Туман и Молния. Книга IX Корс Ви

– Речь сейчас не обо мне, – наконец сказал Никто спокойно. – Но… – он помедлил, – я пытаюсь. Я пытаюсь, Тоби.

Тот вздрогнул, когда Никто назвал его по имени.

– Тебе нужна семья. – Никто отстранился от него, отходя и позволяя встать.

Тоби горько усмехнулся, стряхивая с одежды каменную пыль и мох:

– И где же мне посоветуешь искать себе семью? Может, на рынке в базарный день? – и он рассмеялся невесело.

– Хоть бы и так. Удачи! – Никто отвернулся от него, уходя.

– И… и тебе… – едва выговорил снова ставший очень серьёзным Тоби.

Никто подошёл к Карине:

– Пойдём, – сказал он просто.

Карина поднялась.

– Знаешь, – сказала она чуть позже, когда они покинули лесное кладбище и почти вышли к Королевскому тракту. – Это какой-то кошмар, Ник! И ещё меня всё время не покидало ощущение, что мы словно герои какого-то приключенческого романа. Очень дурного романа, я бы сказала!

Глава четвертая.

Привал

– Остановимся здесь, – сказал Никто, тяжело опускаясь на траву.

– Да. Хорошо, – согласилась Карина. Ей и самой понравилась эта уютная лесная полянка, со всех сторон окружённая кустами. – Здесь небольшое озерцо, можно вымыться.

– Да, – отозвался Никто, и в его голосе она уловила усталость. Он сел на траву, как обычно вытянув хромую ногу, а здоровую чуть согнув в колене, и, чуть опустив голову, тупо смотрел перед собой в одну точку. Она видела, что он вовсе не разглядывает листочки клевера, в обилии росшие здесь, а смотрит на траву, как на фон, помогающий углубиться в свои мысли. Его глаза были пусты, и он смотрел вперед невидящим взглядом. И Карина, глядя на него и вспоминая то, что произошло с ними сегодня, в который раз подумала о том, что его милая и такая мягкая внешность с нежными аккуратными чертами, лишенная какой бы то ни было брутальности и жесткости совсем не вяжется с его поступками, тем как он действовал – жестко и бесстрашно.

«Ну как можно быть таким мягким внешне и таким сильным внутри!», – подумала она. «Это тело совсем ему не подходит. Всё-таки мужчины «высшей белой расы» слишком милые, впрочем, это не удивительно, ведь они абсолютно мирный народ, совсем не такие, как «черные» или «красные».

Она сказала:

– Ты так круто дрался сейчас, один против всех! Тебе очень сложно было?

– Да, это пиздец какой-то, – сказал он, всё также глядя перед собой, голосом, лишенным каких-то интонаций, так просто и буднично.

И Карина замерла, ошеломленная подобным неожиданным ответом. Своими ответами он периодически вводил её в замешательство, она вспомнила, как первый раз пришла к нему в камеру, вся дрожа от волнения, ожидая, что он начнет ей сейчас предъявлять, ну или произнесет какую-то осуждающую речь, а он сказал что-то в стиле: «Попроси этого старого мудака разбавлять не водой». И никакого пафоса, он перенял это от князя Арела или сам был такой? Вот и теперь она ожидала от него каких-то явно других слов, что-нибудь героическое: «Плевать я на них хотел!» или «Всё это ерунда, подумаешь! Кто они такие для меня! Да я расправился бы с ними одной левой!». А он сидит, такой замученный, уставший, и признается, что попал в переделку.

– Что? – И Карина засмеялась.

Он взглянул на нее удивлённо и улыбнулся тоже.

И сама не зная почему, она вдруг протянула руку и погладила его по лицу, по не шрамленой щеке, там, где на скуле чернела татуировка. Погладила с нежностью, по его зачерненной скуле, по витиеватым буквам нечистых, некоторые с «хвостами» вверх доходившими под самый глаз, другие наоборот «хвостами» вниз дугой спускались со скулы на щеку. Обе его татуировки на скулах были абсолютно одинаковыми и расположены симметрично, но потрепать его вот так ласково и по шрамленой половине лица она не решилась, он и так вскинул на неё глаза, полные удивления, и как-то смущенно произнес:

– Эй, что ты делаешь?

Но всё же она заметила, что в его взгляде промелькнули озорные искры, и он перестал тупо пялиться на клевер.

– Пытаюсь тебя приободрить, – улыбнулась она. – Всё ведь хорошо будет?

– Да, – кивнул он, – рука совсем онемела.

Помогая себе левой рукой, Никто стащил куртку; всё было пропитано кровью на сквозь.

– Ты потерял много крови. Арел найдет доктора, я думаю.

– Нет. Я сам сейчас, – он потянулся к сумке, доставая бутылёк с «Самой», которую принёс им на болото Вер.

– Ты сможешь? – Спросила Карина немного испуганно.

Он не ответил, всё также действуя левой рукой – правая висела как плеть. Открутил крышку и смочил лекарством тряпицу.

– Ты хорошо умеешь действовать левой, я заметила, – сказала Карина, внимательно наблюдая за его действиями.

– За правую часто пристёгивали, пришлось научиться, – сказал он, – не волнуйся и… лучше не смотри.

– Я боюсь.

– Не бойся, – сказал он и приложил лекарство к ране.

И как только Никто приложил обильно смоченную «самой» тряпицу к задетому стрелой предплечью, лицо его исказилось от боли. Его буквально опрокинуло на спину, но здоровой левой рукой он всё равно мёртвой хваткой вцепился в предплечье, продолжая прижимать «лекарство» к ране. Его тело судорожно дёрнулось, рука наконец разжалась, отпуская пропитанный «самой» и кровью лоскут, лицо мертвенно побелело, а глаза закатились. Он лежал, разметав свои светлые длинные волосы по траве, и не шевелился. Потерял сознание? Карина испугалась:

– Ник? Ник?! – вскрикнула она испуганно.

И он зашевелился. Хрипло задышал, медленно и как-то неуклюже приподнял руки к своему горлу; его пальцы, нащупав широкий ошейник, вдруг к ужасу Карины, принялись скрести его, словно в отчаянной попытке снять. Когти заскребли по металлу, он схватился за край ошейника у самого горла, просунув пальцы под него, и потянул вниз. Это было бесполезно и бессмысленно и от того, наверное, ещё страшнее. То, как в беспомощной попытке он пытался освободить своё горло от рабского ошейника. Как судорожно дергал, пытаясь стянуть наглухо заваренный ошейник, который невозможно было снять, только распилить, да и то, на это потребовался бы явно не один час времени. Нащупав запаянный шов, Никто замер, глядя мертвыми пустыми глазами в небо. Лицо его исказила гримаса какого-то нечеловеческого страдания и безнадежного отчаяния, он продолжал еще вяло царапать пальцами по металлу ошейника, потом вдруг открыл рот и словно хотел закричать, но из горла его вырвался только глухой хрип. Он хотел кричать, но не мог.

– Боги! Он человек сейчас! – пронеслось в голове у Карины; Демон потерял контроль. Карина подскочила к брату, приподнимая его. Он сел, дрожа, его рот был приоткрыт, но с губ не слетало ни звука, хотя Карина была уверена, что он кричал, кричал от боли и невыносимого своего состояния. Пустые его слепые глаза смотрели прямо перед собой и в никуда. Пальцы безвольно отпустили ошейник. Он схватился руками за лицо, ощупывая себя также, как тогда в камере тюрьмы, и эти его судорожные движения пугали Карину больше, чем сам Демон. Никто согнулся, словно его сейчас стошнит, вцепился пальцами в свой нос, нащупывая кольца, пытаясь разжать и вытащить видимо ненавистные ему тяжелые украшения. Ему удалось разогнуть и вытащить лишь одно самое тонкое колечко. Из порванной ноздри потекла кровь. Карина испугалась:

– Ник, не надо! Ты не вытащишь! Нужны специальные инструменты! Ты себя только покалечишь! Не надо! Эти украшения тебя не уродуют, – она запнулась, понимая, что несет чушь. Ей нужно было как-то попытаться его успокоить. Чтобы он перестал причинять себе вред. Он ударил себя по голове кулаками. Она закричала. И вдруг он вздрогнул, так, как обычно вздрагивают люди, когда засыпают. И уставился на неё, и, видимо увидев её перекошенное лицо, сразу всё понял. Отвернулся, отдирая тряпицу с предплечья. Рана полностью затянулась, оставив только белую полосу светлой новой кожи на татуировке. А Карина смотрела на его рабский ошейник и думала о том, что видит его сейчас совсем по-другому. Никто ходил в нем, никогда не высказывая или показывая какого-то неудобства. Он никогда не трогал его руками, в попытке снять или поправить.

Он никогда не дергал его руками. Он спал, ел и пил в нем, трахался в нем, и был для нее частью его самого. И только теперь она взглянула совсем по-другому, на это сомнительное украшение. Она вдруг со всей ясностью увидела, какой он толстый, широкий и наверняка тяжёлый. Она увидела выбитые на нём надписи, дату и место клеймения, порядковый номер раба. Приваренное кольцо, к которому должна была крепиться цепь. Демону видимо было без разницы, человек же её, брат, страдал, ошейник сковывал движения его шеи и мешал дышать. Никто поднял с травы вырванное колечко, взял его в рот и, послюнив на ощупь, снова вставил в свой нос, приложил к порванной дыре в ноздре тряпицу с остатками «самы», поморщился, но не вырубился.

– Почему ты не снимешь ошейник? – спросила Карина. Никто взглянул на неё настороженно:

– Я раб вообще-то, забыла?

– Ну и что? Ты ведь никогда не вёл жизнь раба.

– Разве? – Никто пригладил волосы:

– Что ты об этом знаешь? Я на «ферме» был, а потом меня продали нечистым, и в городе я сидел в тюрьме и воевал как раб, как мясо, которое кидают на передовую. Я был отличным рабом!

– Но потом, когда ты познакомился с Арелом?

– Стал его рабом. Его шлюхой. Арелу он нравился, он пристегивал меня к кровати за него, он не приказывал его снимать. Это долго. Это нужно пилить.

– Я понимаю. Но ведь это возможно было сделать! И… И я поняла сейчас, почему ты этого не делаешь! Сейчас только до меня дошло! Ты его не снимаешь не потому, что ты раб! И не потому, что Арелу это нравилось! Ты его не снимаешь, потому что раб – мой брат! И ты ему это демонстрируешь! Он, он должен ходить в этом тяжелом ошейнике, потому что он – твой раб! Ты не снимаешь, чтобы показать моему брату, кто он. И ты обращаешься с ним, как с рабом. А шутка в том, что выглядишь как раб – ты!

– Я очень хорошо обращаюсь с твоим братом, поверь мне, ты просто не представляешь, как должен выглядеть раб в моём мире. Какой ошейник и что ещё он должен носить! Поверь мне, этот ошейник меньшее из того, что ему бы следовало надеть на самом деле по-хорошему! Но это и моё тело тоже, поэтому я ограничиваюсь всего лишь несколькими атрибутами.

– И ошейник в их числе? Да?

– Да!

– Я хочу чтобы ты его снял.

– Нет!

– Но тебе самому в нём разве удобно?

– Нормально!

– А ему плохо! Сними!

– Прямо сейчас хочешь снять?! Голову мне отрежь тогда!

Карина закрыла лицо руками;

– Пожалуйста, не злись, прошу. Может, возможно надеть на него ошейник полегче? Этот сколько весит?

Она подняла на него умоляющие глаза, попытавшись вложить в свой взгляд всё, что чувствовала, всю мольбу:

– Прошу тебя! Давай, когда мы приедем к Арелу в Имение, ты прикажешь распилить этот ошейник и надеть на брата другой, чуть легче. Я не прошу снять совсем, я понимаю, что он твой раб и должен быть в ошейнике, как бы это абсурдно не звучало и не выглядело, ведь вы – одно целое.

– Я подумаю, – сказал Никто, и Карина видела, что он пока не собирается откликаться на её просьбу.

– Сделай лучше такую мочалку из пучка травы, как ты делаешь, чтобы одежду оттереть. А? Займись делом. Твой брат в порядке, я не сделал с ним и сотой доли того, что должен был, потому что мне тоже нужно это тело. Вот и всё. Не волнуйся за него.

Карина отвернулась, чтобы он не видел её слёз, и принялась рвать траву.

Он молча взял у неё скрученный пучок травы, подошёл к кромке воды и принялся оттирать от грязи свои сапоги, он молчал и не смотрел на неё и явно больше не хотел продолжать разговор про брата, про ошейник, про рабство и правила поведения Демона в теле человека, и правила поведения человека, в котором поселился Демон. А она смотрела на него, и перед глазами стояла картина царапающего когтями ошейник существа, с лицом, искаженным отчаянием и безнадежностью. Незрячего и немого.

– Знаешь, что? – вдруг сказала она.

– Что? – он глянул на неё исподлобья, не отрываясь от своего занятия.

– Ты сейчас впервые не стал юлить и придумывать отговорки, ты сейчас впервые признался, что ты Демон в теле моего брата.

– И что?

– Ничего. Просто странно, почему?

– Ну, ты ведь всё равно так считаешь?

– Да. И я правильно считаю. Это правда. И если бы раньше сказал, я бы не ушла. Если ты боялся сказать, думая, что я испугаюсь и уйду, а я тебе была нужна для твоего колдовства…

– Ооо, твою мать, – протянул Никто. Отбросил травяную мочалку и посмотрел на Карину очень внимательно. – Иди сюда.

– Зачем?

– Боишься? А как ты собралась к Арелу идти? Он пострашнее меня будет в том, как обращается с женщинами. И Лис там.

– А если я им расскажу все? Что ты Демон.

– Они знают.

Карина опешила:

– Ты им говорил?

– Иди сюда.

Она подошла, и он прижал её к себе, приблизил лицо близко, смотря прямо в глаза.

– Говори им, что хочешь, мне всё равно. А тебе я сказал сейчас просто потому, что теперь можно. Но больше не спрашивай.

Он оттолкнул её легонько:

– Ты мыться будешь?

К вечеру они пришли в Имение, Никто вёл их окольными путями, буквально огородами, чтобы не попадаться на глаза редким крестьянам, впрочем, большинство из них, по-видимому, работали в полях и им не встретились. Обогнув большой массивный дом, Никто вскрыл какую-то заднюю калитку.

– Мы крадёмся как воры, – заметила Карина.

– Хочешь, чтобы на тебя пялились все слуги?

– Нет.

И всё равно, несмотря на все предосторожности, у самого крыльца им всё же попалась какая-то дородная служанка, которая, увидев выходящих из-за угла незнакомцев, охнула, выпучив глаза, и бросилась в противоположную от них сторону.

Глава пятая.

Друзья

Карина и Никто вошли в дом и главную залу Имения. Перед ними за столом сидели Орёл и Лис. И лицо Лиса было грубо раскрашено так, как обычно размалёвывают себя дешёвые шуты на ярмарках. А в его ушах вместо серёг блестели шутовские колокольчики. Нелепый грим безобразно искажал черты Лиса, и узнать его можно было только по рыжим волосам.

– Ох, – невольно вырвалось у Карины при виде этого.

– Привет, – сказал Никто, и тоже глядя на Лиса, не удержавшись, хмыкнул.

– Ник! Ник! Боги! Мой Ник! – закричал Орёл, вскакивая и не обращая никакого внимания на их несколько ошарашенный вид. Он бросился к Никто, падая перед ним на колени и обнимая его ноги, повторяя как заведённый:

– Ник, Ник, Ник. Я не верю в это счастье!

Никто склонился к нему, обнимая и поднимая с колен. Он улыбался:

– Я вернулся, – сказал он. А Орёл осыпал его поцелуями, целовал его руки, и в глазах его стояли слёзы.

Карина устало опустилась на скамью у входа. Князь, не обращая на неё никакого внимания, потащил Никто за собой вглубь комнаты, к лестнице, ведущей на второй этаж дома.

– Пошли, пошли со мной, – он буквально тащил Никто за собой, и тот, не сопротивляясь, шёл за ним.

Карина и Лис остались в комнате вдвоём. Она боялась поднять взгляд, чтобы не встретиться с ним глазами. Он выглядел так ужасно, так позорно. Впрочем, князь Арел выглядел не лучше. Она вспомнила, как скучала по ним и жалела, что уехала тогда из Замка. Как разглядывала издали, сидя в нижнем Колизее на финальном поединке Никто. Переживала за Арела, когда его избили на допросе. А сейчас вот они, снова рядом. Арел такой резкий, импульсивный, как всегда, ей показалось, что он был не трезв, впрочем, наверное, конечно так и было. Он вообще когда-нибудь был трезвым? Вот он, князь, сейчас был совсем рядом, и она ничего не почувствовала, никакой радости или трепета. Он был кое-как одет, без украшений, при этом ещё и босиком, какой-то весь неаккуратный, неряшливый. Тёмные волосы не причесанные, разлохмаченные, в колтунах, они неопрятными прядями падали ему на лицо, когда он стелился, ползая перед своим Никто. И эта его татуировка, она и забыла про неё, а сейчас так явственно увидела; чёрный дракон во всю щёку, реально на пол лица (так ей показалось) бросилось в глаза. На Лиса она вообще боялась поднять взгляд, он тоже был не причёсан, волосы убраны кое-как, он на суде выглядел лучше. А сейчас они, похоже, совсем опустились. Про то, что у него были раскрашены красным нос и рот, ей вообще даже думать не хотелось. Арел размалевал его шутом, а Лис опять позволил. Как и тогда, когда они надели на него «позорную полоску» с колокольчиками. Ну что за дурак? И поэтому она сидела, боясь шелохнуться и поднять взгляд, не понимая, что она делает здесь, и что дальше. Она подняла глаза только тогда, когда услышала, что Лис встаёт со своего места, зазвенели колокольчики, и он подошёл к ней. Их глаза встретились, он смотрел на неё, сидящую сверху вниз, смотрел с вызовом и, как ей показалось, злобой. В испуге и замешательстве она опустила глаза снова, и тут он схватил её за предплечье, вздёргивая вверх, поднимая со скамьи. Он ударил её наотмашь, она, сжав зубы, не проронила ни звука. Он ударил снова, швырнув её на середину комнаты к столу. Карина словно онемела, не сопротивляясь. Лис схватил её и грубо бросил на топчан в углу комнаты. Подойдя, принялся срывать с неё одежду. Она позволила ему делать всё, что он хотел. Колокольчики в его ушах невыносимо и нестройно звенели, когда он, подмяв её под себя, наваливаясь сверху, лихорадочно, словно в горячке, имел её, тяжело и хрипло дыша, все его действия и движения – всё было с силой, грубо, с каким-то надрывом. Он быстро замер на ней, колокольчики замолкли, и она услышала, как бешено стучит в груди его сердце. Карина протянула руки и обняла его, обняла, прижимая к себе сильнее, ладонями сжала его голову, повернув его больше не искажённое злобой лицо к себе. Он попытался отвернуться, отводя взгляд. Его нарисованный красным рот улыбался от уха до уха. Оттолкнул её, вставая, отходя.

Он сел к столу, она осталась лежать, не было сил встать, не было сил что-либо говорить. «Это только начало», – подумала она. «Прости меня, папа».

Так сидели они в молчании, пока сумерки не сгустились над домом и в комнате стало почти темно; Карина задремала, она видела, что Лис курит, прикуривая сигарету одну от другой. И не притронулся ни к вину, ни к еде, стоявшей на столе.

Орёл затащил Никто наверх, в свою комнату.

– Ты вернулся! Вернулся! – шептал он, падая навзничь на кровать, и заваливая Никто на себя. Его глаза, глядящие на Никто, были пусты. В них

была только животная страсть. – Я так долго ждал тебя, – скороговоркой шептал он, лихорадочно стягивая с себя одежду; казалось, каждая минута промедления была для него мукой. Ничего не интересовало Орла, как Никто сумел спастись, что произошло с ним за это время, почему пришёл не один, а с Кариной, как он себя чувствует?

Никто сжал его горло руками, и Орёл задохнулся, уже в предоргазменном экстазе.

– Этого ты ждал? – спросил Никто.

Орёл не ответил. Никто отпустил его, молча раздевшись, отбросил в сторону куртку, рукав которой был заскорузлый от крови. Он видел, как его Арел изнывает от нетерпения, и любое его прикосновение вызывает прилив. Крепко сжав его в руках, Никто сделал то, чего так желал его князь. Ещё и ещё, новые и новые оргазмы. Сперма брызгала из члена Орла ему на живот, и на живот прижимавшегося к нему Никто. Мощные толчки; Орёл подавался вперёд, не сдерживая стонов.

– Переверни меня!

Никто выполнил его просьбу. Новый оргазм.

– Возьми меня за волосы!

Никто намотал его волосы на кулак, как раньше любил делать часто. Вдавил лицом в подушку. Кончил в Орла. Тот, поняв это, развернулся и, обхватив губами его член, принялся сосать со всей страстью, со всем усердием, не позволяя уйти эрекции. Никто позволил ему это. Орёл глотал его сперму. Никто с силой впечатал его в спинку кровати, ударившись спиной о доски, Орёл закричал:

– Да! Да!

Никто снова вошёл в него. Казалось, Орёл сейчас потеряет сознание. Это длилось довольно долго. Когда Никто наконец отпустил его, Орёл какое-то время лежал, не шевелясь, закрыв глаза, и только позже открыл их. И наконец посмотрел на Никто осознанно. С узнаванием во взгляде. Разглядывая, вглядываясь, рассматривая.

– Это ты, – сказал он тихо, – ты вернулся!

Его взгляд был полон любви, обожания. Он буквально упал перед сидящим на кровати Никто, ниц, обхватил его колени, целуя, распластавшись перед ним, у его ног.

– Я люблю тебя! Я обожаю тебя! Ты мой Бог! Мой Господин! Мой повелитель! Сделай со мной всё, что пожелаешь, всё, что захочешь! Я весь твой! Делай со мной что-нибудь! Делай! Делай!

Никто откинулся на кровать, лёг на спину:

– Хватит, Арел! Ты слишком голодный. А я устал.

– Да. Да! Я изголодался по тебе. Изголодался по своему Демону-господину!

– Хватит! – закричал Никто.

Орёл замер обиженно, в глазах его заблестели слёзы.

– Я ведь… я ведь просто безумно соскучился по тебе, мой любимый, – немного обиженно протянул он.

Никто притянул его рукой к себе:

– Ну, тихо, тихо, не начинай истерить. Прости меня. Я тоже очень люблю тебя! Я больше никогда! Слышишь?! Никогда! Не оставлю тебя. И у нас будет много времени. Я затрахаю и затерзаю тебя так, что ты ещё пожалеешь, что я вернулся!

– Никогда не пожалею! Хоть режь меня на части!

– Я знаю, что тебе этого и надо, но не всё сразу, ладно? Я пришёл не один, и я обещал защитить её. Ты позовёшь Карину, и скажешь, что не сделаешь ей ничего плохого, и отпустишь.

– Хорошо, – не раздумывая, согласился Орёл; было видно, что ему абсолютно плевать на Карину и кого бы то ни было, и он вообще не думает об этом. Все его мысли были только о Никто.

– Подай мне мои штаны и сигареты, – приказал ему Никто.

Орёл бросился выполнять приказ.

– Ты поправился, – усмехнулся Никто, закуривая, – потолстел.

Орёл замер:

– Да, я немного поправился, – произнёс он в ужасе, – это очень плохо? Да? Ты больше не хочешь меня?

– Не говори ерунды! Ты просто выглядишь здоровым.

– Правда?

– Да! – Никто глубоко затянулся, – отъелся тут, наразвлекался с Лисом.

– Нет! Нет! Я чуть не умер без тебя! Не говори так! Что мне оставалось делать?! Нужно было как-то жить дальше!

– Ну, конечно…

Орёл снова бросился в ноги Никто. Тот поднял его:

– Что это? – он указал на след от раскалённой кочерги, ожог в форме L на груди Орла.

– Обжёгся по пьяни, – ответил Орёл быстро, – когда прикуривал от каминной кочерги.

И хотя слова эти были сказаны как будто бы ни в чём ни бывало, равнодушным голосом, Орёл всё же дрогнул под пристальным взглядом Никто, предательски отвёл глаза в сторону.

– Обжёгся, – повторил Никто. Затушив сигарету о дно пепельницы, он как-то странно задержал на ней взгляд, словно что-то вспоминая, потом лёг на бок, отвернувшись.

– Ну… – Орёл явно занервничал, – да это ерунда, Ник, по пьяни, говорю же тебе.

Он попытался снова повернуть Никто к себе. Но тот не поддался.

– Ник, ну ты что, мне не веришь?

– Хотел выебнуться перед Лисом, врёшь мне…

– Ну Ник!

– Да ещё так складно!

– Ты что? Ревнуешь?! Ник, это глупо!

– Тогда зачем врёшь! – Никто поднялся, сел на кровати, снова глядя на Орла в упор. – Зачем ты мне врёшь?!

Орёл схватился за голову:

– Да не вру я!

– Орёл! Князь! Ты совсем попутал?! Забыл, кто я?!

– Сын Дьявола? – спросил Орёл осторожно.

– Ага. А ты мне врёшь!

– Ты ревнуешь! Ник! Ник, я просто посчитал, что это ничего не будет значить для тебя!

– Мне неприятно, – Никто сбавил тон и потянулся к сигаретам снова:

– Ты вытащил серьги, снял всё, что я тебе дарил.

– Не всё… – как-то неубедительно промямлил Орёл. – Не всё вытащил.

Он указал на свою грудь. Тяжёлые кольца из сосков были вынуты. Хотя дыры, оставшиеся от них, были ещё видны, они вполовину затянулись, да и сами соски без тяжёлых украшений не были оттянуты, почти восстановились. Но штыри, торчащие над ореолом соска вверху и внизу, остались.

– Это не вытащил просто потому, что не смог, – сказал Никто. – Там внутри, – он ткнул пальцем в грудь Орлу, – в них вставлен ещё штырь. Ты потянул за верхушку, но горизонтальная палка стопорит. Вот почему ты их не вытащил. Тебе стало больно.

– Да, я понял, что там как крест у меня внутри, – сказал Орёл.

– Ты понял, – усмехнулся Никто скептически, – ни хрена ты не понял! Лис тебе объяснил!

– Ну хватит! – закричал Орёл.

– Не ори! – Никто схватил его за лицо, закрывая рот, вцепляясь пальцами в щёки:

– И моё клеймо бы стёр, если б смог!

Он оттянул щёку Орла с изображённым на ней драконом:

– Мое стёр, а для него поставил!

– Ник… прости… я… просто… не думал, что это будет так важно для тебя, – едва лепетал несчастный Арел. – Я очень переживал. Я не мог спать от тоски по тебе. Я каждую ночь катался с боку на бок, пытаясь заснуть, даже алкоголь плохо помогал! И мне казалось, что они мне мешают. Особенно в ушах.

Никто отпустил его грубо, но легко оттолкнув. Снова подкурив брошенную сигарету:

– И ты не сказал мне: «Это ничего не значит для меня, так, сдурил по пьяни». Не предал Лиса! Сказал: «Я думал, это ничего не будет значить для тебя!». Значит, для меня это ничего не значит? А для тебя значимо!

Орёл посмотрел на него ошеломлённо:

– Ты развлекаешься так сейчас? Ник? Изображаешь сцену ревности? Это тебя заводит что ли? Ты прекрасно знаешь, что я люблю только тебя! Что я буквально помешан на тебе! Тебе просто хочется подурить!

– Нет, – покачал головой Никто, – я по правде ревную.

– По правде?! Ты… Ты полюбил меня так, что ревнуешь?! Я ушам своим не верю! И тебе не всё равно?!Но… но… ты не должен ревновать к Лису. Понимаешь, есть люди, с которыми я близок, почему, я не знаю; я чувствую эту близость, словно соприкасаюсь душами, и с Лисом я чувствую это соприкосновение. Я любил всех своих людей, я много общался с Энрики, и я люблю Тола. Но вот это узнавание, безоговорочное принятие, даже если разум не согласен, я чувствовал только к Лису и ещё к Косому. Но! Не смотри на меня так сейчас. Я всё равно старался их подавить, сломать. И ещё, я всегда чувствую превосходство. Я князь! Я истинный чёрный! А Лис, ну что Лис, какое бы соприкосновение душ я не чувствовал с ним и к нему, я всё равно избранный, а он – рыжая полукровка! Он рыжий, понимаешь? Он всё равно мне не ровня! Ни один человек мне не ровня! Тебе не к чему ревновать.