Отыграть назад Корелиц Джин

Грейс пошла на звук голосов, означавших, что собрание шло полным ходом в небольшой новой пристройке к кухне, выходившей в садик. Салли восседала между льстивой по натуре Амандой Эмери и Сильвией Стайнмец, матерью-одиночкой умницы Дейзи Стайнмец. Дейзи была удочерена из Китая в возрасте одного года, а теперь, минуя третий класс, сразу стала самой юной ученицей в средней школе Рирден.

– Слава богу, – засмеялась Салли, поднимая глаза. – Ну, теперь мы действительно сможем все закончить.

– Неужели я так здорово опоздала? – спросила Грейс, хотя знала, что это не так.

– Нет-нет, просто похоже на то, что без твоего успокаивающего влияния на всех нас мы так и не договоримся. – Она попыталась угомонить вертлявую годовалую малышку, сидевшую у нее на коленях, самую младшую из всех ее детей. Девочку назвали Джуна (как объяснила сама Салли, в честь ее покойной свекрови Дорис).

– Может, сварить еще кофе? – поинтересовалась то ли Хильда то ли Хельга, которая прошла на кухню вслед за Грейс. Она стояла босая, при этом ее ступни чистотой не отличались, как успела отметить Грейс. В носу у нее было украшение в виде колечка из темного металла, которое тоже не мешало бы хорошенько почистить.

– Ага, можно. И, если ты не против, забери малышку. Без ее активного участия мы закончим намного быстрее, – отозвалась Салли, словно ей пришлось извиняться.

Помощница молча протянула руки к извивающемуся ребенку, которого Салли передала ей через стол. Джуна, понимая, что перестает быть центром внимания, в знак протеста издала пронзительный крик, не хуже, чем самая настоящая звезда эстрады.

– Пока-пока, моя сладенькая, – заворковала Сильвия. – Боже, какая же она умненькая.

– Хоть бы так и вышло, – заметила Салли. – Больше у меня детей не будет.

– Да ну! А ты уверена? – подключилась к разговору Аманда. – Для нас с Нилом этот вопрос пока что остается открытым.

Грейс не очень хорошо знала Аманду и поэтому не поняла, к чему могли относиться ее слова. К вазэктомии? Замораживанию яйцеклетки? У Аманды были десятилетние дочки-близняшки. Несмотря на то, что она недавно сделала себе «омоложение лица», ее возраст – сорок пять лет – легко угадывался.

– Нет, это уже всё и окончательно. Честно говоря, Джуна стала для нас настоящим сюрпризом, но мы подумали – какого черта? То есть почему бы и нет?

«В самом деле, почему бы и нет?» – подумала Грейс. При этом и она, и остальные присутствующие женщины прекрасно понимали, что такое иметь четверых (а по большому счету – шестерых) детей в Нью-Йорке. Двое детей – это значит, что ты размножилась, да еще как, а это уже достаточно дорого. Три ребенка могут означать, что в третий раз оплачивать частную начальную школу, летний лагерь, хоккейные тренировки в престижном клубе и репетиторов для поступления в колледж было бы нелогично. Но четыре ребенка… Немногие семьи на Манхэттене имеют четверых детей. Ведь это не только дополнительная няня, а еще и таунхаус. Не будете же вы просить детей жить по двое в комнате. Детям требуется личное пространство, чтобы выразить свою индивидуальность.

– А еще я рассуждала так, – продолжала Салли, – что может быть лучше, чем растить детей? У меня была блестящая карьера, но я совершенно забыла о ней после того, как родилась Элла. Даже на встрече однокурсников в прошлом году, когда все женщины наговорили мне всякой чепухи из-за того, что я бросила работу. Как будто у меня остались какие-то обязательства перед университетом, и теперь они будут диктовать мне, как жить дальше. Я просто смотрела на них и думала: «Вы неправы». И не позволяйте никому убеждать себя в том, будто это не самое важное, что вы способны сделать. – Последние слова были обращены к Аманде, как будто сегодня здесь обсуждался именно этот вопрос.

– Да-да, я знаю, – негромко произнесла Аманда. – Но только у меня ведь близнецы, а это так трудно! И они ни разу не захотели заниматься чем-то вместе, упаси боже! Одна хочет петь вместе с «Бродвей кидс», другую тянет заниматься гимнастикой. Сильвия ни за что не поедет в один и тот же лагерь со своей сестрой. Слава богу, родительские дни два раза в месяц, и я успеваю навещать обеих.

То ли Хильда то ли Хельга принесла поднос с кофе и поставила его на длинный стол. Грейс достала коробку сливочного печенья, ради которого специально останавливалась около «Гринберга», и при появлении угощения все присутствующие разом оживились.

– Беда моим бедрам, – вздохнула Салли и ухватила сразу несколько штук.

– Твоим бедрам нечего опасаться, – возразила Аман – да. – Я их видела. Они – повод для зависти у половины населения Верхнего Ист-Сайда.

– Ну, что ж… – Салли выглядела довольной, – а я ведь вроде как тренируюсь. Саймон сказал, что если я пробегу полмарафона на пляже, он свозит меня в Париж.

– Моя мама точно такие же покупала, – заявила Сильвия, откусывая кусочек печенья. – А еще там пекут такие крохотные булочки с корицей. У них какое-то немецкое название.

– «Шнекен», – подсказала Грейс. – Очень вкусные.

– Давайте начнем? – предложила Салли. Она не росла в этом городе и не могла поделиться ностальгическими воспоминаниями. Поэтому в голосе ее прозвучало легкое раздражение.

Все достали блокноты, сняли колпачки с ручек и уважительно посмотрели на Салли. Она являлась председателем их комитета и сейчас вела собрание.

– Хорошо. Остается два дня. А у нас… – Она замолчала и по-девичьи непосредственно пожала плечами. – Но я не волнуюсь.

– А я немного обеспокоена, – вставила Сильвия.

– Да нет, все в порядке. Вот… – Салли повернула свой блокнот к присутствующим. Их взорам предстал внушительный перечень предлагаемых комитетом услуг, написанный синим фломастером. – Люди хотят прийти к нам, они готовы потратить деньги. Вот что самое главное. А остальное – детали. Уже двести человек подтвердили свое желание участвовать в аукционе. Ну, почти двести.

Грейс посмотрела на Сильвию. Из трех женщин она знала ее лучше остальных. Или по крайней мере была знакома с ней дольше, чем с остальными. Не то чтобы они были особенно близки. Сильвия больше помалкивала.

– Вчера утром я была у Спенсеров. Помощница Цуки и хаус-менеджер все мне показали.

– А самой Цуки не было? – спросила Сильвия.

– Нет, но я осмотрела все с помощниками.

Грейс кивнула. Добиться разрешения осмотреть жилище Спенсеров было удачным маневром и огромным успехом комитета. И к тому же прекрасной мотивацией для тех двухсот счастливчиков, кто пожелал присутствовать на мероприятии, заплатив за это по триста долларов. Цуки Спенсер, третья жена Джонаса Маршалла Спенсера и мать дошкольников, которые собирались учиться в школе Рирден, проживала в одной из самых престижных многоуровневых квартир в городе. (Вообще-то это были три квартиры на двух этажах, объединенные в одну и простирающиеся на всю ширину здания на Пятой авеню.) Она неожиданно позвонила в прошлом месяце, точнее, передала через помощницу, и та сообщила, что так как миссис Спенсер сама не сможет участвовать в работе комитета, она с удовольствием предоставит помещение для проведения мероприятия. А ее помощники помогут сервировать угощения, которые будут доставлены в дом, а также смогут предложить гостям вино. Семейство Спенсеров владело собственными виноградниками в Сономе.

– А ты сама с ней знакома? – спросила Грейс у Салли.

– Практически нет. Киваю в знак приветствия, когда вижу ее в школе, вот и все. Ну, я, конечно, отправила ей по электронной почте приглашение поработать в комитете, но не ожидала получить ответ. Тем более такой.

Все приглашения успешно прошли проверку системы защиты, которая оказалась серьезной преградой для успешного проведения мероприятия. Впрочем, старания комитета увенчались успехом, и дело того стоило.

– Господи, я так рада! – проворковала Аманда. – Вы видели картины Джексона Поллока?

Эти картины висели на фасадных стенах в обеденном зале Спенсеров. Грейс видела их только в журнале, посвященном современной архитектуре.

– Наверное, видела, – достаточно честно сообщила Салли. – Сильвия, твой приятель уже договорился? Как же все-таки здорово, что он согласился сделать это для нас.

Сильвия кивнула. У нее был друг в «Сотбис», который действительно изъявил согласие провести аукцион.

– Он сказал, что это будет его благодарность за то, что я помогала ему с тригонометрией. Сказать по правде, мне это далось нелегко.

– А как у нас насчет аукциона в целом? – поинтересовалась Грейс, просматривая список в блокноте Салли и стараясь ускорить ход собрания.

– Да, верно. У меня есть сигнальный экземпляр каталога. Аманда, куда я его задевала?

Аманда указала на брошюру с неровным обрезом, лежавшую среди бумаг на столе.

– Отлично, – произнесла Салли. – Это не окончательный вариант, мы можем внести кое-какие изменения до завтрашнего утра, но уже завтра днем каталог будет напечатан и… Сильвия?

– В субботу в час мы забираем тираж, – бодро отозвалась та.

– Хорошо. – Салли надела очки, открыла брошюру и принялась зачитывать отпечатанный текст.

Цветы от «Л’Оливье» и «Уайлд Поппи». Сдающиеся для кратковременного отдыха дома – шесть в Хэмптонсе, один на Файер-Айленде («Вариант для семейного отдыха», – уточнила она), пара домов в Вейле и Аспене и один в Кармеле, штат Нью-Йорк (последнее предложение особого энтузиазма не вызвало). В список входила консультация одного из ведущих декораторов города (его дочка училась в двенадцатом классе), мастер-класс по кулинарии на восемь человек в весьма популярном ресторане (сын помощника шеф-повара в седьмом классе), возможность на целый день стать тенью мэра Нью-Йорка (близнецам эксперта по внешнеполитическим вопросам предстояло учиться в школе на следующий год) и даже нечто под названием «подтяжка лица стволовыми клетками» с участием врача из университета, что звучало устрашающе и поэтому вдвойне интригующе! Грейс мысленно сделала для себя заметку обязательно расспросить на этот счет Джонатана.

– И вот еще что… Кажется, я делала рассылку по этому поводу, – сказала Салли. – А может быть, и нет. Но Натан Фридберг предлагает место в своем лагере.

– Салли, это просто замечательно! – воскликнула Аманда.

– Что за лагерь? – поинтересовалась Грейс.

Аманда повернулась к ней.

– Ну, это же его собственный лагерь. Он скоро начнет работать.

– В «Авеню» писали, – подсказала Салли. – У него будет новый лагерь.

– И путевка на лето туда будет стоит двадцать пять тысяч долларов, – подхватила Сильвия.

– Там… много катаются на водных лыжах? – поинтересовалась Грейс.

– Никаких лыж. И морские узлы не вяжут. И костры не жгут, – продолжала Сильвия, вполне довольная собой. – Но дети простых смертных могут даже не мечтать.

– Но… Простите, но я ничего не понимаю. Это ведь летний лагерь? – медленно проговорила Грейс.

– Мне кажется, это просто восхитительно, – начала Аманда. – Ну, давайте разберемся сами. У нас есть дети, которые в будущем сами станут руководителями. Им надо знать, что такое бизнес, а еще научиться самим быть филантропами. Натан мне об этом рассказывал. Он поинтересовался, не захотят ли там поучиться мои близнецы. Я сказала, что лично я только «за», но мои девчонки убьют меня, если я лишу их любимых лагерей. У них же там у каждой своя компания.

Грейс пока что ничего не понимала.

– Куда же поедут дети? И чем будут заниматься?

– Они все остаются дома. Утром их забирает автобус. И к ним приходят разные известные личности и проводят беседы, – пояснила Салли. – Бизнесмены и люди искусства. Дети узнают, что такое бизнес-план и инвестиции. Они совершают экскурсии в известные нью-йоркские компании, а также выезжают за город. Например, в Гринвич как минимум один раз. А на уик-энд у них что-то вроде выходных дней, и они могут заниматься всем, чем обычно. Я записала туда Эллу. Бронвен же хочет все лето пролежать на пляже. У нее еще там любимая лошадка. А потом я подумала: а что, если отдать это место, пожертвовать его? Оно стоит двадцать пять тысяч долларов! Если мы используем эти деньги для школы, будет же здорово!

– Браво, Салли! – улыбнулась Аманда. – Это восхитительно! Просто великолепно!

– Да, конечно, – растерянно пробормотала Грейс. Все это показалось очень странным и шокировало ее.

Женщины вернулись к списку. Консультант приемной комиссии в колледж. Женщина-специалист по составлению генеалогического древа. Она приходит прямо на дом, и вам не нужно долго заполнять анкеты и отвечать на вопросы онлайн. После этого она рисует ваше потрясающее генеалогическое древо в современном стиле. (Грейс на секунду задумалась, а не купить ли ей самой такую услугу. В любом случае надо будет что-то приобрести, а разве это не станет приятным сюрпризом для Генри? Но потом она вспомнила о жутких родственниках Джонатана и передумала. Она представила этих пышущих ненавистью людей на генеалогическом древе своего сына и рассердилась. Потом злость сменило чувство вины, а затем ей стало грустно. Ведь у Генри фактически был только один дедушка. А сознание того, что эти люди жили всего в нескольких часах езды от них, но ни разу не высказали ни малейшего желания посмотреть на своего единственного внука, еще больше ее расстроило.) В списке присутствовали врачи, дерматологи, пластические хирурги. И еще один специалист, которого Аманда назвала «эксперт по пальцам ног».

– У него одна дочь в третьем классе, а другая учится вместе с Дафной, – пояснила она Сильвии.

Та нахмурилась.

– Он так и называется – «эксперт по пальцам ног»?

– Он известен тем, что укорачивает второй палец на ноге, если тот длиннее первого. Поэтому я специально познакомилась с его женой и спросила ее, не согласится ли он пожертвовать одну такую операцию.

«Только одну? – подумала Грейс. – А как же другая нога?»

– То есть я еще в любом случае поспрашиваю знакомых. А почему бы нет? Что они могут ответить, кроме «да» или «нет»? Но они почти никогда не отказываются. Да и почему они должны отказываться, ведь речь идет о школе, где учится их ребенок. Они должны быть счастливы предложить свои услуги и поучаствовать в нашем мероприятии. И какая разница, кто именно согласится, сантехник или врач, верно же?

– В общем, да… – не смогла не вмешаться в разговор Грейс. – Но тут надо кое-что уточнить. Большинству врачей не приходится иметь дело с… – Она чуть не сказала «с человеческим тщеславием», но вовремя остановилась. – Ну, в общем, к любому врачу люди ходят только в силу необходимости.

Аманда откинулась на спинку стула и уставилась на Грейс. Она не сердилась на нее, скорее была несколько озадачена.

– Ничего подобного, – возразила она. – Я вот что скажу. Мы все хотим следить за своим здоровьем. Даже если речь идет… ну, даже не знаю, живот у вас заболел или сердце… Мы заботимся о себе, и поэтому нам всегда хочется попасть к лучшему специалисту, будь то консультант по финансам или врач. Представьте, сколько жен с радостью заплатили бы за возможность проконсультировать своего мужа у знаменитого кардиолога?

– А у Грейс муж врач, – обронила Сильвия как бы между прочим, и Грейс поняла, почему она это сделала именно так. Теперь они обе предчувствовали неизбежность реакции на подобное высказывание.

– Точно. А я и забыла совсем, – спохватилась Аманда. – А какая у него специализация, напомни нам.

– Джонатан – педиатр-онколог.

На какую-то долю секунды Аманда нахмурилась, потом вздохнула. Она совершенно справедливо решила, что вряд ли кому-нибудь захочется воспользоваться услугами педиатра-онколога, и неважно при этом, насколько он известен.

Салли покачала головой.

– Я все время об этом забываю. Он всегда такой веселый и жизнерадостный, когда я его вижу. То есть он действительно все это делает?

Грейс повернулась к ней:

– Что именно делает?

– Работает с больными детьми и их родителями. У меня бы это никогда не получилось.

– У меня тоже, – подхватила Аманда. – Я с трудом справляюсь, когда у кого-то из моих дочерей просто голова болит.

– Когда речь идет о твоем собственном ребенке, тут совсем другое дело, – пояснила Грейс. Она всегда с сочувствием относилась к родителям, у которых болели дети. Сама она тоже чувствовала себя очень плохо, когда Генри нездоровилось, правда, это случалось крайне редко. Он рос здоровым ребенком. – Когда перед тобой пациент, ты должен проявить все свое умение и навыки, чтобы справиться с болезнью. Ты обязан помочь. И ты должен сделать жизнь этого ребенка лучше.

– Ну да, – с сомнением в голосе проговорила Аманда. – А потом они умирают.

– Но ты сделал при этом все возможное, – не уступала Грейс. – Неважно, что могут сделать врачи, люди все равно болеют и умирают, в том числе и дети. И так будет всегда. Но я бы предпочла иметь больного раком ребенка сейчас, чем двадцать лет назад. И к тому же лучше, чтобы это было в Нью-Йорке, а не в каком-то другом городе.

Аманда, судя по всему, не согласилась с этим утверждением и только покачала головой.

– Все равно я бы не смогла. Ненавижу больницы. И этот больничный запах. – Ее передернуло, как будто в дорогих трущобах Салли Моррисон-Голден на нее вылили целую бутыль лизола.

– А мне бы хотелось, чтобы у нас было побольше… ну… как сказать… всяких художников и писателей, – заметила Сильвия. Она сама подняла эту тему и теперь намеревалась развить ее. – Обед с оперным певцом или визит в студию художника. Почему у нас так мало художников?

«Да потому что их дети не учатся в школе Рирден», – с раздражением подумала Грейс. На карте частных школ Нью-Йорка Рирден занимала место на перевале между хребтом Уолл-стрит и пиками, где располагались крупные корпорации. Дети родителей творческих профессий, актеров и писателей обучались в других школах – Филдстоне, Далтоне, Санта-Анне. Конечно, в то время, когда сама Грейс ходила в школу, разграничение было не столь очевидным. У одной ее подружки отец был поэтом и преподавал в Колумбийском университете. У другого приятеля, напрочь лишенного музыкального слуха, оба родителя трудились в нью-йоркской филармонии. А одноклассники Генри росли в семьях управляющих состояниями и прочих бойцов хеджевого фонда. Такое положение дел было, разумеется, не самым удачным, но тут уж ничего не поделаешь.

– Что ж, мне кажется, у нас все очень хорошо получается, – объявила Салли. – Итого сорок лотов, каждый что-нибудь да выберет, верно ведь? Я ничего не упустила? У нас еще остается время, можно что-нибудь добавить, если кто-то хочет.

– Я вот что подумала… – начала Грейс и сама удивилась, насколько скромно прозвучали ее слова. – Ну, то есть если вы захотите. Моя книга практически готова. Правда, пока только в виде гранок, но я могу пообещать экземпляр. Ну, в смысле, с дарственной надписью и моим автографом.

Женщины посмотрели на нее.

– Ой, точно, – вспомнила Аманда. – А я и забыла, что ты книгу написала. А про что твоя книга? Детектив? Я всегда ищу интересные книги, чтобы потом читать их на пляже.

Грейс осознала, что начинает хмуриться. Это было лучшей альтернативой смеху, как она уже давно убедилась.

– Нет-нет. Я не такой писатель. Я психоаналитик, вы же знаете. Эта книга посвящена бракам. Моя первая, – продолжала она, на этот раз с неудовольствием отметив оттенок гордости в своей интонации. – А называется «Ты же знала».

– Как? – переспросила Аманда.

– «Ты же знала», – повторила Грейс, на этот раз громче.

– Нет-нет, это я расслышала. Мне интересно, что я должна была знать?

– А, вот оно что… Дело в том, что мы всегда лучше видим человека в самом начале отношений.

Во время очень долгой, затянувшейся паузы, которая последовала за ее словами, у Грейс появилось достаточно времени, чтобы переоценить многое в своей жизни – звание, ученую степень и многое из того, что прежде было так дорого. Все в отношении ее профессиональной деятельности.

– А может, ты проведешь сеанс психотерапии? – воодушевленно предложила Салли. – Ну, мы это опишем так: «Известный специалист по вопросам брака примет семейные пары и проведет сеанс терапии».

Сраженная таким предложением, Грейс только и смогла, что покачать головой.

– Не думаю, что это было бы тут уместно.

– Да, но люди могли бы клюнуть.

– Нет. Простите, но нет.

Аманда чуть нахмурилась на какую-то долю секунды. Как раз в этот момент у входной двери раздался звонок, довольно тихо и как будто с ленцой. Испытав невероятное облегчение и даже благодарность этому событию, Грейс сразу почувствовала, как напряжение в их небольшой группе мгновенно улетучилось.

– Хильда! – позвала Салли. – Посмотри, кто там?

Вскоре в кухне послышалось какое-то движение.

– Еще кто-то должен прийти? – поинтересовалась Аманда.

– В общем, нет, – ответила Салли. – Не совсем так.

– Не совсем так? – переспросила Сильвия и хихикнула.

– Нет, я хотела сказать, кое-кто обещал, но я не поняла, точно это или нет, вот и подумала, что…

Из прихожей доносились голоса, приглушенные и плохо различимые. И еще какой-то скрип, как будто от пружин. Вскоре появилась Хильда.

– Можно оставить коляску в коридоре? – спросила она у Салли.

– Да-да, – немного смутившись, ответила та. – Хорошо. – И покачала головой. – Хорошо. – Когда она в следующий раз подняла голову, на ее лице сверкала широкая крупнозубая улыбка. – Привет! – радостно произнесла Салли и встала.

Из-за спины Хильды показалась женщина. Она была среднего роста, с темными волнистыми волосами до плеч, кожей цвета карамели и черными глазами. А изящный изгиб широких бровей, казавшихся еще чернее глаз, создавал впечатление, будто женщина постоянно заигрывает с собеседником. На ней была рыжевато-коричневая юбка и белая блузка с широко распахнутым воротом, открывавшим взорам золотое распятие и довольно впечатляющую глубокую ложбинку между грудями. Женщина, казалось, была немного напугана обстановкой этого большого захламленного дома и горсткой смущенных женщин. По всему было видно, что собрание уже шло полным ходом, а судя по распечаткам и прочим бумагам на столе, уже даже близилось к завершению. Она едва заметно кивнула всем присутствующим, продолжая стоять в дверях и чувствуя себя весьма некомфортно.

– Прошу тебя, садись. – Салли указала на стул рядом с Грейс. – Внимание всем, это миссис Альвес. Она мама Мигеля Альвеса из четвертого класса. Простите, но вам придется напомнить мне ваше имя.

– Малага, – пришла на помощь молодая женщина. Голос у нее был легкий и мелодичный. – Малага, – повторила она уже медленнее, делая явное ударение на первый слог.

– Малага, – проговорила Грейс вслед за ней и протянула руку. – Привет. А я Грейс.

Сильвия и Аманда тоже обменялись рукопожатиями с новой гостьей.

– Привет, привет, – говорила та. – Я поздно, простите. Малышка, она беспокойная.

– Все в порядке, – успокоила ее Салли. – Но, знаешь, мы тут многое успели обсудить. Пожалуйста, присаживайся, – снова попросила она.

Женщина устроилась на стуле рядом с Грейс и, отодвинувшись от приземистого массивного деревянного стола, закинула ногу на ногу. Довольно полные, оценила ее ноги Грейс, но тем не менее изящные. Когда Малага двигалась, под тонким шелком блузки угадывалась крепкая фигура. И опять нельзя было не признать, что при столь пышном телосложении женщина все равно выглядела привлекательной. «Она упомянула о ребенке?» – вдруг промелькнуло в голове Грейс. Да, Малага производила впечатление женщины, которая действительно не так давно родила. Округлые формы ясно говорили о способности к деторождению. Она сложила руки на столешнице, и Грейс сразу заметила тоненькое золотое колечко на безымянном пальце ее левой руки.

– Мы говорили о лотах нашего аукциона, – сказала Салли, и Грейс сразу же невольно отметила, что она произносит слова нарочито медленно. – Все, что мы там заработаем, пойдет на благо школы, именно для этого собираются деньги. Мы способствуем получению образования, – добавила она и заглянула в свои записи. – Как правило, мы просим родителей выступить со своими предложениями. Может быть, кто-то может предложить что-то, связанное с работой. Например, это художники или врачи. Если у тебя есть какие-то мысли по этому поводу, поделись ими.

Женщина по имени Малага кивнула. Она выглядела чрезвычайно серьезной, как будто только что выслушала какую-то страшную новость.

– Ну, тогда… давайте продолжать, – предложила Салли, и они продолжили. Появление новой женщины подействовало на них, как выстрел стартового пистолета, и дела вдруг пошли заметно быстрее. Они мгновенно обсудили расписание каждой участницы на ближайшие дни, уточнили, кто предоставит обслуживающий персонал для угощения прибывших внизу, в вестибюле (не очень завидная роль), и кто будет встречать гостей наверху, в огромном мраморном зале Спенсеров. Выяснили, есть ли у Сильвии необходимое программное обеспечение, чтобы она смогла подсчитать выручку по окончании вечера. Обсудили препати «Коктейль с директором школы», хотя официально это не входило в их обязанности, но все же требовало координирования действий, а также афтепати, которое должно было проходить в баре-ресторане «Стандарт». Вот за это частично отвечала Аманда (другими словами, ее друзья как раз входили в самую важную группу гостей). Все это, в конце концов, было тщательно проработано.

Малага во время обсуждений молчала – даже выражение ее лица не менялось – и лишь иногда поворачивала голову в сторону той или иной говорившей женщины. Но вот настал момент для решения весьма деликатного вопроса – как поступить с основной массой гостей, когда придет время объявлять афтепати. Недопустима даже мысль об избранных и обойденных, хотя число присутствующих в «Стандарте» было давно оговорено и никаких «кандидатов» второго плана даже не предполагалось. И как раз в этот миг обсуждение прервал громкий захлебывающийся крик младенца, и молчаливая женщина тут же вскочила со стула и вышла. Через несколько секунд она вернулась на свое место, держа на руках смуглую малышку, завернутую в зеленую полосатую ткань. Кивнув в знак благодарности женщинам, которые тут же принялись дружно успокаивать младенца, она вытянула руку из рукава шелковой блузки и резким движением стянула с себя белый бюстгальтер, обнажив таким образом чуть ли не половину туловища. Это произошло так быстро, что Грейс не успела даже смутиться, а лишь украдкой поглядывала на Аманду, которая, судя по всему, была буквально шокирована происшедшим. Она вытаращила глаза и чуть заметно покачала головой, выражая свое недовольство. Однако эмоции она продемонстрировала так аккуратно, что заметить их мог только тот, кто в данный момент пристально на нее смотрел.

Проблема, конечно, заключалась не в кормлении грудью, поскольку все присутствующие женщины успешно прошли через это (за исключением разве что Сильвии), и даже не в сочетании принципов, гордости, удобства и заботы о здоровье ребенка. Вопрос был в том, что уж слишком резко и беспечно эта женщина вынула грудь и прижала к ротику малышки. Да еще эта толстая плоть ее живота, да полная рука, поддерживающая головку младенца. У этой женщины не было специально сшитого для таких случаев платья, которое в свое время носила Грейс. Там был крохотный вырез для соска, а крой платья не позволял груди оказаться на всеобщем обозрении и быть доступной, например, для похотливых глаз подростков, не способных отличить сексуальные желания от материнской заботы. Малага Альвес, устроив малышку, продолжала смотреть на присутствующих, ожидая возобновления беседы. Остальные женщины, словно после перемены декораций в некоем театре, упорно продолжали делать вид, будто просто не замечают ее.

Ребенок активно сосал грудь, иногда урча при этом. Прошло несколько минут, и Грейс уже мало-помалу смирилась с ситуацией, но тут Малага вынула сосок изо рта младенца, влажно шлепнув им по щеке малышки, после чего, вместо того чтобы спрятать грудь, прежним небрежным способом обнажила вторую и так же беспечно пристроила к ней свое чадо.

К этому моменту напряжение присутствующих стало почти осязаемым. Женщины говорили быстро, сминая фразы и торопясь, только чтобы поскорее закончить собрание. Никто не смотрел на Малагу, кроме (как отметила Грейс) Хильды, которая стояла в дверях и злобно взирала на недавно прибывшую полуоголенную гостью. Малага продолжала невозмутимо сидеть на своем месте, ее шелковая блузка болталась на спине, как накидка, а бюстгальтер клинышком торчал меж двух пышных грудей. Грейс пришло в голову, что если бы эта женщина была настроена агрессивно, то ее поведение показалось бы сейчас умышленно непристойным. Однако все выглядело по-другому. И даже если жительница Нью-Йорка по имени Малага Альвес и испытывала неприязнь к другой жительнице того же города по имени Салли Моррисон-Голден, она никоим образом этого не показывала. Напротив, она выглядела равнодушной, погруженной в себя, как будто хотела оставаться невидимой для других, и ее поведение нельзя было назвать вызывающим.

Украдкой посмотрев в ее сторону, Грейс вдруг вспомнила еще одну личность, которую как-то раз наблюдала в раздевалке спортзала на Третьей авеню. Она сама переодевалась после занятий аэробикой и тут заметила женщину, стоявшую у зеркала возле двери, ведущей в душевые кабины. Та была совершенно голая, даже без привычного полотенца, которое женщины, как правило, оборачивают вокруг бедер или груди. Ей было лет тридцать или сорок – как раз тот самый возраст, когда твоя внешность зависит от того, насколько ты ею занимаешься, а не от количества прожитых лет, – среднего сложения, не худая и не полная. Пока Грейс, как обычно, выбиралась из пропотевшего спортивного трико, принимала душ, сушила волосы, отпирала свой шкафчик, она обратила внимание, что та женщина все так же продолжала стоять возле большого зеркала в полный рост, не меняя позы, неторопливо расчесывая волосы. Ее поведение да и вообще вся ситуация нервировали остальных, а в раздевалке тогда находилось десятка два женщин, и все они осторожно обходили обнаженную и старались не смотреть в ее сторону. Нагота в раздевалке, конечно же, дело обычное, как и расчесывание волос возле зеркала. Но было в ее позе что-то неестественное. Уж слишком близко она стояла к зеркалу, слишком внимательно рассматривала себя, и ноги расставила чуть шире, чем следовало, и при этом левую руку положила на бедро, а правой медленно и ритмично расчесывала пряди влажных каштановых волос. Вот выражение ее лица было точно такое же, решила Грейс, еще раз взглянув на Малагу Альвес, а потом перевела взгляд снова на Салли, стараясь казаться безразличной. Женщины торопились, подводя итоги собрания, избегая ненужных задержек, только чтобы побыстрее все закончилось. Салли, видимо, вспомнив деньки своей «головокружительной карьеры», беспощадно скомкала заключительную часть обсуждения, не уделяя внимания частной жизни своих подопечных. Все получили личные задания, все важные встречи на субботу в доме у Спенсеров тоже были распределены. («Малага, это тебе подойдет? – на секунду отвлеклась Салли. – Вот и хорошо».) Все это время младенец продолжал сосать грудь, и Грейс показалось очень странным то, что это крохотное создание так долго терпело голод. И тут, совершенно неожиданно, малютка оторвалась от огромной материнской груди и внимательно оглядела комнату.

– Я думаю, на сегодня мы закончили, – уверенно заявила Салли. – У меня все. Сильвия, тебе есть что добавить?

– Не-а. – И Сильвия шумно захлопнула папку в кожаном переплете.

Аманда уже поднималась со своего места, одновременно собирая со стола бумаги. Она не теряла времени. Малага одним резким движением привела ребенка в более или менее вертикальное положение, но до сих пор не проявила ни малейшего намерения прикрыть наготу.

– Было приятно познакомиться. По-моему, ваш мальчик ходит в тот же класс, что и моя дочка Пайпер. У мисс Левин, да? В четвертый класс?

Женщина кивнула.

– Я в этом году еще не познакомилась с родителями новых учеников, – пояснила Аманда, запихивая бумаги в бледно-зеленую сумочку. – Надо будет как-нибудь всем собраться – всем, чьи дети учатся у мисс Левин.

– Как дела у Мигеля? – поинтересовалась Салли. – Такой милый мальчик.

В ответ Малага отреагировала едва заметной улыбкой и похлопала младенца по спине.

– Да, все хорошо. Учительница с ним работает.

– Пайпер рассказывала, что играла с ним на крыше, – сказала Аманда.

На крышу ученики начальных классов выходили во время перемен. Та была выстлана резиновым безопасным покрытием, заставлена различными предметами для детских развлечений и имела надежное сетчатое ограждение, не позволяющее ребятам свалиться вниз.

– Хорошо, – отозвалась Малага. Ее малышка как-то уж очень неэстетично отрыгнула молоко, и Грейс захотелось побыстрее уйти отсюда.

– Ну, всем пока, – бодро заявила она. – Салли, если тебе еще что-нибудь придет в голову, позвони мне, пожалуйста. Хотя, судя по всему, мы здорово со всем справились. Не верится даже, что ты все успела за такое короткое время.

– Ну, мне немного помогла Цуки Спенсер, – засмеялась Салли. – Не требуется особого труда провести такую работу, если тебе помогает мультимиллионерша с собственным танцзалом и виноградниками.

– Вот именно этого мне и не хватает, – добродушно заявила Грейс. – До свидания, Малага, – добавила она, обратив внимание на то, что та наконец-то принялась убирать свои пышные груди назад в бюстгальтер. Грейс повесила портфель через плечо.

– Ты снова на работу? – спросила Сильвия.

– Нет. Отведу Генри на скрипку.

– Ах, ну да. Они все еще занимаются по системе Судзуки? – поинтересовалась Сильвия.

– Уже нет, не совсем. После восьмой книги или, кажется, девятой, они отошли от этой методики.

– И ты до сих пор водишь его на занятия? – спросила Салли с легкой ноткой осуждения в голосе. – Боже, если бы я сопровождала повсюду своих детей, я бы ничего не успевала. Двое ходят на гимнастику, а еще у нас фортепьяно, балет и фехтование. И Джуна, разумеется. Она, правда, пока только легкие упражнения делает в центре «Джимбори», но ты ведь знаешь, какие там повороты бывают. Я не в силах это выносить. Ее туда Хильда водит. Там такие мамочки попадаются, вроде тех, что заявляют: «Моя крошка особенная! Она сама съехала с горки!» Так и хочется ей сказать: «У меня уже четвертый ребенок. Конечно, мне не очень приятно вас информировать, но из-за силы притяжения Земли абсолютно все дети сами съезжают с горки». А на уроках музыки я вообще как-то раз чуть не спятила. Пришлось попросить Хильду и музыку тоже взять на себя. У меня возникало такое ощущение, будто я трясу один и тот же маракас уже десять лет подряд.

– Я уверена в том, что если бы у меня был не только Генри, я бы уже давно все бросила, – убежденно произнесла Грейс. – А когда у тебя только один ребенок, все не так страшно.

– Я подумывала о том, не начать ли Силии ходить на скрипку, – продолжала Аманда. Силия – сестра-близняшка Дафны, крепкая девочка, на голову выше своей сестры и с неправильным прикусом, исправление которого будет со временем стоить весьма дорого. – А где живет его учитель?

Грейс так и подмывало сказать, что это совершенно неважно, поскольку он вряд ли вообще согласится взять одиннадцатилетнюю начинающую ученицу по классу скрипки. И ему нет дела до того, кто ее родители и сколько они готовы платить за уроки. Учитель Генри, язвительный и депрессивный венгр в возрасте под восемьдесят, взял мальчика в ученики только после сложнейшего прослушивания и тщательнейшей проверки его музыкальных способностей. И хотя всем давно было известно, что Генри будет учиться в университете, а не в консерватории (и такое положение дел вполне устраивало Грейс и Джонатана, не говоря уже о самом Генри), тем не менее у мальчика хватило таланта, чтобы оставаться в маленькой, но престижной группе учеников известного музыканта. Видимо, Грейс сумела ответить на вопрос Аманды, сообщив ей, что Виталий Розенбаум проводил занятия в Джульярдской школе (а это до недавнего времени было сущей правдой) или даже в Колумбийском университете (и это тоже было не так далеко от истины, поскольку часть его студентов – те, кто отклонился от дорожки в консерваторию, – сейчас учились именно там, а за консультациями приходили к нему домой в Морнингсайд-Хайтс). В данном случае требовалось отвечать на третьем уровне правды, чтобы закрыть тему, и Грейс сумела это определить.

– Он на Западной сто четырнадцатой улице, – сказала она.

– Ах, вот как, – отреагировала Аманда. – Ну, неважно.

– Мне очень нравится Генри, – вступила в разговор Салли. – Всегда такой вежливый, внимательный. И еще он такой красавчик. У него потрясающие ресницы, я бы всё отдала за такие. Ты обратила внимание на его ресницы? – обратилась она к Сильвии.

– Я… вряд ли, – улыбнулась Сильвия.

– Это нечестно, самые красивые ресницы достаются мальчикам. Представляете, я трачу целое состояние, наращивая ресницы, а Генри Сакс просто проходит по коридору, разок моргнет, и вы реально чувствуете ветерок.

– Ну… – только и смогла выговорить Грейс. Она понимала, что Салли хотела сделать комплимент Генри или даже самой Грейс, что более вероятно, и все же разговор о красоте сына был ей неприятен. – Мне кажется, они чуть длиннее, чем надо, – наконец нашлась она. – Я как-то не задумывалась над этим в последнее время. Когда он был совсем маленький, да, я действительно замечала, что они длинные.

– У нее ресницы длинные, – неожиданно заявила Малага Альвес, кивнув на малютку, заснувшую у нее на коленях. Да, у нее и в самом деле ресницы оказались тоже достаточно длинные.

– Она красивая, – заметила Грейс, благодарная женщине за то, что той удалось переключить внимание на своего ребенка. Подтвердить красоту младенца было совсем не сложно. – А как ее зовут?

– Елена, – отозвалась Малага. – Как мою маму.

– Красивая, – повторила Грейс. – О боже, мне пора идти! Мой ребенок с длинными ресницами всегда расстраивается, когда мы опаздываем на скрипку. Всем до свидания, – добавила она, поворачиваясь к выходу. – Увидимся в школе или… в субботу! Это будет что-то!

И с портфелем через плечо она направилась в сторону кухни.

– Погоди секунду, я с тобой пойду, – попросила Сильвия. Грейс нехотя остановилась в коридоре, хотя предпочитала всем остальным собравшимся именно Сильвию. Когда входная дверь за ними закрылась, они еще несколько секунд стояли на ступеньках крыльца и смотрели друг на друга.

– Вот это да! – наконец произнесла Сильвия.

Грейс ничего не ответила, поскольку не была уверена, чем именно вызвано такое восклицание.

– Ты сейчас в школу? – поинтересовалась она.

– Да, у меня встреча с Робертом. Очередная встреча из длинной серии подобных встреч. Удивляюсь, почему про нас до сих пор еще не сплетничают.

Грейс улыбнулась. Роберт был директором школы. О его свадьбе со старинным партнером и арт-директором небольшого гастролирующего театра писали даже в «Таймс» на страничке «Вот это да!» как об одном из первых однополых браков.

– Насчет Дейзи? – спросила Грейс.

– Да, всегда только насчет Дейзи. Продвигать ее дальше по учебе или притормозить? И что для нее лучше – заниматься тригонометрией с десятиклассниками или санитарной культурой с пятиклассниками? Можно ли пропустить начальный курс биологии и сразу перейти к продвинутой химии? Или лучше всего все-таки продолжать заниматься со своими одноклассниками? Все это так меня выматывает… Я понимаю, что не должна жаловаться. И знаю, что должна поддерживать ее достижения в учебе. Но в то же время мне хочется, чтобы она была простой ученицей седьмого класса. Понимаешь? Я не хочу, чтобы она рвалась вперед из детства. Оно ей дано всего один раз, как и всем нам, – сказала Сильвия.

Так они прошли на восточную часть Лексингтона и направились в сторону городской окраины. Эта истина, выданная с напускным безразличием, больно обожгла Грейс. Генри, как и Дейзи, был единственным ребенком в семье, и Грейс мысленно уже представляла себе окончание того периода в его жизни, который называется детством. Пока, конечно, он оставался крохой Генри (и еще, по крайней мере, для матери – малышкой Генри), но время шло очень быстро, и Грейс это понимала. И тот факт, что больше детей у нее не было, делал взросление сына еще более удручающим. И когда закончатся все эти обнимашки, она в каком-то смысле снова станет бездетной.

Конечно, они не планировали иметь всего одного ребенка. Теперь Грейс понимала, что они безрассудно растратили драгоценное время, когда Генри даже не интересовался, когда же появится братик или сестричка (и появится ли вообще). А Джонатан так часто сталкивался с проблемами онкологии, что не мог ей позволить зайти слишком далеко на пути лечения бесплодия. Он решительно положил этому конец после полудюжины неудачных попыток исцелиться с помощью кломида. Со временем Грейс перестроилась, и Генри стал центром их семейства. Но при этом возникли и свои трудности, как, впрочем, случается во всех нью-йоркских семьях. Если семьи с двумя детьми скромно производят потомство, а те, у кого их трое или больше, имеют уже особые права в обществе, то родители единственного ребенка исполняются невероятной гордостью в отношении своего чада. Еще бы! Он такой один, идеальный во всем, а потому заслуживает их исключительного внимания и особенного воспитания. Единственный ребенок, такой замечательный, естественно, сводит на нет необходимость заиметь еще одного. Это потому, что он один будет способен со временем дать миру больше, чем любое количество менее ценных детей. Родители единственного ребенка в семье выставляют его таким образом, будто делают миру большое одолжение. С этим необычным явлением Грейс была знакома давно. Вместе со своей подругой детства Витой они даже сочинили стихи про таких родителей на мотив известной песенки «Прощай, птичка»:

Разумеется, Грейс и сама была единственным ребенком в семье. Правда, ее родители не возвысили дочь до статуса спасительницы мира, и очень часто она чувствовала себя одинокой. Вернее, как она потом сама себя поправила, не одинокой, а одной. Одна в доме и одна летом у озера. Одна вместе с мамой. Одна с папой. Сложные отношения с братьями и сестрами и сила их привязанности друг к другу всегда восхищали ее. Иногда, находясь в квартире у Виты на Восточной девяносто шестой улице, чем-то напоминающей лабиринт, она замирала в одном из коридоров, ощущая, как движение и споры (обычно это были именно споры) между Витой и ее тремя братьями накатывают на нее, словно волна. И это чувство вполне соответствовало тому, как и должен ощущать себя член настоящей семьи, а совсем не такой, какая была у самой Грейс. Она хотела, чтобы и у Генри была настоящая семья, но только это у нее не получилось.

Виты больше не было. Нет, не в том смысле. Она не умерла. И все равно ее больше не было. Вита обитала где-то тут – подружка, компаньонка, соседка по комнате в старом (а на самом деле полуразрушенном) доме на Центральной площади, – когда они заканчивали учебу, Грейс в Гарварде, а Вита в университете Тафтса, и, наконец – она подружка невесты на свадьбе у Грейс. А потом Вита… просто испарилась, исчезла из жизни Грейс, оставив ее в компании подобия подруг. В очень притом небольшой. Прошли годы, но Грейс была настолько благодарна ей за все, что у нее не находилось повода сердиться. И все-таки она так на нее злилась, что не могла грустить.

– Ты знала, что она придет? – через секунду спросила Сильвия.

– Кто? Та женщина, которая опоздала?

– Да. Тебе Салли что-нибудь говорила?

Грейс отрицательно покачала головой.

– Я не очень хорошо знакома с Салли. Мы видимся только в школе.

Впрочем, то же самое можно было сказать и о Сильвии, даже несмотря на то, что Грейс и Сильвия учились в одной школе (Грейс была на два года младше). Сильвия ей даже нравилась, и сейчас, и еще тогда, в прошлом. Грейс восхищалась Сильвией. Нелегко было в одиночку растить дочь, при этом работая полный день (Сильвия была адвокатом по трудовым спорам) и ухаживая за родителями, когда они вслед друг за другом заболели и умерли, и все это произошло за последние два года. Но больше всего она уважала Сильвию за то, что та не стала выходить замуж за человека, который не смог бы сделать ее счастливой, только ради того, чтобы родить долгожданного ребенка. Более того, когда Грейс объясняла своим клиентам – в частности, женщинам, – что отказ выйти замуж не за того парня вовсе не означал, что они останутся бездетными, в такие моменты она частенько вспоминала именно Сильвию. И еще ее удивительно талантливую дочку из Китая.

Как-то раз, когда родители привозили детей в школу, одна мамочка начала расхваливать потрясающий и совершенно очевидный ум Дейзи Стайнмец, но Сильвия лишь неопределенно пожала плечами. Грейс услышала тогда, как она заявила: «Но ко мне это не имеет никакого отношения. Это не мои гены. Дейзи почти до года вообще не слышала английскую речь, но стала бегло разговаривать уже через месяц-другой после того, как я привезла ее в Нью-Йорк, а в три года уже читала. Конечно, я радуюсь за нее, она такая умница. Думаю, это поможет ей в жизни. Я хорошая мать, но тут моей заслуги нет».

Такое заявление прозвучало как минимум неожиданно в мраморном фойе школы Рирден.

– Она очень странная, – сказала Сильвия.

– Салли?

– Нет. – Сильвия позволила себе хихикнуть. – Та женщина, Малага. Она подолгу сидит на лавочке в парке через дорогу от школы, понимаешь? После того, как приводит сына на уроки. Просто сидит там и все.

– С малышкой? – нахмурилась Грейс.

– Сейчас да. Раньше, когда была беременная, тоже сидела там. При этом она даже книжку не читает. Неужели ей нечем заняться в течение дня?

– Наверное, – ответила Грейс. Для нее, как, вероятно, и для всех остальных обитателей острова Манхэттен, не иметь дел, вернее, даже не так… не быть весь день занятой, как ненормальная, каждую минутку, было просто непостижимо. И для таких женщин, как они сами, обидно и даже оскорбительно. – Может, она сильно переживает за своего мальчика? Мигеля, если не ошибаюсь? – предположила Грейс.

– Да, его зовут Мигель.

– Ну, может, ей хотелось находиться рядом на тот случай, если ему понадобится ее помощь.

– Хм…

Пару кварталов они прошли молча.

– Это как-то очень уж нелепо, – наконец высказалась Сильвия. – Ну, то есть сидеть вот так, как она.

Грейс ничего не ответила. Не то чтобы она была не согласна с таким утверждением. Но ей не хотелось соглашаться всегда и во всем.

– Может, у них так принято, – наконец предположила она.

– Я тебя умоляю, – парировала женщина, у которой дочка-китаянка уже прекрасно разбиралась в тонкостях религий.

– А кто у нее муж? – поинтересовалась Грейс. Они уже подходили к школе, сливаясь с группой других мам и нянек.