Наважденье нашей встречи Юрий Андреев

"Господи помилуй, Господи помилуй, Господи помилуй", затянул хор ангельскими голосами.

Один из голосов до боли напоминал матушкин. Чтоб не расплескать ниспосланную Благодать, Вовчик в мольбе к небесам прикрыл глаза. А когда снова открыл их, три конных богатыря в кольчугах и шлемах улыбались ему с самой верхушки иконостаса. Приснопамятный батюшка из Елохова оказался прав: надолго от себя убежать не удалось. И сразу, подобно исцеляющему бальзаму воспоминания о родном Муроме хлынули на поруганную ночным приключением душу, как из прохудившегося ведра.

IV

Сколько он себя помнил, знаменитая картина Васнецова висела в горнице родительского дома на самом видном месте рядом с ходиками с кукушкой. В глазах маленького Володи былинные богатыри походили на строгих инспекторов рыбнадзора, зорко глядящих по сторонам в поисках расхитителей народного добра, а Соловьи-разбойники промышляли драгоценной стерлядью, выловленной в Оке вопреки строжайшим запретам, да паюсной икрой, разносившейся по квартирам в небольших ведерках. Тема неправедных доходов постоянно обсуждалась городскими жителями, но икру и стерлядь у браконьеров покупали все…

Родители него были самые обыкновенные, советские, не лучше и не хуже, чем у других дворовых пацанов. Батя всю войну прошел фронтовым шофером почти без единой царапины, лишь под Кенигсбергом в апреле 45-го шальной фугас перед его студебеккером разорвался, и его контузило. Но переживал он не сильно, что победу встретил в госпитале. Несмотря на скорый конец, немцы сражались отчаянно, и почти вся его часть полегла в боях за столицу Восточной Пруссии.

Шоферская профессия сделала отца непьющим. Спиртное он употреблял только по праздникам и лишь для того, чтоб фронтовых друзей-товарищей помянуть, да во всю ширь раздуть меха трофейного аккордеона, привезенного с фронта, и затянуть на весь двор:

"На Муромской дороге стояли три сосны, прощался со мной милый до будущей весны"…

Услышав знакомые слова, матушка всякий раз скептически поджимала губы. Вопреки всеобщим атеистическим настроениям она пела в церковном хоре местного храма и о музыкальных талантах своего благоверного была невысокого мнения.

Вовчик появился на свет, когда старшая сестра пошла в школу. Имя своему младшему: Владимир, выбрал сам отец, который до конца жизни так и крутил баранку и мечтал, чтобы его наследник добился большего. Но оно, как и просто Володька, совсем не подходили щуплому малорослому, лобастому мальчику, и уменьшительно-ласкательное Вовчик прилипло как бы само собой.

Отец с утра до вечера на работе, мать и старшая сестра невольно жалели меньшого, а он, чувствуя поблажки со стороны взрослых, рос баловником. К ребятам во дворе, которые были старше и сильнее, Вовчик подходить побаивался. Страдала в основном домашняя живность, которую он постоянно дразнил. Но однажды произошел перебор. Вожак, громадный серый гусь, громко зашипев, взмахнул крыльями и кинулся на Вовчика. За ним, возбужденно гогоча, устремилась вся стая. Вовчик кинулся наутек, но гуси не отставали. Обступив его со всех сторон и угрожающе вытянув длинные шеи, они стали теснить сорванца к пруду с явным желанием загнать в воду. Вовчик метался из стороны в сторону, но стая всякий раз перерезала дорогу. До обрывистого берега пруда оставалось несколько шагов, дорожка шла под уклон. Стараясь не потерять равновесия и не скатиться дальше к воде кубарем, Вовчик попытался ухватиться за ветви ракитового куста, росшего на склоне. Ему это удалось. Благополучно затормозив, он перевел дух и оглянулся вокруг. Возбужденно гогоча, гуси сгрудились над обрывом, но ниже не опускались. Предчувствуя неприятный сюрприз, Вовчик перевел взгляд вниз и обмер. К берегу прибило труп собаки. Но не это было самым страшным. Труп облепила стая длиннохвостых крыс с рыжими косматыми боками, и возбужденно глодали его. Зрелище было настолько отвратительным, что Вовчика чуть не стошнило. Но уже в следующее мгновение крысы почувствовали, что не одни, повернулись к Вовчику и угрожающе оскалились. До крысиной своры было метра четыре. Вовчик представил, как эти серые косматые чудовища кидаются на него, впиваются клыками в горло, …и у него стало темнеть в глазах.

Неизвестно, чем бы все закончилось, но вдруг откуда-то из кустов выскочили два кота разбойничьего вида, рыжий и серый. Завидев своих главных врагов, крысы бросились врассыпную, но в быстроте реакции они явно проигрывали. Еще через мгновенье несколько тушек дергались на земле в предсмертных конвульсиях. Остальные, преследуемые возбужденно урчащими котами, скрылись в кустах. Поняв, что опасность миновала, Вовчик перевел дух и посмотрел наверх: в суматохе гуси тоже куда-то исчезли. Путь был свободен, и он поплелся домой.

Поспел Вовчик вовремя, дома был переполох, его уже собирались искать. Увидев отпрыска целым и невредимым, перепуганная матушка лишь слегка его пожурила. Но проделка аукнулась, и очень скоро. Одна из соседок видела, как гуси гнали его к пруду, и со смехом рассказала своему сыну, а тот поделился с приятелями во дворе:

       Прыгал, как Конек-Горбунок…

Кличка прилепилась, как банный лист. Внешне лобастый Вовчик чем-то действительно напоминал сказочного конька, прыгавшего на сцене в школьном спектакле.

Как Вовчик не старался, мало-помалу слухи докатились до матери.

Смотри, будешь продолжать баловаться, пригрозила та, тебя гуси сделают совсем маленьким и заберут с собой.

Так не бывает, небрежно возразил Вовчик, у которого к тому времени прошел страх.

Ох, как бывает, покачала головой мать, об этом даже книжка написана.

Несмотря на миновавший страх, происшествие не прошло даром, что-то сдвинулось у него внутри. Вовчик отнесся к маминым словам всерьез и, раздобыв в детской библиотеке "Путешествие Нильса с дикими гусями", проштудировал сказку от корки до корки. Больше всего его поразило, как Нильс, чтобы снова стать нормальным мальчиком, был вынужден взять дудочку и, играя на ней, вывести из города полчища крыс. Вовчик живо вообразил, как шагает по берегу пруда и играет на дудочке, а злобные усатые крысы с клыками и длинными хвостами послушно следуют за ним. Процессия медленно заходит в воду, крысы начинают захлебываться и тонуть. Но убежать не могут: мелодия неведомой силы влечет их за собой…

Но этим дело не ограничилось. Вскоре, вместо прежнего говора, состоящего из набора захлестывающих друг друга и не вполне осмысленных фраз, он стал говорить с растяжкой, будто, прежде чем сказать, обдумывал что-то. А когда с началом занятий газета "Пионерская правда" объявила конкурс на коротенький рассказ о лете, взял школьную тетрадку, описал, как его атаковали гуси и гнали до пруда, и принес тетрадку учительнице. Повествование Вовчик слегка приукрасил, добавив, как в самый критический момент внезапно вспомнил сказку о Нильсе с дикими гусями, подобрал валявшийся в траве свисток, дунул в него, и крысы вмиг разбежались.

Учительнице рассказ понравился. Стремясь поддержать благой порыв ученика, она поправила грамматические ошибки и отправила рассказ по почте в редакцию. И его неожиданно опубликовали.

В заштатной Муромской школе это событие произвело эффект разорвавшейся бомбы. Прилежанием и способностями Вовчик никогда не отличался, и поначалу учителя посчитали, что рассказик записал с его слов кто-то из взрослых. Одна лишь матушка, на глазах которой все произошло, встала на защиту сына, сразу и безоглядно поверив в его скрытый писательский талант. А когда ей прозрачно намекнули, что Вовчик еле учится, она безапелляционно возразила:

Великий пролетарский писатель Максим Горький тоже в гимназиях не обучался!

С ее легкой руки Вовчик продолжил писать. Поначалу матушка сама выбирала темы, а он обдумывал их и самостоятельно излагал на бумаге. Но постепенно приохотился и стал находить их сам. Вовчика все чаще публиковали в "Пионерской правде", ближе к окончанию школы сделали внештатным корреспондентом и даже стали выплачивать гонорар.

А ты пробовала писать сама?  спросил он однажды у матушки, когда та вручила ему очередной почтовый перевод.

Пробовать-то, пробовала, призналась та, только ничего стоящего не получалось.

Но это же так просто!  удивился Вовчик.

Просто, когда слова правильные найдешь, а для этого талант нужен, матушка вздохнула, одного не пойму, в кого ты такой уродился: у себя писательского дара отродясь не замечала, а у отца и подавно…

Теперь уже никто вокруг не сомневался в его способностях, а учителя в один голос прочили ученику блестящую журналистскую будущность. В состоянии эйфории Вовчик отправился в Москву, и жизнь, не медля, внесла коррективы в планы юной провинциальной знаменитости. При поступлении на журфак университета ему не хватило одного балла. В приемной комиссии талантливому пареньку предложили не терять напрасно год и перекинуть документы в педагогический. Обескураженный неожиданным разворотом Вовчик кинулся в редакцию с просьбой, как-то посодействовать в решении вопроса. Там своего внештатника из глубинки встретили с распростертыми объятиями.

А зачем Вам, юноша, этот самый журфак?  усмехнулся один из шапочно знакомых "зубров" отечественной журналистики, которому он поведал о своих злоключениях.  Чтоб, приезжая домой в каникулы, перед девочками красоваться?  Учтите, псле окончания Вас, скорей всего, зашлют по распределению в какую-нибудь Тмутаракань редактором местной газетки. И выбраться оттуда назад в Москву будет значительно труднее.

Так, что же Вы посоветуете?  растерянно спросил Вовчик.

Пером Вы владеете свободно, поэтому получите профессию, которая в дальнейшем позволит Вам твердо стоять на собственных ногах и свободно ориентироваться в окружающем мире. Для журналиста это просто необходимо.

Педагогов Вовчик втайне очень уважал, ведь именно благодаря своей учительнице, оценившей его первый опус, он начал писать. Оставалось решить, какой факультет выбрать. На филологическом учились одни девчонки, и он подал документы на исторический.      Наука далекого прошлого оказалась куда ближе к реальной действительности, чем предполагал Вовчик. В первом же семестре мимоходом выяснилось, что предание об Илье Муромце и Соловье-разбойнике нисколько не сказка. Этот самый разбойник был верховным жрецом бога Перуна Богомилом и подался на промысел в Муромские леса, противясь Крещению Руси. Выходило, что оба были славянской крови, просто один отстаивал древнюю веру, завещанную предками, а другой стоял на страже новых церковных порядков. Вовчику показалось, что в древнем предании скрыт глубокий смысл, проходящий красной нитью через всю отечественную историю. Ключ к пониманию он нащупал неожиданно, штудируя основы классической философии. Его подсказала гегелевская диалектика, постулирующая не только борьбу, но и единство противоположностей. С борьбой было все понятно, а единство?  может, оба качества скрыты до поры в каждом человеке и являются на свет Божий в зависимости от времени и обстоятельств? Но отсюда, в частности, следовало, что человеческая мораль не является абсолютом, и при определенных обстоятельствах ее можно преступить, например, как в случае расстрела царской семьи. Мысль выглядела крамольно, и Вовчик предпочел ее задвинуть подальше до лучших времен.

К тому времени работа в газете стала понемногу его тяготить. Строчить копеечные заметки о малозначащих событиях, как это делали большинство коллег, не лежала душа, а для написания серьезных пространных статей перестало хватать опыта.

"Хорошо бы, поездить по комсомольским стройкам, а потом вернуться оттуда с серией очерков, в сердцах думал Вовчик, тогда бы опубликовали на "ура" и место в штате предложили. Но как это совместить с учебой на очном отделении?"

Свои претензии он решил высказать одному из редакторов, который в молодости прошел огни, воды и даже лагеря. Его суждениям Вовчик верил больше других.

Не горячитесь так, охладил его пыл старый журналист.  Хотите съездить этим летом на БАМ?  Не с творческим поездом объединенного союза композиторов и писателей, а самостоятельно? С тамошними жителями пообщайтесь, посмотрите, как дела обстоят на самом деле. Только одна просьба: выпивайте крайне осмотрительно, местный спирт, который "сучком" называется, с непривычки тяжело идет. И с местными барышнями поосторожнее, не подцепите ненароком чего-нибудь.

Припертый к стене собственной во многом дурацкой инициативой Вовчик вынужденно согласился.

До местных красавиц дело так и не дошло. По приезду он сразу попросился в бригаду укладчиков путей, провел с ними в разъездах две недели и в первую же пересмену спешно ретировался домой. Речь не шла о непрерывно атакующих мошкаре и гнусе и прочих тяжелых бытовых условиях, с ними он потихоньку сжился. Вовчик просто осознал, что писать, в сущности, не о чем. Происходящее было страшно далеко от бодрых рапортов в прессе и по "ящику", и больше напоминало Платоновский "Котлован", который недавно давали почитать на одну ночь.

В Москву Вовчик вернулся, полон самых мрачных мыслей. Журналистская профессия, представлявшаяся прежде интересной и приятной, неожиданно явила свою изнанку. В командировку он съездил, теперь предстояло отчитаться за потраченные деньги, а чем?  написать о том, чего не видел?

"Но ведь пишут же другие, даже не выходя из номера гостиницы, да еще как, аж за душу берет!"  уныло думал Вовчик, поднимаясь по лестнице к себе в редакцию, как на Голгофу.

Заметив состояние подчиненного, редактор ухмыльнулся.

Чувствую, что впечатлений "выше крыши"! Когда я увижу их на бумаге?

Я не знаю, о чем писать, понурился Вовчик.

Опишите то, что видели, там поглядим…

Представить впечатления от поездки в "черном" цвете у Вовчика не поднималась рука. Не потому, что такой материал попросту бы не пропустили. Ему было неудобно перед людьми, по-свойски приветивших и терпевших его целых две недели. Оставалось одно, не вдаваясь в подробности трудовой деятельности, поверить бумаге их судьбы. Вечерами у костра он наслушался многого. Ребята оказались непростыми, с проколами в биографиях. Самый молодой вообще подался на стройку потому, что дома светил срок. Но больше других зацепила история бригадира, толкового и справного мужика. Он женился совсем молодым и души не чаял в своей супруге. У них долго не было детей, жена ездила лечиться на юг и однажды забеременела. А через пару лет, когда родившаяся девочка достаточно подросла, невооруженным глазом стало видно, что ребенок не его. Жена призналась, что переспала с кем-то на курорте. Не в силах этого перенести, он хотел наложить на себя руки, но не смог оставить без средств существования жену и дочку и с тех пор так и кочует по стройкам, аккуратно высылая отовсюду половину зарплаты…

Стараясь не упустить важных деталей, Вовчик перенес обе истории на бумагу, напечатал и отнес редактору.

В газете этого печатать нельзя, сразу огорошил его тот при следующей встрече.  Не обижайтесь, у вас хороший слог и цепкий взгляд, ободряюще добавил старый журналист.  Мой совет, пока он не "замылился", попробуйте себя на писательской стезе. Я поговорю, с кем надо. А не получится, вернуться в нашу братию всегда успеете.

Увидев свои рассказы напечатанными, Вовчик первым делом отвез авторские экземпляры матери. Та удовлетворенно кивнула и заметила: "И дальше держись, сынок, за землю, трава обманет"…

V

Выйдя из церкви с просветленной душой, он, несмотря на сгустившиеся сумерки, сразу узнал улицу, по которой утром спешил к электричке. Здесь было необходимо свернуть налево к еще довоенному, огромному трехъярусному сталинскому дому, в полуподвальном помещении которого размещались техники-смотрители.

В лицо Лидию Павловну Вовчик запомнил не очень, и ее отыскал по серому пуховому платку. Она сидела за обшарпанным канцелярским столом, листая какие-то бумаги. В ответ на его несмелое приветствие женщина подняла голову, окинула взглядом и, заметив сумку на плече, улыбнулась:

Я почему-то так и подумала, что ты сегодня приедешь. Разбежались с зазнобой?  Вовчик угрюмо кивнул.  Пиши заявление на имя начальника ЖЭК завтрашним числом, и она протянула лист бумаги и ручку, только не подводи меня, я ему сказала, что ты мой родственник дальний, в столице недавно, надо помочь на ноги встать.

Можно сначала пару звонков сделать?  попросил Вовчик.

Посоветоваться хочешь?  догадливо поинтересовалась она, протягивая телефонный аппарат.

Вроде того, полистав записную книжицу, Вовчик набрал номер знакомого редактора.

Он уже давно здесь не работает, еще зимой всю редакцию отдела уволили, холодно ответил на другом конце провода незнакомый женский голос. В трубке раздались отрывистые короткие гудки.

Вовчик почувствовал, как поплыла почва под ногами.

"Можно, конечно, попробовать дозвониться кому-то из этих приятелей домой", растерянно подумал он.

Но чутье подсказывало, что делать этого не следует. Похоже, и здесь перестройка успела пройтись широким асфальтовым катком, и теперь вместо участливых бесед и ожидаемой поддержки будущей книги придется выслушивать жалобы на столичное житье-бытье, а может, кое-что и похуже: последуют расспросы с пристрастием, где он пропадал последние полгода. Ладно бы, книгу писал, но ведь и не приступал даже. И просьба устроить внештатником окажется неуместной, а без источников дохода на вольных хлебах долго пребывать опасно.

"Лучше воспользуюсь пока предожением этой дамы, все-таки, вместе с какой-никакой работой бесплатное жилье предлагает, решил Вовчик.  Разберусь до нового года, что, к чему, а там видно будет".

Я согласен, но мне и прописка может скоро понадобиться, нерешительно сообщил он Лидии Павловне, беря ручку.

Поработай с месяц, зарекомендуй себя, там придумаем что-нибудь. А сейчас пойдем, каптерку покажу, в которой ночевать будешь. Она в таком же подвале. Это бомбоубежище, оно еще с послевоенных времен сохранилось. Только уговор, на работе не пить, даже пива, наш начальник бывший военный и этого не любит, и женщин с улицы к себе не водить.

Вовчик послушно кивнул.

Мне даже как-то, неловко. Только утром познакомились, а Вы так заботитесь, будто мама родная, нерешительно произнес он.

Больно ты на моего сына похож, такой же неприкаянный, нахмурилась Лидия Павловна.  Он за Уралом срок отсиживает. Когда сегодня утром тебя увидела, решила, что он вернулся. А потом, когда поняла, что обозналась, подумала, это знак свыше: я тебе помогу, а его там кто-нибудь поддержит. Кстати, забыла спросить: ты в сантехнике хоть мало-мальски разбираешься?  вспомнив, как все лето чинил краны в доме Зинаиды, Вовчик кивнул.

Она взяла написанное заявление и, быстро проглядев, поднялась со стула.  Посиди пока, я у начальника подпишу и покажу, где жить будешь…

Ожидая ее возвращения, Вовчик вяло размышлял, верить или не верить в свершившееся чудо, и, кстати, вспомнил, что подобная метаморфоза в его жизни произошла в самом начале творческого пути. Тогда, находясь в эйфории от успехов на писательской стезе, Вовчик уже видел себя членом Союза писателей и совершенно потерял ощущение реальности. И тут, вслед за выпускными неожиданно замаячила армейская служба. В институте Вовчиком дорожили и, чтоб не потерять ценного кадра, предложили, в виде исключения, поступить в аспирантуру. Но самому Вовчику успело поднадоесть еженощное общение с одними и теми же комсомольскими личностями, обремененными лишь мечтами о грядущей административной карьере и крутящимися по любому поводу на глазах у начальства. Да и чутье подсказывало: долго вращаясь в такой среде, писателем не станешь.

Решение было принято в одни сутки, во время которых он съездил посоветоваться с матушкой. Прописавшись с ее подачи в Подмосковье у какой-то богобоязненной старушки, он подал заявление в обычную московскую школу преподавателем истории и отправился на смотрины. Директрисе крутой стареющей даме интеллигентного вида, страшно понравилось, что у нее в штате будет работать начинающий писатель, и она на первых порах благосклонно разрешила жить в небольшом полуподвальном помещении, числящемся на бумаге школьной служебной площадью.

Внезапно хлопнула дверь, и начальница, показав подписанное заявление, поманила его за собой. Следуя за Лидией Павловной по неведомым катакомбам, Вовчик вспоминал, как выпускником пединститута шел такой же дорогой за директрисой школы…

"История, повторяясь, превращается в фарс", ненароком всплывшее из глубин памяти изречение классика вернуло ему душевное равновесие.

Они свернули в очередной раз за угол и оказались перед двумя дверями: массивной, обитой дерматином, и ржавой, железной. Достав ключ, Лидия Павловна отомкнула обитую дерматином и протянула его Вовчику:

Проходи, и чувствуй себя, как дома.

А здесь что?  поинтересовался тот, косясь на железную дверку.

Этот коридор ведет в бомбоубежище, пояснила та.  Он на несколько километров под землей тянется, без привычки заплутаться можно.

Каптерка мало чем напоминала ту, первую в его жизни комнатку. Она размещалась в соседнем с конторой подъезде, в полуподвальном закутке с отдушиной-оконцем под самым потолком и имела размеры небольшой кладовки. Меблировку довершали: продавленная раскладушка, небольшой платяной шкаф, стул и тумбочка у изголовья, на которой красовался будильник еще советских времен. Лидия Павловна самолично застелила раскладушку прихваченным бельем, достала из шкафа пару одеял с подушкой и исчезла, пожелав удачи.

Вовчик повесил одежду в шкаф, достал из сумки рукописи и улегся на раскладушку. После широченной кровати с шикарным упругим матрасом, на которой можно было улечься, хоть вдоль, хоть поперек, здесь было неудобно и жестковато. Да и вся убогая обстановка каптерки в сравнении с Зинкиным домом, казавшимся теперь хоромами, больше напоминала монашескую келью.

"Только образа Николая-угодника в Красном углу не хватает. Надо обязательно повесить, после того маленького чуда, что сегодня произошло, философски рассудил Вовчик.  А если б еще попить крепкого, горячего чаю, то в душе воцарился бы полный комфорт", и пожалел, что не подумал об этом раньше.

На всякий случай он решил пошарить в тумбочке и сразу же наткнулся на эмалированную кружку с кипятильником. Рядышком лежали початая пачка индийского чая со слоном, и открытая пачка быстрорастворимого сахара. Вечер стал явно удаваться. Вовчик заварил себе крепчайшего чаю, почти "чифирю", окунул в него сахарный кубик, дождался, пока тот сделается коричневым, с наслаждением положил его под язык и запил добрым глотком. По пищеводу стало разливаться приятное, терпкое тепло, …и он впервые осознал, что сумасшедшие сутки подошли к концу. Единственное, что не давало расслабиться до конца: стойкое ощущение, что уже бывал в этих местах, и это было как-то связано с первым местом работы. Вовчик прикрыл глаза, стараясь припомнить побольше знаковых деталей… и вместо этого снова оказался в электричке. Перед глазами плыли игрушечные дачки…

"Ну, конечно, Мамонтовская дореволюционное дачное место, но слышать о нем ему пришлось на Севере!"

Память услужливо переключилась на первое северное лето. Тогда Вовчик с превеликим трудом дождался, как после холодов, словно по взмаху волшебной палочки, пробудилась от долгой спячки природа, и вместе с тучами таежного гнуса и мошкары в край хлынули золотоискатели и лесорубы. За этим последовала ловля семги, поднимавшейся на нерест в крохотных речушках, притоках Печоры. Закончилось все нежданным купанием в стылой утренней воде, после которого он заболел. А когда спала высокая температура, Вовчик выглянул в окно, за которым уже кружили первые зимние мухи, и на него навалилась отчаянная тоска. Пытаясь ее заглушить, он попробовал переложить на бумагу летние впечатления, тем более, что его отчета давно с нетерпением ожидали в столице. Но перо, словно заговоренное, валилось из рук, и он не смог написать ни строчки. В канун ноябрьских праздников Вовчик не выдержал и попытался сбежать. Никому ничего, не сказав, он ночью покинул квартиру и сел на поезд, следующий до Москвы. После целых суток терзаний его под перестук колес озарила ужасно простая истина: возвращаться в сущности некуда. И когда ранним утром состав прибыл в Вологду, Вовчик спешно покинул вагон и, немного побродив по центру, направился в ближайшую гостиницу.

"Поживу пару-тройку дней по-человечески в этом старинном русском городе, решил он, совершенно очарованный резными палисадниками, может, какая черноглазая красавица сыщется"…

Не похож ты на обычных командированных, с легким оканьем, нараспев заметила моложавая интересная дамочка за стойкой администратора.  Признайся, от алиментов в бега подался.

У меня нет детей, потупился Вовчик, женщину свою еще не встретил. Я, вообще-то, писатель, и в ваши края приехал материалу для книги подсобрать.

Эту лапшу мне на уши многие пытались вешать, печально усмехнулась красотка, вздохнув роскошным бюстом.  Писатели, режиссеры всякие, а на поверку обыкновенные алкаши и картежники.

Пожав плечами, Вовчик достал из чемоданчика номер "Юности" и, молча, протянул разуверившейся в мужском роде дамочке.

Та с любопытством пролистала журнал, отыскала фотографию перед его рассказом и деловито сверила с оригиналом.

Похож,… а пишешь, прямо за душу берет, немного игриво заметила она, быстро пробежав глазами страницу.  Хочешь, я тебя вместо гостиницы в своем доме поселю, в отдельной горнице? Гораздо дешевле станет.

А как же, ваш муж, дети?  растерялся Вовчик.

Мжу еще года три отдыхать, дочку вчера к своей маме отправила на все каникулы, призывно улыбаясь, пояснила красотка.  Ну как, согласен?

Дамочка явно скучала в северной глуши и Вовчик, рассчитывая на легкое приключение, послушно кивнул головой. Они засиделись далеко за полночь, разговаривая о всякой всячине, но когда подошло время ложиться, красотка постелила ему в отдельной комнате, стыдливо пояснив:

Ты не думай, я не девка подзаборная, которая первому встречному мужику на шею вешается. Просто живого писателя никогда не встречала. Не в гостинице же нам об искусстве говорить…

Логика в ее словах, хотя, и чисто женская, присутствовала и, не желая обижать гостеприимную хозяйку, Вовчик пообещал задержаться на пару дней. Однако уже наутро не на шутку разгулялась поземка, на улицу из жарко натопленной горницы выходить не хотелось, и объятья красотки раскрылись сами собой.

Двое суток растянулись в неделю и сняли заклятие с пера. По возвращении Вовчик с упоением принялся писать, как прежде. На дружеском застолье перед Новым годом редактор местной газеты, приехавший на Север еще в конце 50-х, совершенно серьезно отметил, что он растрачивает талант на сиюминутную мелочишку.

А что же прикажете делать?  обидчиво поинтересовался Вовчик, понимая в душе, что старик прав.  Я здесь еще мало кого знаю.

С людьми я Вас, юноша, познакомлю, а дальше дерзайте сами: встречайтесь, спрашивайте и впитывайте, что говорят…

Сообразив, что судьба предоставляет тот самый шанс, о котором он мечтал, работая еще в Москве, Вовчик отнесся к словам старика-редактора необычайно серьезно. Оставалось лишь определиться с направленностью будущей книги. Тематика Гулага была уже достаточно исчерпана, и он решил сосредоточиться на золоте. В сравнении с Колымой его на Печоре добывалось немного, но знали о нем еще с дореволюционных времен. Среди старых золотоискателей ходили упорные слухи о неком старце, стоявшем у истоков истории. На его розыски он тогда впустую потратил около двух лет. Время шло, а старец, как в воду канул…

Вовчик хлебнул еще "чифиря", память, словно норовистая лошадка, стреноженная шпорами нетерпеливого всадника, встала дыбом и понеслась, что есть духу, по кочкам малозначащих событий к маячившей на горизонте подмосковной Мамонтовской,… Он вдруг вспомнил: с легендарным персонажем его свела вологодская красотка. Тогда, после третьего по счету таежного лета он совсем, было, отчаялся, и во время очередного свидания, вконец расстроенный, поведал ей о своих напастях.

Есть тут один старец древний, похожий на того, о котором говоришь. Ему уже восьмой десяток пошел, ничуть не удивившись, задумчиво ответила та.  Я его недавно встретила в гостинице, совсем на ладан дышит, наверное, до лета не доживет. Моя знакомая у него вроде экономки… Говорили, будто приехал в наши края совсем молодым еще в 30-х, да так тут и осел. И каждое лето на Печору уходил, а по осени возвращался. Ходили слухи, что он секретные места возле реки знал, где моют золотой песок.

Странно, что его не ограбили или донос никто не написал, особенно в прежние времена, удивился Вовчик.

       Скорей всего, он сам был обыкновенным разбойником. Подкарауливал в тайге "фартовых" мужичков и забирал намытый песок, пожала плечами зазноба.  И на зоне точно побывал, я блатных много встречала, их по ухваткам сразу видать… Давай, я подружку попрошу, если в январе приедешь, она тебя представит, предложила она.  Только учти, он с тобой при одном условии говорить станет: если не будешь спрашивать, кто такой Крысиный король.

А этот старец, вообще-то, нормальный?  разочарованно заметил Вовчик.  В такие-то годы недолго и умом тронуться.

Нормальнее нас с тобой, успокоила зазноба.  К нему многие уже подкатывались, и он от ворот поворот давал. А ты мужик грамотный, к тому же, с высшим историческим образованием. Разберешься…

Учитывая важность предстоявшей встречи, Вовчик решил заглянуть в городскую библиотеку. Там его выслушали с плохо скрытым недоумением, но учитывая известность городского корреспондента, предложили покопаться самому. Долгими зимними вечерами Вовчик блуждал по коридорам с пыльными стеллажами, пока однажды совершенно случайно не наткнулся на брошюрку, в которой прочел следующее:

"О нём мало, кто знает, ещё меньше о нём слышали и уж совсем ничтожное количество людей его видели. Полумистический, пугающий персонаж, герой множества зловещих легенд, таинственных и порой противоречивых приданий, неразгаданная загадка природы, персонаж множества жутких историй и устрашающих сказок. То, что о нём известно наверняка: крысиный король – сросшиеся хвостами несколько крыс.

Крысиного короля издревле окружали, порой зловещие и противоречивые, слухи и придания. Было принято считать, что крысиный король мог оборотиться человеком и исполнить желание поклонившемуся ему человеку. Ещё существовала такая примета: если встретить крысиного короля и поклониться ему в пояс, то такого человека, впоследствии, ожидали удача и богатство"…

      Ничего конкретного кроме некоего мистического подтекста эти строки не содержали, но Вовчик на всякий случай переписал их в общую тетрадь, куда старательно заносил все интересные артефакты, могущие пригодиться в будущем, и стал с нетерпением дожидаться новогодних каникул.

VI

Зазноба оказалась бабенкой неболтливой и деловитой, и организовала предстоящую встречу по высшему разряду. Не желая ударить лицом в грязь, Вовчик тоже подготовился основательно. В качестве подарка он прихватил несколько больших пачек индийского чая со слоном на этикетке, добытых специально для такого случая у проводников. Но главным козырем был портативный диктофон, приобретенный в свое время заграницей специально для подобных случаев долгой неспешной беседы. Как показало последующее развитие событий, этот рискованный шаг имел весьма неожиданные последствия…

Величать тебя как, и отколь великовозрастный отрок будешь?  шутливо поинтересовался старик, благосклонно приняв чай и настороженно ощупывая Вовчика глубоко посаженными маленькими, светлыми, колючими глазками.

Прозвали Владимиром, родом я из славного города Мурома, незаметно пытаясь попасть в тон собеседнику, пояснил тот, но в ваши северные края из Москвы приехал.

Земляки значит, искренне подивился старик.  Каким же ветром в наши Богом забытые края тебя, Володька, занесло? Что, в столице уже заработать негде?  а кому столичных разносолов не хватает, говорят, за "бугорок" навострились ездить.

Был я за этим бугорком, насмотрелся всякого, через это на Север и попал. Вы-то сами в северных краях, как оказались, с оказией или по этапу пошли?  отводя взгляд, попытался перевести разговор Вовчик.

Старик недоверчиво посмотрел на него, кося взглядом на работающий диктофон:

Не похож ты на местных журналюг, ухватки не те, и на вопросы прямо не отвечаешь. Мил человек, ты не из "легавых", часом?

Ну, что Вы, смутился Вовчик.  Я писатель, вот книгу о жителях Севера решил написать. Сколько народу за последние сто лет сюда подались, кто за удачей, а кто не по своей воле, и в этой земле полегло…

Кому, что на роду суждено, то и сбылось, вздохнул старик, от судьбы не уйдешь, не жена. Она дама строгая, такую не выбирают, сверху Господом предначертана. И потом, заруби себе на носу: судьбы у вас в столицах, а здесь их осколки, глупость людская, старик достал видавшую виды жестяную кружку, сыпанул в нее пол пачки чая и доверху залил кипятком из самовара, "чифирек" настоится пока, пояснил он.  А в Муроме-то, где проживал?

От храма неподалеку, что на Оку смотрит, с готовностью пояснил Вовчик, мать и сейчас там живет. Она в этот храм еще в Советское время ходила, пела в церковном хоре.

Что во Христа веруете, хорошо, удовлетворенно кивнул старец, только верой Православной Русь до сих пор и держится… Раз, ты земляк и заграничной машинкой решил меня уважить, налей себе тоже чайку и слушай, разговор долгий предстоит. Я года за два до Великой войны родился, в столицу вместе с батей в конце 20-х приехал. Батя с бртьями справными мужиками слыли, оборотистыми. Муром городок маленький, развернуться негде, так они меха, стерлядку, грибки соленые в столицу возили и торговали в рядах на самой Красной площади. Раньше это обычная базарная площадь была, как искони принято на Руси, не мощенная, а Кремль в белый цвет известкой побелен. А стена Китай-города от слободских окраин Белый город отгораживала, старец усмехнулся и пожевал губами.  Когда я впервые на Красной площади среди людской толчеи очутился, растерялся даже, не поверил, что в первопрестольной нахожусь. В те годы из людей словно душу вынули. Внутри Белого города народу приезжего видимо-невидимо, все торговлишкой промышляют, или просто меняют что-то. Вокруг грязища страшная, беспризорники чумазые в обносках на всех углах клянчат, а зазеваешься, кошелек умыкнуть норовят. И стаи крыс в мусорных кучах, которые не убирал никто. Старушки на папертях тогда шептались, что этими полчищами сам Крысиный король командует, который еще в 1918 году со свитой из Питера в Москву вслед за большевиками перебрался. И скоро надо нового пришествия ожидать…