Община Святого Георгия. 1 серия Соломатина Татьяна

(тихо) Не шипи, Мотя. Живая, Сонька-то, из-за их «распущенности»!

Но недовольно хмурится: сам сбежал из клиники, пустил ситуацию на самотёк, страх потерять племянницу и потому отрицание «новомодного» из боязни – прикрыл правилами.

(ВЕРА, 1-Й МАЛЬЧИШКА-ГАЗЕТЧИК.)

Мальчишка и Вера подошли ко входу в дешёвый трактир.

1-Й МАЛЬЧИШКА-ГАЗЕТЧИК

Гони полтинник. Пришли! Там он! Дальше не пойду.

ВЕРА

Что так?

1-Й МАЛЬЧИШКА-ГАЗЕТЧИК

Мамка не велела! Точно там он! Играет. Если уж не утопился.

Вера смотрит на мальчишку, ожидая пояснений.

1-Й МАЛЬЧИШКА-ГАЗЕТЧИК

Чо?! Ну руки на себя хотел наложить! Обычное дело.

Вера подкидывает монету. Мальчишка-газетчик ловит. Вера спускается по ступенькам в полуподвальное помещение. Входит.

Мальчишка, рассмотрев монету, попробовав на зуб, прячет в укромный карман. Шустро сбегает к дверям в трактир. Смотрит глазом в щёлочку.

1-Й МАЛЬЧИШКА-ГАЗЕТЧИК

Всё, тёть! Хана тебе! Тут мою мамку и зарезали.

(ХОХЛОВ, БЕЛОЗЕРСКИЙ, КОНЦЕВИЧ, КРАВЧЕНКО.)

Хохлов сидит за столом (уже в белом халате), в ипостаси «суровый руководитель клиники», пропесочивает подчинённых. Белозерский, Концевич и Кравченко стоят.

ХОХЛОВ

Я сказал вам, Владимир Сергеевич, что моя племянница – не лабораторная мышь?! … Сказал!

Кравченко молчит.

ХОХЛОВ

Вы со своим … новаторством! – мало доигрались?!

Кравченко смотрит на Хохлова с горечью и болью. Хохлов ляпнул несправедливое, и вообще лишнее – это не при ординаторах. Им не надо знать. Смотрит на Кравченко: «прости…», мягко говорит ему:

ХОХЛОВ

Вы свободны.

Кравченко выходит. Хохлов к Концевичу:

ХОХЛОВ

Вы, Дмитрий Петрович, дежурный ординатор. Ни одно решение не принимается помимо вас!

КОНЦЕВИЧ

Это же ваша племянница…

ХОХЛОВ

Да хоть сам господь бог! Смысл тогда в системе правил?! В иерархии?! Вы отстраняетесь от самостоятельных дежурств по клинике.

Даёт ему взглядом-жестом понять: свободен! Концевич, едва кивнув, идёт на выход, зло и тихо проговаривая:

КОНЦЕВИЧ

Именно, что никакого смысла в ваших иерархиях. В системе правил всегда есть те, кто правее…

Выходит.

Хохлов сверлит тяжёлым взглядом Белозерского.

ХОХЛОВ

Вы, Александр Николаевич, обязаны прежде всего уяснить вот что: выходить за рамки закона – преступно!

БЕЛОЗЕРСКИЙ

Алексей Фёдорович, не лить кровь – смерть! Лить кровь по Филомафитскому – смерть с вероятностью один к трём! А по Ланденштейнеру – сто процентов жизнь! И потом, кто-то же должен создавать законы, за рамки которых остальным предписывается не выходить.

Хохлов в ярости, вскакивает с места, подлетает к Белозерскому, указательный палец ему к носу:

ХОХЛОВ

И кровь Ланденштейнер изучал, не ты! И идея-то правила нарушить – не у тебя возникла! – у Владимира Сергеевича! Ничего-то у тебя за душой и нет, кроме глупой детской смелости! И та бы, ладно, по делу! А то всё так! Тварь ли ты дрожащая или!..

Скручивает кукиш, суёт Белозерскому под нос. Немая сцена.

ХОХЛОВ

Вот ты кто! Отважный кукиш!

Белозерский скашивает глаза на кукиш, сперва с непосредственным растерянным огорчением. Но, глядя на кукиш, становится серьёзен. Делится с учителем пережитым. Чутко ловя его состояние, Хохлов – не сразу! – убирает кукиш, смотрит на ученика.

БЕЛОЗЕРСКИЙ

Алексей Фёдорович! Мне у постели Сони … (подбирает слово) открылось… Жгучее! Как бывало в детстве, на богослужении. Ясность. Ясность про врачебное ремесло. И снова будто набросило непроницаемое покрывало, но мгновения хватило, чтобы… Я не из бахвальства, не из показной смелости вашей племяннице кровь лил.

Выдохся. Профессор говорит не без некоторой доброй иронии – он это всё уже не раз испытал, и тем радостнее он за ученика.

ХОХЛОВ

…И ещё не раз откроется. Но чаще – во мраке, шажками, на ощупь. Потому так важны правила и законы.

Протягивает Белозерскому руку. Рукопожатие, искренне, горячее.

ХОХЛОВ

Спасибо! За Соню.

Возвращается за стол. Белозерский стоит столбом, всё ещё пытаясь осмыслить и сформулировать, что же произошло с ним в момент принятия решения о переливании крови «не по правилам».

ХОХЛОВ

Вон!

Белозерский срывается за дверь. Хохлов идёт к столу, садится. Усмехается. По-доброму:

ХОХЛОВ

Одарил дурака бог сверх меры. Горячее сердце открыто откровениям.

Усмехнувшись, берёт трубку телефона:

ХОХЛОВ

Барышня, дом профессора Хохлова.

(ВЕРА, ПОЛОВОЙ, ПОСЕТИТЕЛИ ТРАКТИРА.)

Дешёвый трактир. Дым коромыслом. Грязно. Плюют на пол. Оборванцы, криминальные элементы, спившийся чиновник в истрёпанном сюртуке и вытертой форменной фуражке. Калеки – кто без руки, кто без ноги.

Вера сидит за дальним столом, одна, шляпа низко надвинута на глаза. Со стопкой и сигареткой. Цепко осматривает зал. К ней подходит половой с подносом, полным пустых стаканов. Вера суёт ему монету.

ВЕРА

Безногого видал?

Половой с недоверием и осторожностью, но и с сарказмом:

ПОЛОВОЙ

Это за каждого или оптом?

ВЕРА

Четыре креста.

Половой успокаивается, монета исчезает. Кивает головой в сторону одного из столов – виден инвалид Георгий.

ПОЛОВОЙ

В кости режется.

Вера оборачивается в сторону игрового стола.

(ГОСПИТАЛЬНЫЙ ИЗВОЗЧИК, БЕЛОЗЕРСКИЙ.)

Извозчик курит, пыхтя в светлеющие небеса. Выходит Белозерский, закуривает сигарету.

БЕЛОЗЕРСКИЙ

Иван Ильич, ты про всех всё знаешь…

Обрывается. Затягивается, выдыхает дым. В это время извозчик:

ГОСПИТАЛЬНЫЙ ИЗВОЗЧИК

Всё про всех даже господь бог не знает. До поры до времени…

БЕЛОЗЕРСКИЙ

Наш фельдшер, Кравченко. Владимир Сергеевич.

Извозчик, пыхнув, хитро прищуривается, но молчит.

БЕЛОЗЕРСКИЙ

Он… какой?

ГОСПИТАЛЬНЫЙ ИЗВОЗЧИК

Хороший. … А про остальное ты у него, барин, спрашивай.

Белозерский усмехается.

БЕЛОЗЕРСКИЙ

Люблю я тебя, Иван Ильич.

ГОСПИТАЛЬНЫЙ ИЗВОЗЧИК

Ты, барин, радуешься. Это у тебя от молодости. От беззаботности. Легко радоваться, когда так-то! Безалаберная радость. Ничего-то для неё и не надо. Вот ты куришь, а Владимир Сергеевич наверное Аську сладким чаем поит. Это – любовь. А у тебя – радость щенячья.

Белозерский бросает недокуренную сигарету – бегом в клинику. Извозчик поднимает длинный бычок, тушит. Кладёт в карман.

ГОСПИТАЛЬНЫЙ ИЗВОЗЧИК

Любовь – она бережливая. Дельная она, любовь-то.

(ГЕОРГИЙ, БРОСАЮЩИЙ ИГРОК, ВЕРА, ИГРОКИ В КОСТИ, ПОСЕТИТЕЛИ ТРАКТИРА.)

Стол игроков в кости. Георгий зол, азартен, на надрывном взводе. На кону – его Георгиевские кресты.

БРОСАЮЩИЙ ИГРОК

Хоть твои-то?

ГЕОРГИЙ

Тебе что?! Серебро, золото.

Бросающий берёт кресты, рассматривает ближе.

БРОСАЮЩИЙ ИГРОК

Поди, фальшивые?

Бросающий ещё раз с деланным сомнением осматривает кресты. Ставит на кон. Трусит стаканчик, выбрасывает кости. Бросающий радостен. Георгий – мрачен до предела. Проиграл.

К столу подходит Вера. Сгребает кресты со стола, кладёт в карман. Обалдевший бросающий.

ВЕРА

(Георгию) Идём!

БРОСАЮЩИЙ ИГРОК

(К Вере) Мужик, ты чё!

Смотрит внимательней – Вера смотрит ему прямо в глаза.

БРОСАЮЩИЙ ИГРОК

Да это ж баба! В штанах!

Малоприятное ржание игроков. Бросающий ощупывает Веру взглядом.

БРОСАЮЩИЙ ИГРОК

Крестики хочешь? Так они мои. Со мной пойдёшь – будут твои. У меня и ноги есть! И другой прибор имеется!

Игроки сально гогочут. Георгий низко опускает голову: стыд, боль, горечь.

ГЕОРГИЙ

Простите, Вера Игнатьевна. Уходите. Моя жизнь – конченная.

Вера нагибается, поднимает его тележку, суёт ему в сильные большие руки. Резко. Грубо.

ВЕРА

Ты мне свою жизнь проиграл. Когда она будет кончена – я решаю!

БРОСАЮЩИЙ ИГРОК

Какая страстная барышня. Из господ!

Пытается ухватить её ниже поясницы. Получает хук с разворота, такой силы, что валится на спину, из носу брызгает кровь. На Веру прыгает один из игроков, другого начинает молотить инвалид Георгий. Завязывается драка. Полнейший фулл-контакт с лоу-киком: Вера молотит кого-то ногой в коленную чашечку, – ой! – рухнул! – с разворотом – другого в голеностоп с выбиванием опорной ноги – падение. Она явно профи. Игроки дерутся как обыкновенные мужики – молотилово, – пытаясь взять численным перевесом. Упавшего (с выбитой опорной ногой) молотит по голове своей дощечкой Георгий, уже спрыгнувший с табурета на пол.

(АСЯ, КРАВЧЕНКО, БЕЛОЗЕРСКИЙ.)

Ася за столом, напротив Кравченко. Они пьют чай. На столе – тарелка с нарезанной кровяной колбасой, хлеб.

КРАВЧЕНКО

Анна Львовна, ешьте немедленно!

АСЯ

Не люблю я кровяную колбасу, Владимир Сергеевич. Ещё и… с чесноком. Мне пациентов перевязывать.

КРАВЧЕНКО

Мы не в ресторане: любишь-не любишь! Считайте, рецептурная пропись: кровянеус колбасеус. А публика наша запах чеснока вынесет. Не такое выносили.

Ася улыбается, берёт кусочек. Кравченко хочет сказать ей важное. Начинает слишком пафосно, как для совместного перекуса, но другого времени может и не статься. Ася, по мере его речи, серьёзнеет, откладывает кусок – но откровенно не понимает, к чему он клонит.

КРАВЧЕНКО

Анна Львовна… Я на переломе жизни. К чему он приведёт и чем закончится, почём знать? Я пытался сделать хорошее, но чуть не натворил страшное… Уныния, впрочем, нет ни малейшего. Прежние неизвестность и неопределённость положения томили гораздо больше. Если бы не профессор Хохлов…

Заходит Белозерский. Морщит нос. Кравченко замолкает. В дурашливой манере Белозерский, втягивая воздух:

БЕЛОЗЕРСКИЙ

Ух, чесночищем прёт!

Ася краснеет. Белозерский замечает: опять свалял дурака. Подходит, берёт с тарелки кусок колбасы, ломоть хлеба, жадно вдыхает аромат, откусывает, жуёт.

БЕЛОЗЕРСКИЙ

Обожаю кровяную колбасу! Да с Алиум сативум! (Чеснок на латыни)

Кравченко одобрительно кивает Асе. Она отрицательно качает головой. Белозерский говорит с набитым ртом:

БЕЛОЗЕРСКИЙ

А кто не ест колбасу – тому мы не дадим конфет!

Держа бутерброд в зубах, достаёт из карманов гражданского платья (под халатом) полные жмени шоколадных конфет. Ася тянет руку. Он шутливо шлёпает её по ладошке.

БЕЛОЗЕРСКИЙ

Но-но! Конфеты только тем детям, которые хорошо кушали! (не надо пугаться слова «кушали» – это всего лишь те, кто ели с удовольствием.)

Ася, смеясь, берёт с тарелки бутерброд с кровяной колбасой, жадно кусает. Глядит на Белозерского во все глаза. Он одобрительно кивает. Кравченко благодарно смотрит на него (как смотрел бы отец на любого клоуна, что заставил любимое дитя съесть «полезную еду»).

БЕЛОЗЕРСКИЙ

(к Кравченко) Как наша пациентка?

КРАВЧЕНКО

Стабильна. Прогноз благоприятный.

Атмосфера дружеская, человеческая. Ночь прошла, все живы.

(ВЕРА, ГЕОРГИЙ, ИЗВОЗЧИК.)

Свисток городового. Из переулка выскакивает Вера, весёлая, растрёпанная, на щеке свежая ссадина, по лицу кровь. Без шляпы. Внезапно свежий, трезвый (на выбросе адреналина) и даже лихой рядом шустро катится на дощечке инвалид Георгий.

Вера свистит в два пальца.

Подъезжает пролётка. Вера хочет помочь Георгию. Он жестом – отказывается. На руках с дощечки – на тротуар. Закидывает дощечку в пролётку. Легко подтягивается на ступеньке, устраивается на сидении. Вера запрыгивает следом.

ВЕРА ДАНЗАЙР

Трогай!

(ГЕОРГИЙ, ВЕРА.)

Гостиная простая, элегантная. Георгий сидит на диване. Осматривается. Потирает культи. Ему неловко.

Входит Вера (хорошая дорогая женская одежда, домашние туфли). Умытая. Причёсанная. На щеке – пластырь. В руках поднос. На подносе – два стакана чая в подстаканниках. Конфеты-печенья. Ставит поднос между собой и Георгием, садится.

ВЕРА

С фуражом не очень. Только приехала.

ГЕОРГИЙ

Вы что, ваше высокоблаа…

ВЕРА

Рубай без церемоний!

Георгий несмело берёт конфетку.

ВЕРА

Давай-давай! … Заодно рассказывай, каково оно, полному георгиевскому кавалеру славу по трактирам на кон ставить.

ГЕОРГИЙ

Как ноги потерял…

Вера резко встаёт с дивана, командным голосом, жёстко:

ВЕРА

Как ноги потерял, знаю – сама отрезала! Я тебя спрашиваю, как ты честь смеешь терять!

Георгий на диванчике, с конфеткой в руке, вытягивает во фрунт – насколько позволяет его положение, и смотрит на «её высокоблагородие» широко распахнутыми глазами.

(ХОХЛОВ, БЕЛОЗЕРСКИЙ, КОНЦЕВИЧ, АСТАХОВ, НИЛОВ, ПОРУДОМИНСКИЙ, «ФАНТОМНИК», «ШРАПНЕЛЬНИК», АСЯ.)

Концевич сухо докладывает об истекшем дежурстве, стоя между коек «фантомника» (мрачный, потерянный) и «шрапнельника» (на подъёме, радостный). Хохлов со студентами и персоналом – вокруг.

КОНЦЕВИЧ

Пациент с извлечённой шрапнелью: рана очистилась, можно выписывать.

«ШРАПНЕЛЬНИК»

Слава богу, измаялся лежать!

КОНЦЕВИЧ

(повернувшись к «фантомнику») Самоповреждения санированы. Можно освобождать койку.

«Фантомник» ко всему безразличен.

ХОХЛОВ

Рано. Пусть.

КОНЦЕВИЧ

Зря место занимает.

Хохлов гневно глянув на Концевича, идёт на выход из палаты – все, кроме сестёр милосердия, за ним.