Мститель. Бывших офицеров не бывает Шмаев Валерий

Полиции безопасности (ГФП Гестапо и уголовной полиции), службе безопасности (СД), полиции порядка (ОрПо), войскам СС, Айнзатцгруппе А Генерального округа «Латвия», территориальным органам полиции безопасности, 284-й охранной дивизии, подразделениям охраны тыла, а также зондеркоманде 1а, эйнзатцкоманде 2z и вспомогательной полиции.

В зоне действий генерального округа «Латвия» действует особо опасная диверсионная группа НКВД под командованием капитана НКВД под псевдонимом «Второй» численностью более ста двадцати человек, использующая оружие, документы и униформу военнослужащих Вермахта. Кроме того, группа использует различную бронетехнику, в частности бронеавтомобиль советского производства БА-10, с нанесёнными на него знаками Вермахта, танк советского производства неустановленной марки, штабной бронеавтомобиль Sd Kfz 247, три автомашины «Опель-Блиц» и мотоцикл «БМВ», ранее захваченные противником.

Зона действия группы: Екабпилс и окрестности. Резекне и окрестности, Краслава, Дрисса, Освея и предположительно Даугавпилс. Принять все меры для немедленного поиска и уничтожения диверсионной группы противника.

13.08.1941

13 сентября 1941 года

Мы уже сутки отдыхаем, а Виталик со своей группой пришёл только под утро. Сейчас спят. Я уже поговорил коротко с Виталиком. Всё, как я и предполагал. Виталик был на том самом хуторе, который обнаружил «Серж» с девчонками. Тогда они не просто наблюдали за домом, но и чуть было не ввязались в перестрелку. Девчонки с трудом удержались. Не смогли спокойно смотреть, как на этом хуторе зарезали троих людей. Молодую девчонку «Серж» даже оглушил и связал.

Вот к тому хутору я и отправил наблюдателей и специально прикрепил к ним Давида, жестко проинструктировав «Погранца» и Виталика. Мне необходимо было, чтобы Давид понаблюдал за хутором и посмотрел, что там творится. Творятся там по сути дела самые обыкновенные зверства. Это мы ребята привычные, а Давид пусть закаляется, а то устроил мне в прошлый раз «сопли в сахаре». Послушал бы он допросы и почитал показания пленённых нами карателей, сам бы пошёл на том хуторе детей голыми руками душить.

Именно поэтому у меня конкретно в допросах принимали участие только мы с «Сержем», а показания записывали? Правильно, приз в студию: Сара, Эстер и «Дочка». А почему они записывали показания? Потому что сами в боевых действиях участвуют только издали. У меня нет цели сделать из них зверей, но вот учиться стрелять теперь они будут даже во сне. Ну а «Фею» злить – только портить, она так и не отошла от Сарьи, и прилежней ученика у меня нет, а потом они будут старшими снайперских пар. Я никогда ничего не делаю просто так и пока положиться в этом отряде могу только на этих девчонок. Просто девочек я буду стараться беречь. Конечно, это война, и никто ни от чего здесь не застрахован, но это самое малое, что я им в этой жизни должен.

Кроме всего прочего, если нас ищут в округе, то именно мимо той развилки дорог проехать невозможно. Так что можно ехать чистить хутора, заодно и упырей очередных вырежем. На сегодня понятно.

14 сентября 1941 года

Десять утра, и опять передо мной сидит весь отряд.

– По нашей традиции слово предоставляется командиру отряда, – шутливо начал я.

– Начну с прошедших операций. Моя личная благодарность «Погранцу». Вот разгильдяй, но какие глаза и терпение! Твоему командиру низкий поклон за то, что из тебя «Погранец» человека сделал. Чувствуется рука мастера! – Смех слегка прошелся по немного напряженным людям.

– Так как я тебя медалью наградить пока не могу, а то, что вы сделали, никак меньше чем на медаль не тянет, вот возьми лично от меня, – и нож ему протягиваю в богато инкрустированных ножнах. Был у нас в трофеях охотничий тесак, и не один, так что таких «медалей» я могу много раздать.

– Вот научишь наших разведчиков так фиксировать наблюдения, я тебе автомат так разукрашу! Третий лично займётся. Скажешь только, в чём тебе сделать, в серебре или в золоте. – Опять смешки в народе.

– Всем остальным разведчикам моя искренняя благодарность, а «Дочке» шоколадка. Держи, «Дочка». – Вот этого и добивался. «Дочка» покраснела, а народ ещё больше оживился.

– Теперь о втором выходе! Всё прошло, как и планировали. Кого-то убили, что-то взорвали, и все, что самое главное, вернулись живыми, целыми и невредимыми. Немного оживили движение на одной из дорог. Хочу отметить «Гнома», Арье, «Оду» и «Руля». Молодцы, ребята, с вами первый раз работал, всё очень качественно.

Сара и Эстер, девчонки вы мои ненаглядные, вам огромное спасибо за то, что вы у нас есть. Стрельба, маскировка и выдержка во время операции на самом высшем уровне. И самое главное, мы порадовали немецкое командование, а то оно без нас совсем заскучало. Ещё одно маленькое, но приятное «но» – нас теперь ищут за сто пятьдесят километров отсюда. – Теперь улыбаются точно все. Подождал, когда стихнет оживление.

– Ну а теперь о серьёзном! Разведка показала, что у нас рядом завелись очередные упыри. Кроме того, они располагаются не так далеко от того места, где мы будем работать и, может быть, жить поэтому. Сегодня ночью на немецком броневике выезжает группа разведки в составе: «Серж», «Стриж», «Девятый», «Гном», «Дочка», «Фея» и Эстер. Можете взять кого-нибудь из новых девочек на своё усмотрение. Старший группы «Серж».

Задача группы. Осмотреть хутор на наличие обитателей, снять поставленные мины. «Серж» ставил. Осмотреть, если есть места подрывов, если нет, осмотреть места минирования. Остальная группа приедет на нашем броневике и грузовиках, поэтому тщательно проверить дорогу. Приедем ночью, ближе к рассвету, через сутки. «Серж», ночью на въезде или перед ним поставь «фишку» для встречи колонны. На базе остаются «Погранец», «Восьмой», Сара и молодые девчонки с врачами и ранеными. Основную группу формирует «Старшина».

– Командир! А почему я на базе? – О! Это то, чего я ждал! Сара с сольным выступлением. Ну, сейчас ты у меня получишь.

– Сара! Свет очей моих! Радость ты моя бестолковая! Ты мне этот вопрос задаёшь? Забыла о списке «Дочки»? Мне при всех его зачитать? Давай людей повеселим? – Ага. Это редкость. Сара покраснела, а потом и побагровела. Я этого и добивался. Список «женских праздников» я помню даже лучше всех своих девчонок, потому-то Сару в рейд и не беру. Ибо нефиг. Пусть сидит на базе. Заодно и новых девчонок с «Погранцом» натаскает.

– Я вообще-то о том, что «Фее» тоже надо на боевых заданиях работать, а не о том, о чём ты сейчас подумала, но мне нравится ход твоих мыслей. – Теперь смеются все девчонки, и громко так, с переливами. Мужики, понятно, недоумевают.

– Милые вы мои, красивые женщины. Я повторю только то, что сказал в своё время «Дочке». Я у вас и за маму, и за папу, и за командира, и за бронезаслонку. Вот такая я «мапа». И я хочу, чтобы все это знали. Я за любую из вас порву любого в отряде или на кухне сгною, а «Старшина» поможет, а не в отряде вырежу всю округу. Я вам всем по жизни должен. Просто потому, что вынужден учить красивых девчонок убивать, а не делаю это сам.

Все мужики нашего отряда должны это помнить как «отче наш», а забывчивым «Старшина» напомнит с подробнейшими объяснениями. Список объяснений у него постоянно пополняется. Ну, на этой лирической ноте мы с вами закончим сегодня наше общение. Готовьтесь. Все свободны. Сара, «Погранец» и «Восьмой» останьтесь. – Когда все вышли, продолжил: – В первую очередь просьба к Саре. Новые девочки. Всё как всегда. Личные характеристики, привычки, ваши наблюдения. Пожалуйста, не забывай советоваться с «Погранцом», «Старшиной» и «Третьим». Можно ли учить парами или надо разбивать вашу пару с Эстер? В этом вопросе решаешь ты, мне больше не на кого положиться. Я поэтому и обкатываю вас по очереди с ними.

«Восьмой». На тебе гранаты. Не торопясь с помощником или с помощницей, можно и с девочкой – они очень внимательные, только объясни, что это опасно, чтобы человек понимал, на что он идёт, делаешь гранаты без замедлителей. Это по времени не горит, но когда приедем, начнётся стройка и тебе будет не до того. Кроме того, надо заминировать все тропы вокруг дальней «фишки».

– Командир. Зачем так много? Я много сделаю, – недоумённо сказал «Восьмой».

– Будем сидеть по приезде на общем сборе, напомни, я при всех скажу, чтобы не повторяться, но поверь, сколько бы ты ни сделал, всё мало будет. Просто знай: то, что ты сделаешь, будет неожиданный привет упырям лично от тебя. Хочешь, даже листовки такие нарисуем. На боевые операции я тебя буду брать только в самых крайних случаях – твоя работа нам всем нужна как воздух. Шашкой махать кому найдётся, а твои руки у нас одни, и я буду их беречь.

«Погранец»! Вот смотри по карте. Вот эти два хутора надо аккуратненько разведать. Подходы, подъезды, количество людей, выходы к воде, количество лодок и прочие мелкие разности, но только издали смотреть, а не лазать по огородам. Никаких действий и не запались. Чтобы хозяева даже не подозревали, что за ними смотрят. К нашему возвращению мне нужны готовая карта и вся информация, что соберёшь. С согласования с Сарой можешь брать кого-нибудь из новых девочек и потихонечку натаскивать.

Будь аккуратен. На дальнем от нас хуторе есть пожилой мужик. Он очень грамотно держится за винтовку, причём у него не трёхлинейка, а какая-то охотничья винтовка. Видел его издали, близко не подходил. Во дворе видел собаку на цепи: если есть одна, значит, могут быть и ещё. У охотника может быть какая-нибудь охотничья шавка, а они очень звонкие.

На ближнем к нам хуторе полно детей. Все дети в том возрасте, в котором знают каждый куст вокруг своего дома. Никому не нужно, чтобы они тебя видели.

«Погранец», «Восьмой», Сара, в случае любой, я подчёркиваю, любой опасности на вас эвакуация врачей на запасную базу. Без врача отряд просто вымрет уже через полгода. Смотрите за мелким мальчишкой, чтобы на мины не залез. И ещё. Оцените людей: если человек боится, не хочет учиться или просто необучаемый, не страшно. Люди мирных профессий нам тоже нужны до последней крайности. Отряд растёт, все рвутся в бой, а без тылового подразделения мы элементарно поесть по-человечески не сможем. Ну, вроде всё, какие вопросы есть?

– Есть, командир, – угрюмо сказала Сара.

– Пойдём тогда погуляем, смотри, какая погода хорошая, – а на улице идёт холодный осенний дождь. Вышли на улицу и встали под навес крыльца.

– Командир! Зачем ты так, я же как лучше хотела. – Видно, что Сара обижена. С тех пор как я сказал, что она мне нравится, я больше ни разу с ней не заговаривал. А вот не могу я. Права не имею расслабиться и позволить себе хоть какие-то человеческие чувства, по крайней мере сейчас, хотя эта девочка мне действительно очень нравится.

– А мне что, очень хотелось? Не могла потихоньку подойти? Я что, не человек? Или мне приятно девочку, которая мне нравится, клоуном перед всеми выставлять? А на смерть вас посылать мне каково? Ты вот над тремя девчонками старшей стать не хочешь, а у меня вас восемь человек. Я за неделю четверых курсантов потерял. Чуть с ума около операционной не сошёл и знал ведь, что раненый мальчишка умрёт. С такими ранениями не выживают, а всё равно на чудо надеялся.

Прелесть моя, я хочу, чтобы ты знала. Я в отряде доверяю только «Третьему», «Дочке», тебе и Эстер и по-особому «Фее». Доверяю как себе. Мужики – это мужики, мозги у них иначе устроены, а вы женщины – у вас преданность и надёжность на первом месте. Подумай об этом. Всё, иди, а то начну сейчас руки распускать, и «Старшина» меня на кухне сгноит, а я ещё пользу могу принести. – Честно сказал, глядя Саре прямо в глаза.

– Я подумаю. Спасибо, командир, – так же глядя мне в глаза, сказала Сара. Так и разошлись.

Всё как в первый раз. Кино и немцы. В девять утра броневик с крестами на бортах и два больших грузовика весело подкатили к просторному хутору. Развернувшись на площадке перед домом, броневик остановился и навёл на дом орудие и два пулемёта. Грузовики встали в разных углах подворья, и из кузовов шустро посыпались немцы с автоматами, в маскировочных халатах и масках и парами разбежались по хутору. Потом борта грузовиков откинулись, и на дома уставились тупые рыла станковых пулемётов.

Захват произошёл в считаные минуты. Хозяев выгнали на улицу, споро связали, вставили кляпы и завязали глаза, а вот дальше начались странности. Сначала из-за дома вытащили двоих мужиков, тех, кто выскочил из дома и побежал в лес, а затем из сарая вывели трёх батраков, которые сидели там на цепи. Немцы всё так же молча осматривали хутор, оставив у сидящих людей троих из тех, кто сидел за пулемётами.

– Странные немцы, – подумал пулемётчик, сидящий на чердаке, и повёл стволом пулемёта в их сторону. Это было последнее, что он сделал в своей жизни.

– Ещё один, – почти беззвучно прошептала Вера. – Надо будет вечером записать. – Вера слышала от командира, что снайперы делают зарубки на ложе винтовки, но свою винтовку девочка любила, холила, лелеяла и называла про себя «Верина дочка» Она завела маленький блокнотик с карандашиком и назвала его «всё о винтовке». Увидела в трофеях и попросила «Старшину», и записывала всё в него крупными детскими буквами. Это был восьмой лично её. Тех, кого она уничтожила в группе, Вера не считала, хотя Виталий всегда считал и рассказывал участникам боевых операций, сколько они убили на задании немцев и полицаев. Про себя Вера никогда не называла Виталия «Третьим».

Больше в доме никого не было, а этот пост на чердаке обнаружили ещё вчера. Не было и детей: и на фотографиях на стенке в горнице – детей нигде не было.

В этот раз первыми допрашивали батраков, и тут нас ожидал сюрприз. Увидев перед собой командира НКВД и услышав обращение «Второй», молодой, здоровый, правда, измождённый, сильно избитый и худой мужик зарыдал и, давясь слезами, начал рассказывать.

Уже только на основании этого рассказа хозяев можно было закопать в землю живыми, но человек я добрый. Мне опять-таки ямы под землянки и схроны копать надо. Ну не мне, а для базы и людей. Чего это всё мои бойцы надрываются? Вон какие сытые, здоровые и накачанные ребята и девчата, и они так просят хоть чем-нибудь нам помочь. Прямо рвутся на работу. Особенно когда увидели в руках своих бывших батраков винтовки с примкнутыми штыками.

Правда, они думали, что это они для себя яму копают, но потом поверили мне на слово. Для себя яму они выкопают за полем, в овраге, когда здесь закончат, а бывшим батракам и новым бойцам нашего отряда я пообещал, что они последнюю яму закопают, когда бывших хозяев в неё уложат. Так что «трудовая энтуазизма» у всех на высоте. Стаханов от зависти удавится. Странно. А из хозяев одна тётка в обморок упала, когда услышала обращение «Второй». Чего это она? Я же добрый. Местами.

Ой! Ё! Давно я так не удивлялся! Какие на ухо землянки? Вот это да! Вот это хозяева! Я же говорил, что хозяин хутора, ныне покойный, бывший майор? Где его похоронили? Я хочу ему венок на могилу прислать с надписью «С благодарностью от «Второго». У немцев ни оружие, ни боеприпасы при налётах можно не брать. Можно и продукты не брать.

Нет! Брек! Продукты надо брать. Мне много продуктов надо, у меня отряд ещё сам себя прокормить не может. Кто-нибудь видел двухуровневую землянку на двадцать человек? Даже Виталик от этого зрелища в осадок выпал, со своим-то белорусско-деревенским опытом строительства. Вот и я до сегодняшнего дня не видел, а здесь таких три. И так упакованы и оружием, и боеприпасами, и продовольствием, что я обзавидывался. Причём в разных углах этого неширокого, но длинного леса. Конечно, хозяева очень не хотели про них говорить, вот только батраки слышали, что они где то есть.

Дальше всё как всегда. «Гном», который не Иванов. Один из батраков, который тоже почему-то совершенно не Иванов, и Старшина, который Иванов только местами. Новый кол, который доверили вытёсывать новому не Иванову. Двое тех, кого отловили в лесу. Даром, что ли, «Серж», Давид, «Фея» и «Стриж» там с ночи сидели? И наконец, под занавес я, великий и ужасный, и беседа потекла в нужном направлении. Оказывается, я очень популярный малый. Нет. Не в том смысле, что меня связывают с этими хуторами. За меня уже награду объявили, только мало что-то, всего двадцать пять тысяч марок. Оккупационных. Это прямо оскорбление. Жлобы.

День прошёл с огоньком. Умели всё же хозяева хутора работать. Целых восемь ям под землянки выкопали, территорию облагородили, жердей берёзовых нарубили, и всё это без завтрака, обеда и ужина. В общем, старались, как могли, но всё заканчивается рано или поздно. В восемь часов вечера наши почти добровольные помощники закончили с последней ямой, в которую бывшие батраки уложили своих бывших хозяев. Проводили, так сказать, в последний путь. А куда мне их ещё девать? Кто пленных ночью охранять будет? Я, что ли? Мне что, заняться нечем? У нас ещё работы здесь как грязи.

Наверное, всё же есть бог на свете, и не важно, как его зовут, но то, что вчера произошло, иначе чем чудом назвать было нельзя. Ещё ночью я дрожал от холода, зарываясь в гнилую солому, и ждал продолжения своей мучительной смерти, а потом произошло это чудо.

В сарай, где мы жили, вошли двое немцев. Один тут же убежал и вернулся ещё с одной парой таких же немцев. Они сняли нас с цепи, отвели во двор, посадили на крыльцо и тут же разбежались по двору и дому. Мы как хозяева сидели на крыльце, а все хозяева валялись связанные на земле.

Прямо напротив дома стоял маленький танк, уставив на дом пушку, и два грузовика с откинутыми бортами и двумя пулемётами. Потом трое немцев выпрыгнули из грузовиков, где стояли пулемёты, и оказались какими-то маленькими и совсем не страшными.

Неожиданно где-то вдалеке раздался выстрел, и я услышал, как на чердаке кто-то упал. Обычно там сидел у пулемёта Янек, один из племянников господина хозяина. А потом к нам подошёл невысокий немец и начал с нас снимать колодки, а потом крикнул на чистом русском языке:

– «Гном», иди мне помоги, – а потом я увидел этого «Гнома», тоже немца, но этого не могло быть, потому что и это было чудо. Немец был таким же, как и я, евреем. Ещё был врач, которого все называли просто «Док». Меня мыли и стригли, и покормили чем-то безумно вкусным, и уложили спать на хозяйскую кровать, и я думал, что это тоже сон.

В этом счастливом сне я увидел жену и дочек. Они шли совсем недалеко от горизонта по синей глади озера, рядом с которым прошла вся наша жизнь, медленно поднимаясь в небо, и махали мне руками. Я совсем не удивился этому, но вдруг встал, изо всех сил побежал за ними, догнал их, и мы вместе пошли по бесконечному белоснежному облаку.

Истощённый, замордованный до смерти человек умер во сне. Клаус с сильным акцентом, всё же русский неродной, просто сказал «я не бог», а на кровати сидел Давид, держал в своих сильных крестьянских руках измождённую руку измордованного до смерти человека и плакал. Это он вчера занимался этим человеком: купал, стриг и брил, разговаривал как с маленьким ребёнком, кормил куриным бульоном и всю ночь сидел у его постели, и был единственным, кто не понимал, что этот человек умирает.

Остальные двое были немного посвежее, хотя тоже в почти дистрофическом состоянии, так что ещё вчера нам помогали. Сегодня чистые и побритые во всех местах, где только можно, они сидели вместе с нами за столом. По-моему, они ещё пока не верят в то, что это всё наяву. Один сидит рядом с «Гномом», второй – рядом с «Белкой».

– Так, бойцы, сегодня коротко. Чтобы не путаться, двое новых бойцов работают с «Доком». Новых бойцов кормит только «Док». Все остальные, кто меня слышит. Спасённым нами людям можете протянуть только кружку воды и только с разрешения «Дока». Кормить много нельзя – убьёте людей.

Новые бойцы. Хотите жить, слушайте «Дока», как маму родную. Если вы не в состоянии удержаться, мы нагружаем вас продуктами, сколько унесёте, и до свидания. Умрёте сами от заворота кишок. Все остальные правила отряда вам расскажут наставники и командиры подразделений.

«Старшина». До сегодняшнего вечера у новых бойцов должны быть новые имена.

«Серж». Со своей группой до ночи отдыхаешь. Отдыхаешь – это значит по хутору не шаришься. И всё, то же самое по хутору «Погранец» – снять старые мины, осмотреть места подрывов, не обнаруживая себя, разведать хутор. Через сутки мы к вам подтянемся. Все остальные работаете со «Старшиной».

«Старшина». Копаешь здоровую яму или две ямы в одном из сараев и загружаешь туда весь дом. Некогда таскать материалы в выкопанные ямы и землянки. Туда загрузим то, что останется, сам решишь, что и куда, списки составить не забудь. Сами землянки будешь строить, когда будем разбирать дом и сараи. Мы с «Третьим» работаем по дому. У тебя два дня.

«Фея» и Эстер, на вас дневная «фишка». Пока всё.

19 сентября 1941 года

На дороге был подрыв, как и на том хуторе, где сейчас работает «Старшина», но остальные мины сняли. Поэтому всё равно пришлось проверять дорогу, а за день это полностью сделать не успели, потому что дорога на этот хутор заминирована по-новому и очень густо. Причём мины стоят вразнобой. Явно какой-то умелец ставил по своей схеме, так что на хутор пошли пешком.

Группу вёл сам. Игрушки закончились, здесь надо работать по-серьёзному. Лес с левой стороны хутора не заминирован, но между лесом и хутором здоровенное поле. С правой стороны лес примыкает к жилым постройкам.

В прикрытии осталась только «Дочка». С ней вторым номером Виталик, поэтому перед выходом нарезал ей сектор обстрела. Виталя тоже вооружился снайперкой. Стреляет мой помощник не мастерски, скорее как твёрдый середнячок, но наблюдатель он хороший. В силу своей обстоятельности Виталик фиксирует то, что другие обычно пропускают.

– Мутный хутор, непонятный, – сказал я, выслушав «Дочку», «Сержа» и «Стрижа» и посмотрев зарисованные схемы построек. Действительно, очень странно расположены сами здания. Два жилых дома с прилегающими к ним длинными сараями стоят друг напротив друга. Один жилой дом, грубо говоря, спиной к лесу, другой так же к здоровенному полю, а двор у них общий. Первый раз я такое расположение домов здесь встречаю, да и не здесь тоже.

Мудрит что-то командир. Что там непонятного? Тоже мне «командир». Подумаешь, мины не сняли: ползай теперь по лесу ночью, упирайся носом в его сапоги. Объехали бы по обочине, а потом по полю и всё. Чего это он? Мина? В лесу? Никогда же не было! Ещё одна? Так чего мы сюда попёрлись? Вдоль дороги пройти не могли? Три мины нашёл и снял. Прям и чтец, и жнец, и на дуде игрец. И сторож у девок. Следит за ними как политрук – не подойти. На заставе и то таких порядков не было. Ладно, поглядим, что дальше будет.

Ночью подползли к дому со стороны леса. Правильно, что полз первый. Лес заминирован. Не сильно, но три мины нашёл – простые нажимные противопехотки, но тем не менее. Хорошо, что вышел сильно заранее – было время осмотреться и проторить более-менее нормальный проход. Остальные двигались только за мной по пятам и ползком. Понятно, что полз не по таким привлекательным тропинкам, а напрямую по кустам черники. Пришлось обнюхивать всё на ощупь. Все три мины нашёл у поворота тропинки: даже представить боюсь, что там, в лесу, вокруг дома творится.

Доползли до дома, обползли его, рассредоточились вокруг и стали ждать утра. Около фундамента мин нет, а вот если брать правее от дома, куда тропинка в лес уходит, так сразу четыре штуки стоят. Я даже трогать их не стал. Опять светодиодный фонарик помог. Удобная штука, а дома вечно нос воротил от подобных вещей.

В пять утра в коровник через дом вылезла тётка. Подоила четырёх коров и ушла. В домах света нет. Вообще никакого шевеления нет, а так в деревенских домах не бывает. Кто-нибудь по дому и пройдёт, во двор обязательно выйдет, в туалет сходит, а тут тишина.

Мне не нравится. Вот не нравится, и всё. Чуйка верещит дурным голосом. Потом понял. Ёкарный бабай! Конь ты педальный, а не командир. Сеновал не просматривался от наблюдателей, а он закрыт. Если там какое железо типа танка или броневика, мы все здесь ляжем – противотанковых гранат-то у нас нет. И уходить поздно. До рассвета не успеем, и в лесу мы целую дорогу протоптали. Ну что ж, значит, не судьба, а могли бы хозяева умереть спокойно, во сне.

Оставил «Сержа» и Зераха у сеновала, а остальных рассредоточил под окнами. Самое главное было расположить всех в «мёртвых» секторах пулемётов. Я очень внимательно рассмотрел схему хутора, нарисованную «Дочкой» и «Сержем», и в том, что пулемёты здесь есть, ни разу не сомневался.

Пулемёты стоят на чердаках в слуховых окнах, направленных на старую дорогу, в сторону поля и во двор, иначе нет смысла минировать лес, то есть прикрывать направления, которые пулемётами не простреливаются. К тому же то, что дорога заминирована наглухо, а на хуторе полно людей, означало только одно: то, что подъезжают к хутору теперь с другой стороны. Это недоработка «Сержа». С другой стороны, если бы «Серж» полез в лес без «Девятого», вся разведка осталась бы в лесу. Да и с «Девятым» тоже, скорее всего.

В шесть утра мы начали закидывать оба жилых дома гранатами. Через тридцать минут всё было кончено. На сеновале и на чердаках обоих домов были оборудованные пулемётные точки. На чердаке одного из домов пулемётчиков убила «Дочка», на сеновале я и «Серж». На чердак второго дома «Гном» тоже закинул гранату, причём абсолютно без команды. Как только пулемёт завёлся, «Гном», которого я поставил под фронтальное окно, сначала закинул две гранаты в дом, а потом одну на чердак.

Но и одной гранаты РГД-33, закинутой «Гномом» на чердак, хватило, чтобы пулемётчик развалился на несколько запасных частей. Правая рука с очень неплохим чешским пулемётом «Брен Мк 1» вылетела наружу, а всё остальное неравномерными кусками было раскидано по чердаку. Пулемётчик хрен с ним, а вот пулемёт жаль. Ствол погнуло, ствольную коробку осколками побило, приклад кровью залило. Хорошая была машинка. Англичане с этим «Бреном» и его модификациями всю войну прошли. Я почему знаю? Этот пулемёт чехи ещё до войны придумали и поставляли его в британскую армию, а англичане с ним даже на Фолклендах воевали. То есть пулемёт стоял на вооружении британских войск более пятидесяти лет и, соответственно, его во всех фильмах показывали.

После всего втроём прошлись по домам на зачистку. Живого нашли только одного, да и того с сильной контузией и тремя ранениями, но всё равно по каждому делали контрольный выстрел. Старались, конечно, в голову, просто не у всех были целые головы. Это мой прокол. Повезло здорово, почти вовремя тормознул, а могли бы влететь. Не хотел сначала шуметь, но после сеновала передумал.

Ну, командир! Ну, жук! Попёрлись бы мы по полю! Да здесь мин больше, чем картошки. И на обочинах, и на дороге, и по краям поля, и в лесу на тропинках, а ездили хозяева вообще вокруг – новую дорогу через поле протоптали. Вот как командир догадался, что на сеновале вместо сена машина стоит? Он же никогда здесь не был?

Откуда он про пулемёты знал? Мы же о них даже не подозревали, хотя весь день за домом смотрели! Ведь всех за руку под окна подвёл и поставил. Никто под пулемёты не попал. Стрелять они сразу после первых взрывов начали, потом откуда-то сбоку две короткие очереди – и пулемёт замолчал. Если бы сам такое не увидел, никогда бы не поверил.

Зашли бы мы в дом. Ага. Я даже и не знал, что так бывает. Во всех домах двойные двери, и на кухнях по человеку, оказывается, сидели, вроде дневальных. Откуда командир про это знал?

Вот как он нас по лесу провёл через мины? Как? «Девятый» глаза вылупил и так целый день ходит. Он к этим минам подойти боится. «Девятый», между прочим, сапёр. Подошёл он с командиром к этим минам, побыли они там – что-то командир ему показывал, а потом вернулся, сел на скамейку у дома, попробовал закурить, а у самого руки трясутся – цигарку скрутить не может.

То, что мне попало, так сам дурачок виноват. Сказал же командир: «бросил гранату, ложись под окно», а я к дверям рванул, ну и попало осколком. Рикошетом прилетело.

Да! Командир силён! А ребята теперь смеяться будут.

– Командир! Как его перевязывать-то? Как там бинт мотать? – спросил «Гном», озадаченно разглядывая задницу «Стрижа» с торчащим из левой ягодицы мелким осколком гранаты.

– Никак. Аккуратненько тампоном прижми, сейчас освобожусь, вытащу его и сам перевяжу. – Я едва сдерживал смех. Нервное напряжение, в котором я пребывал с ночи, отпускало, и организм требовал разрядки, но ржать нельзя, иначе «Стрижа» потом затравят.

– Вот дурная голова, «Стриж», ногам покою не даёт, но в данном случае пятой точке. Я, конечно, понимаю, что ты соскучился по ранениям, героическим подвигам и красивым медсестричкам, но я вынужден тебя огорчить. Нет ничего героического в ранении по глупости и в задницу. Ближайшие две недели ты проведёшь на животе, а вместо медсестричек у тебя будут «Иванов» и «Мех», которым надо откормиться. Потом вместо боевой работы ты будешь учиться выполнять приказы. Я думаю, «Старшина» найдёт тебе применение, а жаль. Из тебя со временем может получиться толковый боец. Ну, ничего, урок будет.

Хреновое ранение. Неудобное. Как ни повернёшься, будешь бередить. Место такое – центральное в организме человека. Соответственно и заживать будет долго, не больно – просто противно. Ни лечь по-человечески, ни ходить, ни поесть, ни наоборот. Ну да ничего страшного. Осколок – это не лом в заднице для исправления осанки. Умнее будешь.

Как только с хутором управились, прошлись с «Девятым» и «Гномом» по новой дороге. Мин на ней нет, только на въезде три нажимные противотанковые, но это и понятно – их проще снимать, самим же ездить надо было. Мы тоже так поступаем, я просто у нас хитрее сделал. После дождя места минирования хорошо были видны, а так дорога чистая. Так что подогнали нашу технику сюда, выставив на дороге «фишки», чтобы не засветиться при переходе.

Все три машины загрузили материальными благами, которые бывшим хозяевам хутора больше не понадобятся. Пришлось перестрелять всю домашнюю скотину и порезать всю птицу – сюда скоро не вернёмся. Что-то традиционно закопали в сараях и в процессе утащили подальше в поле бывших хозяев, ну то, что от них осталось, и бросили так. Не хоронить же? И так времени мало. Рабов, кстати, нет, а цепи и колодки в одном из сараев есть, видимо, убили уже – уборка урожая в полях закончилась. Этот хутор заминировали, и противотанковые мины я переставил. Понятно, что не я, а «Гном». Ему нравится, пусть тяжести таскает.

21 сентября 1941 года

Ночью вернулись обратно на хутор к «Старшине» и, загрузив ещё груз от него, отправили колонну на базу. С колонной хозяйственников отправились в госпиталь «Иванов», «Мех» и «Стриж». «Иванов» – это тот еврей, который выжил. Второй – «Мех» – белорус из Могилёвской области, его «Белка» к себе заберёт, говорит, он механик-водитель танка. Вернётся техника только через три дня, а у нас тут дел много.

Два дня занимались новой базой. В основном перераспределением материальных ценностей и консервацией и маскировкой новых складов. Опять потихоньку разбираем хозяйственные постройки и строим. Хорошо, что перетащил сюда Виталика. Самой стройкой теперь занимается он, а «Старшина» и «Девятый» на подхвате. Оба изумлены до предела.

Ну да, это у меня руки, как я уже говорил, растут из того места, на котором все люди сидят, а Виталя в деревне вырос, и отец его с детства к стройке приучал, так что скорость строительства максимально возросла. Дорвался Виталя до любимого дела. Вся эта война Виталику по барабану. Из всей войны ему только в сапёры, а ещё лучше дома строить или, вот как сейчас, землянки.

Пока мы здесь, надо всё по максимуму посчитать и убрать в землю. «Старшина» только этим и занимается, подключив девчонок к составлению списков. Ну а мы с «Сержем» традиционно занимаемся поиском тайников – работать руками мы всё равно не умеем.

25 сентября 1941 года

Ночью дошли до разведанного «Погранцом» и Виталиком хутора. Сегодня весь день смотрю за его обитателями, и всё, что я увидел, мне здорово не нравится. Ой, как хорошо, что в этот раз я на точку с Давидом поставил «Сержа», а саму точку расположил максимально далеко и под неудобным углом обзора.

Ничего себе домик! Ёж вашу мать! Вы меня что, предупредить не могли? То есть вот это вот дом? Тогда тот хутор, в котором сейчас толкается вся наша группа, собачья конура. Перед наступлением темноты оттянулся глубже в лес на точку сбора и дождался Давида и «Сержа».

– «Серж»! Эфиоп твою мать! Ты в курсе, что ты самка собаки? Ты что творишь? Жить надоело? Наблюдатель гребучий! Тебя кто учил? Ноги ему вырвать! Ладно, «Погранец» – щенок переросток, но ты вроде волкодав, должен такие вещи влёт просекать! Обурели разведчики, мать вашу. Если до дома доберусь, я тебе гланды вырву без наркоза через задницу.

– Ты чего лаешься, командир? Что случилось-то? – «Серж» реально встревожен. Я никогда так с ним не разговаривал.

– Это я ещё не лаюсь. Лаяться я на базе буду, если выживем. «Упыри, упыри». Это такие же упыри, как и мы с тобой. У вас гранат без замедлителя много? И остальных гранат? – В разведку мы берём только «лимонки». Они просто компактнее и удобнее в обращении, да и места меньше занимают.

– У меня шесть штук, без замедлителя нет. – Это Давид.

– У меня десять, без замедлителя ещё три. – «Серж», понятно, при гранатах, а вот за то, что у курсанта гранат нет, я ему отдельно уши надеру, если до временной базы целыми кусками доберёмся.

– Это с личными? Или вообще? – Я давно уже всем выходящим бойцам объяснил, что к немцам им живыми лучше не попадать, и на задания я беру только таких людей.

– Нет, командир, личные отдельно. – Это опять Давид.

– Хорошо. Может, и проскочит. Значит, так! Сейчас по-тихому идём на вашу точку. Вы никуда с неё не уходили?

– Никуда, командир, – шустро хрюкнул «Серж». Понимает, что своих звездянок он по-любому выхватит.

– Опять хорошо. Точку минируем растяжками, и вы валите отсюда, «Серж». Только по дороге и по сухим местам. Хорошо дождя не было. От места растяжек совсем понемногу и в разных местах присыпаешь след смесью, но совсем немного, чтобы только запах. Лучше всего мизерную щепотку скидывай приблизительно с поясной высоты – она собьёт запах и будет вообще невидима. Не часто, от перекрёстка двести метров и больше не обрабатывай.

У нашей «фишки» даже не вздумайте, иначе тот хутор просто по точкам обработки найдут, если нас будут травить грамотными поисковыми командами. Саму «фишку» перенеси метров на сто пятьдесят от дороги, и сидите тихо. Мне оставьте автомат Давида, патроны, продукты, что остались.

– Да что случилось-то, командир? Пойдём вместе. – «Серж» был не на шутку встревожен.

– Нельзя. Это, скорее всего, разведшкола или школа подготовки диверсионных групп. Что те же бойцы, только в профиль. У них нет проводной связи, но есть рация. Я должен остаться и показать, что я здесь. Если их с утра выпустить, они завтра нас по следам найдут и загонят.

Вы по-любому наследите. Мы ночью следы в перелеске замаскировать не сможем, но если всё правильно сделать, завтра они ваши следы сами затопчут. На свои следы я их не пущу, а потом выведу на дорогу. По мне одному они привязаться к следу не смогут. Замучаются листья глотать.

Нас всех засекли днём. Вокруг дома стоят три минных полосы и оборудованы пулемётные точки. Вероятнее всего, расчёт зенитного орудия – капонир там за домом. Причём выкопан он недавно, да и замаскирован так себе. Три точки наблюдения из дома. Минимум один снайпер. Одного я засёк точно, с той стороны дома может быть второй. Нас пока не проявили, но однозначно засекли и пока не знают, кто мы. Я не понимаю, почему они не вызвали подкрепление днём или не натравили на нас группу охраны из дома.

Их разведка вышла только что и вернётся, наверное, рано утром. Они вас съедят и не заметят. Подъезд к базе минировать по максимуму. Лес в шахматном порядке растяжками, дорогу только минами. Скажешь «Третьему» – он знает, как сделать.

Я с хозяевами особняка завтра поиграю и вернусь. Приду только в том случае, если буду знать, что облава уйдёт в другую сторону, но сразу не ждите. – Я реально испугался за своих щенков. В доме знали, что за домом наблюдают. Засекли они именно меня, когда я передвигался по лесу, и я действительно не понимал, почему нас уже не перебили.

Точку наблюдения «Сержа» и Давида немецкие наблюдатели тоже наверняка засекли или засекут завтра утром. Сейчас я сделаю так, что завтра утром наблюдатели обязательно обнаружат ту позицию и сочтут её основной. Саму позицию мы хитро заминируем, поставив растяжки на тропе таким образом, что, нарвавшись на первые две гранаты, оставшимся в живых некуда будет уйти, кроме как в стороны. При взрыве сработают минимум пять «лимонок», а стоять они будут так, что накроют всю группу, втянувшуюся в заминированный карман. Кроме этого я поставлю четыре гранаты без замедлителя поперёк дорожки следов «Сержа» и Давида, как раз для того, чтобы гранаты позже сняли.

Я видел три точки наблюдения из дома и минимум одного снайпера. Спецом лежал до темноты и всё же дождался выхода разведки. Трое ушли через заминированную полосу к тому месту, где я лежал днём. Значит, в минном поле за домом есть проход. Сам проход в полутьме я прояснить не смог – расстояние всё же немаленькое, а вот место выхода засёк.

Сейчас разведчики заминируют мою точку наблюдения и будут ждать, когда я подорвусь, или вернутся утром в дом и будут ждать в тепле. Я ждал бы в лесу, но то я, а они вернулись за час до рассвета и нарвались прямо на растяжку из двух гранат. Один стонет уже полтора часа, а сначала орал. Он торопится к врачу. Остальные двое лежат смирно – им уже торопиться некуда.

Интересно, они в атаку пойдут? Или просто обстреляют? Я еле успел сделать ложную позицию там, где лежали вчера Давид с «Сержем». Ага, вот оно, всё же пулемёт. Не стали рисковать. Что ж, разумно. Предсказуемо, но разумно. Короткими лентами стреляет, по пятьдесят патронов, но уже штук сто пятьдесят выпустил. К раненому поползли всё же, под прикрытием пулемёта – значит, на ложную позицию купились. Очень хорошо. Сейчас вы мне, ребята, всю схему минирования покажете. Вот и поворот. Хитро.

Второй пулемёт подключился. Видно, перетащили с той стороны особняка. Вон и кавалерия поскакала: под прикрытием двух пулемётов из дома по дальнему краю поля стартанули восемь человек. Сапёры раненого потащили. Молодцы. Значит, ребятишки в здании, точно уверены, что я на той позиции прижат пулемётами.

Взрыв. Ещё один. Двойной взрыв, ещё один двойной! Что, всё? Что-то мало, неужели компактной группой бежали? Что же вы так орать-то любите? Чуть что, сразу в крик. Вот теперь следы Давида и «Сержа» точно затёрты. Там сейчас трупы и раненые, и в крови всё. Никакая собака след не возьмёт. Вы ещё остальные растяжки снимите и порадуйтесь на досуге. Теперь можно и расслабиться.

Интересно, у них врач есть и раненых повезут на чём? Я только две мины снять успел и у ворот поставил. Хорошие мины. Противотанковые! Нет, всё-таки машина. Ну не машина, а очередной бронетранспортёр. Вот гадство. Он колёсный! Мне не могли вовремя подогнать? Я так не играю.

Взрыв! Мина долбанула очень душевно. Она же на танк рассчитана, а тут какая-то колёсная каракатица с пулемётом. Летает эта каракатица в принципе неплохо, но недалеко. Вторая мина чуть дальше стоит. Вот и ладненько. Пусть постоит. Глядишь ещё кто нарвётся. Может, в гости кто подтянется? Но я тут ни при чём. Я вообще лежу чёрт-те где. Мины сами переползли. Я вас, уроды, научу Родину любить. Германию в смысле.

Классная штука светодиодный фонарик, без него я фиг чего успел бы поставить. Заклеить его, правда, пришлось и материей замотать, чтобы свет только теплился через красный материал, но это дома Виталик постарался. Жаль, что скоро батарейки сядут. Впрочем, здесь не одноразовые батарейки, а аккумуляторы. Может, Виталик зарядить сможет?

Да ладно? Не может быть! По проходу опять ползут двое. Так. Вон тот маленький сапёр, я его видел уже, а здоровый, похоже, снайпер. Или разведка? Блин. Без бинокля не видно, какое у него оружие, а смотреть в оптику винтовки дурных нема. Засечёт местный снайпер или наблюдатели – и трындец, здесь меня и закопают. Ну, это, конечно, образно. Дотащат до базы и там внимательно изучат мою хладную тушку, но это уже несильно важные для меня подробности.

Сапёр вернулся. Если здоровый через меня пойдёт – значит, разведка, если в воздухе зависнет – снайпер. У снайперов всё не как у людей. Только непонятно, почему один?

Всё же разведка. Конечно. Эта ложбинка ниоткуда не просматривается, ни от дома, ни от леса, а он про неё знает. Этот амбал даже место увидел, где я лежал до этого, только обернуться не успел. Таких умельцев живыми брать нельзя. Таких красавцев живыми брать опасно, а нож в затылке – это гарантия, что ты мне в спину не выстрелишь. Был бы «глушак», не стал бы поганить любимые ножи.

Упакованный дядя, и размерчиком в полтора меня. Автомат и два «Люггера». Ого! Подвесная подмышечная кобура со стволом! Ничего себе. Никогда здесь такого не видел. И ствол какой-то странный. Некогда, потом посмотрю. Два ножа и гранаты, подсумки и ранец. Ну и зачем ты с собой ранец-то потащил? Знал бы, что ты мне столько оружия принесёшь, ребятам автомат оставил бы. Мне теперь кроме своей винтовки и автомата Давида ещё и твой автомат с пистолетами таскать. А вот хрен я что брошу. Это не мой метод.

Теперь раздеваемся до трусов. Бельё хорошее, шёлковое. Да ты пижон, дядя! Жетончик на серебряной цепочке! Опа! Наколка на руке – эсэсовец! Падшая женщина! Кто здесь базируется-то? Так. Всё в узел. Удобный у тебя камуфляж, штанины на завязочках.

Все мелкие шмотки в штаны вошли. Получился отличный мешок, который можно пристроить на шею. Теперь верх ремнём перетянуть – и можно бегать, но сначала кайенскую смесь рассыпать.

Что там у дома? Одна цепь человек в пятнадцать крадётся по полю в сторону ложной позиции, одна перебежками от дома к машине. И всё это под трескотню двух пулемётов, а пулемёты у нас развёрнуты совсем в другую сторону. Можно работать не напрягаясь.

Это, похоже, у нас инструктор. Был. Потому-то ты в лес один и попёрся. Оказывается, понты не в наше время придумали. Интересно, твои детишки сильно обидятся? Теперь моя очередь с ними играться.

Где тут у нас снайпер? Да на крыше, в чердачном окне, даже позицию не сменил, рожа наглая. Что же ты такой беспечный-то? Нельзя так халатно относиться к работе. На! Снайпера ударом пули снесло в глубь чердака. Винтовка вывалилась на покатую крышу и скатилась на самый край.

Теперь по ближайшей цепи. Вы у меня как на ладони, и не сильно далеко до вас, ближе, чем до снайпера, и залегли все, идиоты. Бежать надо. Кто вас учил-то? Звездец какой-то! Залечь на открытом поле, чтобы спрятаться от снайпера. Но я в голову стрелять не буду, мне главное – вас из строя вывести. Главное же не убить, а разозлить.

Если стрелять в туловище, там разницы нет, куда попадёт – в плечо или, простите, в задницу. Результат один: в лучшем случае тяжёлое ранение. Две обоймы расстрелял по ближним упырям. Ещё две обоймы по дальним.

На поле песня – воплей и стонов на хоровой оркестр. Извините, ребята, я забыл сказать, что винтовка у меня автоматическая, а стрелять я с детства люблю. Позицию намеренно не меняю. Времени развернуть пулемёты у вас нет. Ещё одну обойму прямо по окнам, но это просто, чтобы вы меня побыстрее обнаружили. Надо же, чтобы вы меня гарантированно засекли и сильно удивились. Меня даже ваш инструктор здесь не ожидал увидеть.

Вот теперь, подволакивая ноги, в лес. Здесь под ёлочку растяжечку, там вторую. Вот и ладненько! Отсюда направление движения меняю и аккуратненько, не оставляя следов, бежать отсюда, на точку, где свои вещи оставил. По пути ещё три растяжки поставил, чисто по мелким ёлочкам, и не по одной, а веером. Про «путанку», я надеюсь, вы ещё не знаете. Это чтобы позлить и придержать немного, да и шмотки тащить легче. Я вас что, ждать, что ли, буду? Ну, нет, не сегодня.

Не скучайте без меня, детишки. Ты давай, инструктор, передавай от меня привет своим ученикам. Я смотрю, им «лимонки» понравились. И под тебя парочку заложил. Всё же инструктор! Вот и посмотрим, как и чему ты их учил.

Не поймали они меня. Хотя до перекрёстка по следам дошли, но шли долго, по ходу «путанка» сработала. Оставался у них на базе ещё один инструктор. Затем я смесь прямо на перекрёстке насыпал и по дороге ушёл. Отметился и поиздевался. Я ведь именно поэтому группы по дорогам вожу. Никто этого не ждёт.

Сколько следов на просёлочной дороге? Да между несколькими крупными деревнями? Немерено. Это не осенний лес, где всё видно. Чем мне нравятся здешние дороги, так это тем, что здесь грязи почти нет – почва песчаная. Если инструктор грамотный, то он всё сразу поймёт. Перекрёсток – это четыре направления поиска плюс лес и поле напротив перекрёстка.

Сам я издали с удовольствием наблюдал, как мои преследователи на дороге дёргаются. Долго один икру метал, минут тридцать. Может, просто не знал, что икру мечут в основном по весне, а сейчас осень? Нет, благородная рыба размножается по осени, но то благородная, а вам, ребята, до лососёвых рыб, как до Китая боком.

Что меня больше всего радует, так это то, что собак у них нет. Разыскная собака – машинка специфическая, абы с кем не работающая и настроенная на конкретного проводника. Здесь этой неразлучной парочки нет и быть не может. А где есть? Правильно. В концлагере, а ближайшие концлагеря у нас в Даугавпилсе, в Резекне и в Себеже. Так что если собачек и привезут, то только к завтрашнему утру, а так как след обработан, сначала надо будет искать в округе хоть какую-то зацепку и плясать уже от неё. Для этого по всем направлениям надо будет направить грамотные поисковые группы, а это, на минуточку, минимум восемь штук. Нельзя ведь исключать, что я по той же дороге обратно ушёл.

Четыре дороги, восемь обочин, соскочить в лес я могу в любом месте. Сколько надо задействовать народу для поиска следа? Вот то-то! Необходимо срочно устроить тотальный поиск грамотными поисковыми группами, а к тому времени, когда они найдут хоть какую-то зацепку, если найдут, от собак будет мало толку. След-то «простынет», грамотная ищейка всегда на вес золота. Спросите у охотников, как у них ценится собака с верхним чутьём? Через сутки запаха уже не останется – сам след я смесью забиваю. Я потому и к перекрёстку всё вывел, чтобы количество направлений для поисковых групп увеличить. К тому же та толпа народа, которая будет искать следы, затопчет наши следы напрочь.

На этом месте, где сейчас лежу, я тоже специально остановился. Здесь очень далеко от перекрёстка – больше чем восемьсот метров по прямой. Но это по прямой, а по дороге, по которой я ушёл, все полтора километра. Я до поворота дороги дошёл, соскочил в лес, а потом по краю поля сюда вернулся. Отсюда перекрёсток видно как на ладони. Лежал здесь до позднего вечера. Дорога не оживлённая. Так… пара телег проехала. Облавы нет, в эту сторону по крайней мере. Что тоже странно, но объяснимо. Пока в разведшколе соберутся, отправят радиограмму и наберут загонщиков, день закончится. Надо же своих раненых перевязать, трупы собрать, над своим инструктором погоревать, виновных в этом безобразии поискать, а там, глядишь, меня искать времени уже не останется.

Но вот очень мне любопытна одна деталь. Как здесь оказался «Серж» при первой разведке? Это же совсем в другую сторону от нашей базы, а от хутора, на котором мы базируемся сейчас, километров двадцать. Тогда «Серж» мне зарисовал этот перекрёсток и очень грамотно обозначил все ориентиры. По этим ориентирам я ставил группу «Погранца» и сразу отметил, чтобы они близко к дому не приближались. Меня интересовал больше перекрёсток и движение на нём. Я был уверен, что если на районе есть поисковая группа, то базироваться она будет на этом хуторе, а мне в донесениях никто не сказал, что это не хутор, а барский особняк.

«Погранец» приказ выполнил дословно. Недаром я его перед этим дрючил. Именно поэтому мы все сейчас живы. Если бы их засекли тогда, за трое суток немцы подготовились бы и взяли их живыми, а ещё через сутки нас всех накрыли бы по полной программе. Когда вернусь, «Погранца» и Виталика в задницу поцелую.

Центральное управление ГФП города Рига.

Собеседников двое. Бригаденфюрер SS (генерал-майор) Гельмут Штольк и офицер по особым поручениям гауптштурмфюрер SS (гауптман, капитан) Курт Бонке.

– Что же произошло около школы, Курт? Твой доклад я читал, расскажи, что ты об этом думаешь. – Со скучающим видом бригаденфюрер невыразительно смотрел на своего доверенного человека. Казалось, что ему совсем не интересно, но гауптштурмфюрер прекрасно знал своего патрона. Точно с таким же невыразительным взглядом бригаденфюрер подписывал расстрельные списки на сотни человек или смотрел, как самым разным людям специально обученные сотрудники вырывают ногти на ногах, а потом и ломают эти самые ноги. Так что обольщаться не следовало, следовало твёрдо и уверенно доложить то, что он накопал за последние двое суток. Иначе можно было легко оказаться в том самом подвале управления.

– Господин бригаденфюрер, я начну с самого начала. Школа была открыта в тридцать четвёртом году при генеральном штабе латвийской армии. Вальтер был в ней старшим инструктором и первый выпуск тренировал и выпускал сам. Это были полностью его люди, и ориентированы они были на Великобританию и САШ. Общее количество агентов – более пятидесяти человек, точное количество на сегодняшний день неизвестно.

Курс обучения был рассчитан на один год, но иногда курсанты проходили дополнительное обучение у отдельных специалистов и учились у самого Вальтера. Наборы в школу проходили ежегодно, и в тридцать девятом году был очередной набор в количестве пятидесяти восьми человек. Курс был ориентирован на Советский Союз. Курсанты были в основном русские, проживающие на то время в Прибалтийских странах.

В сороковом году, когда большевики захватили Латвию, курсантам были выданы документы для дальнейшей работы в Советском государстве. Это было гениальное решение Вальтера – легализировать курсантов школы на месте для врастания в среду. Связь с курсантами и какая-либо их деятельность не предусматривались. Основная задача выпускников была выжить в изменившихся условиях и по возможности обрасти связями среди партийных и хозяйственных чиновников «Советов».

Об этих агентах знали только Вальтер и его помощник из русских дворян, бывший офицер латвийского генерального штаба. После начала войны всех курсантов собрали в условленном месте. В данном случае местом сбора оказался особняк одного из инструкторов школы.

Дело в том, что так называемые выпускные экзамены Вальтера представляют собой жёсткие проверки, максимально приближенные к боевым условиям. К примеру, из первого выпуска школы на экзаменах погибло двенадцать курсантов. Саму школу охраняют будущие курсанты школы численностью около взвода.

На момент приезда Вальтера в школе помимо сорока семи человек выпускного курса находились шестьдесят два кандидата, составляющие взвод охраны. Система обучения построена так, что, кроме инструкторов, больше никто не видит курсантов в лицо. Взвод охраны проживает в отдельных помещениях и с выпускниками не пересекается.

Двенадцатого сентября наблюдателями группы охраны было обнаружено скрытое наблюдение за особняком. Штурмбанфюрер Ранке посчитал, что это начало проверки Вальтера. Наблюдение обнаружили, но наблюдатели в ночь на тринадцатое сентября снялись и ушли. Группа наблюдения предположительно составляла два человека.

Вальтер приехал двадцать четвёртого сентября и сразу затребовал личные дела курсантов. Двадцать пятого сентября опять было обнаружено наблюдение за школой. Наблюдатель был один, передвигался по лесу очень грамотно, был вооружён, но место наблюдения было обнаружено. После доклада Вальтер приказал действовать, согласно обстановке. В действия руководства школы он не вмешивался, оставив для себя роль стороннего наблюдателя.

Вечером двадцать пятого сентября была выслана группа разведки из числа взвода охраны, которая заминировала лёжку наблюдателя. По возвращении, уже на рассвете, группа разведчиков попала на мины. Двое были убиты, один тяжело ранен. После того как рассвело, была обнаружена лёжка снайпера.

– Я сказал, о чём ты думаешь, Курт? Не надо мне пересказывать доклад этого тупоголового кретина Ранке. Я читал доклады, меня интересует твоё мнение. То, о чём ты не написал в докладе. – Бригаденфюрер не был зол. Этот невысокий, полноватый, похожий на лавочника в провинциальном городишке лысеющий мужчина был замотан до последней крайности. Гибель уникального инструмента, а иначе как инструментами Штолька своих подчинённых он не называл, со всем его личным архивом отбрасывало бригаденфюрера на несколько лет назад, а попадание архива этого самовлюблённого кретина в чужие руки могло иметь абсолютно непредсказуемые последствия. Если личный архив вообще был у Вальтера с собой.

– Хорошо, господин бригаденфюрер. – Гауптштурмфюрер помолчал, якобы собираясь с мыслями. Выдавать всю информацию патрону он не собирался.

Бонке был неплохим аналитиком, умел вытягивать правдивые показания даже у полумёртвых подследственных и мог подать собранную им информацию в лучшем для себя свете, но сейчас говорить всю правду было смертельно опасно.

За последние недели в нескольких районах Латгарии неизвестной диверсионной группой противника было совершено несколько нападений на военнослужащих Вермахта. Причём группа действовала крайне нагло, а главное – использовала в числе прочего оружия русские автоматические винтовки СВТ.

Если связать нападение на Вальтера с нападениями диверсионной группы, то можно остаться в этих лесах до её уничтожения, а к этому Бонке не стремился. В том случае если документы захвачены русскими диверсантами, они уже почти наверняка переправлены за линию фронта. Диверсионную группу могут и не найти, и командующий местными ослами гауптштурмфюрер станет «козлом отпущения». Бригаденфюрер скор на расправу, и простой отправкой на Восточный фронт можно и не обойтись.

Ко всему прочему гауптштурмфюрер очень не любил выскочку Ранке, продвигавшегося по службе с помощью своего высокопоставленного дяди. Ранке стал начальником разведшколы сразу после Нойманна, хотя талантами разведчика не блистал, предпочитая работать кулаками, а не головой. Новоиспечённый начальник разведывательно-диверсионной школы латвийского генерального штаба был конченым садистом и никогда не скрывал этого. К счастью, этот самонадеянный индюк Ранке вообще не читал оперативные сводки по району и не связал нападение на школу с диверсионной группой. Поэтому Бонке уверенно продолжил:

– Это не русские. Это не их почерк. Да, использовались русская самозарядная винтовка и русские гранаты, но это не русские. Я бы мог предположить, что это англичане – на это указывают уровень подготовки диверсанта и безукоризненность исполнения операции в целом, но это было бы просто предположение, не основанное ни на каких фактах. Поэтому повторю:

– Во-первых, очень высокий уровень подготовки диверсанта. Убить Вальтера ножом смогут единицы, а диверсант, я подчёркиваю, был один.

Во-вторых. Идеальное время выхода диверсанта на позицию. Точно в то время, когда Вальтер приехал в школу, а этой информацией достоверно не располагал никто даже из нашего окружения или руководства школы. Подобное поведение характерно для Нойманна.

В-третьих. Это сделал тот, кто знал, что Вальтер при возникновении внештатной ситуации пойдёт в лес один, и тот, кто знал, что он всегда носит свои досье с собой.

В-четвёртых. Практически все курсанты были ранены. Погибли лишь трое, и среди них, по удивительному стечению обстоятельств, заместитель Ранке, обер-лейтенант Карл Витт, приказавший курсантам пойти в атаку.

И наконец, последнее. То, о чём умолчал Ранке. Что сделают русские диверсанты после нападения? Побегут в лес, он же рядом, и это очень большой лес, уходящий в другой район.

У русских не было бы никаких проблем с проводником, но была превосходная возможность уйти через лес, и ко всему прочему они никогда не работают по одному. Подвести по лесу большой отряд, захватить всю школу целиком и уничтожить всех, кто в ней находился, было достаточно просто, но в лесу не было обнаружено никаких следов присутствия большого количества людей. Были лишь старые следы предположительно двух человек, но это с большой вероятностью следы тех двух наблюдателей, которые были обнаружены ранее.

Диверсант же, напротив, вышел на дорогу, не особенно скрываясь, дошёл до перекрёстка. После чего мастерски сбил след кайенской смесью и, вот это самое главное, целый день просидел в поле, наблюдая за перекрёстком. Лёжку наблюдателя обнаружили через три дня при детальном прочёсывании территории. То есть диверсант или его напарник видел всех, кто вышел на дорогу, и не стрелял.

Более того, при осмотре места не было обнаружено вообще никаких следов присутствия там человека, кроме двух маленьких деталей: следов от сошек ручного пулемёта и небольших примятостей на траве на месте самой лёжки. Что само по себе означает, что это человек, прошедший специальную диверсионную подготовку и умеющий передвигаться и маскироваться в лесной местности.

Объяснение всего этого простое – у него были наши документы. Это не русские, это ребята одного из разведывательно-диверсионных подразделений Вермахта. Если начинать с конца, тогда все логично. К тому же Вальтера раздели практически догола, забрали даже нижнее бельё, что может означать только одно. То, что человек, делающий это, имел информацию о потайных карманах в одежде Вальтера.

Если предположить, что перед своим приездом Вальтер встречался со своим агентом, работающим ещё и с нашей спецслужбой, тогда объясняется точное время выхода диверсанта на позицию. Другого объяснения этому не существует.

Утверждение штурмбанфюрера Ранке, что это русские, основано только на типе оружия, но винтовками СВТ и русскими гранатами вооружены и финны, и «Советы», и наши войска. Привязка к оружию в данном случае – это неумение оперировать фактами.

С большой вероятностью можно предположить, что это агент, прошедший подготовку в одной из наших школ, либо агент, прошедший подготовку у самого Нойманна. У меня есть обоснованное предположение, что Вальтер оставил для собственного использования некоторое количество людей из числа якобы погибших курсантов из первого выпуска, таких мною отмечено четверо, и из последующих выпусков, общее количество которых по известным причинам пока неизвестно. Вполне возможно, что кто-то из них решил таким образом обрубить все концы. Поимённый список предположительно живых курсантов всех выпусков с моими дополнениями и выписками из досье вот в этой папке.

Кроме того, неизменный и незаменимый помощник Вальтера Нойманна, русский дворянин и бывший капитан латвийского генерального штаба Елагин Алексей Петрович, который мог бы прояснить очень многие детали по курсантам, так как большинство курсантов школы и личных агентов Вальтера проходили через его руки, выполняя приказ обер-лейтенанта Карла Витта, был ранен. Днём позже по непонятной причине сам Ранке применил к нему методы специального допроса, отчего состояние его в настоящую минуту критическое.

Сейчас он прооперирован и находится в госпитале под круглосуточной охраной, но в сознание до сих пор Елагин так и не пришёл. Сам же штурмбанфюрер Ранке на вопрос о причине допроса отвечать отказался. – Бригаденфюрер по-прежнему невыразительно смотрел на подчинённого. На его лице не отразилось никаких эмоций.

Это была его ошибка. Это он, поговорив с Ранке по телефону, приказал допросить русского дворянина. Бригаденфюрер не учёл одного, того, что Ранке жутко ненавидит любимчика Вальтера. Расчёт был на то, что в течение суток Ранке в достаточной мере подогреет русского офицера и тот к приезду Бонке будет готов на всё что угодно, но когда Курт приехал в школу, было уже поздно. Меньше чем за сутки Ранке превратил русского в кровоточащий страшными ранами полутруп, не добившись практически ничего.

Но главное во всей этой истории было не это, и Штольк об этом не знал. Главным было то, что штурмбанфюрер Ранке, уверенный в собственном превосходстве и абсолютной безнаказанности во время допроса, похвалился Елагину, что приказ на проведение допроса он получил от бригаденфюрера. После этого русский дворянин замолчал и в течение допроса более не проронил ни слова.

27 сентября 1941 года

Ранним утром на «фишке» меня ждал мой тупоголовый помощничек с группой поддержки. Дозор усиленный – шесть человек при двух пулемётах, но это он зря. Забрали у меня всю мою поклажу и чуть ли не на руках донесли до дома, а там даже банька теплится. Проснулся только под вечер. Утром в бане помылся до блеска, дополз на ватных ногах до кровати и как провалился. Устал всё же очень здорово.

Вышел в горницу из нашей с Виталиком спальни, а тут сюрприз. Мои трофеи прямо на столе разложены, и вид у «Сержа» довольный. Ранца и жилета только нет, я их сразу Виталику отдал, чтобы заныкал. Кроме «Сержа» в горнице «Старшина» с «Девятым» и Виталик с «Дочкой». Но это пока. Сейчас ты у меня, мой дорогой соратник, ещё больше будешь доволен, если не сказать больше. Давно хотел это сделать.

Подошёл и молча, со всей дури засадил красному командиру с ноги по роже. «Сержа» немного приподняло и унесло в угол, прямо под ноги к «Старшине». К нам приехал ревизор. Правда, ревизор не приехал, а пришёл, но это ничего для «Сержа» не меняет. Виталик только чуть приподняться успел, но он меня прекрасно знает и знает, что, когда я вот такой спокойно-безразличный, это кому-то сейчас звездец настанет. Повезло «Сержу», что босиком, а то разнёс бы ему морду лица как «зафутболенному». Я только чуть-чуть сдержался. Добрый стал, постоянно себя сдерживаю. Вот и этому долбодону повезло нарваться на мою доброту.

– «Старшина», приведи своего командира в чувство, – коротко приказал я. «Старшина» с «Девятым» молча облили «Сержа» водой и посадили его на лавку между собой. Сказать, что они были изумлены, это не сказать ничего, но сделали всё молча, ожидая продолжения. Сам я подошёл к столу и взял документы, лежавшие на форме, прямо в открытом виде.

Что тут у нас? Какая прелесть! Непонятно только, почему они меня отпустили? Если отпустили, то зачем? Какой в этом смысл? Или я реально такой везучий? Ну, это тогда полная фантастика. Положив документы обратно, я не торопясь дошёл до оружия, взял автомат, передёрнул затвор и вернулся к столу.

«Серж» уже пришёл в себя, хотя взгляд плавал, а на скуле наливался синяк. Голова на темечке была разбита, и струйка крови медленно пробивала дорожку среди волос. Нехило его о стенку приложило. От удара этой деревянной головы даже дом закачался.

– Если вы не ответите на мои вопросы, я вас троих убью, – сказал я негромко.

«Третий», «Дочка». Вооружиться. Быстро. А потом перебью всех, кто пришёл с вами. – Повысив голос, я рявкнул «Старшине», «Девятому» и приходящему в себя «Сержу»:

– Руки держать на столе. – Виталик с Верой испуганными воробьями порскнули за автоматами. Для них моё поведение тоже было неожиданностью, но вот какая выучка. Моментально и без каких-либо сомнений на сидящих уставилось уже три автомата. Неплохо.

– Командир! Что случилось? – глухо пробасил «Старшина».

– Ничего не случилось. Разбор прошедшей операции. Я пытаюсь понять, ты с немецким диверсантом заодно или он один работает? Руки. Ты документы, что я принёс, видел? Что в них написано? Написано в них, что я вчера убил штурмбанфюрера войск SS. Знаешь, что это? Это капитан или майор, хрен я что понимаю в этих эсэсовских званиях, но точно не сержант. Минимум заместитель начальника разведшколы, которую этот дебильный командир с первого раза не распознал и всех нас послал на убой. Я вот хочу понять, по собственной дурости или он на немцев работает. – Почти мгновенно вокруг «Сержа» образовалась пустота. И «Старшина», и «Девятый» моментально отодвинулись от него. Я же намеренно не смотрел на «Сержа», я смотрел в ноги. Нападение всегда начинается со взгляда и с ног, и стрелять я начну сразу, как только он напряжёт хотя бы одну мышцу на ногах. Да и смотреть в глаза человеку, которого допрашиваешь, нельзя. Когда человек, с которым ты говоришь, не видит твоих глаз, он теряется, чувствует себя очень неуютно. Оптимально смотреть на мочку уха, тогда человек видит, что ты смотришь прямо на него, а взгляд поймать не может. Визуальный контакт в разговоре для допрашиваемого всегда очень важен.

Я ни на минуту, ни на секунду не думал, что «Серж» – немецкий агент. Немцы давно бы меня взяли, и Виталика, и Веру, и понты с гранатами нам бы не помогли. Да упаси боже! Я просто его «опускал» и параллельно «качал» всех остальных. «Серж» начал тянуть одеяло на себя, и его надо было спустить с небес на землю.

– Я жду, падаль! Ты уже лишнего на свете живёшь. Как ты оказался в той стороне? Разведшкола находится в двадцати километрах от этой базы и совсем не в нашу сторону. Ты не мог не заметить минированной территории. Ты доложил, что на хуторе издеваются над людьми, но забыл добавить, что это не хутор, а барская усадьба и это стандартное обучение ножевому бою при подготовке диверсантов. – Я, в общем-то, этого не знаю. Откуда я могу знать, как немцы диверсантов готовят? Конечно, это блеф, но какой убедительный. Просто если кого-то просто так режут, значит, кому-то другому это надо. Технология простая, что здесь, что в нашем времени. Я так же своих малолеток учу, чтобы они крови не боялись.

– Я не немец. – О как! Очнулся. – Я могу встать? – Такой резкий переход из непринуждённой и дружеской обстановки в почти экстремальное состояние ломает даже специально подготовленных людей. «Серж» в данном случае не исключение.

– Медленно. – Говорил я резко. Короткими, рублеными фразами. Это тоже элемент экспресс-допроса, да и вообще здорово отличается от моего обычного стиля общения.

«Серж» медленно встал и распоясался, потом снял немецкий китель, нательную рубаху и вывернул её наизнанку.

– Сесть. Ступни ног убрать под лавку. – «Серж» сделал, что я сказал. – Не отрывать, отдать так. Брось на стол, я прочту. – Ну да, конечно, это то, что я ждал. На шёлковом лоскуте номер воинской части и печать, старший лейтенант. Документ не объясняет, что ты делал у разведшколы.

– Представьтесь и предъявите документы. – Вот сразу видно профессионала. Приятно, что я не ошибся. Сейчас я тебя удивлю, сучонок.