Мой любимый враг Торн Салли

Благодарности

Эта книга – моя мечта, ставшая явью. У меня была мощная группа поддержки, состоявшая из друзей, которые укрепляли мою решимость воплотить мечту в жизнь: Кейт Уорнок, Джеммы Раддик, Лиз Кеннели и Кэти Саарикко. Каждая сыграла свою роль, подталкивала и вдохновляла меня. Все вы особенные.

Благодарю Кристину Хоббс и Лорена Биллингса за поддержку моих писательских усилий и за то, что познакомили меня с моим любимым агентом Тейлором Хаггерти из «Waxman Leavell Literary Agency». Тейлор, спасибо тебе за то, что помог реализовать эту мечту.

Выражаю признательность дружелюбным и многоопытным сотрудникам издательства «Harper Collins», особенно моему редактору Аманде Бержерон, – они дали мне почувствовать себя членом своей семьи.

Говоря о семье, хочу передать слова любви моим родителям, Сью и Дэвиду, моему брату Питеру и мужу Роланду. Рол, спасибо, что верил в меня. Хотя моя мопсиха Делия не умеет читать, она оказывала мне немалую поддержку, и я буду любить ее до скончания дней.

Кэрри, кто и где бы ты ни была: одно слово nemesis было настоящим подарком. Ты дала подсказку, от которой заискрилась вся книга. Я очень благодарна тебе за это.

Глава 1

У меня есть теория. Ненависть к кому бы то ни было вызывает беспокойство сродни любви. Не раз выпадала мне возможность сравнить эти два чувства, и таковы мои наблюдения.

Любовь и ненависть ощущаешь нутром. Живот скручивает при мысли о том, кому они адресованы. Сердце в груди бьется тяжело и гулко, это почти видно сквозь плоть и одежду. Аппетит становится неважным, а сон прерывистым. Каждый контакт с объектом чувства напитывает кровь адреналином до опасного уровня, и вы все время готовы сорваться или воспарить. Тело едва поддается контролю. Вы поглощены чувствами, и это пугает.

Любовь и ненависть – зеркальные отражения одной и той же игры, одержать победу в которой должны именно вы. Почему? Виной тому ваши сердце и эго. Поверьте, кто, как не я, знает об этом.

Ранний вечер пятницы. Мне не оторваться от рабочего стола еще несколько часов. Хотелось бы, чтобы мое заключение было одиночным, но, к несчастью, у меня есть сокамерник. Часы на его руке тикают, и каждый их звук как очередная зарубка на стене темницы.

Мы увлечены детской игрой в молчанку. Как все, что мы делаем, это ужасно инфантильно.

Первое, что вам нужно знать обо мне: меня зовут Люси Хаттон. Я личный помощник Хелен Паскаль, содиректора «Бексли и Гамин».

Когда-то наше маленькое издательство «Гамин» стояло на грани разорения. Экономические реалии были таковы, что люди не имели средств на погашение ипотечных кредитов и литература слыла роскошью. Книжные магазины угасали по всему городу, как задуваемые свечи. Мы готовились к неизбежному закрытию.

В последнюю минуту была заключена сделка с другим борющимся за жизнь издательским домом. «Гамин» вступил в брак по расчету с рушащейся империей зла, известной как «Бексли букс» и управляемой самим невыносимым мистером Бексли.

Каждая компания упрямо верила в то, что спасает другую, обе упаковали вещи и переехали в общий семейный дом. Ни одна из сторон даже близко не была этому рада. Сотрудники «Бексли» с подернутой сепией ностальгией вспоминали свой старый настольный футбол, украшавший столовую. Они не могли поверить в то, что витающие в облаках гаминовцы со своей вялой приверженностью к ключевым показателям эффективности и мечтательной убежденностью в том, что Литература – это Искусство, дожили до настоящего момента. Бексливцы полагали, что цифры важнее слов. Книги – единицы измерения. Продавайте экземпляры. Удалось? Дай пять. Повторить.

Гаминовцы содрогались от ужаса, видя, как их неистовые сводные братья буквально выдирают страницы из томов Бронте и Остин. Как удалось Бексли собрать воедино столько во всем согласных друг с другом, набитых плотью рубашек, более подходящих для бухгалтерии или адвокатской конторы? Относиться к книгам как к счетным единицам гаминовцы отказывались. Книги были и всегда будут чем-то немного волшебным и заслуживающим уважения.

Прошел год, но все равно можно было с первого взгляда определить, кто из какой компании. Бексливцы – рубленый шрифт, гаминовцы – мягкий курсив, каракули. Бексливцы передвигаются акульими стаями, говорят цифрами и постоянно оккупируют зал заседаний для зловещих планерок, больше похожих на тайный сговор. Гаминовцы теснятся в своих закутках – нежные голуби на башне с часами, – сосредоточенно изучают рукописи, выискивая литературные сенсации. Их окружает аромат жасминового чая и свежей бумаги. Шекспир для них – обольстительный красавец с плаката.

Переезд в новое здание был травматичен, особенно для гаминовцев. Возьмите карту города. Проведите прямую линию между двумя прежними офисами обеих компаний, поставьте красную точку в самой середке – и вы у цели. Новое пристанище «Бексли и Гамин» – серая цементная жаба, усевшаяся на главной транспортной магистрали города, куда во второй половине дня выйти невозможно. По утрам улица в тени, на ней арктический холод, а к вечеру – потогонный зной. У здания есть одна положительная черта, многое искупающая: подземная парковка, обычно забитая до отказа ранними пташками, или лучше сказать – бексливцами.

Хелен Паскаль и мистер Бексли накануне переезда вместе осматривали здание, и случилась редкая вещь: они в чем-то сошлись. Верхний этаж здания никуда не годится. Всего один директорский кабинет? Необходимо тотальное обновление.

После часового мозгового штурма, напитанного такой враждебностью, что глаза дизайнера по интерьерам искрились от непролитых слез, единственное слово, с которым согласились Хелен и мистер Бексли в описании новой эстетики, было «сияющий». Это стало их последним совместным решением, во веки веков. И теперь десятый этаж превращен в куб из стекла, хрома и черной плитки. Можно выщипывать брови, используя в качестве зеркала любую поверхность – стены, пол, потолок. Даже наши столы сделаны из огромных стеклянных пластов.

Я фокусируюсь на отражении напротив себя, поднимаю руку и разглядываю ногти. Отражение повторяет мое движение. Провожу рукой по волосам, поправляю воротник. Я была в трансе, почти забыла, что играю в эту игру с Джошуа.

Поскольку каждый боевой генерал, съехавший с катушек на почве всевластия, должен иметь под рукой зама для выполнения грязной работы, я сижу здесь в компании сокамерника. Пользоваться услугами одного помощника – такая возможность даже не рассматривалась, это потребовало бы добровольной уступки от одного из директоров. Мы вдвоем были подключены к сети за дверями двух новых директорских кабинетов и оставлены бороться за себя самостоятельно.

Меня как будто вытолкнули на арену Колизея, только я обнаружила, что нахожусь там не одна.

Снова поднимаю правую руку. Отражение мягко следует за мной. Кладу подбородок на ладонь и делаю глубокий вдох. Мой вдох резонирует, подхваченный эхом. Вскидываю левую бровь, потому что знаю: «отражение» этого не может. Как и я предполагала, лоб моего сокамерника бессмысленно морщится. Я выиграла. Оживление не отражается на моем лице. Остаюсь бесстрастной, как кукла, ничего не выражая мимикой. Мы сидим, подперев подбородок ладонью, и смотрим в глаза друг другу.

Здесь я никогда не остаюсь одна. Напротив меня – личный помощник мистера Бексли. Его прихвостень и слуга. Вторая и наиболее существенная вещь, которую необходимо знать обо мне: я ненавижу Джошуа Темплмана.

В настоящий момент он копирует каждое мое движение. Это игра «Зеркало». Случайный наблюдатель не сразу заметит. Джошуа ведь почти бесплотный, как тень. Но я-то все вижу. Каждое мое движение воспроизводится на его половине кабинета с легким запозданием. Я поднимаю подбородок с ладони, придвигаюсь к столу, и Джошуа бесшумно делает то же самое. Мне двадцать девять, и кажется, я провалилась сквозь щель между небесами и адом в чистилище. Учебная комната в детском саду. Психбольница.

Ввожу пароль: IHATEJOSHUA4EV@. Все мои предыдущие защитные коды были вариациями на тему, как я ненавижу Джошуа. Навеки. У него пароль наверняка IHateLucinda4Eva. Зазвонил мой телефон. Джули Эткинс из отдела авторских прав, еще одна заноза у меня в боку. Хочется выдернуть аппарат из розетки и выбросить в печь крематория.

– Привет, как ты? – Я всегда добавляю чуточку теплоты в голос, когда говорю по телефону.

Джошуа на другой стороне комнаты выпучивает глаза и начинает казнить свою клавиатуру.

– У меня к тебе просьба, Люси. – (Могу практически дословно произнести ее следующую фразу.) – Мне нужна отсрочка по месячному отчету. Кажется, у меня начинается мигрэнь. Не могу больше смотреть на этот экран.

Джули из тех ужасных людей, которые говорят ми-грэнь.

– Конечно, я понимаю. Когда ты сможешь его закончить?

– Ты супер. Он будет готов после обеда в понедельник. Я немного задержусь и приду позже.

Если я отвечу «хорошо», мне придется остаться здесь в понедельник до позднего вечера, чтобы к девяти утра вторника, когда состоится совещание, отчет точно был у меня. Неделя еще не началась, а уже тошно.

– Ладно. – Я вся внутренне напрягаюсь. – Только поскорее, пожалуйста.

– О, кстати, и Брайан тоже не может сдать свою часть сегодня. Ты такая милая. Я очень ценю твое доброе отношение. Мы все говорим, что ты самый лучший человек в дирекции, с тобой легко иметь дело. Некоторые люди здесь просто кошмар.

Сладкие речи немного снимают напряжение.

– Без проблем. Поговорим в понедельник. – Я вешаю трубку. На Джошуа можно не смотреть. Я знаю, он качает головой.

Через несколько минут бросаю-таки на него взгляд, он пялится на меня. Представьте, что осталось две минуты до самого важного в вашей жизни собеседования, вы опускаете глаза на свою белую рубашку. Павлинье-голубые чернила из авторучки вытекли и запачкали карман. Голова взрывается от ругательств, мышцы живота сводит судорогой, нервы на пределе. Идиот, вы все испортили! Именно это отражается в глазах Джошуа, когда он смотрит на меня.

Мне бы хотелось назвать его мерзким. Пусть бы он был коротышкой, толстым троллем с волчьей пастью и водянистыми глазами. Хромым горбуном. В бородавках и прыщах. С зубами цвета желтого сыра и луковым запахом пота. Но он не такой. А совершенно другой. Скорее, доказательство несправедливости всех этих эпитетов.

Компьютер пикает – пришло письмо. Резко отвожу взгляд от не-безобразия Джошуа и вижу запрос от Хелен – ей нужны цифры прогнозируемого бюджета. Открываю отчет за прошлый месяц и начинаю прикидывать.

Сомневаюсь, что прогноз на этот месяц сильно улучшится. Издательский бизнес продолжает катиться под гору. Уже неоднократно я слышала разносящееся эхом по коридорам слово «реструктуризация», а мне известно, к чему это ведет. Каждый раз, выходя из лифта и наталкиваясь на Джошуа, спрашиваю себя: почему я не ищу другую работу?

Издательское дело очаровало меня после той судьбоносной школьной экскурсии, когда мне было одиннадцать лет. Я уже была страстной поглотительницей книг. Моя жизнь вращалась вокруг еженедельных поездок в городскую библиотеку. Я брала максимально дозволенное количество изданий и могла опознать каждого библиотекаря по звуку шагов, когда они двигались вдоль стеллажей с книгами. До той поездки я была до чертиков уверена, что и сама стану библиотекарем. Даже изобрела собственную каталожную систему для своего собрания книг. Я была этаким маленьким книжным червем.

До нашей поездки в издательство я особенно не задумывалась о том, как на самом деле появляются книги. Это стало открытием. Вам могут платить за поиск авторов, чтение книг и в конечном счете за их создание? Новые обложки и девственно-чистые листы без загнутых уголков и карандашных пометок? Мой мозг взорвался. Я полюбила новые книги. Предпочитала брать в библиотеке именно их. Вернувшись домой, я сказала родителям: когда вырасту, буду работать в издательстве.

Здорово, что я воплотила в жизнь детскую мечту. Но если честно, в настоящий момент основная причина, почему я не ищу другую работу, такова: я не могу допустить, чтобы Джошуа меня обставил.

В процессе работы я слышу только пулеметные очереди его ударов по клавиатуре да тихий свист кондиционера. Время от времени Джошуа берет калькулятор и нажимает кнопки. Могу побиться об заклад, мистер Бексли тоже попросил его предоставить прогноз в цифрах. Двое личных помощников выйдут на битву, вооруженные данными, которые могут не совпадать. Идеальное топливо для костра их взаимной ненависти.

– Прошу прощения, Джошуа.

Он не обращает на меня внимания целую минуту. Удары по клавишам учащаются. Бетховен за роялем сейчас устыдился бы своей неловкости.

– В чем дело, Люсинда?

Даже родители не называли меня Люсиндой. Стискиваю челюсти, но потом виновато расслабляю мышцы. Дантист умолял меня следить за собой.

– Ты работаешь над цифрами прогноза на следующий квартал?

Он отнимает обе руки от клавиатуры и таращится на меня:

– Нет. – (Я испускаю полувздох и возвращаю взгляд к своему столу.) – Я закончил это два часа назад.

Он снова начинает печатать. Я смотрю на развернутую перед глазами таблицу и считаю до десяти.

Мы оба работаем быстро и пользуемся репутацией финишеров, ну, знаете, это сотрудники, доводящие до конца неприятные, нудные, слишком сложные дела, от которых все остальные стараются уклониться.

Я предпочитаю садиться и обсуждать с людьми проблемы глаза в глаза. Джошуа общается только по электронной почте. В конце его писем всегда стоит «С ув. Дж.». Поплохеет ему, что ли, если он напишет «С уважением, Джошуа»? Очевидно, на это уйдет слишком много ударов по клавишам. Вероятно, он может сказать навскидку, сколько минут рабочего времени в год таким образом экономится для «Б и Г».

Мы в чем-то схожи, но постоянно на ножах. Я стараюсь как могу поддерживать корпоративный дух, но все мои качества не подходят для «Б и Г». Я гаминовка до мозга костей. Помада у меня слишком красная, волосы ведут себя чересчур вольно. Каблуки стучат по плиткам пола громче положенного. Я не способна достать кредитку, чтобы купить черный костюм. В «Гамине» мне никогда не приходилось носить такую одежду, и я упрямо отказываюсь ассимилироваться с «Бексли». Мой гардероб – вязаное ретро. Этакая стильная библиотекарша, я надеюсь.

На выполнение задания уходит сорок пять минут. Я подгоняю себя, хотя счет не моя сильная сторона, потому что тешусь мыслью: Джошуа на это потратил бы час. Даже в мыслях я соревнуюсь с ним.

– Спасибо, Люси! – слышу я слабый голос Хелен сквозь сверкающую дверь кабинета после отправки ей документа.

Снова заглядываю во входящие. Все по графику. Смотрю на часы. Три пятнадцать. Проверяю помаду, глядя на свое отражение в гладкой плитке на стене рядом с компьютерным монитором. И кошусь на Джошуа. Теперь мы играем в гляделки.

Следует упомянуть, что конечная цель всех наших игр – заставить противника улыбнуться или заплакать. Что-то в этом роде. Я знаю, когда побеждаю.

При первой встрече с Джошуа я совершила ошибку – улыбнулась ему. Самой лучшей, солнечной улыбкой во весь рот, глаза мои светились глупым оптимизмом, я еще надеялась, что слияние бизнесов не окажется худшим из случившегося со мной за всю жизнь. Его глаза просканировали меня от макушки до подошвы туфель. Ростом я всего пять футов, так что на это не ушло много времени. Потом я отвела глаза и посмотрела в окно. Джошуа не улыбнулся в ответ, и у меня до сих пор ощущение, что с тех пор он так и носит мою улыбку у себя в нагрудном кармане. Очко в его пользу. После неудачной завязки отношений нам потребовалось всего несколько недель, чтобы перейти к открытой вражде. И постепенно чаша ненависти начала переполняться, как ванна от капающей в нее воды.

Я зеваю в кулак и разглядываю нагрудный карман Джошуа, расположенный слева. Каждый день этот парень надевает одинаковые деловые рубашки, только разного цвета: белую, в бело-серую полоску, кремовую, бледно-желтую, горчичную, светло-голубую, синюю, как яйцо малиновки, голубино-серую, темно-синюю и черную. Чередуются они в неизменной последовательности.

Между прочим, моя самая любимая из его рубашек – цвета яйца малиновки, а самая нелюбимая – горчичная, она на нем сейчас. Все рубашки смотрятся на Джошуа отлично. Все цвета идут ему. Если я надену что-нибудь горчичное, то буду похожа на мертвеца. А он сидит тут, загорелый и цветущий, как обычно.

– Сегодня горчица, – произношу я вслух. Зачем я тычу палкой в осиное гнездо? – Не могу дождаться светло-голубой в понедельник.

Взгляд, каким он меня одаривает, одновременно снисходителен и искрит раздражением.

– Ты так много замечаешь во мне, Печенька. Но смею напомнить, комментарии относительно внешнего вида противоречат кадровой политике «Б и Г».

Ах, началась игра в «Отдел кадров». Давненько мы за нее не брались.

– Перестань называть меня Печенькой, или я пожалуюсь менеджеру по персоналу.

Мы оба ведем журнал наблюдений друг за другом. Насчет Джошуа я могу только предполагать, но, похоже, он помнит все мои проступки. Мой журнал – это защищенный паролем документ, спрятанный на моем личном диске, и там перечислены все стычки с Джошуа Темплманом. За этот год мы оба по четыре раза жаловались кадровикам.

Джошуа получил устное и письменное предупреждение по поводу использования прозвища, которым наделил меня. Я тоже удостоилась двух: за словесное оскорбление и детский розыгрыш, который вышел за грань приличий. Я не горжусь этим.

Кажется, Джошуа не может сформулировать ответ, и мы пялимся друг на друга.

Жду с нетерпением, когда рубашки Джошуа станут более темными. Сегодня – темно-синяя, а за ней последует черная. Роскошная черная, как день зарплаты.

Мое финансовое положение примерно такое же. Придется идти пешком двадцать пять минут от «Б и Г», чтобы забрать машину у Джерри, механика, и вычерпать остаток на кредитке почти до максимума. Зарплата завтра, и я должна пополнить баланс карты. Все выходные из моей тачки будет сочиться черная жижа, и это я замечу к тому моменту, когда рубашки Джошуа станут белыми, как бока единорога. Звоню Джерри. Возвращаю машину в мастерскую и сажусь на бюджетную диету. Рубашки становятся темнее. Мне нужно что-то делать с машиной.

Джошуа прислонился к косяку двери мистера Бексли. Его фигура заполняет почти весь дверной проем. Мне это видно, потому что я подглядываю через отражение в стене рядом с моим монитором. Слышу тихий хриплый смех, совсем не похожий на ослиный рев мистера Бексли. Тру ладонями предплечья, чтобы пригладить тонкие волоски на руках. Голову поворачивать не стану. Он меня поймает. Как обычно. Тогда я словлю его хмурый взгляд.

Часы медленно перемалывают время, скоро пять, сквозь пыльное окно я вижу грозовые тучи. Хелен уехала час назад. Одна из ее привилегий как содиректора – работать не дольше, чем положено школьникам, и делегировать свои обязанности мне. Мистер Бексли проводит здесь больше времени, у него очень удобное кресло. Когда в офис заглядывает вечернее солнце, он имеет склонность подремать.

Не подумайте, что мы с Джошуа управляем верхним этажом, но, честно говоря, впечатление иногда складывается именно такое. Бухгалтерия и отдел продаж отчитываются непосредственно перед Джошуа, а он фильтрует огромное количество сведений, составляет отчеты в несколько байт и кормит ими с ложечки беспокойного краснолицего мистера Бексли.

Мне подчиняются редакционный отдел, общий и маркетинговый. Каждый месяц я свожу их отчеты в один для Хелен… и, наверное, тоже кормлю ее с ложечки в какой-то мере. Я скрепляю листы спиралью, чтобы она могла читать отчет во время занятий на тренажере, шагая по беговой дорожке. Использую ее любимый шрифт. Каждый день в издательстве я чувствую одновременно и вызов, и счастье, и отчаяние. Но стоит мне подумать обо всех тех мелких маневрах, которые я совершила начиная с одиннадцати лет, чтобы оказаться здесь, и я меняю точку зрения. Я ничего не забыла. И могу выносить Джошуа чуточку дольше.

На встречу с руководителями отделов я приношу кексы домашней выпечки, и все сотрудники меня обожают. Обо мне говорят, «она стоит своего веса в золоте». Джошуа притаскивает на собрания со своими подразделениями плохие новости, и его вес измеряют в других субстанциях.

Мимо моего стола проходит мистер Бексли с кожаным портфелем в руке. Вероятно, он покупает вещи в «Хампти-Дампти» – мужская одежда всех размеров. Где еще можно найти такие широченные костюмы на маленький рост? Мистер Бексли лыс, покрыт пигментными пятнами и богат как смертный грех. «Бексли букс» основал его дед. Внук любит напоминать Хелен, что она всего лишь наемный работник. По нашим с Хелен личным наблюдениям, он старый дегенерат. Я над ним посмеиваюсь. Его имя Ричард. Толстый Коротышка Дик.

– Хорошего вечера, мистер Бексли.

– Хорошего вечера, Люси. – Он останавливается у моего стола, чтобы сверху заглянуть в вырез моей красной шелковой блузки. – Надеюсь, Джошуа передал вам экземпляр «Из темноты стекла», который я взял для вас? Самый первый.

У Толстого Коротышки Дика есть огромная полка, забитая экземплярами всех изданий «Б и Г». Каждая книга – первая из сошедших с печатного станка. Традиция заведена его дедом. Он любит похваляться этим собранием перед гостями, но однажды я присмотрелась к этой полке: корешок ни одной книги даже не надломлен.

– Вы забрали его, а? – Мистер Бексли по круговой орбите перевел взгляд на Джошуа. – Вы мне не сообщили, доктор Джош.

Толстый Коротышка Дик называет так своего помощника, вероятно, потому, что тот настоящий клиницист. Я слышала, как говорили, что, когда дела в «Бексли букс» пошли совсем плохо, Джошуа умудрился хирургическими методами избавиться от трети персонала. Не знаю, как ему спится по ночам.

– Пока он есть у вас, это не имеет значения, – ровным голосом отвечает Джошуа, и его босс вспоминает, что он Босс.

– Да-да, – пыхтит он и снова заглядывается на мою блузку. – Хорошо работаете, вы оба.

Мистер Бексли заходит в лифт, и я опускаю взгляд на свою грудь. Все пуговицы застегнуты. Что он мог там разглядывать? Смотрю в зеркальные плитки на потолке и слабо различаю узкий треугольник затененной ложбинки.

– Если застегнешься еще выше, мы не увидим твоего лица, – говорит Джошуа экрану компьютера, завершая работу.

– Может, посоветуешь своему боссу иногда смотреть на мое лицо? – Я тоже выхожу из системы.

– Вероятно, он пытается увидеть твою монтажную плату. Или интересуется, на каком топливе ты работаешь.

Я накидываю на плечи пальто:

– Мое топливо – ненависть к тебе.

Рот Джошуа кривится, я почти достала его. Слежу, как он накатывает на лицо безразличное выражение.

– Если тебя это беспокоит, поговори с ним сама. Поборись за себя. Что, вечером полируешь ногти, отчаянно одинокая?

И как он догадался?

– Да. А вы, доктор Джош, мастурбируете и плачете в подушку?

Он смотрит на верхнюю пуговицу моей блузки:

– Да. И не зови меня так.

Я проглатываю комок смеха. Мы перекидываемся ехидными замечаниями, входя в лифт. Он бьется за «Бексли», а я отвечаю от «Гамин».

– Ловишь попутку?

– Машина в мастерской, – отвечаю я, надевая балетки, а туфли на шпильке засовывая в сумку.

Теперь я стала еще меньше ростом. В тусклой полированной поверхности дверей лифта вижу отражение: я едва дохожу Джошуа до плеча. Выгляжу как чихуахуа рядом с датским догом.

Двери лифта открываются во внутренний двор здания. Мир за пределами «Б и Г» подернут голубоватой дымкой; промозгло, как в холодильнике, полно насильников и убийц, моросит мелкий дождь. Мимо, как нарочно, пролетает газетный лист.

Джошуа придерживает могучей рукой дверь лифта и высовывается наружу – посмотреть погоду. Потом косится на меня своими темно-синими глазами, лоб его начинает морщиться. В моей голове формируется знакомый пузырь с фразой: «Хотелось бы мне, чтобы он был моим другом». Я протыкаю его невидимой булавкой.

– Я тебя подвезу, – выдавливает из себя Джошуа.

– Еще чего! – бросаю я через плечо и убегаю.

Глава 2

Сегодня среда кремовой рубашки. Джошуа ушел обедать. Незадолго до этого отпустив несколько комментариев по поводу того, что я люблю и делаю. Они оказались настолько точными, что я почти уверена: он рылся в моих вещах. Знание – сила, а у меня его не много.

Прежде всего я провожу тщательный обыск своего стола. И Хелен, и мистер Бексли ненавидят компьютерные календари, так что у нас обоих имеются бумажные ежедневники, будто мы клерки в адвокатском бюро времен Диккенса. В моем – только расписание Хелен. Свой компьютер я блокирую с маниакальной настойчивостью, даже отходя к принтеру. Оставить доступ Джошуа? С тем же успехом я могла бы передать ему ядерные коды.

В «Гамин» мой стол представлял собой форт, составленный из книг. Карандаши я вкладывала в корешки. Распаковывая вещи в новом кабинете, я заметила, в какой стерильной чистоте содержит рабочее место Джошуа, и почувствовала себя совсем ребенком. Календарь «Слово дня» и фигурки смурфиков я унесла домой.

Перед слиянием у меня на работе была лучшая подруга. Мы с Вэл Стоун нередко сидели на протертых кожаных диванах в комнате отдыха и играли в нашу любимую игру: разрисовывали фотографии красивых людей в журналах. Я приделывала усы Наоми Кэмпбелл. Вэл закрашивала черным зуб. Вскоре изображение покрывалось изрядным количеством шрамов и ссадин, появлялись повязка на глазу и дьявольские рога, а белки глаз наливались кровью; наконец картинка абсолютно теряла вид, нам становилось скучно, и мы брались за следующую.

Вэл стала одной из тех, кого сократили. Она злилась, что я не предупредила ее. Но разве мне позволили бы сделать это, даже если бы я знала. Она мне не верила. Я медленно разворачиваюсь, мое отражение крутится на двадцати различных поверхностях. Вижу себя всех размеров – от музыкальной шкатулки до киноэкрана. Подол вишневого цвета юбки взлетает вверх, и я совершаю новый пируэт, пошло оно все к черту, пытаюсь избавиться от тошнотворного чувства, которое возникает всякий раз при мысли о Вэл.

Как бы то ни было, аудит подтверждает: на моем столе имеются красная, черная и синяя ручки. Пачка розовых бумажек с липучкой. Тюбик губной помады. Коробка с салфетками – подправлять помаду на губах и вытирать слезы ярости. Ежедневник. Ничего больше.

Шаркая ногами, я совершаю легкую пробежку по мраморному суперхайвею. Теперь я в стане Джошуа. Сажусь на его место и смотрю на все его глазами. Кресло у него такое высокое, что мои ноги не достают до пола. Ерзаю задом, чтобы углубиться в кожаное сиденье. Ощущение совершенно непристойное. Одним глазом кошусь на лифт, а другим изучаю его стол в поисках ключей к разгадке.

Стол Джошуа – мужская версия моего. Голубые стикеры. Помимо трех ручек, у него есть остро заточенный карандаш. Вместо помады – жестянка с мятными драже. Беру одну и кладу в маленький, доселе не использованный кармашек юбки. Представляю, как подыскиваю в аптеке среди слабительных средств подходящего вида пилюлю, и тихо ржу. Трясу ящик стола. Заперт. Компьютер тоже заблокирован. Форт-Нокс. Хорошая игра, Темплман. Предпринимаю несколько безуспешных попыток подобрать пароль. Может быть, он не ненавидит меня навечно.

На его столе нет фотографии жены или любимой в рамочке. Ни ухмыляющейся, счастливой собаки, ни снимка на тропическом пляже. Сомневаюсь, что он вообще ценит кого-нибудь настолько, чтобы вставить в рамку. Во время одной из вдохновенных речей Джошуа о продажах Толстый Коротышка Дик саркастически прогремел: «Похоже, вы кого угодно завалите в постель, доктор Джош!»

Джошуа ответил: «Вы правы, босс. Воздержание еще никому не пошло на пользу». Он произнес это, глядя на меня. Я помню, когда это было. У меня записано в дневнике для кадровика.

Что-то слегка щекочет мне нос. Одеколон Джошуа? Феромоны, которые источают его поры? Гадость. Открываю его ежедневник и кое-что замечаю: записанный карандашом набор цифр в нижней строке каждого дня. Чувствуя себя Джеймсом Бондом, я беру свой телефон и делаю снимок.

Слышу, как задвигались тросы лифта, и вскакиваю на ноги. Метнувшись к краю стола, успеваю захлопнуть ежедневник прежде, чем раздвигаются двери и появляется он. Краем глаза вижу: его кресло еще завершает вращательное движение. Попалась.

– Что ты делаешь?

Телефон надежно заткнут под резинку трусов. На заметку: не забыть продезинфицировать его.

– Ничего. – В голосе легкая дрожь, немедленно меня изобличающая. – Пыталась посмотреть, будет ли вечером дождь. Я задела твое кресло. Извини.

Он надвигается на меня, как Дракула. С грозным образом контрастирует пакет из магазина спортивных товаров, который цепляется за ногу Джошуа и громко хлопает. В пакете, судя по форме, обувная коробка.

Представляю себе измученного продавца, которому пришлось помогать Джошуа с выбором ботинок. «Мне нужна обувь, в которой я точно смогу догнать жертв, за убийство которых на досуге мне платят. Я не хочу зря потратить деньги. У меня одиннадцатый размер».

Джошуа смотрит на свой стол, на экран заблокированного компьютера с окошком безопасного входа в систему, на свой закрытый ежедневник. Я медленно и с шумом выдыхаю, контролируя этот процесс. Джошуа роняет пакет на пол. Подходит так близко, что носки его кожаных ботинок почти касаются миниатюрных лакированных туфель на каблуке.

– А теперь почему бы тебе не признаться, что ты делала у моего стола?

Еще никогда я не играла с ним в гляделки с такого близкого расстояния. Я коротышка пяти футов ростом. Это мой крест на всю жизнь. Низкорослость – вечная тема для насмешек надо мной. Джошуа вымахал по крайней мере до шести футов и четырех дюймов. Пяти. Шести. Может, больше. Человеческий гигант. И собран из прочных материалов.

Храбро отвечаю на его взгляд. Я могу находиться в любом месте этого кабинета. Да пошел он! Как напуганное животное, которое пытается выглядеть более крупным, я упираю руки в бедра.

Джошуа не противный с виду, я уже упоминала, но мне всегда трудно подобрать слова для описания его внешности. Помню, однажды – это было довольно давно – я обедала, сидя на диване, а по телику показывали забавные новости. Старую книгу комиксов о Супермене продали на аукционе за рекордную цену. Рука в белой перчатке переворачивала страницы, и старомодные изображения Кларка Кента напомнили мне Джошуа.

Как и у Кларка Кента, стать и сила Джошуа спрятаны под одеждой, смоделированной специально для того, чтобы сделать его незаметным и помочь смешаться с толпой. Никто в «Дейли плэнет»[1] ничего не знает о Кларке. Под наглухо застегнутыми рубашками Джошуа может не иметь особых примет или быть покрытым шрамами, как Супермен. Это загадка.

У него нет кучерявого вихра на лбу или очков в черной оправе, как у всезнайки, зато – мужественная линия подбородка и маленькие, угрюмо поджатые губы. Я все время считала, что волосы у Джошуа черные, но сейчас, когда он стоит так близко, вижу, что они темно-каштановые. Он не зачесывает их так гладко, как Кларк. Но определенно имеет чернильно-синие глаза, обладает лазерным взглядом и, вероятно, наделен еще какой-нибудь суперсилой.

Но Кларк Кент такой милый, такой неловкий и нежный. Джошуа едва ли похож на репортера с вкрадчивыми манерами. Он саркастичен и циничен, этакий эксцентричный Кларк Кент, который терроризирует весь отдел новостей и доводит бедняжку Лоис Лейн до того, что она по ночам рыдает в подушку.

Мне не нравятся крупные парни. Они слишком похожи на жеребцов. Могут вас растоптать, если окажетесь у них под ногами. Джошуа изучает меня прищуренным взглядом, как и я его. Интересно, как выглядит макушка моей головы? Уверена, он блудит только с амазонками. Наши взгляды скрещиваются, – может быть, сравнение его глаз с чернильными пятнами было немного резковатым. Зря ему достались такие.

Чтобы избежать летального исхода, я неохотно втягиваю ноздрями кедрово-сосновый аромат. Мой противник пахнет как свежезаточенный карандаш. Рождественская елка в прохладной темной комнате. Хотя связки в горле начинает сводить судорогой, я не позволяю себе опустить взгляд. Но все же приходится таращиться на его рот, а я на него уже насмотрелась в те моменты, когда противник через весь кабинет бросал оскорбления. Неужели после этого мне захочется вглядываться в него пристальнее? Не захочется.

Звук открывающихся дверей лифта – как ответ на мои молитвы.

Входит Энди, курьер.

Он похож на киношного статиста, о котором в титрах пишут: «Курьер». Задубевший, лет сорока пяти, одет во флуоресцирующий желтый. Солнцезащитные очки сидят у него на голове, как тиара. По традиции большинства курьеров Энди разнообразит свой рабочий день, флиртуя с каждой встречной женщиной в возрасте моложе шестидесяти.

– Милашка Люси! – провозглашает он так громко, что я слышу, как Толстый Коротышка Дик фыркает и, вздрогнув, просыпается в своем кабинете.

– Энди! – Я возвращаю ему приветствие и потихоньку пячусь назад. Я готова от души обнять его за то, что он пришел и прервал какую-то новую, непонятную игру. В руке у Энди – маленькая бандероль, не крупнее кубика Рубика. Наверное, это моя смурфетка 1984 года, играющая в бейсбол. Очень редкая, в отличном состоянии. Я давно мечтала о ней и отслеживала ее путь ко мне по номеру заказа.

– Знаю, ты хотела, чтобы я позвонил из холла, когда принесу твоего смурфа, но никто не отвечал.

Звонки на рабочий номер переведены на мой мобильник, который временно прижат к тазовой кости резинкой трусов. Так вот что за жужжание щекотало бок. Тьфу! Я-то думала…

Мне нужно прочистить мозги.

– О чем это он? Какие смурфы? – Джошуа смотрит на нас с прищуром, будто подозревает, что мы не в себе.

– Уверена, у тебя уйма дел, Энди! Не стану тебя задерживать. – Я выхватываю из руки курьера посылку, но уже поздно.

– Это ее страсть. Она живет и дышит смурфами. Это маленькие голубые человечки, вот такой величины. В белых шапочках. – Энди показывает двумя пальцами расстояние в дюйм.

– Я знаю, кто такие смурфы. – Джошуа раздражен.

– Я не живу и не дышу ими. – Мой голос выдает ложь.

Внезапный кашель Джошуа звучит подозрительно похоже на смешок.

– Смурфы, значит? Так вот что это за маленькие коробочки. Я думал, ты покупаешь себе какую-то миниатюрную одежду онлайн. Люсинда, ты считаешь, это нормально, когда личные вещи тебе доставляют на рабочее место?

– У нее их целая комната. У нее есть… Как его, Люси? Смурф Томас Эдисон? Это очень редкий экземпляр, Джош. Родители подарили ей на окончание школы. – Энди продолжает беспечно унижать меня.

– Ну хватит, Энди! Как у тебя дела? Что нового? – Влажной от пота рукой я расписываюсь за посылку в его портативном регистраторе. Ну и трепло этот Энди.

– Родители подарили тебе смурфа в честь окончания школы? – Джошуа откидывается назад в кресле и смотрит на меня с циничным интересом.

– Да-да, а ты наверняка получил машину или что-нибудь такое. – Я убита.

– У меня все хорошо, дорогуша, – говорит мне Энди, забирая свою маленькую штуковину, нажимает на ней несколько кнопок и убирает в карман. Теперь деловая часть нашего общения завершилась, и его губы расплываются в обольстительной ухмылке. – Как приятно видеть тебя! Говорю тебе, Джош, дружище, если бы я сидел напротив этого прелестного маленького создания, то вообще не смог бы работать.

Энди зацепляет карманы брюк большими пальцами и улыбается мне. Не хочу задевать его чувства, а потому добродушно округляю глаза.

– Это нелегко, – саркастически замечает Джошуа. – Радуйся, что ты тут не задерживаешься.

– У него, наверное, каменное сердце.

– Это точно. Если мне удастся выпинать его отсюда и упаковать в ящик, ты доставишь его в какое-нибудь удаленное местечко? – Я облокачиваюсь на стол и смотрю на свою крошечную бандерольку.

– Международные отправления подорожали, – предупреждает Энди.

Джошуа качает головой, ему наскучил этот разговор, и он начинает вводить пароль.

– У меня есть кое-какие сбережения. Думаю, Джошуа понравится небольшое приключение в Зимбабве.

– Ты что-то не в духе, да? – В кармане у Энди пикает. Роясь в нем, курьер двигается к лифту. – Что ж, милашка Люси, как всегда, был рад встрече. Скоро увидимся. Наверняка до следующего онлайн-аукциона ждать недолго.

– Пока. – Когда Энди скрывается в лифте, я возвращаю взгляд к своему столу, выражение лица мгновенно становится непроницаемым.

– Как трогательно.

Издаю звуковой сигнал из шоу «Джеопарди!»:

– Бдз-з-з-з. Кто такой Джошуа Темплман?

– Люсинда флиртует с курьерами. Жалкое зрелище.

Джошуа барабанит по клавиатуре. Он действительно делает это с впечатляющей скоростью. Прохожу мимо его стола. Я вознаграждена разъяренным стуком ударов по клавише «бэкспейс».

– Я мила с ним.

– Ты? Мила?

Это замечание задевает меня. Странно.

– Я прелесть. Спроси кого угодно.

– Ладно. Джош, она прелесть? – громко спрашивает он сам себя. – Хмм, дай-ка подумать… – Он берет баночку с мятными драже, открывает крышку, проверяет содержимое и смотрит на меня, а я открываю рот и приподнимаю язык, как пациент в психбольнице у окошка для выдачи лекарств. – Полагаю, в ней есть несколько прелестных черт.

Я поднимаю вверх палец и твердо провозглашаю:

– Отдел кадров.

Джошуа садится прямее, но уголок его рта подрагивает. Хотелось бы мне большими пальцами растянуть его губы в широкую безумную улыбку. Когда полиция оттащит меня от него и скует наручниками, я прокричу: «Улыбайся! Черт тебя подери!»

Мы должны сравняться, потому что это нечестно. Он завладел одной из моих улыбок и видел, как я дарю их бессчетному количеству людей. Я же никогда не видела его улыбки и никакого другого выражения на лице, кроме безразличного, скучающего, угрюмого, подозрительного, настороженного, возмущенного. Порой на его физиономии появляется еще кое-что, но это когда мы ругаемся, – мрачная маска серийного убийцы.

Прохожу по центральной линии, выложенной плитками, и чувствую, как голова Джошуа поворачивается.

– Не то чтобы меня интересовало твое мнение, но меня здесь любят. Все в восторге от моего книжного клуба, который, по твоему мнению, а ты ясно дал это понять, никуда не годится, но он поможет сплотить команду, это именно то, что нужно, учитывая, где мы работаем.

– Да ты просто у руля индустрии.

– Я собираю пожертвования на библиотеки. Планирую рождественские вечера. Разрешаю стажерам всюду ходить за мной по пятам. – Я ставлю галочки, загибая пальцы.

– Все это не слишком убеждает меня в том, что тебя не волнует мое мнение. – Джошуа еще дальше откидывается назад в кресле, его длинные пальцы свободно сплетены на от природы плоском животе. Пуговица рядом с большим пальцем полурасстегнута. Не знаю, что выражает мое лицо, но Джошуа опускает взгляд и приводит ее в порядок.

– Твое мнение меня не волнует, но мне хочется, чтобы нормальные люди относились ко мне с симпатией.

– Ты хронически помешана на том, чтобы заставить людей обожать тебя. – От того, как он говорит это, мне становится тошно.

– Что ж, прошу меня извинить за то, что я стараюсь составить себе хорошую репутацию. Что стремлюсь быть позитивной. Ты же помешан на том, чтобы вызвать у окружающих ненависть к себе, ну мы и пара.

Я сажусь и изо всех сил щелкаю мышью раз десять подряд. Слова Джошуа жалят. Он будто зеркало, в котором отражаются мои недостатки. Словно я снова оказываюсь в школе. Жалкая карлица Люси использует свою сомнительную миловидность, чтобы ее не раздавили большие дети. Я всегда была домашним зверьком, очаровашкой, той, кого качали на качелях и катали в коляске, носили на руках и баловали. Наверное, я и правда немного жалкая.

– Тебе надо иногда относиться ко всему без напряга. Говорю тебе, это дает свободу. – Губы Джошуа сжимаются, и странная тень наползает на лицо. Мгновение ока, и она исчезает.

– Я не просила твоих советов, Джошуа. Я и так злюсь на себя за то, что все время опускаюсь до твоего уровня, куда ты меня постоянно тащишь.

– И к какому же это уровню в твоем воображении я тебя тащу? – Голос у него слегка бархатный, он закусывает губу. – К горизонтальному?

Мысленно ставлю абзац в своем журнале для кадровика и начинаю новую строку.

– Ты отвратителен. Иди к черту! – Самое время выйти и поорать где-нибудь в глухом месте.

– Сама иди. Ты так легко посылаешь меня к черту. Неплохое начало. Вполне в твоем духе. А попробуй-ка то же самое с другими людьми. Ты сама не понимаешь, что тебя используют. Как ты можешь рассчитывать на серьезное отношение к себе? Перестань давать одним и тем же людям отсрочки, месяц за месяцем.

– Не понимаю, о чем ты.

– Джули.

– Это не каждый месяц. – Ненавижу его, потому что он прав.

– Каждый месяц, и тебе приходится отсиживать задницу и корпеть тут допоздна, чтобы самой успеть к сроку. Ты видела, чтобы я так делал? Нет. Эти болваны с нижнего этажа сдают мне все вовремя.

Выкапываю в памяти фразу из тренинга по уверенности в себе, эта книга лежит на моей прикроватной тумбочке.

– Не хочу продолжать этот разговор.