Одесский листок сообщает Свечин Николай

– Андрей Яковлевич, расскажите про криминальную обстановку в Одессе, – попросил Лыков.

– Да вы у нас частый гость, сами все знаете.

– В четвертый раз всего.

– В четвертый? – удивился главный сыщик. – Разве?

– Впервые мы с вами познакомились в тысяча девятьсот четвертом году, я тогда забрал в Петербург Сергея Маноловича. Вы еще были приставом, прикомандированным к сыскному отделению. Второй раз приехал, когда Азвестопуло под именем Сереги Сапера предупреждал покушение на градоначальника Григорьева. Третий – прошлой осенью, когда мы с вами неудачно ловили бежавшего в Одессу Балуцу.

– Ну коли так… Скажу прямо, Алексей Николаич, в сравнении с тем, что было в лихолетье, у нас теперь ничего. Жить можно. Преступники, конечно, никуда не делись. Работают хлопцы, без дела не сидят. Но мы ввели их в оглобли. Убийств стало не в пример меньше. Квартирных налетов почти нету. Кражи – да, их по три штуки каждую ночь. Тащат у тюньтей [11] что плохо лежит. Ну разденут иной раз, ножиком ткнут не до смерти. Да вот хоть сводки происшествий поглядите, в них все видно.

Начальник сыскного отделения выгреб из стола пачку листов, взял верхний и стал зачитывать вслух:

– Вчерашнее второе апреля хотя бы взять. В час ночи на Сенной площади трое ограбили проходившего мимо мещанина, отобрали пять рублей и пиджак. Зачем он, спрашивается, в такое позднее время шлялся в нехорошем месте? Далее. На Мельничной улице в доме двадцать два крестьянин Степан Вертлан ударил топором по голове крестьянина Ивана Колдырина. Подрались дураки по пьяному делу. Тяжелое ранение… Вот странное происшествие! Крестьянин Абраменко украл из галантерейного магазина Гальперина в Пассаже на Преображенской улице три пары дамских кальсон. Вы не знаете, для чего мужику бабские кальсоны?

– А что-то посерьезней?

– Хм. Ну вот вам другое. – Губернский секретарь взял следующий листок. – Тридцатого марта на той же Мельничной улице обнаружен труп неизвестного с тремя колотыми ранами в груди. Труп отправлен в анатомический покой Новой городской больницы. Преступление, как вы говорите, серьезное, со смертельным исходом. До сих пор не раскрыто. Похоже, скоки не поделили что-то между собой. Уж очень вид у покойника страхолюдный. И в ту же ночь в саду Юлиуса нашли полузадушенного бессознательного человека. Отправлен в больницу в тяжелом состоянии. С этим случаем более-менее ясно: напился шмендрик в кабаке и дал себя ограбить. Ладно хоть не до конца удавили, пожалели.

– То есть в один день произошли убийство и ограбление, – констатировал Лыков. – А вы говорите, спокойно в Одессе.

– Это просто тридцатое марта такое выпало, – стал оправдываться Черкасов и опять зашелестел бумажками. – Вот получше денек. У Магазинера, известного скупщика краденого, при обыске нашли золотые и серебряные вещи. Мы их отобрали по подозрению в неблаговидном приобретении, будем предъявлять потерпевшим. Далее. Содержатель будки съестных припасов в Карантинной гавани Карп Соловьев заявил о краже у него самовара и весов; убытку на двадцать пять рублей. А в извозном заведении наследников Свиридова стащили кучерский армяк и экипажные часы, всего на сумму сорок рублей. Неужто экипажные часы так дорого стоят? Ох, врут наследники…

Коллежский советник отобрал у главного сыщика рапортички и стал их просматривать, комментируя:

– В доме номер восемь по Среднефонтанской дороге крестьянин Иван Зайонц ранил ножом крестьянина Василия Седых, домохозяина… На проходившего по Колонтаевской улице крестьянина Гурия Швец-Шевчука набросился неизвестный и нанес ему колотую рану в грудь… Угол Ришельевской и Большой Арнаутской, в одиннадцать часов ночи двое напали на мещанина Мойше Шнайдера, ударили финкой в спину и убежали… А поножовщины-то много, Андрей Яковлевич!

– Встречается, врать не буду. Но по сравнению с тем, что было раньше, – небо и земля. Ведь тогда в слободках Одессы скопилось до трех тысяч бандитов! Представляете? Чуть не дивизия. Лучшая часть города оказалась словно в осаде. Молдаванка, Бугаевка, Пересыпь, Косарка, Сахалинчик, Фонтаны, Дальник, Гниляково, Татарка, Романовка, Усатово, оба Куяльника, Кривые хутора… И время было не в пример злее. Эсеры с анархистами били нас почем зря. Полиция кровью исходила. И служебного рвения, чего уж греха таить, у нас у всех поубавилось. Тут и вылезли эти скоки, почуяли слабину и поперли толпой. Едва мы тогда устояли…

Трое сыщиков помолчали, каждому было что вспомнить. Наконец Лыков подытожил:

– Что ж, все ясно. Слухи об Одессе как бандитской столице весьма преувеличены. Сегодня по числу тяжких преступлений вы сильно уступаете Киеву с Ростовом-на-Дону и чуть-чуть – Риге. Почетное четвертое место. Основные злодейства – это кражи, верно?

– Кражи, мошенничества и контрабанда. Город на треть еврейский, и притом крупнейший морской порт. Имеется, так сказать, специфика. Вот, обратимся опять к бумажкам.

Черкасов забрал у питерца рапорты и стал читать:

– Арестованы квартирные воры Хаим Гортенберг, Нухим Дрейзиц, Фишель Фрейдинберг… Карманные – Израиль Фактор, Сруль Фельдман, Лейба Церикмеер, Давид Мордков. Магазинные – Любский и Лобрис, имена не указаны, а сам я не помню, потому как они приезжие… Скупщики краденого – Ханна Штейман, Мовша Баянер, Лазарь Пинхасик… Сплошь одни евреи!

– Говорят, среди них есть даже скоки? – недоверчиво спросил питерец.

– У нас в Одессе все есть, – самодовольно ответил начальник отделения. – Даже такая невидаль, как бандиты из иудеев. Они появились в пятом году как отряды самообороны. Тогда иерусалимские дворяне [12], опасаясь погромов, начали формировать боевые дружины. И набрали босявок с Пересыпи и Молдаванки. Там ребята – во! По пять пальцев на каждом кулаке. Дали им оружие и денег чуток, а те вошли во вкус. От погромов не шибко помогли, разве что перестреливались с союзниками [13] с ничтожными потерями с обеих сторон. А потом увлеклись эксами и тут уже развернулись во всю ширь. Сделались профессиональными скоками. Теперь имеем Яшку Солдата – Янкеля Горловицкого, Восляшку – Рувина Уриха, Гундосого – Герша Суконика и ряд подобных им персонажей. Есть даже отряд убийц на заказ. Правда, убивают и грабят они только своих. Не дай бог православного обчистить – такое начнется!

– Что начнется? – удивился питерец. – Мы, православные, тем и славимся, что, покуда нас самих не заденут, помалкиваем. Никакой взаимовыручки.

Черкасов вздохнул:

– Говорю же: Одесса – это город, в котором евреи играют большую роль. Так повелось издавна. Нас сделало порто-франко. Его ввели в тысяча восемьсот семнадцатом году, чтобы помочь отойти от последствий холерных эпидемий и войны с турками. А отменили лишь в пятьдесят девятом. За эти золотые годы Одесса и поднялась. Шутка ли – единственная в России гавань беспошлинной торговли! Мы стали главным складочным местом что для ввоза, что для вывоза. Некоторые семейства за эти годы разбогатели сказочно. Кто на торговле, а иные и на контрабанде. Среди тех и других много было иудеев, такой уж это оборотистый народ. В нашем белокаменном городе иудейское племя исторически имело влияние. Французские фокусы [14] круглый год. Никого это особо не раздражало, кроме греков, главных их конкурентов в торговле. И погромы еврейские, которые были издавна, все учиняли греки. И вдруг в октябре пятого года, сразу после манифеста, случилась у нас в городе большая беда. Четыреста человек, говорят, убили, а то и больше… Особенно почему-то отличились в зверствах рабочие завода РОПиТ [15], который в порту. И теперь все евреи знают: тронешь православного – опять придут ропитовцы и задавят. Сначала ограбят, а потом задавят. После того злосчастного погрома, совсем не похожего на греческие, стало у нас как-то по-другому. Хуже стало. Нет уже прежней добродушной Одессы…

– Про евреев понятно. А русские воры отсутствуют, что ли?

– Почему отсутствуют? – обиделся за своих главный сыщик. – Да сколько угодно. Вот давеча подстрелили на деле Порфирия Стригунова. Пытался обчистить квартиру начальника местной бригады генерал-лейтенанта Путятина. Городовой, молодчина, его заметил. Сначала пальнул в воздух, а когда вор кинулся бежать, выстрелил в цель. Попал в спину и арестовал раненого. Так Порфирий убег из больницы! Ищем, покуда не нашли… Вот какие ловкачи встречаются меж нашего брата. А Егор Васич? А Глеб Головин с Георгием Ивановым? А Дрогачев по прозвищу Акула? Не положу охулки, ребята первый сорт. Малороссы тоже отличаются, и греков немало. Одесса, скажу я вам, Алексей Николаевич, в этом отношении городок уникальный. Всякой твари по паре. Даже англичане имеются. А еще сербы, болгары, арнауты, поляки, бессарабцы, немцев невпроворот.

Начальник сыскного отделения оживился, на лице его появилось горделивое выражение:

– Вы знаете, Алексей Николаич, какое место среди городов империи Одесса занимает по численности населения? Четвертое! Сразу после Петербурга, Москвы и Варшавы. А по фабрично-заводскому производству? Тоже четвертое, лишь немного уступаем той же Варшаве. И скоро, может быть, ее и обгоним. А по оборотам внешней торговли нам вообще нет равных. По ввозу мы третьи после Москвы и Петербурга, а по вывозу даже превосходим столицу! Четверть всего российского вывоза проходит через наш порт. О как! И при этом Одесса формально уездный город. Пусть и с градоначальством… Найдите другой такой в государстве. Не найдете!

Лыкову нравился патриотизм одессита, но он не удержался и поддел его:

– По преступности вы тоже четвертые, не уступаете.

– А так и должно быть по нашему масштабу, – добродушно парировал Черкасов.

Азвестопуло, сам родом из Одессы, поддержал земляка:

– Вы сходите в порт, Алексей Николаевич, поглядите, что там творится. Сейчас, когда зима кончилась, возобновились экспортные операции с хлебом. Не зря наш город называют пшеничной столицей России. Сила! В день приходит до тысячи вагонов с зерном. «Хлебные городки» на Пересыпи и у Тираспольской заставы просто какие-то монбланы!

– Ладно, поймаем Балуцу – схожу. А теперь пора делом заняться.

…Лыков с Азвестопуло простояли на страже у задних дверей «Садика» недолго. Черкасов зашел внутрь и через минуту вышел, лицо у него было обескураженное.

– Что случилось, Андрей Яковлевич?

– Золотая Пасть хочет, чтобы вы тоже присутствовали.

– Зачем?

– Полковник из Петербурга тут большая редкость… У него есть до вас надобность.

– А как он узнал про меня?

Черкасов еще более смутился:

– Я сказал. Для солидности.

Так питерцы присоединились к беседе. Тит Любченко оказался детиной лет тридцати, с неправдоподобно большими кулаками и мощными плечами амбала. Но глядел богатырь без робости, с достоинством. А золотые зубы сияли в два ряда, и в верхней челюсти, и в нижней; их хватило бы на два белых билета.

– Позвольте документик ваш полюбопытствовать, – начал атаман.

Алексей Николаевич раскрыл свое удостоверение.

– Ага, без обману, значит. Тогда так.

Любченко кликнул полового. Вбежал расторопный паренек, расставил по столу бутылки с пивом и исчез. Когда дверь за ним закрылась, Золотая Пасть заговорил:

– Степка Херсонский и вам враг, и мне. Вы, господин полковник, из-за него сюда приехали?

– Верно.

– А ваш товарищ, он грек по наружности. Не его ли папашу с мамашей Степка давеча сложил?

– Опять верно.

– Азвестопуло, значит. Бывший Серега Сапер.

– Перейдем к делу, – предложил грек. – Как нам найти эту тварь?

Золотая Пасть покачал головой:

– Больно просто вы хочете все устроить. Где прячется Степка, я не знаю. Но про то ведают ребята-ежики. Поймайте их и спросите.

– Пусть так. А где ловить тех галахов?

– На Среднефонтанской что ни дом, то притон. Степкина халястра меняет местожительство чуть не каждый день.

– Погоди, Тит, – вмешался Черкасов. – В той халястре двадцать байстрюков. Столько ни в один притон не влезет. Говори точнее.

– Ваша правда, Андрей Яковлевич. Они селятся кучно, занимают две-три хаты обособь, и чтобы собаки были обязательно. Степка хитрый, все ваши приемы знает.

– Цену, что ли, себе набиваешь? – сердито спросил Лыков. – Дело говори, иначе зачем ты нам сдался? Адреса, фамилии. Кто их блатер-каин, кто блатноги, кто барохи [16]. Где они в картишки режутся. Ты же был на Сахалинчике хозяин, значит, все обязан знать. Ну?

Атаман поморщился:

– А насчет меня вы подумали? Батька – и вдруг мойсер [17]. Сразу догадаются, кто навел. Другие батьки меня в падло батистовое переведут, из коневых-то людей. Враз на шабер наденут [18].

– Пошли отсюда, Андрей Яковлевич. – Лыков сделал вид, что хочет подняться. – Только время зря теряем. Удивляюсь, как такой бажбан держал целый Сахалинчик.

– Погодите, ваше высокоблагородие, – сразу взмолился скок. – Я наводку дам, но не на саму халястру, а на ихнего оружейника.

– То есть?

– Есть такой Вовка Иванов, служит машинистом при паровом отоплении в приюте имени графа Шувалова. Той машинист торгует револьверы. А маслины сам лепит.

– Патроны изготавливает? – оживился Черкасов. – И оружие продает? Вот шельмец. А где он его добывает?

– Да контрабандою. Причем торгует эти, «бульдоги», самое говыдло [19]. Мы их называем шестиосечками – как ни стрельнешь, все заедает.

– Зачем же такая дрянь скокам?

– Так то ребята-ежики, им свинорез [20] по душе. А шпайер так, для виду, чтобы на фраеров страх наводить. Вот и берут всякую полову. Маслины той машинист вообще самолично отливает. На глазок, копченая гобелка! То ли вылетит такая из дула, то ли нет, наперед никто не знает.

– Значит, ты предлагаешь нам взять этого мастера и расколоть, – констатировал Лыков. – Чтобы он указал на банду «ежиков», а ты как будто ни при чем. Правильно я тебя понял?

– Правильно, ваше высокоблагородие.

– А твой Иванов точно знает, где «ежики» прячутся? – недоверчиво спросил Азвестопуло. – Паровое отопление от банды далеко.

– Зуб даю на холодец! Он же свои пукалки им относит, чтобы на лавэ [21] поменять.

Больше ничего ценного Любченко не сообщил. Вместо этого он попытался разжалобить начальника сыскного отделения:

– Ваше благородие, как там мои хлопцы? Может, отпустите за недоказанностью? А то эти кугуты [22] совсем обнаглели. Вчера трем хорошим ребятишкам дюндель начистили, ни за что ни про что. И отбивную по ребрам. Силенок нет им ответить. А? На бранжу [23] хоть не ходи…

Черкасов отмахнулся:

– Погодь немного. Вишь, приехал господин Лыков. Он твоих обидчиков в бараний рог согнет. Считай, что с «ежиками» покончено. Опять станешь королем Сахалинчика и окрестных местностей.

Батька ушел первым. Сыщики выждали десять минут и тоже удалились. На улице Алексей Николаевич спросил губернского секретаря:

– Кто такой Вовка Иванов?

– Выясним. Сейчас адресный стол заряжу и с агентов всю подноготную затребую.

– Человек у вас оружием торгует, а вы про него не знаете?

– Так ведь четыреста тыщ народу в Одессе проживает, – начал оправдываться главный сыщик. – Даже больше. А нас в отделении двадцать семь душ, считая со мной.

К утру справки по Иванову были собраны. Лыков лично изучил «Дневник агентурных сведений, доставляемых секретными сотрудниками» и прилагаемый к нему «Листковый алфавит лиц, упоминаемых в дневнике». Машинист при паровом отоплении промелькнул там дважды. В прошлом году он засветился при покупке у греческого шкипера пяти контрабандных браунингов. Арестованный с таким пистолетом портовый сносчик указал на машиниста. Иванов почему-то отделался устным внушением… Вторично он появился в рапорте осведа [24] по кличке Дроля. Там прямо говорилось, что Иванов снабжает оружием скоков Сахалинчика и Романовки. И действительно сам изготавливает у себя на службе боевые патроны приемлемого качества. Пора брать молодца!

Машинист-оружейник проживал на Трусовой улице. Сыщики стали совещаться. Питерцы предлагали взять его в проследку, чтобы он вывел их на банду «ежиков». Одесситы возражали: вдруг машинист туда пойдет через неделю? В конце концов местные одержали верх. Вечером того же дня Иванов был арестован без лишнего шума и доставлен в сыскное отделение. При обыске у него нашли три «бульдога» и ведро револьверных патронов кустарного производства.

Согласно статей пятнадцатой и шестнадцатой Положения об усиленной охране, наказание за это полагалось небольшое. Или штраф в пятьдесят рублей, или двухмесячный арест при полиции. Напугать этим бывалого человека невозможно. И Лыков поступил иначе. Он допросил Иванова один на один, тот юлил и врал. Тогда коллежский советник доверительно сообщил арестованному:

– Мы ведь все знаем. Ты поставляешь оружие банде, приехавшей из Николаева. Ребята-ежики они себя называют. Так? А эти «ежики» мне сильно интересны. Дело в том, что они убили на днях отца и мать моего помощника, титулярного советника Азвестопуло. Слышал о преступлении на Щелаковской улице? Недалеко от тебя, должен был слышать.

– Не пойму, куда вы клоните, ваше высокоблагородие, – набычился машинист. – Револьверы я держал для самообороны.

– Три? Дурак, у тебя всего две руки.

– Один сломался, я его выбросить хотел, да не успел – вы явились. Разбудили среди ночи…

– Ты думаешь отделаться двухмесячным арестом? Ракло беспорточное! Еще не понял, во что вляпался? Твои «ежики» казнили родителей полицейского чиновника из Петербурга. С особой жестокостью.

– Я тут при чем?

Лыков прищурился, поглядел так, что машинист похолодел.

– Меня сюда прислал сам Столыпин. А ему приказ дал сам государь. Велено всех зверей, кто в этом участвовал, изловить и повесить. Это Степка Херсонский и твои приятели-покупатели. Я сейчас выйду на часок, а сюда придет Азвестопуло. Звать его Сергей Манолович. Он будет спрашивать про бандитов. Мой тебе совет: скажи ему все, что знаешь. Иначе сам понимать должен: человек матери-отца лишился. Не скажешь – живьем с тебя шкуру сдерет и солью присыпет. Столыпин ему все разрешил.

Арестованный побледнел. Лыков распахнул дверь, и вошел титулярный советник с суровым лицом.

– Ну что? – спросил он. – Есть результат? А то дайте я попробую.

Не дожидаясь ответа, грек достал из карманов веревку и клещи.

Лыков встал:

– Бей, да позазвонистей. А я пошел.

– Я скажу, я все скажу! – завизжал Иванов. – Не мучайте!

– Быстро! – приказал Азвестопуло, глядя на оружейника с лютой ненавистью. – Где квартируют «ежики»?

– Завтра будут в обжорке Стамоглу по Среднефонтанской дороге. Я им туда револьверы должен снести.

– В котором часу?

– В одиннадцать ночи.

– Степка Балуца будет там, с ними?

– Не могу знать, ваше благородие! Он когда есть, когда нет; осторожничает.

– А кто же тогда в его отсутствие будет у тебя товар принимать?

– Податаман у него имеется, Вовка Белбес [25]. Вот он завсегда бывает. Правая рука, при делах, лихой человек.

– А Лукьян Самсонов входит в банду «ежиков»?

– Не знаю такого, ей-богу, не знаю!

Полицейские начали готовить арест банды. Двадцать человек, с ножами и револьверами. Если кто-то вырвется из оцепления, их потом ищи-свищи. Степка Херсонский – двадцать первый, и сдаваться ему нет никакого резону.

Раньше к одесскому сыскному отделению были прикомандированы от общей полиции одиннадцать городовых. Это были крепкие дядьки, опытные и смелые. Год назад вступил в действие закон о сыскных отделениях, который Лыков готовил много лет. В некоторых местностях вышло так, что от закона последовал вред вместо пользы… Министерство финансов урезало оклады жалованья сыщиков до минимума. Те отделения, которые прежде на временных основаниях более-менее держались, из-за нового закона потеряли в деньгах. Так произошло, например, в Киеве и Либаве. Не миновали беды и Одессу. Всех городовых вернули в общую полицию, а вместо них приказали взять вольнонаемных агентов. Но идти на копеечное жалованье охотников нашлось мало. Люди постепенно появлялись, но штат до сих пор не был заполнен. И как тогда задерживать два десятка головорезов?

Черкасов с Лыковым пошли к полицмейстеру и попросили силовой поддержки. Хорошо бы еще и армию привлечь! Кублицкий-Пиотух отправился к градоначальнику, коллежский советник составил ему компанию. Полномочия питерца были скреплены подписью Столыпина. Толмачев телефонировал в штаб округа. Лыков опять выступил в поход, теперь на Пироговскую улицу. В штабе его принял помощник командующего войсками округа генерал от артиллерии Фан-дер-Флит. Живой, без всякой чопорности, притом вся грудь в орденах. Алексей Николаевич знал биографию генерала. Воевать тот начал в Туркестане, где стал адъютантом легендарного Кауфмана. Затем бил турок, недавно опять дрался – с японцами; кавалер золотого оружия. Константин Петрович выслушал сыщика и сказал:

– Такой вопрос мы с вами решим сами, без командующего. Пехотного взвода вам будет достаточно?

– Вполне, ваше высокопревосходительство.

– Забирайте из учебного неотдельного батальона, что стоит на Новосельской. Я телефонирую его начальнику, мигом подготовим вам предписание – и с богом.

Уже через час Лыков беседовал с начальником батальона подполковником Лятуром. Тот прочитал бумагу и вызвал поручика со звучной фамилией Редкобородый. Явился гладко выбритый подтянутый офицер. Лятур дал ему устное приказание выполнять распоряжения коллежского советника Лыкова, во главе тридцати пяти штыков. Завтра в девять вечера всем быть наготове, с патронами в подсумках.

Повеселевший сыщик вернулся в городское управление. Там его поджидал Черкасов.

– Ну, подмогнет нам армия?

– Фан-дер-Флит выделил тридцать пять штыков при офицере. Выставим их в оцепление, для острастки.

– Очень хорошо. А я Гаврилу Бойсябога у пристава забрал. На правах помощника полицмейстера.

– Нужный человек? – сообразил коллежский советник.

– Сами сейчас увидите. Гаврила, подь сюда!

Из коридора зашел огромный детина. Он походил на циркового атлета, с саженной высоты глядели добродушные голубые глаза.

– Вот, Алексей Николаич. Первый был у нас в отделении для задержаний, когда прикомандированные городовые служили. Сейчас с вольнонаемными беда, а этот смелый и могучий, пятаки в трубочку скручивает, чесслово! Бойсябога вернулся назад в Михайловский участок. Так я его выпросил на завтрашнюю ночь. Теперь «ежики» попались.

На этих словах в коридоре раздался топот множества ног, и, как черти из коробочки, в комнату полезли городовые. Впереди шел околоточный надзиратель, верткий и ловкий.

– Андрей Яковлевич! – козырнул он начальнику сыскного отделения с армейской отточенной небрежностью. – Вот, извольте принимать.

– Кисломед? Неужели всех отдали?

– Так точно. Господин полицмейстер приказал всех откомандированных обратно городовых на завтрашнюю ночь вернуть под ваше распоряжение. Учитывая многочисленность банды.

– Вот славно! Теперь… эх!

Черкасов пояснил питерцу:

– Кублицкий-Пиотух внял моей просьбе и на время вернул всех прежних молодцов. Ну, держись, колючие…

Ввалившиеся городовые были как на подбор крепкие и уверенные ребята. Они напомнили Лыкову друзей его молодости из летучего отряда Департамента полиции. Десять лет Алексей Николаевич ловил и вязал с ними всякую калиброванную нечисть. Отряду поручали задержания самых опасных злодеев. Приятно было видеть, что храбрецы не перевелись. От пришедших исходил дух надежности и порядка.

Весь день полицейские готовились. Пришел агент Палубинский, отвечающий за Сахалинчик. Он нарисовал от руки план, сильно отличавшийся от казенного, что висел на стене. Обжорка Стамоглу находилась на углу Среднефонтанской и Ананьевского переулка. Почти напротив – арестный дом, позади него – саперные казармы. Вроде бы место как место: кое-какая застройка, канатная фабрика, кондитерская, консервный завод, запасной резервуар городского водопровода… Железная дорога делила Сахалинчик на две части. Палубинский сообщил следующее:

– Весь квартал – один большой притон. Гоныфы там по ночам ливируются. Нычка у них – какой шлепер туда вдует?

Лыков покосился на Азвестопуло. Тот перевел:

– Бандиты по ночам прячутся, там их укрытие. Какой дурак туда сунется?

– Ясно. Если упустим «ежиков», как будем ловить?

– Тогда плохо будет, холера на их кишки.

– А если оцепить весь Сахалинчик?

– Народу не хватит. Тем более там темнота.

– Как застроена местность? По карте судить, так одни пустыри.

– Ха! То по карте, а в жизни по-другому. Все застроено сплошь, из-за домов земли не видно. Не дома – хибары! Катакомбы для босоты, смитте, кадык на кадыке.

– Притоны для бедноты, мусор, вор на воре, – снова объяснил Сергей.

– Сахалинчик – самое опасное место во всей Одессе, не считая нужника в доме моей тети Раи…

– Палубинский! – гаркнул главный городской сыщик. – Говори казенным языком. Господин коллежский советник из самого Петербурга приехал не для того, чтобы слушать твою мову.

– Значит, там много строений? – переспросил агента Лыков. – А сколько примерно?

Тот ответил:

– Кто ж их считал? На глазок сотни две. Распилили на участки да застроили, на сдюку [26] незаконно. Под каждой хибарой земли на жябий скок. Переулков правильных нет. Заборы высокие, в них потайные калитки. Дворников не водится. А фабричные сторожа скорее помогут уркаганам, чем полиции. Через два дома на третий – притон, на четвертый – хавира [27]. В пятом торгуют водку по ночам, а в шестом предложат снежок… в смысле, кокаин. В самой обжорке Стамоглу черная биржа, где ставят на бега. Дурные фисташки [28] в больших оборотах. Потому место охраняется нарядами босяков, которых нанимают люфтменши… маклеры по-вашему. Во дворах караул, и по улице с обеих сторон тоже стоят шкодики на цинке [29]. Чуть что, они поднимут хаёшь.

– Тогда бандиты вырвутся из столовой и взять их в хаотичной застройке будет сложно?

– Бенимунис [30], это так!

Коллежский советник подытожил:

– Тяжелое предстоит задержание.

День прошел трудно. Лыков с Азвестопуло с нетерпением ждали ночи. Ведь высока была вероятность, что Степан Балуца окажется в той обжорке. И его удастся взять вместе с другими.

Наконец стемнело, и операция началась. Сперва пришел взвод учебного батальона и укрылся в саперных казармах. В последний момент военные решили боевых патронов солдатикам не давать – вдруг сгоряча перестреляют своих же? Только у поручика Редкобородого и трех унтер-офицеров были при себе заряженные револьверы.

Одновременно с армией со стороны Водопроводной улицы и Сенной площади в бандитский район вошли три отряда городовых. Не вступая в разговоры с аборигенами, они быстро продвинулись к Ананьевскому переулку и оцепили двор обжорки с тыла. Караул из босяков у задней калитки был бесшумно снят.

Лыков вынул браунинг и прислушался. Изнутри доносилась разухабистая песня:

– Погоди-ка, – насторожился коллежский советник. – Не наши, что ли? Мотив вроде тот, а слов не помню…

Тут певцы перешли к следующему куплету:

– Наши, – обрадовался питерец. Снял фуражку и перекрестился: – Ну, с богом!

Через черный ход внутрь обжорки ринулась арестная команда. Первым летел Бойсябога, за ним поспевали Лыков, Азвестопуло и околоточный Кисломед.

– Руки в гору!

Алексей Николаевич вынырнул из-за широченной спины Гаврилы и увидел комнату, набитую молодыми парнями устрашающего вида. Их было больше двух десятков. Бандиты пили водку, играли в карты, у некоторых на коленях сидели девки. Дым от курева клубился под потолком.

Появление полиции ребят не испугало, а рассердило. Рослый детина вскочил и крикнул:

– Вона как? Хлопцы, клей их по сурлу! [31]

Неужели Степка? По приметам вроде похож. Лыков кинулся на парня с кулаками. Тут началось такое, чего даже опытный сыщик никогда прежде не видел. Вместо того чтобы сдаться или кинуться наутек, скоки вступили в отчаянный бой с полицией. Тон задавал главарь: он мгновенно выхватил из сапога финку. В иной ситуации Алексей Николаевич выстрелил бы ему в голову, но, если это правда Херсонский, сыщик хотел взять его живым. И, убрав пистолет, пошел с голыми руками на нож.

Верзила сделал выпад, целя противнику в грудь. Но он был недостаточно быстр для такого, как Лыков. Питерец увернулся, схватил бандита за запястье. Другой рукой цапнул его за ремень, рывком поднял над головой и что было силы приложил спиной об стол. Тут его самого повалили с ног. Он мигом поднялся – и получил в скулу. Отмахнулся, врезал одному, другому, опять получил… Все вокруг кипело, люди дрались, сопели, кричали и бранились. Рот наполнил привкус крови, голова кружилась, в ней будто паровоз гудел. И вдруг куча-мала в один миг прекратилась.

Тяжело дыша, не в силах отойти от схватки, коллежский советник осмотрелся. Посреди комнаты, как сказочный великан, фертом [32] возвышался Бойсябога. Вокруг него лежали вповалку ребята в партикулярном, а кое-где – в полицейской форме. Своим Гаврила подавал руку и помогал подняться. А партикулярных, если пробовали встать, богатырь бил огромным кулаком в голову и строго приказывал:

– Ложься назад и жди!

Подошел Азвестопуло с оторванным лацканом и с чужим револьвером в руках:

– Ну и дела…

Из-за спины Гаврилы боком, припадая на ногу, вышел Кисломед. Под глазом у него наливался фингал. Околоточный сокрушенно осмотрелся и пробормотал:

– Пропала Одесса, коли так и дальше пойдет…

Тут в парадную дверь забежал Черкасов и первым делом крикнул:

– Ребятушки, все целы? Раненые есть?

Несколько голосов ответили, что есть. Губернский секретарь глянул на Лыкова и всплеснул руками:

– Алексей Николаич, вы весь в юшке! Что случилось? Посланец самого Столыпина – и вишь ты…

– Хоть рыло в крови, да наша взяла, – бодро ответил командированный. – Вывеску слегка подправили, зубы вроде на месте. Однако, Андрей Яковлевич, согласитесь: после пятого года бандит стал не тот.

– Испортился бандит, совсем распустился, – подхватил главный сыщик. – Разве ж раньше такое можно было представить? Тьфу!

Арестованных сковывали по двое предупредительными связками и выводили на Среднефонтанскую. Там их обыскивали и сажали в пролетки. Двое городовых получили легкие ножевые ранения – их сразу отослали на автомобиле в больницу. В целом полиция легко отделалась.

Главаря, с которым Лыков схватился в первые секунды, доставили в полицейское управление раньше других. Из камеры привели Иванова и предъявили ему пленника:

– Скажи, это Степан Балуца?

– Нет, его Вовка Белбес звать. Податаман у Балуцы.

Оружейника вернули в камеру. А Лыков скорчил зверское лицо и прихватил бандита за ворот:

– Где атаман?

Тот, набычившись, молчал.

– Хочешь, чтобы тебя Азвестопуло спросил? Это его родителей вы убили. Я оставлю вас в комнате наедине. Ори не ори – никто не придет. Пока все, сволочь, не выложишь.

Белбес не раскрыл рта.

– Ну сам выбрал, – пригрозил Лыков.

Он крикнул через плечо:

– Забирай его, он твой.

Начальник сыскного отделения попробовал вмешаться:

– Господа, у нас все строго по закону… Сергей Манолович, я не могу позволить, чтобы…

Азвестопуло встал перед Лыковым навытяжку. Тот приказал:

– Титулярный советник, я требую результат. Любой ценой!

– Слушаюсь.

– Остальным не лезть!

Белбеса завели в допросную. Азвестопуло, как в прошлый раз, выложил на стол веревку и клещи. Бандит съежился, но молчал.

– Что, пломбы в зубах сильно жмут? – ощерился грек. – Голова меньше мозгов. Сейчас желчью будешь смеяться…