Двери, всегда закрытые настежь Каценельсон Виталий

Глава 0. Предисловие и пояснение

Он выглядел нескладным и нелепым,

всегда таил улыбку в складке губ,

как будто знал о чём-то очень светлом…

Да вся беда, что был на слово скуп.

Из шёпота своих стихотворений

он каждый вечер ладил корабли,

сплетая явь и морок сновидений

бродяг ветров со всех концов земли.

Спуская их на отмели забвения,

он верил, что найдёт когда-нибудь

хотя б одно бумажное творение –

к большой воде и к звездам верный путь.

Но времени безжалостны резоны,

и он, однажды втиснувшись меж строк,

стал парусником, доверху гружённым

обочинами пройденных дорог.

Скрипела дверь натужно и протяжно,

хозяйничали в доме сквозняки,

и был последний парусник бумажный

сколочен из не струганной доски…

Над палубой, обитой черным крепом,

хрипело солнце мятой медью труб,

а он опять не к месту и нелепо

улыбку прятал в твёрдой складке губ.

Остался только ветер дальних странствий,

зашитый им в изнанку парусов

размеченного временем пространства,

исчерканных поправками листов.

И я увёл недрогнувшей рукою

под шумный говор пивших за стеной

весь флот, ещё оставшийся в покоях

тетрадных стоп с убористой строкой,

спасая их от гибели в кладовке,

от сырости и тления в пыли…

И лишь теперь, по мере подготовки,

я в море отпускаю корабли…

Вся эта история, о которой пойдет речь в книге, началась два года назад. Впрочем, для начала позвольте представиться. Меня зовут Виталий, я родился на о. Сахалин, где, собственно, и прожил большую часть жизни. Прошло много месяцев после моего переезда на пмж в г. Ростов -на –Дону, но вся неизбежная суета, связанная с внезапной переменой места жительства, не давала мне достаточно свободного времени, чтобы разобрать и рассортировать свой личный хлам, который я привез с острова в недрах огромного чемодана. По большому счету, это были книги и личные бумаги – всё, что при отъезде я в спешке покидал в нутро чемодана, почти не разбирая содержания. И лишь два месяца назад случилось событие, благодаря которому я сел их разбирать. Событие, на первый взгляд ничем не связанное со всей этой историей, наполненной невероятными приключениями, с привкусом детства, лета, радуги, но также крови и гнили. Что в ней правда, а что вымысел – решать вам. Я только систематизировал оказавшиеся в моих руках сведения и кое-где (самую малость) домыслил отсутствующие кусочки повествования. Скоро вы поймете, почему я посчитал себя вправе это сделать.

Итак, по порядку.

Два месяца назад умер мой сосед, высокий, нелюдимый старик. Я его практически не знал и не общался. «Здравствуйте» при встрече, замечания о погоде – вот, собственно, и всё общение. Но каково было моё удивление (и не только моё), когда на поминках выяснилось, что никто из жильцов маленькой, двух подъездной пятиэтажки не знал о нём ничего больше меня. Вы скажете, что это общая проблема больших городов? Да. Но не в этом случае. Этот дом так же, как и многие другие по ул. Российской г. Ростова-на-Дону, был построен в советское время способом, получившим в народе название «кровавый». Это, когда предприятие выделяло для своих работников средства и материалы на постройку дома, но в качестве строителей выступали сами будущие жильцы под руководством профессионалов, выполнявших всё в свободное от основной работы время, то есть, по выходным и по ночам. Понятно, что такой режим под силу только молодым. Когда такой дом достраивался (все квартиры по площади одинаковые), кидался жребий, и жильцы занимали доставшиеся квартиры. Понятно, что за время постройки дома, длившееся не один год, все будущие соседи успевали узнать о друг друге практически всё. Но вот о нём, никто ничего не знал. На поминках, организованных сердобольными старушками-соседками на деньги, собранные с жителей дома, я, из уважения выпив за упокой души и отсидев для приличия за столом некоторое время, незаметно вышел из комнаты. Но почти у самого порога споткнулся о стопку каких-то бумаг, перевязанных нейлоновым шнурком. Рядом с этой стопкой стояли и другие: книги, журналы, подшивки старых газет. Всё это, видимо, соседки приготовили выбросить.

Для меня, не стесняющегося рыться даже возле мусорных контейнеров в куче выброшенных кем-то книг, пройти мимо было просто выше сил. Рыться в этих аккуратно перевязанных стопках во время поминок было, конечно, не комильфо. Поэтому я просто подобрал одну из них и унес к себе. Поначалу я был немного разочарован – моя добыча представляла собой стопку толстых тетрадок в дерматиновом переплете (во времена моего детства их называли общие). Беглый осмотр показал, что это то ли дневники, то ли чьи-то попытки написать роман в жанре фантастики. Часть из них была заполнена округлым детским почерком, часть неразборчивой «арабской» вязью (такой жуткий почерк обычно бывает у врачей и фармацевтов). Поскольку делать было все равно нечего, я плеснул в стакан коньячку и углубился в изучение материала. Примерно через полчаса я уже не мог оторваться от этих бумаг. Глаза болели от напряжения, но я уже разбирал незнакомый почерк почти без запинок. Про коньяк я совсем забыл. С каждой минутой чувство дежавю, которое появилось чуть ли ни с первых минут чтения, становилось всё сильнее и мучительней. Чтоб дать глазам немного отдохнуть, я переключился на тетрадки, заполненные детским почерком и тут… Этого не может быть! Я сошёл с ума? Или перепил? Нет! Стакан стоял нетронутым там, где я его и поставил.

Эпизод 1 (из записок, найденных в квартире соседа)

"Все тело, казалось, было отлито из чугуна. Попытка придать себе вертикальное положение удалась только с третьего раза.

Ватные ноги предательски подкашивались, а перед глазами плыли мыльные пузыри всех оттенков радуги. Я его почти настиг. Он был всего в нескольких метрах от меня.

Нервно оглянувшись, он бросился бежать. Сделав пару шагов следом, я рухнул без сил на каменистую поверхность.

Где-то за спиной, в миллионах световых лет отсюда, громко захлопнулась дверь.

Когда я очнулся во второй раз, он исчез бесследно. Осталась только сухая горечь во рту

и знакомое ощущение невесомости во всем теле, несмотря на боль от многочисленных ушибов и ссадин.

С трудом сев, я сделал попытался осмотреться. Попытка была обречена на провал изначально. В каком бы месте я сейчас ни оказался, ясно было одно: там была глухая ночь.

Темнота была такая полная, что поначалу, решив, что ослеп, я почиркал зажигалкой и с облегчением увидел колеблющийся огонек, осветивший мою ладонь прикрывавшую его от ветра.

Но и только. Даже этот огонек не смог еще более оттенить темноту, заполонившую это странное место, настолько она была полной.

Поэтому мне не оставалось ничего другого, как терпеливо ждать рассвета (надеясь, что он все-таки наступит) и восстанавливать силы для завтрашнего дня. Что он мне приготовил?

Один бог знает… если он, конечно, есть в этом неизвестном мне мире."

Дойдя до этого места, я бросился в кладовку… выволок свой чемодан на середину комнаты и стал судорожно в нем рыться… Где же оно… где? Вот!

«Даже этот огонек не смог еще более оттенить темноту, заполонившую это странное место, настолько она была полной.

Поэтому мне не оставалось ничего другого, как терпеливо ждать рассвета (надеясь, что он все-таки наступит) и восстанавливать силы для завтрашнего дня. Что он мне приготовил?

Один бог знает… если он, конечно, есть в этом неизвестном мне мире…

Момент, когда наступил рассвет, я даже толком не успел заметить… даже не рассвет… не было никаких переходов от полной темноты к ясному, солнечному дню, как будто где-то там, наверху, кто-то повернул выключатель и сказал: «Да будет свет!» Подождав пока глаза привыкнут к свету, я внимательно оглядел место, куда я попал. Странный это был мир, как будто нарисованный пятилетним ребенком гуашью. Краски слишком яркие, тени угольно-черные, небосвод ярко-синего цвета и… да… в этом мире не было солнца, если не считать таковым маленькое красное пятнышко в зените, неправильной формы. Как будто ребенка позвали обедать, и он оставил картинку незаконченной. Свет был везде и из ниоткуда… хотя длина теней от елок правильной геометрической формы явно указывала на то, что сейчас ранее утро.»

Вот мои детские «творческие» попытки. Точно такая же общая тетрадка, заполненная округлым детским почерком. Её сохранила моя мама вместе со своим дневником и моими детскими рисунками, самодельными открытками-поздравлениями с 8 марта и днем рождения, они кочевали за мной всю жизнь. После смерти матери у меня просто не хватило духу выбросить то, что представляло для неё ценность. Внезапный приступ «писательства» я пережил в 12 летнем возрасте, и длился он пару недель. Тогда я забросил всё – и друзей, и футбол, и велосипед. Я сидел в своей комнате и непрерывно писал. Поначалу мама была очень рада, но спустя некоторое время я заметил тревогу в её глазах, которая усиливалась день ото дня. Ещё бы… на дворе в самом разгаре было лето.

– Сынок?

– У…

– Может пойдешь погуляешь? Костик пришел… зовет тебя.

– Не могу, ма… некогда мне

– А можно мне почитать, что ты уже написал?

– Хорошо, ма, только скажи Костику, что я… что у меня живот болит.

– Ладно.

– Сынок! Посмотри на меня!

– Да, мам…

– Это ты сочинил? Или переписываешь какую-то книжку по памяти?

– Да я, мам, я.

Помню неподдельный страх в тот момент в глазах матери. Такой её до этого я видел только однажды. Было мне тогда лет 5 или 6. Из того времени я не помню ничего, кроме этого эпизода. Хотя с течением времени я про него совсем забыл, но сейчас вспомнил отчетливо, во всех деталях. Дело было на речке, в месте, которое называлось «стрельбищем» по старой памяти, хотя от стрельбища остались только осыпавшиеся траншеи, заросшие густой травой, и множество пуль в земле, которые мы, мальчишки, собирали для коллекции.

В этом месте горная речушка разливалась в ширь и замедляла течение до приемлемого, поэтому это было одно из любимых мест горожан для купания и пикников на природе.

Был воскресный день и мама со своей подругой, тетёй Тамарой, со смешной фамилией Рыжик, прихватив меня, решили отдохнуть на стрельбище. Пока они раскладывали пледы и продукты, я отошел к берегу реки и увидел на противоположном берегу маленького котенка, который бегал туда-сюда по гальке и отчаянно мяукал. Напрасно я пытался обратить внимание мамы на него. Они весело хохотали с тетёй Тамарой, обсуждая что-то. Мама только крикнула: «В воду не ходи!» – и погрозила пальцем. Я был в полном отчаянии – плавать я не умел, а котенок, услышав голоса людей, полез в воду, поскользнулся и теперь безуспешно пытался выбраться из воды на склизкий валун. Вот его лапки соскользнули в очередной раз, и он, беспомощно барахтаясь в подхватившем его течении, поплыл вниз по реке.

В тот момент, стоя у среза воды, я мог только кричать и… желание сейчас же оказаться на том берегу в какой-то момент стало настолько сильным, что я потерял сознание.

Очнулся я уже на том берегу с мокрым пищащим комочком в руках. Мама и тетя Тамара, что-то крича, быстро пересекали речку.

Потом мы шли домой… Я, совершенно забыв о происшествии, довольный шлепал впереди с котенком за пазухой, а мама и тетя Тамара, насмерть перепуганные, шли сзади и тихо переговаривались:

– Он не умеет плавать! И кроме нас там никого не было!

– Но ведь он был совершенно сухой! Не перелетел же он в конце концов по воздуху!

Вот и в тот момент в глазах матери был тот же самый испуг. Испуг перед чем-то необъяснимым. Приступ писательства тогда быстро прошел, чему немало поспособствовала мама, достав каким-то невероятным способом мне путевку в пионерлагерь «Орленок» на черноморском побережье. И вот сейчас, спустя десятки лет, неожиданное напоминание.

На изучение соседского наследства ушли все выходные. Еще несколько дней я ходил, как сомнамбула, не зная, что мне теперь делать со всем этим. Мир, каким я его знал, прекратил существовать. Сейчас я бы многое отдал за возможность не брать эти тетради тогда, ничего не знать. Но уже ничего изменить нельзя. Держать всё и дальше в себе я тоже не могу, поэтому появилась эта книга. О том, кто был моим соседом, и почему наши воспоминания порой… Впрочем, это только мои догадки. А вам я предлагаю сделать выводы самостоятельно.

Глава 1. Одноглазый

Эпизод 1 (из записок, найденных в квартире Бродяги).

"Все тело, казалось, было отлито из чугуна. Попытка придать себе вертикальное положение удалась только с третьего раза.

Ватные ноги предательски подкашивались, а перед глазами плыли мыльные пузыри всех оттенков радуги. Я его почти настиг. Он был всего в нескольких метрах от меня.

Нервно оглянувшись, он бросился бежать. Сделав пару шагов следом, я рухнул без сил на каменистую поверхность.

Где-то за спиной, в миллионах световых лет отсюда, громко захлопнулась дверь.

Когда я очнулся во второй раз… он исчез бесследно. Осталась только сухая горечь во рту и знакомое ощущение невесомости во всем теле, несмотря на боль от многочисленных ушибов и ссадин.

С трудом сев, я попытался осмотреться. Попытка была обречена на провал изначально. В каком бы месте я сейчас ни оказался, ясно было одно – там была глухая ночь.

Темнота была такая полная, что, поначалу решив – ослеп, я почиркал зажигалкой и с облегчением увидел колеблющийся огонек, осветивший мою ладонь, прикрывающую его от ветра.

Но и только. Даже этот огонек не смог еще более оттенить темноту, заполонившую это странное место, настолько она была полной.

Поэтому мне не оставалось ничего другого, как терпеливо ждать рассвета (надеясь, что он все-таки наступит) и восстанавливать силы для завтрашнего дня. Что он мне приготовил?

Один Бог знает… если он, конечно, есть в этом неизвестном мне мире."

История, которую я хочу рассказать, началась в 197.. году в маленьком прибрежном городишке моего детства. По совести сказать, и статус города он имел только из жалости – уж больно был мал, даже по островным меркам, что тем не менее не мешало ему даже являться районным центром. Как говорится, каков район, таков и центр.

Было мне тогда 7 лет, так же, как и моему закадычному другу Костику. Впрочем, нет… он был осенним… значит, старше меня на календарный год.

У нас была с ним одна, но пламенная страсть, помноженная на безграничную свободу вне стен школы и отягощенную, прямо-таки скажем, неважнецкой успеваемостью.

Проще говоря, мы были отпетыми двоечниками и заядлыми прогульщиками.

А увлечение наше собственно состояло в том, что мы любили исследовать любой заброшенный дом или развалины строений, находящихся в черте города и даже в радиусе нескольких километров вокруг него.

Стоило нам только узнать о том, что появился новый объект, достойный нашего внимания, мы срочным образом готовились к вторжению. То есть прятали школьные ранцы в дровяной сарай (стоявший между нашими бараками), тащили из дома бутерброды, запасались свечками и спичками и отправлялись на охоту. Цель набега всегда оставалась не до конца понятной нам самим…

Что мы хотели найти? Привидения? Клад? Или, может, самурайский меч?

Это неважно. Я думаю, нам тогда просто хотелось чуда… пусть маленького, но такого необходимого, когда тебе 7 лет, с тобой лучший друг, а в твоем скучном городке, кажется, даже мухи знают друг друга по имени-отчеству.

В тот воскресный день всё начиналось несколько иначе.

Утром, предупредив мое желание смыться за дверь нечесаным и неумытым, мама стальным голосом отрезала:

– Сегодня идем на юбилей к тете Розе. Будь добр привести себя в порядок! Да, да! И зубы тоже! Твой костюм в зале на стуле, чистые носки там же, и… И смотри у меня!

Где-то глубоко внутри себя я взвыл утробным голосом, но хорошо зная: если мать говорит подобным тоном, спорить не то что нежелательно, а чревато резиновым шлангом от стиральной машины по моим мягким местам, возражать не стал и даже сказал примерным голосом:

– Хорошо мамочка.

За что был одарен взглядом, в котором сквозило некое удивление вкупе с недоверием.

– Гляди у меня!

И мама отправилась в свою комнату наводить красоту.

Надо отдать ей должное: наказывала она меня редко, даже слишком, но зато так, что помнилось очень долго (в отличии от Костика, которого отец лупил ремнем почти каждый день, но добился только того, что шкура на попе у сына стала абсолютно невосприимчивой к подобного рода наказаниям).

Впрочем, это лирическое отступление.

Два часа спустя мы с матерью шли по направлению к дому тети Розы.

Мать гордо плыла впереди по нашему местному Бродвею под названием ул. Центральная, я же понуро плелся сзади, таща нелепый букет из гладиолусов и жутко стесняясь своего чисто вымытого облика, наглаженных брючек и ослепительно белой рубашки.

Вдруг, материализовавшись из-за угла, появился Костик и, несмотря на предупредительный вопль матери, схватил меня за рукав и потащил в сторону, ругаясь негодующим шепотом.

Благо внимание матери было тут же отвлечено какой-то малознакомой мне тетей с детской коляской.

– Далеко не уходи! (мне вслед)

И обе склонились над коляской, умильно сюсюкая (одна с гордостью, другая с приторным восхищением). На какое-то время я был относительно свободен.

– Слышь… ты че вырядился, как болван? – начал Костик

и, не дожидаясь оправдательного лепета, продолжил:

– Одноглазого забрали! Говорят – в «дурку»!

Это была новость… так новость. По значимости это было на порядок выше, чем вертолет, севший ненадолго год назад на площади перед городской управой. Поскольку наши бараки располагались поблизости, мы с Костиком были в числе первых счастливчиков… Мальчишки, прибежавшие из отдаленных окраин, лицезрели только пыль, поднятую винтами улетевшего вертолета, и (с бешеной завистью) наши сияющие от восторга рожи.

Одноглазый являл собой личность загадочную и очень опасную. Опасность заключалась в его железных пальцах, которыми он до хруста выкручивал уши любопытных пацанов, неоднократно пытавшихся проникнуть на его территорию (у подножья сопки густо заросший крапивой и малиной маленький клочок земли, с полуразвалившейся хибаркой, обшитой рубероидом и дощечками от деревянных ящиков).

Он ни с кем не общался, в город приходил только в магазин за продуктами и, если бы не было необходимости разговаривать с продавщицами, мне кажется, он бы вообще рта не раскрывал. В городишке он появился относительно недавно и породил огромное количество сплетен и слухов. Согласно одним, он провел за решеткой 20 лет за убийство своего лучшего друга. Согласно другим, он – бывший капитан дальнего плавания, при загадочных обстоятельствах утопивший свое судно у берегов Новой Зеландии и чудом спасшийся один из всей команды, ну и, соответственно, после отсидки (какая же без нее романтика?) приехавший в наш город.

Все остальные слухи представляли собой либо вариации двух первых, либо даже их компиляцию в произвольной форме.

Поговаривали, что он иногда месяцами не покидает стен своего жилища. Хотя скорее всего это просто враки.

Одно точно: никто, никогда не бывал у него дома, поскольку он сам никого не приглашал, а любопытствующих бесцеремонно заворачивал еще на дальних подступах к своему жилью. Главная странность, подогревавшая не стихающее любопытство окружающих, заключалась в том, что его заросший участок с полуразвалившейся хибарой был обнесен очень добротным и высоким забором, сколоченным едва ли не сразу же после заселения. Собак Одноглазый не держал, но функции сторожа и сигнализации у него с успехом выполнял огромный черный котяра, принимавшийся истошно завывать, выгибая спину и прижимая уши к голове при появлении посторонних в его поле зрения. Зрелище, надо сказать, жуткое, наводившее ужас в свое время не на одно собачье сердце, не говоря уж про пацанов. Котяра был местный, бездомный, долгое время промышлявший по помойкам на ул. Набережной и вот теперь обретший хозяина в лице Одноглазого.

Как бы там ни было, новость означала одно: теперь можно беспрепятственно проникнуть в его таинственную хибарку в поисках чего-нибудь загадочного. Причем все нужно делать быстро, пока не пронюхали остальные такие же, как и мы, искатели приключений.

Решение пришло незамедлительно – проникнуть на заветную территорию сегодня (этому в немалой степени поспособствовала мать, направляющаяся в нашу сторону с решительным видом)

Костик должен был произвести разведку и ждать меня в условленном месте через пару часов.

За это время я надеялся отбыть официальную часть и, пользуясь неизбежной суетой на таких мероприятиях, потихоньку слинять. Про будущее состояние парадного костюма я даже не думал. Семь бед – один ответ. А дом тети Розы находился в пригороде неподалеку от хибары Одноглазого.

Глава 2. Ящик

– Ко-о-т… Эй… Ты где? …

Никто не отозвался. Я прятался в зарослях лопуха позади хибарки Одноглазого и безуспешно вполголоса звал Костю.

Кота (в смысле животного) нигде не было видно. Впрочем, как и моего друга. Тем не менее я оглядывался с опаской, на всякий случай держа в руке промасленную салфетку с завернутым в нее куском жареной рыбы, украденной мной на кухне юбилярши.

Было очень жарко. Солнце стояло в зените. Надоедливо жужжали над ухом оводы.

Пахло лопухами и ещё почему-то сахарной ватой.

Подождав еще немного, я решил, что мой приятель внутри хибарки и просто меня не слышит. Поэтому, крадучись, пересек двор и прилип носом к пыльному стеклу единственного окна, пытаясь что-нибудь разглядеть внутри. Разглядеть ничего не удавалось.

На двери хибары висел огромный замок и свинцовая пломба.

Я стоял и раздумывал, что делать дальше, когда вдруг (мне с перепугу показалось – прямо из-под земли – возле моих ног) раздался Костин голос:

– Чо стоишь? Залезай!

Едва ни пукнув от неожиданности, я увидел голову друга, торчащую из приоткрытой дверки угольника.

Для справки тем, кто слабо осведомлён, что это такое: угольник представляет собой невысокую пристройку к стене дома, обычно в виде деревянного короба, вмещающего в себя от полутора до нескольких тонн угля и имеющего две дверцы-лючка. Одна находится снаружи (соответственно для загрузки), а другая расположена внутри помещения (обычно в сенях… или, по-местному, в тамбуре) и служит для набора угля в ведро. Пользовались этим выходом обычно домашние животные и непослушные дети, преимущественно мужского полу.

Оправившись от испуга, окончательно плюнув на состояние (и так уже плачевное) парадного костюма, я полез за другом в шуршащую угольную нору.

Внутри жилища было прохладно. И теперь уже совершенно отчетливо пахло сахарной ватой. Единственный источник света (маленькое грязное оконце, через которое я совсем недавно пытался безуспешно что-нибудь разглядеть) давал освещение достаточное, чтобы увидеть чётко, где мы оказались.

В комнате, кроме стола и панцирной кровати, застеленной серым байковым одеялом, не было ничего. Только обшарпанный зеленый ящик из-под артиллерийских снарядов.

Естественно, в тайной надежде найти что-нибудь стоящее мы первым делом занялись им.

– Не открывается, – сообщил мне Костик.

Я попробовал приоткрыть крышку, она не поддавалась, как будто заколоченная гвоздями.

Железные застежки были открыты, и, тем не менее, мы не могли и совместными усилиями сдвинуть ее ни на миллиметр.

В маленькой кухоньке из инструментов мы нашли только консервный нож и погнутую вилку.

Понятно, этим ящик было вскрыть невозможно.

– Монтировка нужна, – авторитетно заявил Костик, и я не возражал, хотя перспектива отложить дело на неопределенный срок (неизвестно, что ждало меня дома) меня абсолютно не радовала.

Повисло тягостное молчание. Пока я обдумывал варианты возможного возвращения домой, Костик лег на пол возле ящика и принялся его рассматривать в тщетной надежде найти предполагаемую секретную кнопку.

– А я тебе говорю: это бесполезно! Мы вдвоем с Семенычем его с места сдвинуть не могли. А он не чета тебе! Ну сейчас сам все поймёшь!

Громкий и раздраженный голос вывел меня из ступора, на крыльце раздались чьи-то тяжелые шаги, и кто-то завозился с замком.

– Костя… Костя… быстрее… Ты чо – оглох?

Только сейчас я обратил внимание, что мой друг застыл возле ящика, судорожно вцепившись в него руками и приникнув глазом к какой-то невидимой мне щели.

С большим трудом мне удалось оторвать его от ящика и затащить (кажется, еще мало соображающего, что происходит) в угольник.

– Чёрт!! Неужели в отделении оставил!?

– Ну что еще?

– Кажись, ключи не те взял. Ну точно – не те!

– Я поражаюсь, что ты до сих пор помнишь, как тебя зовут, с твоей-то дырявой башкой!

Голоса, продолжая переругиваться, удалились, но стало понятно, что дальше в доме оставаться было опасно.

Выждав некоторое время, мы выбрались из угольника и направились неспешным шагом в сторону города.

– Ты чего прилип к этому ящику? Еще немного – и нас бы застукали!

Сказать, что я был взбешен безответственным поведением друга в опасный момент – это ничего не сказать.

Вместо ответа Костя как-то странно посмотрел на меня, потом пробормотал:

– Да так, ничего особенного. Паучок там был полосатый… Никогда раньше такого не видел!

Более бесстыдного вранья мне до сих пор слышать не приходилось. Задохнувшись от возмущения и подыскивая слова, которые уничтожат Костю на месте, я молча испепелял его взглядом до тех пор, пока он виноватым голосом не произнес:

– Ну ладно… Не злись… Расскажу… Только не смейся.

Ещё негодуя, я просто кивнул в ответ. Костя продолжил:

– Понимаешь… еще когда тебя ждал, мне показалось, что я слышу, как кто-то кричит. Зовет кого-то… далеко-далеко… и жалобно так… А потом, по-моему… плач… и опять – крик. И как будто там – в ящике. Понимаешь?

Теперь я посмотрел на Костю – уж не смеется ли он надо мной, но он был необычайно серьезен.

– Потом я услышал тебя во дворе и подумал, что мне показалось. Но во второй раз, когда осматривал ящик, мне опять послышался этот крик. Только звали теперь меня, понимаешь? Кто-то звал: «Коостяяя… Коостяя…» – , и голос был похож на твой. Я оглянулся, смотрю – ты сидишь и молчишь, а когда поворачивал голову, то увидел лучик света между досками ящика и…

– Боже мой! На кого ты похож! Смерть моя! Да что же это такое! Сил моих больше нет!

А ну марш домой! Немедленно, я сказала!!!

Так закончилась вторая глава этой долгой истории… если, конечно, опустить происходившее дома, после того, как меня туда отконвоировали. Впрочем, к данному повествованию это имеет весьма непосредственное отношение. Скажу только, что полноценно сидеть на стуле я не мог ещё примерно пару дней и находился под домашним арестом.

Но за эти несколько дней произошли события, всколыхнувшие весь наш маленький городок и ещё долго являвшиеся поводом для невероятных сплетен, рассказываемых обычно взрослыми вполголоса на кухне, когда они полагают, что дети спят и ничего не слышат.

Глава 3. Исчезновение

Костя пропал!

Эту новость принесла на хвосте невзрачная личность по кличке Шепелявый, жившая в соседнем бараке и учившаяся в параллельном классе.

После вышеизложенных событий минуло уже несколько дней. Все это время находясь под домашним арестом, я соответственно ничего не знал о том, что творится в мире, находящемся за входной дверью нашей квартиры.

В момент, когда я узнал о Костином исчезновении, я был занят очень важным делом, а именно, высунувшись по пояс в форточку, пытался взять на верный рогаточный прицел ворону, сидящую на крыше сарая.

Ворона сидела спокойно на какой-то миллиметр левее от крайней точки доступного мне сектора обстрела и насмешливо косила в мою сторону хитрым глазом. Вот потому я, балансируя на животе и судорожно суча ногами в воздухе, пытался выдвинуться из окна как можно дальше.

– Костя пропал!

Я выронил рогатку и смахнул пяткой с подоконника горшок с любимым маминым кактусом.

И хотя кактус в падении впился в мою пятку чем только мог, я не почувствовал боли… настолько был потрясен этой новостью.

– Как пропал?

– Вчера домой не пришел. Сегодня Костина мама приходила в лагерь (имелся в виду летний пришкольный лагерь), и милиция. Спрашивали всех, кто его видел последним.

Невзрачная личность что-то еще бормотала, но я ее уже не слышал.

Костя пропал! Я был почти уверен, что это как-то связано с нашей последней вылазкой.

Мне хотелось немедленно бежать в хибарку Одноглазого, но в трусах и майке далеко не убежать, а всю остальную мою одежду мать на время оставила у соседей.

Оставалось только ждать, когда придет с работы мама, и попробовать уговорить ее отпустить меня погулять. И я ждал.

Ждать пришлось недолго. В тамбуре раздался шум (который могут произвести только несколько человек), затем клацнула дужка навесного замка, и в квартиру вошли:

мать, тетя Зоя (Костина мама) и незнакомый мне дядька со старым, облезлым портфелем.

Тетя Зоя, едва переступив порог квартиры, рухнула на табуретку и принялась причитать. У нее было опухшее от слез лицо и красные глаза. Поначалу я с трудом ее узнал. От нее сильно пахло валерьяной.

Она всегда (до этого) была веселого, доброго нрава… и мне казалось, что она и во сне хохочет или улыбается.

Допрашивали меня долго и с пристрастием. Тетя Зоя периодически принималась плакать, и это было труднее всего выдержать. Дяденька с портфелем оказался то ли следователем, то ли оперативником, в те годы таких нюансов для меня не существовало… милиционер и все тут.

Почему я был твердо уверен, что ни при каких обстоятельствах нельзя рассказывать о том, где мы с Костей были… я не знаю… но тем не менее точно знал: проговорюсь – и Костя никогда не вернется…

Потом тетя Зоя ушла.

А мама поила чаем дяденьку с портфелем, который размяк от горячего чая и сетовал вслух, вот, дескать, что творится в районе… Недавно в соседнем селе мальчик пропал, и по свидетельствам очевидцев, его видели в последний раз разговаривающим с Одноглазым.

Страницы: 1234 »»

Читать бесплатно другие книги:

«Москва слезам не верит» – вот главное правило, которое нужно знать наизусть, если решила приехать в...
Жизнь Вячеслава Молотова неразрывно связана с историей СССР. Он работал с Лениным, был членом Военно...
Многие из нас знают кого-то, кто пережил рак. Но до настоящего времени мы не знали никого, кто бы см...
Эта новая биография Джейн Остин отличается от прочих особой погруженностью в эпоху, чрезвычайно бере...
На Арбате, где она писала картины, она подцепила Гарика, форбсовского богатея и довольно милого чело...
... И снова нырнув в океан грез и интересных незабываемых мыслей и собственных идей! Лиза Мари в кру...