Память Вавилона Дабо Кристель

Краткое содержание второй книги «Тайны Полюса»

Офелия по недоразумению была назначена вице-рассказчицей при дворе Фарука, Духа Полюса. Там, под золотым покровом иллюзий, она увидела без прикрас закулисную жизнь Небограда и его развращенных обитателей. Тревожные события – исчезновение некоторых знатных особ, гостивших в замке Лунный Свет, – заставляют девушку начать расследование (на сей раз в качестве чтицы). Она ищет загадочного шантажиста, который действует якобы от имени Бога. Фарук надеется, что Офелия сможет раскрыть тайну его Книги – зашифрованного манускрипта, последнего воспоминания о забытом детстве; такой Книгой владеет Дух каждого ковчега. От того, сможет ли Офелия прочесть Книгу, зависит жизнь Торна, приговоренного к смертной казни.

То, что Офелия обнаруживает в процессе своего расследования, далеко превосходит все ее предположения. Бог действительно существует. Именно Он создал Духов Семей, Он – прародитель всех их потомков, хозяин их судеб и… цензор коллективной памяти людей!

А главное, Он умеет перенимать облик и свойства тех, кого встречает на своем пути. Офелия и Торн узнают это, на свою беду, когда Бог посещает их в тюрьме. Он предсказывает им, что худшее впереди: Другой еще более страшен, чем он сам… И этого Другого Офелия, сама того не зная, освободила, впервые попытавшись пройти сквозь зеркало.

Во время церемонии заключения брака, состоявшейся в тюремной камере, Торн получает от Офелии свойство проходить сквозь зеркала, и оно позволяет ему бежать.

Офелию возвращают на Аниму. Она стремится разрешить множество загадок, с которыми ей пришлось столкнуться на Полюсе. Кто он, этот Другой? Не он ли виновен в Расколе земного шара? Почему он намеревается вызвать разрушение ковчегов? И впрямь ли именно ей судьба назначила привести Бога к Другому?

Но один вопрос мучит ее сильнее всего.

Где Торн?

Праздник

Часы надвигались на Офелию с угрожающей скоростью – огромные напольные часы на колесиках, с маятником, который громогласно отбивал секунды. Девушке редко доводилось встречать такие внушительные часы, но сейчас они упорно рвались именно к ней.

– Вы уж простите их, дорогая кузина! – воскликнула молоденькая хозяйка этой громадины, изо всех сил натягивая поводок. – Дома они ведут себя гораздо приличнее. Просто мама нечасто с ними гуляет, вот им и хочется общения. Можно мне одну вафлю?

Офелия опасливо покосилась на часы: их колесики нетерпеливо поскрипывали, силясь продвинуться вперед по плиточному полу.

– Полить кленовым сиропом? – спросила она, выкладывая вафлю на поднос.

– Нет-нет, спасибо, кузина. Веселых часов!

– Веселых часов! – довольно уныло ответила Офелия, глядя вслед громоздким часам и их владелице, замешавшимся в толпе. Девушку поставили за прилавок вафельного киоска, в самой гуще Ярмарки ремесел, устроенной по случаю Праздника часов. Мимо киоска непрерывно дефилировали самые разнообразные часы: напольные, стенные с кукушкой, будильники и все прочие. Их неумолчное тиканье и возгласы «Веселых часов!» отдавались гулким эхом в павильоне с широкими окнами. Казалось, часовые стрелки вращаются с одной-единственной целью: напомнить Офелии то, что она отчаянно не хотела вспоминать.

– Два года семь месяцев!

Офелия взглянула на тетушку Розелину, которая бросила эти слова одновременно с дымящимися вафлями на блюдо. Тикающие часы вызывали у старушки такие же черные мысли, как у ее племянницы.

– Думаешь, мадам соблаговолит когда-нибудь ответить на наши письма? – прошипела тетушка Розелина, орудуя лопаткой для вафель. – И не мечтай: у мадам наверняка есть занятия поинтереснее.

– Вы к ней несправедливы, – возразила Офелия. – Я уверена, что Беренильда пыталась с нами связаться.

Тетушка Розелина отложила лопатку и вытерла руки кухонным передником.

– Конечно, я несправедлива. После всей этой катавасии на Полюсе я ничуть не удивилась бы, узнав, что Настоятельницы перехватывают нашу корреспонденцию. Впрочем, мне не следует сетовать на судьбу в твоем присутствии. Последние два года семь месяцев молчания были для тебя еще тягостней, чем для меня.

Офелии очень не хотелось затрагивать эту тему. От одной только мысли о Полюсе ей начинало казаться, будто она проглотила пару часовых стрелок. И она поспешила обслужить очередного клиента – ювелира, обвешанного самыми красивыми своими часами.

– Ну и ну! – воскликнул тот, когда все они начали взволнованно щелкать крышками. – А где же ваши прекрасные манеры, милые мои?! Уж не хотите ли вы, чтобы я вернул вас в мастерскую?

– Не браните их, – попросила Офелия, – они нервничают из-за меня. Кленовый сироп?

– Нет-нет, благодарю, просто вафлю. Веселых часов!

Офелия поглядела вслед ювелиру и поставила на прилавок бутылку с сиропом, которую чуть не опрокинула на его часы.

– Зря Настоятельницы доверили мне праздничный киоск. Я еле-еле справляюсь с раздачей вафель, которые даже испечь не способна. И вдобавок уже полдюжины уронила на пол.

Патологическая неловкость Офелии давно стала общеизвестной. Никто из посетителей ярмарки не рискнул попросить ее полить вафли кленовым сиропом, оберегая свои драгоценные изделия.

– Как ни грустно, но в этом я, честно говоря, согласна с Настоятельницами. Ты ужасно выглядишь, и, мне думается, тебе как раз очень полезно чем-то занять руки.

И тетушка Розелина строго взглянула на племянницу, на ее осунувшееся лицо, тусклые очки и такую свалявшуюся косу, что ее не брал никакой гребень.

– Со мной все в порядке.

– Нет, не в порядке. Ты сидишь в четырех стенах, ешь как попало, спишь неизвестно когда. И даже в свой музей ни разу не заглянула, – горестно добавила тетушка Розелина, словно это было самое печальное из всего вышеперечисленного.

– Да нет, заглянула, – пробормотала Офелия.

И в самом деле: едва прилетев с Полюса и выйдя из дирижабля, девушка бросилась в музей; она даже не заехала домой, чтобы оставить чемодан. Ей не терпелось увидеть перемены своими глазами, и она их увидела: пустые витрины, лишенные коллекций оружия; пустую ротонду, откуда убрали военные самолеты; голые стены и ниши, некогда украшенные парадными штандартами и гербами. Офелия вышла из музея совершенно убитая, решив, что больше ноги ее там не будет.

– Это уже не музей, – пробормотала она сквозь зубы. – Рассказывать о прошлом, утаивая факты о войне, значит искажать историю.

– Но ведь ты еще и чтица! – упрекнула ее тетушка Розелина. – Ты же не собираешься сидеть сложа руки до тех пор, пока… пока… Короче, ты должна смотреть в будущее.

Офелия удержалась от возражений, хотя и могла признаться тетке, что ей совсем не интересно «смотреть в будущее» и что за последние месяцы она вовсе не сидела сложа руки, а вела расследование, не покидая постели и внимательно изучая географические карты. Она собиралась «смотреть» совсем в другую сторону, хотя знала, что это нереально, пока за ней бдительно следят Настоятельницы.

И пока за ней следит Бог.

– Ну зачем ты пришла на ярмарку с этими часами?! – внезапно воскликнула тетушка Розелина. – Смотри, они взбудоражили все остальные, какие здесь собрались.

И в самом деле, киоск с вафлями буквально осаждали часы самых разнообразных калибров. Офелия инстинктивно ощупала карман и махнула рукой, отгоняя их от прилавка.

– Анима есть Анима: здесь невозможно носить при себе разлаженные часы – остальные тут же начинают возмущаться.

– Ты должна показать их часовщику.

– Да я уже показывала. Они вовсе не сломаны, просто очень расстроены… Веселых часов, крестный!

Из толпы выбрался ее двоюродный дед в своем старом зимнем пальто; его пышные усы обвисли от талого снега.

– Ну да, ну да, веселых часов, тик-так и компания, – буркнул он, по-хозяйски пройдя за прилавок и выбрав себе горячую вафлю. – Все эти ярмарки просто курам на смех! Праздник серебряной посуды, Праздник музыкальных инструментов, Праздник сапог и Праздник шляп… Что ни год – в календаре новая красная дата! Скоро, наверно, учредя Праздник ночных горшков. В мое время с вещами так не носились… А мы потом еще удивляемся, что они своевольничают. Спрячь это, – внезапно шепнул он, сунув Офелии конверт.

– Вы нашли еще одну?

Офелия сунула конверт в карман передника, и ее сердце забилось в бешеном ритме, перегоняя секундные стрелки всех часов на ярмарке.

– Да, и притом не из худших, девочка. Найти-то я нашел, а вот скрыть это от Настоятельниц – совсем другое дело. Теперь они косятся на меня почти так же, как на тебя. И вообще, будь начеку, – проворчал старик, отряхивая снег с усов. – Я видел тут поблизости Докладчицу с ее чертовой птицей на макушке.

Тетушка Розелина, слушавшая их разговор, сурово поджала губы. Она, разумеется, была в курсе этих тайных махинаций и не одобряла их, боясь, что Офелия снова попадет в беду, однако частенько становилась ее сообщницей.

– У меня кончается тесто для вафель, – сухо сказала она. – Ну-ка сходи за ним, сделай милость.

Офелия не заставила себя просить и побежала в продуктовую кладовую. Там стоял лютый холод, но зато не было чужих глаз. Девушка успокоила шарф, нетерпеливо извивавшийся на вешалке, еще раз убедилась, что в помещении никого нет, и открыла конверт, принесенный крестным.

В нем лежала почтовая открытка.

Надпись гласила: «XXII Межсемейная выставка на Вавилоне»; судя по дате на почтовом штемпеле, открытку послали более шестидесяти лет назад. Вероятно, двоюродный дед, работавший архивариусом, использовал свои связи с коллегами, чтобы раздобыть такую древность. Прежде всего Офелию заинтересовала лицевая сторона – черно-белая, кое-где подцвеченная фотография: на ней виднелись киоски и стенды с экзотическими товарами, расположенные в галереях какого-то огромного павильона. Все это напоминало ярмарку Анимы, только в сто раз больше. Девушка поднесла открытку поближе к свету, чтобы как следует разглядеть. И наконец обнаружила то, что искала: у входа в гигантскую башню высилась почти неразличимая в уличном тумане безглавая статуя.

Впервые за долгое время очки Офелии порозовели от радостного волнения. Открытка крестного подтверждала все ее гипотезы.

– Офелия! – раздался голос тетушки Розелины. – Тебя зовет мать!

Услышав это, девушка поспешно сунула открытку в карман. Охватившее ее возбуждение мгновенно схлынуло, уступив место чувству опустошенности. Ожидание, бесконечное ожидание… оно разъедало ее тело и душу. Каждый новый день, каждая новая неделя, каждый новый месяц усугубляли эту страшную пустоту. Временами Офелия со страхом спрашивала себя, не сгинет ли она в ней целиком – окончательно и бесповоротно.

Вынув часы, она бережно подняла крышку, стараясь не повредить ее: бедный механизм уже и без того достаточно настрадался. Девушка нашла часы в вещах Торна как раз перед своей принудительной отправкой на Аниму, и с тех пор они не желали показывать время. Или, вернее, показывали слишком много времени разом. Все три стрелки беспорядочно, без всякой видимой логики, вращались то в одну сторону, то в другую: четыре часа двадцать две минуты, семь тридцать восемь, час пятнадцать… и притом совершенно неслышно, никакого тиканья.

Два года семь месяцев молчания.

После бегства Торна Офелия не получила от него ни одной весточки – ни письма, ни телеграммы. Тщетно она убеждала себя, что он просто не может рисковать, боясь разоблачения, ведь его разыскивает полиция, а может, и сам Бог, – эта безнадежная пустота сжигала ее изнутри.

– Офелия!

– Иду.

Она взяла горшок с тестом для вафель и вышла из кладовой. Перед киоском стояла ее мать в пышном красном платье.

– Ну надо же, моя дочь наконец-то соизволила вылезти из постели! Давно пора: еще немного, и ты превратилась бы в прикроватную тумбочку. Веселых часов, дорогая! Ну-ка угости этих малышей!

И мать указала на длинную вереницу сопровождавших ее детей. Среди них Офелия увидела своего брата, сестер, племянников, двоюродных племянников и стенные часы из гостиной. С ее точки зрения, детишки не очень-то походили на малышей: даже Гектор, младший, за последние месяцы вытянулся так, что догнал старшую сестру. Глядя на них – рослых, ярко-рыжих, осыпанных веснушками, – девушка иногда спрашивала себя, впрямь ли она принадлежит к этой семье.

– Я обсудила твое положение с Агатой, – объявила мать Офелии, перегнувшись через прилавок. – Твоя сестра солидарна со мной: ты должна серьезно подумать над своей дальнейшей жизнью. Она посоветовалась с Шарлем, и они оба решили, что тебе нужно пойти работать к ним на фабрику. Посмотри, на кого ты похожа, дочь моя! Ты не должна обрекать себя на такое жалкое существование. Ведь ты еще молода! И ничто не привязывает тебя к… ну, ты сама знаешь… к нему.

Это последнее слово мать Офелии произнесла почти беззвучно. Никто из домашних теперь не говорил о Торне вслух, словно речь шла о чем-то постыдном. Да и о Полюсе тоже никто не упоминал. Случались дни, когда сама Офелия спрашивала себя: уж не померещилось ли ей все пережитое там, была ли она на самом деле лакеем, вице-рассказчицей и главной чтицей ковчега?

– Поблагодарите Агату и Шарля, мама, но я отказываюсь. Мне как-то трудно представить себя работницей на фабрике кружев.

– Я могу взять ее к себе в Архивы, – буркнул в усы двоюродный дед.

Мать Офелии презрительно поморщилась.

– Вы отрицательно влияете на нее, дядюшка. Прошлое, всегда прошлое, одно только прошлое! А моя дочь должна думать о будущем.

– Ну еще бы! – иронически бросил старик. – Ты хочешь, чтобы она стала такой же благонамеренной, как слюнявые романчики в вашей библиотеке, так, что ли? А еще лучше – загнать эту девчушку в какую-нибудь богом забытую дыру…

– Главное, чего я хочу, – это чтобы Настоятельницы и Артемида сменили гнев на милость и простили ее!

Офелия пришла в такое раздражение, что по ошибке протянула вафлю настенным часам.

Девушка долго убеждала всех и каждого, что Настоятельницы недостойны доверия, – ее не слушали. Она могла бы предостеречь людей еще и от многих других опасностей! А главное – от доверия Богу. Но этим она ни с кем не делилась: ни с родителями, осаждавшими ее вопросами, ни с тетушкой Розелиной, обеспокоенной ее молчанием, ни со старым крестным, который помогал ей в розысках. Вся семья знала только одно: в камере Торна (некоторые даже думали, что там содержался не он, а сама Офелия) произошло нечто важное. Однако никто не добился от нее ни единого слова о случившемся. Да и как об этом рассказывать, зная, на что способен Бог?!

Матушка Хильдегард покончила жизнь самоубийством – из-за Него.

Барон Мельхиор стал убийцей – ради Него.

Торн едва не погиб – по Его вине.

Даже сам факт существования Бога грозил опасностью тем, кто о Нем узнал. И Офелия поклялась себе как можно дольше хранить все в тайне.

– Я понимаю, что вы волнуетесь за меня, – объявила она наконец, – но речь идет о моей жизни. Я никому не обязана отчетом, даже Артемиде, и мне в высшей степени безразлично, что обо мне думают Настоятельницы.

– Ну и на здоровье, дорогая моя малютка!

Офелия съежилась, увидев даму средних лет, незаметно подошедшую к киоску. При ней не было никаких часов, ни карманных, ни настенных, зато ее голову украшала немыслимая шляпа с флюгером в виде журавля, который вращался с бешеной скоростью. Очки в золотой оправе увеличивали ее и без того выпученные глаза, подмечавшие все действия окружающих вообще и Офелии в частности.

Если Настоятельницы служили Богу, то Докладчица служила Настоятельницам как шпионка.

– У тебя весьма свободомыслящая дочь, милая Софи, – проворковала она, улыбаясь матери Офелии. – Она не желает вернуться на работу в музей? Что ж, давайте уважать ее выбор. Она не желает работать на кружевной фабрике? Не станем ее принуждать. Позволим ей самой выбрать свою судьбу… Может, ей лучше уйти в свободный полет?

Взгляд Докладчицы и клюв ее журавля дружно нацелились на Офелию. Девушке пришлось сделать над собой усилие, чтобы не сунуть руку в карман – проверить, не торчит ли из него краешек открытки крестного.

– Вы намекаете, что мне лучше покинуть Аниму? – недоверчиво спросила она.

– О, мы ни на что не намекаем! – торопливо возразила Докладчица, не дав заговорить матери Офелии, которая уже открыла рот для возражений. – Ты теперь взрослая и вольна сама принимать решения.

Офелия прекрасно знала, что с той минуты, как она сядет в дирижабль, за ней будут следить не спуская глаз. Да, она хотела найти Торна, но так, чтобы не привести к нему за собой Бога. И теперь она более чем когда-либо жалела, что не может покинуть Аниму через зеркало: к сожалению, это ее свойство имело свои границы.

– Благодарю вас, – сказала она, кончив раздачу вафель детям. – Я полагаю, что мне лучше всего остаться у себя в комнате. Веселых часов, мадам!

Улыбка Докладчицы превратилась в обиженную гримасу.

– Наши дражайшие Матери оказали тебе великую честь – великую, ты понимаешь? – озаботившись судьбой твоей скромной особы. Так что перестань скрывать свои мысли и доверься им. Они могут оказать тебе помощь, притом гораздо бльшую, чем ты думаешь.

– Веселых часов! – сухо повторила Офелия.

Внезапно Докладчица отшатнулась, словно ее ударило током, взглянула на Офелию – сперва с изумлением, потом с испугом – и поспешила отойти. Она присоединилась к процессии людей и часов, возглавляемой несколькими старыми дамами. Настоятельницы. Они сокрушенно покивали, выслушав Докладчицу, и устремили на Офелию ледяные взгляды.

– Что ты наделала?! – воскликнула мать. – Ты воспользовалась своим новым свойством! И против кого – против самой Докладчицы!

– Я не нарочно. Если бы Настоятельницы не вынудили меня вернуться на Аниму, Беренильда научила бы меня сдерживать когти, – пробормотала Офелия, раздраженно водя тряпкой по прилавку. Она никак не могла привыкнуть к своему новому свойству. Разумеется, девушка не причиняла людям боль сознательно, не отрезла носы или пальцы, но стоило ей почувствовать чье-то враждебное отношение, как в ней просыпалось нечто, наводящее страх на недругов. И, конечно, это было не лучшим способом улаживать разногласия.

– Ну хватит с меня! – прошипела ее мать. – Мне надоело смотреть, как ты валяешься на кровати или перечишь нашим дражайшим Матерям. Завтра же утром пойдешь на фабрику сестры, и кончено дело!

Созвав детей, она отошла от киоска. Офелия оперлась на прилавок и тяжело вздохнула. Пустота, которую она чувствовала внутри, разверзлась еще шире.

– Пускай твоя мамаша болтает что угодно, – буркнул ее старый крестный, – но ты всегда можешь прийти работать в мой архив.

– Или в мою реставрационную мастерскую, – бодро добавила тетушка Розелина. – Лично я не знаю более благородного занятия, чем избавление бумаги от плесени и жучков.

Офелия молчала. Она не желала работать ни на кружевной фабрике, ни в семейных архивах, ни в реставрационной мастерской. Больше всего на свете ей хотелось сбежать от бдительных Настоятельниц в загадочное место, изображенное на почтовой открытке.

В то место, где сейчас, возможно, находился Торн.

«Первый бельэтаж».

«Мужской туалет».

«Не забудьте свой шарф: вы отбываете».

Офелия выпрямилась так резко, что опрокинула на прилавок бутылку с сиропом. Она жадно оглядела сборище людей и разнокалиберных часов, отыскивая того, кто внушил ей эти три фразы. Но он уже исчез.

– Какая муха тебя укусила? – удивилась тетушка Розелина, увидев, что Офелия торопливо натягивает пальто прямо поверх передника.

– Я должна пойти в туалет.

– Тебе что, плохо?

– Мне еще никогда не было так хорошо, – с сияющей улыбкой ответила Офелия. – Арчибальд пришел за мной!

Прямой путь

На самом деле, пока Офелия, стараясь остаться незамеченной, шла по лестнице вместе с крестным, тетушкой Розелиной и своим шарфом, ее мучило недоумение: с какой стати Арчибальд явился именно сюда, в самый разгар празднества, и назначил ей встречу в мужском туалете? «Вы отбываете», – так она услышала. Но если он и впрямь собирался помочь ей сбежать, не лучше ли было встретиться где-то подальше от ярмарки, от толпы и от Настоятельниц?

– Вам следовало остаться в киоске и раздавать вафли, – шепнула Офелия. – Как только Настоятельницы заметят, что там никого нет, нас тут же начнут искать.

Она обращалась к тетушке Розелине, которая тащила с собой все, что успела собрать в предотъездной суматохе.

– Ты что, шутишь?! – возмутилась та. – Если есть хоть какой-то шанс вернуться на Полюс, я лечу с тобой!

– А как же ваша мастерская? Вспомните, что вы мне говорили о плесени и жучках.

– Да разве можно их сравнить с продажными придворными, этими злобными гадюками, которые угрожают Беренильде?! После нашего отъезда бедняжка осталась совсем одна! Конечно, она для меня гораздо важнее, чем лист бумаги.

У Офелии заколотилось сердце при виде Арчибальда. Он стоял в дальнем конце вестибюля и спокойно ждал, даже не думая ни от кого скрываться, хотя это было нелишним: Арчибальд даже в обличье бродяги, в старой заплатанной накидке и дырявом цилиндре набекрень, относился к тому разряду мужчин, которые в любом виде привлекают к себе взгляды, особенно женские.

– Надеюсь, это не ловушка? – буркнул старик, придержав Офелию за плечо. – Этому парню можно доверять?

Офелия предпочла промолчать. Она в какой-то мере доверяла Арчибальду, хотя и не считала его самым добродетельным человеком из всех своих знакомых.

– Ну, что я вам говорил, мадам Торн?! – воскликнул Арчибальд вместо приветствия. – Если вы не вернетесь на Полюс, Полюс вернется к вам.

Он открыл дверь туалетной комнаты и широким эффектным жестом пригласил их войти, словно там ждала роскошная карета.

В вестибюль ворвалась запыхавшаяся Докладчица с журавлем на шляпе, хищно нацелившим на них длинный клюв.

– Что здесь происходит? Кто этот человек?

– Скорей, скорей! – сказал Арчибальд, втолкнув Офелию в туалет.

Тетушка Розелина и старый архивариус вбежали за ней следом, то и дело поскальзываясь на плиточном полу и высматривая запасной выход, но видели вокруг только унитазы да писсуары. Офелия собралась спросить Арчибальда, каким путем они должны бежать, но ему было не до того: он пытался преградить путь Докладчице, которая успела сунуть ботинок в дверную щель.

– Дражайшие Матери! – пронзительно верещала дама. – Она собралась улизнуть! Сделайте что-нибудь!

Ее крики вызвали в туалете настоящий потоп. Унитазы, писсуары и раковины начали с ревом извергать фонтаны воды. Это Настоятельницы пустили в ход свои свойства. Их воле повиновались все общественные здания Анимы, в том числе и павильоны ярмарки.

– Мы не сможем здесь долго оставаться! – крикнула Офелия Арчибальду сквозь оглушительный шум воды. – Что вы намерены делать?

– Закрыть эту дверь, – ответил он все с той же веселой улыбкой, словно происходящее было всего лишь легкой заминкой.

– А потом?

– Потом вы будете свободны.

Офелия совсем растерялась. Она смотрела на руку, которую Докладчица просунула в дверную щель; зная Арчибальда, девушка понимала, что он никогда не повредит женским пальцам.

– А ну, посторонись, парень! – взревел старый архивариус. – Я сам займусь этой липучкой, а ты помоги девочке сбежать.

И он пулей вылетел в коридор, увлекая за собой Докладчицу.

Арчибальд захлопнул дверь, и в помещении воцарилась мертвая тишина. Неестественная, загадочная. Вода перестала изливаться из труб. Вопли Докладчицы стихли. Тикавшие ярмарочные часы умолкли. Офелия даже подумала: уж не остановил ли Арчибальд время? Миг спустя они вышли из туалета, но не увидели ни лестницы, ни старика-архивариуса, ни Докладчицы, ни ярмарки. Вместо этого перед ними оказался какой-то магазинчик – безлюдный, с пустыми полками. Едкий запах пыли указывал на то, что он давно заброшен.

– Осторожней при спуске! – предупредил Арчибальд.

И тут Офелия и тетушка Розелина заметили, что пол туалета слегка приподнят над полом магазинчика. Причина стала им понятна, когда они оглянулись: оказывается, они вышли… из шкафа.

– Как вам удался этот фокус?

– Я просто создал прямой путь, – ответил Арчибальд так спокойно, словно занимался подобными делами всю жизн. – Только не думайте, что он постоянный, – это временная мера. А теперь убедитесь сами.

И он затворил, потом снова открыл дверцу шкафа. Вместо писсуаров женщины увидели полки со старинными безделушками. Просто непостижимо, как трое людей смогли среди них поместиться!

– Туалет вернулся на ярмарку! – с радостной улыбкой объявил Арчибальд. – Представляете, какое лицо будет у дамы с журавлем, когда она не найдет нас там?

Офелия встряхнула намокший шарф и, подойдя к окну, раздвинула шторы. Сквозь грязное стекло она с трудом разглядела улочку, забитую прохожими; люди, укутанные в теплую одежду, шагали по булыжной мостовой, занесенной легким снежком, глядя под ноги и стараясь не поскользнуться. А вдали, под тусклым небом, по воде канала, уже кое-где подернутой ледяной пленкой, медленно плыла баржа.

– О, знакомые места! – воскликнула за ее спиной тетушка Розелина. – Тут где-то недалеко Великие Озера.

Офелия почувствовала легкую досаду. Их бегство началось так удачно, что девушка на какое-то мгновение вообразила, будто она покинула Аниму.

– Но все-таки как вам удался такой фокус? – настойчиво переспросила она.

Девушка знала, что Арчибальд способен на многое – может проникать в мысли людей, завоевывать женские сердца, – но его сегодняшняя проделка превзошла все ее ожидания.

– О, это долгая история, – ответил он, роясь в дырявых карманах. – Представьте себе, во мне открылись новые свойства, родились новые амбиции и завелись новые любовные привязанности!

И он с торжествующей улыбкой извлек из кармана связку ключей. Офелия внимательно смотрела на него в полумраке магазинчика. В их последнюю встречу на причале для дирижаблей Арчибальд был похож на привидение. Но сегодня его глаза сияли как солнце, и этот взгляд не имел ничего общего с иронически-нагловатым прищуром, свойственным господину послу в прежние времена.

Однако девушка насторожилась. Может, человек, за которым она так доверчиво последовала, вовсе не Арчибальд? Она не встречала Бога со времени их стычки в камере Торна, но помнила, что Он способен принять любое обличье.

– А как вы узнали, где меня найти?

– Да я и не знал, – возразил Арчибальд. – Я провел два часа на жутко холодном катере и еще один – выспрашивая дорогу у прохожих на улицах вашего городишки. Когда я наконец разведал, где находится дом ваших родителей, вас там не оказалось. А я могу проложить прямой путь только между теми двумя пунктами, которые посетил лично, так что мне пришлось туго! Не угодно ли дамам следовать за мной? – заключил он, направившись в заднее помещение магазинчика.

Однако девушка не спешила идти за ним.

– Но зачем вы привели нас сюда?

– А Беренильда с вами? – перебила ее тетушка Розелина.

– А Торн? – не удержавшись, спросила Офелия.

– Погодите, не всё сразу! – со смехом воскликнул Арчибальд. – Я привел вас сюда, потому что сам прибыл именно сюда. Как я уже сказал, мои способности сжимать пространство весьма ограничены. Далее: наша дражайшая Беренильда не со мной, отнюдь. Она даже не знает, что я здесь… и разорвет меня на куски, если я в скором времени не вернусь на Полюс, – добавил он, взглянув на часы. – Что касается неуловимого господина Торна, то с момента его бегства мы не получали от него никаких известий.

Надежды, которые Офелия возлагала на Арчибальда, опали, как неудавшееся суфле. До этого у нее на какое-то мгновение мелькнула безумная мысль: чт, если инициатор ее сегодняшнего похищения – сам Торн? Девушка придирчиво осмотрела заднее помещение магазина, куда их завел Арчибальд: оно выглядело таким же запущенным, как торговый зал.

– Так это сюда вы прибыли? Не понимаю…

Арчибальд опробовал несколько ключей из своей связки; наконец подобрал нужный, и они услышали звонкий щелчок.

– После вас, сударыни!

Вопреки всем страхам, Офелия увидела перед собой не склад, не подвал, а нарядную ротонду, просторную, как зал ожидания на вокзале. Сквозь витражные стекла высокого купола лился прозрачный, какой-то нереальный свет. Пол украшала мозаика в виде огромной восьмиконечной звезды; ее лучи указывали на восемь дверей в стенах. Великолепный зал, никакого сравнения с убогим магазинчиком за их спиной.

Надписи из серебряных букв над дверями повторяли один и тот же слоган:

Желаем счастливого пути!

– Роза Ветров! – прошептала Офелия. Судя по размерам, эта Роза была межсемейной, связывающей между собой все ковчеги. Девушке впервые предстояло воспользоваться подобной роскошью; какая жалость, что перед этим она промокла в туалете: каждый ее шаг сопровождался противным хлюпаньем, не очень совместимым с правилами хорошего тона.

– Я слышала, что на Аниме есть Роза Ветров, но мне как-то не верилось…

Хотя Офелия говорила довольно тихо, звук ее голоса отразился от мозаики и витражей громким эхом.

– Да, есть, но только одна, – уточнил Арчибальд, запирая за собой дверь. – И, как положено всякой Розе Ветров, достойной этого звания, ее местоположение держится в глубокой тайне. Хотя меня бы устроило, если бы она оказалась чуточку ближе к вашему дому.

В центре ротонды возвышалась стойка, на которой Офелия с удивлением увидела маленькую девочку. Лежа на животе, она что-то прилежно рисовала. И вела себя так тихо, что вполне могла остаться незамеченной.

– Итак, сударыни, перед вами мои новые возможности и новые амбициозные планы, – провозгласил Арчибальд, хозяйским жестом обведя всю ротонду. – Что же касается моих новых любовных привязанностей, то вот они! – Он стащил девочку со стойки и торжествующе поднял над головой, как военный трофей. – Малышка Виктория, позвольте представить вам вашу крестную и крестную вашей крестной!

Потрясенная тетушка Розелина выронила на пол все, что успела захватить: зонтик, муфту, шаль и лопатку для вафель.

– Великие Предки, да это же дочурка Беренильды! Ну точная копия, как две капли воды…

Офелия с волнением и легкой робостью посмотрела на девочку, которая разглядывала их большими светлыми глазами – глазами Беренильды. Правда, в остальном Виктория больше походила на отца: ее лицо отличалось той же мраморной бледностью, а волосы, неестественно длинные для ее возраста, были скорее белыми, чем белокурыми. Да и странная манера приоткрывать рот, не издавая при этом ни единого звука, также напоминала о тягостных паузах в речи самого Фарука.

– Она еще не умеет ни говорить, ни ходить, – предупредил их Арчибальд, встряхивая Викторию, точно куклу со сломанным механизмом. – Да и семейные свойства в ней пока не проявились. Но не стоит считать ее глупенькой, она уже понимает куда больше, чем все мои бывшие сестры вместе взятые.

Тетушка Розелина озабоченно нахмурилась, увидев безмятежную улыбку Арчибальда.

– Надеюсь, Беренильде хотя бы известно, что ее дочь находится здесь? – сердито спросила она. – Это же ребенок Духа Семьи! Вы что, нарываетесь на дипломатический скандал? Поистине, вы недостойны звания посла!

– А я уже не посол. Теперь этот пост занимает моя бывшая сестрица Пасьенция. Паутина изгнала меня из своих рядов после известного вам события. Так что не судите меня строго, мадам Розелина. Виктория – дочь матери, которая желала бы всю жизнь держать ее в колыбели, и отца, который даже не помнит ее имени. Поэтому моя роль как крестного заключается в том, чтобы разнообразить ее жизнь… А вы, юная особа, не слушайте злопыхателей, которые называют вас отсталой! – воскликнул Арчибальд, нахлобучив свой дырявый цилиндр на голову девочки. – Слушайте только меня: я предсказываю, что вы свершите великие дела!

Офелия была взволнована до глубины души. Она с горечью подумала: «Если бы Настоятельницы не вмешались в мою судьбу, я могла бы остаться на Полюсе, быть для Виктории настоящей крестной, следить за тем, как она растет. Возможно, мне даже удалось бы отыскать Торна. А вместо этого я просидела почти три года в своей комнате, точно в тюрьме, хотя вокруг жизнь шла полным ходом».

– Как же действует ваша Роза Ветров и куда она может нас доставить? Желательно подальше, чтобы Настоятельницы не смогли найти…

Офелия так и е успела сказать «меня»: Арчибальд театральным жестом отдернул полог позади стойки. За ним обнаружился большой круглый мраморный стол, над которым склонились Гаэль и Ренар в шапках-ушанках. Они делали какие-то записи, глядя на стол сквозь бинокулярные очки. Толстый рыжий кот, в котором Офелия признала сильно выросшего котенка Балду, терся об их ноги, требуя внимания, но они оба настолько увлеклись работой, что забыли обо всем на свете.

По крайней мере, Офелии именно так и казалось, пока Ренар между двумя записями не подмигнул ей сквозь толстые стекла.

– Привет, хозяйка! Сейчас закончим расчеты и будем в вашем распоряжении. Нам нельзя прерываться на полпути, иначе придется опять разрабатывать маршрут с самого начала, а это сильно огорчит мою вторую хозяйку.

– А ну кончай со своими «хозяйками», – буркнула Гаэль, не отрывая глаз от стола. – Ты теперь синдикалист[1], вот и разговаривай как синдикалист.

– Слушаюсь, хозяйка!

Чем дальше, тем больше Офелия недоумевала: уж не сон ли ей привиделся? Может, она просто задремала в своем киоске с вафлями?

– Дражайшие мои спутницы! – воскликнул Арчибальд. – Между мной и моими помощниками, кажется, нет полного согласия, но в целом мы составляем хорошую команду. Я разыскиваю Розы Ветров, они расшифровывают их маршруты. Семь дверей из тех восьми, что вы здесь видите, ведут к семи ковчегам, откуда есть свои пути к остальным. Все Розы Ветров выглядят одинаково: восемь дверей, стойка и стол с маршрутами. Вы даже не представляете, сколько перелетов нам пришлось совершить, только чтобы попасть с Полюса на Аниму; я уж не говорю про ошибки в расчетах.

Офелия подошла ближе, чтобы разглядеть стол: мрамор был сплошь испещрен цифрами, символами и линиями, соединявшими ковчеги. Вся эта карта представляла собой кошмарную головоломку. Ренар и Гаэль намечали тот или иной маршрут, измеряли его длину, записывали данные. Они не соприкасались руками, не переглядывались, но даже по тому, как они стояли рядом, Офелия все поняла. И стыдливо отвела глаза, словно стала нескромной свидетельницей их близости. Она стала гладить Балду, довольного тем, что его хоть кто-то приласкал, и с огорчением констатировала, что кот тоже изменился: вырос и стал совсем взрослым.

У девушки возникло тягостное чувство, будто она что-то упустила. Упустила что-то очень важное.

– А кто такие синдикалисты? – спросила она у Арчибальда.

Тот посадил Викторию на стойку, и девочка тотчас же снова принялась рисовать.

– О, это у нас новомодное течение: дополнительные отпуска, повышение заработной платы, сокращенный рабочий день – всё так, словно Матушка Хильдегард живее всех живых и вбивает подобные идеи в головы слуг. С тех пор как вы покинули Полюс, тамошние нравы сильно изменились.

– Да и сами вы тоже изменились, – заметила Офелия. – Можете вы мне объяснить, каким образом вам удается сжимать пространство и управлять Розами Ветров? Я думала, что на это способны только жители Аркантерры.

Арчибальд снял цилиндр с головки Виктории и покрутил его на пальце.

– Я уже рассказывал вам о моем прадедушке и его любовной интрижке со старухой Хильдегард. Помните?

Офелия изумленно взглянула на Арчибальда. Она даже не заметила, что перестала гладить кота и тот начал заигрывать с ее шарфом.

– Как?! Значит, вы и мадам Хильдегард… вы приходитесь ей…

– Вот именно, правнуком, – хихикнул Арчибальд. – О, это была скандальная история, но ее быстренько замяли. Я так и остался бы в неведении, если бы вдруг не начал создавать пути. Впервые это случилось в прошлом году: я с трудом проснулся в середине дня, после бурной ночи, о которой лучше умолчу, и отправился в свою ванную, а вместо этого вдруг очутился в дамской купальне на другом конце Небограда. Просто щелкнул пальцами – и мгновенно перенесся туда. Потом это странное явление повторилось, и я начал уже сознательно, все чаще, создавать такие перелеты из одного места в другое. Укажите мне любое замкнутое пространство, любую дверь, и я создам прямой путь из пункта А в пункт Б. Вот таким-то образом я однажды и обнаружил эту Розу Ветров. Она была скрыта в петле времени, и я… трудно даже объяснить… в общем, я почуял ее присутствие. Не спрашивайте меня, как это получается, но стоит мне повернуть ключ в замке какой-нибудь двери, находящейся рядом с Розой Ветров, как – хоп! – и я уже там! Притом любой ключ в замке любой двери. Старуха Хильдегард оставила мне в наследство довольно-таки замысловатое свойство, но я его обожаю!

Офелия, пытавшаяся расцепить кота и шарф, с трудом представляла себе, что стоявший перед ней человек был правнуком старой мадам Хильдегард.

– И вы никогда прежде не замечали в себе такого вполне очевидного свойства? – спросила неизменно прагматичная тетушка Розелина.

Арчибальд постучал пальцем по татуировке между бровями.

– Это свойство проснулось во мне после разрыва с кланом Паутины. А до тех пор тихо-мирно дремало в ожидании своего часа. Ну-с, а вы, мадам Торн? – внезапно спросил он. – Что хорошенького вы сотворили за эти три года?

Офелия открыла, но тут же и закрыла рот. Арчибальд научился сжимать пространство. Ренар стал синдикалистом. А она – как она использовала это время? Сидела в своей спальне, ожидая какого-то чуда. Нет, хуже того: сделала шаг назад, вернувшись в состояние одинокой девочки-подростка. Да притом еще ухитрилась прибавить в весе на несколько кило.