Эпоха дополненной реальности Кинг Бретт

Глава 1

История технологического прорыва

Каждое поколение предпочитает думать, что оно лучше прежнего, что прогресс неизбежен… Но на самом деле… история имеет свойство повторяться. Просто большинство людей живет недостаточно долго, чтобы это понять.

«Вечность»[6], сезон 1, серия 5, 2014 год

Сам я этого, понятно, не застал, но легко себе представляю, что изобретение колеса в свое время наделало много шума. Как это было со всяким другим крупным открытием или новшеством в последующие тысячелетия, наверняка нашелся какой-нибудь жрец, шаман, деревенский патриарх, богатый местный купец или градоначальник, пытавшийся предостеречь соплеменников. О том, например, что колесо – вещь нехорошая: оно многих лишит работы, а то и еще хуже – приведет к бедствиям апокалиптического масштаба. История учит, что любой технологический прорыв – явление невероятной разрушительной силы. Но, вопреки всем попыткам воспротивиться изменениям, мы не в силах остановить триумфальное шествие прогресса. И сегодня технологии подрывают основы нашей жизни как никогда стремительно.

На протяжении последних двухсот лет мы наблюдаем не только нескончаемую череду прорывов[7], выражающихся во внедрении все более совершенных технологий, но и резкое ускорение инновационных циклов. Исследователи часто говорят об этом как о технологическом проникновении, или «диффузии» инноваций. Чем шире применяется новшество, тем меньше сопротивления оно встречает в обществе. По мере того как мир становится все более взаимосвязанным, новые технологии проникают на самые разнообразные рынки и усваиваются значительно быстрее, нежели это было возможно в прошлом. Вскоре такие средства, как 3D-печать, и вовсе позволят получать новейшие высокотехнологичные продукты быстрее, чем их доставляют дроны службы Amazon Prime[8].

Мы часто говорим о внедрении новшества с позиции «рано» или «поздно» воспринимающих его потребителей, но по мере сжатия витков спирали инноваций все труднее провести четкую грань между этими двумя категориями. В последние годы такие технологии, как смартфоны, Facebook, серия игр «Angry Birds», интернет-мессенджеры, завоевали массовые рынки в 30–50 раз быстрее, чем в свое время самолет или телефон. Мы живем в эпоху стремительного ускорения темпов.

Рисунок 1.1. Период с момента появления инновационных технологий до начала их массового использования[9] (источник: общедоступные данные)

Разработка и внедрение инновационных технологий дают долгосрочный кумулятивный эффект. Чем больше высокотехнологичных новинок, тем выше наш изобретательский потенциал – и тем скорее появляются еще более продвинутые технологии. Изобретение печатного станка привело к резкому росту числа образованных людей и к небывалому распространению знаний. Разработка концепции интегральных микросхем не только подстегнула массовое производство бытовой электроники и микропроцессоров, но и позволила кардинально усовершенствовать конструкцию и технологию производства компьютеров и электронных устройств следующих поколений. Как следствие, интервалы между крупными технологическими прорывами неуклонно сокращаются. Вот почему потребители ждут принципиально новых функций от каждой новой модели iPhone[10].

На рисунке 1.2 показано ускорение темпов развития технологий за последние 600 лет. На профессиональном жаргоне статистиков такая кривая называется «хоккейной клюшкой» и свидетельствует об экспоненциальном росте частоты исследуемого явления. В XX веке подобные впечатляющие графики публиковались регулярно, особенно в качестве убедительной иллюстрации ускорения технологического прогресса. Футуролог Рэй Курцвейл[11] воспользовался открытым математиком Джоном фон Нейманом[12] принципом сингулярности для объяснения динамики технологического прогресса. В модели Курцвейла точкой технологической сингулярности назван момент ускорения темпа открытий до скорости, при которой прогресс выходит за пределы человеческого понимания. Теоретически это означает, что любая стоящая перед человечеством задача в дальнейшем окажется решаемой, но только численными методами, благодаря неограниченно наращиваемым мощностям вычислительной техники.

Единственный фундаментальный объективный показатель темпов ускоренного продвижения микропроцессорных технологий известен как закон Мура. Он сформулирован на основе наблюдений за историей развития полупроводниковой аппаратной базы вычислительной техники, согласно которым число транзисторов в интегральной схеме удваивается приблизительно каждые два года. Сегодня мы наблюдаем небольшое отставание темпов роста от закона Мура, обусловленное физическими ограничениями, но на протяжении полувека он работал с пугающей точностью. Закон назван в честь соучредителя Intel Corporation Гордона Мура, впервые описавшего эту тенденцию в технической статье в 1965 году[13].

Рисунок 1.2. Экспоненциальное ускорение темпов технологического роста (источник: Asgard Venture Capital)

Сегодня технологии изменяют наше сознание и поведение быстрее, чем когда бы то ни было раньше. Каждому новому поколению приходится сталкиваться со все более высокими темпами происходящих в обществе технологических преобразований. Так называемое «поколение миллениума» (люди, вступившие во взрослую жизнь около 2000 года) по большей части чувствует себя вполне комфортно на фоне этих стремительных инноваций. Тем не менее в истории человечества немало примеров, когда подрыв устоев новыми технологиями сопровождался тяжелыми социальными потрясениями. Стоит ли нам опасаться проблем, обусловленных технологической революцией, или же это естественный и неизбежный процесс?

Рисунок 1.3. Подтверждения закона Мура за последние 50 лет (источник: Elektor Magazine)

Одна из моих любимых историй о крушении привычного порядка вещей относится к временам освоения Дикого Запада и касается курьерской почтовой службы Pony Express, которая вынуждена была закрыться 26 октября 1861 года, всего через два дня после ввода в эксплуатацию телеграфной линии, связавшей восточное и западное побережья США, – таких совпадений не бывает.

Телеграфная связь, в свою очередь, быстро пала жертвой телефонной. Сегодня всем известно, что Western Union – это международная система быстрых денежных переводов, и мало кто помнит, что в далеком 1856 году компания Western Union являлась крупнейшей в США сетью телеграфного сообщения, шагнувшей к 1890 году и через Атлантику.

С поправкой на инфляцию капитализация Western Union в 1876 году составляла 850 млн долларов США (41 млн в фактических ценах того времени), а сеть компании включала миллионы километров телеграфных линий и два подводных кабеля международной связи.

Запатентовав в 1876 году телефон, точнее «телеграфно-переговорное устройство», Александр Белл с партнерами[14] предложили Western Union свой патент за 100 000 долларов США[15]. Но телеграфная монополия их предложение отклонила, решив, что высокие дивиденды с имеющихся сетей связи важнее инвестиций в новую технологию.

Противоборство с Western Union продолжалось с 1881 по 1909 год, и в результате Bell Telephone Company (в 1899 году преобразованная в AT&T[16]) приобрела контрольный пакет акций конкурента[17]. Однако, превратившись в национального монополиста телекоммуникационных сетей, AT&T была вынуждена согласиться на национализацию, подписав в порядке досудебного урегулирования так называемое «Обязательство Кингсбери». Это был один из первых в истории антимонопольных исков правительства США к частной корпорации-монополисту. Невзирая на феноменальный успех телефонии, в 1913 году находились еще высокопоставленные чиновники, то ли пытавшиеся пролоббировать интересы телеграфной индустрии, то ли искренне не понимавшие, насколько фундаментальным и необратимым технологическим прорывом является появление телефонной связи.

Ли де Форест многократно заявлял в интервью и статьях в различных газетах о возможности передачи человеческого голоса через Атлантику уже в ближайшие годы. Эти абсурдные и злонамеренно вводящие публику в заблуждение заявления преследовали целью… подстегнуть интерес покупателей к акциям его компании…

Из речи окружного прокурора США по делу о «мошенничестве» Ли де Фореста при продаже акций «Радиотелефонной компании», 1913 год

В 1913 году окружной прокурор США возбудил против Ли де Фореста[18], одного из главных игроков на рынке телефонии тех лет, дело по обвинению в мошенничестве, сочтя таковым заявление о возможности трансатлантической радиотелефонной связи. Сегодня ею ежедневно пользуются миллионы людей. Может быть, у прокурора были какие-то научно обоснованные опровержения? Или же он руководствовался субъективными опасениями за состояние фондового рынка? Или просто лоббировал интересы телеграфной индустрии? Сегодня это уже не имеет значения, ведь нелепое судебное дело не помешало полному преображению мира в результате глобальной телефонизации.

Мы постоянно гоняемся за самыми современными гаджетами, часто забывая при этом о цене технологического прогресса. Едва ли многие из нас оплакивали закат компаний Motorola, Blackberry и Nokia, вытесненных с рынка смартфонов более успешными Apple и Samsung, но я уверен в том, что большинство из нас были шокированы известием об эпидемии самоубийств из-за адских условий труда среди рабочих китайского производителя Foxconn[19], занимающегося массовым изготовлением iPhone.

На каждом этапе истории технологические прорывы сопровождались столь мощными всплесками катаклизмов, что волны от них расходятся и по сей день. Если в наши дни кого-то называют «луддитом»[20], имеется в виду, что у человека неадекватная, агрессивная реакция на новые технологии. Некогда распространенные в разговорном языке выражения, такие как «снять на кодак», «отксерить», «как испорченная пластинка», были вытеснены более современными неологизмами вроде «гуглить», «твитнуть» или «снять селфи». Меняется язык, а вместе с ним меняются и наши привычки – таким образом общество адаптируется к переменам.

Прежде чем переходить к прогнозу последствий внедрения новых технологий на ближайшие 30–40 лет, полезно будет взглянуть на историю технологических прорывов за последние пару столетий и попробовать выявить общие для них закономерности и тенденции. Ведь если в прошлом наблюдалась цикличность чередования плавного и скачкообразного развития, то логично предположить, что она сохранится и с наступлением эпохи дополненной реальности.

Рисунок 1.4. Частота упоминания основных «эпох» в популярной литературе (источник: Google)

Во избежание недоразумений названия и временные рамки «эпох» приведены в соответствии с устоявшейся за последние десятилетия в современной литературе и академических кругах терминологией и хронологией.

Индустриальная эпоха – она же «век машин» или «эра промышленной революции» – ознаменовалась прежде всего полномасштабным переходом к крупному промышленному производству с использованием передовых по тем временам технологий, а также бурным развитием химической и металлургической промышленности (прежде всего черной металлургии), переходом к рациональному водопользованию (системы канализации, водопровода, орошения и т. п.), использованием паровых машин и, на завершающем этапе, автоматизированных станков. Масштабы воздействия промышленной революции на общество были грандиозны: она затронула практически каждого человека. Можно смело утверждать, что за полвека индустриальной эпохи так или иначе подверглись изменению практически все аспекты повседневной жизни.

История показывает: как только новая технология начинает приживаться в промышленности или на потребительских рынках, традиционные методы производства и модели бизнеса буквально за считаные годы безвозвратно утрачивают конкурентоспособность.

Центром промышленной революции стала Великобритания, сильнейшая мировая держава того времени, где начало процесса индустриализации пришлось на 1760-е годы. На первых порах изменения коснулись лишь текстильной индустрии и сельского хозяйства, двух крупнейших отраслей страны в то время, а по-настоящему масштабная модернизация текстильной промышленности началась в первые годы XIX века и была обусловлена массовым использованием чулочно-вязальных, прядильных и ткацких станков. Первые ткацкие станки приводились в действие водяными мельницами, но к 1803 году Томас Джонсон[21] и другие владельцы текстильных мануфактур стали производить станки с паровым приводом. Обычно паровой двигатель вращал кожаную ременную передачу, которая, в свою очередь, заставляла основу и челнок совершать действия, имитировавшие работу оператора ручного ткацкого станка.

Все эти приспособления, способствовавшие экономии трудозатрат, имели далеко идущие последствия: на место искусных мастеров, до той поры составлявших большинство в текстильной промышленности, стали нанимать низкооплачиваемых неквалифицированных рабочих, которые становились «придатком машины». В 1811–1817 годах по всей Британии прокатилась мощная волна массовых протестов, но основными центрами сопротивления стали текстильные мануфактуры в графствах Ноттингемшир, Йоркшир и Ланкашир. Главных зачинщиков бунтов – рабочих-текстильщиков, громивших в первую очередь паровые машины, – пресса окрестила «луддитами»[22].

Это – первая из тенденций, раз за разом повторяющихся в истории. С появлением каждой новой производственной технологии, угрожающей целой отрасли революцией или коллапсом, поднимается волна протестов. Зарекомендовавшие себя на рынке игроки делают все возможное, вплоть до привлечения государства на свою защиту, для обуздания перемен и недопущения прорыва. И всякий раз не проходит и десяти лет, как новая технология становится общепринятой, что влечет за собой необратимую трансформацию структуры производства и распределения рабочей силы. История показывает: как только новая технология начинает приживаться в промышленности или на потребительских рынках, традиционные методы производства и модели бизнеса буквально за считаные годы безвозвратно утрачивают конкурентоспособность.

В 2014 году исполнилось 25 лет сети интернет[23]. Сегодня ее использование представляется неотъемлемым элементом современной жизни. Однако проведенное независимым американским социологическим центром Pew Research исследование показало, что в том же 2014 году 13 % американцев (каждый восьмой – если так привычнее!) не знали, что такое интернет, а 19 % ни разу в жизни не пользовались компьютером[24]. Вроде бы и немного, но ведь это более 30 млн человек – в одних только Соединенных Штатах! С другой стороны, следует сделать поправку на то, что США – крупнейший в мире тюремщик. На долю страны приходится 22 млн заключенных, то есть 25 % от общего числа обитателей тюрем на нашей планете. Можно предположить, что эти люди не имеют доступа к интернету.

Темпы роста числа интернет-пользователей в США с 2010 года резко снизились и не превышают 2 % в год. Однако самые интригующие результаты исследования Pew Research касаются причин, по которым люди не желают пользоваться Всемирной паутиной.

Более трети американцев, игнорирующих интернет, объяснили это тем, что он им не нужен, еще треть – боязнью взлома или заражения своих компьютеров вирусами, а остальные 30 % – дороговизной доступа к Сети. Последнюю треть можно, конечно, заинтересовать стремительно дешевеющими смартфонами и планшетами, но сердцу оставшихся 70 % технологических ретроградов, как говорится, не прикажешь. Таким образом, прогнозируется сохранение охвата населения США интернетом на уровне максимум 90–91 %, а мобильным интернетом – на уровне не выше 80 %[25].

Очевидно, что американская статистика не является репрезентативной в мировых масштабах. На момент публикации данной книги в десяти с лишним странах число смартфонов на душу взрослого населения превышало 100 %, то есть у многих живущих там людей имеется по нескольку таких устройств. По темпам внедрения новейших мобильных технологий такие страны, как Сингапур, Гонконг, ОАЭ, Швеция, Южная Корея и даже Саудовская Аравия, запросто заткнут США за пояс.

Сегодняшних американцев, упорно отказывающихся пользоваться интернетом или смартфонами, можно смело назвать луддитами, точнее – «неолуддитами»[26]. Практически в любом обществе найдутся люди, не просто скептически относящиеся к новым технологиям, но и активно их не приемлющие и даже исповедующие агрессивное антитехнологическое мировоззрение. Именно об этом повествует выпущенный в 2014 году фильм «Превосходство»[27] с Джонни Деппом в главной роли. В центре сюжета – грядущее столкновение между технологиями и их противниками, между движением за компьютеризованный искусственный интеллект (ИИ) и сингулярность, с одной стороны, и экстремистской группировкой RIFT[28], поставившей целью не допустить развития ИИ, – с другой. При появлении любой новой технологии, будь то банкоматы, мобильные телефоны, интернет или социальные сети, всегда найдутся люди, которые категорически заявят: «В жизни не буду пользоваться [вставить название технологии]». Часто можно услышать оправдания такой позиции: «это просто мода» или «не уверен в безопасности новинки», «ее полезности» и т. п.

Давайте разберемся, кто же такие первые луддиты. Что стояло за их поведением? Только ли ненависть к технологиям? Или все не так просто?

Английские луддиты начала XIX века были последователями выдуманного ими же самими предводителя – «генерала» или «короля Лудда». За подписью «король Лудд» они часто направляли реальные смертельные угрозы в адрес членов магистрата, купцов и мануфактурщиков. По сути, луддиты представляли собой крупное ополчение с отрядами в сотни человек. В определенный момент в подавлении восстания луддитов было задействовано больше сил регулярной британской армии, чем в шедшей тогда войне с армиями Наполеона на Пиренейском полуострове.

В 1812 году порча паровой машины, поджог или погром фабрики были признаны уголовным преступлением, караемым смертной казнью[29]. Первый массовый процесс по новому закону прошел в Йорке в январе 1813 года. Перед судом предстали 60 человек, разгромивших прядильную фабрику в районе Рофолдс города Клекхитон. Чем же объяснить столь решительные действия луддитов? Только ли их ретроградством и неприятием новых технологий в соответствии с современным толкованием этого термина?

Большинство луддитов были квалифицированными ткачами, прядильщиками и представителями других рабочих специальностей текстильной промышленности. До индустриализации эта работа требовала высокого уровня профессиональной подготовки и многолетнего обучения работе с ручными ткацкими и прядильными станками. Автоматизация фабричного производства обесценила их узкоспециализированные навыки и в корне изменила структуру спроса на рабочую силу в крупнейшей по тем временам отрасли. Луддиты выступали не против технологий; они боролись против безработицы и утраты средств к существованию. Увы, они сражались с ветряными мельницами. Прогресс неизбежен, и остановить его невозможно.

Эра массового производства получила глобальное ускорение в 1913 году, когда на автомобильном заводе Генри Форда в Хайленд-Парке, в штате Мичиган, была запущена конвейерная линия сборки автомобилей популярной модели Ford Т. До этого на заводах Форда сборка велась как у всех прочих автомобилестроителей – поштучно, вручную, начиная с шасси и заканчивая отделкой кузова. Инновация Форда заключалась в использовании конвейерной сборочной линии: рама шасси передвигалась по рельсам от станции к станции, и на каждой операторы последовательно прилаживали к будущему автомобилю различные детали. Большая часть многокомпонентных узлов при этом производилась на отдельных специализированных линиях. Такая технология привела к впечатляющему ускорению и удешевлению производства, а в конечном счете – к снижению себестоимости продукции. Ford Т стал первым в истории автомобилем, доступным для семей среднего достатка. К 1925 году его розничная цена снизилась до 260 долларов. В общей сложности было выпущено и продано 16,5 млн автомобилей[30] Ford Т. Этот рекорд продержался вплоть до 1970-х годов, когда пальма первенства перешла к «народному автомобилю» Volkswagen Beelte[31].

На официальном сайте Ford можно найти следующее описание работы сборочного конвейера:

Величайшим шагом стало создание движущегося сборочного конвейера. По мере продвижения вдоль линии от станции к станции конструкция, начиная с шасси, обрастала деталями, и с конвейера собственным ходом съезжал полностью готовый автомобиль. Важнейшей частью технологического процесса была синхронизация работы главного конвейера со всеми вспомогательными линиями, откуда вовремя поступали необходимые узлы.

Из статьи «Эволюция массового производства»

Массовое производство, пионером которого стал автомобильный завод Форда, быстро было взято на вооружение производителями всего мира. Генри Форд установил для своих рабочих высокую по тем временам минимальную оплату труда в размере пяти долларов за смену, что, по мнению многих экономистов, послужило основным толчком к формированию в США среднего класса. И это – вторая общая тенденция: технологические прорывы, как правило, приводят к ускоренному созданию новых рабочих мест. Правда, иногда это происходит не сразу, а поначалу заметны лишь массовые увольнения с технологически устаревших предприятий.

Социальные последствия индустриализации

Промышленную революцию принято считать благом, поскольку она приводит к росту уровня жизни. До 1750 года ожидаемая средняя продолжительность жизни даже в относительно благополучных Англии и Франции составляла около 35 лет. В те времена благосостояние общества во многом было обусловлено высоким уровнем земледелия и развития агротехники, обеспечивавших общедоступность свежей сельхозпродукции и возможность ее закладки на длительное хранение. Появление паровых машин и фабрик позволило, в частности, наладить массовое производство труб не только для орошения, но и для водопровода и канализации.

В середине XVIII века крупнейшей отраслью экономики в Европе оставалось сельское хозяйство, в котором было занято более половины населения. Промышленная революция привела к росту безработицы вследствие сокращения потребности в ручном труде, однако бурное развитие предприятий текстильной промышленности поглотило высвободившуюся рабочую силу, и волна безработицы схлынула. В период с 1800 по 1950 год доля занятых в сельском хозяйстве трудоспособных британцев и американцев снизилась с 50 % до менее 10 %. В начале XX века крупными работодателями стали горнодобывающая и сталелитейная отрасли, но вскоре их потеснили автомобилестроение и нефтегазовый комплекс. Наконец, в последние десятилетия лидерство захватили радиоэлектроника, телекоммуникации, вычислительная техника и информационные технологии – в эти сектора экономики сегодня направлен основной поток инвестиций.

При каждой пертурбации рабочие бунтовали, протестуя против неизбежного, профсоюзы объявляли забастовки, а политики и работодатели делали все, что в их силах, дабы остаться на плаву и сохранить конкурентоспособность. И каждый раз хуже всего приходилось городам, которые зависели от единственной отрасли промышленности или крупной корпорации-работодателя, серьезно пострадавших в результате произошедших сдвигов.

Весьма показательна обратная корреляция между числом тракторов в сельском хозяйстве США и долей, которую работники американских ферм составляли в общем числе работавших американцев в 1900–1960 годах. В 1900 году на сельское хозяйство приходилось 42 % от общего числа занятых, а в 1970 году – менее 5 %. То есть механизация труда самым непосредственным образом влияет на структуру занятости – это наглядно показано на рисунке 1.5.

Ирония заключается в том, что в доиндустриальную эпоху в таких странах, как США и Великобритания, наблюдался настоящий сельскохозяйственный бум. Причем факты говорят о том, что и он был отчасти обусловлен развитием технологий. Революция в сельском хозяйстве привела к внедрению ряда новшеств, в числе которых – севооборот, усовершенствованные плуги, интенсификация агротехнических работ, селекция новых сортов, выведение новых пород, – и все это требовало дополнительных трудозатрат, а также укрупнения хозяйств.

В последующие эпохи дестабилизирующие последствия технологических прорывов были, возможно, не столь драматичны, однако имели больший резонанс благодаря широкому освещению в СМИ.

Рисунок 1.5. Корреляция между числом тракторов и снижением занятости в сельском хозяйстве США

Герои моего детства были все как на подбор: Нил Армстронг, Чак Иегер[32], Юрий Гагарин, Джеймс Ловелл[33], Дэвид Скотт[34], Алексей Леонов, Базз Олдрин, Гордон Купер[35] (не буду перечислять всех, кто к тому времени успел побывать в космосе). Их пример завораживал воображение и вдохновлял на исследование новых, пока еще неведомых горизонтов. Однако их фантастические подвиги не состоялись бы без поддержки тысяч людей, равно как и без революционных открытий в сфере науки и техники. Это была эпоха стремительного развития ядерной физики, сулившей практически неисчерпаемые запасы дешевой атомной энергии. На этой ниве удалось достичь потрясающих успехов и сделать массу полезных открытий, но одновременно было создано и самое смертоносное оружие за всю историю человечества.

В начале XX столетия один немецкий физик-теоретик и философ науки постулировал возможность поставить на службу человеку огромную энергию внутриатомных связей. В опубликованной 26 сентября 1905 года работе «К электродинамике движущихся тел» им были сформулированы основные положения теории относительности, а позднее[36] – и знаменитый принцип эквивалентности массы и энергии, описываемый простейшим соотношением Е = m². Вы, конечно, уже догадались, что речь идет не о ком ином, как о нобелевском лауреате Альберте Эйнштейне.

Еще до научного прорыва Эйнштейна всемирный резонанс вызвало открытие в 1898 году Пьером и Марией Кюри[37] радия и его необыкновенных свойств. Начиналась эпоха безграничной веры в перспективы ядерных исследований. Однако уже в 1914 году Герберт Уэллс в романе «Освобожденный мир» описал леденящую кровь картину ядерной войны. А 1930-е годы ознаменовались громкими судебными процессами, связанными с пагубными для здоровья последствиями использования радиолюминесцентных красок в циферблатах часов. Позже стало известно о запущенном в 1942 году сверхсекретном Манхэттенском проекте по разработке атомного оружия. Все эти события продемонстрировали человечеству обратную, темную сторону ядерной физики.

Перед самым началом Второй мировой войны Эйнштейн отправил президенту США Рузвельту письмо по поводу исследований своих коллег-физиков Ферми[38] и Силарда[39], в которых развивалась его идея эквивалентности массы и энергии. Ознакомившись с их работой, а также с трудом французского физика Фредерика Жолио-Кюри[40], Эйнштейн пришел к заключению, что при ядерной реакции «может быть высвобождена значительная энергия и получены большие количества радиоактивных элементов». Но интереснее всего его вывод о том, что «новое явление способно привести также к созданию… исключительно мощных бомб нового типа».

В письме, отправленном на имя президента Рузвельта, Эйнштейн писал:

Сэр!

Некоторые недавние работы Ферми и Силарда, которые были представлены мне в рукописи, заставляют меня ожидать, что элемент уран может быть в ближайшем будущем превращен в новый и важный источник энергии. Некоторые аспекты возникшей ситуации, по-видимому, требуют бдительности и в случае нужды – быстрых действий со стороны правительства. Я считаю своим долгом обратить Ваше внимание на следующие факты и рекомендации.

В течение последних четырех месяцев благодаря работам Жолио во Франции, а также Ферми и Силарда в Америке стала вероятной возможность ядерной реакции в крупной массе урана, вследствие чего может быть освобождена значительная энергия и получены большие количества радиоактивных элементов. Можно считать почти достоверным, что это будет достигнуто в ближайшем будущем.

Это новое явление способно привести также к созданию бомб, – возможно, хотя и менее достоверно, исключительно мощных бомб нового типа. Одна бомба этого типа, доставленная на корабле и взорванная в порту, полностью разрушит весь порт с прилегающей территорией. Такие бомбы могут оказаться слишком тяжелыми для воздушной перевозки[41].

Эти работы положили начало исследованиям в области атомной энергетики и в то же время, как и предполагал Эйнштейн, привели к запуску в 1942 году Манхэттенского проекта. Развертывание ядерного оружия шло рука об руку с разработкой ракетных технологий.

Одним из самых разрушительных видов оружия времен Второй мировой войны стала баллистическая ракета дальнего радиуса действия «Фау-2» (нем. V-2, сокращение от «Vergeltungswaffe-2» – «Оружие возмездия 2»). Гитлеровцы выпустили более 3000 таких ракет по Лондону, Антверпену и Льежу. «Фау-2» была не только самым технически сложным, но и самым эффективным видом оружия, разработанным нацистской Германией. Стоит также отметить и созданный в 1941 году первый в мире[42] реактивный истребитель-бомбардировщик Messerschmitt Me.262. Грозный Me.262 слишком поздно появился на театре военных действий[43], чтобы как-то повлиять на исход войны.

В конце войны СССР и США наперегонки собирали разведданные о новейших немецких разработках в области вооружений. В последние дни перед капитуляцией Германии спецслужбы союзников состязались в искусстве захвата немецких ученых и инженеров-конструкторов, работавших над «Фау-2» и другими подобными проектами. Попавшим в плен ученым не оставляли иного выбора, кроме переезда в США или СССР и работы на американские или советские программы ракетостроения. Тех, кто отказывался сотрудничать, в лучшем случае ждало пожизненное заключение. Одним из ведущих разработчиков «Фау-2» был немецкий инженер-ракетостроитель Вернер Магнус Максимилиан Фрайхерр фон Браун[44]. Именно фон Браун разработал легендарную сверхмощную ракету-носитель «Сатурн-5», позволившую доставлять космические корабли серии «Аполлон» на окололунную орбиту.

В марте 1946 года, всего через полгода после завершения Второй мировой войны, премьер-министр Великобритании Уинстон Черчилль выступил со знаменитой речью в Вестминстерском колледже[45]. Именно в ней он впервые употребил термин «железный занавес» в отношении СССР и попавших под его влияние стран Восточной Европы. Политические противоречия между двумя системами вылились в четыре с лишним десятилетия так называемой «холодной войны», но в то же время дали толчок самому динамичному технологическому соревнованию второй половины XX столетия – космической гонке.

Четвертого октября 1957 года СССР вывел на низкую эллиптическую околоземную орбиту алюминиевую сферу диаметром 58 сантиметров под официальным названием «Спутник-1». Отметим, что в русском языке слово «спутник», помимо небесного тела значительно меньшей массы, обращающегося по орбите вокруг планеты, может обозначать попутчика. В 1955 году президент США Дуайт Эйзенхауэр объявил о намерении Соединенных Штатов запустить искусственный спутник земли, однако Советский Союз опередил конкурентов, застав Запад врасплох и вызвав бурю дебатов о причинах и потенциальных последствиях отставания.

Рисунок 1.6. Запуск «Спутника-1» положил начало гонке космических технологий

Запуск «Спутника-1» положил начало гонке за первенство в достижении человеком околоземной орбиты и Луны. Первый человек в космосе – Юрий Гагарин – мог и не вернуться на Землю живым. После срабатывания тормозной двигательной установки возникли проблемы с разделением спускаемого аппарата и приборно-двигательного отсека. В течение десяти минут, ставших серьезным испытанием для организма первого космонавта, «Восток» вращался волчком, пока наконец при входе в атмосферу отсеки не разделились и ориентация аппарата не стабилизировалась.

Не прошло и пяти лет с момента запуска первого спутника, как президент США Джон Кеннеди выступил со знаменитой речью, в которой провозгласил: «Да, мы решили покорить Луну, причем именно в этом десятилетии»[46]. Так был дан старт программе «Аполлон», небезосновательно считающейся величайшим технологическим достижением человечества. Вопреки упорно циркулирующим по сей день конспирологическим теориям о сфабрикованных кадрах высадки астронавтов на Луну, с позиции сегодняшнего дня можно однозначно утверждать, что в конце 1960-х годов попросту не существовало технологий, которые позволили бы их изготовить. Кроме того, имеются многочисленные фотографии мест высадки американских астронавтов на поверхность Луны, сделанные с китайских, индийских, европейских и американских спутников, на которых отчетливо видны следы присутствия человека. Армстронг и другие астронавты там действительно были. В общей сложности на окололунной орбите побывало восемь экспедиций. Две из них – «Аполлон-10» и «Аполлон-13» – не стали отправлять на поверхность пилотируемый спускаемый аппарат[47], а шесть – включали прилунения. По итогам всех миссий астронавты собрали и доставили на Землю почти 400 кг образцов лунного грунта, горных пород и керновых проб (из них 22 кг – на счету первого прилунившегося экипажа «Аполлон-11»).

Тем, кто задается вопросом, почему же мы с тех пор[48] так и не вернулись на Луну, отвечаю: слишком дорого. Программа «Аполлон» в свои лучшие времена съедала колоссальные 4,4 % федерального бюджета США – около 200 млрд долларов в год в ценах 2015 года. Меньше чем за десятилетие после завершения полетов к Луне бюджет Национального управления по воздухоплаванию и исследованию космического пространства (НАСА) ужался до 1 % расходов правительства. Сегодня на все программы НАСА уходит порядка 7 млрд долларов в год. Думаете, это много? Вовсе нет, если сопоставить эту сумму с ВВП США, равным 17,3 трлн долларов в год (по состоянию на II квартал 2014-го)[49].

Спрашивать, стоят ли исследования космоса затрачиваемых на них средств и сил, – это примерно то же самое, что ставить под сомнение ценность путешествий Колумба в Новый свет в 1490-х годах.

Кит Коуинг, основатель и редактор блога NASAWatch.com, бывший космобиолог НАСА

После запуска «Спутника-1» взыгравшее чувство национальной гордости дало новый мощный толчок гонке между СССР и США. Каждая из стран стремилась первой выйти в открытый космос, осуществить стыковку – и так далее, и так далее. Раньше столь колоссальные усилия в национальных масштабах предпринимались разве что во время войны. Это и была война, только «холодная». На пике гонки вооружений первенство в завоевании околоземной орбиты рассматривалось противоборствующими нациями как наиважнейшая стратегическая задача.

Атомная эпоха сопровождалась интенсивным экономическим ростом. На протяжении 1950-х и 1960-х годов ВВП США ежегодно прирастал на 6-10 %, а потребность в электроэнергии росла в среднем на 7 % в год. Несмотря на стремительные темпы строительства угольных теплоэлектростанций, прогнозы показывали, что к концу XX века они перестанут справляться с неуклонно возрастающими энергетическими потребностями. В долгосрочной перспективе оптимальной альтернативой представлялась атомная энергетика. По экспертным оценкам 1967 года, к 2000 году доля АЭС в составе генерирующих мощностей США должна была достигнуть 56 %. Однако всплеск инфляции, а затем нефтяной кризис начала 1970-х вверг американскую экономику в кризис, и потребность в бурном развитии энергосетей отпала.

Сегодня больше всего шансов добиться лидерства в энергетике у солнечных электростанций. А ведь солнечные батареи – не что иное, как побочный продукт космической эры. Лаборатории Белла[50] представили первые работающие батареи на кремниевых фотоэлементах в 1954 году, а уже в 1958-м НАСА запустило спутник «Авангард-1»[51], работавший на солнечной энергии.

И хотя технология преобразования света в электроэнергию была разработана еще в доатомную эру, а солнечные батареи сконструированы в 1950-х годах[52], лишь в наши дни солнечные электростанции стали конкурентоспособны по сравнению с традиционными с точки зрения себестоимости энергии. Таким образом, последствия технологического прорыва на волне бума послевоенных десятилетий продолжают давать знать о себе и сегодня, – и это замечательно.

Социальные последствия бума ракетостроения, электроники и ядерной физики

В разгар космической гонки в НАСА официально работало 400 000 человек. Помимо этого, по слухам, НАСА щедро одаривало контрактами 20 000 университетов, научно-исследовательских институтов, промышленных предприятий и иных подрядчиков по всему миру. По некоторым данным, в середине 1960-х 4,5 % работоспособного населения США были тем или иным образом задействованы в работе над проектами освоения космоса. На фоне постоянных колебаний показателей рентабельности различных отраслей это был беспрецедентный период роста.

По сей день Хьюстон (штат Техас)[53] и «космическое побережье» Флориды[54] пожинают долгосрочные плоды инвестиций в космическую программу 1960-х. Вот лишь некоторые результаты инвестиций НАСА в развитие технологий за последние 50 лет:

стеклоткань с тефлоновым покрытием (PTFE) – современный покровный материал;

скафандры и термобелье с жидкостным охлаждением – сегодня эти технологии используются в портативных медицинских приборах для охлаждения организма при лечении ожогов конечностей, рассеянного склероза, повреждений позвоночника, спортивных травм и т. п.;

портативные автономные дыхательные устройства для пожарных НАСА взяты на вооружение пожарными всего мира;

роботизированные искусственные манипуляторы и мышечные приводы, сконструированные НАСА, используются в протезах конечностей нового поколения;

конструкция топливных насосов главного двигателя космических шаттлов положена в основу искусственного сердечного насоса, созданного доктором Майклом Дебейки[55] из Медицинского колледжа Бэйлора в Хьюстоне совместно с инженером Космического центра имени Линдона Джонсона Дэвидом Сосье.

Среди прочих изобретений и технологий, основанных на разработках НАСА, которые мы используем в повседневной жизни, – невидимые брекеты, устойчивые к царапинам линзы, пена Memory Foam[56], инфракрасные датчики температуры, детекторы задымления, беспроводные инструменты, фильтры для очистки воды, износостойкие радиальные шины, светодиоды (LED), химические датчики и алгоритмы для повышения качества и анализа видеоизображений.

Таким образом, атомно-космическая эпоха, при всей глобальности технологических преобразований, не вызвала социальных потрясений, а, напротив, способствовала созданию дополнительных рабочих мест и повышению благосостояния населения.

В основе современных инновационных технологий лежат три основополагающих закона, или принципа. Первый из них – рассмотренный в этой главе закон Мура, два других – сетевой закон Меткалфа Гилдера[57] и закон Крайдера[58], определяющий темпы роста емкости носителей данных. По сути, эти законы описывают три столпа, на которых зиждется развитие современных цифровых технологий. Речь идет о производительности компьютеров, пропускной способности сетей, а также емкости хранилищ данных и скорости обмена информацией с ними. В последнее десятилетие вычислительная техника и телекоммуникации кардинально изменили мир вокруг нас и нас самих.

Сегодня ежесекундно публикуется в 1000 раз, а ежесуточно – в 80 млн раз больше интернет-контента, чем в 130 млн печатных книг, изданных за всю историю человечества!

Статистика цифровой эры поражает воображение. Чтобы убедиться в этом, достаточно взглянуть на показатели объемов хранилищ и скорости передачи данных по сетям в динамике. С 1990 по 2005 год емкость среднестатистического жесткого диска выросла в тысячи раз, и это не предел. В 2015 году оцениваемый объем трафика, передаваемого по сетям, использующим интернет-протокол (IP), в планетарном масштабе превысил 10 зеттабайт[59] данных. При этом в 2008 году предполагалось, что к 2015 году он лишь приблизится к зеттабайту то есть прогноз превышен в десять с лишним раз. Исходя из существующих тенденций, к 2019 году ожидается рост трафика еще на целый порядок.

Рисунок 1.7. Снижение стоимости хранения информации (в пересчете на 1 ГБ) в период с 1980 по 2015 год

Чтобы было понятнее, о каких объемах информации идет речь, приведу пример: в оцифрованном виде все данные – «контент» – крупнейшего в мире книгохранилища, Библиотеки Конгресса США, составляют около трех петабайт (РВ) данных. А ведь там хранятся не только книги, но и 13 млн фотографий, 4 млн карт, 500 000 фильмов и 3,5 млн звукозаписей[60]. Сегодня за сутки человечество производит в 8500 раз больше контента, чем хранится в Библиотеке Конгресса. Другая, не менее впечатляющая аналогия: сегодня ежесекундно публикуется в 1000 раз, а ежесуточно – в 80 млн раз больше интернет-контента[61], чем в 130 млн печатных книг[62], изданных за всю историю человечества!

Сегодня одно только Агентство национальной безопасности (АНБ) США каждые шесть часов собирает столько же информации, сколько хранится в Библиотеке Конгресса. Запаса дисковой памяти, имеющегося на сегодняшний день, с лихвой хватит на то, чтобы в текущем режиме сохранять все, что пишут, говорят, исполняют и фотографируют люди.

На заре интернета он был привязан к нескольким мощным по тем временам университетским серверам, а большинство подключенных к сети компьютеров находилось поблизости. Дата-центры существуют с 1970-х годов, но именно появление серверов в 1990-х годах обусловило создание крупными корпорациями коммерческих центров, специализирующихся прежде всего на резервном копировании данных и размещении зеркальных копий в различных точках земного шара. Сегодня такие подключенные к интернету «серверные фабрики» или дата-центры называются «облачными хранилищами». Термин был позаимствован из области сетевых диаграмм, в которых символом в виде облака принято обозначать удаленную базу данных.

Представляя новую платформу Xbox One на выставке-ярмарке электронных развлечений Electronic Entertainment Expo (ЕЗ) в 2013 году, тогдашний вице-президент Microsoft Фил Харрисон, руководивший подразделением онлайновых игр Xbox, так описал динамику экспоненциального роста:

В первый же день работы Xbox One мощность [облачного] сервера станет эквивалентна мощности всех компьютеров, существовавших на планете в 1999 году. Таковы факты…

Фил Харрисон, вице-президент Microsoft, подразделение онлайновых игр

Распространение практики совместного потребления[63] и социальных сетей произвело информационный бум (выраженный в количестве байтов/битов данных, создаваемых за секунду), который невозможно было предвидеть еще десятилетие назад. Прогнозировался линейный рост спроса на данные и объемы их носителей. С появлением мобильного интернета мы справедливо предположили, что потоки данных будут увеличиваться и дальше, но взрывного характера их роста, обусловленного созданием социальных медиа и неудержимым желанием потребителей «делиться» всевозможным контентом, предугадать не смогли.

Пример видеоблогера Феликса Арвида Ульфа Чельберга, буквально взорвавшего сеть под псевдонимом PewDiePie, наглядно иллюстрирует изменение структуры спроса на контент. В 2014 году среднее число просмотров роликов, размещенных PewDiePie на YouTube, практически не уступало телеаудитории проходившего в то время финала чемпионата мира по футболу. За финальной игрой Германия – Аргентина наблюдали 26,5 миллиона американцев, но и канал PewDiePie в тот день собрал «урожай» в двадцать с лишним миллионов просмотров[64].

По данным веб-сайта TheRichest.com, самым просматриваемым сетевым телеканалом мира является спортивный ESPN, самый популярный из новостных – Fox News – занимает третье место, а замыкает ведущую десятку CNN. Острее всего проблема борьбы за зрителя стоит перед вечерними новостными кабельными каналами и теми, которые освещают спортивные события всемирного значения, такие как чемпионаты мира по футболу. Если проанализировать статистику аудитории телеканалов в период с 2004 по 2014 год, то пик приходится на 2009-й. Причина последующего сокращения телеаудитории кроется в сочетании двух новых тенденций в IP-технологиях. Во-первых, речь идет об онлайновом видео, которое началось с YouTube и получило развитие на таких сервисах, как NetFlix, Hulu и Amazon Prime. Во-вторых, в мобильных и планшетных приложениях спрос смещается от традиционных новостных телевизионных сетей в сторону фрагментарного контента.

Рисунок 1.8. Аудитория основных кабельных телевизионных каналов США (источник: Nielsen, данные кабельных сетей)

Расстановка сил становится очевидной, если проанализировать статистику просмотров резонансных каналов YouTube. Вышеприведенный график наглядно демонстрирует необыкновенную популярность PewDiePie: по числу зрителей и объемам трафика его канал перевешивает все новостные сети вместе взятые.

Естественно, я отдаю себе отчет в том, что аудитория канала PewDiePie принципиально отличается от аудитории Fox News, ESPN и CNN, однако факт остается фактом: по общему охвату аудитории Феликс Чельберг вне конкуренции – у него в десять раз больше зрителей, чем у всего праймтаймового кабельного телевидения США. И если вы мне возразите, что по влиятельности и авторитетности PewDiePie никогда не сравнится с Fox News, – значит, мы с вами говорим на разных языках. У поколений Y и Z сферы влияния совершенно не такие, как у поколения их родителей. Интенсивность взаимодействий внутри цифровых сообществ растет невиданными в истории темпами – и огромную роль в этом процессе играет обмен видео, фото и иным контентом. Именно поэтому кабельное телевидение никогда не станет адекватной альтернативой для цифрового поколения.

Рисунок 1.9. Аудитория основных кабельных телевизионных каналов в сравнении с количеством просмотров канала видеоблогера PewDiePie (источник: YouTube)

С точки зрения статистики блогер PewDiePie – определенно более влиятельный информационный ресурс, чем новостной канал Fox News. Весь вопрос в том, на кого он «влияет» – на поколение потребителей теленовостей или на поколение тех, кто в недалеком будущем займет доминирующие позиции в торговле, промышленности и обществе?

Еще одна сенсация YouTube – Мишель Фан. Фан начала вести блог об искусстве макияжа в 2005 году, а в мае 2007-го перешла в формат YouTube. В 2009–2010 годах онлайн-уроки Фан привлекли внимание журналистов BuzzFeed, после чего повальное увлечение видеоканалом американки вьетнамского происхождения приняло характер вирусной эпидемии. На сегодняшний день у канала Мишель Фан на YouTube 7 млн подписчиков[65], каждый ее новый видеоролик за первую неделю показа набирает более миллиона просмотров. Мишель не упустила шанс заработать на собственной популярности и в 2011 году открыла платный сервис новостей из мира косметики Ipsy.com, работающий по принципу ежемесячной подписки. В 2013 году она продала свое имя косметическому гиганту L’Oral, который теперь выпускает линейку продукции ЕМ «Michelle Phan.

Сегодня 27-летняя звезда YouTube, которую в свое время, как говорят, не взяли на работу продавцом косметики в сеть магазинов Sears, имеет собственную косметическую империю с годовым оборотом в 84 млн долларов. На конференции Code/Mobile, состоявшейся в 2014 году в калифорнийском городе Халф-Мун-Бей, Фан рассказала о том, как, по ее наблюдениям, изменился рынок дистанционной торговли за 12 месяцев:

Год назад 60 % трафика поступало [к нам] с компьютеров. Сегодня 70 % идет с мобильных устройств[66].

Мишель Фан

Большинство инновационных моделей ведения бизнеса, возникших в последние десятилетия, обязаны своим появлением интернету. А ведь, казалось бы, первый в истории веб-сайт был создан Тимом Бернерсом-Ли относительно недавно, 6 августа 1991 года[67]. На страничке объяснялся принцип проекта всемирной глобальной сети (WWW), приводились инструкции по настройке веб-серверов и созданию собственных веб-страниц[68].

Коммерческий интернет возник тремя годами позже, в 1994-м, с появлением Yahoo, Lycos, сайта журнала The Economist, первого интернет-банка First Virtual, Law Info, Pizza Hut, The Simpsons Archive (первого развлекательного веб-сайта), Whitehouse.gov, Web Crawler, сайта журнала Wired и других. Сеть Pizza Hut первой предложила жителям калифорнийского города Санта-Крус возможность заказывать пиццу через интернет. До 1994 года никто не слышал о таком явлении, как электронная коммерция, а сегодня мировой оборот интернет-торговли составляет колоссальные 2,6 трлн долларов США и продолжает уверенно расти на 20–30 % в год[69]. Но прогресс не стоит на месте, и появление смартфонов открыло новую страницу в истории интернета.

Смартфон, несомненно, стал самым значимым изобретением в области персональных средств связи за последние полвека. Если в 2007 году казалось, что смартфон – это модный аксессуар для состоятельной публики и представителей среднего класса высокоразвитых стран, таких как США, то сегодня мы наблюдаем настоящий бум смартфонов в развивающихся странах. За один только 2013 год Китай произвел и продал больше мобильных устройств, чем в США – жителей, и большую часть составили именно смартфоны. Такие модели, как Xiaomi Redmi, Meizu M2, Yu Yunique, Obi Worldphone и Google Android One, уже начали кардинально менять возможности доступа в интернет с устройств ценовой категории до 100 долларов. К январю 2014 года по количеству часов, проведенных онлайн, мобильные устройства во всем мире опередили персональные компьютеры[70].

В Индии имеется в продаже более 40 различных моделей смартфонов не дороже 5000 рупий (около 100 долларов США). Согласно данным Priceonomics, за 18 месяцев с момента покупки смартфоны теряют около 60 % стоимости, – и, следовательно, к 2020 году минимальная сумма, за которую можно будет купить смартфон с доступом в интернет, будет начинаться с 20–25 долларов США[71]. А это означает, что всего через пять лет мобильные устройства с доступом к интернету будут иметься по меньшей мере у 85 % жителей Земли. Только подумайте: в период с 2015 по 2020 год в онлайн-режим перейдет больше пользователей, чем за всю предыдущую историю интернета с момента его создания в 1994 году. С этой точки зрения интернет-торговля и мобильная коммерция сегодня делают лишь первые робкие шаги.

Через 50 лет, когда настанет время подводить итоги нынешней эпохи, интернет несомненно будет признан величайшим катализатором технологического прогресса. Однако в том, что касается межличностного общения и взаимодействия, самым значимым изобретением, изменившим мир, будет определенно назван смартфон.

Самые прибыльные в истории проекты

Информационно-технологические компании успешно конкурируют с крупнейшими в новейшей мировой истории брендами. Самый феноменальный пример – это, конечно, Apple, но нельзя сбрасывать со счетов и Microsoft, IBM и Oracle, которые продолжают удерживать ведущие позиции на глобальных рынках.

Отметим также, что ведущие технологические компании, зарегистрированные на NASDAQ, обеспечивают работой 1,3 млн человек, а их совокупная рыночная капитализация составляет около 3 трлн долларов США[72]. И это без учета вклада игроков следующего уровня – таких как HP, Baidu, NTT Communications, EMC, Texas Instruments, Yahoo, Salesforce.com, Cognizant, eBay и т. д.

Таблица 1.1. Рыночная капитализация и число штатных сотрудников ведущих технологических компаний мира

Источник: биржевые котировки NASDAQ

По сравнению с другими крупными компаниями, чьи акции торгуются на мировых биржах, технологические – настоящие чемпионы по генерации прибыли. Так, например, торговая сеть Walmart имеет капитализацию ниже, чем у крупнейшего интернет-магазина Alibaba, а ведь только в США в системе Walmart занято 1,4 млн человек.

Совокупный акционерный капитал FANG (аббревиатура, составленная из первых букв названий Facebook, Amazon, Netflix и Google) за один только 2015 год вырос в цене на американских фондовых рынках на 440 млрд долларов[73]. При этом удельный вес акций FANG, согласно индексу топ-500 компаний по версии рейтингового агентства S&P[74], всего за год вырос с 3,5 до 5,1 %. Для сравнения: 440 млрд долларов, на которые суммарно подорожали перечисленные четыре компании согласно S&P, – это две трети рыночной капитализации Apple.

В 2013 году четыре крупнейших банка США получили прибыль, в среднем составившую 61 500 долларов в пересчете на одного сотрудника в год. За этот же период четыре крупнейших технологических компании заработали в среднем 450 000 долларов на каждого сотрудника, то есть в семь с лишним раз больше, чем ведущие банки, и в десять с лишним раз больше, чем гиганты сетевой розничной торговли продуктами питания. Вывод очевиден: чем выше уровень технологичности отрасли – тем она прибыльнее. Именно поэтому в эру дополненной реальности каждой отрасли рано или поздно придется встать на высокотехнологичные рельсы.

Высокая рентабельность, безусловно, на руку акционерам, однако с точки зрения создания рабочих мест ситуация не столь радужная. Так, компания Kodak в период наивысшего расцвета нанимала 140 000 сотрудников, тогда как Instagram, своего рода Kodak версии 2000-х, в 2012 году (на момент приобретения компанией Facebook за сумму порядка 715 млн долларов США) имел в штате всего 13 сотрудников. Напрашивается вывод, что технологии отрицательно сказываются на занятости и провоцируют безработицу.

Таблица 1.2. Сравнение финансовых показателей крупнейших секторов экономики США (2013)

Источник: официальные годовые финансовые отчеты компаний

Apple создает достаточно много рабочих мест в своих магазинах, а на заводах Foxconn, где, по последним данным, трудятся 1,23 млн человек, большинство работников заняты производством комплектующих для продукции Apple и сборкой устройств с логотипом этой же компании. Однако, учитывая колоссальный оборот Apple Inc., компания обеспечивает работой не так уж много людей. Значит ли это, что, вытесняя традиционный бизнес, технологии неизбежно ведут к сокращению числа рабочих мест? На самом деле результаты исследований свидетельствуют об обратном.

Влияние интернета на темпы роста мировой экономики неуклонно растет. За последние пять лет вклад Всемирной сети в рост ВВП развитых стран, охваченных исследованием MGI, составил 21 %, что свидетельствует о резком ускорении темпов развития отрасли. Для сравнения: в предшествующие 15 лет этот показатель не превышал 10 %. Большая часть добавленной стоимости, создаваемой интернетом, приходится на отрасли за пределами технологического сектора; при этом около 75 % достается компаниям в традиционных сегментах экономики. Интернет также способствует созданию рабочих мест. Исследование 4800 малых и средних предприятий показало, что на каждое сокращенное в результате технологических преобразований рабочее место приходится 2,6 новых.

«Интернет имеет значение: всеобъемлющее влияние глобальной сети на рост экономики, занятости и благосостояния». Доклад Глобального института McKisney (MGI), май 2011 года[75]

Хорошие новости, не так ли? Интернет генерирует в 2,6 раза больше рабочих мест, чем сокращает. И это еще не учитывая рабочие места, создаваемые на волне IPO, что в недавнем прошлом имело место в компаниях Facebook, Google и Apple.

Неоднократно предпринимались попытки количественно оценить вклад интернет-индустрии в мировую экономику. Если ограничиться оценкой оборота электронной торговли, то вклад онлайн-магазинов в годовой ВВП развитых стран составляет 4–9 %[76]. Однако этот подход не учитывает такие аспекты, как использование социальных сетей, мобильных приложений, просмотр видеороликов на YouTube и другие виды активности, которые хотя формально не являются показателями экономической деятельности, тем не менее оказывают колоссальное влияние на современную коммерцию и занятость.

Одна из проблем занятости в цифровую эпоху – неизбежная концентрация рабочих мест вокруг головного офиса технологической компании. К примеру, из 128 000 сотрудников Microsoft более 40 000 работают в Сиэтле, где находится штаб-квартира корпорации. По данным исследования, проведенного профессиональной сетью LinkedIn, более 90 % сотрудников Amazon проживают в шести странах – США, Великобритании, Индии, Ирландии, Китае и Канаде, при том что компания осуществляет деятельность в 66 странах[77].

Цифровая эпоха стала катализатором беспрецедентного информационно-технологического бума, сопровождающегося массовым созданием рабочих мест и повышением благосостояния населения. Однако, как подчеркивалось выше, распределение рабочих мест и доходов в цифровую эпоху крайне неравномерно и с географической точки зрения, и с демографической (что зачастую также обусловлено местом жительства). И этим цифровой бум разительно отличается от всех предыдущих, в частности от промышленного бума начала XX века в США, благодаря которому в стране сформировался средний класс.

Интернет и широкая автоматизация технологических процессов усугубили проблемы в сфере занятости. Еще пять лет назад Эрик Бриньольфссон[78], профессор школы менеджмента MIT Sloan, и его соратник Эндрю Макафи[79] пришли к выводу о том, что именно развитие компьютерных технологий – начиная с усовершенствованных средств роботизации производства и заканчивая сервисами автоматизированного перевода – является главной причиной замедленных темпов роста занятости в последние 10–15 лет[80].

Рисунок 1.10. Динамика роста производительности труда в сопоставлении с показателями занятости и средних семейных доходов (источник: HBR)

Проанализировав данные о рынках труда за последние 70 лет, Бриньольфссон и Макафи установили, что стабильный рост производительности в последние годы перестал сопровождаться увеличением количества рабочих мест. Начиная с 1940-х годов рост занятости точно повторял динамику производительности труда, и так продолжалось вплоть до 2000-х годов. С наступлением эры интернета производительность и ВВП продолжают расти, тогда как доходы среднего класса и показатели занятости заметно отстают по темпам роста. Особенно четко этот дисбаланс прослеживается в последние годы, ознаменовавшиеся бурным развитием вычислительных технологий и интернета.

В то время как число рабочих мест в сельском хозяйстве и промышленности сократилось, в лидеры вышла сфера услуг, на долю которой в данный момент приходится 80 % ВВП США. Проблема заключается в том, что впервые за 200 лет сфере услуг угрожает серьезная опасность, и опасность эта исходит от информационных технологий. Если в обозримом будущем не будут созданы принципиально новые отрасли, предназначенные для удовлетворения спроса на пока что несуществующие услуги, нас ждут большие проблемы с обеспечением населения новыми рабочими местами.

Какие же изменения в структуре занятости и распределения доходов могут произойти в ближайшие 20–30 лет, когда человечество вступит в новую эру своего развития?

Глава 2

Эпоха дополненной реальности

Любая достаточно развитая технология неотличима от магии.

Третий закон Артура Кларка из книги «Черты будущего» (переработанное издание, 1973 год)

От 2030 года нас отделяет меньше времени, чем от рубежа тысячелетий (2000). Технологии, над которыми мы работаем сегодня, в том числе искусственный интеллект, редактирование генома, наномасштабное производство, беспилотный транспорт, робототехника, портативные и встраиваемые цифровые устройства, будут определять следующую эру человеческой цивилизации. Учитывая огромное влияние, которое встраиваемые и персональные технологии оказывают на повседневную жизнь и поведение людей, предлагаю называть этот период эпохой HOMO AUGMENTUS, или эпохой дополненной реальности. На этот раз изменения явным образом сосредоточены вокруг индивида. Речь идет не только о трансформации того или иного сектора экономики или о создании новых технологий. Грядущие перемены затронут прежде всего частную жизнь, сделав ее совсем непохожей на жизнь предыдущих поколений.

Суть этих перемен – в принципиально новых способах взаимосвязи и взаимодействия, которые будут управлять миром. Описать новую эру как «вторую механическую» означало бы свести ее понимание к сугубо экономическим аспектам. Конечно, автоматизация за счет использования робототехники и искусственного интеллекта наверняка повлечет за собой и экономические последствия, в том числе в области производительности труда и занятости, но это лишь часть картины.

С наступлением индустриальной, или машинной, эпохи общество оказалось под непрерывным влиянием новых технологий, будь то паровая машина или палка для селфи. Сегодня человечество отмеряет перемены не десятилетиями, а месяцами. Новые многомиллиардные компании возникают быстрее, чем в уже существующих компаниях запускаются новые продуктовые линейки. Стремительные темпы изменений в большей степени обусловлены реакцией на них конкретных людей и общества в целом, нежели технологиями.

Мы – люди, и наше отношение к переменам неоднозначно. Как биологический вид мы стремимся к развитию, расширяем свои возможности, эволюционируем, создаем ресурсы, исследуем мир, делаем открытия, накапливаем знания, обогащаем, наполняем и совершенствуем свою жизнь. Однако когда изменения затрагивают нас лично – нашу работу, дом или семью, это выбивает нас из привычной колеи. Если мы лишимся работы из-за того, что более эффективный производственный процесс или продвинутый компьютерный алгоритм сделали нашу должность ненужной, вряд ли это придется нам по душе. Возможно, мы даже выйдем на демонстрацию, требуя запрета или ограничения такой технологии или новой бизнес-модели. Возможно, мы будем ратовать за введение тарифных и налоговых льгот для своей отрасли. Все что угодно, только бы устаревшая бизнес-модель оставалась конкурентоспособной в мире, в котором уже нет места традиционным подходам. Как уже говорилось в предыдущей главе, это вполне типичная реакция.

Бывало и будет снова

Но не будем уподобляться сценаристам фильмов «Матрица»[81] или «Звездный крейсер "Галактика"»[82]. Надо оговориться, что цикл обновления технологий, которое вызывает к жизни абсолютно новые отрасли, но в то же время разрушительно влияет на модели занятости и общественное устройство, повторяется уже лет 200–250. Комментаторы, которыми я восхищаюсь, Рэй Курцвейл и Питер Диамандис[83], описывали эту перемену как часть грядущей «сингулярности». Диамандис называл ее веком изобилия[84], но у рабочего Ford в Детройте или Foxconn в Китае может быть совершенно другое мнение. Ткачи начала XIX века, трубочисты, пахари 1920-х, служащие проката видеокассет, операторы экспресс-проявки фотографий, газетные репортеры и водители такси – это все примеры занятости, на которой технологические изменения сказались особенно сильно. Даже ведущая к изобилию технология продолжает оставаться настолько же подрывной, насколько инновационной.

Несмотря на все попытки бизнеса адаптироваться к быстро меняющемуся миру интернета, главными на исходе этих лет оказались преимущественно новые игроки. Вот почему Apple и Spotify сегодня крупные музыкальные дистрибьюторы, вытеснившие Sony, Virgin и Tower Records, доминировавших в 1990-е. По той же причине Amazon Kindle и Apple iBooks показывают сегодня на книжном рынке самый быстрый рост, а книжные магазины Borders, Dymocks и Angus & Robertson больше не пользуются популярностью. По той же причине мы отказываемся от пакетов кабельного ТВ в пользу Netflix, Hulu и YouTube, а сеть Blockbuster не выжила, когда ее магазины оказались анахронизмом. Мы все больше заказываем на Amazon и Alibaba, вместо того чтобы сесть в машину и ехать в местный торговый центр. Более того, даже физически находясь в магазине Best Buy, мы сравниваем его цены с Amazon.

Всего несколько лет со всей очевидностью демонстрируют, что новые игроки, выстроившие свой бизнес иначе, просто лучше позиционированы, чтобы расти и использовать меняющееся поведение потребителя. В то время как старые ушли в оборону и пытаются помешать новичкам набрать скорость. Независимо от масштаба оборонительных действий через несколько лет оказывается, что прорыв состоялся: перестроились модели занятости, правительство уступило интересам экономического прогресса, и либо новые игроки поглотили старых, либо старые ушли на периферию, консолидировались и обслуживают небольшой сокращающийся рынок.

Пока не случалось так, чтобы старая бизнес-модель или отжившая технология продолжали доминировать на рынке. Изредка дело кончается тем, что старые бизнесы переоснащаются, пожирая сами себя, и успевают заново встать на ноги. Таким образом, технологические перемены практически всегда – подрывные.

Подрыв на протяжении веков

Каждая эпоха привносит в повседневную жизнь большие перемены в поведении потребителя, занятости и сервисах. То, за чем гонялись в 1920 году, больше не в ходу. Сегодня неотъемлемая часть человеческой жизни – смартфоны, особенно для молодежи. По последним исследованиям, почти 90 % тех, кто вступил во взрослую жизнь в 2000-е годы, сказали, что всегда носят смартфон с собой[85], а 80 % – даже спят с телефонами[86] (смартфон – последнее, что они выпускают из рук вечером, и первое, что берут утром). Это явным и очевидным образом отличает их от подростков и молодых людей начала XX века. Подобные перемены в поведении быстро становятся нормой и со временем накапливаются, приводя к еще более заметным изменениям в функционировании общества. Подумайте, например, сможете ли вы в будущем заказать такси или еду на дом без помощи смартфона? Маловероятно.

Прежде чем говорить о том, чего ждать от эпохи, которую мы условно назвали «Человек 2.0», давайте взглянем на некоторые прорывы последних 200 лет и на влияние, которое они оказали на общество. Это позволит нам точнее предсказать, что случится в ближайшие 20–50 лет.

Начнем с моделей занятости по отраслям.

Таблица 2.1. Самые востребованные профессии в разные века

Разумеется, наиболее популярные профессии 2020 года будут сильно отличаться от профессий столетней давности. За последние 200 лет мы из аграрного общества стали промышленным, движущая сила которого – технологии и сервис. В 1750 году 80 % населения Великобритании жили в сельской местности, к 1900 году эта цифра упала до 30 %, а к 2030 году сократится, по прогнозам, до 8 %. То же происходит и в Китае, где доля городского населения с 1950 по 2000 год выросла с 13 до 40 % и должна достичь 60,3 % к 2030 году[87].

Рисунок 2.1. Как в разные эпохи менялась структура занятости

Между 1750 и 1850 годами сельское хозяйство в Великобритании, США и Европе переживало колоссальный рост, но с 1900 года занятость в фермерском секторе постепенно снижалась на протяжении целого столетия. Это, однако, не означает сокращения объема продукции. Напротив, само производство значительно выросло благодаря технологиям: тракторам, развитию зерновой селекции, оросительных систем и пестицидов.

Интересно, что эпоха дополненной реальности, с ее робототехникой, метаматериалами и искусственным интеллектом, скорее всего возродит местное производство. Роботы и искусственный интеллект как рабочая сила оказались дешевле трудовых ресурсов Китая и Индии. Автоматизация транспорта, ресторанов, доставки продуктов, бухгалтерского учета, банковского дела и тому подобного грозит упадком некоторым отраслям сервиса. С другой стороны, вероятно, что на базе новых технологий вырастут совершенно новые виды услуг. Следующая таблица демонстрирует, какие технологические прорывы состоялись в каждую из эпох и как это сказалось на некоторых областях экономики, общественного благосостояния и занятости в мире.

Машинный век подорвал существовавшую модель производства и привнес в представления о производстве идею его масштабируемости, что радикально повысило производительность труда. В атомный век (он же – космический, или век реактивного двигателя) производство продолжало развиваться, но уже ценой значительных усилий, хотя объем продукции неизменно рос. Если эту эпоху что-то и объединяло, то прежде всего – размах мысли и использование стремительного технического прогресса, усовершенствований и изобретений, порожденных Второй мировой войной. Цифровая (или информационная) эра началась с резкого повышения производительности процессов, например в первых ЭВМ, таких как ERMA[88], и с дальнейшей автоматизации производства. В 1990-е это распространилось и на бизнес-процессы и операции, которые теперь автоматизировались на уровне предприятия с помощью целиком охватывающих его программных решений вроде SAP («системные приложения и продукты»). Интернет шагнул еще дальше и подорвал прежнюю систему дистрибуции, как показывает судьба книжной и музыкальной индустрий.

Таблица 2.2. Развитие технологий и его последствия в каждую из эпох

Эпоха синтеза заставит пересмотреть процессы кардинально, обеспечив динамичное принятие решений, выявление зависимостей в данных и управленческое консультирование, поскольку компьютерный интеллект оптимизирует эти процессы и циклы обратной связи. Если интернет в основном был связан с изменениями в распространении и доступности информации и с пересмотром процессов создания стоимости, новая эра станет взрывной непосредственно для сферы информации, интеллекта и их прикладного использования. Эпоха дополненной реальности принесет четыре основных прорыва, и еще две технологии станут их долгосрочным следствием.

Искусственный интеллект изменит характер управления, поскольку системы лучше, чем люди, справляются с повседневными задачами: вождением машины, здравоохранением и основными видами обслуживания. Хотя многие опасаются, что сверхинтеллектуальные роботы или искусственный интеллект завладеют миром, с гораздо большей вероятностью в ближайшие 30 лет эти системы будут специализированными, созданными под конкретные задачи и совершенно не обязательно – эквивалентными человеческому интеллекту (об этом позже).

Распределенные, встроенные в окружающую среду пользовательские устройства вокруг нас позволяют создавать легкие в использовании, контекстно обусловленные сервисы, продукты, справочные программы и добавленную стоимость, которые в свою очередь можно монетизировать пропорционально их эффективности. В мире, постоянно расширяющемся за счет данных и информации, добавленная стоимость, индивидуальный подход и контекст играют ключевую роль[89]. Все, внутри чего есть чип, будет синхронизироваться с «облаком», взаимодействовать с другими устройствами и человеком.

Развитие умной инфраструктуры меняет способы энергоснабжения, доставки людей и товаров из одного места в другое, а вместе с тем и способы экономической конкуренции и определения рынками стоимости сырьевых товаров. Будь то дроны, солнечная энергия, электрический транспорт или беспилотные перевозки – все будет включено в эту систему. Умные города будут обеспечены умным распределением ресурсов и умной инфраструктурой, заметно улучшающей жизнь граждан. В энергетическом секторе произойдет радикальный прорыв.

Генное редактирование и высокие технологии в медицине перевернут наши представления о здравоохранении. С такими наследственными заболеваниями, как паркинсонизм, болезнь Альцгеймера, рак груди, мышечная дистрофия, кистозный фиброз, плоскоклеточная анемия и даже дальтонизм, будет покончено в ближайшие 20 лет. Датчики, носимые устройства, диагностика с помощью искусственного интеллекта и другие технологии радикально изменят наше представление о кардиологических и других предотвратимых заболеваниях. Алгоритмы и сенсоры будут диагностировать недуги надежнее, чем доктора.

Две технологии, в перспективе – революционные, которые сейчас, на заре эпохи синтеза, еще только начали свое развитие, это:

Метаматериалы, созданные с помощью нанотехнологий или принципиально новых инженерных подходов. Примеры метаматериалов:

«шапка-невидимка» (или укрывающий материал), который отклоняет световые лучи видимого спектра или микроволны[90], направляя их в обход объекта, покрытого таким материалом;

самоактивирующиеся материалы, созданные по образцу природных, электроактивные полимеры, которые ведут себя как человеческие мышцы;

электропроводное покрытие или покрытие, которое может превратить любую поверхность в дисплей;

одежда и текстиль, которые будут генерировать электричество или иметь интегрированные в ткани датчики и схемы;

материал из графеновых или алмазных нанонитей, который можно использовать для создания космических лифтов и подобных устройств;