Хольмградские истории: Человек для особых поручений. Самозванец по особому поручению. Беглец от особых поручений (сборник) Демченко Антон

Глава 2

Гости, они бывают разные…

Интересно, а с чего это господин профессор так моему приезду удивился? Вроде за сутки-то должен был в себя прийти… Не зря же я ему по всем местным правилам карточку присылал? Да и князь не с бухты-барахты о Граце вспомнил, наверняка перекинулся парой слов с профессором, благо прогресс здесь до телефонизации уже дошел, хоть и не повальной. Дорогое это удовольствие, оказывается, телефонная связь, куда как дороже, чем у нас мобильная в начале девяностых.

– Вот не ожидал, Виталий Родионович, совсем не ожидал… – покачав головой, в очередной раз проговорил Грац, разливая по бокалам терпкий портвейн.

Черт, да я впервые в жизни пробую такую вещь… М-да, это не та бормотуха, что досталась нам от «совка». То есть, может, и на моей «исторической родине» продается нечто подобное тому нектару, что разливает по тюльпанам бокалов Меклен Францевич, да только вот ассоциации типа: «Агдам» и «Три топора» напрочь отрезали всякое желание тратить деньги на подобную гадость. Каюсь, был не прав.

Я с удовольствием пригубил темный ароматный напиток и улыбнулся.

– Отчего же не ожидали, Меклен Францевич? Помнится, сами в гости зазывали или уж позабыли?

– Как можно, Виталий Родионович? – укоризненно проговорил профессор, жестом отсылая застывшего у входа в гостиную дворецкого. – О приглашении я не забывал. Просто не думал, что вы последуете совету Владимира Стояновича. С вашей-то подозрительностью.

– Знаете, профессор, я, может быть, и не в меру насторожен, но вот на полного идиота, по-моему, все-таки не очень похож. Пока действия князя не выбиваются из нашего соглашения, я не вижу поводов игнорировать его советы. Тем более что я прекрасно осознаю свою беспомощность во многих вопросах местной жизни. Это, конечно, не смертельно, но мне бы не хотелось лишних проблем.

– Что ж. Вполне разумный подход. – Профессор поднялся с кресла, покрутил в руке бокал с портвейном и, поставив его на столик, заговорил решительным тоном: – Верите ли, Виталий Родионович, я действительно до сих пор чувствую себя некоторым образом виновным в том, что вам пришлось пройти через все эти крайне неприятные процедуры в отделении господина Сакулова… М-да… Знаете, я ведь даже прошение подал на имя князя. Ждал решения его сиятельства и удивлен был сверх всякой меры, когда он сам под вечер ко мне домой нагрянул. Отставки моей не принял, отчитал как мальчишку и заявил, что паранойя, оказывается, заразная болезнь. Правда, после ужина его сиятельство несколько поостыл…

– Ну да, – протянул я. – И наверняка предложил вам взять на себя некоторые заботы о моем обустройстве с окончанием «заключения» в Особой канцелярии.

– Именно так, Виталий Родионович, именно так, – согласно наклонил голову профессор и, облокотившись на спинку кресла, уставился на огонь в потрескивающем горящими дровами камине. Помолчав с минуту, Грац проговорил: – Хитер князь, ох хитер. Так он и мне честность свою демонстрирует, и вас, голубчик, из-под надзора не упускает, но одновременно же дает понять, что не намерен напрямую вмешиваться в вашу жизнь.

– Похоже на то, весьма похоже. – Я взял со столика бокал профессора и, протянув его хозяину, заключил: – Что ж, ежели вы правы, Меклен Францевич, на что я немало надеюсь, то может, пора нам и мировую заключить?

– А и правда. – Грац принял бокал и, чокнувшись со мной, лихо его опростал. Вот, а говорят: «Этикет, этикет»… Фигня это все, когда соответствующий повод имеется. Я опрокинул свой бокал следом за профессором.

– А поведайте мне, Меклен Францевич, как так получилось, что Лада с Лейфом от вас ушли, да у меня на службе оказались, причем фактически не интересуясь моим мнением на сей счет… или и тут наш князь постарался? – поинтересовался я, дождавшись, пока профессор в очередной раз наполнит наши бокалы. Грац усмехнулся и, отправив в рот пластинку копченой, острейшей оленины, пожал плечами.

– Вот уж не могу знать, Виталий Родионович. Право, не только для меня, но и для князя поступок слуг стал полной неожиданностью… И объясняться они не пожелали. Но предположения кое-какие у меня имеются. Как же без них? Чай, не один день с Владимиром Стояновичем головы над сей загадкой ломали.

– Ну-ну? – поторопил я профессора, внезапно увлекшегося закуской.

– Вы воин, Виталий Родионович. Постойте, не отнекивайтесь и не ссылайтесь на давнюю отставку. Я не говорю о военных с их эполетами, позументами и звенящими шпорами. Я имею в виду воинов по духу, прирожденных, так сказать. Это первая причина, почему Лейф перешел к вам на службу и перетащил за собой сестру. Для него очень важно оказаться под началом воина. А кроме того, у вас, Виталий Родионович, если мне память не изменяет, имеется некий рисунок на плече… – медленно проговорил Грац, и я почувствовал, что краснею. Действительно, на моем левом плече имеется татуировка, сделанная в результате большого загула с бывшими, так сказать, коллегами. Встретились уже будучи на гражданке, почти случайно… Ну и погуляли. Очень уж нам, изрядно подогретым беленькой и воспоминаниями, пришлась по душе идея обзавестись «памяткой» о совместной службе, благо запретить нам того, как людям штатским, уж никто не мог. Тогда-то у меня на плече и появился якорь, скрещенный с мечом, на фоне штурвала, очень, кстати говоря, приличного качества. Вроде бы ничего особенного, и краснеть не с чего. Вот только татуировку эту мне и моим бывшим сослуживцам сделала «мадам» в борделе, на юге Москвы. М-да уж.

– Вы правы, профессор. Имеется у меня на плече татуировка. – Я кое-как пришел в себя. – Вот только какое это имеет отношение к переходу Лады и Лейфа ко мне на службу?

– На Руяне, Виталий Родионович, до сих пор проживают люди, не забывшие традиций и обычаев предков. Иногда они даже ходят в походы. Правда, нынешние их ушкуи ничуть не похожи на древние, да бояре, их водящие, большей частью имеют чины полковников иррегулярного войска государева… Так вот, у них, как и многих иных морских разбо… э-э… воителей, рисунки, подобные вашему, частенько встречаются. А отец Лейфа и Лады из тех мест родом. Так что, думаю, именно сие изображение и было тем решающим доводом, что заставил Лейфа и Ладу покинуть службу у абсолютно гражданского профессора и перейти к вам.

– Странно, – протянул я. – И незазорно было Лейфу в услужение идти-то? Если я верно понимаю, они с Ладой дети профессионального военного, можно сказать, в касте от рождения…

– Каста… кастильский диалект, если не ошибаюсь?? – выгнул бровь профессор, но, не дождавшись от меня ответа, вернулся к теме нашей беседы. – Ежели б они на родине остались, на Руяне то бишь, то уж точно в слуги не пошли бы. В шестнадцать лет Лейф был бы принят в дружину на один из ушкуев, а Лада стала бы дом вести. Да только отец их после смерти супруги переселился в Хольмград и повесил оружие на стену, а значит, из ушкуйников вышел. Детям его тогда до совершеннолетия год-другой оставался. Естественно, что он забрал их с собой, тем самым лишив сына надежды на службу на ушкуях…

– Ну а все-таки как они в слуги-то пошли, Меклен Францевич? – поторопил я медлительный рассказ профессора.

– По обычаю, на шестнадцатую весну отпрыск ушкуйника должен уйти на добычу. С разбоя ли, труда ли он ее возьмет, то не важно. Лишь бы не краденой была. Старшие ту добычу оценивают и, коли решат, что она хороша, снимают с себя всякую заботу о юноше. С того момента он сам себе голова. Дочерей работать не заставляют, но учат вести хозяйство. Уж не знаю, почему отец их покинул остров, но даже выйдя из ушкуйников, традициям старый черт не изменил. Вот и оказался шестнадцатилетний парень на улице в поисках заработка. Можно только посочувствовать Лейфу. Будь дело на Руяне, его бы просто взяли новиком на ушкуй, а там с первого же выхода и добыча была бы… Да только, отъехав с острова, закрыл ему отец дорогу в новики. В Хольмграде же совсем иное дело. Ну кому здесь нужен шестнадцатилетний юноша без самых малых мирных умений? Помыкался Лейф, да и пристроился поваренком в ресторации. Не знаю, чем думал их отец… ох не знаю. Своими затеями превратил он сына из воина в повара, да и дочь недолго в отчем доме пробыла. Едва Лейф стал шефом, а дело-то, кстати, небывалое, за два-то года из поваренка-посудомойщика стать мастером кулинарии! Так вот, стоило Лейфу заполучить под свою команду кухню ресторации, Лада тут же сбежала под его крыло. Сняли они на пару квартиру да в ней и жили, пока та ресторация не сгорела. Тогда-то ее хозяин, старый знакомый моего отца и добрейшей души человек, пристраивая бывших своих работников, ко мне и обратился. Я и взял Лейфа с Ладой в свой загородный дом, думал через пару лет их на хозяйство поставить, нынешние-то повар с экономом уж в изрядных летах, вот им замена и была бы. Да видно, не судьба. Зато теперь у Лейфа есть шанс исполнить свою мечту…

– Какую же?

– Вернуться на Руян и стать ушкуйником, – ответил профессор и, заметив непонимание собеседника, пояснил: – В новики путь ему закрыт, да и вырос он из тех лет. Потому остается только две возможности для Лейфа исполнить мечту. Первая: привести на Руян собственный ушкуй, что, как вы понимаете, задача почти невыполнимая, а второй путь – отслужить под началом воина не менее пяти лет и выдержать перед Господой боярской испытание. Коли пройдет, быть ему на ушкуе по выбору бояр. Нет, путь ушкуйника для него будет закрыт окончательно, даже если он после поражения в испытании собственный ушкуй приведет. На Руяне его не примут. Так-то.

– Вот так история. – За рассказом Граца я совершенно забыл про недопитый портвейн, а вспомнив, пригубил и скривился. От близкого огня напиток перегрелся, и вкус его стал почти невыносим, по крайней мере для меня. Заметив мою кривящуюся рожу, профессор покачал головой.

– И чему же вас «сакуловцы» только учили, Виталий Родионович? – Грац коснулся кончиком пальца нагревшегося бокала в моей руке, и я тут же почувствовал, как стеклянный сосуд стремительно холодеет. Однако.

– Научите, Меклен Францевич?

– Нет ничего проще, Виталий Родионович, – кивнул профессор. – А вообще, думается, стоит вам заняться бытовым применением обретенных способностей. А то, поди, сами-то и накопитель не зарядите, а?

– Полностью с вами согласен, Меклен Францевич, – вздохнул я. – Тем более что я даже не знаю, о каких таких накопителях вы речь ведете… Но подозреваю, что это устройство настолько банально, что не уметь его заряжать просто стыдно.

– Правильно понимаете, голубчик, – рассмеялся Грац. – Ничего, на днях этим займемся… А сейчас уже поздно, первый час ночи. Пора и почивать. Ваша комната уже готова.

– О чем вы, Меклен Францевич? Какая комната?! – спохватился я. – Я же уже час как должен быть в канцелярии.

– Не стоит так волноваться, право, – отмахнулся Грац. – Я телефонирую князю, и поверьте, он не будет возражать по поводу вашего отсутствия.

– Возражать, может, и не будет, но уж точно не преминет при удобном случае упрекнуть меня в нарушении слова, – покачал я головой.

– Бросьте, Виталий Родионович… – Профессор чуть заметно усмехнулся. – А и упрекнет князь, так ведь не всерьез. А раз так, то что вам за морока? Оставьте ваши волнения, друг мой. Право, вам совершенно не о чем беспокоиться. Да и возвращаться через половину города, ночью… Знаете, не самая лучшая идея, уверяю вас.

– Хотя бы разрешите воспользоваться телефоном самому? Негоже перекладывать объяснения за свой проступок на чужие плечи. – Кажется, мне удалось настоять на своем. Грац вздохнул и повел рукой в сторону тяжелого телефонного аппарата, водруженного на персональную консоль у стены под зеркалом и блистающего надраенной медью трубок и лакированным корпусом благородного дуба.

Первым делом я набрал номер кабинета князя в канцелярии. Да-да, в здешних аппаратах устанавливают классический дисковый номеронабиратель и напрочь отсутствуют «граммофонные ручки», а посему нет никакой необходимости изображать из себя сумасшедшего подрывника с истошным воплем лося во время гона: «Барышня!!!»

Ответом были привычные щелчки и полная тишина на линии. В принципе этого следовало ожидать. Какого черта его сиятельство забыл в канцелярии в первом часу ночи? Нет, попытаться-то я должен был, но раз Телепнев не отвечает, будем звонить дневальному.

Вот там-то трубку подняли моментально. Выслушав представление охранителя, я назвался сам и, выдав свое местонахождение, внаглую заявил, что вернусь в канцелярию не раньше полудня, о чем, дескать, и следует доложить старшему караула. Дневальный, тяжело вздохнув, буркнул что-то вроде: «сдем вашбродь, гпдин насвник» и отключился. Вот и славно.

Утро добрым не бывает… Кто сказал? Убил бы гада. Нельзя так правду-матку резать, никак нельзя. Помрет еще от многочисленных проникающих… Ой-ей. Что ж так голова болит-то, а? Нет, все. Портвейн больше не пью. Оно, конечно, штука вкусная, но с утра дюже похмельная. А ведь мы вчера всего-то пару бутылочек с профессором уговорили. Под острую оленину и орехи… Эх-х. Где ж моя Лада, когда она так нужна, а?

Не успел я додумать мысль, как дверь в спальню тихонько отворилась, и на пороге показался благообразный седой дядечка, самого что ни на есть «дворецкого» вида. Ага, в фильмах о викторианской Англии таких вот пингвинов с бакенбардами по десятку на пучок, а пучок за грош…

– Доброе утро, ваше благородие. – Каменная физиономия «пингвина» даже не дернулась, когда я бросил на ее владельца уничтожающий взгляд. Ну да, а хрен ли он приперся с утра пораньше, да еще и без кофе?! Хотя рассол тоже сгодился бы… Эх! Где же моя Лада? Повторяюсь? Ну да, уж она-то не забыла бы принести средство от похмелья. Впрочем… Я заметил, как «пингвин» посторонился, и мимо него проскользнула служанка с подносом в руках. Так, кажется, я немного переусердствовал. Уважаемый дворецкий, беру свои слова обратно. Ты мировой мужик! А что у нас в этой чашке? Рассол… с квашеной капусты… блеск!

Поправив здоровье и настроение, я дождался, пока служанка покинет комнату, забрав у меня опустошенный поднос, и, не обращая никакого внимания на все так же стоящего истуканом у дверей «пингвина», прошлепал в ванную комнату. М-да. Вот вы можете представить, что когда придете в гости к знакомым и останетесь у них ночевать, в ваше распоряжение ими будет предоставлен не диван в гостиной, а отдельная комната с таким же отдельным санузлом… и всем необходимым гигиеническим набором, вплоть до бритвы и нескольких видов туалетной воды на выбор? Нет, если ваши знакомые – олигархи, то я умолкаю… Но здесь-то я в гостях у обычного адъюнкт-профессора! Культурный шок, вот как это называется. Не хватает еще только, чтобы мне здесь и костюм взамен вечернего предоставили…

Приведя себя в порядок (даже щеки отскоблил!), я вывалился из ванной и уже почти не удивился, заметив на специальной подставке свой костюм. Вычищенный и выглаженный. О стрелки на брюках вообще порезаться можно, а сорочка мало того что сверкает ослепительной белизной, так еще и воротник-стойка накрахмален чуть ли не до полной неподвижности шейного отдела позвоночника. В общем, в этом костюме я, как средневековый рыцарь, в том смысле, что для бокового обзора надо повернуть не голову, а весь корпус целиком. Вот так, изображая из себя тяжелую бронетехнику, я и спустился в столовую, где меня уже дожидался Меклен Францевич и плотный завтрак, заставляющий обещать мне дополнительные полчаса тренировок ежедневно.

После приема пищи (боже, какой оборот! И это в отношении рябчиков в сливовом соусе и нежнейшего паштета из гусиной печени…) Грац, ничуть не торопясь, раскурил сигару и, пригубив кофе, велел «пингвину» заложить экипаж. Как раз к тому моменту, когда мы с профессором «раздавили» кофейник, дворецкий вернулся и доложил, что указание выполнено и экипаж ждет нас у входа. Что ж, значит, пора прокатиться по городу. Профессор обещал показать несколько квартир из тех, что обычно сдают приглашенной профессуре на долгий срок. Ну уж, что годится для высоколобых умников, сойдет и для меня… наверное.

Открытая коляска профессора хоть и позволяла обозревать окрестности без каких бы то ни было помех, но все же оказалась не лишена и определенных минусов, а именно, в ней было жутко холодно! Хотя вроде бы погода стоит на удивление сухая и безветренная.

– Ну, Виталий Родионович, а что вы хотите, листопад на исходе, того и гляди морозы ударят, – заметил Грац и тут же покаялся: – Но я тоже хорош, надо было хоть плед приказать положить. Вот ведь сам недосмотришь, а слуги и не почешутся.

Правивший лошадью извозчик тут же съежился, что не ускользнуло от внимания профессора.

– Не трясись, Званко. То не твоя забота, – успокоил он извозчика. Тот на мгновение обернулся и, кивнув, вдруг свистнул, залихватски щелкнул кнутом, отчего лошадь всхрапнула и резко прибавила ходу. Так довольно быстро коляска миновала Неревский конец и выехала на Загородский. Здесь дома были попроще, чем на Неревском, но и не бараки, отнюдь. Крепкие здания все из того же белого камня, с резными наличниками на окнах и затейливой резьбой на оконечниках крыш. Иногда мелькали безуспешно прячущиеся за облетевшими деревьями венцы добротных срубов, вздымающихся над каменными стенами на уровне третьего, а кое-где и четвертого этажей, и вдоль каждой улицы, вымощенной мелкой брусчаткой, ровными рядами отсчитывали сажени витиеватые фонарные столбы.

Коляска остановилась у вычурных, явно декоративных ворот, ведущих в небольшой парк, в глубине которого виднелось массивное здание с несколькими галереями на арочных белокаменных подпорах, с высоким крыльцом, широким гульбищем и многоярусной крышей, выложенной аккуратными деревянными плашками.

– Дом Смольяниных, – прокомментировал профессор и легонько ткнул извозчика в спину. – Званко, что встал? Не видишь, ворота открыли, езжай.

Дом мне понравился. Особенно то, что в нем можно было снять не только квартиру, но и нечто наподобие моего нынешнего обиталища – флигеля. С той лишь разницей, что у здешних пристроек, а их в доме Смольяниных насчитывается аж четыре штуки, есть собственные выходы в парк. Хозяин, точнее, хозяйка дома приняла нас радушно, было видно, что с профессором она знакома не первый год и знакомство это достаточно близкое… Ну-ну. Впрочем, они довольно шустро закончили ворковать, и дальше беседа повернула в сугубо деловое русло. Под предводительством хозяйки – Заряны Святославны мы осмотрели южный флигель, и он мне настолько глянулся, что я почти не торговался. В результате сумма аренды составила всего восемь рублей серебром в месяц, и Грац еще делал мне знаки, что я сильно переплатил. Не знаю, не знаю. По обещанию князя жалованье мое хоть и уменьшится где-то втрое, но составит не меньше шестидесяти рублей в неделю, да Лейфу с Ладой я должен буду платить по десять рублей в ту же неделю… По-моему, вполне нормальный расклад, даже с учетом того, что стол и кров для них идут за мой счет. Кстати, о птичках…

– Заряна Святославна, могу ли я воспользоваться вашим телефоном? – Оп-па… А что это хозяйка так странно на меня смотрит, а? Опять я глупость сморозил, что ли?

– Уж извините, господин Старицкий, но телефонного аппарата у нас пока нет, обещают поставить, да не ранее чем через полгода. Уж больно много желающих, а возможности станции, говорят, невелики… – развела руками хозяйка.

Непорядок. Я глянул на профессора, но тот только плечами пожал.

– А что, не подскажете ли, кто ведает этой самой телефонной станцией и распределением номеров? – осведомляюсь я… Ну конечно, и почему я не удивлен? Как здесь могли обойтись без Особой канцелярии? Интересно, а здесь такой термин, как «непотизм», в ходу? Деньги? Окститесь, какая взятка?! Князь настаивал на том, чтобы я не терялся по окончании нашего сотрудничества… вот и попробуем уболтать его сиятельство на установку одного телефонного аппарата вне очереди. Так сказать, во избежание потери меня, любимого… Ну да, а как же? Где у нас Виталий Родионович? Дома? Послать к нему нарочного… Послали, и пилит бедняга через полгорода. Пока добрался, а меня к тому времени уж и след простыл. Куда делся? Да хоть и в загородное имение профессора Граца поехал, на шашлыки, ага. А там тоже телефона нет… Ха! Да князь еще и уговаривать меня будет, чтобы в дом Смольяниных телефонную линию провести. А что я? Я не гордый, соглашусь… Зачем осложнять жизнь Особой канцелярии? У них и так хлеб несладок. Ну да это все лирика, а сейчас придется чапать в канцелярию самому. Пора начинать готовиться к переезду.

Я оставил хозяйке аванс, классические три месяца вперед, и, тепло попрощавшись, вышел на улицу. Профессор остался с Заряной Святославной, разрешив воспользоваться своей коляской. По-моему, мое обещание направить Званко обратно, после того как доберусь до канцелярии, Грац даже не услышал… Ну и фиг с ним, пускай воркует, а у меня сегодня еще дел по горло.

Копыта выбили искры из мостовой, коляска плавно качнулась, и под заливистый свист Званко мы понеслись по улицам Хольмграда. Вот, кажется, и заканчивается мое «сидение под замком»… если, конечно, сиятельство не выкинет какой-нибудь фокус напоследок. Параноик? Так я этого никогда и не отрицал.

Глава 3

Философия как прикладная наука… или искусство?

К вечеру я вымотался так, что меня впору было пересыпать нафталином, аккуратно сложить в шкафу и забыть на годик-другой. Причем не могу сказать, что совершил какой-то трудовой подвиг. Вовсе нет. Просто количество мелких, но срочных дел, образовавшихся в связи с предстоящим переездом, перевалило за все разумные пределы, а ведь их еще и нужно было вписать в существующий график… В общем, суета сует. А тут еще князь пригласил на чашку кофия, во время распития которого сиятельство добрых полчаса сокрушался о необязательности современной молодежи, красноречиво поглядывая в мою сторону. Хорошо еще, что мне удалось закруглить нашу беседу и смыться из кабинета Телепнева, сославшись на то, что меня ждет тренировка у Тихомира.

– Все-все, Виталий Родионович, не смею более вас задерживать, – покивал князь, соглашаясь с моими словами, и, когда я, откланявшись, уже переступил порог его кабинета, договорил: – Да, кстати, о тренировках… Я бы хотел, чтобы до завтрашнего дня вы продумали свое расписание и определились, по каким дням будете наведываться в наши пенаты, для обучения охранителей… Вот теперь действительно все.

А с утра, едва выпив кофе с фирменными булочками Лейфа, я вновь окунулся во всю эту суету. На бегу, по дороге в зал, прикинул график занятий с синемундирниками, а после тренировки с ними, за обедом, набросал его на бумаге. Затем забежал к исследователям, покрутился вокруг, время от времени «сверкая» своей блокировкой, пообщался с Бергом и Бусом, был послан Хельгой… на прогулку, под тихие смешки Олафа с Ярославом. Сбежал, на ходу продумывая список необходимых вещей, коими непременно стоит обзавестись для комфортной жизни после переезда. Снова спортзал, на этот раз в роли ученика, подгоняемого короткими, но чрезвычайно емкими окриками Тишилы. Только когда за окном окончательно стемнело, смог добраться до кабинета главы канцелярии, где и оставил затребованный князем график, положив бумагу на стол его секретаря, отсутствующего, как и сам Телепнев. После чего с чувством выполненного долга вернулся во флигель, где был накормлен вкуснейшим ужином и озадачен огромным списком первоочередных вещей, требующихся Ладе и Лейфу для нормального ведения хозяйства в новом доме.

Оставшееся до переезда время я разрывался между многочисленными походами по лавкам для обзаведения личными вещами, проверкой закупленных поваром и экономкой товаров и занятиями в канцелярии. А тут еще и Грац повадился приезжать в гости на ужин, после которого, невзирая ни на какие отговорки, брал меня в оборот и учил бытовым манипуляциям. А их оказалось ох как немало. Например, зарядка накопителей. Как оказалось, в Хольмграде нет единой электросети. В каждом доме, в подвале или какой-нибудь подсобке, располагаются собственные накопители – здоровенные герметичные медные бочки высотой в два-три человеческих роста, по сути являющиеся огромными батарейками. Одним из первых действий, которому учится любой студент-философ, оказалось умение заряжать эти самые накопители, обеспечивающие дома горожан фактически дармовой энергией. А возможность организовать небольшой огонек, с помощью которого можно и костер развести и сигарету прикурить? А охлаждение, как то, что продемонстрировал мне с бокалом портвейна профессор? Про перемещение небольших предметов с помощью «щупов» я уже молчу. Но вот что интересно, все это, так сказать, воздействия общего характера. А ведь в каждой профессии есть свои маленькие хитрости, свои манипуляции с менталом, облегчающие работу. Вот кстати, Лейф частенько пользуется уплотняющими воздух воздействиями, не дающими кипящему маслу брызгать во все стороны и заляпывать плиту вокруг сковороды. А вытяжка? Одно воздействие – и пар кипящих кастрюль, вместе с чадом поджариваемых стейков, устремляется в широкий раструб вентиляционной трубы, выведенной на улицу. А Лада, например, с легкостью пользуется воздействиями, аналогичными знакомым мне пылесосам. Пара манипуляций – и по комнате гуляет небольшой смерч, активно и качественно собирающий пыль с любых доступных поверхностей. Не могу сказать, что освоил все эти премудрости, но большую часть того, что Грац считает необходимым знать любому уважающему себя горожанину, я постиг. Правда, профессор грозился еще заняться моим здоровьем, но тут я решительно его притормозил. Во-первых, потому что у меня банально не хватало времени на довольно продолжительные воздействия, связанные с укреплением организма, а во-вторых… честно говоря, меня попросту нервировал тот факт, что моим лечением займется патологоанатом… Понимаю, что глупость, но вот истерический смешок как-то сам подкатывал к горлу, стоило Грацу заикнуться о лечебных воздействиях. Ими, кстати, обыватели не злоупотребляют, предпочитая не заниматься самолечением, а полагаться на профессионалов-врачей, чей арсенал лечебных манипуляций куда как многообразнее и качественнее. Впрочем, как я понял из рассказов профессора, хирургии местные эскулапы также не чураются, а уж качество местной фармакологии я опробовал на себе… Два месяца вон последствия расхлебываю.

В общем, скука, на которую я еще недавно пенял, приказала долго жить. По крайней мере до тех пор, пока я не переберусь на новое место жительства.

Дом встретил меня шумом и криками. Въезд был намечен на следующий день, как раз по завершении контракта с канцелярией, и сейчас во флигеле творилось нечто невообразимое. Лейф рычал на работников, устанавливающих мебель на кухне, что разместилась на первом этаже флигеля, в конце длинного бокового коридора. Лада не отставала от брата, подгоняя грузчиков, занимавшихся тем же самым в остальных комнатах. Работяги сновали по этажам и комнатам, словно муравьи! Всего во флигеле два этажа, на первом расположились комнаты прислуги, гостиная, она же столовая, и просторная кухня с крутой лестницей, ведущей в погреб, а на втором – небольшой кабинет с пока еще пустующими массивными книжными полками, подпирающими потолок, да пара спален с отдельными туалетными комнатами. Не роскошное жилье по местным меркам, так… среднего достатка. Но мне больше и не нужно, а уж что подумают окружающие, мне по большому счету совершенно без разницы. Невеликая я шишка, чтобы роскошь и понты стали для меня насущной необходимостью.

Большая часть вещей уже была доставлена, и теперь на всех двух этажах флигеля царил натуральный бедлам. Поторапливаемые моей экономкой работнички носились, как наскипидаренные, шустро расставляя по указанным Ладой местам купленную мебель, которая, кстати, проделала немалую брешь в моих сбережениях. Дорогое, как оказалось, удовольствие. Но на хорошей мебели я и дома не экономил, не собираюсь этого делать и здесь, тем более что, осмотрев местные мебельные производства в поисках необходимых предметов, выяснил одну несказанно обрадовавшую меня вещь: найти в Хольмграде мебель посредственного качества невозможно. Диваны, кровати, бюро и шкафы здесь строят, что называется, на века, о биче моего мира, то есть шпоне и ДСП, и слыхом не слыхивали. Их тут попросту нет. Любой предмет мебели выделывается исключительно из массива, и цена его будет зависеть лишь от тонкости работы мастеров. Ну я не любитель барокко и ампира, так что мой новый дом большей частью обставляется образцами строгой классики, изредка перемежаемой только зарождающимися здесь, а потому робкими ростками модерна, оттого пока еще органично сочетающего в себе изящество изогнутых линий и лаконичность форм.

Постепенно дом начал обретать свое лицо, за что надо сказать огромное спасибо Ладе, сопровождавшей меня в моих метаниях по различным лавкам, и то и дело одергивавшей от покупок всяческой дребедени самого что ни на есть винтажного вида, но совершенно ненужной в быту. Не будь со мной рядом этой по-немецки рассудительной девушки, и, боюсь, мой кошелек показал бы дно еще до того, как я купил все действительно необходимое. А с ее помощью и умением торговаться, кое у меня просыпается лишь при виде ковров, мои капиталы уменьшились только вполовину, и это при полностью обставленном доме! Нет, понятно, что мне еще не раз придется хлопнуть себя по лбу, вспомнив об очередной мелочовке, это неизбежно, но забытая вещь, скорее всего, будет из разряда той ерунды, которой пользуешься пару раз в год, а все остальное время стараешься запихнуть куда подальше, чтобы не мозолила глаза. В общем, я остался доволен тем, как идут дела в моем новом жилище.

Вдоволь налюбовавшись на работу грузчиков, я удовлетворенно улыбнулся и направил свои стопы на поиски хозяйки дома. Надо наводить мосты с «царицей сей земли», глядишь, и прибыток какой-никакой образуется…

Заряна Святославна обнаружилась на заднем дворе, среди аккуратных остекленных теплиц, в которых словно поселилось вечное лето. Чего здесь только не было! От роскошных, наливающихся алым цветом помидоров и колючих, крепеньких огурчиков до всевозможных салатов и луков. Морковь и редис, кабачки и баклажаны… А цветы! Море самых разных цветов заполнило несколько больших теплиц, больше похожих на зимние сады, соединенные между собой стеклянными переходами, в которых тоже царит буйство красок и ароматов. М-да, такого я увидеть никак не ожидал. И ведь могу поспорить, что и здесь не обошлось без местной «прикладной» философии.

Увидевшая мою ошалелую рожу, Заряна Святославна гордо улыбнулась и, неспешно продефилировав через половину этих «зимних садов», вышла мне навстречу.

– Добрый день, господин Старицкий. Рада вас видеть. – Низкий грудной голос хозяйки дома привел меня в чувство.

– И вам здравствовать, Заряна Святославна. – Я отвесил собеседнице короткий поклон. – Вот приехал присмотреть за работой в доме.

– О, это правильно, – чуть кивнула хозяйка. – За поденщиками глаз да глаз нужен! Но вам грех жаловаться, Виталий Родионович, видела я вашу экономку. Огонь-девка!

И вот как это понимать? Это намек или разведка, а?

Пока я судорожно размышлял над словами хозяйки, та вдруг сменила тему.

– Да что же это я! Идемте, Виталий Родионович, я вас хоть чайком угощу. Все лучше, чем на заднем дворе посередь лебеды да крапивы беседы вести.

Ну насчет лебеды это Заряна Святославна хватила! Какая трава в конце октября? А если про теплицы говорить, так там вообще никакому сорняку не выжить. Уничтожат, едва только намек появится… Но отказываться невежливо, да и не хочется, если честно, а посему идем пить чай.

– С превеликим удовольствием, Заряна Святославна, – киваю хозяйке, и она, как-то очень естественно завладев моим локтем, ведет меня в дом. Кажется, я начинаю понимать Меклена Францевича. Здешняя царица, конечно, уже давно не девочка с наивными глазками, отнюдь. Хозяйка дома, зрелая дама с тонкими чертами лица и безупречной осанкой, она очаровывает своей статью и уверенностью на раз. Монументальная женщина!

Стол к чаю накрыли на застекленной террасе. Вообще планировка здания очень интересная. Здесь нет привычных мне лестничных клеток с массивными железными дверьми квартир-отнорков. Скорее планировка похожа на гостиничную, с той лишь разницей, что вместо куцых номеров здесь целые апартаменты со всеми службами и подсобными помещениями да несколько общих комнат, вроде немаленькой библиотеки, бильярдной, где нашлось место и для карточных столов, курительной комнаты и салона с выходом на огромную веранду. А всего в доме девять квартир, не считая флигелей-пристроек и апартаментов самой хозяйки, из которых только и можно попасть на упомянутую мною террасу, где уже пыхтит и исходит ароматным дымком самовар. Глянув на стол, я невольно вспомнил фильм «Женитьба Бальзаминова». Уж очень похожа оказалась сервировка на то великолепие, что понимала под чаепитием героиня Мордюковой. Да уж.

– Угощайтесь, Виталий Родионович. – Хозяйка старательно подвигала мне то одно блюдо, то другое. Варенье из айвы сменялось смородиновым, ватрушки – слойками и пирожными, а те уступали место пирожкам с самыми разнообразными сладкими начинками. М-да, после такого угощения и начинаешь понимать, что именно наши предки именовали чаепитием до седьмого полотенца! От огромного количества горячего напитка меня даже в жар бросило, так что пришлось открыть одно из окон террасы. Чую, после такого чая я до завтра есть не буду, ибо обожрался!

Говорили о разном. Заряна Святославна, очевидно каким-то чутьем понявшая, что меня не интересуют сплетни местного общества, довольно шустро и незаметно съехала с этой темы, обратившись к более интересным вопросам. Правда, в беседе об особенностях внешней политики государства я, по незнанию вопроса, вынужден был по большей части изредка поддакивать да мычать нечто маловразумительное, отметив тем не менее взвешенность суждений моей собеседницы, зато свернув на тему ментальных воздействий, буквально преследующую меня в последнее время, мне удалось не ударить в грязь лицом, рассказав моей собеседнице о некоторых способах манипуляций, почерпнутых мною у исследователей и в силу своей «эксклюзивности» неизвестных обывателям. В ответ хозяйка дома продемонстрировала несколько воздействий, абсолютно непохожих на все то, что я видел за все время моего пребывания в этом мире. Прямо на моих глазах Заряна Святославна вытянула вперед руку, и уже через мгновение к ней на ладонь спикировал пролетавший за распахнутым окном воробей. При этом ментал вокруг моей собеседницы был спокоен, словно ничего не произошло. Удивление на моем лице, очевидно, было написано огромными буквами, потому как хозяйка дома не сдержала улыбки и, покормив пичугу крошками, оставшимися от пирожных, отпустила птицу, после чего снизошла до объяснений.

– Не удивляйтесь, Виталий Родионович. Это не нынешнее учение, а старое знание. Школа Мокоши, знаете ли, уж не первый десяток веков разменяла, – проговорила хозяйка.

– Вот оно как? Пожалуйста, расскажите поподробнее, Заряна Святославна, а то ведь я ни о чем подобном и не слышал. Уж уважьте гостя.

– Само собой разумеется. Как не уважить доброго человека, – усмехнулась собеседница и, на секунду задумавшись, заговорила: – В том, что вы не слыхали о школе Мокоши, нет ничего удивительного, Виталий Родионович. Так сложилось, что довольно долгое время на Руси, да и не только, подобные знания были под запретом. Церковь воспринимала их как язычество, с которым она люто боролась во все времена. Более того, в то время ее служители пытались закрепить за собой исключительное право на ментальные воздействия. Чтобы не оказаться под патриаршей пятой, школы Руси ушли в леса. Сибирь, она большая… А вот европейским школам бежать оказалось некуда. Результатом противостояния стала война между римской церковью и древними учениями, окончившаяся падением римского духовного стола двести шестьдесят лет назад. Церковным владыкам всех конфессий было наглядно показано, куда ведет стремление к абсолютной власти. Тогда, все еще многочисленные, хоть и немало претерпевшие от своеволия церкви, древние учения были возвращены в мир из той тени, где они вынуждены были прозябать в течение нескольких сотен лет. К сожалению, к тому моменту человечество уже начало заниматься естествознанием, и хотя даже сегодня философия не может дать и десятой доли того, что известно старым школам, возврата к прежнему количеству последователей древних учений не произошло. Может быть, тут виновна еще и разрозненность школ… Не знаю.

– Как же тогда школам удалось победить в войне? – поинтересовался я.

– При помощи тогдашних королей, разумеется, – пожала плечами хозяйка дома. – Уж очень их не устраивало укрепление власти церкви, потому они охотно давали убежище представителям школ в своих коронных владениях. Фактически войны в обычном понимании этого слова не было. Было противостояние светских и церковных властей, интриги, яды, кинжалы… И только одна битва. Тогда же погиб последний римский понтифик Алессандро Борджиа. Правда, ходили слухи, что умер он не на поле боя, а был зарезан в собственном саду, едва баварские кнехты подступили к Риму.

– А на Руси? Вы же сказали, что здешние школы ушли в леса? Как же они добились своего оправдания?

– Государь Велимир Второй основал Хольмский университет, первое учебное заведение, где естествознание было введено в программу обучения. Как вы понимаете, спорить с ним церковь не стала. Сначала понадеявшись, что «эта придурь» молодого государя сама пройдет, а когда в качестве профессоров были приглашены старейшины двух самых крупных в прошлом школ, протестовать было поздно. Пример римского стола, уже павшего на тот момент, маячил перед патриархом и митрополитами… – Заряна Святославна пригубила чай из небольшой пиалы, показывая, что лекция окончена. Ну да! Так я и удовольствовался сказанным, ждите…

– Заряна Святославна, скажите, а какие школы вам известны… и есть ли возможность ознакомиться с ними поближе?

– Ох, горазды вы, господин Старицкий, на сложные просьбы, – вздохнула хозяйка. – Знаете, среди русских школ действующих осталось не так много, я слышала о Перуновой, Волосовой, Стрибожьей и Сварожьей… Вроде бы еще и Переплутова жива, но точно не ведаю.

– А как же Мокошь? – не понял я.

– Э-э, Виталий Родионович. Школы Мокоши, Мары и Живы не про вас, – покачала головой хозяйка. – То наше, бабье. Вот ежели желаете, могу со старейшиной Волосовым свести, он-то в учениях получше меня разумеет. Согласны?

М-да. Согласиться? Или вежливо отказать… Как бы в какую секту не затащила хозяюшка. С другой стороны, она же в курсе, что я к охранителям прикомандирован, станет ли сама в петлю лезть? Да и кто мешает навести справки у Граца или князя. Уж глава Особой канцелярии-то точно должен знать об этих школах с языческим уклоном. Решено…

– Буду рад такой возможности, Заряна Святославна. Уж очень мне любопытно узнать, что за школы такие, что учат животных подчинять…

– Не подчинять, господин Старицкий, никак не подчинять. Говорить с ними, о помощи просить иль услуге. Да и то не всякая школа такому научит. Перунова, например, и вовсе такова, что ее последователей звери как огня боятся. Медведи и те с дороги сходят. Так-то, – сердито нахмурилась моя собеседница.

Поняв, что невольно обидел хозяйку, искренне перед ней извинился, отговорившись незнанием таких особенностей. Похоже, что Заряна Святославна и сама несколько смутилась своей суровой реакции на мои слова, вспомнив, что я вообще только от нее и узнал о существовании школ, а уж об особенностях их учений и вовсе ничего знать не могу.

Постепенно разговор наш, по обоюдному молчаливому согласию, свернул на обыденные темы вроде кулинарии. Надо сказать, моя собеседница была немало удивлена моим познаниям в области вкусной еды, что, впрочем, не помешало ей вступить со мной в жаркий спор на тему применения лимонов в приготовлении ухи.

– Поверьте, уважаемая Заряна Святославна, лимон вовсе не испортит ухи, ежели будет правильно использован.

– То есть выкинут, Виталий Родионович. Сие есть единственное приемлемое использование этого цитруса в ухе. Попробуйте добавить его в блюдо, и суп будет горчить, словно нерадивый повар при чистке рыбы пролил желчь! – Хозяйка разгорячилась.

– Ну право же, Заряна Святославна, не стоит быть столь безапелляционной. Всего-то и надо при добавлении лимона проследить, чтобы в уху не попала пленка с него. Именно она и придает столь неприятную горечь. Не верите? – Я внимательно посмотрел на собеседницу, всем своим видом выражающую недоверие к моим словам. Я вздохнул. – Зря, очень и очень зря, дражайшая Заряна Святославна. Предлагаю провести опыт. Найдутся ли у вас необходимые ингредиенты для ухи?

– Обижаете, господин Старицкий, – фыркнула дама. – Чай у реки живем да в столице. Найдется все, что пожелаете… Но! Предлагаю пари.

– О? – Оказывается, госпожа Смольянина еще и азартна? Положительно, чудная женщина. Начинаю завидовать Грацу самой что ни на есть черной завистью. – И что же будет предметом нашего спора?

– Проигравший накрывает обед по рецептам выигравшего, – усмехнулась хозяйка.

– Идет. Приступим? – согласился я.

Смольянина кивнула и, взяв со стола небольшой колокольчик, тряхнула его. По террасе поплыл тонкий звон, и через мгновение в дверях показалась служанка, этакая серая мышка в строгом платье. Выслушав распоряжения хозяйки, девушка заверила, что все будет готово немедля, и испарилась.

Не люблю уху… Но готовить умею, поскольку ее очень уважали мои друзья. Они-то и подбили на первое приготовление сего блюда, однажды взяв меня на «слабо». Дескать, не любишь уху, потому как не умеешь ее готовить. Ну-ну. Через четыре часа я уже кормил этих обормотов тройной ухой по-царски. Трескали так, что за уши не оттащишь. Вот и сейчас хозяйка дома крутится вокруг плиты, вдыхая аромат готовящегося на открытом огне блюда. Ну а теперь причина нашего спора. Я аккуратно разрезал лимон и, свернув у попавшегося под руку чайника серебряное ситечко, так же аккуратно выдавил через него сок в котел. Десять минут прошло, убираем котелок с открытого огня и даем ухе потомиться еще с четверть часа.

Пока я корпел над ухой, госпожа Смольянина уже велела накрыть стол, не забыв и об альтернативе моему блюду. Не верит в мой кулинарный талант Заряна Святославна. Зря.

От позднего обеда и восторгов хозяйки по поводу приготовленного мною блюда нас отвлек нежданный гость из Особой канцелярии. Честно говоря, когда я обсуждал с князем возможность установки в доме телефона и получил туманное обещание «подумать», я совершенно не ожидал, что вопрос будет решен положительно и столь быстро.

Глава 4

Кому суждено быть повешенным, тому море по колено…

Вот знал ведь, что в конце концов что-то подобное произойдет… Но почему именно сейчас? Неужто так трудно было хоть годик подождать? Впрочем, глупый вопрос, судьба – это такая стерва, что при ее участии надеяться на лучшее можно только в гробу. Эх. И дернул же меня черт отправиться в театр. Сидел бы себе дома с книжкой, сигаретой и бокалом порто, к которому меня так неожиданно пристрастил профессор, и в ус бы не дул. А теперь… Ну вот что мешало этому придурку в аксельбантах, что сидит в ложе напротив, прийти в театр завтра? Но нет, не с моим везением. Блин, надо было еще тогда, у «Летцбурга» под мостовую его закатать вместе со всей гоп-компанией, сейчас бы и проблем не было. Ладно, если бы да кабы это не наш вариант. Попробуем найти плюсы в нашей нечаянной встрече… А их немного.

Первый плюс – это то, что ныне офицерик в одиночестве, а значит, очередной махаловки в стиле «пятеро против одного» не будет, а будет хольмганг. Точно будет. Вон как доблестный воин побагровел, меня увидев. Не хватит у него выдержки дружков кликнуть да всей компанией на меня навалиться. Вот ей-ей, как только занавес опустят, он тут же завалится в ложу профессора, любезно мне предоставленную на сегодняшний вечер, чтобы вызвать меня в круг.

Второй плюс в том, что по правилам – да-да, не зря же я почти все свободное время провожу в библиотеке, успел с местным дуэльным кодексом ознакомиться – так вот, по правилам выбор оружия будет за мной как за вызываемой стороной. А значит, всякие неожиданности и неприятности с этого направления для меня исключены, а вот для моего противника – только начинаются. Хе. Ну в самом деле, не буду же я с ним рубиться на саблях всего-то после месяца с небольшим занятий? Я ж не самоубийца. Что бы там Тихомир ни говорил по поводу моего растущего не по дням, а по часам умения, как бы ни хвалил своего великовозрастного ученика за скорость и реакцию, но то, что даже самому среднему бойцу я пока, что называется, «на один зуб» – сие есть факт непреложный, хоть и печальный. А значит, никаких сабель, шпаг и мечей. Правда, к моему удивлению, огнестрельное оружие использовать в хольмганге не дозволено, но это единственный встреченный мною в кодексе запрет подобного рода. В остальном хоть на катапультах перестрелы устраивай. Вот так-то. О! Легок на помине.

За моей спиной скрипнула входная дверь, и я почувствовал легкий сквозняк, принесший с собой тяжелый дух перегара. Похоже, мой будущий противник уже серьезно набрался. Ну ничему люди не учатся!

– Ты… Вы… Име-ик-ю… – сипло произнес голос. Я медленно обернулся, затылком чуя устремившиеся в ложу профессора взоры немногочисленных зрителей, не пожелавших покинуть зал в антракте. А передо мной оказался покачивающийся, словно былинка на ветру, лейтенант, уже один раз летавший под моим чутким руководством и теперь рискующий повторить сей в высшей степени экзистенциальный опыт… да, изначально у меня не было такой цели, но кто ж знал, что от него так несет?! Это ж сколько надо было выжрать и в какой помойке, чтобы получить такую оригинальную смесь ароматов, а?

– Любезнейший, подите прочь, от вас воняет. – Буду я еще ждать, пока это чудо проспиртованное сможет выговорить свое имя. А зрители-то как заинтересовались… Дьявол. И черт с ним, испортил мне вечер, урод, пусть пеняет на себя.

– Да вы… ты…!!! Я ж тебя-ик… – Еще пуще побагровело это недоразумение и вдруг выдало тираду почти трезвым тоном: – Господин как-вас-там, я – Государева Плесковского полка десятник, боярин Голова. У памятного вам, должно быть, ресторана вы оскорбили меня и моих друзей. К сожалению, они вынуждены были покинуть столицу, получив предписание по новому месту службы на южной границе, а посему не могут присутствовать здесь сейчас, дабы пообщаться с вами. Но, думаю, они будут безмерно рады узнать о нашей встрече. Имею честь вызвать вас в круг.

– Виталий Родионович Старицкий, заштатный письмоводитель Государевой Особой канцелярии. Жду ваших поручников через три дня, поутру в доме Смольяниных. А сейчас выйдите вон. Вы мешаете мне смотреть спектакль. – Я демонстративно приложил к носу платок и повернулся лицом к сцене, где уже разворачивалось второе действо. Охреневший десятник еще пару секунд посопел за моей спиной, а затем, выматерившись, вывалился из ложи. М-да. Кажется, сегодня о хольмганге будет трещать весь Хольмград. Чтоб он провалился, этот чертов десятник!

– Ну, Виталий Родионович, такого я от вас не ожидал. Нет, никак не ожидал! – в очередной раз покачал головой князь, приехавший к Смольяниным буквально через полчаса после того, как я вернулся из театра, и теперь расхаживающий по моей гостиной с каким-то удивленно-злым видом. Ментал вокруг Телепнева бурлил, а цвета, в которые окрашивались его тонкие оболочки, наводили на мысли о суициде. – Как вас только угораздило попасть в такой переплет, а? Хотя… именно с вами, по-моему, может происходить и не такое.

Кажется, «сиятельство» начал успокаиваться. Вон и бордово-черные оттенки оболочек сменяются куда более светлыми и ровными цветами. Не ангельское сияние, конечно, но и в дрожь от него не бросает, уже хорошо.

– Ладно, Виталий Родионович. Сделанного не воротишь… – вздохнул князь, присаживаясь на диван. Тут же нарисовавшаяся рядом Лада поставила перед ним поднос с небольшим чайником, окруженным различными молочниками, сахарницами и конфетницами. Телепнев с подозрением окинул взглядом угощение и недоуменно хмыкнул. Да уж, о том, что глава Особой канцелярии обожает кофе, по-моему, знает вся столица, а тут такой облом!

– Уж извините, Владимир Стоянович, но в этом доме после десяти вечера о кофии даже я не смею заикнуться, – развожу руками. А что делать, если Лада действительно втихую проводит такую политику. Сам видел, как она, в своей заботе о здоровье моей бренной тушки, не прошедшей пока курс здешней медицины, ровно в десять вечера вылила в канализацию недопитый и забытый мною в кабинете кофе.

– Что ж, может, оно и к лучшему. Супруга моя тоже с сей пагубной привычкой борется по мере сил. Да только все без толку. – Телепнев нехотя пригубил чай и, отставив чашку подальше, вернулся к теме хольмганга. – Виталий Родионович, хоть поделитесь, с кем биться собрались, а то по городу столько слухов бродит, и все разные. Чему верить и не знаешь.

Ага, как же! Наверняка ведь к утреннему приезду в присутствие князя уже будет ждать на столе обстоятельный доклад: кто, с кем, где, когда и как. Да только будет это завтра, а знать ему хочется уже сейчас.

– С десятником Плесковского полка, боярином Головой.

– Так-так-так. – Князь нахмурился. – Может, Государева Плесковского полка?

– Ну да, – кивнул я.

– Час от часу не легче. Виталий Родионович, что вам мешало набить мор… э-э… повздорить с какими-нибудь другими офицерами? – всплеснул руками князь. – И я, дурак старый, удовольствовался лишь словами Ратьши и проверить сих господ не удосужился.

– Да в чем дело, Владимир Стоянович? – Я действительно не понял, с чего князь вдруг так разволновался.

– Понимаете, друг мой… – медленно проговорил князь. – Есть в нашей армии такое негласное деление, что ли… на старую службу и новую. Повелось так, когда предок государя нашего велел боярам всех имеющихся у них боевых холопов передать ему в полки и самим исполчаться по новому указу сам-один. А чтобы не было местнических споров о том, кому надлежит быть воеводою у тех бояр, сам стал во главе их полков, отчего и прозвано было войско Государевым. В то же время над собранными в полки холопами государь поставил своих личных бояр, кои уделы малые по его воле держали. Из них-то и выросла новая армия, или, как стали их позже называть, полки новой службы. Так они и существуют по сию пору. Правда, старой службы, то есть государевых полков у нас ныне всего четыре наберется, но гонору в них боярского да местнического… В общем, готовьтесь, Виталий Родионович. Коли сослуживцы того десятника сочтут, что вы весь Государев Плесковский полк оскорбили, каждый день станете в круг выходить, пока в полку офицеры не переведутся или вы сами в сыру-землю не ляжете.

– А могут и не счесть? – Я приподнял бровь. Хоть лекция о «паркетных полках» меня и впечатлила, но возможность ежедневных дуэлей вместо тренировок под руководством Тишилы как-то не прельщала. А посему надо бы попробовать отвертеться от чести прослыть убийцей полка… Самонадеянно? Так ведь я же говорю, сражаться с ними на саблях я не намерен, а на ножах, думаю, шансов у господ офицеров будет немного, тем более у таких, как эти – «дворцовая гвардия», блин.

– Могут, – согласно наклонил голову князь. – Но тут уж как решит офицерское собрание полка… А повлиять на него не в силах даже государь, хоть и является он по традиции полковником плесковичей. Так-то, Виталий Родионович.

– Понятно, – вздохнул я. При упоминания государя настроение мое резко ушло в минус. Привлекать к себе его внимание, да еще и таким… хм, небезобидным способом мне совсем не хотелось. Но деваться, кажется, снова некуда. – Что ж, все одно мне ничего иного не остается, как ждать развития событий и искать себе поручников, Владимир Стоянович. Прорвемся!

– Будем надеяться, Виталий Родионович, – проговорил князь, поднимаясь с дивана. – А насчет поручников примите добрый совет: пригласите профессора Граца и Тихомира. Думаю, они вам не откажут в такой чести. Ох, я совершенно забыл о времени! Уж за полночь, а вам нужно бы выспаться. Посему откланиваюсь. Да и супруга моя наверняка уже заждалась, а я и так непозволительно злоупотребил вашим гостеприимством. Прощайте, Виталий Родионович. Покойной ночи.

Не дав мне вымолвить и слова, князь быстрым шагом покинул гостиную и до самого порога моего дома не проронил более ни звука. Лишь когда Лада подала ему «котелок», князь на мгновение замер на крыльце и, окинув меня взглядом, хмыкнул.

– Удачи вам, господин Старицкий. Не посрамите Особой канцелярии.

– Благодарю за пожелания, ваше сиятельство. Постараюсь не ударить в грязь лицом, – кивнул я в ответ, и князь направился к своей коляске, по нынешней холодной и дождливой погоде накрытой тентом.

– Велите приготовить ванну, Виталий Родионович? – Голос Лады вывел меня из задумчивости. Я повернулся к своей очаровательной экономке и улыбнулся. – Да, пожалуй. И если не сложно, Лада, пришли в кабинет брата. Мне нужно с ним кое о чем потолковать.

Сероглазка быстро кивнула и, так же мгновенно развернувшись, попыталась слинять. Щазз! Я все же успел заметить следы слез на ее лице, а потому больше двух шагов девушке сделать не удалось.

– Стоп. Отставить. Лада, зайди, пожалуйста, в мой кабинет и дождись меня, остальные указания подождут. Хорошо?

Не оборачиваясь, девушка опять кивнула и быстро скользнула в боковой коридор. Ну-ну. Пусть немного приведет себя в порядок. А мне надо выяснить, кто обидел мою экономку! Найду сволочь и напинаю. Больно. Лейф обнаружился там, где ему и положено, то есть на кухне. Хоть и время уже не детское, а он сидит себе с бокалом красного вина над каким-то толстенным томом и ведать не ведает, что кто-то его сестру обидел.

– Да что вы, ваше… Виталий Родионович! – прогудел Лейф, узнав причину моего визита. – Никто ее не обижал, уж поверьте.

– А что ж она тогда выглядит так, словно рыдала часа два без перерыва? – осведомился я.

Повар тут же смутился.

– То вам лучше у ней самой проведать, – пробурчал Лейф и плотно сжал губы, демонстрируя полное нежелание общаться. Вот блин, партизан нашелся на мою голову!

– Ну что ж. Не хочешь говорить, не надо. И впрямь, лучше уж я у нее все узнаю, – вздохнул я. – А потом с тобой поговорю. Ты же вроде пока спать не собираешься? Вот и ладно. Значит, заглянешь в мой кабинет, как я освобожусь.

Лада встретила меня настороженно. На личике ее уже не было и намека на недавние слезы, но глаза смотрели на меня с опаской… и какой-то беззащитностью, что ли? Черт! И как с ней разговаривать? Как с ребенком, что ли: «Скажи дяде, кто тебя обидел, он их в бараний рог свернет…» Бред.

– Ну с чего же ты, красавица, так плакала? Кто тебя огорчил? – не вынес я воцарившейся в кабинете тишины.

– Никто, – тихо проговорила Лада и вдруг разрыдалась… снова. А мне что делать?!

Я подошел к плачущей девушке и тихонько обнял ее за плечи. Лада тут же уткнулась носиком мне в плечо и что-то забормотала сквозь непрекращающиеся всхлипывания. Минут через пять до меня начало доходить, в чем дело: моя замечательная экономка узнала о хольмганге и почему-то решила, что мне его не пережить… Дела-а. И как это понимать?

Я осторожно погладил Ладу по голове и, пытаясь ее успокоить, понес какую-ту бессвязную чушь… А что делать, если меня, как и большинство мужиков, женские слезы приводят в заторможенное состояние.

Так мы и сидели с Ладой в обнимку на диване, пока я не понял, что всхлипы прекратились, сменившись тихим сонным посапыванием… Во дает барышня! Пригрелась и уснула… Стараясь не разбудить девушку, я поднял ее на руки и отправился в комнату при въезде в дом, выбранную ею в качестве спальни. Надо было видеть круглые от удивления глаза Лейфа, когда я прошкандыбал мимо него с сестрой «наперевес».

Уложив так и не проснувшуюся Ладу на кровать и укрыв ее покрывалом, я тихо вышел из комнаты и почти бегом направился обратно в кабинет. Время действительно позднее, а у меня еще есть один немаловажный вопрос к Лейфу как человеку, выросшему среди ушкуйников, а значит, разбирающемуся в оружии.

– Да ну, Виталий Родионович, то не беда. Найдем что требуется. В столичных-то лавках, конечно, вряд ли удастся заказать что-то подобное. А вот на Старой Ладоге можно и поспрошать. Но даже если там никто и не торгует такими странностями, то ведь местные кузнецы там такие, что на заказ хоть ушкуй откуют. Правда, и стоит их работа не копейки. – Нервничающий Лейф (еще бы он не нервничал, после того как увидел мои занятия по переноске тяжестей. Хотя какая в Ладе тяжесть? Пятьдесят, максимум пятьдесят пять килограмм) отмахнулся от моих сомнений по поводу возможности найти в Хольмграде нужный мне инструмент. – Завтра же съезжу, коли вы мне хоть рисунок-набросок дадите, что вам требуется. За день и обернусь.

– Вот и договорились. Рисунок с утра возьмешь здесь же, он вместе с деньгами будет лежать на столе. А коли будешь заказывать инструменты у кузнецов, не забудь сказать, что работа сия должна быть исполнена в три дня, считая день заказа. Не позже.

– Ох и дорого же запросят кузнецы за такую работу, – вздохнул Лейф.

– Так мне ведь дамаск или булат ни к чему, – пожал я плечами. – Но и самоварным железом я не обойдусь. Посему денег за скорость не жалей, но и не раскидывайся ими без дела. И не забудь, мне нужно, чтобы их было две и они ничем друг от друга не отличались. Ясно?

– Понял. Все исполню, Виталий Родионович, – кивнул Лейф и, замявшись, спросил уже от самых дверей: – А что Лада сказала?

– Да ничего не сказала, – поморщился я. – Проплакала у меня на плече с полчаса, да и уснула.

– Вон оно как… – покачал головой Лейф. – Ну да ладно. Покойной ночи, Виталий Родионович.

– И тебе того же.

После ухода Лейфа я взялся за черчение… Не сказать, что это был мой любимый предмет в школе, но кое-как со своей задачей я справился, благо размеры понадобившегося мне инструмента помню неплохо. Так, общая длина – пятьсот миллиметров, здесь сто восемьдесят на сто пятьдесят. Вот так. Думаю, тридцати рублей на этот шедевр за глаза хватит. Я выложил поверх рисунка три серебряных десятки и с чувством выполненного долга отправился спать.

Уехавший следующим утром на Ладогу Лейф к вечеру вернулся, сияя как начищенный пятак. Ему удалось договориться с одним из тамошних кузнецов, и тот пообещал, что выполнит работу за один день.

– Так быстро? – удивился я.

– Так вы ж сколько денег для работы передали! – воскликнул Лейф. – Он все заказы в сторону отставил и принялся над вашим инструментом работать.

– Неужто тридцать рублей – такая большая сумма за мой заказ? – пожал я плечами.

– Двадцать рублей, – поправил меня Лейф, выкладывая на стол серебряный кругляш. – И потом, это ж серебро, а не ассигнации. Вот коли бы вы бумажек на тридцать рублей дали, тогда да. Пришлось бы поторговаться, да и то вряд ли бы какой мастер раньше чем за два дня все справил. Все ж серебро к ассигнациям-то один к двум идет. Неужто вы того не знали?

– Да знаю, только привыкнуть никак не могу, – вздохнул я и подвинул ему принесенную сдачу, меняя тему. – Бери, друг мой. Ты нынче славно потрудился, это тебе за помощь.

Лейф недоверчиво глянул на монету, потом на меня и вдруг, весело усмехнувшись, смахнул ее со стола в карман.