Корабль судьбы Хобб Робин
Книги Робин Хобб – в первую очередь о людях. Здесь не найдешь идеальных рыцарей в сияющих доспехах, сеющих разумное, доброе, вечное, или злобных темных властелинов, которых хлебом не корми, дай позлодействовать. У каждого есть убеждения, цели, мотивы… Главным козырем писательницы становится психологическая достоверность персонажей. И в то же время мир, хоть и созданный почти за десять лет, выписан поразительно реалистично и скрупулезно, вплоть до мельчайших деталей. В итоге – все девять книг о Шести герцогствах стали прекрасными образчиками современной фэнтези, пропустить которые не вправе ни один любитель жанра.
Мир фантастики
Совершенно необыкновенная сага… Образы всегда превосходны, Хобб любит и знает море, и все, о чем она пишет, немедленно оживает.
Booklist
Каждый новый роман Хобб – это повод для праздника. Вместе с миллионами ее поклонников я несказанно рад любой возможности побывать в Шести герцогствах, в Дождевых чащобах и на Внешних островах, и я жду не дождусь, когда она возьмет меня в следующее путешествие.
ДжорджР. Р. Мартин
Пролог
Та, Кто Помнит
Она пыталась представить себе, что это значит – быть совершенной. Необремененной изъянами…
В тот день, когда она вылупилась, она оказалась схвачена еще прежде, чем успела переползти по песку и попасть в прохладные соленые объятия моря. Та, Кто Помнит, не зря носила свое имя: она была обречена с ужасающей ясностью помнить мельчайшую подробность того невеселого дня, ибо память была главнейшим ее свойством, да что там – основным оправданием ее существования. Она была сосудом воспоминаний, живым хранилищем памяти. И не только о собственной жизни, хотя бы даже и с момента первоначального образования зародыша в яйце. Та, Кто Помнит, несла в себе воспоминания почти бесконечной цепи жизней, происходивших прежде нее. Яйцо – морская змея – кокон – дракон… и снова яйцо. Они все были в ней, все ее предки. Не каждой морской змее доставались подобный дар и подобное бремя. Таких, как она, хранящих совокупную историю своего рода, всегда было не много. Но большого числа никогда и не требовалось.
А ведь она родилась совершенной. Крохотное тельце было гладким и гибким, и безупречные чешуйки покрывали его. Она выбралась из яйца, взрезав кожистую скорлупу особым шипом, которым была снабжена ее мордочка. Надо сказать, что она немного припозднилась с рождением. Остальной выводок уже высвободился и уполз в воду, испещрив прибрежный песок извилистыми следами – готовая тропа, по которой ей оставалось только проследовать. Море властно манило ее к себе каждым вздохом прибоя, каждым всплеском волны. И она отправилась в путь, ерзая по сухому песку под лучами палящего солнца. Она уже обоняла, уже чувствовала во рту вкус морской соли, уже совсем рядом были солнечные блики, плясавшие на волнах…
Но ей так и не удалось завершить свое первое путешествие.
Ее обнаружили Богомерзкие.
Они окружили ее, загородив своими тяжеловесными тушами путь к манящему океану. Ее подняли с песка и поместили в пещерный пруд, наполнявшийся во время прилива. И стали держать там, кормя мертвечиной и не позволяя поплавать на свободе. Она так ни разу и не пропутешествовала со своим народом в теплые южные моря, столь изобилующие пищей. Не обрела телесной силы и крепости, которую дает вольная жизнь. Но природа все же брала свое, и она росла и росла, пока пруд, выдолбленный в каменных скалах, не превратился для нее в тесную лужу. Воды в этой луже едва хватало, чтобы смачивать ей жабры и чешую, да и что это была за вода, наполовину состоявшая из ее собственного яда и телесных отходов. А легкие даже не могли толком расправиться внутри туго свернутого тела.
Вот так она и жила – пленница в застенке у Богомерзких.
Сколь долго ей пришлось там томиться? У нее не было никакой меры времени, ясно было лишь одно: ее плен продолжался несколько жизней обычных представителей ее рода. Вновь и вновь чувствовала она властный позыв отправиться в путешествие и не находила покоя, изнемогая от необходимости странствовать и невыносимого желания увидеться со своими. Ядовитые железы в глубине ее горла распухали, мучительно переполняясь. Она едва не сходила с ума от воспоминаний, которые рвались наружу, требуя выхода. Она билась в своем узилище, замышляя беспощадную месть Богомерзким, державшим ее здесь. Жгучая ненависть к тюремщикам и так составляла обычный фон ее мыслей, но в подобные периоды это чувство достигало небывало яростной остроты. Переполненные железы источали в воду наследную память, она барахталась в сплошном яде, вдыхая и выдыхая мириады воспоминаний.
И вот тогда-то к ней приходили Богомерзкие.
Они заполняли ее темницу, доставали воду из каменного пруда и напивались допьяна. А потом выкрикивали друг дружке сумасшедшие пророчества да просто бесились и буйно бредили в лучах полной луны.
Они крали память ее народа. И на основе этой краденой памяти силились заглянуть в будущее.
…А потом ее освободил этот двуногий – Уинтроу Вестрит. Он приехал на остров Богомерзких, чтобы собрать для них сокровища, вынесенные морем на береговой песок. Взамен он ждал от них прорицания. Даже теперь, стоило Той, Кто Помнит, лишь подумать об этом, как ее гриву встопорщивал прилив яда. Богомерзкие пророчествовали только тогда, когда могли унюхать облик будущего в том прошлом, которое похитили у нее. Они ведь не обладали истинным даром Видения Если б знали, думалось ей, небось смекнули бы, что вместе с двуногими к ним явилась погибель! И непременно остановили бы Уинтроу Вестрита. Ан нет – ведь смог же он ее отыскать и освободить…
Между прочим, нежданный освободитель был для нее загадкой. Она соприкоснулась с ним кожей, их воспоминания смешались благодаря ее ядам. И все равно она никак не могла взять в толк, что же подвигло двуногого выпустить ее на свободу. Он был из породы мгновенно живущих. Его воспоминания были такими короткими, что большинство даже не запечатлелось в ее сознании. Зато она почувствовала его участие, сострадание и душевную боль. Она поняла: он рисковал своим кратковременным существованием ради того, чтобы вернуть ей свободу. И ее растрогало мужество, присущее, оказывается, созданию, столь мимолетно приходящему в этот мир. И она поубивала Богомерзких, пытавшихся захватить ее и Уинтроу. А потом, когда Уинтроу и другие двуногие готовы были погибнуть в бушующем море, она помогла им вернуться к себе на корабль…
Та, Кто Помнит, широко распахнула жабры, вбирая тайну, несомую волнами. Итак, она вернула маленького двуногого на корабль, чтобы неожиданно обнаружить, как манит и пугает ее этот самый корабль. Вот он впереди – серебристая тень возле поверхности. Вода напитана его тревожащим ароматом. Та, Кто Помнит, продолжала следовать за ним, вбирая нечто смутное, порождающее зыбкие тени воспоминаний.
От корабля пахло не так, как положено пахнуть обычному кораблю. Это был безошибочно узнаваемый запах ее племени! Вот уже двенадцать приливов плыла она за ним следом, но так и не приблизилась к разгадке и не поняла, как подобное вообще может быть. А ведь она хорошо знала, что такое корабль. У Старшего народа были корабли, но ничего общего с тем, что она видела и обоняла сейчас. Ее предкам-драконам – а могли ли солгать их воспоминания? – часто доводилось скользить в небесах над кораблями, игривым взмахом крыла заставляя крохотные скорлупки неистово раскачиваться.
Да. Те корабли не были чудом. А этот был.
Каким образом корабль может пахнуть морской змеей? Да еще и не просто змеей? Его запах был запахом Той, Кто Помнит, и объяснения этому не существовало.
Между тем змею снедало острое чувство долга, потребность более острая, нежели голод или стремление найти себе пару. Тебе пора! – властно звучал внутренний голос. – Более того: ты можешь опоздать!
Ей непременно следовало быть сейчас со своим народом. Вести их вековечным путем, бережно хранимым в ее воспоминаниях. Подпитывать их менее стойкую память своими могучими ядами, способными пробудить то, что дремлет в их собственных душах.
Зов рода кипел в крови Той, Кто Помнит. Пришло время меняться – и ничего нельзя с этим поделать. Она в который раз прокляла уродство своего зелено-золотого тела, столь неуклюже дергавшегося в воде. Долгое заточение лишило ее выносливости, насущно необходимой теперь. Ей проще было плыть в кильватере[1] корабля, чье движение увлекало ее вперед.
Жизни, как правило, нет особого дела до наших желаний, и Той, Кто Помнит, пришлось уговаривать свою совесть. Она будет следовать за серебряным кораблем, пока тот движется в более-менее подходящем ей направлении. Это поможет ей приноровиться к длительному плаванию, выработать силу и выносливость, которых ей так сейчас недостает. Заодно она сможет поразмыслить о тайне этого корабля и разгадать ее, если получится. Но отвлечь себя от жизненно важной цели она этой тайне нипочем не позволит. Ближе к берегу она покинет корабль и займется поисками родни. Она разыщет змей по запаху и поведет их к устью великой реки, в верховьях которой расположены чудесные грязевые поля. Будут устроены коконы… и через год, примерно в это же время, юные драконы впервые станут пробовать крылья.
Эту клятву она твердила про себя все двенадцать приливов, пока следовала за кораблем. А когда вода прибывала в тринадцатый раз, ее слуха достиг звук, от которого у Той, Кто Помнит, чуть не разорвалось сердце.
Где-то затрубил морской змей!
Она немедленно покинула кильватерную струю корабля и нырнула вниз, уходя от отвлекающих голосов волн на поверхности. И прокричала в ответ, а потом неподвижно повисла в воде и замерла, вслушиваясь.
Но кругом была лишь тишина.
Разочарование было безмерным. Неужели она обманулась? В темнице у Богомерзких она временами принималась истошно кричать, выплескивая свое горе, так что под сводами подземелья звенело многократное эхо ее отчаянных воплей. Подумав об этом, Та, Кто Помнит, даже ненадолго зажмурилась. Нет, она не будет мучиться самообманом. Она вновь широко раскрыла глаза. Она была, как прежде, одна.
Змея решительно устремилась в погоню за кораблем, успевшим уйти вперед. Его запах давал ей хотя бы тень ощущения товарищества в пути.
Случившаяся заминка вновь болезненно напомнила ей о слабости ее тела, жестоко изувеченного заточением. Потребовалась вся ее воля, чтобы победить усталость и принудить себя двигаться вперед со всей быстротой. А мгновением позже…
Мгновением позже вся ее усталость бесследно исчезла. Ибо мимо нее, точно мимолетная вспышка, пронесся белый змей.
Кажется, он вообще не заметил ее, целенаправленно стремясь за серебряным кораблем. Наверное, подумалось ей, его запутал странный запах, исходящий от этого судна! Ее множественные сердца неистово застучали.
– Я здесь! – прокричала она ему вслед. – Сюда! Я здесь! Я Та, Кто Помнит, я наконец-то вернулась!
Но белый даже не обернулся. Он стремительно удалялся, его мощное тело без усилия струилось в толще воды. Та, Кто Помнит, смотрела ему вслед, не в силах поверить своим глазам. Потом кинулась догонять, окончательно забыв про усталость. Только дышать почему-то сделалось совсем тяжело.
Она обнаружила его в тени, которую отбрасывал серебристый корабль. Змей скользил в столбе затененной воды совсем рядом с его днищем, без умолку бормоча и поскуливая, словно бы разговаривая с близкими досками… вот только в его бормотании ничего понять было нельзя. Его ядовитая грива была отчасти встопорщена, так что в воде оставался слабый след источаемых соков. Та, Кто Помнит, следила за его бессмысленными движениями, и в ее душе нарастал медленный ужас. Все ее чувства, все инстинкты вплоть до самых глубинных буквально криком кричали, предупреждая об опасности. Потому что, похоже, ей пришлось столкнуться с сумасшедшим.
Но как бы то ни было, он оказался самым первым соплеменником, увиденным ею с момента рождения. И родственное чувство все-таки пересилило отвращение и страх. Она осторожно подобралась ближе.
– Приветствую тебя, – произнесла она робко. – Не ищешь ли ты Ту, Кто Помнит? Если это так, я перед тобой.
Громадные алые глаза враждебно сверкнули в ответ, могучие челюсти предупреждающе клацнули.
– Мое! – прозвучал хриплый рык. – Мое! Моя еда! – И он прижал вздыбленную гриву к корпусу корабля, поливая его текучими ядами. – Корми! – потребовал он затем. – Дай жрать!
Та, Кто Помнит, шарахнулась прочь. Белый продолжал нагло тереться о серебристые доски. Восприятия Той, Кто Помнит, достигло смутное эхо беспокойства, исходившее от корабля. Странно… Все происходившее было подозрительно похоже на сон. И, как положено сновидению, содержало дразнящие намеки на нечто важное, когда кажется, еще миг – и поймешь, что к чему. Неужели корабль в самом деле отзывался на яды и вопли белого змея? Нет-нет, невозможно.
Их всех просто дурачил странный и дурманящий запах, исходивший от корабля.
Та, Кто Помнит, расправила гриву, чувствуя, как наливаются мощными ядами все ее волоски. Это придало ей уверенности. Она вновь приблизилась к белому змею. Он был крупней и наверняка сильней ее, у него было могучее тело опытного бойца. Но не в том дело: она знала, что способна убить его. Да, она, немощная калека, вполне могла парализовать его своим ядом и отправить на дно.
Подумав об этом, она вдруг поняла, что способна даже на большее. Она может просветить его… и оставить в живых.
– Слушай же меня, белый змей! – протрубила она. – Я поделюсь с тобой памятью, я передам тебе воспоминания нашего рода, и они помогут тебе восстановить утраченное. Готовься же воспринять мой подарок!
Он не обратил на ее слова никакого внимания и даже не подумал готовиться, но это не имело значения. Она исполняла свое предназначение. То, ради чего когда-то вылупилась из яйца. Он будет самым первым воспреемником ее дара, и не важно, вольным или невольным. Она ринулась к нему со всей быстротой, какую могла выжать из своего не очень-то послушного тела. Он решил, будто она нападает, и повернулся к ней с развернутой гривой, но какое ей было дело до его слабеньких ядов? Налетев, она обвила его и одновременно тряхнула гривой, высвобождая самые могучие и действенные соки, самые сокровенные, способные тотчас захватить его сознание и раскрыть тайную память, гораздо более давнюю, чем накопленная его собственной жизнью. Белый отчаянно забился, но скоро замер в ее хватке длинным неподвижным бревном. Рубиновые глаза так и не закрылись веками, лишь таращились от пережитого потрясения. Последняя попытка сделать судорожный вздох – и он стал полностью неподвижен.
Теперь она могла только поддерживать его. Она обняла его, продолжая медленно плыть. Корабль начал постепенно отдаляться от них, но она следила за ним почти без сожаления. Этот змей в ее объятиях был гораздо важней любых тайн, которые уносило с собою судно двуногих. Она бережно поддерживала его, изгибая шею, чтобы заглянуть ему в глаза. Вот они замерцали и опять замерли. Ей показалось, будто миновала тысяча жизней. Он вдыхал и впитывал воспоминания своего рода. Она дала ему насытиться воспоминаниями, а потом осторожно обволокла пленника успокаивающими соками, которые позволили тайной памяти отступить назад в глубину, выпуская на первый план воспоминания его коротенькой жизни.
– Помни, – тихо выдохнула она, налагая тем самым на него ответственность за возвращенное наследие предков. – Помни – и будь.
Некоторое время белый змей по-прежнему вяло обвисал в ее кольцах. Но вот по его телу прошла слабая дрожь: он вернулся к настоящему, к собственной жизни. Вот его глаза замерцали, завращались; взгляды встретились. Он вскинул голову. Она ждала благоговейной признательности, но…
Он смотрел на нее так, словно она была в чем-то перед ним виновата.
– Почему? – требовательно спросил он, застав ее совершенно врасплох. – Почему тебе понадобилось делать это сейчас? Теперь, когда слишком поздно? Я мог спокойно умереть, так и не догадавшись, кем и чем мог бы стать. Почему ты не позволила мне остаться бессмысленным зверем?
Эти слова так потрясли ее, что она попросту выпустила его из объятий. Он негодующе высвободился и стрелой улетел прочь сквозь толщу воды. То ли ему было невыносимо тошно в ее обществе, то ли он попросту удирал – она так и не поняла. Обе вероятности казались равно невыносимыми. Как же так? Возвращенная память должна была наполнить его душу радостным осознанием предназначения. Откуда же это яростное отчаяние?
– Погоди! – крикнула она ему вслед. Но угрюмые, сумеречные глубины уже поглотили белого змея. Неуклюже извиваясь, она последовала было за ним, понимая, что ей не по силам мериться с ним быстротой. – Не может быть, чтобы мы безнадежно опоздали! И потом, мы все равно должны попытаться!
Но слова были бессильны. Доброловище оставалось пустым.
Итак, он бросил ее. Она вновь осталась одна. Нет, она не могла с этим смириться. Неловко двигаясь, она все-таки плыла вперед, широко раскрыв пасть в поисках запаха, отмечавшего след белого змея. Увы, этот запах становился все слабее, пока окончательно не рассеялся. Белый змей был слишком быстр для нее. Вернее, она была слишком медлительной. Куда ей, калеке, за кем-то гоняться!
Отчаяние было едва не болезненней прилива ядов в переполненных железах. Она вновь попробовала воду.
Никакого следа.
Она поплыла зигзагами, с каждым разом стараясь захватывать все больше пространства и усердно принюхиваясь… Наконец-то она учуяла слабенький след, и все ее сердца так и подпрыгнули, исполняясь решимости. Она что было сил заработала хвостом, пытаясь все-таки догнать беглеца.
– Постой! – протрубила она. – Пожалуйста, погоди! Мы с тобой – единственная надежда нашего племени! Выслушай меня! Ты должен меня выслушать!
Знакомый запах неожиданно сделался гуще. Единственная надежда нашего племени… Эта мысль донеслась к ней сквозь толщу воды, точно смутное эхо. Так, будто слова были не высказаны должным образом, в воду, а скорей выдохнуты в тонкий воздух Пустоплеса. Но Той, Кто Помнит, хватило и этого призрачного ободрения.
– Я иду к тебе! – вслух пообещала она, продолжая со всем упорством продвигаться вперед.
Но когда она вплотную приблизилась к источнику запаха, ей не удалось рассмотреть поблизости ни единого живого создания. Лишь вверху, над ее головой, скользил у самой поверхности серебряный корпус странного корабля.
Часть первая
Конец лета
Глава 1
Дождевые Чащобы
Малта вновь и вновь погружала самодельное весло в поблескивающую воду, с каждым гребком посылая маленькую лодку еще немного вперед. Весло представляло собой всего-навсего кедровую досочку, и, перенося ее с борта на борт, Малта неизменно хмурилась при виде капель, неизбежно падавших внутрь лодки. С этим, увы, ничего поделать было нельзя. Кроме несчастной досочки, у нее все равно ничего подходящего не было, а грести лишь с одного борта значило беспомощно вертеться кругами. Несомненно, ядовитые капли из-за борта так и въедались в днище под ногами, но Малта строго-настрого запретила себе думать об этом. Лучше надеяться, что чуточка воды из Дождевой реки не успеет наделать особой беды. Еще следовало крепко верить, что белый, словно из порошка состоящий металл на внешней поверхности лодки убережет ее от разъедающего действия воды… хотя кто мог в том поручиться?
Малта решительно отмела подобную мысль. В конце концов, плыть было не так уж и далеко.
В ее теле не осталось ни единой жилки и косточки, которые бы не болели. Она трудилась всю ночь напролет, стараясь добраться сама и доставить своих спутников в Трехог. Каждое усилие заставляло измочаленные мышцы жаловаться и стонать. «Немного осталось», – в который раз повторила она про себя, как заклинание. Немного-то немного – но вот двигались они мучительно медленно. Голову Малты раскалывала тошнотворная боль, но хуже всего, пожалуй, был зуд на лбу, где подживал глубокий рубец. Вот так всегда. Почему свербеть и чесаться начинает именно там и тогда, когда нет ну никакой возможности почесаться?
Она осторожно вела крохотное суденышко между громадными стволами и змеящимися кореньями деревьев, составлявшими прибрежные плавни Дождевой реки. Здесь, под покровом влажного леса, звезды в ночном небе казались принадлежностью иного и не вполне реального мира – так редко их удавалось увидеть. Малту вели сквозь чащу далекие огоньки совсем другого рода. Далеко впереди горели светильники висячего города на деревьях – Трехога. Они сулили путникам тепло и безопасность, а главное – ох! – отдых.
У подножия гигантских деревьев еще лежала глубокая тень, но по вершинам уже начали перекликаться птицы, а это означало, что на востоке уже занималась заря. Сюда, вниз, солнечный свет доберется еще очень не скоро, да и тогда это будут всего лишь отдельные лучи в темно-зеленых сумерках, мало напоминающих день. И только там, где пролегли протоки пошире, молочно-белая вода станет переливаться серебром на ярком свету.
Нос лодки уткнулся в невидимый затопленный корень и застрял. Опять! Малта закусила губу, чтобы не взвыть от досады. И без того пробираться по лесным плавням было все равно что отыскивать путь в сложном запутанном лабиринте, где половина препятствий еще и скрыта от глаз. И приходилось то и дело сворачивать, потому что на пути оказывались бесконечные корни или груды плавника, принесенного течением. Теперь ей чудилось, что огни впереди (начинавшие к тому же еще и меркнуть) были едва ли ближе, чем в начале опасного плавания. Малта пересела на банке[2] и перегнулась на борт – ощупать веслом бессовестную корягу. Потм, кряхтя от натуги, уперлась и высвободила лодку. Вновь погрузила досочку в воду, и суденышко двинулось, обходя затаившуюся препону.
– Почему бы тебе не выгрести вон туда, где деревья пореже? – поинтересовался сатрап.
Верховный властитель всея Джамелии, и прочая, и прочая сидел на корме, поджав колени к самому подбородку. Его Сердечная Подруга по имени Кикки, снедаемая страхом, съежилась на носу.
Малта даже не повернула головы.
– Когда тебе, – холодно проговорила она, – изволит прийти желание взять доску и помочь грести либо править, вот тогда и будешь давать ценнейшие указания. Которые я, может быть, и послушаю. А до тех пор – не заткнулся бы ты, а?
По правде сказать, ее уже блевать тянуло от напыщенной властности мальчишки-сатрапа. Помноженной на его полную непригодность к какому-либо полезному делу.
– Но ведь дураку ясно, что там гораздо меньше препятствий, – не унимался владыка Джамелии. – Мы могли бы плыть намного быстрей!
– Ага, намного, – ядовито хмыкнула Малта. – Аж прям во весь дух. Особенно если нас подхватит течение да вынесет на стремнину, в главное русло.
Сатрап испустил мученический вздох.
– Город находится ниже по течению, а стало быть, течение будет нам помогать. Почему не воспользоваться? Я смог бы прибыть туда, куда желаю, со всей быстротой!
– Ну да, – устало кивнула Малта. – Со свистом мимо города – и прямо в море.
– А далеко еще? – жалобно захныкала Кикки.
– Сама посмотри и прикинь, – огрызнулась Малта.
Она как раз переносила весло с борта на борт, и капля воды все-таки угодила ей на колено. Сперва было щекотно, потом начало болезненно жечь. Улучив мгновение, Малта промокнула пострадавшее место краешком изодранной юбки. На теле осталась грязная глинистая полоса. Платье было сплошь в земле после неописуемой ночи, проведенной в комнатах и коридорах погребенного города Старших. Неужели все это происходило лишь сутки назад? Невозможно поверить. Столько всего разного произошло, что хватило бы на добрых три года. Малта пробовала восстановить последовательность событий, но в памяти царила ужасающая мешанина. Она отправилась в туннели, чтобы дать бой драконице и заставить вредную тварь оставить Рэйна в покое. Но почти сразу началось землетрясение, а когда она все-таки разыскала драконицу… Вот с этого момента пошла безнадежная путаница. Лежа в своем коконе, драконица внедрила в сознание Малты весь груз воспоминаний, вместилищем которых являлся обширный чертог. Малта прожила жизни всех, кто когда-либо здесь обитал, и едва не захлебнулась в их воспоминаниях. И не могла четко припомнить ничего из случившегося потом – до того момента, когда ей удалось вывести сатрапа и его Сердечную Подругу из рушившихся лабиринтов наружу. Все было точно во сне. Все казалось ей теперь наваждением.
И кстати, только теперь до нее начало доходить, что торговцы Дождевых чащоб прятали там сатрапа и Кикки, чтобы их защитить.
«Действительно? В самом деле?..» Малта мельком посмотрела на Кикки, скукожившуюся на носу. Эти двое были бережно охраняемыми гостями – или все-таки, скорее, заложниками? Надобно думать, решила она наконец, тут было того и другого понемножку. Во всяком случае, ее личные симпатии были полностью на стороне жителей Чащоб. А стало быть, чем раньше она передаст им с рук на руки сатрапа и Кикки, тем оно и лучше. Заложники или гости – эти двое всяко были полезным козырем на переговорах с чванливыми вельможами Джамелии, «новыми купчиками» и калсидийцами. Что греха таить! Впервые повстречавшись с ним на балу, она была ненадолго ослеплена исходившим от него иллюзорным ощущением власти. Да, именно иллюзорным. Внутри блестящей конфетной обертки оказался никчемный, корыстный, насквозь продажный мальчишка. Сбагрить его с рук поскорее – да и вздохнуть спокойно!
Она вновь пригляделась к огонькам, призывно мерцавшим впереди. Выведя сатрапа и Кикки из гибнувшего города Старших, она обнаружила, что их занесло весьма далеко от того лаза, которым она проникла в туннели. Трехог лежал за обширным топким болотом пополам с речными отмелями, заросшими лесом. Малте пришлось ждать темноты и путеводных огоньков города – только тогда решилась она покинуть берег в суденышке не менее древнем, чем засыпанные землею руины. Теперь дело шло к рассвету, а она все гребла и гребла к городским огонькам. И трепетно надеялась, что злополучное и рискованное путешествие подходит-таки к концу.
А что ей еще оставалось?
Город Трехог зиждился на ветвях и сучьях чудовищных деревьев. Маленькие жилища попросту раскачивались в воздухе, подвешенные на верхушечных ветках. Обширные семейные обиталища устраивались ниже и простирались от ствола до ствола, там, где никакая непогода не могла их поколебать. Сами стволы были обвиты бесконечными лестницами, на которых хватало места и мелким торговцам-лоточникам, и менестрелям, и нищим. Земля же между корнями деревьев несла в себе двойное проклятие: непролазную болотистость, к тому же ядовитую, и близость к местам, где зарождались землетрясения. Правду сказать, имелось и несколько сухих мест. Все это были крохотные островки у основания непомерных стволов.
Малта направляла лодку вперед, и огромные деревья, среди которых приходилось лавировать, временами казались ей колоннами в храме какого-то давно забытого бога. Вот суденышко в очередной раз наскочило на что-то и снова засело. Вода плескала об это что-то, и не было похоже, что они налетели на корень.
– Что там? – спросила Малта, вглядываясь вперед.
Кикки даже не соизволила повернуть голову и посмотреть. Так и сидела, обхватив руками колени. Кажется, она даже боялась спустить ноги на деревянные полики. Малта только вздохнула. Мысль о том, что у Сердечной Подруги что-то не в порядке с головкой, уже не впервые посетила ее. Может, девка сбрендила от слишком сильных вчерашних переживаний? А может (тут Малта про себя покривилась), она отродясь была глуповата и потребовались время и обстоятельства, чтобы это во всей красе проявилось? Ладно. Малта положила досочку, служившую ей веслом, и, низко пригнувшись для равновесия, перебралась на нос. Лодка закачалась, отчего Кикки и сатрап в один голос испуганно вскрикнули. Малта не обратила на их дружный взвизг никакого внимания. Ей удалось рассмотреть, что лодка въехала носом в плотную путанку из прутьев, травы и всякого мусора, принесенного течением. В потемках не удавалось лишь оценить, далеко ли все это простиралось и можно ли прорваться или лучше обогнуть. Да, похоже, течение натащило сюда многовато всякой всячины, устроив целую плавучую запруду, слишком толстую, чтобы лодочка могла раздвинуть ее силой.
– Пойдем в обход, – сообщила она своим спутникам, но сама в сомнении прикусила губу.
Идти в обход означало опасно приблизиться к главному руслу и его беспощадным стремнинам. Что ж… Как справедливо выразился сатрап, течение всяко понесет их к Трехогу, а не назад. Может, даже облегчит ее труд, такой тяжелый и неблагодарный. Хватит бояться! Малта вновь взялась за весло и направила лодку мимо засоренной протоки, на чистую воду.
– Нет, это невыносимо! – вдруг воскликнул сатрап Касго. – Я грязен! Меня кусают насекомые! Я голоден и страдаю от жажды! И все по вине этих ничтожных обитателей Дождевых чащоб! Которые привезли меня сюда якобы для того, чтобы укрыть от опасности! А что на самом деле? Стоило мне оказаться в их власти, как я стал жертвой бесчисленных утеснений и прямых оскорблений! Они надругались над моим величием самодержца, поставили под удар мое и без того хрупкое здоровье, да что там, даже саму жизнь! Несомненно, эти люди вознамерились сломить мой дух, но, несмотря на все тяготы, я им не поддамся! Дайте только выбраться отсюда, и они изведают всю сокрушительную мощь моего гнева! Тем более что здешние жители, как я понимаю, устроились здесь самочинно, не потрудившись никак закрепить свои притязания перед нашим законом. Следовательно, они не имеют никаких прав ни на эту землю, ни на те сокровища, которые с давних пор выкапывают из ее недр и продают за немалые деньги! Стало быть, они нисколько не хуже пиратов, бесчинствующих в водах Внутреннего прохода. И поступать с ними надо соответственно!
У Малты хватило дыхания насмешливо хмыкнуть.
– Что-то этот гром не из тучи, – сказала она и чуть не добавила вторую половину поговорки: «…а из навозной кучи». – На самом деле ты куда больше зависишь от их расположения и доброй воли, чем они – от твоей. Вот возьмут и продадут тебя любому, кто больше заплатит, и какая им разница, что с тобой будет дальше? Убьют, или будут в заложниках держать, или на трон обратно посадят – им-то что за печаль? А что касается прав и закона… Их право жить здесь подтверждено установлением самого сатрапа Эсклеписа, твоего предка. Изначальная хартия, дарованная первым торговцам Удачного, определяла лишь размер участка земли, который каждый мог взять для себя, но не место его расположения. Вот жители Чащоб и решили застолбить себе владения именно здесь. А мы – у себя на берегу залива. Те и другие участки существуют издревле, это право свято чтят, а кроме того, оно очень хорошо обеспечено законодательством Джамелии. В отличие, кстати, от притязаний «новых купчиков», которых по твоей милости за последнее время тут у нас развелось…
Некоторое время оба высокопоставленных пассажира потрясенно молчали. Потом сатрап выдавил сухой смешок.
– Как забавно, – сказал он, – слышать такие речи в их защиту, да еще от тебя! Малолетняя неотесанная деревенщина! Видела бы ты себя! Грязная, как я не знаю что, одетая в ужасные тряпки… да и мордашку тебе эти повстанцы навсегда изуродовали. А ты еще за них заступаешься! С чего бы? Дай угадаю. Должно быть, ты понимаешь, что ни один приличный и здоровый мужчина никогда уже не пожелает тебя. Значит, твоя единственная надежда – выскочить замуж за одного из этих уродцев, для которого ты, верно, сойдешь за красавицу… и спрятаться за вуалью, чтобы никто больше не видел твоего безобразия. Что ж, разумно! Пожалуй, если бы не все эти глупости с восстанием, я даже выбрал бы тебя в Сердечные Подруги. Помнится, Давад Рестар неплохо о тебе отзывался, да и мне твои жалкие потуги танцевать и вести разговор показались даже трогательными в их бесконечной провинциальности. Но теперь? Пфуй! – Лодочка даже покачнулась лишний раз, так энергичен был его презрительный жест. – Что может быть отвратительней красивой женщины, чье лицо оказалось испорчено безнадежным уродством? Право, в лучших домах Джамелии тебя и в служанки не взяли бы… даже в рабыни. Под кровом благородных семейств должна царить гармония. Там не место ходячим недоразумениям вроде тебя!
Малта не стала оборачиваться к нему. Она и так вполне могла представить, как кривятся в презрительной улыбке его губы. Она попыталась рассердиться на него, сказав себе, что это всего-навсего самоуверенный молодой хлюст. Но… она в самом деле ни разу не смотрелась в зеркало с той самой ночи, когда все они едва не погибли в карете, опрокинувшейся под откос. Пока она выздоравливала в Трехоге, ни единого зеркала поблизости как-то все не оказывалось. Ее мать и даже Рэйн усердно делали вид, будто не замечают рубца у нее на лице. Однако вещее сердце говорило ей, что на самом деле все было не так. Мать наверняка переживала… просто потому, что она ее мать. А Рэйн чувствовал себя виноватым в случившемся. И… похоже, шрам в самом деле был скверным. Она ведь ощупывала его, и он казался ей длинным и рваным. И теперь спрашивала себя: а может, от него пошли уродливые морщины? Может, у нее всю физиономию на сторону перекосило?
Она плотнее перехватила весло, продолжая упрямо грести. Нет уж, не будет она щупать рубец прямо сейчас. Не доставит она им подобного удовольствия. Малта стиснула зубы, подгоняя лодку вперед.
Еще несколько взмахов… И вдруг суденышко заскользило легче, постепенно набирая разгон. Его начало ощутимо заворачивать в сторону, а когда Малта вонзила весло в воду, отчаянно пытаясь направить лодку обратно на мелководье, ее попросту крутануло. Она торопливо подхватила со дна еще одну доску и сунула ее сатрапу:
– Придется тебе править, пока я гребу! Не то нас так и вынесет на самую середину!
Он уставился на протянутую доску, потом неохотно взял ее.
– Править? – спросил он недоуменно. – Это как?
Хороший вопрос для правителя огромной страны!
– Сунь эту доску в воду за кормой, – объяснила Малта по возможности спокойно. – Держи крепко и старайся направить нас к берегу, а я буду грести в том направлении!
Изящные руки сатрапа держали доску так, словно никогда раньше им не доводилось прикасаться ни к каким деревяшкам. Малта снова схватила свое весло, начала грести. Резко обозначившаяся мощь течения поразила ее. И, несмотря на все ее усилия, их неудержимо несло от берега прочь. Вот их вытащило из-под сени нависших деревьев на яркий утренний свет… Блики, игравшие в молочной воде, нестерпимо резали глаза, привыкшие к густой тени. Потом с кормы раздалось раздраженное восклицание и почти одновременно – всплеск. Малта оглянулась. У сатрапа в руках ничего не было.
– Река! – пожаловался он. – Прямо выхватила ее у меня!
– Недоумок! – заорала Малта. – Чем нам теперь править?
Лицо самодержца потемнело от гнева.
– Да как смеешь ты так со мной разговаривать! Сама ты дура непроходимая, если вообразила, будто с этого будет какой-то толк! Проклятая доска даже не имела формы, присущей веслу! И потом, никакой надобности в ней отнюдь не было! Разуй глаза, девка! Чего нам бояться? Вот он – город! Прямо перед нами! И река сама несет нас туда!
– Не туда, а мимо! – рявкнула Малта. И с омерзением отвернулась, чтобы в одиночку продолжить неравную битву с рекой. Она лишь мимолетно вскинула глаза на величавую панораму Трехога. Отсюда, с реки, висячий город казался единым замком с множеством башен и башенок. Вдоль прибрежных деревьев тянулся длинный наплавной причал. Там стоял «Кендри», однако нос живого корабля был развернут в противоположную от них сторону. Малте не удалось даже разглядеть носовое изваяние. Она продолжала судорожно грести.
– Когда нас поднесет ближе, – прохрипела она, не прекращая работы, – зовите на помощь, да погромче! Может, еще услышат… корабль или кто-нибудь на причале. Тогда, если нас и унесет, за нами отправятся и спасут!
– На причале никого нет, – с довольно-таки гнусным злорадством сообщил ей сатрап. – Вообще нигде никого. Этот ленивый народец еще валяется в постели!
– Никого? – вырвалось у Малты.
У нее больше не было сил. Никаких и ни на что. Кончились. Причем именно тогда, когда требовалось последнее бешеное усилие. Многострадальная досочка беспомощно шлепала по воде, притом что с каждым мгновением их уносило все дальше и дальше от берега. Малта подняла голову и посмотрела на город. Он был совсем близко. Много ближе, чем считаные мгновения назад. И сатрап сказал правду. Кое-где из труб поднимался дымок, но и только. Если бы не эти дымки, Трехог выглядел бы вовсе покинутым.
Сознание глубокой несправедливости происходившего было поистине всеобъемлющим. Где же все? Куда подевался народ, ежедневно заполнявший лестницы и переходы?
– Кендри! – закричала она, но голос прозвучал тонко и слабо. Казалось, и его, подхватив, умчало течение.
Однако тут до Сердечной Подруги Кикки, похоже, наконец что-то дотумкало.
– Спасите! – по-детски заверещала она и вскочила во весь рост, раскачивая утлую лодку. – На помощь! Спасите!
Сатрап испуганно выругался, а Малта, чуть не потеряв весло, сгребла молодую женщину и заставила снова сесть. Впрочем, от весла теперь действительно не было никакого толку. Они были на самой стремнине. И полным ходом мчались вниз. Мимо Трехога.
– Кендри! Помоги! Помоги нам! Эй, кто-нибудь! Мы здесь, на реке! Спасите нас! Кендри! Кендри!
Отчаяние так перехватило горло, что даже закричать толком не удавалось.
Никаких признаков того, что живой корабль их услышал… А в следующий миг он остался позади, и Малте пришлось обернуться, чтобы взглянуть на него. Кендри смотрел на город, явно очень глубоко о чем-то задумавшись. Потом Малте попался на глаза одинокий горожанин, шедший по воздушному переходу. Он торопился куда-то и тоже на реку не смотрел.
– Спасите! Спасите! – беспрерывно кричала Малта, размахивая доской, пока могла видеть город.
Это продолжалось недолго. Скоро Трехог заслонили древесные стволы, близко придвинувшиеся к реке и склонившие над ней ветви. Подхваченная течением лодка стрелой мчалась вперед. Малта опустила руки и замерла, осознавая свое поражение.
Итак… Река в этих местах была глубокой и широкой, такой широкой, что другой берег тонул в постоянном тумане. Вода за бортом выглядела грязновато-белой, словно кто-то разболтал в ней мел. Небо над головой было ярко-синим, и его обрамляли высоко вознесенные вершины пышного дождевого леса. И все. Ни других судов на реке, ни каких-либо признаков человеческого жилья. По мере того как река все дальше оттаскивала лодочку от топкого берега, таяла призрачная надежда спастись. Но даже если ей и удастся подогнать лодку к берегу, как они выгребут назад против течения? И посуху здесь не пройдешь – сплошная трясина.
Малта бросила досочку на дно лодки, вернее, та сама выпала у нее из рук. Она негромко сказала:
– А ведь нам, похоже, конец.
…Рука пульсировала тошнотворной болью. Кефрия скрипнула зубами, но все-таки вынудила себя снова взяться за рукоятки и покатить вперед тачку, которую землекопы только что наполнили. Пол коридора был неровным, и каждый толчок невыносимо отзывался в ее пальцах, не успевших толком зажить. Но, пожалуй, боль была даже и к лучшему. Кефрия почти приветствовала ее. Она знала, что заслужила ее. И потом, острота физических мучений позволяла хоть как-то отвлечься от муки душевной.
Она потеряла их. Своих маленьких птенчиков. Обоих. В одну ночь.
Никогда прежде она не была в этом мире так одинока…
Она лелеяла надежду, пока оставалась хоть какая-то возможность надеяться. Она говорила себе, что в ночь землетрясения Малта и Сельден просто отсутствовали в Трехоге. Ну да, никто не видел их со вчерашнего вечера, но само по себе это еще ничего непоправимого не означало. Но потом… Потом один из новых приятелей Сельдена, заливаясь слезами, сознался, что показал-таки ее мальчику лаз в подземелья. Лаз, который взрослые ошибочно считали давно и надежно закупоренным. Разговор происходил в присутствии Янни Хупрус, и та не стала морочить голову Кефрии утешительной ложью. «А закупорили его, – поведала она Кефрии, – потому что сам Рэйн счел этот проход слишком опасным. Там и без подземных толчков в любой миг мог случиться обвал».
Губы у Янни были совсем белые.
Так что если Сельден вправду полез в древние подземелья да еще Малту с собой зачем-то повел – дети должны были оказаться именно в той части старого города, которая обречена была неминуемо рухнуть.
Между тем с рассвета успело произойти еще два довольно сильных толчка, а уж мелким содроганиям Кефрия и вовсе счет потеряла. Когда, уступая ее отчаянным просьбам, землекопы попытались обследовать тот самый коридор, завалы начались буквально в нескольких шагах от лаза снаружи. А значит, Кефрии оставалось только молиться Са: пусть окажется, что дети успели достигнуть какой-нибудь более надежной части руин. Такой, что могла выстоять во время землетрясения. И теперь сидят где-нибудь в глубине, прижавшись друг к дружке и ожидая спасения.
Рэйн Хупрус, кстати, и сам пропал неизвестно куда. Незадолго до полудня он в одиночку отправился вперед подземными переходами, не пожелав дожидаться, пока коридор будет должным образом расчищен и укреплен. Землекопы видели, как он ужом протиснулся в узкую нору, в которую превратился заваленный коридор, и скрылся из виду. А не так давно им попался конец веревки, которой он отметил свой путь. Далее обнаружилось несколько пометок мелом – в том числе и на двери комнаты, отведенной сатрапу. Безнадежно, гласила эта последняя надпись. Дверь в самом деле была насмерть закупорена, только густая жижа сочилась из-под нее по полу. Без сомнения, вся внутренность помещения была ею заполнена. А буквально несколькими шагами далее коридор попросту схлопнулся. Это значило, что, если Рэйн шел в том направлении, он либо погиб под обвалом, либо был полностью отрезан им от внешнего мира.
…Кефрия вздрогнула от легкого прикосновения к руке, оглянулась и увидела Янни Хупрус, бледную, осунувшуюся и несчастную.
– Нашли что-нибудь? – спросила Кефрия, просто чтобы не молчать.
– Нет. – Янни очень тихо выговорила это страшное слово. В ее глазах явственно читался страх за сына. – Жижа вновь и вновь заливает коридор, как мы ни стараемся ее вычерпать. Мы решили прекратить здесь работы. Древний народ строил свои города не так, как мы. У нас здания отделены одно от другого, а они возводили один большой улей. Я к тому, что здесь полным-полно пересекающихся коридоров, а значит, можно попробовать подобраться к этой же части города с другой стороны. Артели уже переходят на новые места.
Кефрия уставилась на свою нагруженную тачку. Потом посмотрела в глубину только что откопанного коридора. Там и вправду остановилась работа, люди двигались к выходу на поверхность. Кефрия стояла неподвижно, и людской поток раздвоился, обтекая ее. Мужчины и женщины, до неузнаваемости перемазанные в земле, шагали мимо, ступая тяжело и устало. Лица у всех были одинаково серые от изнеможения и безнадежности. Факелы и фонари в их руках мерцали, коптили, потрескивали. Люди уходили, и в недрах туннеля постепенно становилось совсем темно.
Неужто все и впрямь было напрасно?
Кефрия заставила себя перевести дух и тихо спросила:
– Где будем рыть дальше?
Взгляд Янни стал мученическим. Она выговорила:
– Мы решили, что всем нам необходимо несколько часов передышки. Горячая еда, немного сна – и дело веселее пойдет.
Кефрия не могла поверить собственным ушам.
– Есть? Спать? – переспросила она. – Когда наши дети… где-то там…
Жительница Чащоб ненавязчиво забрала у Кефрии рукоятки тачки, налегла и покатила ее вперед. Кефрия неохотно последовала за ней – а что еще оставалось? Янни так и не ответила на ее скорбный вопрос, лишь заметила:
– Мы разослали птиц в некоторые ближние поселения. Охотники и земледельцы Чащоб непременно вышлют работников нам на подмогу. Наверняка эти люди уже в пути, но, ты же понимаешь, им нужно время, чтобы добраться сюда. Свежие силы – это именно то, что нам необходимо сейчас! – И добавила, оглянувшись через плечо: – Между прочим, некоторым другим спасательным артелям все-таки повезло. В квартале, который мы называем Ковровой Мастерской, удалось спасти четырнадцать человек, и еще троих нашли в коридорах, где добывали кристаллы огня. Там работа продвигалась быстрее, и, может быть, нам удастся обойти здешние завалы, используя как раз те расчистки. Бендир как раз уже советуется на сей счет с лучшими знатоками города.
– А я думала, – вырвались у Кефрии жестокие слова, – лучше всех город знал Рэйн.
– Знал… то есть знает. Вот поэтому-то я крепко надеюсь, что он еще жив. – Янни посмотрела на Кефрию и добавила: – И еще я надеюсь… я полагаю, что если кто-нибудь и мог отыскать Малту и Сельдена, так именно Рэйн. А если он их нашел, вряд ли он полез бы наружу этим путем. Нет, он, скорее, направился бы в более надежную часть города. И поэтому-то я непрестанно молюсь, чтобы кто-нибудь как можно скорее примчался к нам и сообщил, что они все трое выбрались на поверхность. Самостоятельно.
За беседой женщины вышли в обширное помещение, походившее на амфитеатр. В этом покое, некогда, без сомнения, великолепном, землекопы сваливали землю, вывезенную из расчищаемых коридоров. Янни опрокинула тачку, и к безобразной куче посередине пола добавилась еще толика грязи и битого камня. Потом тачка заняла свое место в ряду других таких же. Рядом грудой валялись сплошь залепленные землей кирки и лопаты. Тут обоняния Кефрии коснулись запахи горячего супа, кофе и свежеиспеченного хлеба, и голод, которому она так долго отказывала в праве на существование, пробудился к яростной жизни. Она сразу вспомнила, что со вчерашнего дня во рту у нее не было ни крошки.
– А что, уже рассвело? – недоуменно спросила она у Янни.
– Боюсь, давно уже рассвело, – был ответ. – И почему время вечно летит стремглав именно тогда, когда мне хотелось бы вовсе остановить его?
В дальнем конце подземного зала уже стояли козлы, приспособленные как столы, и многочисленные скамейки. Там трудились те, кто не мог участвовать в спасательных работах: дети да старики. Они разливали по мискам суп, присматривали за маленькими жаровнями, над которыми кипели котелки и горшки, расставляли и раздавали посуду. Огромное помещение полнилось гулом людских голосов, только голоса эти звучали очень безрадостно.
К Янни и Кефрии подбежал мальчик лет восьми. Он нес тазик с водой, на руке у него висело полотенце. От воды шел пар.
– Умывайтесь!
– Спасибо.
Кефрия смыла грязь со здоровой руки и лица. Горячая вода заставила ее осознать, до какой степени она на самом деле озябла. – Повязку надо бы поменять, – заметила Янни, указывая на ее поврежденную руку. Действительно, промокшая материя была забита грязью.
Женщины вытерлись полотенцем, и Янни, снова поблагодарив мальчика, повела Кефрию к столам, где работали несколько лекарей. Кому-то всего лишь требовалось смазать свежезаработанные мозоли, кому-то массировали спину, разболевшуюся от работы внаклонку. Была, впрочем, работа и посерьезней. Расчистка заваленных туннелей не зря считалась делом опасным. Случались и переломы, и кровавые раны.
Лекарь уже накладывал повязку, когда Янни принесла свежий хлеб, кофе и суп Кефрии и себе.
– Незачем тебе больше сегодня работать, – коротко сообщил Кефрии лекарь. И повернулся к следующему, нуждавшемуся в его помощи.
– Поешь немножко, – сказала Кефрии Янни.
Та для начала взяла кружку с кофе и стала греть ладони. Тепло, исходившее от кружки с горячим напитком, удивительным образом утешало. Кефрия отпила долгий глоток, потом отняла кружку от губ и обвела взглядом амфитеатр.
– Как у вас тут здорово дело поставлено, – выговорила она неуверенно. – Можно подумать, вы ждали, чтобы это случилось. Ни дать ни взять заранее приготовились.
– А так оно и есть, – негромко ответила Янни. – Нынешний толчок необычен разве что своей силой. У нас же здесь все время трясет, а значит, постоянно происходят обвалы. Бывает и так, что какой-нибудь коридор вдруг возьмет да и рухнет без какой-либо видимой причины. Двое моих дядьев погибли в обвалах. Почти каждая семья жителей Чащоб теряет здесь, в подземельях, по одному-два человека каждое поколение. И это одна из причин, почему Стерб, мой муж, так настойчиво убеждает наш Совет подумать об иных источниках благосостояния. Кое-кто, правда, говорит, будто его заботит лишь собственное богатство. Так болтают оттого, что по происхождению он – всего лишь младший сын внука торговца из Чащоб, так что на обширное наследство рассчитывать ему не приходится. Но я-то уверена, что он настаивает на устройстве новых поселений охотников и земледельцев не из себялюбия, а, наоборот, заботясь о нашем народе. Он утверждает, что наше истинное сокровище – наши леса, вполне способные прокормить нас, если только мы научимся как следует пользоваться их дарами. – Янни вдруг поджала губы и резко мотнула головой. – У него даже есть скверная привычка, – продолжала она, – когда в очередной раз случается что-то вроде сегодняшнего, обязательно заявлять: я, мол, вас предупреждал! Тем не менее большинство из нас пока не готово отказываться от старинного города ради лесной добычи. Здесь – вся наша жизнь. Мы привыкли раскапывать, исследовать. Да, здесь нас подстерегает немало опасностей, особенно когда начинает трясти. Но ведь и вы, торговцы Удачного, поколениями ходите в море, зная при этом, что время от времени оно обязательно кого-нибудь забирает.
– Это так, – согласилась Кефрия. Взяла ложку и принялась за еду лишь затем, чтобы очень скоро оставить ее.
Янни, сидевшая напротив, поставила кофейную кружку и негромко спросила:
– Что?
Кефрия сидела неподвижно.
– Я вот о чем думаю, – проговорила она, чувствуя, как заливает душу страшное ледяное спокойствие. – Если мои дети вправду погибли, кто я отныне в этом мире? Мой муж и старший сын тоже в беде, в плену у пиратов, и, вполне возможно, их уже убили. Моя единственная сестра отправилась их разыскивать. Моя мать осталась в Удачном, когда мы оттуда бежали, и я не знаю, что с нею сталось. Сама я приехала сюда только ради детей. И если окажется, что лишь я одна из всей семьи осталась в живых…
Ее голос прервался. Рассудок тщился найти какие-то слова, какие-то возможности для дальнейшего существования ЕСЛИ. Невозможность происходившего была слишком огромна, чтобы ее должным образом осознать.
Янни улыбнулась довольно странной улыбкой.
– Кефрия Вестрит, – сказала она. – Помнится, всего около суток назад ты по доброй воле собиралась оставить своих детей на моем попечении, сама же хотела вернуться в Удачный, дабы соглядатайствовать там для нас за «новыми купчиками». Кажется мне почему-то, в тот миг ты со всей определенностью знала, кто ты в этом мире такая. И не боялась мысленно отступить от ролей матери, дочери, жены и сестры. Тогда они не заслоняли для тебя весь белый свет.
Кефрия поставила локти на стол и зарылась лицом в ладони.
– Вот мне теперь и кажется, – глухо прозвучал ее голос, – что я несу наказание за сказанное тогда. Что, если Са посчитала, будто я недостаточно ценю своих детей, и решила насовсем отнять их у меня?
– На все воля Са, – вздохнула Янни. – Но такое деяние соответствовало бы одному лишь мужскому аспекту нашего божества. Вспомни лучше древнее, истинное поклонение! Мужчина и женщина, птица, зверь и растение, земля, вода, огонь и воздух – все прославлено в Са, ибо все это суть проявления Са! Если же божеству присущ и женский аспект, а в женственности присутствует святость – это значит, что она понимает: женщина есть нечто большее, нежели просто мать, дочь и жена. Ни одно отдельное свойство не объемлет полноты жизни. В одной грани не увидишь всех отражений!
Это была старая поговорка, некогда служившая могущественным утешением. Теперь хорошо знакомые слова показались Кефрии пустопорожними. Впрочем, они недолго занимали ее мысли. У входа в покой вдруг начался какой-то шум, там столпились люди. Обе женщины повернулись в ту сторону.
– Сиди, отдыхай, – сказала Янни. – Я схожу посмотрю, что там такое.
Однако Кефрия на месте не усидела. Еще бы! А вдруг там обсуждали какие-то новости о Сельдене, Малте или Рэйне? Она выскочила из-за стола и устремилась следом за Янни.
Усталые, чумазые землекопы сгрудились кругом четверки подростков, принесших в помещение ведерки со свежей водой.
– Да говорю же вам – дракон! Огромадный серебряный драконище!
Рослый парнишка говорил так, словно бросал своим слушателям вызов. Подземельщики слушали его – кто с задумчивым любопытством, а кто и с откровенным недоверием. Известное дело, мальчишки чего только не выдумают!
– Не, не врет он! – вступился за товарища мальчишка помладше. – Чтоб я провалился, там был самый настоящий драконский дракон! Да такой блестящий, что у меня ажно в глазах зарябило. Правда, не серебряный, а синий. Но блескучий, прям страсть!
– А я так вам скажу – серебряно-синий! – встрял третий маленький водонос. – И побольше самого большого корабля, вот!
Девочка, пришедшая вместе с ними, помалкивала, но глаза у нее так и горели от неподдельного возбуждения.
Кефрия покосилась на Янни, полагая увидеть у той на лице хмурое раздражение: в самом деле, да как осмелились эти юнцы плести всякую небывальщину, когда человеческие жизни висели на волоске? К ее искреннему изумлению, жительница Чащоб побелела так, что стала отчетливо видна тонкая чешуя, окружавшая ее рот и глаза.
– Дракон? – запинаясь, выдохнула она. – Вы… видели… дракона?
Наконец-то дождавшись заинтересованного слушателя, долговязый подросток живо протолкался к Янни сквозь толпу.
– Точно, это был дракон, – подтвердил он. – Совсем как на старых фресках со стенок! Истинная правда, госпожа Хупрус, мы ничегошеньки не придумали! Иду себе, вдруг нечаянно голову поднимаю – а он себе тут как тут, летит по небу что твой сокол! То есть нет, скорее уж, как падающая звезда, только падать он и не думал. Я аж прям глазам своим не поверил! А красив-то был до чего…
– Дракон… – повторила Янни, точно во сне
– Матушка! – окликнул Бендир. Он был до того грязен, что Кефрия едва узнала его. Подобравшись вплотную, Бендир посмотрел на мальчика, стоявшего перед Янни, потом перевел взгляд на потрясенную мать. – Ага, так ты уже слышала, – сказал он. И пояснил: – Женщина, оставленная присматривать за малышами, только что прислала мальчишку сказать, что видела в небе дракона. Синего дракона…
– Возможно ли? – дрожащим голосом выговорила Янни. – Возможно ли, что Рэйн был прав от начала и до конца? Но если так, то что все это значит?
– Выводов по крайней мере два, – кратко ответствовал Бендир. – Я отправил поисковую партию верхом, наказав пробираться туда, где, как мне кажется, это создание могло выломиться из-под земли. Если верить словам очевидцев, размеры его таковы, что оно не могло выползти по туннелям. Скорее всего, оно выбралось сквозь крышу чертога Коронованного Петуха, и мы примерно знаем, где это место. Может, там отыщутся какие-то следы Рэйна. Или, по крайней мере, мы спустимся сквозь пролом, чтобы поискать еще выживших! – Эти слова сопроводил сдержанный гул голосов. В одних звучало неверие, в других – изумление и восторг. Бендир продолжал громче, чтобы быть услышанным: – Второе же следствие… Не забудем, что это существо может быть настроено враждебно! – Мальчик, стоявший подле него, собрался было возразить, но Бендир строго предостерег: – Красота красотой, но дракон вполне может держать на нас зуб. Что, собственно, мы знаем об их природе? Ведите себя так, чтобы ни в коем случае не вызвать его гнев! Наш дракон совсем не обязательно так благосклонен к людям, как вроде бы утверждают древние мозаики и фрески. Лучше нам вообще его внимание к себе не привлекать.
Тут все заговорили одновременно, обсуждая поразительное известие. Кефрия отчаянно уцепилась за рукав Янни, силясь перекрыть гам:
Читать бесплатно другие книги:
