Мужчина мечты. Как массовая культура создавала образ идеального мужчины Дайхаус Кэрол

Список иллюстраций

1 Обложка Peg’s Paper; «Маленькая служанка», 22 ноября 1921 г.

2 Баночка ирисок Keiller’s Kinema Krunchies

3 Рудольф Валентино в роли шейха

4 Фанаты The Beatles, «Уэмбли Арена», 1964 г.

5 Лорд Байрон

6 Выступление Элвиса, 1957 г.

7 Девушка в спальне с огромным плакатом Дэвида Эссекса, 1970-е гг.

8 Фабио Ланцони, модель 1980-х гг.

9 Лорд Нельсон

10 Герцог Веллингтон

11 Рудольф Валентино в роли месье Бокэра

12 «Любовь Золушки», август 1954 г.

13 Либераче

14 Обложка книги «Капризный ангел» Барбары Картленд

15 Леди (позже принцесса) Диана читает книгу Барбары Картленд

16 Обложка журнала Peg’s Paper, «Зов Востока», 15 апреля 1939 г.

17 Элвис изображает Валентино в фильме «Каникулы в гареме»

18 Дуглас Фэрбенкс в «Черном пирате», 1926 г.

19 Изображение Клода Дюваля кисти Уильяма Пауэлла Фрайта

20 Адам Ант позирует в образе разбойника-денди, 1980-е гг.

21 Айвор Новелло в рекламе нового журнала Joy в газете Daily Mirror, 10 февраля 1925 г., с. 6

22 Тайрон Пауэр в образе индийского принца; «Пришли дожди», 1939 г.

23 Иллюстрация на обложке и корешок книги издательства Mills and Boon «Возьми меня! Сломай меня!» Сильвии Сарк

24 Дэвид Кэссиди, «Уэмбли Арена»

25 Фанатка Дэвида Кэссиди с огромным значком-розеткой

Благодарности

Хочу сказать спасибо работникам нескольких учреждений, благодаря которым я смогла провести необходимые для этой книги исследования. Каждый раз, попадая в Британскую библиотеку, я удивлялась богатству ее фондов и радовалась, что нам, ее посетителям, так повезло. Я скучаю по отделению периодической печати в Колиндейле, персонал которого самоотверженно нарезал круги, доставляя мне подшивки журналов Boyfriend, Roxy и Mirabelle (впрочем, по долгому пути туда на метро не скучаю ничуть); и по тому, как журналы волшебным образом попадают в читальные залы около Сент-Панкрас. Огромное вам спасибо, удивительные сотрудники Британской библиотеки, за вашу дружелюбную готовность помочь по телефону, за эффективную работу в читальных залах и за самоотверженную (да-да!) помощь со сканерами и копировальными аппаратами.

Также хочется поблагодарить персонал музеев Университета Рединга и отделения уникальных коллекций (в котором хранится архив издательства Mills and Boon) за то, что помогли мне сориентироваться в их архивах. Спасибо доктору Филу Викхему и персоналу Музея кино Билла Дугласа в Эксетерском университете. Я также очень благодарна сотрудникам библиотеки Университета Сассекса и Хранилища (The Keep), в котором расположены архивы уникальных коллекций университета, в том числе и архив массовых наблюдений.

Друзья и коллеги из Университета Сассекса были невероятно щедры и много помогали в работе над этой книгой. Я благодарна Историческому отделению, коллегам из Школы истории, истории искусства и философии, Деборе Джексон-Смит и Ахмеду Койесу – за то, что они постоянно давали мне возможность проводить исследования и писать. Ахмед проявил невероятное терпение перед лицом моей паники и захватывающей технологической некомпетентности в отношении репрографии и программного обеспечения. Для меня большая честь работать плечом к плечу с опытными и новыми членами отделения: отдельное спасибо хочу сказать Энн-Мэри Энджело, Эстер Веррон, Вините Дамодаран, Шиен Эдвардс, Джиму Эндерсби, Иену Гезели, Тиму Хичкому, Роуз Холмс, Хилари Калмбах, Джил Керби, Клер Лангхаммер, Иену МакДениелу, Катарине Ритцлер, Лаки Робинсону, Клаудии Зибрехт, Джеймсу Томсону, Крису Уарну и Кливу Веббу. Мне очень помогли беседы об истории и популярной культуре, которые мы (среди прочего) вели с Клер Лангхаммер, Люси Робинсон, Оуеном Эммерсоном, Алексой Нил, Зои Стримпел и Энджелой Феррера Кампос. Клер, Эстер и Люси вдохновляли меня и невероятно поддерживали.

Я также хочу поблагодарить всех, кто подкидывал мне новые идеи и поддерживал, пока готовилась эта книга (многие, хотя и не все, связаны с научным миром). Я должна отдельно поблагодарить Имоджен Робертсон за то, что она открыла для меня наследие Чарльза Гарвиса. Мне кажется, это очень показательный момент: если даже после десятилетий преподавания социальной истории в университетах я ничего не слышала о Гарвисе – как же много неизвестного еще предстоит открыть историкам культуры! Отдельное спасибо Стефании Спенсер и Пенни Тинклер. Я прекрасно помню слова поддержки Камиллы Лич, даже если она сама о них забыла. Я благодарна Стивену Бруку, Лесли Холл, Селине Тодд и Аманде Викери за их личную и интеллектуальную щедрость, а также за то, как их исследовательский и писательский труд меня вдохновлял. Ульрике Майнхоф долгие годы была мне подругой, делилась теплом и идеями. Элисон Вудсон, Моника Коллингем, Джин Оупеншоу и Джон Бристоу были со мной мудры, добры и поддерживали, когда мне было трудно. Я невероятно благодарна Дженни Шоу и Марсе Поинтон за их понимание, идеи и дружбу. Спасибо Мардж Дрессер и Хелен Тейлор за годы дружбы, интеллектуальную стимуляцию и эмоциональную поддержку. Алан Синфолд и Винсент Куинн постоянно подсказывали мне новые источники информации для чтения и размышления: я невероятно рада, что мне посчастливилось беседовать с ними.

Эту книгу готовили к печати настоящие профессионалы своего дела. Я благодарю Мэгги Хенбери и ее коллег из Hanbury Agency. Конни Робертсон и Дебора Просрой помогли получить нужные разрешения на использование текстовых и изобразительных материалов. Я благодарна Пэт Бакстер за ее профессионализм в области редактуры. Также большое спасибо Шерил Брант, которая скрупулезно и терпеливо вела эту рукопись через весь процесс допечатной подготовки. С командой Oxford University Press, Люсианой О’Фреерти, Мэттью Коттоном и Киззи Тейлор-Ришелье всегда невероятно приятно работать.

Как всегда, меня поддерживали члены моей семьи. Беседы с Алексом и Юджином об истории и популярной культуре всегда стимулировали, оживляли – или даже задевали – меня. Я безгранично благодарна им за острый ум, тепло и здравый смысл. Я рада и горжусь, что мне дана возможность разговаривать с Эндрю Уайтхёрстом и Майком Уиткомбом, учиться у них. В одном из своих романов Джорджетта Хейер от лица своей героини заметила, что «широкий ум и доброта» – важнейшие для партнера качества. Эта книга посвящена Нику фон Тунцельманну – на его, ум, преданность и щедрость я полагаюсь уже так долго.

Мы благодарны за данную нам возможность воспроизвести следующие материалы:

Строки из стихотворения Сильвии Плат «Любовная песня безумной девушки» (Mad Girl’s Love Song), впервые опубликованного в журнале Mademoiselle в 1953 году. Воспроизведены с разрешения Faber & Faber Ltd.

Строки из песни Дина Питчфорда и Джима Стейнмана «Мне нужен герой» (Holding Out for a Hero), © 1984. Воспроизведены с разрешения Sony/ATV Melody, Лондон W1F 9LD.

Хотя мы старались найти всех владельцев авторских прав и связаться с ними, издатель готов при первой же возможности исправить любые ошибки или упущения, если получит соответствующую информацию.

Эпиграфы

Мне нужен герой

Я до рассвета буду требовать героя

Он должен быть уверенным, он должен прийти скорей

Он должен быть больше, чем сама жизнь

Бонни Тайлер, песня «Holding Out for a Hero»,Дин Питчфорд / Джим Стайнман (1984)

Мне снилось, что своим волшебством ты приковал меня к кровати,

Твои песни свели меня с ума, ты сумасшедше целовался.

(Наверное, я тебя выдумала.)

Сильвия Плат. Любовная песня безумной девушки (1951)

Если желания берут над тобой верх,

Ты сам себе не господин.

Сэр Томас Уайетт, поэт XVI века

В фантазиях мы учимся желать.

Славой Жижек. Искаженное: Введение в труды Жака Лакана через популярную культуру (Looking Awry: An Introduction to Jacques Lacan through Popular Culture) (1992)

Когда я читаю ради развлечения, мне намного интереснее наблюдать за Героями Жизни, которых мне хотелось бы повстречать: именно поэтому я ненавижу Романы и обожаю Любовные Романы.

Р.Б. Шеридан. Письма (1772)

Введение

Чего хотели женщины? – спрашивал Зигмунд Фрейд, основатель психоанализа, любитель обнажить загадки человеческой души[1]. Он посвятил тридцать лет изучению темных тайн женского сердца, но так и не докопался до истины. Вопрос интересен до сих пор: неужели женские мечты кардинально отличаются от мужских? Что и как сильно влияло на них в ходе истории? А когда мечтам и вовсе перекрывали кислород?

В этой книге вопрос рассматривается несколько уже: что неодолимо влекло женщин в мужчинах. Книга в первую очередь посвящена истории, однако внимание уделяется и современности. Меня интересуют мужчины – реальные и выдуманные, – которые заставляли огромное количество женщин мечтать, будили в них вулканы страстей, превращались в навязчивую идею. Может быть, удастся выделить общие схемы появления подобных воздыханий и любовной тоски? Кумиры романтической литературы – мистер Дарси, мистер Рочестер, Хитклифф, Ретт Батлер – появились в первую очередь благодаря работе женского воображения. Кинозвезды и рок-музыканты примеряют на себя и культивируют образы, которые зачастую далеки от их истинного «Я». Многие наиболее успешные «романтические герои» прошлого – например, Монтгомери Клифт, Рок Хадсон, Дирк Богард или Ричард Чемберлен – были гомосексуалами. Тем не менее благодаря их игре возникало ощущение мужественности, от которого у женщин подкашивались коленки, – чем это можно объяснить?

Властителями женских сердец никогда не становились грубые широкоплечие мужчины с волевыми подбородками, которых сегодня принято причислять к альфа-самцам. А чувствительные личности, меланхоличные эстеты и мужчины c андрогинным шармом появлялись в культурном пейзаже желаний одинаково часто. Лорд Байрон и Рудольф Валентино – очевидные тому примеры. Исторически складывалось так, что любой намек на женоподобие в мужчине, который особо привлекал женщин, тут же натыкался на цензуру со стороны мужчин. «Дамские угодники» считались предателями. Танцоров вроде Валентино в Северной Америке прошлого столетия жестко критиковали, называли жиголо, альфонсами или распутниками. Британские военные презрительно называли их «пуделями»[2], подразумевая зависимость от женщин, недостаток мужественности и нежелание служить в армии[3]. В военное время мужественность стала цениться еще больше, ведь мужчины должны были участвовать в сражениях. Во время Второй мировой войны мужчинам, которые с этим не соглашались, в знак трусости вручали белые перья, причем делали это зачастую женщины[4].

Если нам удастся понять, почему некоторые иконы мужественности пробуждали в женщинах желание, мы сделаем важный шаг к пониманию женских желаний и потребностей – и не только. Мы также сможем глубже разобраться в истории культуры, исследовать изменения форм взаимодействия, представления и переосмысления. Есть определенные черты сходства – но также и крайне важные отличия – между байрономанией девятнадцатого века и битломанией двадцатого. Так, во времена, когда молодые женщины теряли голову от Байрона, любовью к поэзии и печатному слову проникались благодаря сарафанному радио и репутации. Фанаты The Beatles в 1960-х слушали своих кумиров с помощью проигрывателей и видели их на телевизионных экранах в собственных спальнях. Они могли, хотя это было и не обязательно, буйствовать на концертах или собираться в аэропортах в надежде увидеть любимых героев вживую. Технологии повлияли на модели желания и потребления. Когда реальными стали путешествия по воздуху, флер романтики окутал профессии пилотов и авиатехников – как в книгах, так и на экранах. Запись голоса позволила женщинам фантазировать о близости с эстрадными певцами вроде Руди Валле, Бинга Кросби или Фрэнка Синатры. По мере появления кинематографа, массовых изданий и телевидения почувствовать близость с кумиром становилось все проще. Иконы прошлого многократно переосмыслялись: Джон Берримор в роли Джорджа Браммела; Байрон в исполнении Ричарда Чемберлена; чрезвычайно сексуальная инкарнация мистера Дарси, воплощенная британским актером Колином Фертом. С 1990-х годов интернет расширил возможности людей выражать, обыгрывать и делиться своими страстными увлечениями. Любимцы женщин из прошлого возрождаются по мере того, как их притягательность обсуждается и переосмысляется на YouTube, фан-сайтах, в блогах и на форумах. Страницы вроде «Мой парень с дагеротипа» (My Daguerreotype Boyfriend) позиционируются как площадка, «где встречаются ранняя фотография и мужская красота», и даже исследуют сексуальную привлекательность деятелей прошлого, которых уже давно нет в живых[5].

На желание влияют не только технологии, но и экономика. Прогресс, достигнутый в двадцатом веке, сделал молодых женщин более независимыми. Они стали зарабатывать, потреблять и, как следствие, начали выражать свои предпочтения. Подскочили продажи журналов вроде Peg’s Paper и недорогих романов Чарльза Гарвиса, Э.М. Халл и Этель Делл. Критики высмеивали «романы для продавщиц» и переживали о снижении уровня культуры[6]. А вот социальные амбиции – в отличие от литературных стандартов – только росли. Можно ли сказать, что девушки хотели слишком многого, пытались прыгнуть выше головы? Героини историй, которые печатались в первых изданиях Peg’s Paper, даже несмотря на свое скромное происхождение пленяли владельцев фабрик и дворян, а то и вовсе – аристократов. Новообретенная покупательная способность молодых девушек вызывала беспокойство и словно иллюстрировала их нежелание развиваться, а также новое, казавшееся неутолимым, желание получать удовольствие.

Подобные тревоги только углублялись по мере того, как походы в кино обретали популярность среди женщин. В 1920–1930-х многие ходили в кинотеатры регулярно, по два-три раза в неделю[7]. Пленка дала женщинам возможность наслаждаться новыми яркими образами мужественности; особенно когда Рудольф Валентино исполнил роль шейха Ахмеда Бен Хасана в экранизации (1921) романа-бестселлера «Шейх» Э.М. Халл (1919). Современники жаловались, что романтические книги и фильмы извращали представление девушек об ухаживаниях и здравом смысле. А со станков тем временем сходил поток романтической литературы. Новые журналы – Oracle, Miracle, Red Star, Glamour, Secrets and Flame – волновали женское воображение вереницей мужских романтических образов: шейхи, султаны, иностранные принцы, индустриальные магнаты, кинозвезды, аристократы и летчики. Даже тех, кто сочувствовал этому увлечению, беспокоила скорость, с которой девушки проглатывали дешевые «романы» и журналы, все глубже погружаясь в мир эскапистских фантазий, даже (или особенно) в военное время[8].

Рис.1 Мужчина мечты. Как массовая культура создавала образ идеального мужчины

После Второй мировой войны зарплата и карьерные возможности молодых женщин продолжали расти[9]. Подростки покупали и слушали новую музыку[10]. Телевидение стало бороться с кинематографом за зрителей. Молодые, просто одетые поп-звезды начали вытеснять шейхов, султанов, летчиков – особенно в прессе, целевой аудиторией которой были молодые девушки. Новое поколение журналов – Boyfriend, Roxy, Mirabelle, Romeo, Valentine – появилось на свет в конце 1950-х и стало неотъемлемой частью подростковой революции. На страницах этих журналов активно рекламировались певцы и поп-звезды: Элвис Пресли, Лонни Донеган, Томми Стил и Клифф Ричард. Читателям предлагались сувенирные фотографии популярных героев, трафареты, которые можно было приутюжить к футболке и вышить по ним, и другие подобные «подарочки на память». Журналы для подростков стимулировали создание фан-клубов и распространение сплетен. Этот тренд особенно ярко проявился в 1960-х. Юные девушки запирались в своих спальнях и до одури слушали записи The Beatles на проигрывателях от Dansette.

Рис.2 Мужчина мечты. Как массовая культура создавала образ идеального мужчины

Пока девушки-подростки давали клятвы верности популярным певцам, сердца их матерей все также принадлежали более зрелым исполнителям: Марио Ланца, Фрэнки Вогану или Перри Комо. Вполне вероятно, что женщины постарше – а иногда и дочери вместе с ними – вздыхали по красавчикам-докторам, которые стали так популярны среди кино- и телеаудитории в 1950–1960-х: Дирку Богарду в «Докторе в доме», «Баду» Тингуэллу в «Реанимационной палате № 10», Биллу Симпсону в роли доктора Финлея, Ричарду Чемберлену в роли красивого интерна, доктора Килдэра. В 1950-х заточение в клетке домашнего хозяйства давалось женщинам нелегко: это было десятилетие Бетти Фридан и ее «Загадки женственности» (The Femine Mystique)[11], психоза домохозяек и бесконтрольного приема таблеток. Росло потребление транквилизаторов (валиума – диазепама)[12]. Особой популярностью в те годы пользовались медицинские романы. Замужество с врачом с перспективой стабильного дохода и высокого общественного статуса казалось верной ставкой, позволяло рассчитывать на комфортную жизнь среднего класса. И некоторые женщины полностью доверялись домашним врачам, надеясь, что те поймут причины надвигающейся волны женского отчаяния; что у профессиональных медиков найдутся ответы хотя бы на какие-то вопросы[13].

Борцы за свободу женщин в 1970-х считали, что докторам – вне зависимости от того, общались те с больными покровительственно или на равных, – слишком часто приписывали социальный статус-кво. Они будто бы олицетворяли потерянную надежду на представителей патриархальной модели. Однако на них точно нельзя было положиться в диагностике женской социальной фрустрации и сопутствующих трудностей[14]. И действительно, набирала силу феминистическая критика патриархата, и наиболее радикальные теоретики считали, что вера женщин в романтические идеи ошибочна сама по себе. «Сначала вы утопаете в его объятиях, но в итоге тонете в раковине с грязной посудой» – предупреждение, которое нередко печатали на кухонных полотенцах. Выражение, часто (хотя, скорее всего, ошибочно) приписываемое Глории Стайнем, «мужчина нужен женщине как рыбе – велосипед» тоже было популярно в то время[15]. Когда женщина заболевала, скорее всего, виноват был мужчина.

Феминистки как могли критиковали романтические мечты о встрече с «Единственным», называли их заблуждениями и обманом, а романтическую литературу – аналогом галлюциногена, разрушающего женский мозг. Например, Жермен Грир бескомпромиссно осуждала «возбуждающий вздор» авторства Барбары Картленд и «ей подобных»[16]. Однако даже несмотря на то, что феминизм второй волны набирал обороты, продажи любовных романов издательств Mills and Boon и Harlequin упорно росли. С чем это связано? Почему многие женщины становились зависимыми от чтения романтической литературы?

Ученые феминистки спорили о том, можно ли назвать эту зависимость попыткой женщин одурманить самих себя, чтобы следовать установленному мужчинами социальному порядку; или же это скорее компенсаторные эскапистские фантазии, помогающие скрыть от самих себя связанные с этим укладом несчастья. Не было согласия и в отношении того, как подобные фантазии работали. Были ли любовные романы территорией, где бескомпромиссные мужественные герои изменяли женщин под себя? Или же наоборот, женщины в своих фантазиях перекраивали мужчин: в рассказах, где герои страстно влюблялись и в конце концов падали к ногам героинь и голоса их хрипли от желания в мольбах о заключении брака? Можно ли сказать, что в романтических сценариях мужчины переживали трансформацию, приручение – ради семейной жизни и вечной любви? В 1970-х и позже женская независимость все больше крепла, и героини любовных романов становились разнообразнее и интереснее. Уходила жеманность, рос интерес к сексу. Но воплощения воображаемого героя, который прижимал героиню к своей сильной груди, образы привлекательной мужественности менялись намного медленнее.

1970-е – десятилетие, когда девочки-подростки сметали с прилавков модный журнал Jackie. Продажи порой доходили до 606 000 экземпляров (в 1976-м), и его популярность всерьез испугала феминисток. Они переживали, что молодых девушек и даже девочек соблазняли романтические комиксы, в которых неэгоистичное, женственное поведение позволяло в конце концов получить приз в виде настоящей любви парня[17]. Любой молодой человек со струящимися волосами, в расклешенных штанах и рубашке с цветами мог превратиться в прекрасного принца, если только девочка будет правильно себя вести. Предполагалось, что настоящая любовь принесет чувство удовлетворенности, ведь именно она – смысл жизни девушки. Обложки и развороты Jackie старательно продвигали новое поколение любимых женщинами певцов: в начале 1970-х особую популярность завоевали Дэвид Эссекс и Дэвид Кэссиди. На развороте номера журнала, выпущенного ко Дню святого Валентина, красовалась фотография Дэвида Эссекса, робко сжимающего огромную коробку конфет в форме сердца, покрытую атласными лентами и розами. В 1980-х гегемония журнала Jackie завершилась, и его место заняли журналы, ориентированные на знаменитостей, и более сексуально изощренные издания.

В 1980-х особенно популярными среди девушек стали бой-бенды; при этом быстро менялись средства массовой информации, с помощью которых такие группы продвигались и попадали к поклонницам. Теперь выступления можно было смотреть снова и снова, стоило только нажать на кнопку. Поп-видео, появление MTV, смартфоны и стремительное развитие интернет-СМИ меняли формы поклонения девочек молодым поп-исполнителям – вспомним популярность Джастина Бибера или огромную и быстро менявшуюся армию поклонниц группы One Direction. По мере развития социальных сетей, роста популярности блогов, роста числа фанфиков и слеша женщины научились выражать свои желания намного громче; и хотя их увлечения чаще оказывались кратковременными, игнорировать их стало намного сложнее, чем каких-то двадцать лет назад.

Сильно ли изменились объекты девичьих желаний за последние полстолетия? Отличается ли чем-то сумасшедший фанатизм поклонниц One Direction в двадцать первом веке от битломании 1960-х? Определенная преемственность, безусловно, есть, но стили и образы мужественности очень сильно отличаются, как и средства выражения любви, которые используют поклонники. Печально известна непредсказуемость поведения современных фанаток: вспомним хотя бы, как поклонники One Direction атаковали редакторов GQ в Twitter после того, как осенью 2013 года вышел номер журнала с популярной группой на обложке[18]. Многим фанатам показалось, что парней изобразили до неприятного сладострастными, – что и породило ураган «угроз смерти» и оскорблений[19].

Исполнители-мальчики, которых можно назвать «красавчиками» или «милашками», готовые паясничать ради удовольствия публики, вызывали сильные страстные чувства у молодых (и не очень) женщин практически с 1980-х. За последние тридцать лет стала очевидной еще одна тенденция – увлечение симпатичными вампирами. Образ вампира как страстно желанного молодого человека (по возрасту, возможно, совсем не молодого, но с юношеским телом) стал популярен после выхода серии книг «Вампирские хроники» Энн Райс в 1970-х и 1980-х, а также благодаря их экранизациям, особенно фильму «Интервью с вампиром», который вышел в 1994 году. Том Круз сыграл вампира Лестата де Лионкура – олицетворение головокружительной смеси французского аристократизма и качеств рок-звезды; Брэду Питту досталась роль его неуравновешенного и чувствительного товарища, Луи де Пон дю Лака. Или Эдвард Каллен, герой серии романтических книг про вампиров «Сумерки» Стефани Майер. Сама автор описала его как мужчину «сверкающего» и волнующе красивого. В 2008-м он появился на экранах в исполнении Роберта Паттинсона и тут же стал культовым персонажем для девочек и женщин по всему миру. О его привлекательности для представительниц разных возрастных групп свидетельствовали интернет-сообщества «сумеречных мамочек». Массовый рост популярности романов о вампирах за последние несколько десятилетий заинтересовал многих наблюдателей. Появился новый тип любимцев женщин, и доказательством тому являются многочисленные интернет-сайты с голосованиями за «10 самых сексуальных вампиров» и т. п.[20]

Вампиров приручили. Писатель Стивен Кинг недавно сказал, что «Сумерки» и подобные им произведения «на самом деле не о вампирах и оборотнях. Они о том, как любовь девушки делает хорошим плохого парня»[21]. Конечно, это стандартный для романтической литературы сюжет, на котором основывается достигшая выдающегося успеха история «Пятидесяти оттенков серого»[22] Э.Л. Джеймс[23]. Фантазии о трансформации – которые символизирует вера в способность женщины любовью завоевать страсть и преданность испорченного и упрямого человека – продолжают мощно влиять на современную культуру.

В 1972 году искусствовед Джон Бёрджер опубликовал важную книгу (основанную на вышедшем ранее сериале ВВС) под названием «Искусство видеть» (Ways of Seeing)[24]. В одном из самых цитируемых абзацев книги Бёрджер сказал, что «мужчины действуют, а женщины выглядят. Мужчины смотрят на женщин. Женщины смотрят на то, как на них смотрят»[25]. Это, предположил Бёрджер, «в большинстве случаев определяет не только отношение мужчин к женщинам, но также и отношение женщин к самим себе. Наблюдатель внутри женщины – мужчина». После того, как Бёрджер сформулировал это наблюдение, во многих произведениях феминистической литературы женщин стали изображать как «объекты, на которые смотрит мужчина». Одной из важнейших целей, которые я перед собой поставила, когда взялась за эту книгу, было взглянуть на вопрос с другой точки зрения: посмотреть на то, как женщины стали субъектами желания, связать это с их растущей независимостью в обществе, основанном на оплачиваемом труде и потреблении. Я изучу, как за последние сто лет менялись модели построения романтических историй и как эти модели влияли на представления женщин о желаемых качествах мужчин. Это – история культуры желания в строго определенной перспективе: в основном мы будем смотреть на мужчин глазами женщин.

1

Ее сокровенные мечты

Чего хотели женщины?

Рассказ Кэтрин Мэнсфилд «Усталость Розабел» (The Tiredness of Rosabel, 1908) дал читателям возможность подсмотреть, о чем мечтает продавщица магазина шляпок[26]. Молодая Розабел совсем запуталась и выбилась из сил: разрыв между желаниями, стремлениями и бедностью повседневной жизни был просто огромным. Она купила букет фиалок, и ей пришлось остаться без ужина. Она мечтала о жареной утке и паштете из каштанов, но в реальности, приходя к Лайонсу, вынуждена была обходиться вареным яйцом. Возвращаясь на омнибусе домой в обшарпанную комнату, Розабел испытывала глубокое отвращение к душной атмосфере и дурно пахнущим попутчикам. Рядом с ней сидела сверстница, погруженная в чтение дешевого романа в мягкой обложке, и Розабел было неприятно смотреть, как девушка облизывает пальцы, чтобы перевернуть страницу, и беззвучно шевелит губами. Розабел устало поднялась по лестнице в свою унылую съемную комнату, села у окна, положила голову на подоконник и стала вспоминать события прошедшего дня.

В магазин буквально влетела эффектная пара; молодые люди добродушно шутили друг с другом. Розабел подобрала девушке идеальную шляпку, украшенную «великолепным загнутым пером и черной бархатной розой… Молодые люди были просто очарованы». Когда Розабел попросили продемонстрировать это произведение шляпного искусства на себе, она почувствовала уколы зависти и негодования. А потом молодой человек заметил, что и у Розабел «отличная фигурка», и ей стало еще тяжелее. Воспоминания растревожили девушку, и она поймала себя на размышлениях о разных качествах этого молодого человека и его сексуальной привлекательности. А если бы она могла поменяться местами с его спутницей? Розабел представляла себя богатой, привилегированной, любимой и желанной. Как по мановению волшебной палочки у нее перед глазами возникали букеты роз, шикарные платья, дорогие ужины при свечах. Постепенно в мыслях появлялось все больше эротизма.

В этой истории Розабел мечтает не только о мужчине, Гарри. Желание вызывают образы комфорта, богатства, высокого общественного положения. В фантазиях Розабел Гарри дает ей пропуск в мир богатства и благополучия, а в глазах других людей она приобретает какое-то значение благодаря браку с влиятельным мужчиной.

В 1900-х женщины постоянно испытывали разочарование. Они не всегда могли получить желаемое образование или хорошо оплачиваемую работу, участвовать в политической жизни или выражать себя сексуально. Все еще была широко распространена позиция, согласно которой в обязанности женщин вменяли служение другим, а истинная женственность требовала чистоты и самопожертвования[27]. Викторианский образ «ангела в доме» был жив в воображении молодых девушек, которые воспитывались на книгах о непорочных красавицах в белых муслиновых платьях и венках из роз. Произведения Рёскина и Ковентри Пэтмора с их напыщенными рассуждениями о женственности постоянно вручались в качестве призов в воскресных школах и включались в списки «развивающей литературы», которые составляло Общество помощи девочкам (Girls’ Friendly Society)[28]. Амбициозные девушки сталкивались с неодобрением, особенно если предпочитали достижение личных целей выполнению семейных и домашних обязанностей[29].

Соответствовать социальным стандартам исполнительной дочери, послушной жены и готовой пожертвовать собой матери было намного легче, если женщине посчастливилось оказаться под защитой богатого, либерально настроенного мужчины и если собственные амбиции и потребность в независимости не слишком ее беспокоили. Неудивительно, что в обществе, где главные достижения женщины определялись исключительно в категориях материнства и гармонии в доме, многие стремились выйти замуж, растить детей – и обрести в семейной жизни свое истинное счастье[30]. Но не все хотели и могли позволить себе построить идеальный брак и совершенную семью. На самом деле шансы добиться такого развития событий были весьма невелики. Начнем с того, что состоятельных и свободных мужчин на всех не хватало. Женщины все более критически относились к обществу, которое ограничивало их, не давало возможности развиваться и достигать независимости. Что было делать девушкам, которые не хотели выходить замуж, если не встретят мужчину своей мечты?

Споры вокруг «женского вопроса», или «сексуального вопроса», бушевали с 1890-х годов. К началу двадцатого века они лишь усилились и накануне Первой мировой войны достигли своего пика в конфликтах и борьбе за избирательное право[31]. Для женщин открылись новые профессиональные возможности: хотя большинство девушек все еще трудились дома, количество молодых работниц на предприятиях легкой промышленности, в офисах и магазинах только увеличивалось. Розабел была лишь плодом фантазии автора, но ее прототип можно было найти где угодно, и таких девушек становилось все больше в городах Великобритании и США[32]. Условия жизни и работы этой растущей армии женщин в белых воротничках были нелегкими. А учитывая проблему «количественного преобладания женщин», их шансы на удачный брак были невысоки. В ходе Первой мировой войны погибло ужасающе много молодых мужчин, и это только усложнило поиск Того Самого[33].

Рут Слейт и Ева Лоусон – две молодые офисные работницы из Лондона начала двадцатого века. Дневники и коллекция писем, которые они после себя оставили, позволяют воссоздать их дружбу и узнать, чего девушки хотели от жизни[34]. В детстве Рут считала, что семейная жизнь – это очень сложно. У девочки быстро сформировался свой взгляд на мир, из-за чего она часто ссорилась с родителями. Чтобы обеспечить себя, обеим девушкам приходилось выполнять много тяжелой монотонной работы. Еве было скучно работать секретарем в суде. Рут трудилась в бакалейной компании, управляющих которой называла «рабовладельцами», – и постоянно злилась из-за эксплуататорских условий труда. Мечты Рут и Евы были не так материалистичны, как у Розабел. Обе девушки отчаянно хотели становиться лучше. Обе придерживались нетрадиционных религиозных принципов, стремились к образованию и саморазвитию. Девушки в красках представляли, как наступит время перемен и принесет с собой подъем уровня жизни для женщин.

В этих письма и дневниках много отсылок к прочитанным материалам и обсуждениям социальных проблем, разговорам о женском вопросе, встречам и демонстрациям в рамках борьбы за избирательное право. И Рут, и Ева вдохновлялись идеями «бунта против устаревшего образа жизни и мысли»[35]. Обе девушки обожали читать и разбираться в головокружительном потоке новых идей. Особенное влияние на них оказал феминизм южноафриканской писательницы Оливии Шрейнер и радикальное видение социализма и новой жизни Эдварда Карпентера. И «Африканская ферма» (Story of an African Farm, 1883) Оливии Шрейнер, и «Совершеннолетие любви» (Love’s Coming of Age, 1896) оспаривали традиционные представления о том, что значило быть мужчиной и женщиной, об отношениях между полами – эти книги отстаивали идеалы равенства и товарищества[36].

Рут и Ева страдали в личной жизни. Чувства к мужчинам сбивали Рут с толку; они недотягивали до идеала. Ее парень Уолтер занимал иную позицию по женскому вопросу, и девушка ужасно разозлилась, когда обнаружила в его комнате антисуфражистские листовки[37]. «Современным мужчинам недостает честности, доброжелательности и твердости характера», – жаловалась Рут дневнику в 1908 году[38]. Другой поклонник, Хью, был как будто неспособен к эмоциональной близости, и Рут казалось, что его сердце заморозили, когда он был маленьким, – хотя позже она все равно вышла за него замуж. «Дружба с мужчинами обычно приводит к разочарованию», – признавалась девушка и размышляла, была ли сама отчасти виновата в этом[39]. И все же ей было сложно отказаться от «романтической идеи единственного мужчины для единственной женщины», который наполнил бы ее жизнь смыслом[40]. Ева не скрывала своего желания построить любовные отношения с мужчиной, от которого она могла бы родить детей: «То самое сердце, бьющееся где-то, которое я всегда буду любить»[41]. Иногда она писала, что «пала духом» или «мечтает коснуться маленьких детских пальчиков»[42]. Но Тот Самый Мужчина никак не появлялся, и самые близкие отношения у Евы были с подругами.

Рут и Ева были смелыми как в мыслях, так и в жизни. Ева исследовала физическую близость со своей замужней подругой Минной, и в ее дневнике осталась запись о «восхитительных» часах «обсуждения разницы между страстью, чувственностью и сладострастием», а также о признании Минне в том, что «если бы она была мужчиной, я бы чувствовала себя абсолютно наполненной»[43]. Внезапная смерть мужа Минны только сблизила женщин – Ева переехала к ней, чтобы помочь с рождением ребенка. Но обе продолжали воспринимать сексуальную любовь как то, что существует исключительно между мужчиной и женщиной – и отличается от близости и физической нежности, возникающей между женщинами. Рассказывая о женском движении в 1913 году, Ева записала в дневник: «Минна сказала, что, если бы нам удалось встретить идеальных мужчин, все наши проблемы были бы решены». Но сама Ева сомневалась, что идеальный мужчина может появиться, пока женщины сами не достигнут «духовной и экономической свободы»[44].

Желание Евы найти мужчину, который бы страстно ее полюбил и с которым она могла бы завести детей, только усилилось, когда она помогала Минне заботиться о ребенке. Подруги обсуждали всевозможные радикальные идеи. Может быть, несколько женщин способны делить одного мужчину – и это станет ответом на недостаток достойных партнеров? Или, быть может, заводить детей стоит с близкими друзьями, а не с преданными любовниками? Однако идея идеальной любви отказывалась погибать. В 1914 году Рут какое-то время обдумывала, не стоит ли ей выйти замуж за хорошего друга и благодетеля, мистера Томсона, однако позже признала, что при всем уважении к нему сама мысль о таком замужестве вызывала у нее отвращение. «Я не могла бы начать сексуальные отношения с человеком, который не был моим возлюбленным, – ни ради любопытства, ни ради детей», – признавалась Рут[45]. Из дневника Евы мы узнаем, что она читала Герберта Уэллса, и образы сексуальной свободы из его произведений ее беспокоили. Ева тоже выступала против легкого отношения к сексуальному удовлетворению без настоящей любви и обязательств. Вот что она писала в июне 1913 года о книге «Новый Макиавелли», которую нашла «отличной, но поверхностной»:

Уэллс напоминает мне шербет[46], который пузырится, если положить его в воду: возбуждающе, но, как мне кажется, преходяще. Мне не нравится, в какой манере поданы сексуальные эпизоды. Возможно, я слишком привередлива, но мне кажется, что поиск интимной близости исключительно ради самоудовлетворения – это то же самое, что страсть алкоголика или обжоры.

И дело, безусловно, не в том, что она не признавала силу физического влечения:

Даже в самых своих необузданных состояниях, когда природа гремит во мне и буквально требует выражения, глубоко внутри я чувствую, что, если это действие не будет выражением любви и целостности, оно не принесет мне сильного удовлетворения[47].

Ева переживала о том, как произведения Уэллса повлияют на юношей: ей казалось, те могут перенять слишком низкие идеалы мужественности и половой зрелости. Как и многие феминистки своего времени, она скептически относилась к мысли о том, что молодым людям слишком сложно контролировать страсть, и настаивала: женщины испытывают столь же сильные телесные желания. Она считала, что поведение и мужчин, и женщин должно определяться общими стандартами[48].

Летом 1914 года Ева тревожилась, но смотрела в будущее с разумным оптимизмом. В дневнике сохранились записи о счастливых часах, проведенных с Минной и ее детьми. Ева наслаждалась игрой с малышом в саду, с удовольствием прижималась лицом к пухлому младенцу и радостно слушала детский смех и гуление. Тем не менее ощущение того, что чего-то в ее жизни не хватает, что между желаниями и действительностью все еще существует разрыв, никуда не уходило:

Как же сильно желание жизни – моей собственной жизни. Часто мне кажется, что я стою на пороге бесконечной красоты – в дружбе, на природе, в искусстве, – и тем не менее полностью эта красота никогда мне не открывалась, и я никогда полностью не могла раскрыть ее суть. Она всегда уходит от меня, показывается на расстоянии вытянутой руки и ускользает, маня за собой снова и снова[49].

Она сделала эту запись 4 июля 1914 года, когда война еще не была объявлена. Весь последующий год Рут и Ева продолжали переписываться. Рут писала из Вудбрука, квакерского учебного центра в Бирмингеме, где благодаря щедрости мистера Томсона смогла посвятить себя получению полноценного образования. Подруги надеялись, что Ева тоже скоро приедет в Вудбрук – и это действительно произошло в 1915 году. Но весной их переписка трагически оборвалась: Ева неожиданно умерла.

Рут и Ева много читали. Помимо серьезной литературы по вопросам религии, социальных и политических реформ они обе успели прочесть огромное количество любовных романов. После чаепития с Минной летом 1913-го Ева записала в дневник, что они «один за другим пересказывали любовные романы» и что Минну впечатлило, как много Ева прочла подобных книг[50]. Брак Минны нельзя было назвать безоговорочно счастливым, поэтому возможно, что отчасти она использовала любовные романы как способ на время сбежать от реальности. Но сентиментальные фантазии ее не обольщали: однажды она сказала Еве, что идея брака обросла слишком толстым слоем романтики и что «менее романтические» браки, основанные на взаимной доброте и доверии, куда счастливее[51]. Рассматривая рассуждения подруг, мы понимаем, что чтение любовных романов помогало им размышлять об отношениях между мужчинами и женщинами и понимать свои истинные желания.

К 1900-м годам женщины поглощали романы в огромных количествах[52]. Если в Викторианскую эпоху чтение помогало заполнить долгие часы досуга, в 1900-х девушки часто носили книжки в сумках и читали их по пути на работу в поездах и омнибусах. Рынок романтической литературы сильно разросся. Книги можно было одалживать или покупать. Частично спрос на книги удовлетворяли библиотеки на колесах: в конце девятнадцатого века У.Х. Смит организовал сеть книжных киосков на железнодорожных станциях, а в 1898-м в некоторых аптекарских магазинах заработали библиотеки Boots Booklovers[53]. В 1908 году открылось издательство Mills and Boon, хотя исключительно на любовных романах для женщин оно сосредоточилось позже – по окончании Первой мировой войны. Длинные романы в трех томах вышли из моды в 1900-х, читательницы полюбили книги в мягких обложках, часто ярких и соблазнительных. Их было проще читать в кровати и возить с собой.

Женщинам нужны были романы о любовных приключениях, и над удовлетворением потребностей читающей публики работали писатели обоих полов. Литературные критики чернили жанр, высмеивая вкусы машинисток, кухарок и служанок: считалось, что так называемые романы для продавщиц недостойны серьезного внимания. В основе этих издевок лежал снобизм, женоненавистничество и социальные тревоги, а также убежденность в том, что у подобных произведений не было никакой литературной ценности. Безусловно, и зависть сыграла свою роль: авторы бестселлеров, несмотря ни на что, зарабатывали огромные деньги.

Одним из таких авторов был Чарльз Гарвис. Сегодня он почти забыт, но в 1900-х его книги продавались в феноменальных количествах. В 1910 году Арнольд Беннетт назвал Гарвиса «самым успешным романистом Англии». К 1914-му считалось, что «он продал больше книг, чем кто-либо другой во всем мире»[54]. В одном из выпусков «Писем из Америки» (1980-е) Алистер Кук вспоминал безмерную популярность Гарвиса: «Огромное количество тонких книжек, пульсировавших от избытка романтики, – директор моей школы называл их “литературой для горничных”»[55]. Гарвис очень много писал. Можно насчитать порядка двухсот книг (без учета романов, которые по частям публиковались в прессе)[56]. В Северной Америке он публиковался как под своим именем, так и под псевдонимом «мисс Кэролин Харт». Названия его произведений – «В цепях Купидона» (In Cupid’s Chains; Нью-Йорк, 1983; Лондон 1902), «Душа женщины» (A Woman’s Soul, 1900), «Просто девушка» (Just a Girl, 1900) и «Она его любила» (She Loved Him, 1908) – ясно говорят о том, что Гарвис ориентировался на читательниц[57].

Гарвис считал, что знает, какой герой нужен женщинам. Он искусно очертил несколько типов мужчин, в каждом из которых узнавался британец, спортивный и с хорошим вкусом. Часто встречались отсылки к службе в британской армии, которая позволила героям проявить мужественность в бою с непокорным коренным населением или дикими зверями. Некоторые из этих героев были аристократами. Благородная кровь и родословная, безусловно, занимали свое место в книгах Гарвиса, ведь у истинного джентльмена они обязательно должны были быть. Богатые выскочки неизбежно изображались вульгарными и неподобающими[58]. И вкус у них обычно был ужасный.

Так, главный герой книги «Ее сокровенные мечты» (Her Heart’s Desire, 1908) – уставший от жизни аристократ. Автор относит его к «типу мужчин, которые нравятся молодым девушкам»: богатый, смелый, красивый и обходительный[59]. Мы читаем, что лорду Гонту было не занимать мужества, «которое позволило англичанам подчинить своей воле полмира»[60]. Внешность героя была мрачноватой, ходили слухи и о его грешном прошлом. Это важная деталь: современные читатели понимают, что мужчине подобное «прошлое» только придает шарма, тогда как женскую репутацию оно безнадежно портит. Мы узнаем, что прошлое Гонта разрушила расчетливая соблазнительница. В отличие от этой злобной интеллектуалки, Десима Дин, главная героиня истории, искренняя и невинная девушка. Она носит скромные светло-серые шелковые платья и не может скрыть умиления при виде маленьких зверюшек в клетках. Десима описывается как «любимая девочка» Гонта. Особенного развития характеров в повести Гарвиса нет: просто есть хорошие персонажи и плохие. Хорошие всегда выигрывают, плохие всегда проигрывают – но только после многих страниц сложных интриг. Гарвис мастерски придумывал быстро развивающиеся сюжеты, но писал слабовато. Легко понять, чем он так привлекал публику 1900-х: читать его книги – это все равно что наблюдать за гонщиком, который на полной скорости проходит один поворот за другим. Каждый раз невольно задерживаешь дыхание.

Гарвис тщательно прорабатывал образы своих героинь. Он хотел, чтобы читательницы им сочувствовали. Обычно это были молодые и скромные девушки, которые, однако, не должны были превращаться в «нереалистичных героинь до тошноты добродетельных романов»[61]. Но и тип «выдающейся или остроумной» женщины ему не подходил: Гарвис считал, что читательницы могут не одобрить поведение подобного персонажа или недостаточно идентифицироваться с ним[62]. В своих произведениях он всегда старался избегать покровительственного тона по отношению к женщинам. Женственность его героинь не превращалась в безволие: некоторые были по-своему изобретательными и отважными. Многим из них приходилось уживаться с несправедливыми отцами или братьями – эксцентричными мужчинами не от мира сего, рехнувшимися стариками, молодыми мотами, азартными игроками и профанами в финансовых вопросах. Героини Гарвиса, всеми покинутые в этом застое дисфункционального патриархата и полные тревог, были крайне уязвимы для хищников (страстных типов, часто беспринципных нуворишей), из лап которых их мог спасти только герой-джентльмен[63]. Разумеется, в конце концов ему обязательно это удавалось.

Герои произведений Гарвиса будто выходили прямиком из женских фантазий, однако писатель всегда избегал отсылок к сексу и интимным проблемам. Он гордился своей репутацией неразвращенного человека: автор с безупречной моралью, которого читают и женщины, и мужчины; которого рекомендуют священники, потому что его здоровый и приличный тон не нанесет вреда даже впечатлительным девицам[64]. А ведь это была задача не из легких: критики готовы были тут же опорочить любое популярное – особенно среди девушек – произведение романтической литературы, назвав его мусором для «помешанных на сексе». Директор школы Алистера Кука называл подобные романы «трепетными»: тогда это слово часто использовали, когда нужно было намекнуть, что в очередной низкопробной книжонке слишком много чувственных сцен[65].

Писательницы сталкивались с таким оскорбительным отношением постоянно. Критики-мужчины конца Викторианской эпохи с удовольствием поносили произведения Марии Корелли, «Уиды» и Роды Бротон[66]. Литературу «новых женщин» 1890-х высмеивали особенно яростно, называя ее нездоровыми излияниями «эротоманок» и «неврастеничек»[67]. Романтическую литературу считали неинтеллектуальной, сладострастной и второсортной – обобщения, обычно основанные на презрении к писателям и читателям женского пола. Но мы на некоторое время отвлечемся от мнения надменных критиков и попытаемся разобраться, почему именно на этом этапе истории женщины так массово увлеклись чтением романтической литературы.

Мы помним девушку из «Усталости Розабел»: она ехала в автобусе и была полностью погружена в чтение любовного романа. Кэтрин Мэнсфилд даже указала, какой именно текст так увлек читательницу – дешевое издание «Анны Ломбард» (Anna Lombard), романа, который Анна Софи Кори издала под псевдонимом «Виктория Кросс»[68]. Книга вышла в 1901-м, в год смерти королевы Виктории, и наделала много шума, тут же став бестселлером. Она переиздавалась около тридцати раз, общий тираж составил порядка 6 млн экземпляров – но сегодня роман почти забыт[69]. Современники Кэтрин Мэнсфилд, Рут Слейт и Ева Слоусон, были просто очарованы романом «Кэтрин Френшам» (Katherine Frensham, 1903) Беатрис Харраден, впервые опубликованным два года спустя[70]. Харраден была мыслительницей феминистического толка[71]. Ее работы сегодня тоже практически забыты. Но мы попробуем разобраться, что же так увлекало читателей в этих книгах.

Сюжет «Анны Ломбард» разворачивается в Индии во времена британского правления. Книга повествует о непокорности женских желаний: Анна, главная героиня, одновременно любит двух мужчин. Ее отношениям с Этриджем, социально приемлемым, понимающим чиновником-англичанином, угрожает физическое влечение к Гаиде Кхану, слуге-пуштуну. Гордое поведение Гаиды удачно сочетается с телесным совершенством: в своем экзотическом костюме он смотрится грациозно и величественно. Его эротизм завораживает Анну. Она воспринимает его как своеобразную «красивую игрушку». У бескорыстного, но слегка чопорного Этриджа нет шансов одолеть чужеземца. Ему приходится терпеливо ждать, пока вожделение Анны к сопернику не исчерпает себя. К его счастью, Гаида Кхан умирает от холеры. Но потом оказывается, что Анна беременна от него. Чтобы полностью посвятить себя Этриджу, ей нужно избавиться от этого небольшого межрасового препятствия. От самой истории и от индийских пейзажей, на фоне которых разворачивается действие, веет жаром – как и от душного омнибуса, в котором ехала домой Розабел из книги Кэтрин Мэнсфилд. Несложно понять, почему «Анна Ломбард» так потрясала.

«Кэтрин Френшам» – пример более «интеллектуального» любовного романа, также посвященного женскому желанию. Одноименная героиня – умная и находчивая женщина. За ней ухаживают несколько мужчин, но она полагает, что останется старой девой. Кэтрин не хочет выходить замуж без страстной любви – и прекрасно понимает, что может никогда не найти любимого. Но внезапно она все же влюбляется в умного вдовца по имени Клиффорд, первая жена которого никогда его не понимала. Между Клиффордом и его сыном нет эмоциональной близости: они как два «айсберга». Но тепло Кэтрин, ее исключительный ум и чувствительность помогают им оттаять. Несложно догадаться, почему Рут Слейт, которой в жизни обычно попадались «эмоционально замороженные» мужчины, так сильно отреагировала на эту историю[72].

Подобные романы со страстными женщинами в главных ролях и чувствительными, замкнутыми или обиженными жизнью героями редко нравились критикам-мужчинам. Хотя бывали и исключения. Журналист и литературный критик У.Т. Стед защищал «Анну Ломбард» за смело перевернутые автором гендерные роли. Стед считал, что такой подход не только позволил раскрыть женскую чувственность, но и показал, что мужчины, как и женщины, способны самоотверженно любить и учиться управлять своими страстями[73]. Однако большинство критиков сочли Этриджа слабым, достойным порицания, а то и вовсе неправдоподобным героем. Клиффорд из книги Беатрис Харраден тоже не вызывал симпатий у мужчин. Обозреватель журнала The Spectator нашел его «особенно неудовлетворительным» и пожаловался:

Предполагалось, что он станет персонажем интересным и романтическим; но Клиффорд обожает разговаривать о своих эмоциях и наблюдать за их развитием, словно дитя, от нетерпения выкапывающее посаженное в саду семечко, – в конце концов читателям это просто надоедает[74].

В длинный список высмеянных критиками-мужчинами «чувственных» книг начала двадцатого века попал и эротический роман «Три недели» (Three Weeks, 1907) Элинор Глин, и «Путь орла» (The Way of an Eagle, 1912) Этель Делл[75]

Читать бесплатно другие книги:

Эта книга - практическое пособие для начинающих финансовых советников. Вы начинающий финансовый сове...
Она сошла в австралийском порту с корабля, прибывшего из Англии. При девочке не было ничего, кроме ч...
Какую цену вы готовы заплатить за счастье? И что для вас означает это понятие: привычный набор муж/д...
Для маленькой Джейн обезьянка в костюме жокея – Манки – была самой любимой игрушкой, которую она не ...
Марк Мэнсон, автор супербестселлеров «Тонкое искусство пофигизма» и «Всё хреново», написал практичес...
Они оба меня любят. Мой муж и его брат. Любовь одного — смертельная ловушка, из которой невозможно в...