1917 Марш Империи Марков-Бабкин Владимир
РИМСКАЯ ИМПЕРИЯ. РИМ. КВИРИНАЛЬСКИЙ ДВОРЕЦ. 24 сентября (7 октября) 1917 года.
И грянул бал в честь двойной коронации, где центральными фигурами были конечно же два новоиспеченных Императора – римский и французский, а с ними вместе и их Августейшие семейства. Что ж, сегодня их праздник, так что даже Император Единства и принц Уэльский должны были поступиться, отойдя на второй план.
– Ваше Императорское Величество! Разрешите отрекомендоваться – капитан Шарль де Голль, личный адъютант Его Императорского Величества Императора Генриха Первого Французского. Нижайше прошу простить мою дерзость, но дозволено ли мне будет похитить вашу камер-фрейлину? Я осмелюсь пригласить мадмуазель Иволгину на танец.
Императрица Мария бросила короткий взгляд на Иволгину и улыбнулась долговязому французу.
– Не возражаю, если конечно мадмуазель Иволгина не против.
Наталья кивнула. И вот они уже кружили в огромном зале дворца среди сотен таких же пар. Впрочем, таких же, да не очень, ведь если кавалеров в военных мундирах в зале хватало, то вот Иволгина среди дам была такая одна. Так что не было ничего удивительного в том, что на них постоянно косились и даже откровенно оглядывались.
Однако, судя по всему, французскому капитану льстило такое внимание, и он буквально расцвел от гордости.
– Мадмуазель Иволгина… Или вы предпочитаете обращение «госпожа поручик»?
– Как угодно, мсье де Голль, мы же не на плацу.
– Совершенно с вами согласен. И пожалуйста, обращайтесь ко мне Шарль, тем более что мы равны по положению при Дворе, мы оба офицеры примерно в одном чине, да и я не так уж вас и старше, ведь мне всего-то двадцать шесть лет.
Наталья улыбнулась.
– У меня такое ощущение, что вы наводили обо мне справки. Вы всегда так делаете, когда хотите пригласить даму на танец?
– О, нет, это исключительный случай, коронация, протокол и все такое. Никак нельзя оконфузиться, сами понимаете, тем более что вы, мадмуазель Иволгина, в самом центре всеобщего внимания.
Иволгина рассмеялась.
– О, нет, Шарль, вы мне слишком льстите. Безусловно, в центре всеобщего внимания в этом зале находятся царственные особы – Императоры, Императрицы, короли и королевы, цари и царицы, принцы и принцессы. Нам же, простым смертным, остается довольствоваться лишь отблеском их величия.
– Часто лучи славы затмевают блеск величия, мадмуазель Иволгина…
– Для вас – Натали.
– Благодарю вас, Натали. Вы ведь воевали, не так ли? Ордена и оружие «За храбрость» просто так не дают.
– Да, я воевала. Но и наш Государь Михаил Второй прошел всю эту войну, лично водя своих солдат на пулеметы противника. А победы в Проливах и при Моонзунде доказали и его стратегический гений, как командующего. За это солдаты его и ценят.
Француз кивнул, досадуя на такой поворот темы.
– Уверен, что наш Император Анри, когда подрастет, докажет миру и свой гений.
– Безусловно.
Разговор как-то расстроился, танец кончился и возникла неловкая пауза. Де Голль поспешил переменить тему, уповая на то, что новая тема наиболее комфортна для его спутницы.
– А правда, что в России права женщин уравняли с правами мужчин?
Вопреки его ожиданию, Иволгина ответила не сразу. Они успели выйти на балкон, когда Натали с горечью сказала:
– Да. Это так. Но и у нас надо бороться за свои права. Слишком велик груз прошлого…
Она вспомнила все те перипетии, которые стояли на ее пути все эти два с половиной года. Да, она смогла поставить себя и стать грозой всякого рода ловеласов и откровенных скотов, но было ли ей от этого легче? Как объяснить ухажерам, что пришла ты в армию не искать удачную партию или покровительство, а мстить немцам за погибшего в первом же бою жениха? И, благо, она сама опытный боец, и могла за себя постоять, но как другим барышням? Как будет тем из них, кто насмотрится на ее сегодняшние пропагандистские плакаты и поверит в это самое равенство?
Но, почувствовав, что разговор окончательно ушел в неприятные темы, она спросила:
– А что говорят во Франции относительно прав женщин в России?
Капитан запнулся. Затем неохотно выдал:
– У нас многие говорят, что Россия слишком истощила себя и вынуждена призывать в армию женщин. И что повтор этого у нас, будет означать, что мы официально расписываемся в своей беспомощности, в том, что у нас больше нет мужчин воевать. Впрочем, мне кажется, что эта тема не совсем подходит к атмосфере бала.
– Согласна. А вы, Шарль, как стали адъютантом Императора?
– Я воевал в 33-м пехотном полку, когда его командиром был покойный глава Франции генерал Петен. Был дважды ранен. В третий раз меня посчитали погибшим и оставили на поле боя. Так я попал в германский плен. Пять раз пытался бежать. Кстати, в крепости Ингольштадт я познакомился с русским пленником – поручиком Тухачевским. Он потом бежал. И мне в шестой раз удалось совершить побег. Добравшись до своих, я оказался в самой гуще событий, и видимо был нужен, как срочный вариант народного героя.
– Для мобилизационного плаката?
Тот горько усмехнулся.
– Видимо так и есть. Впрочем, это пустое. Не желаете ли выйти в сад? Говорят, что он здесь весьма недурен. Во всяком случае гром праздника там не так давит на уши.
Наталья пожала плечами.
– Для начала мне нужно удостовериться, что я не понадобилась моей Государыне. Равно как и предупредить ее о том, где меня искать в случае необходимости. Впрочем… судя по поднявшейся суете, в сад мы пройдем как-нибудь в другой раз.
Тут Иволгина увидела стремительно идущего через зал Михаила Второго, который приближался к Императрице Марии.
– Увы, Шарль, я вынуждена вас покинуть. Возможно, встретимся в иной раз.
– Да, вы правы, мне тоже необходимо поспешить к своему Государю. Увидимся позже…
Не слушая его ответ, камер-фрейлина поспешила к своей госпоже.
Уже подходя, Натали отметила, как Государь, невзирая на поднявшуюся суматоху, нежно поцеловал жену, прежде чем вновь удалиться.
«А ведь они действительно любят друг друга!». Подумав это, Иволгина почувствовала вдруг даже укол зависти к чужому счастью.
– Что случилось, Государыня?
Царица отвела взгляд от уходящего супруга, и ответила задумчиво:
– В Лондоне взрыв. Погиб король Георг. Все вокруг вверх дном. Или почти все. Впрочем, чему я удивляюсь?
* * *
РИМСКАЯ ИМПЕРИЯ. РИМ. КВИРИНАЛЬСКИЙ ДВОРЕЦ. 24 сентября (7 октября) 1917 года.
Через четверть часа Иволгина случайно наткнулась на Михаила Второго, стоявшего в одиночестве на балконе дворца, и что-то напевавшего себе под нос. Прислушавшись, Наталья разобрала:
– Черный ворон,
Что ж ты бьешься,
Под моею ты ногой.
Ты добычи не дождался.
Черный ворон?
Упокой!!!
Мотив был знакомым, только Государь пел его как-то необычно, быстрее, под новую, ритмичную мелодию и даже слегка отбивал рукой такт о парапет балкона.
Не желая быть замеченной, Наталья поспешила удалиться, заметив про себя, что настроение у Императора было великолепным.
ГЛАВА
III
. НОЧНЫЕ НЕОЖИДАННОСТИ
ИМПЕРИЯ ЕДИНСТВА. РОССИЯ. СТАНЦИЯ МИТАВА. 24 сентября (7 октября) 1917 года. Вечер.
– Еще раз повторяю, господа, никакого повышенного героизма и прочей отсебятины. Ночью или на рассвете вошли, изящно решили вопрос, методично отбились и сдали город подошедшим полевым частям. Если возникнет непредвиденный казус – отходите! Мне не нужны потери, господа! Каждый из ваших бойцов на вес золота – помните об этом!
Слащев продолжал накачку, и Емец видел, что командующий чем-то сильно встревожен или раздосадован. Наконец, причина, вроде как, прояснилась, когда генерал мрачно уведомил:
– Исходя из высших политико-стратегических соображений, вам приказывается взять с собой группу репортеров, фотографов и прочих хроникеров. Помните, что в состав этой пресс-группы войдут и иностранные писаки!
Последнее слово генерал сказал с крайней степени неприязни, и Емец удержал готовое было сорваться словцо, и лишь спросил хмуро:
– А это еще зачем, ваше сиятельство?
– Таков приказ. Необходимо провести образцовую показательную операцию.
Подполковники переглянулись. Наконец Смирнов уточнил:
– И куда их девать, ваше сиятельство? Я так думаю, что в эшелон?
Командующий в ответ лишь скривился.
– Легкой жизни захотел, Смирнов? Так я тебя обрадую – с вами в бронепоезде поедет Лейб-фотограф Его Императорского Величества господин Прокудин-Горский. И кто-то из специальных корреспондентов ТАРР. Остальных, да, можете в эшелон, но так, чтобы они поменьше путались под ногами, меньше видели и, что самое главное, чтобы никто из них не словил глупую пулю в свою дурную голову! Особенно это касается репортера шведской Проппер-Ньюс. Вони потом не оберешься.
Емец не удержался от восклицания:
– О, Господи! А он-то нам зачем???
Слащев холодно смерил его взглядом.
– Есть желание обсудить приказ, подполковник Емец? Погоны жмут?
Тот вытянулся.
– Никак нет, ваше сиятельство!
Побуравив подчиненного взглядом, отец-командир закруглил тему:
– А, вот и ваши гости пожаловали. Как говорится, встретьте их хлебом солью, ведите себя при них хорошо и не сильно уж бедокурьте там. При них.
Офицеры мрачно кивнули.
– Рады стараться, ваше сиятельство.
– А уж я-то как рад, вы себе представить не можете. Все, отставить разговорчики! – Слащев состроил радушие и обратился к подошедшим представителям отечественной и зарубежной прессы. – Господа, разрешите вам отрекомендовать подполковника Сил специальных операций Анатолия Емца, командира этой экспедиции, а также подполковника Василия Смирнова, командира бронепоезда №15 «Меч Освобождения».
Минут через десять, когда первые вопросы уже были заданы, ответы на них получены, а журналистская братия, в сопровождении подполковника Смирнова и капитана Жарких, отправилась занимать свои места «согласно боевому расписанию», Слащев остановил откозырявшего уже было Емца.
– Задержись на пару слов, Анатолий Юрьевич.
Подполковник насторожился.
– Слушаю вас внимательно, ваше сиятельство.
Командующий помолчал, явно решая для себя, что он может сказать, а о чем лучше промолчать. Наконец, генерал заговорил:
– Вот что, Анатолий Юрьевич. Нехорошее у меня предчувствие. Не знаю, с какой стороны ждать подвоха, но чую я в воздухе что-то такое. Потому именно тебя и отправляю, что верю в то, что ты сумеешь сориентироваться и принять единственно правильное решение. Тем более и писаки эти еще с вами. Понимаешь меня?
– Так точно, ваше сиятельство, понимаю. Не извольте беспокоиться, сделаю, все, что только потребуется, чтобы не посрамить войска ССО.
Слащев покачал головой.
– Бери выше, Анатолий Юрьевич, придется постараться не осрамить Россию и лично Государя Императора. Пресса едет с вами, помни об этом. В том числе и этот тип из шведского Проппер-Ньюс, а ты же помнишь, сколько дерьма они выливают на Россию ежедневно со своих паршивых страниц по всякому поводу и без повода! Так что этому типу только дай возможность к чему-то прицепиться!
Емец бросил взгляд на суету, которая поднялась в связи с прибытием новых пассажиров и вздохнул:
– Беспокойный же народ эти репортеры. Того и жди с ними каких-то неприятных приключений. То животом маются на нервной почве, то ноги себе ломают, споткнувшись о шпалу.
– О какую еще шпалу?
Анатолий небрежно махнул рукой в сторону суеты у вагонов:
– О любую, Яков Александрович, вон их там сколько в темноте. А они – народ творческий, чисто дети малые, вообще не смотрят под ноги.
Но Слащев решительно приказал:
– Так, господин подполковник, вам поручена эта операция и извольте изящно обеспечить ее всяческий успех! И следите за тем, чтобы никто из репортеров животом не маялся и ног не ломал! Вам все ясно?
Емец козырнул.
– Так точно, ваше сиятельство! Разрешите идти?
– Идите. Храни вас Бог, Анатолий Юрьевич. Не посрамите Россию-матушку.
– Не извольте сомневаться, ваше сиятельство. Не впервой.
Глядя вслед подполковнику, спешащему к стальным бокам бронепоезда, граф лишь мрачно покачал головой. Странное что-то творилось вокруг. Витало в воздухе ощущение чего-то эдакого, тревожного. В том числе и в верхах командования.
Что это? Головокружение от успехов, о котором предупреждал Государь? Ощущение близкой победы и желание перетянуть на себя одеяло славы? Или же все значительно глубже и хуже?
Опять пошло соперничество между генералами, вновь каждый начал тянуть одеяло в свою сторону, игнорируя взаимодействие с соседями, и часто откровенно желая навредить «сопернику», не дав ему достичь успеха. Особенную зависть, ревность и неприязнь у многих «простых генералов и офицеров» стали вызывать Силы специальных операций и лично он, граф Слащев. Слишком большие победы, слишком много незаслуженной, по мнению злопыхателей, славы. Так и жди подвоха, а то и откровенного удара в спину.
Впрочем, и внутри ССО все было отнюдь не благополучно. Болезнь всей армии распространялась и на ведомство Слащева, где слишком многие откровенно ненавидели друг друга или, как минимум, с удовольствием бы стали свидетелем чьего-то провала. Да и с дисциплиной все не так уж и хорошо. Если не сказать больше. Слишком разнообразные подразделения собраны под одним флагом. Та же волчья стая есаула Шкуры, сменившего фамилию на более благозвучную «Шкуро», была скорее бандой лихих, но очень дерзких разбойников с большой дороги, чем слаженным и дисциплинированным армейским подразделением. Наверняка бедокурят сейчас где-то, двигаясь по направлению к Восточной Пруссии. Откровенно говоря, сам граф Слащев не мог точно сказать, чему он обрадуется больше – героическому возвращению банды Шкуро из рейда или же куда более героической их гибели где-то там, на далеких полях сражений. Во славу России, разумеется.
Вообще же, симфония управления, которая столь блестяще себя показала во время триумфальной победы над германским флотом у острова Эзель и не менее славного разгрома осман в битве за Проливы, фактически вновь распалась на неорганизованную какофонию, стоило главному дирижеру – Государю Императору, покинуть штаб. И чем дальше от Ставки был Михаил Второй, тем больше падала дисциплина. Началась суета какая-то нездоровая, подняли голову притихшие после Моонзунда штабные крысы. Шепотки, смешки, косые взгляды, порой откровенно враждебные. Причем, дисциплина упала именно в штабах, хотя, разумеется, бардак, по законам природы, уже начинал зловонными помоями сливаться вниз – в полки и батальоны.
И в этом отношении Слащеву представлялось ошибочным Высочайшее решение о том, чтобы Император вновь принял обязанности главковерха. Нет, когда Государь действительно во главе армии, то дела на фронтах идут в целом хорошо, а дрязги в штабах сводятся к минимуму. Но, проблема в том, что у Михаила Второго под его властной рукой вся Россия, с Ромеей в придачу, да и общемировые политические дела никак нельзя оставлять без внимания. А Государь, хоть и Помазанник Божий, но все же человек, со всеми его слабостями и ограниченными возможностями, который не может объять необъятное.
Конечно, кто такой Яков Слащев, чтобы судить о действиях Михаила Второго, но Государь сейчас в Риме, а армии крайне не помешала бы железная хватка генерала Гурко. Лукомский же лишь наштаверх, а отнюдь не верховный главнокомандующий.
Возможно, ситуацию бы оздоровило успешное наступление, но сроки наступления вот уже в третий раз переносятся. Возможно, Государь и сам видит сложившееся положение и следует вновь ждать его появления во главе наступающей армии? Да, это было бы логичным, он, вне всякого сомнения, вновь привел бы всех в чувство. Но ведь время уходит, Император решает дела в Риме, а тут вскорости вся местность станет непролазным болотом и придется ждать морозов, а то и весны 1918 года.
Свисток бронированного паровоза прорезал ночь, и стальное чудовище покатило по рельсам вдаль. Вслед за ним выдвинулся и эшелон, половина вагонов которого составляли открытые платформы с укрытой брезентом техникой «жестянщиков Емца».
Глядя вслед уходящим составам, граф с чувством перекрестил отбывающих.
Что ж, такие поезда снуют сейчас по всем рокадным прифронтовым дорогам. Да, наступление готовили, пусть уже трижды переносили сроки, но готовили, создавая операции прикрытия и дымовой завесы, под официальным предлогом – задержать переброску германских частей во Францию. Франция, конечно, союзник, но не стал бы Государь использовать специалистов ССО в операциях, вроде той, на которую отправился Емец. Послали бы обычный батальон, пусть и ударный. Дешево и сердито. Примерно с таким же дешево-сердитым результатом.
Тем более что весь Прибалтийский край сейчас просто нашпигован всякими русскими отрядами различного подчинения, многие из которых действуют в режиме глубокого рейда на свой страх, риск и разумение, часто натыкаясь друг на друга. Сколько уже было случаев стычек и даже «дружественного огня», поскольку такие отряды действуют, имея лишь приказ с указанием районов рейда, а также общую задачу уничтожать мелкие подразделения и гарнизоны немцев, мешать их передвижению, атаковать склады и прочее хозяйство, сея в тылу германской армии хаос в преддверии ожидающегося наступления, призванного окончательно выбить немцев из Прибалтики.
Но невозможно вечно находиться в рейде. Изматываются люди, устают лошади, требуется отдых и пополнение припасов, особенно оружия и патронов, даже если использовать трофеи. Вполне может оказаться, что в самый решительный моменту командования просто не окажется достаточно боеспособных подразделений, могущих эффективно выполнять боевые задачи. Да и погода явно портится. Как говорится, уж полночь близится, а Германа, в смысле наступления, все нет…
– Ваше сиятельство!
Слащев обернулся к спешащему дежурному по станции.
– Что стряслось?
Зауряд-поручик Анисимов, приложив ладонь к фуражке, доложил:
– Ваше сиятельство! Там проблема у нас. Репортер шведский от поезда отстал!
– Как-так отстал?
– Так точно, ваше сиятельство! Он, значит, в последнем вагоне расположился, а тут выяснилось, что каким-то образом оставил на платформе свой фотоаппарат. Он за ним, значит, выскочил и побежал, а поезд-то туту, ну и поехал. Дернулся было швед за составом, но куда там, не догнал понятно. С фотоаппаратом-то!
Командующий ССО кивнул:
– Да, беда. Ну, что ж, такова его судьба. Нельзя быть таким растяпой.
– Он сильно убивается там, говорит, что, мол, редакционное задание и все такое.
– Передайте ему, Михаил Петрович, чтобы он не убивался почем зря. Найдем ему другое место для работы, война еще не окончена. И что его редакция получит вполне красивый репортаж.
– Слушаюсь, ваше сиятельство!
И глядя вслед уже уходящему зауряд-поручику, Слащев заметил сам себе:
– Как сказал бы в подобном случае наш Государь: «Кто на поезд не успел, тот плохой пассажир».
* * *
ТЕРРИТОРИЯ, ВРЕМЕННО ОККУПИРОВАННАЯ ГЕРМАНИЕЙ. КУРЛЯНДИЯ. БРОНЕПОЕЗД №15 «МЕЧ ОСВОБОЖДЕНИЯ». 25 сентября (8 октября) 1917 года. Ночь.
– Вот смотри, вот здесь, почти что в трех километрах от станции, железная дорога огибает поросший лесом холм. Если верить данным конной разведки, то вот здесь, в лесу за холмом, установлены два замаскированных немецких 77-миллиметровых орудия FK 96 n.A., которые прикрывают подъезд к станции Туккум-2 с юго-востока, то есть как раз со стороны Митавы. – Емец обвел указкой участок на расстеленной на столе карте. – Прикрываясь этим холмом они вполне могут в упор расстреливать бронепоезд в этом квадрате, как только поезд появится из-за поворота. И не факт, что данные разведки точны и там нет никаких больше сюрпризов. Наверняка на самой высоте оборудован наблюдательный пункт, а может и пара-тройка пулеметных гнезд. Тем более что сам холм длинный, километра полтора, а с той стороны начинается овраг, что затрудняет атаку отсюда. К тому же, лично меня смущает тот факт, что в батарее обычно четыре орудия – где же еще два? Конечно, они могут прикрывать станцию или располагаться в другом месте обороны, но все же? Или их просто не нашли?
Смирнов кивнул, соглашаясь.
– Да, место неприятное. И лес с этой стороны некрасивый. А, судя по карте, холм будет мешать нам ударить издали, так что, если дойдет до стрельбы, то тут все зависит от того, кто первый попадет, ведь бить будем практически в упор. А спрятать прущий в тишине ночи лязгающий бронепоезд несколько сложнее, чем установленные заранее в лесу орудия, которые, к тому же, наверняка уже пристреляли позицию. Даже если их там всего пара, а не четыре, и они никуда не перемещались, нашим комендорам будет непросто накрыть замаскированные орудия с первого же залпа. А вот противник вряд ли промахнется с пары сотен метров, а, низкая точность этих устаревших орудий будет с лихвой компенсирована большей массой снаряда. А десять выстрелов в минуту на каждое орудие никто не отменял. Так что, если твои орлы не достигнут успеха, то нам придется высылать вперед большой штурмовой отряд, дабы связать боем противника и дать возможность бронепоезду выйти на участок стрельбы. Или же переть на самом полном ходу, в надежде как можно скорее разорвать огневой контакт и прорваться на станцию, получив при этом минимум повреждений.
– Я бы исходил из того, что они предельно настороже. Общая ситуация на фронтах и в тылу такова, немцы даже по нужде должны бояться уходить в кусты в одиночку, что уж говорить о настороженности часовых и наблюдателей. И по поводу того, что трудно попасть в замаскированную цель, я бы поспорил. Даже если мои бойцы не смогут тихо обезвредить батарею противника, то уж обозначить ее хотя бы на десяток-другой секунд они должны. Задача твоих комендоров будет просто стрелять в упор на полном ходу. Хватит у них навыков?
– Не уверен.
– Ладно, неважно, не в этом дело.
– А в чем?
Емец помолчал, прикидывая варианты того, как бы поступил он сам на месте немецкого командования. И ход собственных мыслей ему категорически не нравился.
– Не знаю. Криво как-то все. Прямо здесь всё кричит во все горло о том, что нас ждет подвох. Ты, знаешь, я склонен согласится с ощущением командующего, что в этой всей истории есть что-то, что весьма дурно пахнет.
– Граф говорил вообще, а не только в отношении нашей операции.
– Ну, про «вообще» пусть он думает сам, на то он и командующий. А вот в этой истории есть некоторые странности, которые, впрочем, могут ничего не значить, если со стороны немцев действуют тыловики или какие-то наспех снятые с фронта артиллеристы. Или будь на месте германцев турки, то я бы то же не обеспокоился на сей счет. Но вот тут, – Анатолий обвел пальцем район, где дорога пролегала перед холмом, – слишком уж место удобное для ловушки, и не слишком удобное для обороны нашего бронепоезда, не находишь?
Смирнов хмуро разглядывал карту.
– Да, есть такое дело. С нашей стороны участок открытой местности почти в километр, как раз между двумя холмами. Но в случае наступления, наши войска просто обойдут эти холмы на пару-тройку километров восточнее, вдоль шоссейной дороги Митава-Туккум-Виндава, а позиции на холме просто расстреляют из орудий. Ладно, и что у тебя на уме? Я ж вижу, как тебя распирает.
Анатолий хмыкнул и уселся на край стола, глядя весело на карту.
– Давай начнем с простого. С чего вообще возникла идея отправить с отрядом ССО бронепоезд?
– Ну, это представляется очевидным. Задача, во-первых, отбить станцию, а, во-вторых, удерживать ее до подхода основных сил. Или минимум трое суток. А бронепоезд – это два 107 миллиметровых орудия, две трехдюймовки, двенадцать пулеметов системы «Максима», не считая ручных пулеметов системы «Мадсен» и автоматов РПФ-17 системы Федорова. Плюс две бронедрезины «Стрела» по два пулемета «Максима» на каждой. Без этой огневой мощи даже твоя рота будет поставлена в весьма затруднительное положение при обороне станции.
Емец кивнул.
– Все верно. Именно поэтому логично предположить, что мы будем двигаться именно по железной дороге, не так ли?
– Ты имеешь в виду, что…
– Да, это ловушка, именно здесь они нас и будут ждать. Должны во всяком случае. Если я не прав, то готов, после боя пронести тебя на собственной спине через весь твой бронепоезд под смешки твоей команды. Но, если я прав, то тогда понесешь ты меня.
Они рассмеялись. Возникшее было между ними напряжение отступило, и они, похлопав друг друга по плечам, вновь склонились над картой.
Анатолий продолжил мысль:
– Ты верно сказал, у нас на самом деле две задачи – первая «взять», а вторая «удержать». А вовсе не «взять и удержать».
Смирнов ничего такого не говорил, но предпочел согласиться с щедрой подачей хода событий и промолчал. Емец же, как ни в чем ни бывало, развил свою идею:
– Будь я на их месте, я бы выманил вот сюда, на открытую местность перед холмом, вражеский бронепоезд и эшелон с его войсками. Дал бы, к примеру, утечку информации противнику о предстоящем разрушении станции, и позволил бы обнаружить ложную батарею за холмом. Не факт, что те два демонстрационных орудия вообще способны стрелять, а не являются обыкновенной приманкой, которую позволили обнаружить нашей конной разведке.
– Но, тем не менее, та же конная разведка не обнаружила на указанном тобой удобном для засады участке ничего такого.
– Это не аргумент. Разведка увидела то, что ей позволили увидеть. К тому же, сведениям конной разведки минимум два-три дня, а провести аэроразведку погода не позволяла. За это время тут можно было развернуть не то что два-четыре полевых орудия, но и целый дивизион крупнокалиберных стволов Резерва Главного Командования, украсив округу пулеметными точками и заминировав все, что только можно. Ночью мы все равно не заметим следов подготовки позиций в лесу, даже если они не слишком тщательно маскировались. В чем я, естественно, сомневаюсь. Более того, будь я на их месте, то я бы предусмотрел повреждение участка полотна впереди и позади бронепоезда и тогда просто расстрелял бы его с дистанции в полкилометра из четырех орудий, замаскировав их, к примеру, вот здесь, на длинном холме, ближе к полотну дороги. А вагоны с войсками покрошил бы из пулеметов. Вот прямо на предыдущем участке, где тот холм, из-за которого поезда выедут на открытую местность. Взял бы, так сказать, в два огня. Более того, обнаружение ложной батареи будет требовать он нас приближения к холму с минимальным количеством шума, а значит, на очень маленькой скорости. Можно ли промахнуться в такой ситуации? Мы будем просто мишенями в тире.
Помолчали, глядя на карту.
– А если это лишь твои допущения? Ты же понимаешь, что описанная тобой картина требует от немцев очень высокой организации и координации сил на очень высоком уровне. Это операция даже не корпусного уровня. Тут усилия и разведки, и контрразведки, и артиллерии. И это в том хаосе, который у немцев творится сейчас в тылах! Ты вообще помнишь, что у нас приказ до наступления утра овладеть Туккумом? Если мы тут застрянем, шарахаясь от каждой выдуманной нами же тени, то в штабе это никому не понравится. Тем более что у нас на борту репортеры, пусть даже тот швед и «потерялся».
– А еще я знаю, что приказ графа требовал от нас избегать потерь и отходить если что не так.
Смирнов покачал головой.
– Это был не приказ, а напутствие. А отвечать мы будем именно за неисполнение приказа.
– А приказ мы выполним. Смотри сюда, есть у меня пару идей на сей счет…
* * *
ИМПЕРИЯ ЕДИНСТВА. РОССИЯ. МИТАВА. ОПЕРАТИВНЫЙ ШТАБ СИЛ СПЕЦИАЛЬНЫХ ОПЕРАЦИЙ. 25 сентября (8 октября) 1917 года.
– Ваше сиятельство! Прошу простить! Срочная депеша!
Слащев несколько минут не мог сообразить где он и что с ним, но настырный голос адъютанта ни на секунду не позволял вновь погрузится в сладкие грезы Морфея.
– Ваше сиятельство!
– Черти бы тебя побрали, Ермолаев… Только глаза закрыл…
Граф тер глаза, пытаясь высыпать из-под век хотя бы немного того злого песка, который не позволял хотя бы проморгаться. Сколько он спал? Сколько он не спал?? О, Господи, твоя воля…
– Ваше сиятельство! Позвольте умываться. Водица холодненькая, только что из ключа здешнего…
Поняв, что песок сам не вытряхнется, и что его придется обязательно именно вымывать, генерал буркнул адъютанту:
– Давай уж свою водицу. Ключевую…
– Вот-с, ваше сиятельство!
Умывшись и кое-как раскрыв глаза, Слащев махнул рукой, дозволяя. Адъютант доложился:
– Ваше сиятельство, срочная шифрограмма из Ставки.
Граф глянул на шифр и застонал про себя. Личный шифр! А это значит, что расшифровывать ему придется самому. И это при том, что он сейчас даже читать не в состоянии, не то что работать с дешифровкой! Но высший приоритет, есть высший приоритет.
И, уже снимая рубаху, велел:
– Неси-ка, братец, еще ведро воды твоей ключевой. Да не сюда неси, во двор. Выльешь мне на голову…
* * *
ТЕРРИТОРИЯ, ВРЕМЕННО ОККУПИРОВАННАЯ ГЕРМАНИЕЙ. КУРЛЯНДИЯ. 25 сентября (8 октября) 1917 года. Ночь.
Разгрузка эшелона происходила в спешке, но без суеты. Уже съехали по приставным мосткам многочисленные мотоциклы «Harley-Davidson» с колясками и без оных, уже с последней платформы скатились на грунт две махины «FWD-Руссо-Балт» БТР-1 со спаренными пулеметами, уже два эшелонных крана снимали с платформ командирскую бронемашину, пулеметный броневик «Джеффери – Поплавко» и бортовые американские грузовики «Nash Quad», когда к Емцу подошел Прокудин-Горский.
– Ваше высокоблагородие, позвольте на пару слов.
Занятый разгрузкой подполковник уже хотел жестко отбрить столичного писаку, но вспомнив, какого полета птица перед ним, решил все же уделить ему/ей пару минут, надеясь, что вопрос пустяковый и разрешится достаточно быстро.
– Слушаю вас, господин Лейб-фотограф. Прошу простить, но я категорически не располагаю временем для бесед, сами можете наблюдать разгрузку транспорта, посему прошу кратко.
– Я не займу у вас много времени. Я вижу, что ваша рота выгружается из эшелона, а значит, будет двигаться по шоссе. Хотел бы отправиться дальше в составе вашего отряда.
Емец со скукой в голосе ответил:
– Боюсь, что я ничем не могу вам помочь. Мы только что получили приказ возвращаться в Ригу и вряд ли вам там будет интересно.
– И тем не менее.
Сказано было вовсе не заискивающе, а холодно и властно, но Анатолий Юрьевич списал это на столичные привычки сего господина, который вхож ко Двору и привык строить из себя не пойми кого.
– Увы, господин Прокудин-Горский, но вынужден решительно вам отказать в вашей просьбе.
– Это не просьба, господин подполковник. Соблаговолите ознакомиться с этим. Не привлекая к себе внимания, будьте любезны.
ГЛАВА
IV
. И ПАР, И ОГОНЬ, И ПОЗОР
ТЕРРИТОРИЯ, ВРЕМЕННО ОККУПИРОВАННАЯ ГЕРМАНИЕЙ. КУРЛЯНДИЯ. 25 сентября (8 октября) 1917 года. Ночь.
Емец, нахмурившись от нехорошего предчувствия, взял нечто, что напоминало сложенный аккуратно белый носовой платок. То, как этот «платок» был предъявлен, заставило подполковника насторожиться, оставалось лишь надеяться, что это не то, о чем он сейчас думает.
Оглянувшись по сторонам, он заметил, что его командирский броневик уже стоит на грунте и решительно направился к нему.
Читать бесплатно другие книги:
