Хроники Черного Отряда: Черный Отряд. Замок Теней. Белая Роза Кук Глен

– Что с ним сейчас, Костоправ?

– Не знаю. Может, выбился из сил.

– Угости-ка Одноглазого его собственным супчиком, – предложил кто-то. – Это ему не повредит.

Принесли оловянную чашку, я велел усадить колдуна и с трудом перелил ее содержимое ему в рот. Одноглазый моментально очухался.

– Отравить меня вздумали? Фу! Это что за гадость? Кипяченая жижа из сточной канавы?

– Твое снадобье.

– Ну, что скажешь? – вмешался Эльмо.

Одноглазый сплюнул, схватил ближайший мех с вином, надолго присосался, прополоскал рот и еще раз сплюнул.

– Душелов зашевелился, вот что скажу. Уф! Бедняга Гоблин, представляю, как ему досталось…

Мое сердце стало пропускать каждый третий удар, в желудке появилось гнездо шершней. Сперва Хромой, теперь Душелов.

– И чего надо Душелову? – спросил Эльмо.

Он тоже нервничал, что бывало с ним нечасто.

– Услышал, что Хромой разбушевался, и захотел выяснить, в чем дело. Сперва связался с Гоблином, но тот знал лишь, что мы поехали сюда. Тогда Душелов забрался ко мне в башку.

– И его поразило, сколько там пустого места. Теперь он знает все, что известно тебе?

– Да. – Одноглазого это обстоятельство явно не радовало.

– Ну? – произнес Эльмо, выждав несколько секунд.

– Что «ну»? – Колдун спрятал ухмылку, поднеся ко рту мех с вином.

– Проклятье! Что он сказал-то?

Одноглазый хихикнул:

– Сказал, что в целом одобряет наши действия. Плохо только, что мы себя ведем как быки в период гона. Поэтому нам будет оказана помощь.

– Какая именно? – Эльмо говорил таким тоном, словно знал, что ситуация вышла из-под контроля, только не мог понять, когда именно.

– Он к нам кое-кого послал.

Эльмо расслабился. Я тоже решил, что можно не волноваться, пока сам Душелов держится далеко от нас.

– И скоро этот кое-кто будет здесь? – спросил я.

– Может, скорее, чем нам хотелось бы, – пробормотал Эльмо. – Оставь-ка вино, Одноглазый. Тебе нужно следить за Зуадом.

Колдун что-то проворчал и погрузился в легкий транс, – это означало, что он мысленно где-то шарит. Так он сидел довольно долго.

– Ну, какие новости? – прорычал Эльмо, когда Одноглазый вышел из транса.

Все это время он озирался, словно ждал, что перед ним прямо из воздуха вынырнет Душелов.

– Не дергайся. Зуада спрятали в полуподвале примерно в миле отсюда.

Эльмо не находил себе места, словно мальчик, которому отчаянно хочется писать.

– Да что с тобой? – не выдержал я.

– Скверное предчувствие, Костоправ. Самое обыкновенное скверное предчувствие. – Его бегающие глаза внезапно замерли. – И я прав. Проклятье! Как же я прав!

Он казался высотой с дом и шириной в половину дома. Облаченный в нечто ярко-красное, выцветшее, побитое молью и потрепанное, он перемещался по улице странным образом – то рывками, то медленно. Жесткие седые волосы стояли дыбом. Густой куст всклокоченной и заляпанной грязью бороды почти целиком скрывал лицо. Мертвенно-бледная рука, сплошь в печеночных пятнах, сжимала посох такой красоты, что прикосновение владельца как будто оскверняло его. Посох имел форму женской фигуры, чрезвычайно вытянутой в длину, зато безупречной во всех прочих отношениях.

– Говорят, во времена Владычества это была реальная женщина, которая его обманула, – прошептал кто-то.

Если и в самом деле было так, то женщину не стоит винить, – достаточно получше приглядеться к Меняющему Облик.

Меняющий – самый близкий союзник Душелова среди Взятых. Его ненависть к Хромому гораздо сильнее, чем у нашего патрона.

Подойдя к нам на несколько футов, он остановился. Глаза пылали безумным огнем, заглянуть в них было не просто страшно – невозможно. Мне и сейчас не вспомнить, какого они цвета. Хронологически он был первым королем-волшебником, которого Властелин и его Госпожа соблазнили, подчинили, а потом и поработили.

Одноглазый, весь дрожа, шагнул ему навстречу.

– Я колдун, – сказал он.

– Ловец мне говорил. – Голос Меняющего был слишком низким, раскатистым и громким даже для человека его размеров. – Докладывай.

– Я выследил Зуада. Это все.

Меняющий вновь обвел нас взглядом. Кое-кто побледнел, и великан улыбнулся сквозь заросли на лице.

В отдалении, где улица изгибалась, уже собралась кучка городских зевак. Веслу пока не доводилось видеть никого из великих слуг Госпожи, так что сегодня городу повезло: его осчастливили своим присутствием сразу двое, причем самых чокнутых.

Взгляд Меняющего коснулся меня, и на мгновение я ощутил холодное презрение Взятого. Я был лишь букашкой у него под ногами.

Вскоре он отыскал того, кто был ему нужен. Гигант двинулся вперед. Мы расступились, как расступаются в зоопарке павианы перед вожаком стаи. Меняющий несколько минут разглядывал Ворона, потом пожал огромными плечами и вдруг коснулся торцами своего посоха груди раненого.

Я ахнул. Кожа Ворона сразу порозовела, он перестал потеть. Лицо расслабилось, когда стихла боль. Раны превратились в ярко-красные шрамы, которые за считаные минуты стали белыми, словно зажили давным-давно. Восхищенные и изумленные, мы обступили Ворона тесным кругом.

К нам подбежал вернувшийся Лодырь.

– Эй, Эльмо! Мы все сделали. Что тут такое? – Он взглянул на Меняющего и пискнул, словно пойманная мышь.

Эльмо пришел в себя и стал прежним сержантом:

– Где Блондин и Ступор?

– Избавляются от тела.

– От тела? – переспросил Меняющий.

Эльмо объяснил. Меняющий хмыкнул:

– Этот Миляга станет краеугольным камнем нашего плана. Ты. – Он ткнул в Одноглазого пальцем толщиной с колбасу. – Где эти двое?

Как и можно было предсказать, Одноглазый отыскал их в таверне.

– Ты. – Меняющий указал на Лодыря. – Скажи им, пусть несут тело сюда.

Лодырь аж посерел от возмущения, но все же кивнул, глотнул воздуха и побежал прочь. Никто не спорит со Взятым.

Я пощупал пульс Ворона. Он оказался сильным, и вообще Ворон выглядел совершенно здоровым. Стараясь придать голосу робости, я спросил:

– Вы не могли бы проделать то же и с остальными? Пока мы ждем?

Меняющий посмотрел так, что я уже решил: сейчас у меня свернется кровь. Но он выполнил мою просьбу.

– Что случилось? Что ты здесь делаешь? – Ворон застыл, глядя на меня, потом все вспомнил и сел. – Зуад… – Он огляделся.

– Ты был в беспамятстве. Тебя, точно гуся, нарезали на куски. Мы уже и не надеялись, что выкарабкаешься.

Он ощупал свои шрамы.

– Что со мной, Костоправ? С такими ранами полагается быть мертвецом.

– Душелов прислал своего приятеля Меняющего. Он тебя и починил.

И не только Ворона, а всех раненых. Трудно бояться парня, который так много сделал для твоих товарищей.

Ворон кое-как поднялся и пошатнулся:

– Миляга, мерзавец! Это он все подстроил. – В его руке появился нож. – Проклятье! Я слаб, как котенок.

Я все еще ломал голову, откуда Миляга так много знал о нападавших.

– Там стоит не Миляга, Ворон. Миляга мертв. Это Меняющий Облик – он учится вести себя как Корни.

Если честно, Меняющему не требовались никакие тренировки. Он был настолько похож на Милягу, что одурачил бы и его мать.

– Что тут затевается? – поинтересовался Ворон, присаживаясь рядом со мной.

Я рассказал о случившемся.

– Меняющий хочет пробраться к мятежникам, воспользовавшись обликом Миляги вместо верительных грамот.

– Я пойду с ним.

– Ему это может не понравиться.

– А мне плевать. На сей раз Зуаду не уйти. За ним слишком большой долг. – Его лицо смягчилось и стало печальным. – Как Душечка? Она еще не знает про Трофея?

– Наверное, не знает. Из наших никто в Сделку не возвращался. Эльмо решил, что здесь у него руки развязаны. Будет вытворять все, что захочет, пока не вернемся к Капитану. А уж тогда придется держать ответ.

– Ладно. Я не хочу с ним спорить.

– Меняющий – не единственный Взятый в этом городе, – напомнил я. – Он сказал, что чует Хромого.

Ворон пожал плечами. Хромой его не интересовал.

К нам подошел лже-Миляга. Мы встали. Меня немного трясло, но я заметил, что и Ворон чуточку побледнел. Вот и хорошо. Значит, он не всегда холоден как камень.

– Ты пойдешь со мной, – заявил Меняющий Ворону и посмотрел на меня. – И ты. И сержант.

– Они знают Эльмо, – запротестовал я.

Меняющий лишь улыбнулся:

– Вы будете выглядеть как мятежники. Только члены Круга способны заметить подмену, но никого из них в городе нет. Здешние мятежники помешаны на независимости, и мы воспользуемся тем, что они не вызвали подмогу.

Мятежники столь же склонны к политической грызне, что и слуги Госпожи.

Меняющий поманил к себе Одноглазого.

– Как там полковник Зуад?

– Еще не раскололся.

– Он из крутого теста, – заметил скупой на комплименты Ворон.

– Узнал новые имена? – спросил меня Эльмо.

Я вручил длинный список. Сержант остался доволен.

– Пора идти, – решил Меняющий, – пока Хромой не нанес удар.

Одноглазый сообщил нам пароли. Оробевший, убежденный в том, что не гожусь для подобных приключений, и абсолютно уверенный, что не рискну воспротивиться воле Меняющего, я поплелся за Взятым.

Я так и не понял, когда это произошло, – просто поднял глаза и увидел, что иду с какими-то незнакомцами. И тотчас юркнул за спину Меняющего.

Ворон рассмеялся, и я сообразил. Меняющий накрыл нас своими чарами, и теперь мы похожи на командиров мятежников.

– Кто мы? – спросил я.

Меняющий показал на Ворона:

– Твердец, член Круга и зять Загребущего. Они ненавидят друг дружку, в точности как Душелов и Хромой. Эльмо теперь фельдмайор Риф, начальник штаба у Твердеца. А ты Мотрин Ханин, племянник Твердеца, злобный убийца.

Мы не слышали прежде этих имен, но Меняющий заверил, что присутствие их обладателей ни у кого не вызовет вопросов. Твердец постоянно то уезжает из Форсберга, то возвращается, не давая скучать брату своей жены.

«Ловко придумано, – решил я. – Комар носу не подточит. А как насчет Хромого? Что нам делать, если он заявится?»

Люди в том месте, где держали Зуада, проявили скорее раздражение, нежели любопытство, когда Миляга объявил о приходе Твердеца. На Круг они не очень-то полагались. Вопросов задавать не стали. Очевидно, реальный Твердец отличался злобным, вспыльчивым и непредсказуемым характером.

– Покажите им пленника, – сказал Меняющий.

Один из мятежников многозначительно взглянул на Меняющего – мол, не спеши, Миляга.

Заведение было набито мятежниками. Я будто слышал, как Эльмо обдумывает план атаки.

Через хитро замаскированную дверь нас провели в подвал, а затем еще ниже – в помещение с земляными стенами, потолок в котором поддерживали балки и деревянные столбы. Все здесь казалось воплощением фантазий какого-то демона.

Разумеется, камеры пыток на свете есть, но большинство людей их не видело, поэтому не верит всерьез в их существование. Мне тоже еще не доводилось заглядывать в такие места.

Я рассмотрел пыточные инструменты, перевел взгляд на Зуада, привязанного к огромному креслу зловещей конструкции, и удивился, почему Госпожу все считают такой злодейкой. Эти люди утверждают, что они хорошие, борются за справедливость, свободу и достоинство человеческого духа, но их методы ничуть не лучше, чем у Хромого.

Меняющий что-то шепнул Ворону, тот кивнул. Я задался вопросом, как же мы получим сигнал действовать. Взятый репетировал с нами очень недолго. Мятежники ожидают, что мы поведем себя как Твердец и его головорезы.

Мы уселись и стали наблюдать за допросом. Наше присутствие вдохновило мастеров заплечных дел. Я закрыл глаза. На Ворона и Эльмо зрелище подействовало слабее.

Через несколько минут «Твердец» приказал «майору Рифу» отправиться по какому-то делу. Сути поручения не помню, мне было не до того. Целью этого маневра было вывести Эльмо на улицу, чтобы он с остальными окружил дом.

Операцией командовал Меняющий, а нам полагалось спокойно сидеть и дожидаться его сигнала. Я полагал, что мы сделаем свой ход, когда Эльмо ворвется в заведение и сверху вниз начнет распространяться паника. Ну а пока будем наблюдать за умерщвлением полковника Зуада.

Пленник выглядел не сказать что внушительно, но ведь над ним уже успели потрудиться мучители. Полагаю, любой будет трястись как заяц, если его отдать в лапы палачей.

Мы сидели, словно три истукана. Я мысленно поторапливал Эльмо, потому что привык получать удовольствие от исцеления человеческой плоти, а не от ее разрушения.

Даже Ворон казался не больно-то счастливым. В своих фантазиях он, несомненно, подвергал Зуада самым чудовищным истязаниям, но, когда дело дошло до реальных пыток, в душе Ворона победила присущая ему порядочность. Он предпочитал другой стиль – вонзить нож и на этом покончить с местью.

Пол дрогнул, словно по нему топнули гигантским сапогом. Со стен и потолка посыпалась земля. Воздух замутился от пыли.

– Землетрясение! – заорал кто-то, и все мятежники бросились к лестнице.

Меняющий сидел спокойно и улыбался.

Пол содрогнулся вновь. Я преодолел стадный инстинкт и усидел на месте. Меняющий-то не встревожился, так какой резон дергаться мне?

Он указал на Зуада. Ворон кивнул, встал и подошел к полковнику. Тот был в сознании и все понимал. Толчки его напугали, и он с благодарностью взглянул на Ворона, когда тот начал его освобождать.

Огромная нога снова топнула. Посыпалась земля, в одном из углов рухнула опора, в подвал хлынула земляная пыль. Остальные опоры затрещали и перекосились. Я едва держал себя в руках.

В какой-то момент, пока все вокруг сотрясалось, Ворон перестал выглядеть Твердецом, а Меняющий – Милягой. Смотревший на них Зуад сразу догадался. Его лицо окаменело, потом побледнело – Ворона и Меняющего он испугался больше, чем мятежников.

– Да, – сказал Ворон. – Это час расплаты.

Пол вздыбился. Над головой глухо застучали падающие кирпичи. Лампы опрокидывались и гасли. Воздух так загустел от пыли, что дышать стало почти невозможно. А по лестнице обратно в подвал посыпались мятежники, оглядываясь на ходу.

– Хромой здесь, – бросил Меняющий.

Похоже, Взятый ничуть не расстроился. Он встал и повернулся к лестнице. Теперь он снова был Милягой, а Ворон – Твердецом.

В помещение набились мятежники, и я потерял Ворона в толкотне и полумраке. Кто-то запер дверь под потолком, мятежники притихли, словно мыши. Я вроде даже слышал, как колотятся их сердца, – эти люди не сводили глаз с лестницы и гадали, достаточно ли хорошо замаскирован потайной вход в подвал.

Несколько ярдов земли над головой не помешали мне услышать, как в подвале над нами кто-то расхаживает. Др-рр-топ. Др-рр-топ. Так ходит одноногий калека. Теперь и мой взгляд уперся в потайную дверь.

Следующий толчок оказался самым мощным из всех. Дверь рывком распахнулась. Дальняя стена обрушилась. Завопили погребаемые мятежники. Обезумевшее людское стадо беспорядочно металось в поисках несуществующего выхода. Только мы с Меняющим не поддались панике, наблюдая со своего островка спокойствия.

На сей раз погасли все лампы, единственным источником света служила дыра у верхушки лестницы. Там, заслоняя выход, виднелся силуэт, который в тот момент казался зловещим даже в своей неподвижности. Моя кожа покрылась липким потом, тело сотрясала крупная дрожь. Причина страха крылась вовсе не в том, что я так много слышал о Хромом, – он источал нечто такое, что превращало меня в арахнофоба, которому посадили на колено большого волосатого паука.

Я посмотрел на Меняющего. Он все еще сохранял облик Миляги, одного из толпы мятежников. Интересно, нежелание быть узнанным имеет особые причины?

Меняющий проделал что-то руками.

Подвал наполнился ослепительным светом. Я перестал видеть и лишь слышал, так трещат и рушатся потолочные балки. На сей раз я не стал колебаться и составил компанию тем, кто ринулся к лестнице.

Полагаю, Хромой был изумлен больше всех, потому что не ожидал серьезного сопротивления. Трюк Меняющего застал его врасплох. Людской поток смел Взятого раньше, чем он успел хоть как-то защититься.

Мы с Меняющим взошли по лестнице последними, и я перешагнул через Хромого – невысокого человека в коричневой одежде, который, корчась на полу, вовсе не казался ужасным. Я стал высматривать ведущую наверх лестницу, но Меняющий схватил меня за руку. Освободить ее я не посмел.

– Помоги мне.

Он уперся сапогом в ребра Хромого и покатил его ко входу в нижний подвал.

Снизу доносились стоны и призывы о помощи. Изрядные участки пола вокруг нас проседали и рушились. Больше из опасения, что окажусь в ловушке, если мы не поторопимся, чем из желания досадить Хромому, я пособил столкнуть его в яму.

Меняющий улыбнулся, показал мне поднятые большие пальцы и зашевелил остальными. Все вокруг стало обваливаться еще быстрее. Снова поймав мою руку, он направился к лестнице. Мы выскочили на улицу и очутились посреди величайшего столпотворения в новейшей истории города.

В курятнике хозяйничали лисы. Что-то неразборчиво вопя, повсюду носились люди, окруженные нашими во главе с Эльмо, которые загоняли их обратно и рубили нерасторопных. Мятежники были слишком потрясены, чтобы защищаться.

Полагаю, не будь рядом Меняющего, я бы в этой кутерьме не выжил. Он позаботился о том, чтобы стрелы и мечи отклонялись в сторону. Хоть я и не из трусливых, все же прятался в его тени, пока мы не оказались в безопасности, за шеренгой солдат Отряда.

Мы одержали для Госпожи величайшую победу, которая превзошла даже самые смелые надежды Эльмо. Еще не успела осесть пыль, как в наших руках очутились все мятежники Весла. Меняющий крутился в самой гуще событий и оказывал нам неоценимую помощь. Заодно от души порезвился, круша все вокруг. Он был счастлив, как ребенок, поджигающий усадьбу.

А потом он внезапно исчез, словно и не существовал вовсе. Мы же, от усталости еле передвигая ноги, собрались возле конюшни Миляги. Эльмо провел перекличку. Отозвались все, кроме одного.

– Где Ворон? – спросил Эльмо.

– Похоже, его завалило, когда обрушился дом, – ответил я. – Заодно с Зуадом.

– Насмешка судьбы, – кивнул Одноглазый. – И все же очень жаль, что его больше нет. Он здорово играл в тонк.

– Хромой тоже там? – спросил Эльмо.

– Я помогал его закапывать, – улыбнулся я.

– А Меняющий смылся.

До меня начала доходить двусмысленность ситуации, и я решил проверить, не является ли она лишь плодом моего разыгравшегося воображения. Пока солдаты готовились к возвращению в Сделку, я обратился к Эльмо:

– Знаешь, все, кто видел Меняющего, были с нашей стороны. И мятежники, и Хромой видели многих из нас. Прежде всего тебя, Эльмо. И меня, и Ворона. Вместо Миляги найдут его труп. Тебе не приходила мысль, что любезность Меняющего не имеет никакого отношения к захвату Зуада или уничтожению местной верхушки мятежников? Сдается, нас использовали, потому что им был нужен Хромой. И проделали это очень умело.

Рослый Эльмо любит прикидываться туповатым деревенским парнем, но в сообразительности ему не откажешь. Он не только уловил смысл моих слов, но и немедленно связал их с более широкой картиной политических интриг.

– Взятые грызутся, стало быть. Нужно чесать отсюда во весь дух, пока Хромой не выбрался из подвала. И я говорю не про Весло, а про Форсберг. Душелов поставил нас на доску пешками для первых ходов, а такие пешки долго не живут.

Он задумчиво пожевал губу и снова превратился в сержанта, рявкающего на тех, кто выполняет его команду недостаточно быстро.

Эльмо едва не впал в панику, но все же показал себя солдатом до мозга костей. Наш отход не превратился в бегство, и мы вышли из города, охраняя караван с провизией, которую собрал патруль Леденца.

– Когда вернемся, я свихнусь, – пожаловался мне по дороге Эльмо. – Выйду из крепости и перегрызу дерево или еще что-нибудь устрою.

Через несколько миль он задумчиво добавил:

– Я все пытаюсь решить, кто сообщит Душечке про Трофея. Костоправ, ты только что вызвался добровольцем. Лучше тебя никто с этой задачкой не справится.

Так что всю дорогу мне было о чем размышлять. Проклятый Эльмо!

Великий кавардак в Весле оказался лишь началом. По воде пошли круги. Стали копиться последствия. Судьба – дамочка зловредная.

Пока Хромой выбирался из-под развалин, Загребущий начал крупное наступление. Он не подозревал, что его противника нет на поле боя, но это никак не повлияло на результат. Армия Хромого рассыпалась, и наша победа обернулась пшиком. Банды мятежников с улюлюканьем носились по Веслу, охотясь на агентов Госпожи.

Но мы, благодаря предвидению Душелова, уже двигались на юг, когда рухнул фронт, поэтому нас это не коснулось. Мы присоединились к гарнизону Вяза, имея на счету несколько важных побед, а Хромой с остатками своих войск и репутацией бездаря бежал в провинцию Клин. Он знал, кто подложил ему свинью, но поделать ничего не мог. Его отношения с Госпожой здорово испортились, и он не претендовал на что-то более значительное, чем роль ее верного пса. И пока он не одержит несколько выдающихся побед, ему нельзя даже помышлять о том, как бы рассчитаться с нами или с Душеловом.

Но я не спешил успокаиваться. Эта мразь сумеет что-нибудь придумать, дай только время.

Загребущего успех воодушевил настолько, что он не остановился, захватив весь Форсберг, а пошел дальше на юг. В Вязе мы провели всего лишь неделю, а потом вышли оттуда по приказу Душелова.

Кстати, а огорчило ли произошедшее Капитана? Выказал ли он недовольство тем, что многие подчиненные проявили самостоятельность, превысили свои полномочия или нарушили его инструкции? Скажу одно: внеочередных нарядов хватило бы, чтобы сломать хребет быку. И добавлю, что «ночные бабочки» Вяза сильно разочаровались в Черном Отряде. Я даже вспоминать про это не хочу. Наш Капитан оказался дьявольски изобретателен.

И вот взводы выстроены на плацу, фургоны нагружены и готовы отправиться в путь. Капитан и Лейтенант совещаются с сержантами. Одноглазый и Гоблин затеяли игру, заставляют воевать маленькие призрачные существа. Многие наблюдают за этим сражением и делают ставки на тот или иной поворот фортуны.

– Приближается всадник, – доложил часовой у ворот.

Никто не обратил на него внимания. Весь день приезжали и уезжали посыльные.

Распахнулась створка, Душечка захлопала в ладоши и побежала к воротам.

К нам, такой же потрепанный, как и в день нашей первой встречи, ехал Ворон. Он подхватил Душечку, крепко ее обнял, усадил на коня перед собой и доложил о прибытии Капитану. Я услышал о том, что все долги уплачены и у него больше нет интересов вне Отряда.

Капитан долго смотрел на него, потом кивнул и велел занять место в строю.

Ворон использовал нас в своих целях, но, делая это, обрел новый дом. Мы с радостью приняли его в семью.

А потом выехали, направляясь в Клин, чтобы стать его гарнизоном.