Дорога в лето Лорд Эмери

Глава 1

Нэшвилл – Шарлотт

Фанаты сходят по ней с ума, но они совсем не знают улыбчивую девушку с гитарой, которую так часто видят на обложках. Ее имя – Дилайла, и многие думают, что короткий вариант – Лайла. На самом деле мою лучшую подругу зовут Ди. Насчет возраста они правы – ей семнадцать, хотя по поведению этого не скажешь. На встречах и интервью Ди ведет себя как опытный профессионал, будто ей уже за тридцать. А со мной наедине ей не больше двенадцати, и она смеется над всякой ерундой, как в те времена, когда еще носила брекеты, а наши планы на лето состояли из ночевок друг у друга и плаванья в бассейне. Поклонники считают, что песни из этого альбома написаны после пережитого ею разрыва. Глупости! Она его не пережила. Даже близко.

На боку гастрольного автобуса красуется огромный плакат с изображением Ди на фоне поля с дикими цветами, ее рука на грифе двенадцатиструнной гитары. Рядом с фотографией написано прописными буквами, имитирующими ее почерк: «Лайла Монтгомери». Фанаты часами стоят в очереди, чтобы заполучить ее автограф на плакате или на футболке. Новый альбом называется «На краю вселенной, в Теннесси», а одноименная песня держится на первом месте в чартах уже две недели. Это позитивная, мажорная композиция, вот только написана она больше года назад.

  • На краю вселенной, в Теннесси,
  • Старый дуб хранит наши имена,
  • Все тропинки там ведут домой,
  • Ты лети туда, моя душа.
  • На краю вселенной, в Теннесси,
  • На крыльце танцуем я и ты.
  • Где бы ни была, там мои мечты.
  • Ветер, ты туда меня неси.

Эту песню, как и многие другие, она написала для Джимми.

Я неприкаянно брожу по обширной стоянке за штаб-квартирой «Мадди Уотер рекордс» на окраине Нэшвилла. Отсюда начинается летний гастрольный тур Ди. Три пассажирских автобуса уже выстроились в ряд, готовые тронуться в путь. Ди носится в толпе, здоровается, прощается и знакомит между собой семьи музыкантов, которые пришли проститься с отъезжающими. Я держусь на заднем плане, жду и вдруг замечаю боковым зрением, что кто-то беззастенчиво пялится на мои ноги. Там есть на что посмотреть, потому что юбка у меня – на границе правил приличия.

– Привет, – говорит парень, который рассматривает меня таким откровенным взглядом, что мне становится неудобно за него. – Ты из группы?

– Ну да.

Это вранье. Я вяло улыбаюсь, хотя после пережитого за последний месяц у меня нет никакого настроения с ним кокетничать. К тому же, он вообще не в моем вкусе. Аккуратная стрижка, заправленная в джинсы футболка поло. Скучный до зевоты.

– Я Марк Трэн. Ассистент режиссера по свету.

– Риган О’Нил, – отвечаю я. И бросаю гранату. – Мне семнадцать.

Она взрывается. Мой новый друг Марк розовеет лицом и бормочет, что ему чрезвычайно приятно было со мной познакомиться. Когда твоего внимания добивается слишком большое количество мужчин, становится до обидного безразлично. Моя яркая внешность в сочетании со стилем одежды – все узкое и короткое – как магнитом, притягивает самых разнообразных представителей мужского пола: тихонь и хулиганов, младше меня и годящихся мне в отцы. Я давно научилась отличать безвредных от ядовитых, которые могут выпустить жало. Но иногда им все же удается меня одурачить.

Ди заключает в объятия мать скрипача. Та испуганно таращит глаза. Моя подруга страшно любит обнимашки. При одной только мысли, что я должна ни с того ни с сего обниматься с незнакомыми людьми, я непроизвольно скрещиваю руки на груди, и левое запястье тут же отзывается пронизывающей болью. Несмотря на июньскую жару и повышенную влажность, я нацепила кожаную куртку, чтобы спрятать гипс. Постоянная боль в руке напоминает, что неправильный жизненный выбор опасен для здоровья.

– Ты готова, Риган? – зовет меня Ди.

Я спешу к ней, стуча каблуками по асфальту. Меня всегда можно узнать по цоканью каблуков, если только не приходится тайком убегать из дома. Тогда я крадусь по скрипучим ступенькам босиком. Сегодня на мне высокие мотоциклетные ботинки на каблуках и легкое хлопковое платье в мелкий цветочек. Я люблю контрасты. Пока мы проталкиваемся к автобусу, Ди дает еще пару автографов родственникам музыкантов. Какая-то девочка, лет двенадцати, дрожит от возбуждения, будто ей чашку эспрессо внутривенно вкололи.

– Я считаю, что ты самая-самая красивая во всем мире, – тараторит она, пока Ди подписывает ей фотографию, – и не могу прожить без твоей музыки ни дня.

Мне и раньше приходилось видеть совсем съехавших с катушек фанатов Ди, но, по-моему, это уже чересчур. А Ди принимает ее восторги как должное. Она благодарит и крепко обнимает ошарашенную девчонку, не верящую своему счастью.

Ди – мой единственный настоящий друг, который придет на помощь, даже если я не показываю, что в ней нуждаюсь. Она шутит, что всегда держит деньги для залога на прикроватной тумбочке, а я отвечаю, что единственный звонок из полиции потратила бы на нее. Только я не шучу, это правда.

Ди берет меня под руку, и мы идем к ее родным. Со своим отцом я попрощалась дома, а сюда меня подбросила мама Ди. Я не хотела долго и нудно прощаться с папой, потому что никто из нас не будет особо скучать. Мы оба знаем, что нам нужно отдохнуть. Ему – от моих бесконечных стычек с мачехой. А мне… да от всей моей жизни.

Я стою сзади, скрестив руки на груди. По тому, как долго и крепко Ди обнимает папу, я понимаю, что ей тяжело уезжать. Ее мама тем временем обнимается со своей младшей сестрой Пич, которая пробудет с нами все лето. Когда Пич садится в автобус, миссис Монтгомери подзывает меня, и я разжимаю руки. Та, что в гипсе, болит; стараюсь не обращать внимания. Мама Ди похлопывает меня по плечу.

– У вас будет такое замечательное лето, девочки! Мне уже не терпится услышать ваши рассказы!

Надо отдать ей должное, миссис Монтгомери не начинает читать нотации, что я должна вести себя прилично и не втягивать Ди в неприятности. Нет, она никогда так не делала, хотя с моей репутацией… Она всегда обнимает меня, как собственную дочь.

– Звони, если что понадобится, – шепчет она мне, выпуская из своих объятий.

Так говорят все мамы, которые отправляют дочь в лагерь, в колледж или в концертный тур. Хорошо, что есть кому мне это сказать. Ди наклоняется и обнимает своих младших братишек, сразу двоих. Что-то шепчет им, и те послушно кивают. Когда она выпрямляется, в ее глазах блестят слезы.

– Ну-ка, не раскисай, – говорит ее мама. – Мы увидимся на первом же концерте, ты даже соскучиться не успеешь.

Неправда, успеет. Ди очень хотела бы, чтобы вся семья поехала с ней, однако родители считают, что мальчикам лучше побыть в домашней обстановке. Они учатся в начальной школе, и у них должны быть каникулы с прыжками в бассейн бомбочкой и самодельными стойками с лимонадом – как у Ди, когда она была маленькой. Мама Ди обнимает ее и что-то шепчет на ухо. Наверное, дает какой-нибудь полезный материнский совет или говорит, что гордится ею. Миссис Монтгомери пишет музыку для крупной звукозаписывающей компании на Мьюзик-роу. Она никогда не пела сама, но в их доме всегда звучали Эммилу Харрис и Джонни Кэш, и мама своим примером показала Ди, что та может писать собственную музыку. Родители не заставляли дочь делать карьеру, просто в ее ДНК вместо двойных спиралей – музыкальные такты. Еще раз крепко стиснув маму, Ди отпускает ее и с тяжелым вздохом цепляется своим мизинцем за мой.

– Ладно, пошли.

Ди в последний раз оглядывается, и мы заходим в автобус, который на эти три месяца станет нашим домом. Мой ноутбук и сумка с камерой уже в салоне, а единственный огромный чемодан – в багажнике.

Ди сама придумала, каким должно быть внутреннее убранство автобуса. По обе стороны стоят мягкие кожаные диваны, такие же, как в гостиной ее родителей. Дальше, в глубине салона – маленькая столовая в стиле ретро и крошечная кухонька с раковиной и холодильником, набитым всякой всячиной.

Я плюхаюсь на диван с правой стороны и устраиваюсь среди подушек, обшитых тканью с цветами, как на обложке альбома Ди. В дальней части автобуса стоит огромная кровать, на которую уже улеглась Пич, а к боковой стене прикреплены две кровати. Ди приземляется на противоположный диван и смотрит в окно на своих родных. Они ее не видят, но Ди приставляет ладонь к стеклу. Рядом с ней лежат два телефона, с которыми она никогда не расстается: один личный, другой рабочий. В личном – всего несколько номеров. Автобус трогается, провожающие машут руками. Ди машет в ответ, хотя никто, кроме меня, ее не видит. Водитель нажимает на сигнал, и мы отправляемся в путь.

Ди не отрывает взгляда от окна. Мимо проплывают знакомые кадры: центральную часть города сменяют улицы восточной окраины нашего городка Нэшвилла: раскидистые деревья, поля, домики с американскими флагами. Небо мрачнеет, Ди тоже. Она в отчаянии заламывает руки с глянцевыми розовыми ногтями.

В реальной жизни у Ди нет блестящего розового маникюра, у нее всегда грязь под ногтями после игр с братьями. С макияжем после недавней пресс-конференции, со слишком темными для тона ее кожи накладными ресницами Ди похожа на свое высококонтрастное изображение. Светлые волосы свободными волнами падают на плечи, точно как у меня. Разница лишь в том, что по цвету Ди напоминает американский пейзаж. Глаза у нее голубые, как наше летнее небо, а волосы – словно пшеничные поля Теннесси, золотистые с вкраплением русых прядей. У меня почти черные волосы и коварные зеленые глаза. В сказке она была бы доброй феей, а я больше гожусь на роль троюродной сестры злой ведьмы, которая вечно все портит.

Ди о чем-то напряженно размышляет, машинально поглаживая свой талисман. Короткую тоненькую цепочку с маленькой золотой подковой подарил ей на четырнадцатилетие Джимми, и она всегда надевает ее на выступления. Моей подруге идеально подходит это изящное и простое украшение, без которого ее уже невозможно представить, как без шрамика на подбородке или веснушек на плечах.

– Послушай, – говорю я, сообразив наконец, что ее гложет, – эта журналистка – полная дура. Ты видела ее волосы?

Ди пытается сохранять серьезность, но не может сдержать улыбку. Я – как чертик на ее плече, всегда рада сказать что-нибудь такое, о чем она и подумать боится со своим южным воспитанием.

– Знаешь, я не хочу по нему скучать. Из-за этого я становлюсь слабой и жалкой.

– Знаю.

Говоря о Джимми, она почти никогда не называет его имени. Ей и не нужно. Это всегда «он». В каждом разговоре, в каждой песне.

– Я сама виновата, что написала эти песни. Конечно, люди будут спрашивать. Мне просто нужно смириться.

Вспоминая сегодняшнюю пресс-конференцию, я покусываю внутреннюю часть щеки – эта привычка появилась у меня совсем недавно, когда я бросила курить. Встреча с прессой в конференц-зале студии прошла как обычно, не считая наскоков одной слишком любопытной журналистки.

– Твой первый альбом был полностью посвящен любви, – сказала та, – а в этом почти все песни о разбитом сердце. Как ты это объяснишь?

Ди заученно улыбалась, но я понимала, что она чувствует. При подготовке к интервью ей задают вопросы и похлеще, а ответы доводят до автоматизма, как таблицу умножения. Я знала, что Ди справится, и все же она казалась ранимой и беззащитной за огромным столом на сцене, зажатая между грузным менеджером и дылдой пресс-секретарем.

– Ну, – не снимая с лица улыбки, ответила Ди, – пусть мои поклонники не думают, что я могу петь только о любви. Нужно же какое-то разнообразие.

Фанаты много чего не понимают. Она ведь не только знаменитость, но и обычная семнадцатилетняя девчонка. Фальшивая улыбка моментально исчезает с ее лица, как только Ди закрывается у себя в комнате и дает волю слезам.

– А может, ты недавно пережила разрыв? – допытывалась эта выскочка, хотя никто ее не просил. Моя здоровая рука непроизвольно сжалась в кулак. – Возможно, это были длительные отношения со старой школьной любовью, как писали некоторые издания?

Ди снова широко улыбнулась.

– Единственные отношения, в которых я состою, это я и моя гитара. К счастью, мы до сих пор вместе. Спасибо за вопрос.

Из толпы репортеров послышался смех, и даже вечно недовольная пресс-секретарь Лисса с трудом удержалась от улыбки. Ди продолжала обмениваться любезностями с журналистами, но я запомнила эту гадину. Моя подруга всегда готова простить, забыть и идти дальше, во мне же тихо накапливается злость. Достаточно легкого порыва ветра, и она превратится в пожар. Этой бедняге остается только надеяться, что наши пути больше никогда не пересекутся. Я выросла на таком минном поле, что уже стала сверхчеловеком. Я готова в любую минуту пустить в ход весь свой арсенал словесного оружия и ненавижу всех, кто может обидеть Ди.

Она тяжело вздыхает и садится рядом со мной.

– Риган, господи, как я рада, что ты здесь. – Только в ее исполнении даже самые сентиментальные слова звучат искренне. Ди смотрит в глубину автобуса и говорит уже тише: – Пич славная, но не такая, как ты.

Пич – младшая сестра миссис Монтгомери. В детстве Ди не могла выговорить настоящее имя своей тети Клементины и обозвала ее Пич – персик, оно так и приклеилось. Бледной алебастровой кожей и светлым от природы цветом волос Ди похожа на Пич, но та выше ростом, носит выпрямленные волосы и пушистую челку.

– Как я могла такое пропустить! – улыбаюсь я.

Вообще-то, я действительно чуть не пропустила тур. Папа не хотел, чтобы я все лето находилась под присмотром двадцатишестилетней Пич. Сам он не слишком хорошо разбирается в родительских обязанностях, так что скорее всего за веревочки дергала мачеха. К счастью, они оба не выносят моего бывшего бойфренда Блейка и готовы на все, лишь бы я к нему не вернулась. Еще одним весомым аргументом стал колледж. Я собираюсь поступать на фотожурналистику и сказала, что фотографии с гастролей пригодятся мне для портфолио. К концу путешествия я наберу снимков со всей страны.

Для меня эта поездка – не просто приятное времяпрепровождение, мне нужно уехать куда-нибудь подальше от дома. Весь год я, как все нормальные старшеклассники, тусила с людьми, которые мне не особенно нравились, и пропадала на вечеринках, которые меня мало интересовали. Мои собственные любимые развлечения привели к не очень приятным последствиям. А Ди тем временем выступала на сцене, снималась для обложек и записывала альбом «На краю вселенной».

Из спальной зоны выходит Пич. Когда Ди в прошлом году пела на разогреве у группы «Блю Скай Дэй», ей нужен был сопровождающий для тура. Родители не смогли поехать из-за младших детей, поэтому вызвалась Пич. В итоге она стала встречаться с Грегом, который играет на банджо в группе Ди, и тоже с радостью согласилась поехать в этот тур. Ди практически не нуждается в надзоре, поэтому Пич спокойно гуляет со своим Грегом, а в свободное время отвечает на телефонные звонки.

Как обычно, у нее в руках журнал. Пич следит за всеми колонками сплетен, проверяя, что пишут о Ди. Я тоже стараюсь это делать, только быстро выхожу из себя.

– Хочешь почитать? – предлагает она, протягивая мне открытый журнал. – Выйдет только в следующем месяце, но нам прислали пару экземпляров для ознакомления.

– Спасибо, – отвечаю я, и Пич снова исчезает в спальне.

Надо же, мой любимый журнал! Никогда бы не подумала, что Ди попадет на обложку «Айдиосинк»; пожалуй, она первый исполнитель в стиле кантри, удостоившийся такой чести. Провокационно-урбанистичный стиль этого издания скорее в моем духе. На фото Ди в красных балетках и ярко-синей курточке поверх белой рубашки с воротником, в джинсах… сидит верхом на механическом быке в салуне. Она даже не пытается принять сексуальную позу, просто держится обеими руками за шею быка и весело хохочет, запрокинув голову. Ди кажется выше, чем на самом деле – в жизни мы почти одного роста. Интересно, все остальные, кто попадает в журналы, тоже кажутся выше, чем есть? «Вставшая на дыбы» – гласит название. «Очаровательная южанка Лайла Монтгомери рассказывает о своем стиле примерной школьницы, провинциальном происхождении и неприятии поп-музыки».

Ди весело ухмыляется, глядя на заголовок.

– Лисса в шоке, требует изменить название, а по-моему, здорово.

Образ Ди с самого начала служил предметом ее разногласий с пресс-секретарем Лиссой. Их «гардеробная война» тянулась месяцами. У Ди специфическое чувство стиля, основанное на старых фильмах, которые она смотрела с мамой в детстве: тесные блейзеры, девчачьи юбочки или скромные платья в мелкий цветочек, изящные балетки. Когда Ди только начинала карьеру, Лисса говорила, что такой стиль «слишком академичен для нашей целевой аудитории». Ее хотели видеть в ковбойских сапогах, но Ди категорически отказывалась. После выхода первого альбома ей предложили сняться в рекламе новой подростковой коллекции «Джей Крю». Лисса почуяла наживу и больше никогда не критиковала стиль Ди.

Я бегло просматриваю статью, надеясь, что репортер вел себя прилично. Я люблю «Айдиосинк» именно за то, что он высмеивает стереотипы, но если он начнет высмеивать Ди, я откажусь от подписки и отправлю анонимное письмо с жалобой.

«Кантри-певица Лайла Монтгомери – это все, чего вы ожидаете, и даже то, чего вы не ожидаете. Озорная смешливая блондинка не любит распространяться о своей личной жизни и не стесняется есть чизбургер в присутствии журналиста. За те два часа, что я общался с ней в Нэшвилле, она показала себя милой и славной девушкой. Впрочем, восходящая звезда кантри способна повысить голос, стоит спросить у нее, не планирует ли она сменить кантри на поп-музыку.

– Ни за что, – уверяет она.

В ее звонком голосе звучат неожиданная сила и решимость, не оставляющие места для сомнений. Нет, я, пожалуй, процитирую. «Я не изменю свой стиль, не стану добавлять басы, не уберу банджо и гармонику. Я не согласна идти на компромиссы и предпочитаю оставаться собой, как исполнитель и композитор. Но если поклонникам поп-музыки нравится то, что я делаю, это чудесно, я очень рада», – заявила она.

Критик Джон Уоллес называет Лайлу «музыкантом от музыки» – художником, сосредоточенным на инструментальной стороне музыки, на доведении до совершенства сложных гармоний и поиске собственного звучания. По словам девушки, она считает своими духовными учителями Пэтти Гриффин, Джонни Митчелла и Долли Партон, хотя музыка Лайлы более жизнерадостна, чем творения ее вдохновителей. Возможно, это у нее от матери – композитора Лоры Монтгомери».

Пока я читаю, Ди не глядя вертит в руке рабочий телефон. Ее взгляд рассеянно блуждает по автобусу, будто она следит за летящим мотыльком. Ее глаза всегда отражают движение мыслей.

– Эй, успокойся, – говорю я.

– Я спокойна.

Вот это уже вранье, она не успокаивается даже во сне. Впервые увидев в учебнике биологии изображение нервных окончаний, я подумала, что они похожи на маленькие растопыренные руки или же на голые ветви деревьев, если смотреть с высоты птичьего полета. Ди устроена не так, как все: ее нервы похожи на скрученные пружины.

– Терри забрасывает меня сообщениями.

Терри – ее менеджер, и он безжалостен.

– А что он хочет?

– Чтобы я спела «Без тебя». Но этого не будет.

Она печатает ответ.

Это бодрая и энергичная песня, с хлопками на припеве.

Ты увидишь, что без тебя Не стану плакать и горевать. Я безудержна и свободна И сумею тебе доказать: Не боюсь одиночества я, Покорю этот мир одна. Будет прекрасна жизнь моя, Стану счастливой без тебя.

Она хотела написать песню о том, что сможет стать счастливой без Джимми, чтобы та стала сбывшимся пророчеством. Не вышло; зато песня понравилась лейблу, и ее записали. Ди считает, что выступления должны быть честными, она не хочет лгать своим поклонникам. Когда Ди отказалась включать «Без тебя» в концертный тур, лицо у Терри стало бордовым, как буженина в духовке, и от него чуть не пошел пар.

За окном почти темно, на чернильном небе собираются тучи, я вижу в стекле свое отражение: ненавистные острые ключицы, густые волнистые волосы, с которыми почти невозможно справиться. А самое ужасное – утратившие блеск глаза. Измученная, усталая, я еду в автобусе с Ди, прячусь в ее жизни, пока не смогу наладить свою.

Мы направляемся в Южную Каролину и пробудем там до конца августа. Думаю, я не буду скучать по Нэшвиллу, разве что по его ночному небу, каждый сантиметр которого усеян звездами. Мне никогда не удавалось передать это на фотографии: огромна Вселенная и мало все остальное. В детстве мир казался нам с Ди таким необъятным, таким ужасающе великим, что мы никогда в жизни не сможем его постичь.

– Как далеко простирается небо? – спросила меня однажды Ди, в то лето, когда мы только встретились. Мы лежали на прохладной траве и смотрели на звезды. На восьмой день рождения ей подарили книгу о созвездиях, и мы их внимательно изучали.

– Далеко-далеко, – ответила я, – это называется бесконечность.

– Бесконечность, – повторила она.

Мы помолчали. Я обвела рукой контуры Малой Медведицы и почувствовала на себе взгляд Ди.

– Как думаешь, мы будем дружить бесконечно? – спросила она.

Помедлив секунду, я ответила:

– Да. Точно.

Мы сцепили мизинцы в нашем тайном знаке, а планета все кружилась и кружилась под звездами.

Я провожаю взглядом мигающий огонек летящего в небе самолета и думаю о том, куда занесла нас судьба. Ни для кого не секрет, что Ди проделала большой путь из теннессийской глубинки на лучшие сцены страны. Гипс на моей руке напоминает, что я тоже не теряла времени зря. Но мое путешествие только начинается.

Глава 2

Шарлотт

Я много раз бывала на концертах Ди, но такого еще не видела. Никогда в жизни, ничего подобного. Весь вчерашний день Ди с музыкантами посвятили генеральной репетиции. А сегодня концерт-холл превратился в какой-то безумный аттракцион с двойниками моей подруги. Куда ни кинешь взгляд, везде стоят девчонки нашего возраста и совсем маленькие девочки со своими мамочками, все в одинаковых нарядах: блейзерах, балетках и кулонах с подковами. Я даже заметила парочку симпатичных парней. Надо ими заняться, только сначала позвоню папе.

Ищу местечко потише, чтобы поздравить папу с днем рождения, ведь даже в гримерке сейчас слишком шумно. Я сделала вид, что не заметила, как удивленно поползли вверх накрашенные брови Ди, когда я сказала, что выйду позвонить отцу. Она быстро пришла в себя и ободряюще улыбнулась.

Ди явно не ожидала, что я так быстро соскучусь по папе. Наша семейная жизнь напоминает сентиментальную песню в стиле кантри. Мать сбежала от нас, когда мне было восемь, и папа тяжело переживал ее уход. Из Чикаго мы переехали в его родной Нэшвилл. Насколько я понимаю, решающим аргументом для переезда стала близость завода, производящего «Джек Дэниелс». Правда, когда мне исполнилось двенадцать, папа бросил пить, но моя психика к тому времени серьезно пострадала. Я злилась на мать за то, что она бросила нас, а на отца – за то, что он практически бросил меня. Даже положительное влияние Ди не отменило моего стремления отомстить родителям за причиненную боль. По крайней мере, так считает психолог, назначенная судом, и мне очень неприятно признавать ее правоту. Еще больше я ненавижу тот факт, что эту дамочку назначил суд.

Я ступила на скользкую дорожку в седьмом классе, когда начала дерзить отцу и учителям, а в восьмом приобрела устойчивую привычку пропускать уроки. В девятом я уже вовсю крутила со старшими парнями и целовалась с ними в машинах, просто чтобы почувствовать прилив адреналина. Я сбегала из дома на вечеринки, курила, пила дешевое пиво, а потом с помощью Ди возвращалась домой. Когда она уехала в свой первый концертный тур, я лишилась невинности с парнем, которого едва знала. Этот момент я бы предпочла вычеркнуть из своей памяти навсегда.

Дальше – больше. Прошлой осенью я загремела под суд за употребление спиртных напитков. Я пыталась преподнести Ди эту историю с юмором, но она только обеспокоенно вздыхала в трубку из города, в котором тогда находилась. Во время слушания дела я большей частью молчала, тем не менее, судья почему-то решила проявить милосердие. Чтобы помочь мне встать на правильный путь, она отправила меня на общественные работы и прикрепила психолога. Я честно таралась исправиться, пока однажды на общественных работах не встретила Блейка. Это меня добило.

Список моих прегрешений занял бы слишком много места, и я не горжусь ни одним из них, разве только тем, что однажды убежала от копа на шпильках. Однако в апреле многое изменилось, в том числе я сама. Я стараюсь взять себя в руки, хотя не могу так сразу стать другим человеком. Я по-прежнему кокетничаю с парнями, чтобы добиться своего, а порой не могу удержаться от искушения выкурить сигаретку. Но я уже не та, что раньше.

За углом у киоска с сувенирной продукцией вижу толпу писклявых девчонок. Это уже не смешно. Я резко останавливаюсь, заметив дверь с надписью «Только для уполномоченного персонала», осматриваюсь в поисках охраны, которая в данный момент отсутствует, и решаю себя «уполномочить». С достаточно солидной камерой и пропуском на шее у меня вполне официальный вид. На пропуске написано: «Риган О’Нил, VIP». И моя фотография с сердитым лицом. Когда меня фотографировали, я была к этому не готова – я лучше делаю снимки, чем получаюсь на них. Повернув ручку двери, оказываюсь в дальней части конференц-зала. То, что нужно.

– Привет, пап, с днем рождения, – говорю я, как только он берет трубку.

– Спасибо, доченька. – Папа явно удивился моему звонку. – Как там у вас дела?

– Отлично.

– Это хорошо, – говорит он после непродолжительной паузы. – У тебя замученный голос. Ты устала?

– Да. Мы сегодня проснулись в пять утра.

Он смеется.

– Думаю, в последний раз ты вставала в такую рань еще в младенчестве.

Так и подмывает заявить, что иногда я в это время еще и не ложусь, но я себя одергиваю. Это было раньше.

– Она нервничает?

Мой папа, конечно, обожает Ди. Моя подруга – мечта любого родителя.

– Немного. Скорее взволнована.

– Понятно. Потом расскажешь, как все прошло. – Помолчав, он спрашивает: – Ты ведь не ищешь неприятностей, правда?

– Нет, пап. – Я прекрасно понимаю, что именно Бренда надоумила папу задать этот вопрос. – Я все время с Ди или поблизости. Нигде даже не бываю.

– Ладно, спасибо за поздравление, – говорит он.

– Я позвоню через пару дней, – обещаю я, а он передает привет от Бренды.

Сглотнув, я отвечаю:

– Ей тоже привет.

Закончив разговор, я вдруг осознаю, что соскучилась по папе. У меня нет ни брата, ни сестры, ни матери. Моя семья – он. И хотя у нас были трудности, папа сделал все, чтобы их преодолеть. Он гордится тем, что не пьет, и на все предложения выпить с улыбкой отвечает, что в завязке уже пять лет. Он не скрывает, что ему пришлось пережить, и хочет, чтобы окружающие понимали: если у них возникнут такие же проблемы, они всегда могут поделиться с ним.

Я выскальзываю из конференц-зала и ищу кратчайший путь к симпатичным парням, которые стоят в очереди за сувенирами Лайлы Монтгомери. Один, правда, уже одет в тему. На нем футболка с надписью: «Выходи за меня, Лайла!»

Поправив пропуск, я устремляюсь к нему. Эта футболка рассмешит Ди, – может, хоть немного расслабится… Он переводит взгляд с моего выреза на лицо. Вроде как обратил внимание, но не пялится – хороший мальчик.

– Привет, – непринужденно говорю я, – можно сфотографировать твою футболку?

– Пожалуйста.

Парень обнимает стоящую рядом девушку, выпячивает грудь и широко улыбается. Невысокий блондин с аккуратной стрижкой, приятная улыбка. Если бы Ди не сохла так по Джимми, он вполне мог бы ее заинтересовать.

– Спасибо, ей понравится. – Я опускаю камеру.

– Ты ее знаешь?

Вся его компашка поедает меня глазами, и одна девушка замечает мой пропуск.

– Подожди. Ты та самая «езда вверх-вних с Риган», про которую она поет?

Я пожимаю плечами. Ди увековечила мое имя в своем первом сингле «Дорога в лето». Она написала эту песню, когда мы учились в девятом классе и мечтали о том, какими будут наши каникулы в шестнадцать лет. Не в обиду старенькому кабриолету ее отца и нашим загородным шоссе, нынешняя дорога в лето оказалась в тысячу раз круче наших фантазий. Эта песня очень много для меня значит, хотя бывает немного не по себе, когда тысячи людей поют мое имя.

– Какая она? – спрашивает другой парень.

Я не знаю, что ответить, поэтому говорю:

– Классная!.. Хорошего концерта.

Я отхожу в сторону, они окликают меня и спрашивают, нельзя ли увидеться с их кумиром. Но я уже машу рукой маленькой копии Ди – в светлом парике и с пластмассовой гитарой. Малышка такая смешная, просто чудо. Она позирует возле своей мамы, уперев руку в бок.

– Я покажу Лайле твое фото перед тем, как она выйдет на сцену, – говорю я девочке, сделав пару снимков.

Девочка восторженно распахивает глаза.

– А скажешь ей, что меня зовут Оливия?

– Конечно.

– Спасибо! – с чувством говорит ее мать.

– Пожалуйста.

Я удаляюсь, а они обе начинают визжать от радости. Хотела бы я иметь такую маму, как у Оливии, которая ходит с тобой на концерты и восторгается тем же, чем ты. Честно говоря, я была бы рада любой матери, лишь бы она меня не бросала.

Сфотографировав еще несколько сияющих фанатов, я направляюсь за кулисы. Все куда-то несутся, спешат, суетятся. Перед дверью в гримерку меня чуть не сбивает с ног какая-то перепуганная женщина с рацией. Семья Ди уже выходит, один из ее младших братьев держит под мышкой плакат.

– Привет, крошка! – Миссис Монтгомери на ходу чмокает меня в щеку, оставляя след от помады. – Как ты?

– Отлично. Ди в порядке?

– Да, все хорошо. Будешь стоять с нами в первом ряду?

– Ага, только в самом начале хочу поснимать сбоку, из-за кулис, – отвечаю я, поднимая камеру. – Давайте щелкну, пока вы еще здесь.

Мальчики поднимают плакат с надписью: «Мы любим тебя, сестренка!» – а родители их обнимают. Пока я фотографирую, они широко улыбаются, а через секунду миссис Монтгомери вытирает ладонью уголок глаза, из которого вытекает предательская слезинка.

– Извините, – говорит она, смеясь, – у меня, кажется, аллергия.

– Мама очень волнуется по поводу концерта, – вмешивается самый младший братишка Ди.

– Помолчи, – улыбается миссис Монтгомери. – Просто невозможно, он повторяет все, что слышит. Увидимся, дорогая.

Ди сидит в гримерке, завернутая в халат, подаренный мною на позапрошлое Рождество, полностью накрашенная и причесанная для выхода на сцену. Вокруг все носятся в ускоренном темпе, а она застыла в кресле.

Я подхожу сзади и трогаю ее за плечо. Она вздрагивает и поднимает взгляд.

– Что с тобой? – спрашиваю я.

Мне не нравится выражение ее лица. Ди улыбается, но как-то слишком тяжело дышит.

– У меня такое ощущение, что все это происходит не со мной…

Рука у горла теребит подвеску, глаза широко распахнуты. Может, она просто старается удержать тяжелые накладные ресницы?

– Все эти люди пришли сюда, чтобы увидеть меня.

Ди испытывает благоговейный трепет перед своей собственной жизнью. Вот и сейчас она дрожит от страха, как будто все это свалилось на нее неожиданно. Шла, споткнулась, упала, и вот уже выступает на концерте. Однако привели ее сюда не случайность и не слепая удача, и она должна это знать.

– Эй, – говорю я, – ты уже сто раз выступала на сцене.

– Но я хедлайнер! Это мой концерт!

Я подавляю усмешку.

– Естественно! Ты думала, все они хотели послушать Киру Кинг, а им по ошибке продали билеты на Лайлу Монтгомери?

Она закатывает глаза, но морщинка на лбу разглаживается. Глядя на нее, я перестаю замечать снующих вокруг нас людей. Я вижу только лицо своей лучшей подруги за несколько минут до исполнения ее заветной мечты. Я поднимаю камеру и фотографирую, пока она не успела меня оттолкнуть.

– По крайней мере сними нас вместе.

Я беру камеру здоровой рукой и улыбаюсь. Раздается щелчок. На фото – самые обычные лучшие подруги. Мы и есть самые обычные лучшие подруги, только я состою на учете в полиции, а Ди – суперзвезда.

– Достойный кадр, – решает Ди.

– Ой, подожди, хотела тебе показать… – Я перехожу с нашего фото на снимок маленькой девочки в костюме Ди. – Посмотри.

Ди смеется и увеличивает фотографию.

– О боже, какая милашка!

– Ее зовут Оливия.

– Лайла, время, – говорит ассистент.

Ди кивает, глядя на меня.

– Думаю, пора начинать.

– Да, пора, – соглашаюсь я.

Она встает, делает глубокий вдох, сбрасывает халат и остается в первом сценическом наряде – ярко-красном платье с короткими рукавами. Потом крепко обнимает меня за шею, вкладывая в это объятие все свое напряжение, и тихо шепчет:

– Бесконечно?

– Бесконечно, – повторяю я.

– Увидимся после концерта, – говорит она и уходит в сопровождении ассистента.

Пич объясняет что-то распорядителю, загибая пальцы. Я делаю несколько снимков музыкантов, настраивающих гитары.

Сквозь объектив фотоаппарата видны предконцертная суета, движение, техники и звукорежиссеры в черных футболках, отдающие приказы через микрофоны. В моей голове вырисовывается картина – глубина снимка, композиция, возможности каждой меняющейся сцены, – и я борюсь с собой, чтобы не нажать на кнопку слишком рано. Это мой самый большой недостаток – я слишком нетерпелива. Я хочу щелкнуть прямо сейчас, скорей, немедленно, а ведь выжди секунду – и получится шедевр.

Я смотрю из-за кулис, как музыканты начинают играть первую песню. Хотя я точно знаю, когда вступает Ди, все равно волнуюсь. Аккорды перерастают в первый куплет, и она выходит на сцену из-за боковой кулисы. Заметив ее, публика взрывается. Восхищенные крики и свист поднимаются к потолку; такое впечатление, что крыша сейчас взлетит в воздух, как пробка от шампанского.

Ди поет в микрофон, медленно продвигаясь к центру сцены. Толпа подпевает и хлопает. На большом экране за спиной Ди – бесконечное голубое небо. Она полностью погружается в музыку. Несмотря на размеры сцены, Ди кажется высокой. Эта хрупкая девочка наполняет своей музыкой многотысячный концертный зал, и никто не догадывается, что ее нервы натянуты, как стальные пружины.

На середине концерта я перемещаюсь в фан-зону, которая находится прямо перед сценой, и делаю пару снимков братьев Ди с большими наушниками на головах. Миссис Монтгомери замечает меня и, широко улыбаясь, машет рукой. Ди снова выходит на сцену, уже в другом платье, и зал снова бушует.

– Разве это не прекрасно? – пытается перекричать толпу ее мама.

Моя подруга садится на табурет посреди сцены и начинает перебирать струны. На ее шее блестит подкова.

– Эта песня называется «Старые мечты». Я посвящаю ее своей маме и всем девочкам, которые пришли сюда с мамами, особенно Оливии.

Вот она какая – в мандраже перед первым сольным концертом все же запомнила имя девочки.

Хотела бы я в этот момент увидеть лицо Оливии. Представляю, как она кричит от радости и как будет делиться впечатлениями со школьными друзьями. Интересно, испытывает ли ее мама такую же радость, когда смотрит на свою дочь. Такую же радость, какая написана сейчас на лице миссис Монтгомери. А моя мать – она вообще обо мне вспоминает?

Во время концерта я так возбуждена, словно никогда раньше не слышала этих песен. Ди вызывают на бис. Когда она возвращается на сцену, на экране появляются полевые цветы. Перебирая струны, Ди поет о том месте, где мы встретились с ней много лет назад: «На краю вселенной, в Теннесси».

В финале моя подруга торжествующе поднимает руки и запрокидывает голову. Она исполнила свою мечту.

Память возвращает меня на три года назад. Я ни капельки не удивилась, когда школьный психолог вызвала меня к себе для беседы, едва мы перешли в девятый класс. Сплетни ходили за мной по пятам со средней школы, когда компания каких-то идиоток прозвала меня анорексичкой. В восьмом классе, когда я начала носить третий размер, они распускали слухи, что у меня импланты, что я снимаюсь в порно и что я шлюха. Стоило мне пропустить школу из-за посещения стоматолога, как оказывалось, что я шлялась с выпускниками. Мамы у меня не было, а папа совсем не анонимно состоял в Обществе анонимных алкоголиков. Поэтому сплетням верила даже психолог. В тот раз она стала выяснять, правда ли, что я переспала с учителем. Тогда мне было всего четырнадцать, и я целовалась за всю свою жизнь только с двумя парнями. К тому же учитель… фу. Я вздохнула и покачала головой.

– Послушайте, эти слухи распускает Мия Грациани, чтобы отвлечь всех от собственных проблем. Не люблю сплетничать, но за последний месяц я дважды видела, как ее стошнило в школьном туалете. Либо она беременна, либо у нее булимия. Бедняжка!

Это было подлое вранье, которого я почти стыдилась. Но я ненавидела Мию. Ненавидела за то, что она выбрала меня предметом своих насмешек, а еще больше за то, что она разбудила во мне злость. Я не хотела быть такой, но, если собаку постоянно бить, она в конце концов покажет зубы.

После звонка на урок я отправилась в женский туалет, вошла в кабинку, на дверях которой красовалась надпись: «Риган О’Нил – шлюха», и черным маркером написала, куда Мия Грациани может засунуть свое мнение. А через пару секунд я услышала скрип двери и осторожные шаги.

– Риган, – когда Ди говорит тихо, ее голос всегда звучит, как голос ее мамы, – давай, пошли отсюда.

Я подчинилась, изо всей силы толкнув металлическую дверь, которая грохнула об стенку. Ди вздрогнула и обозрела ущерб. Она держала в руке разрешение на выход в туалет – мы обе должны были находиться на уроке.

– Они просто тебе завидуют.

– С чего бы им мне завидовать?

– Потому что ты умная и красивая. Это лишает их уверенности в себе.

– Ага, как же.

Я нахмурилась и снова толкнула дверь, уже не так сильно. Ди придержала ее, не дав удариться о стену.

– Знаешь, на тебя они тоже злятся, – зачем-то сказала я.

За глаза девчонки называли Ди «кудряшкой», а говоря о ее контрактах со студией, всем своим видом показывали, что не верят в эти басни. С моей стороны было, конечно, некрасиво тянуть Ди за собой на дно. Ее лицо вытянулось, однако она не позволила себе заплакать. Даже в те времена Ди была сильной. Не шумной и отчаянной, подобно некоторым девочкам нашего возраста. Как и сейчас, ее сила заключалась в спокойной уверенности.

Страницы: 1234 »»

Читать бесплатно другие книги:

«Степной волк» – один из самых главных романов XX века, впервые опубликованный в 1927 году. Это и фи...
В одном обычном доме есть необычная квартира. Тот, кто в нее зайдет, обратно не вернется. Потому что...
Эта книга правдиво, легко и иронично повествует об отношениях женщин и мужчин и вскрывает истинную п...
Автор книги – американская художница, специализирующаяся на популяризации медицинской литературы. По...
Об авторе. Эдвард Люттвак – всемирно известный специалист по военной стратегии и геополитике. Работа...
«Добро пожаловать в „ГрандУлет“, спасательный экипаж для колдунов и ведьм, оказавшихся в затруднител...