Сердце Зверя. Том 3. Синий взгляд смерти. Рассвет. Часть вторая Камша Вера
– Молчать!
Ступеньки зло скрипели, коврики успел покрыть сизый налет, а перильца, которых виконт ненароком коснулся, оказались склизкими. Луч фонаря уперся в сдвинутые портьеры, все в каких-то гадостных пятнах.
– Ли! Особа уже…
– Возможно.
Сдернул перчатку, голой рукой рванул это! Ну и кто у нас «не в себе»? Теньент прыгнул через брошенные сгнившие тряпки, будто брезгливый конь через навозную кучу. Гостиная была пуста, холодна и омерзительна. Воняло тухлятиной, на столе тускло поблескивала посуда, стенная обивка, насколько позволял видеть фонарь, пузырилась. Лионель огляделся, поднял высокий табурет и швырнул в окно. Зазвенело, в гнилую затхлость ворвался чистый холод; брат двинулся дальше, под сапогами заскрипело стекло. Будто лед.
– Я тоже думал выбить окно, – выдавил из себя теньент. – Чтобы ее впустить…
– Посвети на стол.
Две кружки, кувшин, превратившийся в пушистую серую мерзость хлеб, миска с какой-то жижей. Так вот откуда вонь!
– Вечером это было тушеной капустой.
– Ли… Ли, тут перед домом рябины. Они должны были помочь…
– Фок Дахе не догадался при виде дочери влезть на дерево.
Фок Дахе открыл своей «птиченьке» – замерзшей, притихшей, чудом спасшейся и прибежавшей домой. Он поверил своим глазам, Арно тоже поверил, а потом взявший его под руку Придд осведомился: «Сударыня, где ваша тень?»
– В доме были слуги? – Лионель накрыл бывшую капусту пустой тарелкой.
– Нам тогда открыл… Бывший денщик, похоже.
– Значит, не сбежит. Идем.
Спальня фок Дахе была всего лишь выстывшей и очень-очень опрятной. Все вещи знали свое место – от нетронутого ночного колпака до икон и простеньких грифельных портретиков. На одном держался за саблю серьезный молодой офицер, с другого улыбалась девочка с копной непокорных темных кудряшек.
– Знаешь, – почти шепнул теньент, – человек без тени, это жутко. Когда поймешь…
– Жутко, когда одна девица собирается отрезать голову другой. Отсутствие тени смущает меньше, чем отсутствие глаза или ноги. – Ли поднял сложенные особым образом руки, в круге света знакомо взметнулся черный олень. Тоже тень…
– Валентин думал, что если б она увела меня, я бы явился к тебе. Как же она вас с Селиной ненавидит!
– Если человек глуп, он помещает свое несбывшееся в кого-то и принимается ненавидеть.
– Ты же ненавидишь убийц отца… Гизелла ненавидит, потому что любила!
– Отец не сдирал с путников колец и не бросал трупы в придорожные канавы. Есть ненависть и ненависть, как есть вино и моча. Вино можно пить, но зная меру.
– Не изящно, – Арно делано хохотнул.
– Святой Адриан не Веннен, а сказал это именно он. – Брат взял портретик и усмехнулся. – Первому «льву» не давали покоя мерзости, сделанные якобы из любви. Неудивительно, что Адрианова звезда отпугнула столь любящее создание, впрочем, тебя вряд ли бы удалось увести так просто… А вот еще об одной ненависти вы не подумали. Придду простительно, но ты-то слышал, как она кричала на отца.
3
Кровь Савиньяков говорит с кровью Приддов, Райнштайнеров и Ариго. Возможно, именно она вырвала вдову Арамоны у пожиравшей ее дочери. Замахнувшись на Арно, девица фок Дахе могла нарваться, а могла и получить что хотела. «Спрут» смахнул карты со стола, но теперь Савиньяков двое и у одного адрианова звезда, неплохой шанс проверить.
– Здесь всё. Посмотрим на первом этаже и в погребе.
– Но… Ведь она уже…
– Нужно отыскать слугу, а может, еще и гостя. Стол накрыт на двоих.
Понять, что в миске была капуста, проще, чем представить, что это только что ели. Арно к подобному не готов, как и Эмиль с Ариго. Увидеть в гнилой жиже отменное блюдо, в старухе – былую красавицу, в руинах – легендарный дворец, а в суевериях – ключ к разгадке трудней, чем унять Сильвестра. Впрочем, ты и этого не смог.
Чтобы спуститься, пришлось пройти через выгнившую гостиную. Минуло лишь несколько минут, но ветер дул прямо в разбитое окно и к осколкам уже пристал мертвый лист. Иссохнуть лучше, чем сгнить, но лучше всего сгореть, потому маршалы и умирают легче кардиналов. Обычные маршалы.
– Подобное – к подобному, – Ли небрежно бросил портрет девицы на стол с тухлятиной. Если он угадал, они успеют, если ошибся, Уилер поскачет к полковнице с советом не звать по имени мужа и дочь.
– Господин маршал!!!
Вспомнить Уилера за секунду до его вопля… Тоже кровь? Вряд ли… но как же здесь мерзко! В Аконе сотни домов со скрипучими лестницами и пестрыми ковриками, от которых так и веет незамысловатым уютом. Совсем немного холода и гнили – и дом уже не дом, а могила, в которую лучше не возвращаться. Арно кошкой рванул к двери, Лионель вышел спокойно, только у самого порога не выдержал, отшвырнул сапогом некогда красную женскую накидку.
– Я слушаю, капитан.
– Прошу простить, тут такое дело! Мы решили глянуть в подвал…
– Вас короновали? Когда?
– Я решил проверить подвал. На всякий случай. Дверь открыта, вот мы с сержантом Аспе и спустились. Внутри ничего не протухло, зато отыскался слуга. Я его прежде видел и сразу узнал, хотя он ничего не говорит. Забился за бочки и скалится.
– Он все еще в подвале?
– В самом низу. Мы без приказа не вытаскивали.
– Идемте. Арно, помни о фонаре.
Значит, за бочками и скалится. Крыса? Скорее всего. Крысами воображали себя в Агарисе, Кошоне и Фельпе, а гниль тянется за выходцами по всем сказкам, хотя ни Джастин, ни Зоя Гастаки ничего не испортили. Гости Мелхен не заходили в дом, Удо Борн тоже…
– Сюда, Монсеньор. С ним осторожно надо.
– Разумеется. Он – крыса, и он в углу.
Супруга фок Дахе была запаслива. Того, что хранилось в подвале, большой семье хватило бы на несколько счастливых зим, но соленые огурцы оказались долговечней счастья. Огурцы, грибы, все та же капуста…
– Виу-и-и-и!
Визг раздался не из-за бочек, а из-за мешков, на которых кто-то аккуратно вывел «горох». Савиньяк отстранил «фульгата» и шагнул вперед. Однорукий старик злобно щерился, глядя снизу вверх и визжал. Он больше не был человеком, и Лионель взвел курок пистолета.
– Ли!!! Он же сумасшед…
Пуля оборвала и визг, и просьбу. Эхо отскочило от чистеньких стен, сделав выстрел чудовищно громким. Ставший крысой солдат упал ничком. Лучше так, чем забиваться в углы и грызть мешки… И все же смерть вышла довольно-таки дурной, любопытно, сможет ли теперь здесь протиснуться Зоя?
– «Пуля легче лихорадки», – пробормотал Уилер. Эту алатскую присказку Ли помнил. Пуля легче многого, особенно на Изломе.
– Сожгите дом со всем содержимым, но так, чтоб огонь не перекинулся к соседям. – «Фульгаты» предпочтительней городской стражи, те вряд ли умеют поджигать. – Утром узнайте, как найти госпожу фок Дахе, она должна получить должное возмещение.
4
– Слугу нужно отдать родным. – Арно старался говорить твердо. – Пусть похоронят.
– Этот человек погиб при пожаре, и вряд ли у него был кто-то, кроме полковника. – Ли спокойно убрал пистолет и теперь расправлял манжеты. – Если я в твоем присутствии сойду с ума, стреляй сразу.
– Я…
– Придд на твоем месте уже осведомился бы, не опоздал ли он с исполнением приказа, так что уточняю: «Если я сойду с ума подобным образом». Двое со мной, один – к Райнштайнеру, один – к Придду, он у известных вам девиц. Остальные на пожаре.
Куда он собрался, господин Проэмперадор сообщить не соизволил – ехали быстро и молча. Арно пытался сперва думать, потом – вспоминать и наконец просто не злиться. Переживать за братца в его присутствии было не проще, чем беспокоиться о волке, когда тот кого-то ест, а ведь, услышав от Валентина, на кого нацелилась Гизелла, Арно чудом не спятил. Виконт гнал Кана ночной Аконой, с ужасом представляя раскрытую дверь и ничего не заметивших фульгатов. Он успел, только торопился не туда: мертвая дуреха, отчаявшись отомстить за любовника, принялась мстить за себя. Отцу, который любил, но не понимал и не…
– Кто идет?
– Проэмперадор Северо-Запада и Надора!
Кавалерийские казармы. Сюда он тоже опоздал, это опоздание стало приговором полковнику и оставшемуся безымянным однорукому ветерану.
– Господин Проэмперадор, – доложил дежурный сержант, – в казармах все благополучно. Господина капитана сейчас позовут.
– Нет. Примите лошадей и накормите моих людей. Теньент Савиньяк, останетесь со мной.
На то, чтоб ни о чем не спрашивать, Арно хватило. Кто-то увел морисков, кто-то – «фульгатов». В караулке было тепло и душно, но ни пивом, ни вином не пахло: Райнштайнер уже объяснил гарнизону Аконы, что такое служба. Виконт не сомневался, что больше всего сержанта гнетет невозможность вызвать «своего» капитана, бедняга косился то на дверь, то на прислонившегося к белой стене Проэмперадора. Могло показаться, что Лионель дремлет, но на самом деле брат ждал, он и в Сэ так делал. В день приезда отца Эмиль забирался на крышу с подзорной трубой, сам Арно донимал всех своими «када?», а Ли просто сидел в нижней гостиной, закинув голову и прикрыв глаза.
– Арно, – негромко окликнул Лионель, – пора.
Ночь была чудовищно тихой и холодной. Вмерзший во тьму лунный огрызок кутался в опаловый ореол, иней превращал неуклюжие, хоть и мощные ворота в Рассветные врата. Очень хотелось юркнуть назад, в караулку, где остался такой чудесный сержант.
– Господин Проэмперадор, разрешите обратиться.
– Тише, – шикнул братец, подтверждая свое сходство со змеюкой. – Я вызвал Придда, но к началу ему не успеть, а на тебе Адрианова эспера. Не считая крови, но кровь у нас одна на двоих.
– Ли!
– Соберись! – потребовал Проэмперадор. – Тропы выходцев начинаются только в месте дурной смерти, из чего следует, что из дома полковник с дочерью ушли обычным способом. Мы разминулись минут на двадцать, однако девицы, даже самые шустрые, не скачут кентером, а старик хромает. Где в Аконе должным образом резали и вешались, не знаю, но есть немалый шанс, что твоя протеже направилась к месту собственной смерти. Если так, мы их опередили.
– А… Я нарочно не смотрел, но вроде на улицах никого не было.
– Смотрел я, только выходцев на марше не видели ни в одной из известных мне сказок. Мы могли проскочить мимо и не заметить, они могли пойти другой дорогой, но ворот полковнику не миновать. Если он еще жив.
Глава 9
Талиг. Акона
400 год К. С. Ночь с 8-го на 9-й день Осенних Волн
1
Арно пытался думать, аж морщился! Втягивать его в такую дрянь было не лучшим решением, только лучшего Ли не нашел. Россказни об опустошенных выходцами городках и селах должны россказнями и остаться. Варварскими россказнями, над которыми люди просвещенные смеются.
Желание задушить какого-нибудь академика его собственной мантией было столь же сильным, сколь и невыполнимым – ученых мужей в аконских казармах отродясь не водилось. В них не водилось никого, от кого сейчас был бы прок, а дважды вырывавший у выходцев добычу Придд просто не успевал. Оставалось все сделать самому, но к этому Ли был готов. Чего он боялся, так это того, что Гизелла уйдет другой тропой. Мест дурной смерти, спасибо бесноватым и мародерам, становится все больше, если к изломным красотам прибавится нечисть, удержать поводья будет почти немыслимо. Страх станет второй «зеленью», а даже лучшая из лошадей с двумя всадниками далеко не ускачет, Проэмперадор тоже не сможет, он просто не вынесет двойного груза. Значит, малейший шанс удержать фок Дахе в Аконе или хотя бы отправить прямиком в Рассвет нужно использовать.
– Фок Дахе должен тебя узнать, – небрежно бросил Лионель, выдерживая растерянный жеребячий взгляд. – Попробуй взять его под руку, как тебя взял Придд, и увести к реке. Лучше всего на мост – выходцы не любят текучей воды.
– Хорошо. Но… Ли, она ведь ищет тебя, а Эмиль говорил… Лучше я сам!
– Нет.
Будь здесь Валентин, искушение стало бы серьезным. Проэмперадор слишком важен, чтобы хватать за шиворот нечисть, рискуя своей драгоценной головой. Маршал идет в бой, когда закончились генералы, а генералы выступают вперед, когда полегли полковники. Так учит Пфейхтайер, а труд его, как бы над ним ни ржали, писался кровью не одну сотню лет; дотошный дрикс просто снял копию. Чернилами. Фельдмаршал ничего не напутал, но пока он скрипел пером, жизнь продолжалась и кровь текла на уже новые страницы.
– Лионель, ты не должен… – Арно шептал и все равно умудрялся кричать. – Ты же Проэмперадор!
– Спасибо, я помню.
Не хватало, чтоб по Придде разбрелись мертвые полковники и принялись стучаться под окнами и у ворот. Родня родней, но кто из ветеранов не откроет боевому другу и не окликнет его по имени? А наутро – выгнивший дом, забившиеся в подполье уже не люди и слухи, слухи, слухи…
– Ли…
– Молчать!
Серебряные от инея стены, продрогший месяц и кромешная тишина. Слишком кромешная для спящего города. Ждать было бы легче, не ударься позавчера Эмиль в пророчества, хотя вряд ли братец учуял именно Гизеллу. Из них троих он в этом смысле самый непричастный – ни приговора не утверждал, ни спасать не рвался, так что к кошкам предчувствия! Эту ночь ты переживешь, а нет… Если себя не забыл граф Васспард, граф Савиньяк тем более не забудет, а остальное придется взять на себя Придду. Но не раньше, чем станет ясно, что видно с той стороны и как это можно использовать на этой.
Шаги… Вот и дождались, можно себя поздравить с удачной догадкой. Как-никак, первая игра за выходца. Эти твари уводят родню и врагов по одному, Гизелла дважды давала понять, кто ей нужней. Значит, отца она выпустит, а может, и прогонит.
– Ли!
– Слышу. Отойдем.
Одинокий путник хромал. Неровные небыстрые шаги казались частью почти уже зимней ночи. Что ж, будем надеяться, утро они с Арно встретят еще не остывшими.
– Ли, он хромает!
– Несомненно. И кто бы мог подумать, что два часа назад я собирался спать.
2
Вот чего Арно не представлял, так это того, что будет трусить, да еще столь отчаянно. Беситься он при брате бесился, не без того, но чтоб бояться?! Ли махнул рукой, указывая в тень, и Арно послушно попятился, тишину нарушали только шаги фок Дахе, хотя полковник был еще по ту сторону ворот. Теньент попытался вспомнить, бывает ли слышно изнутри, когда кто-то подходит, и не смог, а спрашивать было нельзя: если слышат они, услышат и их. Виконт покосился на караулку – в окне бился теплый мягкий свет. Лионель запретил солдатам выходить, но неужели никто не выглянет? Глупости, разумеется нет! Приказы Проэмперадора в Аконе выполняют не раздумывая, даже самые странные.
Рука привычно легла на эфес, но шпага сейчас не защитница, а желание залезть за пазуху и проверить, на месте ли эспера, Арно подавил. Адрианова звезда деться никуда не могла, она себя уже показала и еще покажет, хотя лучше бы ее надел Ли. Брат стоял в шаге от калитки – высокая темная фигура, только на левом плече и шляпе лежат лунные отблески…
Арно сглотнул, гоня дурацкую мысль, что об этой ночи он никогда не напишет матери, он вообще никому не расскажет, чем бы все ни кончилось! Даже если все будет… Нет, не будет! Уилер говорил, когда они вломились в Гаунау, все понимали – зачем и на возвращение не очень рассчитывали, но Ли вывел армию почти без потерь. Он не полезет в бой, если тот безнадежен, и вообще знает, что делает. Знает! «Если я в твоем присутствии сойду с ума, стреляй сразу…»
К кошкам такой приказ! Лионель с ума не сойдет никогда. Кто угодно, только не он… Уже?!
Стук показался громким, будто тараном грохнули. Часовой не мог не услышать и не окликнуть, но часового Ли отправил в караулку. Брат оглянулся, быстро приложил палец к губам и шагнул к калитке.
– Кто идет?
Узнает старик голос или нет? Ночь меняет все, а полковник говорил с Проэмперадором от силы несколько минут.
– Полковник фок Дахе. Срочная надобность.
Срочная… Проклятье! Арно все-таки расстегнул мундир и докопался до эсперы, та была на месте, а из караулки никто не вышел и в окошке не мелькнул. Не слышат? Боятся ослушаться? Или, как Тобиас…
Лязгнул засов, глухо стукнуло о камень железо. Ли открыл и быстро отступил, давая полковнику войти. Старик был один, наученный горьким опытом теньент глянул на землю, тень фок Дахе еще не отреклась от хозяина.
– Итак, полковник, – негромко окликнул Лионель, – что у вас за надобность?
– Ночь. Эта ночь…
– До рассвета еще часа четыре. Так в чем дело?
– Я иду.
– Куда, сударь?
– Я иду, – полковник сделал шаг, – я иду… Иду…
– Полковник фок Дахе! Смирно!
Остановился, кляча твоя несусветная! Щелкнул каблуками, неловко припав на больную ногу, отчеканил:
– Полковник фок Дахе. Срочная надобность. Я иду…
Не узнал маршала и теньента тоже не узнает, так что ни к какой Виборе его не затащить! Решение пришло само, виконт бросился вперед, на ходу стаскивая цепочку. Фок Дахе еще стоял по стойке «смирно» и чеканил свое «Я иду!», когда теньент, сорвав с седой головы шляпу, нацепил на старика защитную звезду, запихнув ее поглубже за воротник. Позади громко, по-детски всхлипнули. Теньент, не выпуская окаменевшей добычи, оглянулся. Гизелла вжималась в заиндевевшую стену, ее губы дрожали…
– Папа!.. Ты… Ты меня тоже бросишь. Как все…
– Птиченька моя!
– Фок Дахе, стоять! Смирно!
– Холодно… Мне так холодно…
Оторвалась от грязной стены, шагнула к отцу, обнимая себя за плечи. Создатель, совсем же девчонка, и больше не злится. Куда ей злиться в такую холодину?!
– Сударыня, я сейчас дам вам свой мундир.
– Вы так добры, – девушка присела в реверансе и вдруг закрыла лицо руками. – Не надо, ничего не надо, ведь меня все предали!..
3
Странная ночь и утомительная – надо бы орать от ужаса, а тянет зевнуть и при этом еще и рассмеяться. Над сказкой, почти показавшейся страшной.
– Создатель, это же казармы… – хрипит полковник, на плечах которого повис Арно. Ничего не скажешь, взял за руку! – Господин маршал, я не знал, что хожу во сне… Птиченька моя!
Не ответили, но ветеран вздрогнул, будто его ударили, и рванулся куда-то вбок. Арно оказался сильней, а Торка учит не только бить, но и хватать.
– Фок Дахе, стоять, – прикрикнул Савиньяк, – смирно!
Подействовало. Счастье, что началось с вояки, – торговца или мастерового так не удержишь. Полковник стоял, хотя по щеке его ползла слеза. Гизелла, несомненно, была рядом, но Ли ее не слышал и не видел, вот только проталины на стене… Темные пятна складывались в некое подобие девичьего силуэта, однако фок Дахе косился в другую сторону. Отцовская половина его души рвалась к мерзавке-дочери, полковничья исполняла приказ, и долго так продолжаться не могло.
– Монсеньор, – голос фок Дахе был тускл и тверд, будто трактирная тарелка. – Разрешите обратиться. Теньент, отойдите. Прошу вас.
Отошел. Каким же славным он вырос. Везет же некоторым родиться младшими, а полковник смотрит осмысленно и даже не думает бубнить «я иду!». Эспера действует и на расстоянии? Ее действие длится какое-то время? Единожды разбуженный не засыпает? Просвещенные люди! Как же мало мы знаем.
– Говорите, полковник.
Будет просить то, что сам почитает постыдным. Слушать тоже неприятно, но вдруг удастся понять что-то новое. Об Изломе, о крови, о той же Королеве Холода.
– Монсеньор, я поступаю как дезертир, но я… Талиг без меня обойдется! Я всю жизнь жертвовал семьей ради службы. Жена меня понимает, но Гизеллу мы погубили… Как я брошу ее сейчас, когда… Вы еще не отец, откуда вам знать! Дочка перестала звать меня папой, когда ей было десять. Я не понимал, не видел… Выйди я в отставку еще тогда!.. Другие как-то умеют обращаться с полковой казной, у них никто не голодает и лошади в порядке, а деньги водятся. У меня было только жалованье, я этим гордился и терял дочь… Птиченька, – голос фок Дахе внезапно обрел твердость, – подожди. Я должен объясниться. Монсеньор, прошу принять мою отставку!
– Нет, – отрезал Лионель, – вы вернулись на службу, и вы будете служить.
– Монсеньор, я думал, что я потерял дочь.
– Вы ее потеряли, причем дважды. Гизелла фок Дахе, – тварь, я называю тебя по имени, так покажись! – стала убийцей и умерла. Ваша дочь – выходец, последовав за ней, вы станете таким же и погубите все семью.
Для начала – семью, потом круги пойдут дальше. Уведенные – Королева холода не в счет – подчиняются тем, кто их увел, и действуют словно в полусне. Полковник будет скулить под окнами родни и друзей без злого умысла, как пьяный, что прибрел в знакомый дом. И его пустят и пойдут за ним, как он сам брел за дочкой, ничего не соображая… Поэтому фок Дахе уйдет или на Цитадельный мост, или в Рассвет. Сразу и навсегда.
Полковник, словно кого-то отстранив, шагнул вперед:
– Никогда! Я не причиню им … Я их не трону!
– Причините. – Пусть подойдет ближе. – Вы просто не сможете иначе. Семья пойдет за вами, как вы пошли за своей кровью. Слепо.
– Я… Я шел. Да, я шел… Иначе я бы помнил, что сказал Францу!
– Так звали вашего денщика?
– Да… То есть как «звали»?!
– Возможно, он пытался вас остановить, а возможно, слишком любил, чтобы уснуть и не слышать, как вы уходите в смерть. Вы этого не помните, я – не знаю, однако ваш Франц потерял человеческий разум и обрел крысиный. Это тоже сделала ваша дочь.
– Нет… Она не хотела! Господин маршал, поймите же! Я верю, что она мертва, я вижу, что она мертва, но есть же жизнь вечная! Гизелла все поняла, испугалась, теперь я ей нужен. Монсеньор, ради Создателя… В память вашего отца, он мог меня помнить по Лауссхен. Умоляю, примите мою отставку! Я понимаю, что умру, но я не хочу умереть дезертиром! Клянусь, моя смерть никому не повредит.
– Даже вашей жене? Она уже лишилась двоих сыновей, теперь потеряла и дочь. Вы готовы добавить ей еще одну беду? Вы упомянули моего отца. Что ж! Моя мать, та, которую я помнил с детства, мужа не пережила, нам с братьями в спину смотрит другая женщина. У нее есть все, кроме счастья, у вашей супруги не останется ничего, кроме беды.
– Создатель… Агата. Как я мог забыть о ней?!
– Она не плакала под вашей дверью.
Думает. Нет, не думает, слушает… Такой долгожданный дочерний лепет. Агата далеко, с внуками, со вдовой невесткой, а Гизелла тут. Одинокая, несчастная, испуганная, будто не она осыпала отца бранью и нанимала убийц. Эта… Люцилла? Да, именно так, Люцилла тоже плакала и жаловалась, хотя прежде только пакостила. Госпожа Арамона не устояла – устояли решетки Багерлее, а здесь стоять им с Арно.
– Сударь… – звонко выкрикнул брат. – Гизелла больше не одна. Я ее провожу… Я ее понимаю, вы – нет. Ли, я скоро вернусь, только до церкви дойду.
– С дочерью пойду я. Это мой долг… Моя вина! Гизелла… Не говори так! Я пойду с тобой, чтобы ты… Чтобы ты не вернулась за матерью. Теньент, не смейте!
Ли не вмешивался, спор был бесполезен. Эспера вернула полковнику волю, но он решил уйти с дочерью. Братец воли не терял, но, похоже, все забыл, вывод – одна эспера двоих не защитит, а ты… Ты, если не ошибешься, защитишь провинцию, но не этих двоих. Уступать не собирается никто, отпускать нельзя никого, но полковника – больше.
– Монсеньор, я отказываюсь от звания, – отчеканил фок Дахе. – И от пенсиона!
– Лионель, я скоро!
– Птиченька, я с тобой. Теньент, вы не вернетесь!
– Кляча твоя несусветная, я что, в Эйнрехт собрался?! Тут шагов сто, не больше…
Полковник не противник, но он должен остаться в сознании, а малыш до церкви не дойдет. Даже если сам станет хромым полковником, генералом, маршалом… Лет через двадцать. Только б не дернулся, а рука не дрогнет. Пуля – брату, а фок Дахе придется скрутить.
– Да, Монсеньор! – старик увидел пистолет и радостно сверкнул глазами. – Да! Расстреляйте меня, как мою дочь, и мы уйдем вместе. Навсегда. Я – дезертир, я признаю свою вину полностью и согласен с приговором. Прошу разрешения умереть с открытыми глазами. Где встать?
– У стены. – Пусть встанет, тогда удастся свалить Арно и схватить этого… исполненного вины. Придд не промешкает, только бы от него без эсперы был прок. К кошкам! Через пару часов мертвая дрянь всяко уберется и очнутся караульщики.
– Ли, зачем?! Я же за него…
– Отойдите, теньент, так нужно. Птиченька, это быстро! Да ты же знаешь… Монсеньор, я готов.
4
Ли все же свихнулся. На пару с фок Дахе. Ну не хочет старик больше служить, и ладно, свое он давно отдал! Только брата не остановишь и не убедишь, остается полковник.
– Гизелла, – шепнул виконт, – скорей! Скажи отцу, что не хочешь, чтоб он шел с нами.
Кудлатая головка согласно кивнула.
– Ты мне не нужен! – выкрикнула девушка. – Ты уже жалеешь… О своей армии и своей халупе! Ну так оставайся и думай. Я, может быть, вернусь за тобой. Может быть… Мне холодно, надо спешить!
– Накинь мундир, – велел Арно. – Тебе точно нужно именно в эту церковь? По дороге в Старую Придду их полно, куда хочешь, туда и зайдем.
– Нет… Я там тебе все скажу. Только там… Здесь они, здесь холодно. Тебе скажу, ты поймешь… Они – нет, мы им не нужны, у них свои забавы… Твой брат такой жестокий, а мой отец глуп. Твой брат тебя спасать не будет, мой отец меня предал… Идем…
– Ах ты ж мармалюца хренова! Ну, зараза! – Арно не понял, кто его схватил. Уж точно не рысью прыгнувший на фок Дахе Ли. Хватка у чужака была железной, а дикая боль в руке не давала вырваться. Арно мог только смотреть на замершую в шаге от него девчонку. Он так и не успел ее закутать…
– Я вернусь, – губы Гизеллы дрожали. – Если ты меня не забудешь. Не забудешь?! У тебя есть все… У меня ничего… Меня предали, а тут так холодно… Я боюсь… Ты меня забудешь. Я тебя никогда больше…
– Я не забуду!
– Не забу…
– Заткнись, холера, четыре молнии тебе в сердце!
– Ты грязный… Грязный!
– Сама хороша! – Что-то колючее и холодное тычется в шею, лезет за шиворот, царапает. Не железо, какой-то хворост. Ли держит бьющегося полковника, Гизелла, сжав кулаки, кричит на того, за спиной. Кляча твоя несусветная, зачем так-то уж?!
– Да хоть лопни! – огрызается невидимка. – Дохлятина.
– Ты… Я тебя…
– Ори, ори… Не хочешь рябинки, птиченька?
Боль в руке заставляет согнуться, смотреть на свои сапоги и чужую тень то ли в венке, то ли в плоской лохматой шапке. Кричит, рвется к дочери полковник, визжит и сыплет проклятьями сама Гизелла. Она даже на Валентина так не орала, вот ведь злое место! И ведь знал же, что умерла, точно знал и… забыл!
– Пустите меня к дочери, – молит фок Дахе. – Я заберу ее! Навсегда…
– Нет.
– Ненавижу!.. – отчаянный девичий крик больше не трогает, наоборот… Как же мерзко, когда столько ненависти. И к кому? К старику, готовому для нее на все.
– Больно же, – бросает Арно непонятно кому. – Я этой …больше не защитник, так что хватит меня держать!
– Рановато, – фыркают из-за спины, но боль отпускает, теперь можно поднять голову, взглянуть перед собой. Полковник уже не бьется, просто плачет как маленький, обмякнув в руках Лионеля. Гизелла все еще что-то орет, лохматая фигурка дергается, будто марионетка, и больше не кажется ни хрупкой, ни трогательной. Грязные слова сливаются в какой-то дурной шум, и в такт ему дышит, на глазах покрываясь пятнами, растерявшая серебро стена.
5
Теперь Ли ее почему-то и видел, и слышал. Кудлатая полуодетая девица выплевывала оскорбления, с ее точки зрения, несомненно, убийственные. Выходило не хуже, чем у торговки рыбой, только чем громче визг, тем короче зубы. Молчащая пустота может быть страшной, вопящая – никогда, но как же вовремя объявился Уилер!
– Ведите теньента на мост, там отпустите, не раньше.
– Слушаюсь. – «Фульгат» в венке из рябины и с рябиновой же гирляндой на шее словно выскочил из пасторальной мистерии, только у него не забалуешь. Остается полковник, бедняга вовсе плох, но, к счастью, мелок. Не сможет идти, придется взять на руки, вряд ли он тяжелей Селининой матушки.
– Идемте, фок Дахе. Можете?
– Да, модседьор… – Полковник жалко всхлипнул. Мужчинам заказано плакать потому, что это зрелище вынесет не каждый. На кровь смотреть как-то легче… – А ода… Ода де явится к Агате?
– Сегодня уже нет, – если только по соседству кого-то должным образом не убили, но это было бы слишком. – Счастливо бесноваться, сударыня.
– Ты свое получишь, – зашлась в прощальном вопле девица, – чума белобрысая!.. Я… тебя…
Желающих сотворить с графом Савиньяком что-то скверное хватало, высказывавших свои пожелания вслух было заметно меньше, это могло бы вызвать уважение. Если б дочка полковника нашла подходящие слова. Не обязательно приличные, но подходящие. Увы, брань Гизеллы была еще глупей эпиграмм Понси и колиньяровских обличений. Лионель поволок тщившегося подавить рыдания полковника к воротам, и тут же в них вцепился лунный луч. Что-то ясно блеснуло – не пуговица. Адрианова звезда! Так вот почему фок Дахе очнулся, а братец одурел… Да и ты тоже: не заметить, не понять, что сделал Арно, надо суметь, хотя уснули же люди Придда. «Спруты»! На посту!
– Гизелла, – выдавил из себя полковник. – Прощай… и прости!
– Никогда! – несется в спину. – А ты скоро сдохнешь, сыч недоделанный!.. Ай-йя…
– Ха! – Нечто темное отваливается от стены, становясь толстяком в ботфортах с белыми отворотами. Арнольдом Арамоной.
– Так вот кто на доченьку мою хвост поднял! – Толстый палец знакомым всем унарам жестом тычет в Гизеллу. – Кровиночка моя, сердечко золотенькое, словечка дурного никому не сказала, цыпленочка-щеночка не обидела! Терпеливица кроткая, только ты ей зла и желала, сучка подколодная, исчадье злокозненное, всякой жалости лишенное!.. Только я деточку свою не оставлю, все брошу, в немилость к Ней попаду, но тебя, убивица, покараю! Смотри на эти звездочки, мерзавица, в последний разочек смотри…
Сгинувший капитан Лаик надвигался на Гизеллу, раскинув, словно для объятия, руки. Тени у него, само собой, не имелось, но в остальном он изменился мало. Ли покосился на стену в надежде увидеть еще и Зою, но Арамона заявился один. На помощь кровиночке.
– Папа! – пролепетала словно приросшая к земле Гизелла. – Папочка!..
Рывок полковника был предсказуемым, отчаянным и несильным. Разумеется, фок Дахе не вырвался, и бред начался с новой силой – бился в руках старик, визжала расстрелянная красотка, бубнил свои угрозы Арамона. Спасибо, хоть братца Уилер уволок, умнику только со Свином сцепиться не хватало! А тот был прекрасен. В черно-белом парадном мундире, лунно-бледный, он надвигался на сжавшуюся в комок Гизеллу.
– Ха! Теперь оправдываться поздно…
Читать бесплатно другие книги:
