Каштановый человечек Свейструп Сорен

30

Тулин в растерянности по-быстрому прокручивает на стоящем перед нею плоском экране электронное наследство Лауры Кьер. Эксперты криминалистического отдела создали три папки, соответственно для эсэмэсок, электронной корреспонденции и фейсбучных обновлений. На прошлой неделе она уже просматривала все материалы несколько раз, не имея четкого плана, что же ей следует искать. Но теперь, когда Хауге освобожден, необходимо определиться, в каком направлении вести расследование дальше. И поэтому, минуту назад войдя в огромный открытый офис, Найя попросила двух помогающих ей оперативников выдвинуть версию, альтернативную Хауге, чтобы использовать всю информацию в отчете, который вскоре предстоит передать Нюландеру.

– Возможно, тьютор мальчика, – выдвигает предположение один из них. – Он же общался с Лаурой Кьер, ведь у мальчика, вообще-то очень замкнутого, случались вспышки агрессии и буйства. По словам тьютора, он пару раз встречался с ней и предлагал как можно скорее перевести сына в специальную школу. Вполне вероятно, что их отношения приняли другой оборот.

– Какой другой? – интересуется Тулин.

– Не исключено, что мамуля раздвинула ножки перед тьютором, и можно представить себе, что как-то вечером он без предупреждения заявился к ней домой, пожелав покувыркаться с нею в постели, – и вот вам скандал.

Тулин отвергает этот аргумент, стараясь сконцентрироваться на мириадах букв и предложений, мелькающих перед нею на экране.

Айтишники оказались правы, утверждая, что переписка Лауры Кьер перед самой ее смертью не представляет особого интереса в том смысле, что в ней не содержалось никаких неопровержимых доказательств чьей-либо вины. Лишь набор банальностей, в первую очередь в переписке с Хансом Хенриком Хауге. И поэтому Тулин запросила скриншоты всех ее эсэмэсок, электронных писем и постов в «Фейсбуке» за весь период после смерти ее мужа, случившейся два года назад. Со своего компьютера в управлении она вошла в базу данных с помощью кода, который Генц сообщил ей по телефону. Пользуясь случаем, он к тому же спросил, как идет расследование после сенсационной находки отпечатков пальцев Кристине Хартунг на каштановом человечке. И хотя Генц был в полном праве задать ей такой вопрос, у Тулин он вызвал негодование, и потому она в двух словах дала ему понять, что этому феномену есть логическое объяснение и не стоит тратить на него время. Затем, правда, она об этом пожалела. Ведь Генц был одним из немногих экспертов, кто вообще интересовался ходом следствия, и решила подумать над его предложением выйти с ним на утреннюю пробежку.

Найя, само собой разумеется, не читала всю переписку подряд, но и выборка позволила создать полное впечатление о личности Лауры Кьер. Головную же боль доставлял ей тот факт, что ничего из прочитанного не представляло ценности для следствия, и потому уже через два дня она посетила зубоврачебную клинику, где работала Лаура Кьер, чтобы узнать о ней нечто большее, чем поведала ее электронная переписка. Однако опечаленные и напуганные коллеги в стерильном помещении клиники на одной из многолюдных «пешеходок» в центре города лишь подтвердили то, что ей было известно из «Фейсбука». По их словам, Лаура Кьер была типичным домашним человеком и более всего занималась воспитанием сына. Потеря мужа несколько лет назад подкосила ее – и не только сама по себе, но прежде всего из-за того, как она сказалась на Магнусе. Ранее общительный и жизнерадостный, семилетний мальчик в одночасье сделался молчаливым и замкнутым в себе. Она оказалась неспособной жить одна, и тогда ее коллега помоложе посоветовала ей обратиться к сайтам знакомств, чтобы найти новую любовь. Лаура попыталась познакомиться с несколькими мужчинами на сайтах, называемых в народе «Давай потрахаемся», таких как «Тиндер», «Хаппн» и «Кэндидейт», что Тулин стало известно из электронной переписки Лауры Кьер. Ей, однако, не удалось найти мужчину, заинтересованного в установлении долговременных отношений, и тогда она перешла на сайт «Моя вторая любовь», где после еще двух неудачных по пыток натолкнулась на Ханса Хенрика Хауге. В отличие от прежних кандидатов, тот оказался широкой души человеком и согласился жить вместе с ней и Магнусом. Коллеги рассказывали, что Лаура влюбилась в него и у нее снова наладилась счастливая семейная жизнь. Однако по мере того, как Магнус становился все более сложным в общении, тема его поведения стала превалировать в ее беседах с коллегами в паузах между удалениями зубного нерва и отбеливанием зубов, и Лауру Кьер все больше и больше занимала мысль о специалистах, могущих помочь ее мальчику, тем более что у него диагностировали одну из форм аутизма.

В общем, ничего негативного о Хауге, который время от времени встречал Лауру после работы, ее коллеги не рассказали. Судя по всему, он и вправду сильно помогал ей и весьма терпеливо общался с мальчиком, заботясь о его благополучии. И многие товарищи Лауры по работе утверждали, что она совсем сломалась бы, если б не повстречалась с ним. Правда, в последние две недели Кьер стала значительно меньше говорить о сыне. А в пятницу накануне убийства отпросилась с работы, сославшись на то, что ей надо побыть с ребенком, и к тому же отказалась ехать вместе с несколькими коллегами в Мальмё на курсы повышения квалификации в субботу и в воскресенье.

Тулин знала, что эсэмэски с мобильника Кьер подтверждают показания ее коллег. В течение рабочего дня Хауге прислал ей несколько сообщений, судя по которым он был весьма озабочен тем, что она перестала тесно общаться с коллегами и отказалась от поездки ради того, чтобы побольше побыть с сыном, однако Лаура либо вообще не отвечала, либо отвечала односложно. Тем не менее сказать, будто Хауге сильно сердился на нее по этой причине, было нельзя. Он неоднократно пытался в тот день привлечь ее внимание, проявляя недюжинное терпение и называя ее «любовью всей своей жизни», «лапулей», «малышкой» и тому подобными словами, из-за чего Тулин едва не стошнило.

И потому она ожидала и, наверное, надеялась, что Хауге откроется ей с другой стороны после освобождения из-под стражи, и получила разрешение судьи проконтролировать его электронный трафик. Но здесь ее постигло разочарование. Из доступных ей материалов следовало, что Хауге был всецело поглощен своей работой, да и в компьютерной фирме на Кальвебод Брюгге его ценили, хотя главный его жизненный интерес, помимо Лауры и Магнуса, представляли дом и сад, включая гараж, который он, по-видимому, возвел своими руками. Его страничка в «Фейсбуке», по большому счету, пустовала, если не брать во внимание фотографию, на которой он в комбинезоне стоит вместе с Лаурой и Магнусом у садовой тачки, и ничего подозрительного не содержала. Если, конечно, не считать, что он постоянно заходил на всякого рода порносайты. Тулин спрашивала Хауге, почему он не столь активен в социальных сетях, и тот на одном из первых допросов заявил, что и так много времени проводит за компьютером на работе и потому предпочитает на отдыхе заниматься другими вещами. Это впечатление о Хауге как о вполне себе мирном человеке подкреплялось и рассказами его коллег и весьма немногочисленных знакомых, и никто из них не отметил ничего не обычного в его поведении ни на компьютерной ярмарке, ни ранее.

Кроме того, Найя доверяла Генцу и экспертам-криминалистам, которые ни в машине Хауге, ни на его одежде или обуви не обнаружили никаких следов крови Лауры Кьер и вообще ничего подозрительного. И когда Генц вскоре сообщил Тулин, что ни тейп, коим был заклеен рот Лауры Кьер, ни пластиковые ленты, которыми преступник стянул ее кисти, не имели ничего общего с теми, что хранились на полках в гараже Хауге, надежды ее стали совсем угасать. Ни орудие пыток, ни пила, которая использовалась для ампутации кисти Лауры, также не были найдены; впрочем, то же касалось и самой отрезанной кисти.

Выйдя из системы, Тулин принимает решение: Нюландеру придется подождать с обещанным ею отчетом. Она встает, берет свое пальто и прекращает дискуссию двух оперативников:

– Оставьте тьютора, сосредоточьтесь на Хауге. Проверьте еще раз дорожные камеры наблюдения, проследите передвижение его машины на дороге от выставочного центра до Хусума с двадцати двух до семи утра.

– Машину Хауге? Так ведь мы уже проверяли.

– Значит, еще раз проверьте.

– Мы ведь его только что отпустили.

– Позвоните мне, если что-нибудь найдете. А я съезжу и еще раз переговорю с шефом Хауге.

Не слушая протестов коллег, Найя направляется к дверям, в которых внезапно возникает Хесс.

– У тебя есть минутка?

Глазами загнанной лошади он оглядывает оперативников. Тулин проходит мимо него и отрезает:

– Нет, нету.

31

– Прошу прощения, меня с утра не было. Я знаю, что Хауге на свободе, да это, наверное, и неважно. Нам нужно вернуться к этим отпечаткам.

– Отпечатки как раз таки и неважны.

Тулин быстрыми шагами идет по длинному коридору, слыша за спиной голос Хесса:

– Мальчик сказал, что фигурки не было там до убийства. Тебе необходимо выяснить, может ли кто-нибудь еще подтвердить это. Из тех, кто там живет. Может, кто-нибудь что-то видел…

Тулин приближается к ведущей в ротонду винтовой лестнице. Звонит ее мобильник, но она не включает прием, чтобы не терять времени, и спускается по крутой лестнице. Хесс следует за ней.

– Нет, не надо, мы ведь нашли этому объяснение. И в отделе считают, что нам следует заняться еще не раскрытыми делами и не распыляться на дела уже раскрытые.

– Вот об этом-то нам и надо поговорить. Да погоди ты минутку, черт побери!

Тулин уже спустилась в пустынную ротонду, но Хесс схватил ее за плечо, отчего ей пришлось остановиться. Сбросив его руку, она замечает в ней папку с кратким изложением дела Кристине Хартунг.

– Тогдашний анализ показал, что на орудии, которым Линус Беккер расчленил тело Кристине Хартунг, не осталось следов костной пыли. А следы ее крови остались. Вот и решили, раз уж это соответствует объяснению преступника, что этого достаточно, и признали расчленение свершившимся фактом.

– Какого дьявола ты вообще об этом заговорил? Откуда у тебя такие сведения?

– Я только что из криминалистической лаборатории. Мне там Генц помог провести эксперимент. Когда расчленяешь тело или тушу и распиливаешь или разрезаешь кости, независимо какие, в трещинках и зазубринках на полотне орудия остаются микроскопические частички костной пыли. Посмотри на увеличенное фото этого мачете, мы использовали его во время эксперимента. Строго говоря, как бы тщательно полотно ни чистить, эти пылинки удалить невозможно. Но судебно-генетический анализ того мачете из дела Кристине Хартунг показал лишь наличие следов крови. И полное отсутствие костной пыли.

Хесс протянул несколько листков, где крупным планом были показаны, по-видимому, те самые частички на металлической поверхности мачете, изображение которого тоже было увеличено. Но внимание Тулин сперва привлекли части туши на одном из других фото.

– А что это там на заднем плане? Поросенок?

– Это эксперимент. Это не доказательство, но важно то, что…

– Если это имеет значение, на сей факт тогда наверняка указали бы. Ты так не думаешь?

– Тогда это не было важно, но, не исключено, это имеет значение теперь, когда найден отпечаток.

Входная дверь распахивается, и вместе с холодным вихрем в ротонду вваливаются два хохочущих субъекта. Один из них – Тим Янсен, высоченного роста следак, которого, как правило, сопровождает его напарник Мартин Рикс. Янсен пользуется репутацией крутого сыщика, но Тулин знала его прежде всего как мужского шовиниста. Она прекрасно помнила, как зимой на тренировке по боевым искусствам он прижался к ней и стал тереться о ее лобок, а отпустил, только когда она врезала ему локтем в солнечное сплетение. Кстати, именно Янсену вместе со своим напарником удалось получить признательные показания преступника по делу Кристине Хартунг. У Найи вообще сложилось впечатление, что эти двое имеют в отделе статус неприкасаемых.

– Привет, Хесс. Ты отпуск дома проводишь?

Янсен сопровождает приветствие невинной улыбкой, но Хесс ему не отвечает. Он собирается продолжить разговор, когда коллеги покинут ротонду, а Тулин хочется сказать, что его осторожность выглядит смешно.

– Может, это ничего и не значит. Ведь кровь ее там была, и лично мне все равно, но тебе обязательно надо поговорить с твоим шефом и решить, как действовать дальше, – говорит он, выдержав ее взгляд.

Найе не хочется сообщать ему об этом, но после визита к Магнусу в глострупской больнице она сама зашла в базу данных и перечитала дело Хартунг. Просто чтобы увериться, что в нем и вправду не было ничего, на что ей следовало бы обратить внимание, в чем она лишний раз и убедилась. Впрочем, воспоминания о том, какую боль доставил родителям Кристине их с Хессом недавний визит к ним домой, остались при ней.

– Ты говоришь мне об этом, потому что набил руку в раскрытии убийств у себя там в Гааге?

– Нет, я говорю это потому, что…

– Тогда не вмешивайся. Не возникай и не веди себя как слон в посудной лавке с людьми, у которых горе, потому что кое-кто делает свою работу, а ты свою не выполняешь.

Хесс смотрит на нее. И по его глазам она понимает, что он ошарашен. Да, он был слишком далек в своих мыслях и не мог сообразить, что приносит больше вреда, чем пользы, – и это смягчает ее. Но, в сущности, ничего не меняет. Найя направляется к дверям, но в этот момент в ротонде эхом отдается голос спускающегося по лестнице с мобильным телефоном в руке оперативника:

– Тулин, ты нужна айтишникам.

– Скажи, что я скоро перезвоню.

– Это срочно. Они только что засекли эсэмэску, пришедшую на номер Лауры Кьер.

Тулин замечает, что Хесс просыпается и поворачивается к оперативнику, который передает ей телефон.

Она слышит в трубке голос молодого эксперта, имя которого не может уловить. Тот скороговоркой описывает ситуацию:

– Речь о мобильнике жертвы. Мы деактивируем его в телефонной компании, когда заканчиваем проверку, но это занимает несколько дней, и поэтому он все еще действует и пока может…

– Скажи только, что в сообщении.

Тулин смотрит во двор с колоннадой и разлетающуюся вокруг медного цвета листву – и чувствует затылком взгляд Хесса, пока айтишник зачитывает ей текст сообщения. Через незакрытые двери дует холодный ветер, и она слышит, как сама же спрашивает эксперта, удалось ли им засечь отправителя.

32

Встреча с Гертом Букке, лидером партии, поддерживающей в парламенте правительство, закончилась всего лишь четверть часа назад, но только сейчас Роза Хартунг призналась себе, что та прошла по наихудшему для нее сценарию.

Последние дни в Кристиансборге кипела работа: велась оживленная переписка между Минсоцзащиты и штаб-квартирой фракции Букке по поводу корректировки различных статей в связи с подготовкой бюджета министерства на следующий год. Сама Роза вместе с Фогелем трудилась круглосуточно, и все для того, чтобы найти компромиссные решения по социальной политике, которые удовлетворили бы как фракцию Букке, так и правительство, что, впрочем, было Розе на руку. За эти шесть дней она постаралась забыть о визите двух полицейских и всю свою энергию направила на то, чтобы добиться соглашения в таком виде, в каком его хотел бы видеть премьер-министр. А ей кровь из носу необходимо оправдать его доверие – ведь в свое время Роза сама гарантировала, что в состоянии выполнять свои обязанности в министерстве. Что, возможно, не полностью соответствовало действительности, но являлось важнейшим фактором, позволившим бы ей вернуться к полноценной жизни. К счастью, за прошедшую неделю никаких угроз и мешающих работе посланий в ее адрес не поступало, и она думала, что жизнь вошла в привычную колею, – по крайней мере, до начала встречи с Букке в переговорной, что находится рядом с залом заседаний Фолькетинга. Пока Фогель увлеченно докладывал о поправках к законопроекту, предлагаемых министерством, Роза наблюдала за Гертом, который вежливо кивал в его сторону, хотя на самом деле с гораздо большим интересом рисовал какие-то завитушки в своем клетчатом блокноте. И первые же произнесенные Букке слова поразили ее:

– Я выслушал ваши предложения, но мне необходимо обсудить их во фракции.

– Так вы же уже обсуждали их, и не раз.

– А теперь придется обсудить еще раз. Значит, договорились?

– Но ведь, Букке, фракция сделает, как ты скажешь. Мне надо знать, сможем ли мы заключить соглашения до…

– Роза, процедура мне известна. Но как уже было сказано…

Он поднялся с места. Хартунг понимала, что в вольном переводе его слова означают, что он просто хочет потянуть время, – но не могла взять в толк, с какой целью. Позиции Букке что в партии, что в ее электорате не столь уж и прочны, и в случае достижения соглашения с нею они только укрепились бы.

– Букке, мы пойдем тебе навстречу, но и не позволим больше давить на нас. Мы уже скоро неделю как ведем переговоры и пошли тебе на уступки, но мы не можем…

– А по-моему, это премьер давит на нас, и мне это не нравится, поэтому я возьму на раздумья столько времени, сколько мне понадобится.

– О каком давлении речь?

Герд Букке снова сел на свое место и наклонился в ее сторону.

– Роза, ты мне симпатична. И я сочувствую тебе в твоем горе. Но если по-честному, мне думается, тебя выпустили на сцену, чтобы легче было проглотить горькую пилюлю, а я в такие игры не играю.

– Не понимаю, что ты имеешь в виду.

– За год, что ты отсутствовала, правительство столько раз то в одну кучу дерьма наступало, то в другую… По опросам общественного мнения, популярность его упала, премьер в отчаянии и не знает, что предпринять. Вот он и пытается сделать из бюджета мешок с подарками и вполне осознанно выдвигает самого уважаемого министра, то есть тебя, на роль Деда Мороза, чтобы правительство смогло вернуть доверие избирателей накануне выборов. И тогда он снова возглавит его.

– Букке, не меня «выдвинули», чтобы вернуть доверие избирателей, а я сама попросила об этом.

– Замечательно, на этом и закончим.

– А если ты считаешь, что наши предложения – это мешок с рождественскими подарками, то этот вопрос нам следует обсудить. Мы в середине каденции[12], и нам сотрудничать еще два года, так что я заинтересована исключительно в том, чтобы найти решение, которое удовлетворит обе стороны. Но, похоже, ты просто тянешь время.

– Я не тяну время. Говорю лишь, что есть некие вызовы. У меня свои, да и тебе наверняка есть с чем бороться, так что вполне понятно, что задача у нас не из самых легких.

Букке выдал улыбку дипломата. Роза не отводила от него взгляда. Фогель, уже пытавшийся смягчить тон беседы, предпринял новую попытку:

– Букке, а что, если мы сократим немного больше…

Но Роза, видимо, приняла решение.

– Нет, закончим на этом. И дадим Букке время обсудить положение во фракции.

И прежде чем Фредерик Фогель успел сказать что-то еще, Хартунг поднялась с места и направилась к двери.

Парадная галерея Кристиансборга заполнена посетителями, многочисленные гиды указывают на потолок и висящие на стенах портреты руководителей государства за всю историю страны. Прибыв во дворец утром, Роза отметила большое количество туристических автобусов на площади и длинную очередь у рамок металлоискателей. Да, она выступает за открытость оплота народовластия, но все же недовольно морщится, протискиваясь сквозь толпу по дороге в свое министерство. На полпути ее догоняет Фогель.

– Я только хочу напомнить, что мы зависим от Букке. Его фракция поддерживает правительство, и без этого оно не имело бы большинства в парламенте. Нельзя реагировать как ты. Даже когда он перешел на личности.

– Одно с другим ни черта общего не имеет. Мы потратили неделю и ничего не добились. Он просто хочет показать всем, что мне не справиться со своей задачей, переговоры сорвутся, и нам придется назначить досрочные выборы.

Розе ясно, что Букке не горит желанием и дальше сотрудничать с правительством. Возможно, оппозиция сделала ему более соблазнительное предложение. Если их вынудят уйти в отставку и назначить внеочередные выборы, центристская партия Букке будет вольна войти в новый альянс с другими партиями. А этой своей фразой «да и тебе наверняка есть с чем бороться» он, по-видимому, намекнул, что ему хотелось бы возложить ответственность за провал переговоров на нее.

По пути Фогель продолжает разговор:

– Думаешь, он получил предложение от оппозиции? В таком случае, прекращая переговоры, ты даешь ему все основания обдумать его, и я не уверен, что премьеру это понравится.

– Я ничего не прекращала. Но если Букке попытается давить на нас, мы ответим ему тем же.

– Каким образом?

Роза уже поняла, в чем ее главная ошибка. Возвратившись в министерство, она избегала прессы и просила сотрудников вежливо, но решительно отвергать все обращения по поводу интервью с нею. С одной стороны, потому, что было понятно, о чем на самом деле станут спрашивать журналисты. А с другой – потому, что хотела полностью сосредоточиться на переговорах. Хотя, наверное, все же больше по первой причине. Фогель пытался переубедить ее, но она твердо стояла на своем, однако теперь, посмотрев на ситуацию со стороны, поняла, что ее отсутствие в СМИ вполне могут трактовать как проявление слабости, если переговоры закончатся провалом.

– Договорись насчет интервью. Я приму столько журналистов, на сколько хватит сегодня времени. Надо обнародовать наши предложения по социальной политике, и пусть об этом услышит как можно больше народу – таким образом мы и надавим на Букке.

– Согласен. Но ведь интервьюеры наверняка политикой не ограничатся.

Ответить Роза не успевает. Проходящая мимо молодая женщина сильно толкает ее в плечо, и чтобы не упасть, ей приходится прислониться к стене.

– Эй, ты что творишь-то?

Фогель поддерживает Розу за руку и бросает гневный взгляд на девицу, которая хотя и оглянулась, но не дала себе труда остановиться. На ней дутый жилет и красная куртка с надвинутым на лоб капюшоном. Роза замечает только, что у нее темные глаза, и та сразу же исчезает в толпе, видимо стремясь догнать свою группу экскурсантов.

– Дубина!.. С тобой всё о’кей?

Роза кивает и идет дальше. Фогель достает свой мобильник.

– Я сейчас же договорюсь.

Он набирает номер первого журналиста, пока они спускаются по лестнице. Роза на мгновение оборачивается, но не находит ту женщину среди посетителей. Есть в ее облике нечто знакомое, но вспомнить, где или когда она видела ее ранее, Хартунг не может.

Голос Фогеля возвращает ее к действительности, и Роза забывает эту мысль.

– Ты будешь готова к первому интервью через четверть часа?

33

Осенний ветер тревожно гудит и завывает в развевающихся лентах пластиковой фасадной пленки, скрывающей строительные леса на площади Ярмера, где образовалась приличная пробка. Белый служебный автомобиль с сиреной и проблесковым маячком на крыше совершает рискованный маневр. Выезжает на тротуар, проскакивает мимо ремонтируемого здания, но потом оказывается зажатым позади муниципального грузовика с кучей мокрых листьев в кузове.

– А нельзя ли поточнее? Откуда поступает сигнал?

Тулин сидит за рулем, с нетерпением ожидая ответа эксперта по радиотелефону, и пытается объехать коммунальный грузовик.

– Сигнал с мобильника поступает с участка между Тагенсвай и Озерами; владелец движется сейчас в сторону Готерсгаде, по-видимому, на машине.

– Есть ли данные на владельца?

– Нет, никаких. Сообщение послано с мобильника с незарегистрированной сим-картой, но мы переслали его вам, так что можете сами прочесть.

Тулин изо всех сил жмет на кнопку сирены, находит зазор в пробке и бьет по газам. Хесс же, сидящий рядом с ней, в это время читает эсэмэску на дисплее своего телефона.

Каштановый человечек, входи, входи. Каштановый человечек, входи, входи. Есть у тебя каштаны сегодня для меня? Спасибо, спасибо, спасибо…

– Это из детской песенки: «Яблоневый человечек, входи, входи». Но «яблоневый человечек» заменяется «сливовым», «каштановым», ну или что там еще детишки захотят… Прочь с дороги, черт бы вас всех побрал!

Тулин снова нажимает кнопку сирены и обгоняет автомобиль инкассаторов. Хесс поворачивается к ней:

– Кто знает, что мы нашли каштанового человечка на месте преступления? Где-нибудь об этом говорилось, в отчетах или в заключениях экспертов?

– Нет, Нюландер придержал эту информацию, так что об этом нигде не упоминалось.

Тулин прекрасно понимает, почему Хесс задал этот вопрос. Если б информация о каштановом человечке с отпечатками пальцев Кристине Хартунг просочилась в прессу, все городские сумасшедшие завалили бы их всевозможными сообщениями. Но в данном случае, по-видимому, речь не о психе. Тем более что эсэмэска послана напрямую на мобильник Лауры Кьер, и эта мысль заставляет Найю снова позвонить по радиотелефону.

– Как ситуация? Куда нам ехать?

– Сигнал поступает с улицы Кристиана Девятого; может, он зашел в какое-то помещение – сигнал слабый…

На светофоре горит красный свет, но Тулин выезжает на тротуар и, не глядя по сторонам, на полном ходу пересекает перекресток.

34

Тулин и Хесс вылезают из машины и бегут по пандусу мимо выстроившихся в очередь у шлагбаума автомобилей. Судя по последнему сообщению, транспортное средство, из которого поступал пропавший сигнал мобильника, должно находиться где-то здесь, но как его найти, ведь парковка заполнена почти до отказа… Приближается вечер понедельника, и люди торопятся с парковки в магазин и в обратном направлении. Целые семьи с огромными пакетами для покупок и тыквами, на которых вскоре будут вырезаны зловещие гримасы для Хэллоуина. Тихая фоновая музыка в усилителях прерывается лишь медовым голосом диктора, анонсирующего привлекательные для покупателей осенние предложения торгового центра.

Тулин сразу подбегает к стеклянной будке в конце подземного этажа, где находится охранник паркинга. Молодой человек сидит боком к ней и силится поставить на полку какие-то папки.

– Я из полиции. Мне надо знать…

Тут она замечает, что малый в наушниках; он реагирует, только когда она сильно стучит по стеклу и показывает ему свой жетон.

– Мне надо знать, какие машины подъехали за последние пять минут.

– Откуда же я узнаю?

– Да они же у тебя на записи с камер зафиксированы. Давай смотри.

Тулин указывает на стену, увешанную небольшими экранчиками за спиной парня, до которого наконец-то доходит, что время не терпит.

– Прокрути назад! Пошевеливайся!

С тех пор как пропал сигнал мобильника, когда владелец вошел в здание, телефон не подавал признаков жизни, но если Тулин удастся посмотреть, какие машины въезжали на подземную парковку в течение последних пяти минут, она будет знать их регистрационные номера и таким образом идентифицировать тех лиц, о которых идет речь. Однако охранник никак не может найти пульт дистанционного управления.

– Я помню по крайней мере «Мерседес» и машину курьерской почты, ну и еще несколько легковушек…

– Давай, давай, поторапливайся!

– Тулин, сигнал движется в сторону Кёбмаэргаде.

Найя оборачивается в сторону Хесса, который, прижав аппарат к уху, слушает сообщение службы слежения и теперь начинает лавировать среди припаркованных машин, пробираясь к ведущей на первый этаж лестнице. Она снова обращает взор на охранника, который наконец-то нашел пульт дистанционного управления.

– Ладно, уже все равно. Покажи мне камеры в магазине. Те, что на первом этаже и снимают выход в сторону Кёбмаэргаде.

Охранник указывает на три верхних экрана, и Тулин вглядывается в черно-белые изображения. Масса покупателей, точно муравьи, вроде бы бесцельно движутся мимо друг друга на первом этаже торгового центра. Сперва она ничего не может разобрать, но вдруг обращает внимание на фигуру, в отличие остальных целенаправленно двигающуюся в конкретном направлении, а именно к выходу на Кёбмаэргаде. Камеры видеонаблюдения снимают со спины темноволосого мужчину в костюме, но тот пропадает за колонной, и Найя срывается с места.

35

Эрик Сайер-Лассен идет в трех шагах позади женщины, чувствуя запах ее духов. Ей слегка за тридцать, на ней черная юбка и черные же чулки, туфли-«лабутены» на высоченных каблуках, звук которых, когда она проходит зону «Викториа’с Сикрет», почти невыносим для него. Женщина хорошо ухожена, и фигура с высокой грудью и узкой талией ему по нраву; он предполагает, что она работает в каком-нибудь месте с зеркалами, благовониями, полами с подогревом и прочей дребеденью просто для того, чтобы убить время до того, как станет предметом мебели в доме богатенького муженька. Он представляет себе, как поступит с ней – втолкнет в помещение через дверь, задерет юбку и впорет ей сзади, схватив ее предварительно за длинные обесцвеченные волосы и отклонив голову назад так, что она закричит от боли. Он мог бы наверняка добиться желаемого, пригласив ее в какой-нибудь модный ресторан или фешенебельный ночной клуб, где она хихикала бы от удовольствия и писала кипятком всякий раз, когда он прикладывал свою платиновую карточку к платежному терминалу. Но это вовсе не то, чего он желает, вовсе не то, чего заслуживает…

Рингтон мобильника возвращает его к реальности из мира фантазий. Он достает телефон из висящей у него на плече сумки.

– Что?

Он отвечает холодным тоном и понимает, что жена это чувствует, но, черт возьми, не ее ли вина в том, что он стал тем, каков есть? Он останавливается и оглядывается в поисках женщины в «лабутенах», но та уже растворилась в толпе.

– Извини, я, наверное, помешала?

– Чего ты хочешь? Я не могу сейчас говорить. Я же сказал.

– Я просто хотела спросить: ничего, если мы с девочками поедем к маме и переночуем у нее?

Он настораживается.

– С чего это вдруг?

Мгновение она молчит.

– Просто они давно ее не видели. Тем более тебя все равно нет дома.

– Ты не хочешь, чтобы я был дома, Анне?

– Конечно, хочу. Только ты сказал, что сегодня задержишься на работе, вот я…

– Что «вот», Анне?

– Прости… ну ладно, тогда мы останемся дома… Если тебе кажется, что это плохая идея…

Что-то в ней раздражает его. Что-то в ее голосе – чему он не верит, на что не может положиться. Он не хотел, чтобы жизнь сложилась вот так, хотя хотел много чего, и больше всего – перемотать все, что было, назад и начать все заново, с чистого листа. Но тут он слышит звук каблучков по мраморному полу, оборачивается и видит, как женщина в «лабутенах» выходит из бутика с маленьким красивым пакетиком в руке и направляется к лифту возле выхода на Кёбмаэргаде.

– Отлично. Езжайте.

Эрик Сайер-Лассен заканчивает разговор и успевает заскочить в лифт, двери которого уже готовы закрыться.

– Я могу присоединиться?

Женщина слегка удивлена его появлением, что отражается на ее кукольном личике. Она окидывает быстрым взглядом его лицо, темные волосы, дорогой костюм и туфли и расплывается в широкой улыбке.

– Да, конечно.

Эрик Сайер-Лассен входит в лифт. Он успевает ответить на ее улыбку, нажать на кнопку и повернуться лицом к женщине, как вдруг какой-то взбудораженный мужик, помешав протянутой рукой дверям закрыться, толкает его в направлении зеркальной стенки, так что он носом утыкается в прохладное стекло. Женщина визжит от ужаса. Мужик наваливается всем своим весом на него со спины и обыскивает его. Эрик замечает цвет глаз мужчины и решает, что на него напал безумец.

36

Стиину ясно, что клиент в чертежах ни бум-бум. С подобным он неоднократно сталкивался и раньше, но на сей раз гость раздражает его безмерно, потому что считает невежество добродетелью и именно поэтому позволяет себе выступать «оригинально», «по-иному» и «безапелляционно».

Они сидят в большой переговорной, его партнер Бьярке и он сам, ожидая, когда клиент оторвет взгляд от очередного чертежа и всемилостивейше соблаговолит высказать свое мнение. Стиин косится на часы. Встреча затягивается, и еще пять минут назад он должен был сидеть за рулем и ехать в школу. Парню двадцать три, он мультимиллионер, нажил свои деньжищи на высоких технологиях, а одет словно пятнадцатилетний подросток, в драные джинсы и белые сникеры. Стиин инстинктивно чувствует, что чувак может без ошибок написать слово «конструктивизм» лишь с помощью редактора на своем наимоднейшем «Айфоне», который в начале разговора положил на стол и все время теребит.

– Ребята, здесь слишком мало details[13].

– Так ведь в прошлый раз вы сказали, что деталей слишком много.

Бьярке так и тянет сгладить ситуацию, и он поспешно говорит:

– Мы можем добавить – никаких проблем.

– Во всяком случае, надо забабахать побольше pang[14], побольше kapow[15].

Стиин будто только и ждал этих слов и тут же вытаскивает целую стопку старых чертежей.

– Вот последние чертежи. Здесь вам и pang, и kapow, но вы сказали, что их слишком много.

– Да, так и было. Или, может, я просто сказал… слишком мало.

Стиин смотрит на чувака, и тот отвечает ему широченной улыбкой:

– А может, ошибка в том, что все это как-то inbetween[16]. Вот вы мне чертежи показываете – вы в своем дерьме доки, но все это слишком однообразно и монотонно, а нужно, чтобы было no strings attatched[17]. Вы въезжаете?

– Нет, не въезжаю. Но мы можем разместить красных пластиковых зверюшек вдоль въезда или, скажем, перестроить приемную и оформить ее как пиратский корабль.

Бьярке смеется чересчур громким смехом, показывая, что разоружился, однако юный хозяин жизни шутку не принимает:

– Возможно, это замечательная идея. Хотя я, конечно, могу обратиться к вашим конкурентам, если вы сами не take[18] за это до истечения deadline[19] сегодня вечером.

Вскоре Стиин уже едет в школу, но по пути звонит в адвокатскую контору и говорит, что до сих пор еще не получил заключения о признании Кристине умершей. Сконфуженная секретарша просит прощения, и Стиин слишком поспешно заканчивает разговор, хотя она и успевает сказать, что поняла проблему и обещает исправить ошибку и переслать документы.

По дороге, задолго до того, как подъехать к школе, Стиин опорожняет три шкалика горькой настойки, однако на сей раз он запасся жевательной резинкой и проехал несколько километров с опущенным стеклом. Под деревьями, где Густав обычно его ожидает, мальчика не видно, и мобильный его не отвечает. Стиин никак не может определиться, то ли слишком рано приехал, то ли опоздал. Школьный двор пуст. Стиин смотрит на часы. Вообще-то он редко заходит в школу, а фактически даже не может вспомнить, когда такое случилось в последний раз, и кажется, будто они с Густавом молча согласились, что ему лучше всего оставаться на улице. Но сейчас Густава на улице нет. А Стиину через полчаса надо быть на работе и заняться переделкой чертежей для юного хозяина жизни. Он открывает дверцу и выходит из машины.

37

Дверь в классную комнату Густава распахнута, но внутри никого нет. Стиин быстро шагает дальше, благодаря судьбу, что сейчас идут уроки, – ведь если б была перемена, ему не удалось бы избежать испытующих взглядов. Проходя мимо шумных подготовительных классов, он старается не замечать украшений в виде голых по осени веток и каштановых зверюшек. Недавний визит полицейских помнится ему как кошмарный сон. Отпечатки пальцев. Чувства, проснувшиеся в нем, когда до него дошел смысл сказанного визитерами. Возродившаяся надежда, смешанная с ощущением полной растерянности. Сколько уже раз они с Розой это проходили, сколько раз им приходилось возвращаться назад, к самому началу этой истории – просто теперь такого поворота они никак не ожидали. Потом говорили между собой, что раз уж так случилось, им – в первую очередь ради Густава – надо постараться быть сильными и уметь достойно принимать в том числе и мучительные потрясения, которые всегда будут подстерегать их при упоминании дочери. Независимо от того, при каких обстоятельствах это произойдет. И еще они решили, что, несмотря ни на что, им надо двигаться вперед, и хотя Стиин словно чувствует на спине взгляды каштановых зверюшек, поворачивая за угол в направлении общего зала, он дает себе твердое слово не обращать на это внимание.

Внезапно Стиин останавливается. Он не сразу понимает, что в общем зале проводят урок одноклассники Кристине, ведь давно уже их не видел. Но лица ему знакомы.

Они мирно сидят за стоящими на коричневом ковре белыми столами и работают в группах. И стоит только одному из учеников поднять на Стиина глаза, как тут же и взгляды всех остальных устремляются на него. Но никто не произносит ни слова. Замешкавшись на мгновение, он собирается пройти дальше.

– Привет!

Стиин поворачивается в сторону девочки, сидящей в одиночестве за ближним к нему столом, с тремя небольшими стопками учебников, и узнает Матильде. Она повзрослела. Стала серьезней. Одета в черное. По-доброму улыбается ему и спрашивает:

– Ты Густава ищешь?

– Да.

Он встречал ее тысячи раз – ведь она бывала у них в доме столь часто, что беседовать с нею было почти так же естественно, как с дочерью, – но теперь с трудом подыскивает слова.

– Его класс недавно прошел мимо, но они наверняка скоро вернутся.

– Спасибо. Ты не знаешь, куда они пошли?