Патрис Лумумба в Конго.

Политика, проводимая Кеннеди по отношению ко всем этим странам, не нашла поддержки у последующих президентов США – Линдона Джонсона и Ричарда Никсона. Как итог, сегодня внешняя политика Кеннеди практически не ощущается в Америке. Это большая потеря не только для самой Америки, но и для всего мира. И это безусловный триумф книги «Зачем убили Джона Кеннеди: Правда, которую важно знать». Она показывает нам, чего смог достичь Кеннеди за время своего неполного срока пребывания на посту президента. Книга рассказывает о политических возможностях, открывающихся перед государственным деятелем, у которого есть видение того, каким мир может быть. Дуглас говорит, что, без сомнения, мир сегодня выглядел бы иначе, если бы президент Кеннеди остался жив. И это заставляет нас помнить его достижения как лучший пример того, чего можно достичь, когда у лидеров есть определенная цель.

С этой точки зрения книга «Зачем убили Джона Кеннеди: Правда, которую важно знать» для нас сродни «Завещанию надежды» Мартина Лютера Кинга.

Оливер Стоун

От автора

У нас есть все шансы узнать правду об убийстве президента Джона Кеннеди. И эта правда может принести нам успокоение.

Это стало возможным благодаря материалам первых следователей, работавших по делу об убийстве Кеннеди, показаниям большого числа свидетелей, а также тому огромному объему рассекреченных документов, собранных и опубликованных национальными архивами США в соответствии с Законом о сборе документов об убийстве Дж. Кеннеди 1992 г. (JFK Assassination Records Collection Act of 1992). Речь идет не только о деталях заговора, в существовании которого уверено большинство американцев, или о том, что произошло в Далласе. Намного важнее новых подробностей преступления то, что мы можем узнать историческую подоплеку убийства – почему убили Кеннеди. Мы можем, наконец, узнать правду. Эта книга призвана объяснить, почему был застрелен 35-й американский президент.

Я постарался выстроить свой рассказ как хронологически, так и тематически, шаг за шагом прорываясь сквозь огромный массив разного рода свидетельств. Если коротко, то эта книга о том, как Джон Кеннеди в самый разгар холодной войны от имени американского народа вознамерился совершить величайшее преступление за всю историю – развязать ядерную войну.

Прежде чем это стало достоянием общественности, он решил заключить мир со своим (и нашим) врагом, который был в шаге от подобного же преступления.

А потом Кеннеди убили за этот мир с врагом. Мы сможем исследовать эту чудовищную реальность, выдвинуть определенные предположения, понять, насколько они реалистичны, и поразмышлять на эту тему. Это одна из целей настоящей книги. Другая заключается в том, чтобы описать переход Кеннеди от войны к миру.

Я надеюсь, что, узнав все то, с чем пришлось столкнуться президенту США, мы будем готовы это принять.

История Джона Кеннеди – наша история, которую все эти годы так старались скрыть от нас. Она, как и то противостояние, которое лежит в ее основе, не менее актуальна, чем была в 1963 г. Теологическая теория оправданного насилия до сих пор правит миром. На смену холодной войне пришла ее сестра-близнец – война с терроризмом. Нас втянули в другую апокалиптическую битву с врагом, представляющимся нам абсолютным злом. Место врага занял Терроризм, сменив Коммунизм. Нам говорят, что мы можем быть в безопасности лишь в условиях угрозы роста насилия. Вновь на борьбу со злом выходит некая сила. Вновь мы видим упреждающие удары, пытки, свергнутые правительства, убийства. И все это во имя достижения окончательной победы над врагом, представляемым миру как неисправимое зло. Однако средством искупительной борьбы, использованным Джоном Кеннеди в подобном противостоянии, стал диалог с врагом. Все меняется, когда в противнике видишь человека.

Диалог, как способ урегулирования конфликта, при котором взаимоуважение побеждает страх, и таким образом желание воевать, вновь перешел в разряд еретических идей в нашей современной доминирующей политической теологии. Как результат поиск истины, а не стремление к победе над противником, может привести, как это было в случае с Кеннеди, к изоляции и смерти как изменника идеи. И этот «мученический венец», как сказал Дитрих Бонхеффер[1], есть «плата за следование за Христом». И нет лучшего повода для этого, чем возлюбить врага своего без сантиментов, но с уважением. Уважительное отношение означает признание права врага на свою правду, независимо от того, усложнит это или нет нашу жизнь. Подобное признание сильно осложнило жизнь Кеннеди и в итоге привело к его гибели, а мы остались с чувством ответственности за признание более чем очевидной правды о смерти Кеннеди.

Как показывают последние опросы, трое из четверых американцев полагают, что Кеннеди был убит в результате заговора. Факты уже долгое время указывают на наше собственное правительство. Но благодаря регулярным успешным отражениям атак Комиссией Уоррена, гипотезам об организованных преступных заговорах и обсуждениям непростого характера Кеннеди, мы в нашем обществе, где властвуют медиа, все это время плавали в темных водах неопределенности. Мы верим в то, что не сможем узнать… правду, основные моменты которой были озвучены еще первыми критиками работы Комиссии Уоррена. Не могла ли здесь крыться какая-то более глубокая причина нашего нежелания узнать правду?

А не кажется ли вам, что наша осторожность в вопросе выяснения правды об убийстве Кеннеди основана на страхе перед последствиями этой правды для него и для нас? Для Джона Кеннеди столь сильное стремление к выстраиванию диалога с нашими врагами оказалось фатальным. Если мы, как граждане страны, не хотим разобраться в этом важном историческом событии, то какой президент в XXI в. сможет найти в себе мужество, чтобы выступить против сильных мира сего и выбрать диалог вместо войны с сегодняшними врагами?

У читателя может возникнуть вопрос, почему так много внимания в книге об убийстве Джона Кеннеди уделяется монаху-созерцателю Томасу Мертону. Почему монах-траппист Томас Мертон стал моим Вергилием в этом паломничестве?

Несмотря на то, что данная книга представляет собой историко-биографическую реконструкцию, ее главная цель – погрузиться в историю намного глубже, чем мы обычно это делаем. Если, например, война – неизменная составляющая исторической реальности, то у человечества почти нет будущего. Эйнштейн сказал: «Высвобождение атомной энергии изменило все, кроме нашего сознания, и поэтому нас ждут невиданные катастрофы». Если мы не перестанем руководствоваться в наших мыслях (и действиях) стремлением решать вопросы военным путем, то человечество обречено. Томас Мертон снова и снова повторял это в самый разгар холодной войны, как и Мартин Лютер Кинг, и Джон Кеннеди. Вкладом созерцателя Томаса Мертона в непреложную истину нашего атомного века стала онтология отказа от насилия, гандистское видение реальности, способное изменить привычный для нас мир. Реальность шире, чем мы думаем. Созерцатель знает эту преобразующую истину из опыта.

Томас Мертон стал моим проводником в истории глубинного диалога, убийства и ожидаемого возрождения. И если Кеннеди – главный участник этой истории, то Мертон – ее первый очевидец и рефрен со своей уникальной концепцией, родившейся в монастыре на холмах Кентукки. С точки зрения истоков и развития это история-размышление. Благодаря вопросам Мертона и сделанным им выводам, опирающимся на независимое мнение ряда других наблюдателей, у нас есть возможность вернуться к истории Джона Кеннеди, холодной войны и трагедии в Далласе и совершить потрясающее путешествие в поисках истины. Реальность может быть шире, чем мы думаем.

Что представляет собой реальность, предполагающая возможность ненасильственного изменения? Я уверен, что история Джона Кеннеди и неизъяснимого – история изменения – предлагает оптимистичный ответ на данный вопрос.

Джим Дуглас29 июля 2007 г.

Введение

Когда Джон Кеннеди был президентом, я учился в аспирантуре и пытался разобраться с теологическими аспектами того же вопроса, который он решал более конкретно в Белом доме: как нам выжить с таким смертельным оружием в условиях настроений холодной войны? В то время я рассуждал в статьях о путях предотвращения развязывания апокалиптической войны, не понимая того, что Кеннеди, рискуя очень многим, как президент ищет реальный выход для всех нас.

В тот важный исторический момент Томас Мертон был величайшим духовным автором своего поколения. Его автобиографию «Семиярусная гора» (The Seven Storey Mountain) считали послевоенным аналогом «Исповеди Святого Августина» (The Confessions of Saint Augustine). Мертон написал также ряд классических работ о молитве. Однако, когда в начале 1960-х гг. он обратил свой взор к таким проблемам, как ядерная война и расизм, его читатели были шокированы, а в некоторых случаях восприняли это как призыв к действию.

Впервые я написал Томасу Мертону в 1961 г. в его монастырь, в Аббатство Богоматери Гефсиманской в Кентукки, после прочтения стихотворения, опубликованного в газете Catholic Worker. Стихотворение Мертона представляло собой настоящую антипоэзию. Речь в нем шла от лица коменданта нацистского лагеря смерти, а называлось оно «Речовка для марша вокруг печей». Мертоновская «Речовка» как бы между прочим рассказывала об ежедневных актах геноцида, совершаемых главным героем, и заканчивалась словами: «Не считайте себя лучше, ведь вы испепеляете друзей и врагов ракетами большой дальности и никогда не видите того, что творите»{1}.

Я прочел эти слова, когда на дворе был 1961 г. и над миром висела угроза ядерной катастрофы, а в душах людей царила пустота. Реальность, лежавшая в основе риторики холодной войны, не поддавалась описанию. «Речовка» Мертона взорвала тишину. Неизъяснимое было произнесено величайшим духовным автором нашего времени. Я тут же написал ему.

Его ответ не заставил себя долго ждать. В письмах мы обсуждали необходимость отказа от насилия и опасность ядерной угрозы. На следующий год Мертон прислал мне копию рукописи своей работы «Мир в постхристианскую эру» (Peace in the Post-Christian Era). Церковное начальство запретило издание книги о войне и мире, которая, по его мнению, «шло вразрез со взглядами, исповедуемыми монахами», и тогда Мертон напечатал текст и разослал его по почте своим друзьям. «Мир в постхристианскую эру» стал пророческой книгой, направленной против тогдашнего общественного мнения, подталкивавшего правительство Соединенных Штатов к ядерной войне. В книге неоднократно повторялись опасения Мертона, что Соединенные Штаты нанесут превентивный удар по Советскому Союзу. Он писал: «Нет никакого сомнения в том, что на момент написания этих строк самым серьезным и крайне важным шагом в политике Соединенных Штатов является это неопределенное, но растущее убеждение в необходимости превентивного удара»{2}.

Томас Мертон четко осознавал, что президент, который может решиться на такой роковой шаг, – его брат по католической вере, Джон Кеннеди. В число корреспондентов Мертона в то время входила невестка действующего президента Этель Кеннеди. Мертон поделился с Этель Кеннеди своей тревогой по поводу возможной войны и надеждой, что Джону Кеннеди хватит прозорливости и мужества, чтобы развернуть страну в мирном направлении. На протяжении нескольких месяцев, предшествовавших Карибскому кризису, Мертон страдал, молился, ощущал свое бессилие, но продолжал писать страстные антивоенные письма бесчисленным друзьям. За 13 страшных дней с 16 по 28 октября 1962 г. президент Джон Кеннеди, как и опасался Томас Мертон, действительно поставил мир на порог ядерной войны, конечно, не без помощи советского лидера Никиты Хрущева. Благодать Божия, однако, помогла Кеннеди воспротивиться давлению, толкавшему его к началу военных действий. Он договорился со своим коммунистическим врагом о разрешении ракетного кризиса путем взаимных уступок, некоторые из которых были сделаны без ведома президентских советников по вопросам национальной безопасности. Кеннеди, таким образом, отвернулся от Большого Зла и начал свое 13-месячное духовное путешествие к миру во всем мире. И это путешествие, полное противоречий, закончилось покушением на него со стороны того, что Томас Мертон назвал позже и в более широком контексте, неизъяснимым.

В 1962–1964 гг. я жил в Риме, изучал богословие и лоббировал на Втором Ватиканском соборе принятие заявления, осуждающего тотальную войну и поддерживающего отказ от воинской службы по убеждениям. Я почти ничего не знал о трудном духовном пути к миру, который пришлось пройти Джону Кеннеди. Но я действительно чувствовал, что между ним и папой римским Иоанном XXIII существовало согласие, как подтвердил позже журналист Норман Казинс. Познакомившись с Казинсом в Риме, я узнал о его челночной дипломатии в качестве тайного посредника между президентом, папой римским и советским лидером. Я не мог и предположить в те годы, что некие силы объединились и готовят убийство Кеннеди. А Томас Мертон мог, как показывает сделанное им странное пророчество.

В письме, написанном своему другу У. Ферри в январе 1962 г., Мертон дает отрицательную, но вместе с тем глубокую оценку личности Кеннеди: «Я почти не верю, что Кеннеди способен чего-то достичь. Я считаю, что он не может в полной мере оценить масштаб стоящих задач и ему не хватает творческого воображения и более глубокой восприимчивости. Слишком велика его привязанность к таким понятиям, как Время и Жизнь, в чем, я полагаю, он ушел не дальше, скажем, Линкольна. То, что необходимо на самом деле, это не проницательность или профессионализм, а глубина, гуманность и в определенной степени полное самоотречение и сострадание, не только к отдельным лицам, но и к людям в целом, что представляет собой более глубокий уровень самоотверженности. Возможно, Кеннеди однажды каким-то чудом достигнет этого. Но таких людей чаще всего убивают»{3}.

Однако в скептическом взгляде Мертона на Кеннеди был и луч надежды, и возможное пророчество. Пока Соединенные Штаты все ближе и ближе подходили к краю пропасти под названием ядерная война, монах, несомненно, молился о маловероятном, но так необходимом всем нам преображении президента в более глубокую и человечную личность, которая, если это произойдет, отметит его печатью насильственной смерти. И мир считал его молитвы безнадежными. Но с точки зрения веры такую последовательность и следствие можно рассматривать как повод для торжества.

Стал ли Кеннеди чудесным образом более человечным в последовавшие 22 месяца?

Обрек ли он себя тем самым на смерть?

Джон Кеннеди вовсе не был святым. Не был он и апостолом ненасилия. Однако, как надлежит всем нам, он возвращался. Teshuvah («возвращение»), древнееврейское слово, означающее раскаяние, может служить описанием непродолжительного и противоречивого пути Кеннеди к миру. Он отвернулся от того, что могло стать самым большим злом в истории человечества, и обратился в сторону нового, более мирного варианта его и нашей жизни. По этой причине он оказался в смертельном противостоянии с неизъяснимым.

Понятие «неизъяснимое» Томас Мертон ввел в середине 1960-х гг. после покушения на Джона Кеннеди, в разгар вьетнамской войны, нарастающей гонки ядерных вооружений и череды убийств Малкольма Икса, Мартина Лютера Кинга и Роберта Кеннеди. За каждым из этих потрясающих душу событий Мертон видел зло, глубину и коварство которого, казалось, невозможно описать словами.

«Одним из ужасных фактов нашего века, – писал Мертон в 1965 г., – является то, что этот [мир] действительно страдает на всех уровнях бытия от присутствия неизъяснимого». Война во Вьетнаме, активная подготовка к мировой войне, взаимосвязанные убийства Джона Кеннеди, Малкольма Икса, Мартина Лютера Кинга и Роберта Кеннеди – все это было определенными знаками присутствия неизъяснимого. Оно и по сей день остается в глубинах нашего мира. Как предупреждал Мертон, «тот, кто сегодня жаждет согласия с миром, должен всеми силами избегать согласия с ним, как с центром неизъяснимого. Это то, что мало кто хочет замечать»{4}.

Когда мы делаемся более человечными в том смысле, как это понимал Мертон, сострадание заставляет нас выступать против неизъяснимого. Мертон указывал на своего рода системное зло, которое не поддается словесному описанию. Для Мертона неизъяснимое было, в основе своей, пустотой: «Это пустота, которая отрицает все, что произносится, еще до того, как слова будут сказаны; пустота, которая проникает в язык общественных и официальных деклараций в тот самый момент, когда они объявляются, придавая их звучанию мертвую пустоту бездны. Это пустота, в которой Эйхман[2] черпал истовую строгость своего смирения…»{5}. В нашей истории холодной войны неизъяснимое представляло собой пустоту в секретной доктрине «правдоподобного отрицания», утвержденной 18 июня 1948 г. директивой Совета национальной безопасности NSC 10/2{6}. ЦРУ под руководством Аллена Даллеса восприняло «правдоподобное отрицание» как зеленый свет для убийств руководителей государств, свержения правительств и лжи во избежание малейшей ответственности – все ради продвижения американских интересов и поддержания нашего ядерного доминирования над Советским Союзом и другими государствами{7}.

Я долго не мог разглядеть Неизъяснимое в убийстве Джона Кеннеди. На протяжении 30 лет со дня покушения я не видел связи между его убийством и теологией мира, которую я изучал. Хотя я с большим уважением относился к объяснению природы неизъяснимого, данному Мертоном, я не исследовал его последствий для полицейского государства, чьи принципы ядерной политики я отвергал. Я ничего не знал о «правдоподобном отрицании», неизъяснимом отсутствии ответственности в нашем полицейском государстве. Отсутствие ответственности у ЦРУ и прочих наших спецслужб, считавшееся необходимым условием для совершения тайных преступлений в целях защиты нашего ядерного лидерства, сделало возможным и убийство Джона Кеннеди, и его засекречивание. В то время как я писал и участвовал в мероприятиях, борясь с распространением ядерного оружия, которое могло уничтожить миллионы, от меня ускользал тот факт, что его существование, как основы безопасности нашего государства, является и причиной убийства президента, решившего встать на путь разоружения.

Проглядев глубокие изменения в жизни Кеннеди и силы, стоящие за его смертью, я тем самым содействовал созданию в стране атмосферы отрицания. Наше коллективное отрицание очевидного, а именно подготовки Освальда и его демонстративного устранения руками Руби, сделало возможным создание прикрытия для убийства в Далласе. Хорошее прикрытие стало необходимым условием и для последующих убийств Малкольма Икса, Мартина Лютера Кинга и Роберта Кеннеди теми же самыми силами, действовавшими в нашем правительстве – и в нас самих. Надежда на перемены в мире была взята на мушку и убита четырежды. Прикрытие всех четырех убийств, каждое из которых вело к следующему, было основано, в первую очередь, на отрицании и не правительством, а нами самими. Неизъяснимое рядом.

Убийство Мартина Лютера Кинга заставило меня очнуться. Когда убили Кинга, я уже был 30-летним профессором теологии в Гавайском университете. Я вел семинар под названием «Теология мира», в котором участвовали с десяток студентов. В тот день, когда убили доктора Кинга, несколько студентов опоздали на первое семинарское занятие. Войдя, они объявили, что в ответ на убийство Кинга, отдавшего свою жизнь за мир и справедливость, они провели в кампусе импровизированный митинг. При этом они сожгли свои повестки в армию, за что им могло грозить несколько лет тюрьмы. Они также заявили, что начинают формировать Гавайское сопротивление и спросили, не хочу ли я присоединиться к их группе. Это было дружественное приглашение, но со скрытым смыслом: «Займись делом или не говори ни слова, мистер профессор – сторонник ненасилия». Месяц спустя мы устроили сидячий пикет перед колонной грузовиков, везущих членов гавайской нацгвардии в Военный учебный центр в джунглях Оаху перед отправкой в джунгли Вьетнама. Я провел две недели в тюрьме, что положило конец моей академической карьере. Члены Гавайского сопротивления отсидели от шести месяцев до двух лет в тюрьме за уклонение от мобилизации, а часть из них оказалась в изгнании в Швеции или Канаде.

Через 31 год я узнал намного больше об убийстве Кинга. Я присутствовал на единственном судебном заседании, когда-либо проводившемся по этому делу. Заседание проходило в Мемфисе, в нескольких кварталах от мотеля Lorraine, где был убит Кинг. За шесть недель в рамках судебного процесса по факту насильственной смерти, инициированного семьей Кинга, было опрошено 70 свидетелей. Из их рассказов складывалось описание тщательно продуманного правительственного заговора, в котором участвовали ФБР, ЦРУ, мемфисская полиция, представители мафии, группа снайперов армейского спецназа. Двенадцать присяжных заседателей, шесть черных и шесть белых, вернулись после двух с половиной часов обсуждения с вердиктом, что Кинг был убит в результате заговора, в котором участвовали в том числе и правительственные спецслужбы{8}.

В ходе изучения обстоятельств мученической смерти Мартина Лютера Кинга мои глаза открылись, и я увидел параллели в убийствах Джона Кеннеди, Малкольма Икса и Роберта Кеннеди. Я посетил Даллас, Чикаго, Нью-Йорк и ряд других городов и поговорил со свидетелями. Я изучил правительственные документы по каждому из этих дел. В конечном счете стало ясно, что все четыре истории – это четыре версии одной и той же темы. Все четверо – Джон Кеннеди, Малкольм, Мартин и Роберт Кеннеди – были сторонниками перемен, и все четверо были убиты секретными спецслужбами, использующими посредников и подставных лиц в условиях общего «правдоподобного отрицания». В основе этих убийств лежало зловещее отсутствие какой-либо ответственности, чему Мертон дал определение неизъяснимого.

Неизъяснимое рядом. Оно не где-то там, похожее на правительство, ставшее нам чужим. Бессодержательность пустоты, полное отсутствие ответственности и сопереживания находится в нас самих. Наше гражданское отрицание служит основанием для правительственной доктрины «правдоподобного отрицания». Убийство Джона Кеннеди уходит корнями в отрицание преступлений нашего государства во Второй мировой войне, что положило начало холодной войне и гонке ядерных вооружений. Задолго до убийства Джона Кеннеди собственным полицейским государством мы, американские граждане, поддерживали наше правительство, когда оно уничтожало целые города (Гамбург, Дрезден, Токио, Хиросиму, Нагасаки), когда оно во имя нашей безопасности в период холодной войны демонстрировало оружие, способное уничтожить мир, а также когда оно инициировало ликвидацию руководителей иностранных государств, используя все то же «правдоподобное отрицание», что было очевидно для любого критически мыслящего наблюдателя. Отрицая ответственность за эскалацию преступлений государства, совершенных ради нашей безопасности, мы, не противостоявшие неизъяснимому, сделали возможным убийство Джона Кеннеди и создание соответствующего прикрытия. Неизъяснимое рядом.

Именно человеческое сострадание привело Томаса Мертона к столкновению с неизъяснимым. Я люблю строки Мертона о сострадании в «Знаке Ионы» (The Sign of Jonas): «Именно в пустыне сострадания измученная жаждой земля превращается в источники воды, а бедные имеют все»{9}.

Сострадание – наш источник ненасильственного преобразования общества. Глубокое человеческое сострадание было неистощимым источником для Мертона в его схватке с неизъяснимым в холокосте, войне во Вьетнаме и ядерном уничтожении. Понимание и поддержка Мертона помогли многим из нас выстоять, особенно в борьбе против войны во Вьетнаме. По мере того как усиливалось неприятие ужасов той войны у самого Мертона, крепло и его решение отправиться в паломничество на Восток для более серьезной борьбы. Он погиб от удара током при включении неисправного фена в конференц-центре в Бангкоке 10 декабря 1968 г. Так завершился его путь к более глубинному, более сострадательному гуманизму.

Иисус назвался «человеком», буквально «сын человеческий» (по-гречески ho huios tou anthrpou){10}. Самоидентификация Иисуса означала новую, сострадательную человечность, готовую любить своих врагов и идти на крест. Иисус снова и снова говорил своим ученикам о «человеке», имея в виду личный и коллективный гуманизм, который он отождествлял с собой. Невзирая на протесты его последователей, он говорил им неоднократно, что человек должен страдать. Человеку положено быть отвергнутым правителями, быть убитым и вновь воскреснуть{11}. В этом и заключается торжество гуманизма. Как говорится в Евангелие от Иоанна: «пришел час прославиться Сыну Человеческому. Истинно, истинно говорю вам: если пшеничное зерно, пав в землю, не умрет, то останется одно; а если умрет, то принесет много плода» (Ин. 12:24).

Что главное в Иисусе? Что главное в человеке, таящееся в глубинах его существа? Это способность отдать жизнь друг за друга. Являясь свидетелями жертвенности, которой Он учил, мы постигаем, что такое человечность во всей своей славе, на земле как на небе. Мученик, таким образом, это живой свидетель нашей новой гуманности.

Был ли Джон Кеннеди мучеником, тем, кто, несмотря на все противоречия, принес себя в жертву ради нового, более мирного гуманизма?

Такой вопрос не приходил мне в голову ни в момент гибели Кеннеди, ни три десятка лет спустя. Только сейчас, когда я знаю больше о духовном пути Джона Кеннеди, вопрос звучит так: действительно ли президент Соединенных Штатов, который мог начать тотальную ядерную войну, отказался от власти, чтобы отдать свою жизнь за мир?

Изучив историю Джона Кеннеди, сегодня я знаю намного больше, чем при его жизни, о той борьбе, которую он вел в поисках более перспективной политики, нежели холодная война, которая могла превратить в пепел Соединенные Штаты, Советский Союз и большую часть земного шара. Теперь я знаю, почему он стал столь опасен для тех, кто лоббировал и получал выгоду от проведения такой политики.

Но насколько сильно Кеннеди был готов рисковать?

Кеннеди не был наивным. Он понимал, какие силы ему противостоят. Можно ли вообще представить, что человек, облеченный такой властью, отказался от всего, чтобы положить конец холодной войне, зная, что в результате он, по выражению Мертона, будет отмечен печатью смерти?

Пусть читатель сам сделает вывод.

Я же расскажу историю настолько правдиво, насколько смогу. Я вижу в ней трансформирующее начало, с помощью которого наша коллективная история в XXI в. может сойти со спирали насилия и встать на путь мира. Моя методология заимствована у Ганди. Это эксперименты с истиной. Его истина – путь в царство тьмы. Если зайти туда как можно глубже, невзирая на возможные последствия, открывшаяся истина освободит нас от зависимости от насилия и выведет к свету мира.

Был ли Джон Кеннеди мучеником или не был, мы вряд ли узнали его историю, если бы не свидетели, рисковавшие ради правды. Даже если они и не поплатились жизнью, а о некоторых этого сказать нельзя, все они были мучениками в истинном смысле этого слова, свидетелями истины.

Главное убеждение, на котором построена эта книга, в том, что истина – самая могущественная сила на змле. Ганди назвал это «сатьяграха» (satyagraha), т. е. «сила истины» или «сила души». Своими экспериментами с истиной Ганди перевернул теологию с ног на голову, говоря, что «истина – Бог». Все мы видим лишь часть истины, но можем исследовать ее более глубоко. Другая грань – это сострадание, наш ответ на страдание.

История Джона Кеннеди и неизъяснимого сложилась из страдания и сострадания многих свидетелей, которые видели истину и свидетельствовали о ней. Вытаскивая на свет эту истину, мы освобождаемся от неизъяснимого.

Хронология 1961–1963 гг.

17 января 1961 г.: президент Дуайт Эйзенхауэр в своем прощальном послании американскому народу предупредил о всевозрастающем влиянии «военно-промышленного комплекса», представляющего собой «объединение многочисленных военных структур и мощной оборонной промышленности, [чего] в истории США еще не было… Мы не должны допустить, чтобы такой альянс стал угрозой для наших свобод и приверженности демократическим процессам».

Погиб глава Конго Патрис Лумумба. Убийство африканского лидера в сепаратистской провинции Конго Катанга было организовано бельгийским правительством при участии ЦРУ. Все произошло за три дня до инаугурации Джона Кеннеди, который, как известно, поддерживал стремление Африки к национальной независимости.

19 января 1961 г.: в последний день своего пребывания в Белом доме Эйзенхауэр провел с вновь избранным президентом Кеннеди брифинг по передаче власти. Когда Кеннеди отметил возможную поддержку Соединенными Штатами коалиционного правительства в Лаосе, в котором участвовали и коммунисты, Эйзенхауэр заявил, что было бы намного лучше ввести в страну американские войска.

20 января 1961 г.: президент Кеннеди выступает с речью на своей инаугурации, в которой перемежаются заявления в духе холодной войны и выражения надежды, «что стороны вновь начинают поиски путей сохранения мира, прежде чем темные силы разрушения, высвобожденные научным прогрессом, намеренно или случайно приведут человечество к самоуничтожению».

23 марта 1961 г.: несмотря на несогласие Объединенного комитета начальников штабов и ЦРУ президент Кеннеди изменил проводимую политику в отношении Лаоса, прекратив американскую поддержку антикоммунистического правительства генерала Фуми Носавана, пришедшего к власти при поддержке ЦРУ и Пентагона при Эйзенхауэре. На пресс-конференции Кеннеди заявил о том, что Соединенные Штаты «решительно и безоговорочно» поддерживают «создание нейтрального и независимого государства Лаос» и готовы участвовать в работе любых международных конференций по вопросам Лаоса.

15–19 апреля 1961 г.: бригада, состоявшая из кубинских эмигрантов, прошедших подготовку в тренировочных лагерях ЦРУ, высадилась на побережье Кубы в районе залива Свиней. После окружения ее частями кубинской армии во главе с премьер-министром Фиделем Кастро президент Кеннеди отказался от идеи вторжения на остров американских вооруженных сил. Бригада кубинских эмигрантов сдалась, и больше тысячи ее членов оказались в плену. Президент Кеннеди осознает, что попал в ловушку, организованную ЦРУ с целью вынудить его пойти на эскалацию конфликта, дав согласие на полномасштабное вторжение американских войск на Кубу. Кеннеди заявляет, что хотел бы «разорвать ЦРУ на тысячу кусочков и развеять их по ветру».

3–4 июня 1961 г.: на саммите в Вене Джон Кеннеди и Никита Хрущев договариваются о совместной поддержке независимого Лаоса. Это был единственный вопрос, по которому они смогли договориться. Внешнее безразличие Хрущева к нарастанию угрозы ядерной войны шокирует Кеннеди.

20 июля 1961 г.: на заседании Совета национальной безопасности Объединенный комитет начальников штабов и глава ЦРУ Аллен Даллес представляют план превентивного ядерного удара по Советскому Союзу «в конце 1963 г. после усиленного нагнетания напряженности в отношениях». Президент Кеннеди покидает заседание со словами, адресованными госсекретарю Дину Раску: «И мы считаем себя людьми?!»

30 августа 1961 г.: Советский Союз возобновляет испытания термоядерного оружия в атмосфере, взорвав в Сибири водородную бомбу мощностью 150 килотонн.

5 сентября 1961 г.: после испытания Советским Союзом еще двух водородных бомб Джон Кеннеди объявляет, что отдал приказ о возобновлении ядерных испытаний в США.

25 сентября 1961 г.: президент Кеннеди выступает в ООН с речью о проблеме разоружения. Он говорит: «Мы должны уничтожить средства ведения войны, пока они не уничтожили нас… Мы хотели бы соревноваться с Советским Союзом не в темпах наращивания вооружения, а в мирных инициативах, чтобы вместе шаг за шагом двигаться к одной цели – всеобщему и полному разоружению».

29 сентября 1961 г.: Никита Хрущев пишет первое конфиденциальное письмо Джону Кеннеди. Его тайно передает Кеннеди советский разведчик через пресс-секретаря Пьера Сэлинджера. В своем письме Хрущев сравнивает их общее беспокойство о мире в ядерный век «с Ноевым ковчегом, где нашли приют как “чистые”, так и “нечистые” животные. Но, независимо от того, кто причисляет себя к “чистым”, а кто к “нечистым”, они все в равной степени заинтересованы в одном – чтобы Ковчег успешно продолжал свой путь».

16 октября 1961 г.: Кеннеди тайно отвечает Хрущеву на его письмо. Он пишет: «Мне очень понравилась приведенная вами аналогия с Ноевым ковчегом, что и “чистые”, и “нечистые” заинтересованы в сохранении его на плаву. Какими бы разными мы ни были, наше тесное сотрудничество во имя сохранения мира не менее, если не более важно, чем это требовалось для достижения победы в последней мировой войне».

27–28 октября 1961 г.: после нарастания напряженности в американо-советских отношениях вокруг Берлина на протяжении всего лета и кульминации в августе, когда Хрущев отдал распоряжение о строительстве стены между Восточным и Западным Берлином, генерал Люсиус Клей, личный представитель президента Кеннеди в Западном Берлине, провоцирует 16-часовое танковое противостояние между США и Советским Союзом у Берлинской стены. Кеннеди посылает по неофициальным каналам срочное сообщение Хрущеву, после чего тот начинает отвод танков, создав прообраз разрешения Карибского кризиса год спустя.

22 ноября 1961 г.: проигнорировав рекомендации Объединенного комитета начальников штабов о развертывании американских войск для подавления партизанской войны в Южном Вьетнаме, Джон Кеннеди все же отдает приказ на отправку военных советников и подразделений поддержки, что стало началом постоянного наращивания военного присутствия во Вьетнаме на протяжении всего периода президентства.

30 ноября 1961 г.: президент Кеннеди одобряет проведение операции «Мангуст», секретной программы «помощи Кубе в свержении коммунистического режима». Он назначает начальником оперативного управления специалиста по борьбе с повстанческими движениями генерала Эдварда Лансдейла.

13 апреля 1962 г.: Джон Кеннеди, ощущая бесспорную поддержку общественности, вынуждает лидеров сталелитейной промышленности отменить свои планы по повышению цен на продукцию, которые могли негативно повлиять на объявленную президентом борьбу с инфляцией. Заявления Кеннеди, идущие вразрез с интересами бизнеса, а также начавшееся аннулирование военных контрактов с металлургическими компаниями сделали его непопулярным среди серых кардиналов военно-промышленного комплекса.

25 апреля 1962 г.: с разрешения президента Кеннеди Соединенные Штаты проводят первую серию из 24 ядерных испытаний в южной части тихоокеанского региона.

8 мая 1962 г.: следуя инструкциям Кеннеди, министр обороны Роберт Макнамара поручает генералу Полу Харкинсу на Сайгонской конференции «разработать план переноса всей ответственности [за войну во Вьетнаме] на Южный Вьетнам, а также сокращения численности нашего военного контингента и представить этот план на следующей конференции».

13 июня 1962 г.: в Соединенные Штаты возвращается Ли Харви Освальд со своей русской женой Мариной и маленькой дочерью Джун. Освальд возвращается в Соединенные Штаты на предоставленные Госдепом деньги после своего широко освещавшегося в СМИ бегства в Советский Союз в октябре 1959 г. и двух с половиной лет проживания в Минске в качестве экспатрианта. Как только Освальды поселяются в Форт-Уорте (штат Техас), Ли Освальда начинает «пасти» агент разведки Джордж де Мореншильдт, по наводке далласского агента ЦРУ Уолтона Мура.

23 июля 1962 г.: Соединенные Штаты в числе 13 других стран подписывают в Женеве «Декларацию о нейтралитете Лаоса». Противники Кеннеди в ЦРУ и Пентагоне расценивают его вклад в лаосское соглашение как капитуляцию перед коммунистами. Они саботируют выполнение данной декларации, всячески поддерживая нарушения перемирия генералом Фуми. На другой конференции, посвященной войне во Вьетнаме, в Кэмп-Смите (Гавайи) министр обороны США Макнамара узнает, что его приказ от 8 мая, отданный генералу Харкинсу, был проигнорирован. Он повторяет распоряжение президента Кеннеди о реализации программы постепенного сокращения участия США в военном конфликте во Вьетнаме.

16 октября 1962 г.: президенту Кеннеди сообщают, что на фотографиях Кубы с самолета-разведчика U-2 видны советские баллистические ракеты средней дальности. Кеннеди созывает на сверхсекретное совещание своих ключевых советников, входящих в состав Исполнительного комитета (ExComm) Совета национальной безопасности. На своем первом заседании они обсуждают способы уничтожения советских ракет путем превентивных ударов по Кубе, побуждая Роберта Кеннеди написать записку президенту со словами: «Я теперь знаю, что чувствовал Тодзио, когда планировал атаку на Перл-Харбор».

19 октября 1962 г.: когда президент Кеннеди решил просто блокировать дальнейшие поставки советских ракет вместо вторжения и бомбардировок Кубы, он встречается с Объединенным комитетом начальников штабов. Его члены настаивают на немедленном ударе по пусковым установкам. Генерал Кертис Лемей заявляет: «Подобная идея [блокада и политические выступления] почти настолько же плоха, как попытки умиротворения [Гитлера] в Мюнхене».

22 октября 1962 г.: президент Кеннеди обращается по телевидению к нации. Он заявляет об обнаружении США советских ракет на Кубе. Он вводит «жесткий карантин для поставок всей наступательной военной техники на Кубу» и призывает «к немедленному демонтажу и выводу всего наступательного оружия с Кубы».

27 октября 1962 г.: советская ракета класса «земля-воздух» сбивает над Кубой разведывательный самолет U-2, в результате чего погибает пилот ВВС США. Объединенный комитет начальников штабов и Исполнительный комитет (Совета национальной безопасности) призывают к незамедлительному нанесению ответного удара. Кеннеди направляет письмо Хрущеву, в котором соглашается с его предложением вывести советские ракеты с Кубы в обмен на обещание Кеннеди не нападать на остров, но вместе с тем игнорируя последнее требование советского лидера о выводе аналогичных американских ракет из Турции, размещенных близ границ с СССР. Джон Кеннеди делегирует Роберта Кеннеди на встречу с советским послом Анатолием Добрыниным, где тот обещает, что в рамках соглашения США выведут и ракеты из Турции. Он призывает Хрущева не затягивать с ответом, говоря о том, что многие генералы настаивают на войне и президент может потерять контроль над ситуацией. После получения такого сообщения от Добрынина Хрущев публично объявляет о выводе советских ракет с Кубы в обмен на обещание Кеннеди о ненападении на остров. Объединенный комитет начальников штабов возмущен отказом Кеннеди атаковать Кубу и его уступками Хрущеву.

18 декабря 1962 г.: после посещения Вьетнама по просьбе президента Кеннеди сенатор Майк Мэнсфилд готовит доклад, в котором предостерегает об опасности оказаться «в малоприглядном положении во Вьетнаме, который не так давно уже оккупировали французы».

19 марта 1963 г.: на пресс-конференции в Вашингтоне спонсируемая ЦРУ боевая организация кубинских политэмигрантов «Альфа-66» заявляет о совершении нападений на советские «базу» и корабль в кубинской акватории, в результате которых погибли или были ранены несколько человек. Нападение в кубинских водах, по словам тайного советника «Альфа-66» от ЦРУ Дэвида Атли Филлипса, преследовало цель «поставить Кеннеди в неловкое положение и вынудить его выступить против Кастро».

31 марта 1963 г.: президент Кеннеди приказывает принять меры против боевых кораблей кубинских эмигрантов, управляемых ЦРУ из Майами. Министерство юстиции под руководством Роберта Кеннеди ограничивает передвижение противников режима Кастро у побережья Майами, а береговая охрана захватывает их суда и берет под арест команды.

11 апреля 1963 г.: папа римский Иоанн XXIII выпускает свою энциклику «Мир на Земле» (Pacem in Terris). Норман Казинс представляет сигнальный экземпляр на русском языке Никите Хрущеву. Основные идеи папской энциклики о взаимном доверии и сотрудничестве с идеологическим соперником создают фундамент для диалога Кеннеди и Хрущева, а также ложатся в основу выступления Кеннеди в Американском университете в июне.

Президент Кеннеди сообщает в своем тайном послании Никите Хрущеву, что ему «известно о напряженности, возникшей в результате недавних нападений на ваши корабли в водах Кубы» и что «принимаются меры для прекращения подобных нападений, нарушающих наши законы».

Также в начале апреля американский посредник Джеймс Донован возвращается на Кубу для обсуждения с премьер-министром Фиделем Кастро дальнейшего освобождения заключенных, захваченных в заливе Свиней. ЦРУ пытается передать Кастро через ничего не подозревающего Донована зараженный гидрокостюм в качестве подарка от специального посланника Кеннеди. Это была неудавшаяся попытка одним ударом убить Кастро, сделать козлом отпущения Кеннеди и свести на нет зарождавшийся кубинско-американский диалог.

18 апреля 1963 г.: доктор Хосе Миро Кардона, глава Кубинского революционного совета в Майами, финансируемого ЦРУ, подает в отставку в знак протеста против перемен в проводимой Кеннеди политике в отношении Кубы. Исходя из действий американского президента, Кардона делает вывод о том, что «правительство [США] на пути сворачивания борьбы за Кубу».

6 мая 1963 г.: на другой конференции по вьетнамскому вопросу под председательством министра обороны Макнамары в Кэмп-Смите (Гавайи) Тихоокеанское командование вооруженных сил США наконец представляет президенту Кеннеди долгожданный план вывода войск из Вьетнама. Однако Макнамара вынужден отклонить слишком затянутый по времени график вывода военных. Он приказывает составить четкий план вывода американского контингента, насчитывающего тысячу человек, из Южного Вьетнама до конца 1963 г. Президент Кеннеди издает Меморандум по вопросам действий в области национальной безопасности за номером 239, предписывая своим главным советникам разработать соглашение о запрете ядерных испытаний и план всеобщего и полного разоружения.

8 мая 1963 г.: во время протестов буддистов, выступающих против религиозных гонений со стороны правительства Нго Динь Зьема в Хюэ (Южный Вьетнам), происходят два взрыва, приписываемых спецслужбам, в результате которых гибнет восемь человек и получают ранения еще 15. Правительство обвиняет в организации взрывов вьетконговцев. Более позднее независимое расследование показывает, что организатором взрыва был офицер американской армии, получивший бомбы от ЦРУ. Буддистский кризис, вызванный взрывами в Хюэ, грозит свержением правительства Нго Динь Зьема и тем самым ставит под угрозу возможное соглашение между Зьемом и Кеннеди по выводу американских войск из Вьетнама.

10 июня 1963 г.: президент Кеннеди произносит речь по случаю вручения дипломов в Американском университете в Вашингтоне, предлагая, по сути, положить конец холодной войне. Отказываясь от стремления к «гегемонии США в мире, навязываемой силой американского оружия», Кеннеди просит американцев пересмотреть свое отношение к войне, особенно к народу Советского Союза, понесшему несравнимые потери во Второй мировой войне. Ядерная война теперь будет гораздо страшнее: «Все, что мы построили, все, над чем мы работали, может быть разрушено в первые 24 часа». Он объявляет об одностороннем временном прекращении ядерных испытаний в атмосфере ради достижения «наших главных долгосрочных интересов», «общего и полного разоружения».

25 июня 1963 г.: Ли Харви Освальд получает в Новом Орлеане американский паспорт через 24 часа после подачи заявления и спустя год после своего возвращения из Советского Союза. В заявлении на паспорт он определяет местом своего пребывания Советский Союз.

25 июля 1963 г.: в Москве от имени президента Кеннеди американский спецпредставитель Аверелл Гарриман договаривается с советскими переговорщиками о заключении Договора о запрещении испытаний ядерного оружия, который объявляет вне закона ядерные испытания «в атмосфере и за ее пределами, включая космос, и под водой, включая территориальные и экстерриториальные воды».

26 июля 1963 г.: президент Кеннеди выступает с телевизионным обращением к нации с просьбой поддержать Договор о запрещении ядерных испытаний, приводя слова Никиты Хрущева о ядерной войне, которой они оба надеются избежать: «Оставшиеся в живых будут завидовать мертвым».

9–10 августа 1963 г.: Ли Харви Освальд арестован в Новом Орлеане за распространение листовок Комитета за справедливость для Кубы. Он и трое кубинских беженцев из антикастровской оппозиции, напавших на него и разорвавших листовки, обвиняются в нарушении общественного порядка. После того, как Освальд проводит ночь в тюрьме, он конфиденциально встречается с новоорлеанским агентом ФБР Джоном Куигли. Уличное представление Освальда дискредитирует Комитет за справедливость для Кубы и подготавливает почву для формирования образа прокастровского убийцы президента Кеннеди.

24 августа 1963 г.: советники президента Роджер Хилсмен, Аверелл Гарриман и Майкл Форрестол составляют телеграмму недавно назначенному послу в Сайгоне Генри Кэботу Лоджу, допускающую при определенных условиях американскую поддержку переворота во главе с оппозиционными южновьетнамскими генералами. Президент Кеннеди, отдыхающий в Хайянис-Порте, утверждает телеграмму. Уже вскоре он будет сожалеть об этом поспешном стратегическом решении, зафиксировавшем факт поддержки правительством США иностранного государственного переворота.

12 сентября 1963 г.: на заседании Совета национальной безопасности представители Объединенного комитета начальников штабов вновь представляют отчет с анализом возможного нанесения ядерного удара по Советскому Союзу в период с 1964 по 1968 г. Президент Кеннеди сворачивает обсуждение своим заключением: «Превентивный удар для нас невозможен». Он оставляет без комментария содержащийся в отчете намек на то, что остающиеся несколько месяцев до конца 1963 г. по-прежнему являются самым выгодным моментом для нанесения превентивного удара Соединенными Штатами.

20 сентября 1963 г.: в своем обращении к Организации Объединенных Наций президент Кеннеди выражает надежду на то, что Договор о запрещении испытаний ядерного оружия в атмосфере, космическом пространстве и под водой может служить механизмом для перехода к справедливому и прочному миру. На встрече с представителем США в ООН Эдлаем Стивенсоном он дает добро на контакт американского дипломата Уильяма Эттвуда с представителем Кубы в ООН доктором Карлосом Лечугой для вступления в секретные переговоры с премьер-министром Кастро.

В Эль-Пасо (Техас, США) агент контрразведки Ричард Кейс Нагелл после встречи с разработчиками плана убийства Кеннеди идет в банк и дважды стреляет из пистолета в стену чуть ниже потолка. Он дожидается на улице ареста и заявляет ФБР, что «лучше попасть под арест, чем совершить убийство и измену».

23 сентября 1963 г.: на вечеринке, устроенной в качестве прикрытия телеведущей Лизой Ховард, Уильям Эттвуд встречается с Карлосом Лечугой. Эттвуд сообщает Лечуге, что собирается в ближайшее время отправиться в Белый дом, чтобы просить разрешение президента на тайную встречу с премьер-министром Кастро. Цель встречи – обсуждение возможности восстановления отношений между Гаваной и Вашингтоном. Лечуга выражает большой интерес.

24 сентября 1963 г.: в Вашингтоне Уильям Эттвуд встречается с Робертом Кеннеди, который приказывает Эттвуду продолжать переговоры с Лечугой об организации секретной встречи с Кастро, но найти для встречи менее опасное место, чем Куба.

Сенат одобряет принятие Договора о запрещении испытаний ядерного оружия в атмосфере, космическом пространстве и под водой 80 голосами против 19.

27 сентября 1963 г.: Эттвуд встречается с Лечугой в Салоне для делегатов в ООН и сообщает ему, что уполномочен встретиться с Кастро, но ищет более спокойное место, чем Куба. Лечуга отвечает, что сообщит об этом в Гавану.

В Мехико человек, называющий себя Ли Харви Освальдом, посещает кубинское и советское консульства, предъявляет документы о принадлежности к левому движению и подает заявление на срочное оформление виз в обе коммунистические страны. Когда заподозрившие неладное сотрудники отказывают ему и выпроваживают из здания, он возмущается и привлекает к себе внимание.

28 сентября 1963 г.: человек, представляющийся Освальдом, возвращается в советское посольство в Мехико и снова просит оформить ему срочную визу в Советский Союз. Когда советские чиновники предлагают ему формы для заполнения, он ведет себя еще более сумасбродно, чем в предыдущий день. Он кладет на стол револьвер, говоря, что это необходимо для самозащиты. Его снова выставляют за дверь.

Это посещение советского посольства становится повторной уликой в инкриминированных позже телефонных звонках «Освальда», перехваченных и записанных ЦРУ, в которых говорящий представляется советским специалистом по организации политических убийств, работающим в посольстве. Когда указывают на то, что телефонный абонент говорит на ломаном русском, тогда как Освальд изъясняется свободно, ЦРУ заявляет, что аудиозапись больше недоступна для голосовой экспертизы, так как она по ошибке стерта.

30 сентября 1963 г.: президент Кеннеди вновь использует секретный канал для диалога с Никитой Хрущевым через пресс-секретаря Пьера Сэлинджера и вашингтонского резидента советских спецслужб. Таким образом, он обходит Государственный департамент, которому больше не доверяет, в своем общении с советским лидером.

11 октября 1963 г.: президент Кеннеди подписывает Меморандум по вопросам действий в области национальной безопасности 263, официально подтвердив вывод войск из Вьетнама – «1000 американских военнослужащих к концу 1963 г.» и «к концу 1965 г. …большую часть американских военнослужащих».

16 октября 1963 г.: благодаря положительной рекомендации Рут Пэйн Ли Харви Освальд устраивается на работу в Техасское школьное книгохранилище в Далласе.

24 октября 1963 г.: французский журналист Жан Даниэль берет интервью у президента Кеннеди накануне своей поездки на Кубу для встречи с Фиделем Кастро. Кеннеди положительно отзывается о кубинской революции во главе с Кастро, но спрашивает Даниэля, осознает ли Кастро, что «из-за его ошибки мир был на грани ядерной войны в октябре 1962 г.». Кеннеди просит Даниэля рассказать ему, что на это ответит Кастро, после возвращения с Кубы в конце ноября.

31 октября 1963 г.: Рене Вальехо, помощник Фиделя Кастро, беседует по телефону с Лизой Ховард. Через Вальехо Кастро предлагает ускорить процесс встречи с Уильямом Эттвудом, отправив самолет, чтобы забрать его в Мексике. Предполагается, что Эттвуда привезут в частный аэропорт на Кубе, где он сможет в конфиденциальной обстановке побеседовать с Кастро и сразу же отправиться обратно. Ховард передает все это Эттвуду, который в свою очередь информирует Белый дом.

1 ноября 1963 г.: южновьетнамские повстанцы, финансируемые ЦРУ, окружают и атакуют президентский дворец Нго Динь Зьема в Сайгоне. Зьем и его брат Ню под покровом ночи бегут из дворца. Они скрываются в пригороде Сайгона Шолоне.

В Чикаго спецслужбы арестовывают двух членов из четверки снайперов, заподозренных в подготовке убийства президента Кеннеди во время его визита в Чикаго на следующий день. Два других снайпера успевают скрыться. Чикагская полиция следит за психически нездоровым ветераном морской пехоты Томасом Артуром Валли, который работает в здании, находящемся по маршруту движения кортежа Кеннеди.

2 ноября 1963 г.: Зьем звонит послу Лоджу и генералам – руководителям переворота из своего убежища в Шолоне. Он сдается, прося для Ню и себя только безопасный проезд в аэропорт и возможность покинуть Вьетнам. Генерал-мятежник Мин посылает группу из пяти человек, чтобы забрать этих двоих. Бронетранспортер, в который садятся Зьем и Ню, доставляет их уже бездыханные, изрешеченными пулями тела в штаб заговорщиков.

В Белом доме президенту Кеннеди вручают телеграмму Лоджа, в которой говорится, что Зьем и Ню мертвы, и что руководители переворота заявляют, что те покончили с собой. Кеннеди выскакивает из кабинета, вид у него встревоженный. Спустя 40 минут пресс-секретарь Белого дома Пьер Сэлинджер объявляет, что поездка президента Кеннеди в Чикаго отменяется. В Чикагской штаб-квартире спецслужб идет допрос двух подозреваемых снайперов, потенциальный козел отпущения Томас Артур Валли арестован. Два других предполагаемых снайпера остаются на свободе в Чикаго. Общественности становится известно только о Валли.

5 ноября 1963 г.: Уильям Эттвуд докладывает советнику Кеннеди по вопросам национальной безопасности Макджорджу Банди о предложении Фиделя Кастро ускорить встречу с Эттвудом как представителем Кеннеди. Банди в свою очередь информирует Кеннеди о предложении Кастро. Кеннеди заявляет, что Эттвуду лучше дистанцироваться от правительства и встретиться с Кастро под прикрытием своей прошлой работы в качестве журналиста.

18 ноября 1963 г.: Рене Вальехо говорит по телефону с Уильямом Эттвудом, а Фидель Кастро слушает их беседу. Эттвуд заявляет, что необходима предварительная встреча для определения повестки предстоящего обсуждения с Кастро. Вальехо отвечает, что кубинскому послу Карлосу Лечуге будут отправлены инструкции для определения повестки встречи Эттвуда с Кастро.

Во время выступления в Майами президент Кеннеди обещает Кастро, что если Куба перестанет быть «орудием в руках внешних сил для ниспровержения власти в других американских республиках», то «все возможно».

Советское посольство в Вашингтоне получает плохо отпечатанное, безграмотное письмо, датированное девятью днями ранее и подписанное «Ли Х. Освальдом» из Далласа. В письме делаются попытки вовлечь Советский Союз в заговор с Освальдом с целью убийства президента Кеннеди, которое произойдет через четыре дня. Советские дипломаты расценивают письмо как подделку или провокацию и принимают решение вернуть его американскому правительству, но агенты ФБР вскрыли и скопировали письмо еще до того, как оно попало в посольство.

19–20 ноября 1963 г.: Фидель Кастро проводит шестичасовую встречу с Жаном Даниэлем в гаванском отеле, чтобы во всех подробностях узнать о его разговоре с Кеннеди. Когда Даниэль рассказывает о том, что Кеннеди положительно отзывается о кубинской революции, но осуждает ее лидера за чуть было не развязанную ядерную войну, Кастро объясняет разрешение размещения советских ракет на Кубе желанием избежать неизбежного вторжения американских войск. Изменив после этого мнение о Кеннеди, Кастро выражает надежду, что того переизберут на новый срок и он станет величайшим президентом Соединенных Штатов, признав возможное сосуществование сторонников капитализма и социализма в обеих Америках.

20 ноября 1963 г.: на аэродроме Ред Берд в Далласе молодые мужчина и женщина пытаются зафрахтовать самолет у Уэйна Дженуэри, владельца частной авиакомпании, на пятницу, 22 ноября. Их вопросы вызывают у Дженуэри подозрение, что они могут угнать самолет на Кубу. Он отказывает им. Два дня спустя из телерепортажей он узнает в Ли Харви Освальде человека, ожидавшего пару в машине.

В городе Юнис (штат Луизиана) наркоманка Роуз Черэми сообщает лейтенанту полиции штата Фрэнсису Фруджу, что двое мужчин, с которыми она остановилась в клубе Silver Slipper Lounge той ночью, ехавшие из Майами в Даллас, планируют убийство президента Кеннеди во время его визита в Даллас.

21 ноября 1963 г.: прежде чем отправиться в поездку по Техасу, президент Кеннеди, узнав о последних потерях во Вьетнаме, говорит помощнику пресс-секретаря Малкольму Килдаффу: «Когда я вернусь из Техаса, я положу этому конец. Вьетнам не стоит даже одной американской жизни».

22 ноября 1963 г.: в 12:30, без агентов службы безопасности во внешней группе сопровождения и в президентском лимузине, автомобиль Кеннеди делает крутой поворот на Дили-плаза и останавливается в том месте, где группа снайперов расстреливает его.

В то время как Фидель Кастро и Жан Даниэль обедают на кубинском курорте Варадеро, им приходит известие о гибели Кеннеди в Далласе. Кастро произнес: «Все изменилось. Нас ждут перемены».

Когда тело президента доставили в Парклендскую больницу в Далласе, 21 свидетель видел огромную рану в правой части у основания черепа, что говорит о смертельном выстреле в голову спереди. На пресс-конференции доктор Малкольм Перри неоднократно описывает входную рану в горло, еще одно доказательство выстрела спереди.

Ли Харви Освальда арестовывают в кинотеатрете Texas в 13:50 после убийства далласского полицейского Дж. Типпита в 13:15 человеком, опознанным свидетелями как Освальд. В 13:53 в кинотеатре Texas также арестовывают человека, похожего на Освальда, и выводят его через другой выход. В 15:30 двойника Освальда вывозят из Далласа на транспортном самолете ЦРУ C-54.

Во время вскрытия тела президента, проводившегося в Национальном военно-морском медицинском центре в Бетесде (штат Мэриленд), адмирал Келвин Гэллоуэй, начальник центра, приказывает врачам не исследовать рану горла. Сделанный той ночью рентген показывает неповрежденной заднюю часть черепа, где был выбит большой затылочный фрагмент, который будет найден на следующий день на Дили-плаза, – доказательство того, что рентген был фальшивкой, созданной для сокрытия обширной выходной раны на затылке.

В 23:55 на третьем этаже полицейского управления Далласа связанный с ЦРУ владелец ночного клуба Джек Руби, который, по свидетельству очевидца, привел снайпера на холм – место дислокации второго стрелка, оказывается у открытой двери, через которую полицейские должны были провести заключенного Ли Харви Освальда на пресс-конференцию в полночь. Руби (с револьвером в кармане) не удается застрелить Освальда.

24 ноября 1963 г.: в 11:21 вооруженный Джек Руби вновь получает доступ к заключенному Ли Харви Освальду, на этот раз в то время, когда того ведут из подвала в гараж управления полиции Далласа, чтобы перевезти в окружную тюрьму. Руби стреляет в Освальда в упор, и это видят на экранах телевизоров в прямом эфире миллионы людей.

Во второй половине дня в Вашингтоне президент Линдон Джонсон встречается с послом Генри Кэботом Лоджем, вернувшимся из Вьетнама. Джонсон заявляет Лоджу: «Я не собираюсь терять Вьетнам. Я не собираюсь быть президентом, который позволит Юго-Восточной Азии идти путем, по которому пошел Китай».

Глава первая

Покаяние «рыцаря» холодной войны

Как сказал Альберт Эйнштейн, с высвобождением силы атома человечество вступило в новую эру. Атомная бомбардировка Хиросимы ознаменовала переломный момент: либо мы закончим войну, либо война доконает нас. В своих размышлениях о Хиросиме в сентябрьском выпуске 1945 г. Catholic Worker Дороти Дэй писала: «Г-н Трумэн ликовал. Президент Трумэн. Настоящий человек; какое необычное имя, если задуматься. Мы называем Иисуса Христа истинным Богом и истинным Человеком. Трумэн – настоящий человек своего времени, поэтому он не мог не ликовать»{12}.

Президент Трумэн находился на борту крейсера Augusta, возвращаясь с Потсдамской конференции, когда ему сообщили, что Соединенные Штаты превратили Хиросиму в пепел, сбросив на нее атомную бомбу. Трумэн был в восторге. Он заявил: «Это величайшее событие в истории!» Он ходил от одного человека к другому, неважно был ли это офицер, или член экипажа на корабле, и словно городской глашатай, рассказывал им об этой громкой новости.

Дороти Дэй отметила: «“Ликующий”, – говорили газеты. Ликуй, Господи, мы убили 318 000 японцев».

Спустя 17 лет, во время Карибского кризиса, другой президент, Джон Кеннеди, находясь под огромным давлением, почти подвел США к ядерному холокосту, который превзошел бы по мощности бомбу, сброшенную на Хиросиму, в тысячи раз. Но в отличие от Трумэна, Кеннеди признал, что ядерное оружие – зло. Кеннеди пошел против Объединенного комитета начальников штабов и большинства своих гражданских советников, которые считали необходимым упреждающий удар по советским ракетам на Кубе. По Божьей милости и благодаря сопротивлению Кеннеди, а также Никите Хрущеву, проявившему готовность пойти на уступки, человечество пережило этот кризис.

Однако Кеннеди смог порадоваться этому лишь чуть больше года. Как мы увидим, его продолжающаяся политика ухода от ядерной войны к миру через 13 месяцев стала причиной его убийства.

Встают два острых вопроса, связанных с убийством Кеннеди. Первый: зачем организаторы заговора подвергали себя риску разоблачения и позору, согласившись на убийство любимого народом президента? Второй: почему Джон Кеннеди готов был отдать свою жизнь за мир, когда он понимал, что смерть неминуема?

Второй вопрос может быть ответом на первый, потому что нет ничего более опасного для системного зла, чем те, кто готов противостоять ему, независимо от последствий. Поэтому мы попытаемся рассмотреть эту историю сквозь призму жизни Джона Кеннеди, чтобы понять, почему он стал настолько опасным для самой могущественной военно-экономической коалиции в истории, что субъекты этой власти были готовы поставить на кон все, что у них есть, лишь бы убить его.

Рассматривая вопрос формирования характера Джона Кеннеди, биографы сосредоточили внимание на его воспитании как богатого молодого человека в неблагополучной семье. Сквозь эту призму Кеннеди выглядел безрассудным плейбоем с юности и до самой смерти, находившимся под влиянием деспотичного отца-ловеласа и эмоционально сдержанной, строгой матери-католички. Эта полуправда не объясняет, как президент Кеннеди позже смог противостоять давлению на него со стороны военных и спецслужб, стремившихся развязать войну.

Жизнь Кеннеди шла, если можно так выразиться, под знаком смерти – парящий ангел смерти словно охотился за его жизнью. Он долго и тяжело болел. Он много раз находился на пороге смерти – чуть не умер от скарлатины, когда ему было два или три года, от целой череды детских и подростковых болезней, от хронического заболевания крови в школе-интернате, от того, что врачи ошибочно приняли за сочетание колита и язвы, от кишечных заболеваний во время учебы в Гарварде, от остеопороза и проблем с позвоночником, усугубившимися военными ранениями, последствия которых преследовали его всю оставшуюся жизнь, от недостаточности надпочечников и, как следствие, болезни Аддисона{13}. Для членов семьи и друзей Джек[3] Кеннеди всегда выглядел больным и умирающим.

И все же он весело и с иронией смотрел на жизнь. Как слабые, так и сильные стороны его характера формировались на основе глубокого убеждения, что смерть должна наступить очень скоро. «Главное, – сказал он своему другу во время долгой беседы о смерти, – каждый день жить так, как будто это твой последний день на земле. Я так и делаю»{14}. Если взглянуть на его жизнь под этим углом, то Джон, действительно, был безрассудным и славился сексуальными похождениями, которые станут предметом обсуждений в СМИ после его смерти. Он также мог быть мужественным и служить примером истинного героизма. Он не боялся смерти. Став президентом, он часто шутил о ее приближении. Ангел смерти был его компаньоном. Улыбаясь в лицо собственной смерти, Кеннеди считал, что имеет полное право уберечь от гибели других людей.

Вторая мировая война сделала из Джона Кеннеди человека, готового отдать свою жизнь за друзей. За два года до бомбардировки Хиросимы Кеннеди был командиром торпедного катера в южной части Тихого океана. В ночь с 1 на 2 августа 1943 г. он был за штурвалом своего торпедного катера PT-109, который патрулировал в проливе Блэкетта в районе Соломоновых островов, в водном коридоре, используемом японскими эсминцами. Это была безлунная ночь. Внезапно из темноты появился корабль и направился к РТ-109. Впередсмотрящий закричал: «Корабль по курсу на два часа!» Кеннеди был за штурвалом. Японский противолодочный корабль врезался в РТ-109, сделав гигантскую пробоину в правом борту. «Вот как выглядит смерть», – подумал Кеннеди, когда его отбросило от штурвала. Раздался ужасный грохот, когда взорвалось горючее на борту.

Часть катера, на которой находился Кеннеди, осталась на плаву. Четверо из 12 членов его экипажа находились там же. Еще двоих никто больше не видел и не слышал. Остальные шестеро оказались воде, но они были живы. Кеннеди, занимавшийся плаванием во время учебы в Гарварде, поплыл в темноте на крик, в поисках обгоревшего инженера Макмэхона. Он подбадривал и уговаривал других не сдаваться, а затем несколько сотен метров тащил на себе Макмэхона к оставшейся на плаву части корабля, которую можно было различить благодаря мигающему свету, подаваемому членами экипажа. Все оказавшиеся в воде добрались до покосившейся палубы и буквально рухнули на нее. Было непонятно, сколько времени для их спасения потребуется патрульным катерам с базы на острове Рендова в 65 км от них.

Когда помощь не пришла ни утром, ни днем, группа покинула тонущий обломок катера. Они поплыли на маленький пустынный остров в окружении больших островов, на которых находились японские солдаты. Девять членов экипажа держались за бревно и усиленно гребли руками и ногами в сторону острова. Кеннеди снова буксировал Макмэхона, держа в зубах ремень от его спасательного жилета.

Кеннеди плыл 10-минутными рывками, останавливаясь, чтобы передохнуть и проверить, как себя чувствует Макмэхон. Вот как описывает этот эпизод историк от лица Макмэхона:

«Как человеку чувствительному, Макмэхону такое плавание показалось бы абсолютно недопустимым, если бы он знал, что Кеннеди тянет его на себе более пяти километров с больной спиной. Ему и без этих знаний было очень нелегко. Лежа на спине с обгоревшими, раскинутыми в стороны руками, Макмэхон почти ничего не мог видеть, кроме неба и конуса [вулканического острова] Коломбангара. Он не видел других, и хотя все они плыли рядом, он слышал только пыхтение и всплески воды. Он не видел Кеннеди, но чувствовал, как напрягалось его плечо, когда тот тащил его вперед, и слышал его тяжелое дыхание.

Иногда Макмэхон пытался работать ногами, но сил у него не было. Плавание казалось бесконечным, и он сомневался, что это путь к спасению. Он был голоден и ему ужасно хотелось пить, кроме того, его не покидало чувство страха перед акулами. Осознание того, что он ничего не может сделать, чтобы спастись от волн, акул или врагов, угнетало его. Он прекрасно понимал, что его жизнь висела на ремне, который крепко держал в зубах Кеннеди»{15}.

Из-за того, что Кеннеди тянул на себе Макмэхона, 11 членам экипажа потребовалось целых четыре часа, чтобы добраться до небольшого острова. Они рассредоточились по пляжу и спрятались под деревья, чтобы их не заметила японская баржа, прошедшая вдоль береговой линии.

Когда помощь не пришла и к вечеру, Кеннеди сказал экипажу, что он поплывет в сторону пролива Фергюсон Паседж в двух километрах от острова, там, где торпедные катера обычно патрулировали после наступления темноты. Для подачи сигналов он взял фонарь с катера 109, который завернул в спасательный жилет. Через полчаса Кеннеди прошел риф, затем плыл еще час, пока не достиг пункта назначения. Он находился в воде, в полной темноте, ожидая катеров. Через некоторое время он заметил какое-то движение за пределами острова Гизо, в 16 км от него. Патрульные катера пошли по другому маршруту.

Кеннеди попытался вернуться к своим. Он очень устал. Быстрое течение понесло его мимо острова в открытый океан.

Корреспондент New Yorker Джон Херси взял интервью у членов экипажа PT-109 и написал историю их спасения. В ней он описал время, которое Кеннеди провел в воде, как борьбу на грани жизни и смерти: «Было ясно, что ситуация, по сути, безысходная, но попытки что-то сделать говорили о том, что подсознательно он не собирался сдаваться. Он сбросил ботинки, но оставил тяжелый фонарь, как символ связи с его товарищами. Он перестал сопротивляться. Казалось, ему было уже все равно. Он дрейфовал в воде и очень замерз. Его разум помутился. Еще несколько часов назад он отчаянно хотел добраться до базы в Рендова, теперь же просто хотелось вернуться на маленький остров, откуда он уплыл ночью, но сил добраться туда не было; это было просто желание. Казалось, разум оставил тело. Тьма и время заняли его место. Он то дремал, то терял рассудок, то просто плыл в почти бессознательном состоянии.

Течение в районе Соломоновых островов очень странное. Приливная волна поднимается и проходит через острова, создавая причудливые завихрения. И одно из таких завихрений стало для Кеннеди судьбоносным. Он почти ничего не понимал, но продолжал крепко сжимать в руке фонарь. Течение сделало большой круг – к западу мимо Гизо, затем на север и восток вдоль Коломбангара, затем на юг к Фергюсон Паседж. Рано утром небо поменяло оттенок с черного на серый, то же самое произошло с сознанием Кеннеди. Около шести утра свет озарил как небо, так и сознание Кеннеди. Оглядевшись, он понял, что находится на том же самом месте, где был позапрошлой ночью, когда видел вспышки над Гизо»{16}.

Кеннеди поплыл обратно на остров, выбрался на берег и рухнул в объятия экипажа. Позже он так рассказывал об этом эпизоде: «Я никогда в жизни так не молился»{17}.

Как хорошо известно из истории PT-109, в конце концов меланезийские туземцы спасли 11 американцев. Туземцы принесли кокос, на скорлупе которого Кеннеди вырезал SOS для берегового наблюдателя австралийских ВМС Реджа Эванса, который работал за линией фронта. Эванс послал радиограмму с просьбой к ВМС США оказать помощь.

Тем временем Кеннеди и его товарищ по несчастью Барни Росс, не зная о том, что спасение уже близко, чуть не погибли при очередной неудачной попытке подать сигнал торпедным катерам ночью в Фергюсон Паседж. Они нашли выдолбленное каноэ и отправились на нем в темноту. Каноэ захлестнуло волной. Волны выбросили двух мужчин на риф, но им опять повезло, и они снова спаслись.

Команда Кеннеди никогда не забывала о том, как он их спас. После войны они периодически встречались с ним. Главное, что вынес Кеннеди для себя после этой войны, – глубочайшее понимание ценности жизни друзей. Военное время ознаменовалось для Кеннеди тяжелыми утратами. Помимо гибели товарищей в результате взрыва торпедного катера, ему пришлось пережить смерть своего брата Джо Кеннеди – младшего и зятя Билли Хартингтона, а также многих других знакомых. Он постоянно думал о том, что уже несколько раз сам был в шаге от смерти. Как мы знаем, с раннего детства хронические заболевания не раз заставляли балансировать его на краю пропасти. Болезни, боль и близость смерти стали неотъемлемой частью его жизни.

После убийства Джона его брат Роберт Кеннеди написал: «По крайней мере, добрая половина дней, проведенных им на этой земле, были временем сильной физической боли. Совсем маленьким он тяжело перенес скарлатину, в юношестве страдал от серьезной проблемы со спиной. В промежутке он переболел всеми другими мыслимыми заболеваниями. Детьми мы часто шутили, что комар, укусивший Джека Кеннеди, сильно рискует – тот, кто выпьет его кровь, обречен на смерть. После войны он долго лежал в госпитале ВМС Chelsea, перенес серьезную и болезненную операцию на позвоночнике в 1955 г., провел на костылях всю предвыборную кампанию в 1958 г. В 1951 г., когда мы совершали мировое турне, он заболел. Мы полетели в военный госпиталь на Окинаве, у него поднялась температура до 41 С. Врачи считали, что он не выживет.

Но я никогда не слышал, чтобы он жаловался. Я никогда не слышал, чтобы он роптал на Бога, обвиняя его в несправедливости. Те, кто знал его хорошо, догадывались об испытываемых им страданиях только по бледному лицу, глубоким морщинам вокруг глаз и резким выражениям. Те, кто его плохо знал, ничего не замечали»{18}.

После спасения экипажа PT-109 Кеннеди задумался о цели жизни, шанс на которую он снова получил благодаря необычному течению и состраданию меланезийских туземцев{19}.

Предотвращение новой войны стало главной мотивацией Джона Кеннеди для ухода в политику после Второй мировой войны. Когда 22 апреля 1946 г. в Бостоне Кеннеди выдвинул свою кандидатуру на выборах в Конгресс, казалось, что он скорее баллотируется от некоей «партии миротворцев», а не как член Демократической партии из штата Массачусетс: «Теперь мы будем формировать историю цивилизации долгие годы. Сейчас мы живем в мире, уставшем от горя, пытающемся залечить раны жесткой борьбы. Это ужасно. Но еще хуже то, что мы живем в мире, который смог высвободить чудовищную силу атомной энергии. Мы живем в мире, способном уничтожить себя. Нас ждут тяжелые дни. Самое важное, что мы должны понять, – это то, что день и ночь все имеющиеся у нас творческие и промышленные ресурсы должны работать исключительно на укрепление мира. У нас не должно быть другой войны»{20}.

Откуда у этого 28-летнего кандидата в Палату представителей в ядерный век такое видение мира?

После того, как Кеннеди ушел из ВМС по причине больной спины и колита, он принял участие в конференции в Сан-Франциско, на которой в апреле-мае 1945 г. была создана ООН, в качестве журналиста империи желтой прессы Уильяма Херста[4]. Позднее он сказал друзьям, что участие в заседании ООН и в Потсдамской конференции в июле помогли понять, что политическая арена «нравится вам это или нет, является местом, где каждый человек имеет наибольшую возможность предотвратить начало новой войны»{21}.

Однако то, что он увидел в Сан-Франциско еще до окончания войны, – это серьезный конфликт между военными союзниками. 30 апреля он предупредил своих читателей, что «предстоящая неделя в Сан-Франциско» станет «настоящим испытанием советско-американских отношений»{22}.

Борьба за власть, которую он наблюдал в ООН, побудила Кеннеди написать своему другу, с которым он служил на торпедном катере PT: «Когда думаешь о том, чего нам стоила эта война, а именно о гибели Сая, Питера, Орва, Джила, Деми, Джо и Билли, и том, что наряду с ними погибли тысячи и даже миллионы других людей, – когда я вспоминаю мужественные поступки, свидетелями которых были многие из тех, кто прошел войну, – очень легко почувствовать себя разочарованным или преданным… Мы были свидетелями боев, когда жертвовать своей жизнью было обычным делом, и когда я сравниваю эту жертвенность с трусостью и эгоизмом представителей стран, собравшихся в Сан-Франциско, неизбежно наступает разочарование»{23}.

В своей записной книжке Кеннеди сформулировал решение проблемы войны и указал на трудность его реализации: «Общепризнанно, что решением может стать всемирная организация с четким соблюдением законов. Но всене так просто. Если нет чувства того, что война – это наивысшее зло, чувства достаточно сильного для того, чтобы объединить нации, тогда практически невозможно создать подобный международный план»{24}.

«Нельзя навязывать политику сверху», – писал будущий президент своему другу. После чего он выразил пророческое, дальновидное мнение: «Мировой отказ от суверенитета должен исходить от народа – он должен быть настолько сильным, что избранные делегаты будут отстраняться от должности, если они не смогут это обеспечить… Война будет существовать до тех пор, пока человек, отказывающийся исполнять воинскую повинность по политическим или религиозно-этическим соображениям, не начнет пользоваться такой же репутацией и престижем, каким пользуется сегодня человек воюющий»{25}.

У Кеннеди были причины еще раз вернуться к этой мысли, когда он путешествовал по послевоенной Европе летом 1945 г. 1 июля в Лондоне он встретился за ужином с Уильямом Дугласом-Хоумом, бывшим капитаном британской армии, который был приговорен к году тюремного заключения за отказ стрелять по гражданским лицам. Дуглас-Хоум стал его другом на всю жизнь. Кеннеди написал в своем дневнике: «Доблесть на войне по-прежнему вызывает глубокое уважение. Еще далек тот день, когда люди откажутся от военной службы по соображениям совести»{26}.

В том же дневнике он описал последствия появления оружия, способного уничтожить мир. В записях от 10 июля 1945 г., за шесть дней до первого атомного взрыва в Аламогордо (Нью-Мексико), Кеннеди размышлял об этом ужасном оружии и его значении в отношениях с Россией: «Столкновение [с Россией] может быть в итоге отложено навсегда или на неопределенное время в связи с изобретением этого ужасного оружия, которое, по правде говоря, означает уничтожение всех наций, использующих его»{27}.

В Палате представителей и в Сенате стремления Джона Кеннеди к миротворческой деятельности после Второй мировой войны исчезли в пучине холодной войны. Воинственность его взглядов в 1950-е гг. является продолжением его подхода, сформулированного в книге «Почему спала Англия» (Why England Slept)[5], которую он написал в 1940 г. на основе дипломной работы, подготовленной в Гарвардском университете.

В книге Кеннеди говорилось о том, что Великобритания слишком медленно перевооружается, чтобы противостоять нацистской Германии. Он безапелляционно отнес этот урок и к политике США и Советского Союза. Как начинающий сенатор в июне 1954 г. он направил усилия Демократической партии на то, чтобы увеличить военный бюджет на $350 млн для восстановления двух дивизий, которые сократил президент Эйзенхауэр и, таким образом, для обеспечения «явного преимущества над нашими врагами»{28}. Кеннеди бросает вызов госсекретарю Джону Фостеру Даллесу в его ставке на массированное применение ядерного оружия. Поправка Кеннеди потерпела неудачу, но его приверженность «гибкой» стратегии «холодной войны» с акцентом на обычные вооруженные силы и «в меньшей мере» на ядерное оружие будет четко прослеживаться в период его президентства. Это была иллюзорная политика, поддерживаемая демократами, которая могла бы легко привести к тому же глобальному разрушению, как и доктрина Даллеса.

В 1958 г. сенатор Джон Кеннеди произнес большую речь, в которой раскритиковал администрацию Эйзенхауэра за «ракетный разрыв» между СССР (якобы имеющим превосходство в военной мощи) и США. Кеннеди повторил обвинение в «ракетном разрыве» в своей успешной президентской кампании 1960 г., превратив его в аргумент в пользу увеличения военных расходов. Когда он стал президентом, его советник по науке Джером Визнер сообщил ему в феврале 1961 г., что «ракетный разрыв» был выдумкой, на что Кеннеди ответил одним словом, «допускаю», по мнению Визнера, «скорее гневаясь, чем с облегчением»{29}. На самом деле Соединенные Штаты имели подавляющее стратегическое превосходство над ракетными силами СССР{30}. Независимо от того, подозревал об этом Кеннеди или нет, он принял миф о холодной войне и построил на нем свою избирательную кампанию, и сейчас частично на этом основании занимался опасным наращиванием военных сил уже в качестве президента. Маркус Раскин, бывший аналитик администрации Кеннеди, ушедший с государственной службы, чтобы стать критиком власти, подытожил зловещее направление, в котором двигался новый президент: «В период правления Кеннеди Соединенные Штаты намеревались развивать свой военный потенциал на всех уровнях, начиная с термоядерной войны и заканчивая карательными операциями против повстанцев»{31}.

Однако, как мы увидим, Раскин также заметил значительные перемены во взглядах Кеннеди после Карибского кризиса, а именно развитие более позитивных инстинктов у президента, которые становились очевидными. Даже в те годы, когда он поддерживал принципы обороны в условиях холодной войны, сенатор Кеннеди иногда расходился во взглядах со странами Западной Европы относительно колониальных войн, особенно в Индокитае и Алжире. В своем выступлении в Сенате 6 апреля 1954 г. Кеннеди подверг критике расчеты на финансируемую США победу Франции во Вьетнаме над революционными силами Хо Ши Мина. «Никакая военная помощь со стороны Америки в Индокитае, – предупредил Кеннеди в своем выступлении, которое он будет вынужден вспомнить, став президентом, – не обеспечит победы над врагом, который есть везде, и в то же самое время нигде, “врагом из народа”, на стороне которого симпатия и скрытая поддержка населения»{32}. Беседуя с сенатором Эвереттом Дирксеном, Кеннеди отметил, что видит два мирных договора для Вьетнама, «один, дающий вьетнамскому народу полную независимость», другой – «обязательства, связывающие их с Французским союзом на основе абсолютного равенства»{33}.

В 1957 г. Кеннеди выступил в поддержку независимости Алжира. Весной того года он разговаривал с алжирцами, которые искали аудиенции в Организации Объединенных Наций, на тему национально-освободительного движения. В июле 1957 г. он выступил в Сенате в их поддержку, заявив: «Никакие взаимные любезности, самообман, ностальгия или сожаления не должны ослепить Францию или Соединенные Штаты настолько, чтобы не понимать: если Франция или Запад в целом захотят иметь постоянное влияние в Северной Африке… первым важным шагом является независимость Алжира»{34}. Речь вызвала фурор. Кеннеди стали обвинять в том, что он поставил под угрозу единство НАТО. Его биограф Артур Шлезингер – младший писал об этом эпизоде: «Даже демократы отвернулись от него. Дин Ачесон презирал его. Эдлай Стивенсон считал, что он зашел слишком далеко. В течение следующей пары лет влиятельные люди упоминали “алжирскую речь” Кеннеди как свидетельство его безответственности в сфере внешней политики»{35}. Однако в Европе речь вызвала позитивное отношение, а в Африке восхищение.

Когда Кеннеди стал председателем Африканского подкомитета, он заявил в 1959 г. в Сенате: «Назовите это национализмом, назовите это антиколониализмом, назовите это как хотите, Африка переживает революцию… Слово вырвалось и распространилось с быстротой молнии почти на тысячи языках и диалектах, – слово о том, что нет больше необходимости вечно жить в бедности или в рабстве». Поэтому он продвигал идею «солидарности движению за независимость, поддержки экономических и образовательных программ и “сильную Африку” как цель американской политики»{36}. Историки почти не заметили тот факт, что Джон Кеннеди продолжал поддерживать идею свободной Африки во время президентской кампании 1960 г. и на должности президента, о чем свидетельствует комплексное исследование Ричарда Махони «Джон Кеннеди: испытание в Африке» (JFK: Ordeal in Africa){37}.

Также незамеченным, и в конфликте с его предвыборным заявлением о ракетном разрыве, стало повторное обращение Кеннеди в момент прихода в политику, к его цели – достижению мира в атомный век. Поскольку предварительные выборы в 1960 г. увеличили его шансы на президентство, Кеннеди сказал журналисту, бравшему интервью в его офисе в Сенате, что самым ценным личным опытом, который он бы мог привнести на посту президента, является ужас войны. Кеннеди сказал, что он «прочел труды великих военных стратегов – Карла фон Клаузевица, Альфреда Тайера Мэхэна и Бэзила Генри Лидделла Харта – и задался вопросом, имеют ли какой-либо смысл их теории неограниченного насилия в атомный век. Он выразил презрение к устаревшему военному мышлению, исключив из этого списка великую американскую тройку – Джорджа Маршалла, Дугласа Макартура и Дуайта Эйзенхауэра… По словам Кеннеди, война со всем ее сегодняшним кошмаром была бы его самой главной проблемой, если бы он попал в Белый дом»{38}.

Хью Сайди, журналист, который слушал размышления сенатора Кеннеди 1960 г. о войне, написал 35 лет спустя в ретроспективном эссе: «Если бы мне нужно было выделить один элемент в жизни Кеннеди, который больше всего повлиял на его последующее руководство страной, это был бы кошмар войны, полное отвращение к ужасным потерям, которые современная война принесла людям, народам и обществу, и, как было отмечено выше, ядерная угроза. Это даже глубже его масштабной публичной риторики по этому вопросу»{39}.

В инаугурационном послании 20 января 1961 г. взгляды Джона Кеннеди на холодную войну тесно переплетались с надеждами людей во всем мире, которые не привыкли к тому, что президент США разделяет их опасения. Он одновременно вдохновлял и предупреждал их. Например, появляющиеся нейтральные лидеры, некоторые из которых получили поддержку Кеннеди в Сенате, услышали такое обещание:

«Тем новым государствам, которых мы приветствуем в рядах свободных, мы даем слово, что ни одна форма колониального контроля не должна исчезнуть только для того, чтобы ее заменила другая, более деспотичная. Мы не всегда можем ожидать, что они поддержат нашу точку зрения. Но мы всегда будем надеяться на то, что у них будет достаточно сил поддержать их собственную свободу и помнить, что в прошлом те, кто безрассудно добивались власти верхом на спине тигра, оказались у него в пасти»{40}.

Притча нового президента о тигре могла иметь и прямо противоположный смысл. То, что для американцев было олицетворением коварного коммунистического тигра, для нейтральных наблюдателей, по крайней мере, этот тигр мог иметь как капиталистические, так и коммунистические оттенки. Именно так и произошло в период президентства Кеннеди благодаря его поддержке повстанцев в Южном Вьетнаме, где правительство государства-клиента оказалось в пасти американского тигра, которого оно оседлало.

Одним из худших решений Кеннеди на должности президента будет разработка методов борьбы с повстанцами путем расширения специальных сил армии США, которые он потом окрестил «зелеными беретами». Кеннеди объяснял создание «зеленых беретов» ответным шагом на коммунистические партизанские движения, не будучи способным признаться в том, что борьба с повстанческим движением может перерасти в терроризм. Идея о том, что Соединенные Штаты могут размещать «зеленые береты» в государствах-клиентах, чтобы «завоевать сердца и умы людей», было противоречием, которое стало негативным наследием Кеннеди.

В своем инаугурационном обращении новый президент не признал этого противоречия. Он объединил свое обещание перед неимущим населением мира с мотивами отказа от холодной войны: «Всем тем, кто ютится в хижинах и деревнях на доброй половине земного шара, пытаясь разорвать узы массовых страданий, мы обещаем приложить все усилия, чтобы помочь им, независимо от того, сколько на это потребуется времени, и не потому, что это смогут сделать коммунисты, не потому, что нам нужны их голоса, а потому, что это правильно».

В основе инаугурационной речи Кеннеди лежало его обращение к врагу и к идее всей своей жизни – построению мира: «И наконец, тем народам, которые хотят стать нашими противниками, мы выдвигаем не просьбу, а требование: обе стороны должны вернуться к теме мира, прежде чем темные силы разрушения, высвобожденные научным прогрессом, намеренно или случайно приведут человечество к самоуничтожению».

Снова звучало предупреждение: «Мы не имеем права ничего обещать, находясь в слабой позиции. Только тогда, когда у нас будет достаточно оружия, мы сможем со всей уверенностью утверждать, что это оружие не будет использовано».

И надежда: «Давайте предоставим обеим сторонам возможность узнать, какие проблемы нас объединяют, а не разделяют…»

«Пусть обе стороны объединятся, чтобы в любом уголке земли можно было услышать пророчество Исайи – “снимите тяжелое бремя… (и) пусть угнетенные станут свободными”».

Что примечательно в инаугурационной речи Джона Кеннеди – это то, что она точно отражает глубокие противоречия его политической философии. Как можно было в атомный век совместить его чувство страха перед войной и приверженность к миротворчеству со страстным сопротивлением тоталитарному врагу? Будучи свидетелем того, как Вторая мировая война унесла миллионы жизней, в 1945 г. Кеннеди представлял себе тот день, когда «человек откажется исполнять воинскую повинность по идейным соображениям», наряду с международным отказом от суверенитета и искоренением войны по просьбе общественности. Однако, когда он принял присягу, до такого дня было еще далеко. Более того, Джон Кеннеди оставался рыцарем холодной войны в своих представлениях о том, какие средства необходимо применить, чтобы противостоять диктатуре, – оружие, которое на тот момент превысило все разумные пределы по силе разрушения. Поэтому ради достижения мира и свободы у него не было другого выхода, кроме как договориться с врагом о справедливом мире в рамках наиболее опасного в мировой истории политического конфликта. Он узнает потом, насколько опасно было с его стороны добиваться этой договоренности.

Как уже известно из введения к этой книге, мой взгляд на убийство президента Кеннеди исходит из трудов монаха, члена ордена траппистов Томаса Мертона, возможно, малопонятного источника. Биографии этих двух людей совершенно не похожи. В то время как Джона Кеннеди в 1943 г. закручивало волной тихоокеанского течения, Томас Мертон был монахом-послушником в Гефсиманском аббатстве на холмах Кентукки. Тем не менее в обоих случаях можно разглядеть божественную руку помощи, спасающую их жизнь для какой-то будущей миссии. Как уже знают читатели автобиографии Мертона «Семиярусная гора», выпускника Кембриджского и Колумбийского университетов занесло в Гефсиманское аббатство таким же непредсказуемо-милосердным течением, какое вынесло Джона Кеннеди на рассвете к месту спасения в проливе Блэкетта и спасло его от череды смертельных болезней. В ту ночь в Тихом океане Кеннеди в полусознательном состоянии мечтал доплыть до маленького острова, где находились другие члены экипажа торпедного катера, так же как Мертон мечтал о духовном путешествии в Гефсиманское аббатство. Он не пытался туда добраться. Он просто хотел и страстно молился об этом без привязки к цели. Мертон, прибывший в Аббатство Богоматери Гефсиманской, был похож на Кеннеди, выбравшегося на берег и упавшего в объятия своей команды.

В начале 1960-х гг. Томас Мертон не мог не отреагировать на неминуемую угрозу, которую несла в себе ядерная война. Его работы по ядерному кризису, при подготовке которых он пришел к тому, что назвал неизъяснимым, характеризуют общую обстановку, проливающую свет на президентскую борьбу и убийство Джона Кеннеди. Благодаря своим эмоциональным статьям, направленным против наращивания ядерного вооружения, Мертон стал одиозной фигурой. Встревоженное монастырское руководство приказало ему прекратить публикацию материалов, посвященных проблемам мира. Мертон принял это во внимание, но продолжал оставаться глубоко убежденным в необходимости нести истину в массы, но, возможно, в другом, не запрещенном формате. Еще до того, как началось неизбежное преследование его опубликованных статей, он нашел другой способ действовать по велению своей совести – написание серии писем о мире.

В течение года в самый разгар президентства Кеннеди, с октября 1961 г. (вскоре после Берлинского кризиса) до октября 1962 г. (сразу после Карибского кризиса), Мертон рассылал письма о войне и мире широкому кругу получателей. Среди них были психологи Эрих Фромм и Карл Штерн, поэт Лоуренс Ферлингетти, архиепископ Томас Робертс, Этель Кеннеди, Дороти Дэй, Клэр Бут Люс, физик-ядерщик Лео Сциллард, романист Генри Миллер, Синдзо Хамаи, мэр Хиросимы, и Эвора Арка де Сардиния, жена находившегося в эмиграции кубинского политика, захваченного в плен в ходе финансируемого ЦРУ вторжения в заливе Свиней. Мертон собрал более 100 писем, размножил на мимеографе, переплел и отправил друзьям в январе 1963 г. Он назвал этот неофициальный сборник размышлений «Письма о холодной войне».

В предисловии к письмам Мертон указал на те силы в Соединенных Штатах, которые угрожают ядерным холокостом: «В действительности кажется, что во время холодной войны, а может, уже и во время Второй мировой войны, эта страна стала, откровенно говоря, воинствующим государством, построенным на финансовом благополучии, структуре власти, при которой интересы большого бизнеса, одержимость военных сил и фобии политических экстремистов доминируют и диктуют нашу национальную политику. Кроме того, похоже, что людей в этой стране, в общем и целом, низвели до пассивности, замешательства, обид, разочарования, бездумности и невежества, потому как они слепо следуют за любыми идеями, которые им предлагают средства массовой информации»{41}.

Мертон писал, что протест в его письмах был направлен не только против опасности или ужасов войны. Это был протест «не просто против физического уничтожения, и тем более не против физической угрозы, а против губительного нравственного зла и полного отсутствия этики и здравого смысла, как правило, присутствующих в международной политике». «Да, – добавлял он, – президент Кеннеди – проницательный, а иногда и авантюрный лидер. У него благие намерения и наилучшие побуждения, и он, без сомнения, порой оказывается в столь сложной ситуации, что его действия не могут не выглядеть абсурдными»{42}.

Пока мы следим за тем, как «проницательный, а иногда и авантюрный лидер» погружался в глубокую бездну, с которой он никогда раньше не сталкивался в Тихом океане, письма созерцателя из монастыря в Кентукки будут отражением того времени, когда Джон Кеннеди оказывался в «столь сложной ситуации, что его действия не могли не выглядеть абсурдными».

Мертон не всегда испытывал такую симпатию к президенту Кеннеди. Годом ранее в осуждающем, пророческом письме своему другу У. Ферри он писал: «Я почти не верю, что Кеннеди способен чего-то достичь. Я считаю, что он не может в полной мере оценить масштаб стоящих задач, и ему не хватает творческого воображения и более глубокой восприимчивости. Слишком велика его привязанность к таким понятиям, как “время” и “жизнь”, в чем, я полагаю, он ушел не дальше, скажем, Линкольна. То, что необходимо на самом деле, это не проницательность или профессионализм, а то, чего не хватает политикам, – глубина, гуманность и в определенной степени полное самоотречение и сострадание не только к отдельным лицам, но и к людям в целом, что представляет собой более глубокий уровень самоотверженности. Возможно, Кеннеди однажды каким-то чудом достигнет этого. Но таких людей чаще всего убивают»{43}.

По мнению Томаса Мертона, чтобы Кеннеди смог сделать этот прорыв с вероятными последствиями, ему нужно было вспомнить сцену в начале своего президентства, когда он только что встретился с советским руководителем Никитой Хрущевым в Вене. Поздно вечером 5 июня 1961 г., на обратном пути в Вашингтон, усталый президент попросил своего секретаря Ивлин Линкольн привести в порядок документы, над которыми он только что закончил работать. Когда Линкольн начала убирать со стола, она заметила маленький клочок бумаги, упавший на пол. На нем почерком Кеннеди в двух строчках было написано любимое высказывание Авраама Линкольна: