Довод Королей Камша Вера
– «Тагэре для Арции, а не Арция для Тагэре», – повторил побелевшими губами Сандер, глядя в глаза графу, – отец говорил мне это... Когда уезжал...
– Он знал, кому ЭТО сказать, – наклонил голову Обен Трюэль.
2879 год от В.И.
12-й день месяца Зеркала.
Арция. Мунт
Филипп и вправду забыл поздравить брата, тем паче утро выдалось скверным. Многозначительные намеки Эллы о ее возможной беременности вновь оказались пустым звуком, а с эскотской границы пришло письмо от Рауля ре Фло, очередной раз напоминавшего, что крепости надо чинить, а солдатам платить. Денег не было. Граф Реви, который должен был собрать в провинции Ларрэн налоги, вернулся ни с чем, ссылаясь на недород и нерадение. Филипп понимал, что к рукам тестя прилипло немало, но доказать это было довольно сложно и означало ссору.
Элла, как всегда, когда у нее что-то шло не так, как она хотела, смотрела на мир обвиняюще, словно виноваты были все, кроме нее, а Рауль... Сквозь скупые строки письма отчетливо проглядывал будущий неприятный разговор, к которому Филипп не был готов. Стараясь скрыть раздражение, король просидел до обеда в кабинете, якобы разбирая бумаги, а на деле глядя в стену и думая обо всем понемногу и ни о чем. К обеду королева не вышла, зато заявились ее отец и два старших брата и завели разговор о том, что южные провинции будут давать доход лишь после того, как обретут настоящих сигноров. Подразумевалось, что владения бывших лумэновских нобилей, отошедшие в казну, следует немедля раздать новым родственникам. Заодно Морис Реви намекнул, что и земли Жоффруа и Александра (особенно плодородный Ларрэн) нуждаются в более умелой и опытной руке, чем у юных братьев Его Величества, и что он, Морис Реви, готов до двадцатипятилетия Жоффруа взвалить на себя и эту ношу.
Филипп стал подсчитывать, на какой же срок отец Эллы намерен подмять под себя провинцию, и вспомнил, что младшему брату сегодня исполнилось семнадцать. Это был прекрасный повод прервать никчемный разговор, да и к Сандеру Филипп был искренне привязан, другое дело, что тот старался держаться незаметно, ничем не подчеркивая свое высокое положение. Надо бы мальчишке что-то подарить, но что? Его Величество никогда не отличался умением делать подарки. Те из родичей и уцелевших друзей, кто был понаглее, рано или поздно выклянчивали у короля то, что хотели; те же, кто гордо молчал, как правило, не получали ничего. Филипп не был жадным, просто ему было не до того. Но семнадцать лет – это семнадцать лет! Можно было бы устроить бал, но поздно, да и Сандер с его увечьем и привычкой держаться в тени вряд ли был бы рад танцам. Лошадь ему, что ли, подарить? Или шпагу? Оружие он любит...
Король отослал за Александром слугу, но тот вернулся один, доложив, что монсигнор Эстре как ушел утром, видимо, на Охотничий двор для ежедневной тренировки, так и не возвращался. Филипп почувствовал себя последней свиньей. Он собирался позаботиться о младшем брате, а вспомнил о его празднике лишь на шестой оре пополудни. Да, Александр ничего не просит и не лезет на глаза в отличие от всех этих Гризье и Вилльо, но сам-то он должен был поддержать мальчишку-калеку в чужом городе.
– Монсигнор Александр сейчас находится в особняке Трюэлей, – многозначительно сообщил Морис Реви, – вместе со своими друзьями, к каковым, как известно Его Величеству, относятся молодой Мальвани, Одуэн Гартаж, Трюэли и еще несколько отпрысков известных фамилий. Ваш брат умеет выбирать себе друзей. Насколько мне известно, они отмечают день рождения монсигнора Александра.
Король не любил на себя сердиться и уцепился за возможность перенести свой гнев на других. Трюэль! Жирный лис! Этот-то уж точно ничего не забывает. При дворе толстяка не видели добрых два года. С тех самых пор, как Филипп женился на Элле и окружил себя новыми родичами, граф отошел от дел, занимаясь, по слухам, усовершенствованием подлив к блюдам мирийской кухни и ведя на сей счет обстоятельную переписку с главным поваром мирийского герцога. Но так ли это?
Настроение, и без того плохое, стало вовсе отвратительным. Для чего граф собрал у себя весь этот выводок?! Старый плут никогда ничего не делал зря. Приручает Сандера? А почему бы и нет. Элла отчего-то беднягу не переносит, а Миранда Мальвани в память об отце сдувает с мальчишки пылинки, вот он и болтается целыми днями вместе с Сезаром. Тот вроде бы и не делает ничего, а между братьями Эллы и приятелями Мальвани идет настоящая война...
Король угрюмо приказал, как только герцог Эстре вернется, провести его к нему, и вновь обернулся к Реви, который не преминул рассказать о вызывающем поведении мелких нобилей. Мелких? Да еще два года назад барон Вилльо почел бы за великую честь сидеть за столом любого из них...
Александр появился, когда смутное недовольство коро-ля дошло до предела, превратившись в требовавшую выхода ярость. Юноша неожиданной для горбуна легкой походкой вошел в кабинет и остановился у двери, выжидательно глядя на брата и его гостей. На фоне роскошных одеяний фаворитов простенькая темная куртка Александра казалась чуть ли не вызовом. Серые глаза молодого герцога блестели, на высоких скулах проступил румянец, таким его Филипп еще не видел. Сначала ему показалось, что брат пьян, но нет, это было нечто иное. А потом взгляд притянула зеленая вспышка. На усыпанных драгоценностями и золотым шитьем роскошных туалетах одинокий камень на рукояти меча можно было и проглядеть, но на фоне темного сукна он прямо-таки бил в глаза.
– Я не видел у тебя этого меча, Сандер. – Что же ему подарить, Проклятый его побери, и чего это он так сияет?
– Это подарок.
– Чей? А ну покажи.
– Графа Обена, – Александр вынул меч из ножен и протянул королю. Сверкнула черная сталь, по которой побежали серебряные буквы. «Не Арция для Тагэре, а Тагэре для Арции»... Святая Циала, какой клинок! Воистину королевский. Филипп сорвал с шеи тончайший шелковый платок, подбросил вверх и подставил меч. Две половинки упали к ногам. Даже для атэвского клинка это было слишком!
– Это... – Александр запнулся, но все же закончил: – Граф хотел подарить это отцу...
– А подарил тебе, – король, нахмурившись, вернул меч, – что ж, меч его, кому хочет, тому и дарит. Думаю, после ТАКОГО подарка я тебя вряд ли чем-то порадую. Твои друзья щедры и внимательны, с их стороны было бы весьма любезно думать о короле и Арции не меньше, чем об одном из королевских братьев. Что-то я не замечал за Сезаром Малве или молодыми Трюэлями желания послужить короне... Да и старый кабан, похоже, не так болен, как хочет показать.
Сандер удивленно взглянул на брата, а потом внезапно тряхнул головой, отбрасывая со лба темную прядь, и очень тихо сказал:
– Мои друзья верны Арции и чести. Я ручаюсь за них. А этот меч должен принадлежать королю Тагэре. Никто другой его не вправе носить. Граф боялся вызвать у тебя тяжелые воспоминания, я же, когда погиб отец, был слишком мал. Обен Трюэль решил, что мне его подарок доставит радость, а тебе – боль. Но я отказываюсь от этого меча. Он должен служить или королю, или никому.
Александр стремительно отцепил ножны и вновь протянул брату меч. Вспыхнули геральдические нарциссы на рукояти, а зеленый прозрачный камень показался глазом какого-то странного существа, вечного и все понимающего. Филипп невольно протянул руку:
– Хорошо. Я буду его носить... В память об отце... Тебе сегодня исполнилось семнадцать, я помню.
Король лихорадочно оглянулся по сторонам в поисках достойного подарка. Граф Реви понял его затруднение и, сняв богато изукрашенный кинжал, с поклоном протянул Александру.
– Вы расстались с одним клинком, разрешите преподнести вам в этот знаменательный день другой. Он сделан лучшими оружейниками калифата.
– Благодарю вас, граф, – голос юноши звучал спокойно и ровно, – это щедрый дар.
– Ну что вы, монсигнор, – еще раз поклонился Реви, – мы же родичи. Надеюсь, я буду вам полезен.
Король усмехнулся и, взяв кувшин, сам налил в драгоценные кубки вина себе, брату и Реви с сыновьями.
– Твое здоровье, Сандер. Ты уже почти взрослый, не забывай ни о том, что ты Тагэре, ни о том, что ты брат короля. Завтра я в твою честь дам большую охоту.
– Спасибо, – Александр пригубил вино и поставил кубок.
– Я же сказал, что ты уже почти взрослый, – засмеялся Филипп, – можешь выпить до дна. До дна, я сказал.
Сандер улыбнулся одними губами и быстро допил.
– Я еще нужен?
– Ты мне всегда нужен, – хлопнул его по плечу король, – но сейчас можешь идти. Завтра рано вставать, а ты вряд ли успел научиться ночью пить, а днем охотиться. Ступай и выспись хорошенько... До завтра.
Александр поклонился и вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь.
Король посмотрел ему вслед, а потом перевел глаза на меч, который все еще сжимал в руках.
– Роскошное оружие, – заметил граф Реви, – Обену пришлось потратиться.
– Он заказывал его для Шарля Тагэре, этим все сказано. Вы знаток, Морис. Что это за камень?
– Простите, Ваше Величество, но я такого никогда не видел. Сначала я принял его за звездчатый богомольник, но это не так...
2879 год от В.И.
12-й день месяца Зеркала.
Арция. Мунт
Сандер не жалел о сделанном. Дружба брата и мир в Арции дороже меча, даже такого. Но вот поверят ли ему друзья, поймут ли, что он и вправду не расстроен и не обижен? Сезар, может быть, и поймет, а Одуэн и Никола нет. Те не могут простить королю родичей королевы... Проклятый, но что Филипп нашел в Вилльо? Ведь из-за этой своры рядом с ним почти не осталось старых друзей, разве что Гастон, но он глуп...
На башне отзвонили полночь, сменился караул. Что ж, вот и кончился его семнадцатый день рождения... Сандер искоса глянул на подаренный кинжал. Куда б его деть, чтобы и Реви не задеть, и от ненужной вещи избавиться... Младший из Тагэре задумчиво тронул богато украшенные ножны. Хорошая сталь, но не с его горбом таскать на себе такую вещь. Другое дело черный меч, хотя чего о нем думать, нет и нет, Филиппу он больше пристал. Этот клинок должен принадлежать королю Тагэре, а не его младшему брату. Интересно все же, как называется тот камень, который вделан в рукоятку. Эстре не так уж и хорошо разбирается в самоцветах, но такие он видел. На цепи, украшавшей грудь Аларика, когда тот сбросил плащ, чтобы обучить его своим ударам... Может быть, Аларик бывал в Атэве, ведь такой клинок мог родиться лишь в Армских горах...
Хватит! Он не будет больше думать об этом мече, он поступил совершенно правильно... Но и кинжал Мориса ни за что не наденет. Сандер решительно отвернулся к окну. А нарциссы стали как будто еще свежее, а роса на них так и не высохла. Все же один подарок у него остался. Сезар говорит, что если каким-то особенным образом обходиться с цветочными луковицами, можно заставить растения цвести не в срок. Но кто озаботился сделать это ради него?
В дверь требовательно постучали. Смешно, он провел в Мунте меньше полугода, а приучился запираться. Ни во Фло, ни в Эльте он этого не делал...
Сандер одернул куртку, можно подумать, что так он станет красивее, и рывком распахнул дверь, столкнувшись взглядом с королем.
– Не спишь?
– Нет, – Александр посторонился, пропуская брата и с удивлением глядя на меч в его руках.
– Возьми. Он твой.
– Но...
– Никаких «но». Это не семейная реликвия. Обен был волен подарить его тому, кому хочет. Не знаю, что на меня нашло... Думаю, ты будешь носить его с честью. Прости, что забыл тебя поздравить.
– Ничего, я и не хотел...
– Сандер, прекрати это.
– Что? – он и вправду не понимал, что должен прекратить.
– Прекрати стесняться сам себя. Ты – Тагэре, ты – мой брат и герцог Эстре. А через четыре года[46] на именины Эллы станешь рыцарем...
– Филипп!
– Уж если ты недостоин, я не знаю, кто достоин. Считай это моим подарком, а этот глупый кинжал я с твоего разрешения верну графу Реви. Не возражаешь? – король рассмеялся. – Я ведь боялся, что ты его в окно выкинул.
– И выкинул бы, – кивнул Сандер, – но его могли узнать. А я не могу... Я не могу и не хочу быть с тобой несогласным, но они – мерзавцы! Неужели ты не видишь?!
– Кто «они»? – голос Филиппа сразу стал чужим и холодным, но Александр решил идти до конца.
– Вилльо, Гризье, вся их родня. Филипп, неужели ты не видишь, что они за люди? Жадные, мелочные, злобные... Раньше тебя любили все, а теперь?! Ты женился на Элле, а не на ее семье, они же тебя позорят.
– Сандер! Замолчи!
– Я могу замолчать, но петь на улицах от этого не перестанут. Рауль....
– Теперь Рауль в ход пошел. Незачем мне было отпускать тебя во Фло.
– Хорошо, я только от себя скажу. Почему рядом с тобой нет никого из друзей отца? Из тех, кто воевал с ифранкой, остался только Гастон, да и тот вот-вот дверью хлопнет. А Обен и Евгений? Если бы не они, нас бы тут не было, а...
– А Обен в присутствии целого выводка отдает тебе предназначенный отцу меч, а Евгений приглашает для тайной беседы. Я не слепой, Сандер, и вижу, кто чем дышит. Нет, – король положил руку на плечо брата, – в тебе я не сомневаюсь, да и их по большому счету можно понять, но я не отошлю Вилльо и не окружу себя старой аристократией, как бы они тебе, да и мне, ни нравились. Не понимаешь? Ты еще мальчишка, Сандер, хоть и дерешься, как демон. Поваришься в мунтской мерзости лет десять и поймешь, что лучше собака на цепи, чем волк в лесу. Мне нужны Вилльо, потому что им нужен я.
– Филипп!
– Надеюсь, ты никому не передашь наш разговор. А хоть бы и передал... Сандер, я не отец. И никогда не буду таким. Внешне мы похожи, но я помню герцога Шарля Тагэре. Это был гигант, и друзей и соратников он выбирал под себя: Рауль, покойный дед, дядья, Обен, Евгений, маршал Мальвани, они все, ВСЕ признавали его первенство. Они могли злиться на него, спорить, не понимать, но они подчинялись и шли за ним. Отец был их настоящим королем. Даже проиграй он войну, окажись в изгнании, заболей, он бы остался их вождем, а я?!
Я тень Шарля Тагэре на троне Арции, я уж не говорю о том, что я младше их всех, это-то как раз не беда. Я как пони среди боевых жеребцов, Сандер, но я король. И я хочу быть настоящим королем! Хочу и буду. А Рауля называют Королем Королей, и, останься я с ним в дружбе, так бы и было. Он бы правил Арцией от моего имени, как хотел, разве что по делам военным советовался с Анри, а интриги плел вместе с Обеном. И это бы вошло у них в привычку.
Александр, пойми. Король должен быть выше всех. Если его головы не видно за теми, кто окружает трон, нужно сменить окружение, пока окружение не сменит короля. Я не сразу к этому пришел, но другого выхода нет. Или я и Вилльо. Или друзья отца... но без меня!
– Но почему Вилльо?!
– Проклятый, да потому что они подлецы, выскочки и ничтожества! Они без меня ничего не значат, их ненавидит простонародье и презирают нобили, значит, они будут мне верны. Я могу им приказывать, могу делать с ними и их руками все, что хочу. Я с их помощью сломаю старую знать. В государстве никто не может быть равным королю, только тогда не будет войн и усобиц. Если бы Этьен Аррой это понял, если бы окружил себя новыми дворянами и оттеснил бы, а то и убрал своих дядьев, у нас не было бы ни Лумэнов, ни Войны Нарциссов. Я не собираюсь повторять его ошибок. У меня есть жена, скоро будут наследники, и я намерен оставить им прочный трон.
– А Ифрана?
– Что Ифрана?
– Жозеф боится Мальвани, а Джакомо – Рауля, а из Реви полководец как из кошачьего хвоста меч.
– Жозеф не нападет. Ему нужно, чтобы мы оставили мысли о возвращении Ифраны, а сам к нам он не полезет, да и Анри в Оргонде ему спать спокойно не даст. А Джакомо... Что ж, какое-то время придется потерпеть... В Тагэре эскотцев сдерживает Рауль, ну а Эстре... Там привыкли жить от набега к набегу. Лучше война на окраинах, чем крамола в столице. Я знаю, что тебе не нравятся родичи Эллы, что ж, а я не в восторге от твоих друзей... Рано или поздно тебе предстоит выбирать между ними и мной, а им между тобой и своими фамилиями. Я был бы рад увидеть лет через пятнадцать Сезара Мальвани маршалом Арции, но если он будет думать только о войне и исполнять мои приказы.
– Мальвани могут быть друзьями, но не слугами.
– Значит, главное ты понял. Мне нужны подданные, Сандер, подданные, а не указчики и приятели, которые захотят – помогут, а захотят – нет. Я не хочу крови, но, если потребуется, я ее пролью. Можешь так и сказать Обену.
– Я не буду ничего говорить.
– Да, неприятные вещи говорить трудно...
– Дело не в этом. Я не верю, что ты и вправду так думаешь, а если думаешь, то... – серые глаза Александра вызывающе сверкнули, – если ты так думаешь, я с тобой не согласен. Филипп, нельзя жить среди подлецов. Вспомни Батара! Ты заговорил об эскотцах. У них есть пословица: на свинье дальше хлева не уедешь. Тагэре не должны опираться на мерзавцев, да и опора из Вилльо как из жабы лошадь. Ты вот о крови заговорил... А ты уверен, что сможешь подавить восстание, если его поднимет Рауль и поддержат другие нобили?
– Хватит, Сандер. Мы с тобой начинаем переливать из пустого в порожнее. Скажи лучше, откуда эти нарциссы?
– Не знаю... Принес кто-то, я не слышал.
– «Принес кто-то»... Странные подарки ты получаешь. Королевские цветы, королевский меч...
– Я помню, кто я, Филипп. Я младший брат короля, и я верен брату и королю.
– Да я и не сомневаюсь, забудь о том, что я тебе тут наболтал, ты еще слишком молод для всей этой пакости. Скажи лучше, ты уже выбрал консигну[47]?
Консигну? Разумеется, он об этом думал, думал с тех пор, как Дени начал вколачивать в него азы рыцарской науки. Сначала воображение рисовало что-то сложное и многозначительное со звездами, драконами, мечами и молниями. Но чем старше он становился, тем более пошлыми казались ему и изрыгающие пламя драконы, и попирающие оных рыцари. Да и положение младшего брата вкупе с уродством взывало к скромности и лаконичности... Личная консигна? Аларик в день приснопамятного поединка сказал: «Если ставить, так на волчонка, а не на кабана». На волчонка... Одинокий волчонок, задравший морду к невидимой луне... Да, именно так. А цвета обычные для Тагэре. Синий и серебряный.
– Ты что, заснул что ли, – поинтересовался Филипп, – неужели ничего не придумал? Я уже в двенадцать лет знал, что будет на моих знаменах.
– Я тоже знаю, – твердо сказал Александр.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ANTE BELLUM[48]
Времени не будет помириться...
Б.Окуджава
2882 год от В.И.
26-й день месяца Зеркала.
Арция. Мунт
Шарло Тагэре ненавидел Мунт, и Рауль ре Фло только теперь понял правоту покойного герцога. Столица и двор – это интриги, ворье, грязь. Может, Шарло и сумел бы этого избежать, но его сыну это не удалось. Ему много чего не удалось.
Рауль все лето промотался по эскотской границе, проверяя гарнизоны. Пока замковый пояс, созданный Шарлем, держался, но нуждался в обновлении. Людям надо было платить, крепости чинить, оружие закупать, а Мунт денег не присылал, и Рауль знал почему. Вилльо! Ре Фло и в страшном сне не мог вообразить, что найдется семейка, способная воровать больше, чем Фарбье, но покойный Жан в сравнении с новоиспеченным графом Реви и его выводком вполне тянул на Святого Духа.
Когда ре Фло, весьма холодно простившись с королем, объявил, что намерен заняться северными границами, его не удерживали. Рауль, хоть и взбешенный до глубины души скоропалительной женитьбой Филиппа, полагал, что, заполучив запретную красавицу, король быстро остынет и все пойдет по-прежнему. Не пошло. Новые родичи оказались сильнее старых друзей, которые один за другим покидали столицу. Те, кто плечом к плечу стояли на Бетокском поле, становились не нужны. Даже Мальвани. Известие об отъезде маршала в Оргонду для Рауля прозвучало, как набат.
«Выбирая между разрывом и разлукой, – писал Анри ученику и другу, – я выбираю разлуку, тем паче что в Оргонде защищать Арцию сейчас легче, чем в Мунте. Если все будет идти так, как шло, удерживать Паука придется из Оргонды, так как арцийская армия придет в самый жалкий вид. Я далек от того, чтобы жалеть о сделанном единожды выборе, но мне больно думать о том, как тает наша победа. Возможно, в этом есть и наша вина, но я воин, а не придворный. Пусть старик Обен ищет выход из положения, а я могу лишь уехать, сохранив видимость былой дружбы.
Можете мне поверить, Рауль, я долго думал, прежде чем решиться на этот шаг, но последний разговор с Филиппом не оставил мне даже надежды. Я верен и буду верен Арции и памяти Шарля, но на большее меня не хватает. Мне больно думать, что я оставляю вас в этот тяжелый миг, и я надеюсь, что мужество и благоразумие вас не оставят...»
«Мужество и благоразумие, – проворчал Рауль. – Проклятый! Эти вещи и раньше-то не слишком сочетались друг с другом, а уж теперь... Будьте благоразумны и не вздумайте отлупить королевского тестя! Будьте мужественны и скажите королю правду!» Он, конечно, поговорит с Филиппом, тем более его об этом просит и дворянство Севера, и воины, год не видавшие жалованья, но продолжающие отбиваться от эскотских разбойников. Но что выйдет из этого разговора? По дороге в Мунт Рауль заезжал в Тагэре, Эста и слышать не хочет о том, чтобы поселиться с некогда обожаемым сыном, а нечастые приезды Филиппа оборачиваются ссорами. Упрям, как осел, и при этом под каблуком у своей ненаглядной Эллы. Хуже сочетания не придумать!
Ре Фло приветственно помахал рукой толкущимся на мосту зевакам, которые приветствовали Короля Королей радостными возгласами и напутствиями. Добрые жители Мунта советовали Раулю утопить Вилльо в Льюфере. Он бы с удовольствием, но что делать с Филиппом? Из кабачка вывалилась толпа студиозусов, изо всех сил горланящих песню о рыжей суке и четырех «пуделях». И эти о том же...
2882 год от В.И.
7-й день месяца Волка.
Фей-Вэйя
До рассвета оставалось несколько ор. Анастазия очень любила эти тихие ночные часы, когда даже самые усердные молельщицы успокаивались в своих кельях, а самые пылкие влюбленные засыпали в объятиях друг друга. Ее Иносенсия равно презирала как первых, так и вторых. Что толку тратить единую и неповторимую жизнь во имя того, о чем никто ничего не знает и знать не может? Стоит ли тратить молодость на краткие удовольствия, воспоминания о которых потом станут мукой и стыдом? Сейчас Анастазия была рада, что семнадцать лет назад не дождалась Шарля Тагэре.
Подумать только, как ее когда-то занимало то, что менестрели называют любовью. Шарль был для нее светом в окошке, чуть ли не богом, а жизнь без него казалась страшнее смерти. Как же она была глупа! Ну да не было бы счастья, да несчастье помогло. Герцог Тагэре теперь далек от дел мирских и своей смертью освободил и ее. По крайней мере, она надеялась, что это именно так, а сны... Сны не в счет, мало ли чем смущает души Проклятый. Главное, чтобы об этой ее слабости не узнали другие, потому что Предстоятельница ордена должна быть безупречна.
Анастазия глянула на дверь. Сейчас никто не посмеет к ней войти, и она устроит себе маленький праздник. Ее Иносенсия зажгла две свечи и поставила их возле зеркала, а затем распустила косы и сняла верхнее широкое платье. Стекло отразило полуобнаженную женщину с восхитительными белыми плечами и водопадом роскошных иссиня-черных волос. Предстоятельница улыбнулась самой себе и открыла ларец с Реликвией, стоявший на маленьком алтаре. Свет разбился на множество алых брызг, отразившись от огромных рубинов. Анастазия медленно, наслаждаясь каждым движением, вдела в уши серьги, застегнула на шее ожерелье, красиво взмахнув точеными руками, возложила на голову диадему. Говорят, некогда существовало изображение святой Циалы без опущенных глаз и покрывала. Неведомый художник нарисовал ее в вишневых шелках с тревожными алыми камнями на точеной шее... Где сейчас эта картина, никто не ведает, а Анастазия не отказалась бы увидеть женщину, создавшую их орден.
Равноапостольная, выбирая между любовью и властью, выбрала власть. И правильно сделала. Но она, Анастазия, если не испугается и не ошибется, пойдет еще дальше. Циале было труднее, она была первой, да и времена были другими. Анхель создал могучую империю; в те поры глава Церкви и помыслить не мог, чтобы стать еще и светским владыкой, другое дело сейчас... Вместо единой Арции – чуть ли не десяток государств, каждое из которых можно так или иначе подчинить. Кардиналы и наместники думают, что стараются для себя, и хорошо. Так они добьются большего, тем паче она пока еще не готова... Сколько еще предстоит сделать, а время не остановишь, до предсказанного срока осталось совсем немного.
Зря она все же убила Агриппину, не выведав всех ее тайн и мыслей, толстуха была умна и, в сущности, поступила правильно. Без Агриппины Соланж Ноар так бы и осталась мелкой ноблеской, вышла бы замуж за какое-нибудь ничтожество, рожала бы ему наследников, так и не узнав, что значит настоящая жизнь.
В дверь робко постучали, чуть ли не поскреблись... Ее Иносенсия давно приучила сестер не мешать ее ночным раздумьям без веской причины. Видно, дело спешное. Стремительно, но бережно сняв драгоценности и набросив на плечи белую шаль, Анастазия позволила войти. Бланкиссима Цецилия, уже давно не помышлявшая о том, чтобы вертеть Предстоятельницей и поэтому ставшая настоятельницей Фей-Вэйи, коротко поведала, что явился человек, назвавший три Слова[49].
– Как он назвался?
– Бекко.
– Я его приму.
Быстро же он вернулся! Вряд ли что-то неотложное, но любые новости лучше узнавать как можно раньше, а Бекко никогда не приезжает просто так. Анастазия ласково и чуть устало улыбнулось вошедшему черноволосому мужчине с характерным лицом знатного мирийца. Бекко, в отличие от большинства ее прознатчиков, служил не из страха и не за деньги, а потому что был безнадежно влюблен. Обожание красивого и умного нобиля Предстоятельнице льстило, к тому же мириец был очень и очень полезен, особенно после нелепой смерти Мулана.
– Приветствую Ее Иносенсию!
Анастазия грациозно протянула прознатчику тонкую руку, и тот припал губами к рубиновому кольцу. Поцелуй продлился несколько дольше, чем требовали приличия, но циалианка иногда прощала подобные вольности.
– Я ждала тебя не раньше, чем через две кварты[50]. Что-то произошло?
– С дозволения Ее Иносенсии... Мирийская бланкиссима полагает, что дочь герцога Энрике обладает магическими способностями, но ни она сама, ни ее родные об этом не подозревают. И девочка ими действительно обладает.
– Откуда эти сведения?
– Сестры обители в Кер-Эрасти ненавидят и боятся бланкиссиму Дафну, ее гнев пугает их даже меньше ее, – на смуглом лице Бекко скользнула презрительная усмешка, – скажем так, любви. Но мирийки рождаются с огнем в крови, который белым покрывалом не погасить... Сестры часто ищут земных радостей в объятиях молодых рыбаков. Это грозит смертью, но к танцам со Смертью мирийцам не привыкать...
– И ты решил станцевать... Что ж, согрешившая с тобой сестра была красива?
– Возможно.
– Ты не видел ее лица?
– Я не замечаю женских лиц, кроме...
– Кроме? – подняла бровь Анастазия.
– Кроме святой Циалы, – нашелся мириец.
– Это делает тебе честь. Твои грехи будут тебе прощены, ибо грешил ты во имя достойной цели, но можно ли доверять этой женщине без лица?
– Можно, ибо все услышанное мной в Кер-Эрасти и Гвайларде подтверждает ее слова. Дафна полностью подчинила себе герцогиню Эвфразию, и все знают, что юная Дариоло примет постриг.
– Даже Дафна не может отменить устав ордена и законы Мирии. Дитя герцога может решить свою судьбу, лишь достигнув восемнадцати лет, а войти в сестринство без трехлетнего послушания нельзя.
– Дариоло запугана и задавлена матерью, которая думает лишь о грехах и их искуплении...
– А что герцог?
– Энрике Янтарные Глаза в последние годы очень изменился. Жену он не любит. У него есть любовница, молодая и красивая. Она ненавидит Дафну и жалеет Даро. Старший сын и наследник Энрике также не скрывает ненависти к бланкиссиме, но сам герцог предпочитает не вмешиваться в дела герцогини и ее наперсницы. Я готов поклясться, что он боится Дафну. Ее многие боятся.
– Запретная магия?
– Возле обители в Гвайларде Кристалл[51] светится, и светится сильно, но проникнуть внутрь я не смог. Там не только стены и псы, но и стража иная. Белые Псы мне не под силу. Кто творит волшбу, можно лишь догадываться, но я поставил бы на Дафну.
– Пока оставим Псов в покое. Что известно о способностях Дариоло?
– Однажды она, готовя урок, опрокинула на книгу лакомство, которое ей тайком принес брат. Девочку часто сажают на хлеб и воду, приучая к смирению, Рафаэлю это не нравится.
– Что собой представляет наследник?
– Байланте, – улыбнулся прознатчик, – и этим все сказано.
– Красив, отважен и глуп?
– Первое и второе безусловно. Насчет глупости не уверен.
– Хорошо, вернемся к девочке.
– Она в испуге захлопнула испорченную книгу, а когда мать ее открыла, пятна исчезли. Я был в саду, приходил к... одной из дам и случайно...
– Случайно?
– Воистину случайно услышал, как девочка рассказывала об этом брату. Он не обратил внимания, но я понял, что Дариоло, будучи совершенно необученной, сумела очистить книгу.
– Да, скорее всего так и есть. Что-нибудь еще?
– В Мирии и Оргонде вновь заговорили о Скитальце. Ортодоксы боятся выходить в море, так как не вернулись две из четырех флотилий, хотя больших штормов не было.
– Скиталец – сказка, – отрезала Ее Иносенсия, – выдуманная нерадивыми мореходами, чтобы объяснять свои неудачи. Ортодоксы нарвались на атэвов или эландских еретиков, которые с успехом заменили им бурю. Но я слишком долго тебя расспрашиваю, – Анастазия улыбнулась, и мириец затрепетал, как струна. – Ты принес важные известия, я довольна, а теперь тебе нужно отдохнуть.
Бекко вновь страстно облобызал кольцо и удалился, послав Анастазии огненный взгляд. А он недурен, и очень недурен, хоть и совсем не похож ни на Шарля Тагэре, ни на Мулана. Если ей понадобится вновь прибегнуть к заклятию Нежизни, она, возможно, изберет именно его, но пока мириец ей нужен в другом качестве. Да и само заклятие... Столько лет прошло, а ей до сих пор неприятно вспоминать о том, что случилось в заброшенном склепе. Подумать только, Виргиния добровольно прошла через эту пытку четыре раза! Или прошлой Предстоятельнице Белая Магия давалась легче? К тому же Виргиния сознательно хотела овладеть Силой, а она... Она никогда бы не решилась на такое, если б не нелепая любовь к золотоволосому герцогу. И тот бы ушел с ней за горы, если бы его жена не свалилась с лошади и не родила ему урода. Шарло, видите ли, любил одну, но не мог предать другую, за что и поплатился. А вот вернувшаяся из Тагэре Анастазия оказалась в центре драки из-за Рубинов Циалы между Дианой, Еленой и Генриеттой.
Силы были равны, каждая понимала, что находится между победой и смертью, каждая не была уверена в первой, но не желала второй. Глупая любовь сыграла с Анастазией странную шутку, она слишком много думала об объятиях Шарля Тагэре и слишком мало о том, что творится вокруг. Соперницы же с подачи Агриппины решили сделать передышку в борьбе и временно избрать Предстоятельницей беспомощную Анастазию. Судьба повернулась к ней лицом, но даже тогда она не очнулась, продолжая оплакивать свою любовь.
Когда Тагэре погиб, она тоже чуть не умерла, на земле ее удержала лишь месть. И она отомстила. Сначала убившим Шарля Генриетте и Дорже, потом обманувшей ее Агриппине, и лишь после этого очнулась от наваждения и поняла, для чего и во имя чего была рождена. Эта цель достойна того, чтобы к ней идти, но достигнуть ее непросто.
Ее Иносенсия отбросила смятую шаль и вновь подошла к зеркалу. Теперь никто не смеет смотреть на нее как на куклу, которая отойдет в мир иной, едва кто-то из грызущихся лисиц добьется преимущества. Сначала умерла Генриетта, затем Диана и, наконец, Елена... Забавно, что их преемницы унаследовали и их вражду, и их заблуждения. Арцийка Шарлотта и ифранка Данута могут сколько угодно полагать, что получили ожерелья[52] благодаря умелым интригам, а их предшественницы скончались своей смертью. Ее Иносенсию такое вполне устраивает.
Пусть Шарлотта уповает на свою дружбу с королевой. Пока Филипп был заодно со своим знаменитым родичем, он был непобедим, но из-за Элеоноры король и Король Королей рано или поздно, и скорее рано, начнут рвать друг друга на куски. Надо полагать, великий кузен стащит красавчика Тагэре с трона, на который сам же и посадил, а Данута назло Шарлотте ему поможет. Ведьмы всегда сводили счеты друг с другом чужими руками, ослабляя и Арцию с Ифраной, и самих себя. Кто бы ни победил, он не будет представлять угрозы Фей-Вэйе, но вот Дафна!
Анастазию передернуло от омерзения, когда она вспомнила мирийскую бланкиссиму. Тело Ее Иносенсии не забыло наслаждения, испытанного в объятиях Шарля Тагэре, и Предстоятельница не так уж и строго судила сестер, впадавших в грех то с Белыми рыцарями, то с молодыми нобилями. Она старалась узнавать об этом, чтобы в случае необходимости подчинить любовников, но противоестественные наклонности Дафны вызывали у Анастазии отвращение, а ее честолюбие, хитрость и знания настораживали. Предстоятельница понимала, что мирийка может стать опаснее Шарлотты и Дануты, вместе взятых. Особенно если приберет к рукам Дариоло Кэрна.
Агриппина много и с удовольствием рассуждала о магических талантах. И не только рассуждала. Соланж Ноар толстуха приблизила именно потому, что заметила в ней недюжинные способности к магии Оленя. Но Агриппина растила из Соланж Анастазию, чтобы спасти мир от Проклятого, который, по расчетам покойной наставницы, вернется еще до исхода столетия. Дафна же лепит из Дариоло орудие в борьбе за Рубины.
Ее Иносенсия понимала, что пора вмешаться, но как? Та не глупа и, надо смотреть правде в глаза, искушена в магии. Вместе с Агриппиной они бы с мирийкой совладали, но один на один.... К тому же до мерзкой жабы еще нужно добраться. Фей-Вэйи та избегает, якобы по состоянию здоровья.
Посетить Гвайларду самой? Дафна, несомненно, к этому готова, да и как объяснить сестрам сначала немыслимую честь, оказанную мирийке, а потом ее неожиданную смерть? Свои намерения лучше держать в тайне, по крайней мере, пока не настанут предсказанные дни.
Но Дафна ждать не станет! Она уже немолода. Сколько сейчас дочери герцога? Около пятнадцати. Еще два года, и будет поздно. Убить девчонку? На расстоянии этого не сделать, Мулан мертв, Бекко? Слишком рискованно. У мирийцев голова устроена по-особому, никогда не знаешь, чего от них ждать, да и Дафна наверняка стережет свое сокровище. А если заставить герцога выдать дочь замуж? Куда-нибудь в Арцию, поближе к Фей-Вэйе. Кровь Кэрна, кровь святого Эрасти, пролитая в нужном месте и в нужное время, может стать страшным оружием, и было бы неплохо такое оружие заполучить.
2882 год от В.И.
10-й день месяца Вепря.
Арция. Мунт
Александр старательно смотрел на грязную стену. Он не хотел снова идти в храм Триединого, но сегодня была двенадцатая годовщина смерти отца и Эдмона, а Элеонора заказала заупокойную службу именно здесь. Это была месть кардиналу Евгению, изрядно портившему Ее Величеству жизнь и своими проповедями, и беседами с королем, после которых Филипп иногда брал свои решения назад. Единственное, чем королева могла отплатить вредному старику, было ее демонстративное внимание к новому храму и епископу Иллариону, впрочем, никоим образом не выделявшему Ее Величество из числа своих прихожанок. Александр не думал, что Филипп поедет в Духов Замок, слишком многим и король, и его покойный отец были обязаны Евгению, чтобы в годовщину гибели Шарля Тагэре пренебречь опекаемым Его Преосвященством эрастианским собором, но король решил угодить всем. Утром – Триединый, вечером – Великомученик Эрасти.
Слушая вздохи органа и красивые, но холодные слова, произносимые Илларионом, Сандер думал о том, что сегодняшний день может оказаться решающим. Юноша надеялся, что память об отце примирит Рауля и Филиппа, но опасался совсем иного, уж слишком много скопилось обид... Младший из Тагэре стоял рядом с Жоффруа и сразу же за королем и королевой. Позади, он это знал, выстроились Вилльо, оттеснившие от Филиппа и Мальвани, и ре Фло, и Гартажей, хотя сегодня брату следовало бы окружить себя соратниками былых времен. Только бы день закончился мирно, не хватало еще, чтобы на радость уцелевшим Лумэнам недавние победители вцепились друг другу в глотки! Сзади послышался какой-то шорох, и Сандер обернулся. Миранде Мальвани стало дурно, и Сезар с Раулем повели ее вон из храма.
Как бы ему хотелось уйти вместе с ними. Но нельзя. Сегодня любой неверный шаг может оказаться искрой в стоге высохшей соломы. Александр постарался сосредоточиться на службе или хотя бы на Илларионе. Он впервые видел епископа. Еще не старый, видимо, умный, в глазах странный, чуть ли не сладострастный восторг... Похоже, он действительно живет этим храмом. Александр заметил, что взгляд антонианца устремлен вверх. Клирику не было дела ни до людей, собравшихся под этими сводами, будь они хоть трижды королями, ни до повода, по которому они пришли; для него существовали лишь фрески Триединого, которые он, Александр Тагэре не видел. Внезапно Сандер почувствовал на себе чей-то взгляд. Он не мог обернуться и посмотреть, кто это, но ощущение одиночества и предчувствия беды, с утра не оставлявшее младшего из Тагэре, отступило. К счастью, служба заканчивалась. Едва отзвучали последние слова и за Илларионом закрылись врата Небесного Портала, Сандер оглянулся, пытаясь среди сотен глаз найти те, единственные... Никого! Лишь пепельноволосая святая Рената протягивала ему алую бабочку...
2882 год от В.И.
10-й день месяца Вепря.
Арция. Мунт
Жоффруа было плохо. Вчера он выпил слишком много авирского, а сегодня пришлось вставать ни свет ни заря и тащиться в Духов Замок. Герцог Ларрэн любил и отца, и Эдмона, но те вряд ли бы захотели, чтобы человек из-за них так мучался. Утро вообще выдалось на редкость мерзким. Неожиданно потеплело, и зарядил совершенно неуместный в месяце Вепря дождь. Воздух был буквально пропитан влагой, под ногами хлюпало, щегольские сапоги сразу же отсырели и покрылись отвратительными бурыми пятнами. В довершение всего ему на ногу наступил Эллин братец и даже не извинился. В глубине души Жоффруа понимал, что сам виноват. Сандера с его дружком Мальвани Вилльо обходят десятой дорогой, а вот у него поставить выскочек на место не получается.
А они выскочки. Отвратительные, жадные, беспардонные выскочки, отбирающие у других то, что тем принадлежит по праву. Братья короля и те загнаны куда-то в угол. Сандер, тот этим не тяготится, да и что ему? Младший, да еще и горбун, понятно, что лишний раз показываться на люди ему не в радость. Другое дело он, Жоффруа! Пока Элла не родила Филиппу сына, он даже был наследником короны, так почему же с ним так обращаются?! Вилльо – все, а ему – ничего!
Первый и последний подарок братца – это герцогский титул, много с этого толку... Ларрэн разорен, да и не пускают его туда. Даже те доходы, что есть, отбирают в казну, откуда «пуделя» гребут полной ложкой. То же и с Эстре, ну да Сандеру много не нужно, а вот ему не пристало уступать каким-то выскочкам ни в одежде, ни в выезде. Все Вилльо обзавелись домами в столице, только он живет у брата, словно бы из милости. Пусть в королевском дворце, но от этого не легче. А может, Филипп его держит при себе и не дает ему ни денег, ни земель, потому что не доверяет? Очень даже может быть! Еще немного, и от Филиппа отвернется вся Арция. Брат останется королем только над своими «пуделями», но у недовольных должен быть вождь, и лучше всего, если им окажется Тагэре. Отец не хотел, но его вынудили выступить против Пьера... А если... Если Генеральные Штаты и нобили предложат ему, Жоффруа Тагэре, выступить против короля?
2882 год от В.И.
10-й день месяца Вепря.
Арция. Мунт
Жена Анри всегда была умницей. Если бы не она, пришлось бы отстоять службу до конца, любуясь на затылки Вилльо, вырядившихся в день траура, словно на бал. К счастью, Мира поняла, что Королю Королей негоже выходить из храма после окруживших дурака Филиппа проглотов, а так все вышло очень удачно. Он помог жене друга, которой стало плохо. Кстати, здравицы в честь короля вряд ли были громче, чем в честь его и отсутствующего Анри. Говорят, память народная еще короче женской, но Мунт помнит, кто победил ифранку. Мунт, но не король, явно тяготящийся их с Гартажем присутствием. Подумать только, что когда-то именно Филипп назвал его Королем Королей, а теперь это прозвище вызывает у него явную ревность. Да, сын Шарло оказался ревнивым и упрямым. Морис с Эллой ему напели про его мудрость и непобедимость, он, похоже, и сам начинает в это верить. Советы воспринимает чуть ли не как личные оскорбления. Чего доброго, скоро потребует, чтоб ему, как атэвскому калифу, сапоги целовали, но тот держит своих родичей за горло, а тут не поймешь – блохи при короле или король при блохах. И, похоже, если этих блох не перебить, король сам станет блохой. Что бы Филипп о себе ни воображал, он не полководец и не политик.
Да, он смел. Он способен, причем с выдумкой, исполнить то, что придумали другие, но он никогда не сможет просчитать все с начала до конца. Бросать кости, да, это по нему, но в эрмет Филипп не игрок. При хорошем маршале и канцлере и, разумеется, при подходящей жене он будет великим королем, но при Вилльо... Пьер со своими хомяками при путном регенте был бы меньшим злом, чем коронованный осел, оседланный жадными родичами. Если б не погиб Эдмон, в крайнем случае можно было бы сменить одного Тагэре на другого, а так... Жоффруа, похоже, не получил от отца совсем ничего, а Александр еще мальчишка и в придачу калека, хотя истории с Муланом и «пуделями» говорят в его пользу. Но малыш до одури предан брату, который на него почти не смотрит. Похоже, это последняя бескорыстная привязанность в этом королевстве. Филипп будет отпетым дураком, если оттолкнет от себя еще и Сандера...
– Рауль о чем-то задумался. – Миранда, разрумянившаяся, с блестящими глазами уже ничем не напоминала бледную сигнору, бессильно повисшую на руках сына и друга.
– Если тебе не изменила твоя догадливость, ты наверняка знаешь, о чем.
– Знаю, – кивнула жена маршала, – об утреннем свинстве. Знал бы ты, как я ненавижу этот храм... Конечно, я немного схитрила, но мне там и вправду становится плохо. Однако дело не в этом.
– Конечно, не в этом, – подтвердил Король Королей, – дело в короле и королеве.
– Ты собираешься с ними говорить?
– С Филиппом, но не с Элеонорой.
– Боюсь, у тебя ничего не выйдет. Она боится вашего разговора наедине и не отпустит мужа, а заодно и родичей. Тебе придется схватиться сразу со всеми.
– Неравный бой, – кивнул головой ре Фло, – не в первый раз, конечно, но уж лучше десяток батаров, чем рыжая сука и ее кобели... Прости, Миранда... Это песенка такая, на язык попало.
– Да слышала я эту песенку, – улыбнулась жена Анри, – ее половина Мунта поет, я даже пуделей этих знаю. Луи Трюэль их приводил к нам как-то, очень милые собачки...
– Гартажи тоже на взводе.
– На взводе все, Рауль. И это очень плохо. Может быть, тебе лучше уехать?
– Куда? В Оргонду? На север? Мира, дорогая, я ОБЕЩАЛ и воинам, и нобилям поговорить с Филиппом. Я не могу им лгать.
– От такой честности полшага до гражданской войны.
– Что ж, – Рауль сплел пальцы, – раз мы дожили до такого, придется пожертвовать «пуделями». Если мне понадобится содрать с них шкуру, я сделаю это, хоть они и не та дичь, к которой я привык. Но сначала я поговорю с Филиппом. Сегодня же...
– Как знаешь, – Миранда поправила браслет. – Может, ты и прав, хотя за малой кровью всегда стоит большая. Значит, вечером... Я тоже приглашена, но не пойду, ведь мне по-прежнему плохо.
– А Сезара отпустишь?
– Он взрослый, ему и решать. Думаю, он пойдет, хотя бы из дружбы к Александру.
2882 год от В.И.
10-й день месяца Вепря.
Арция. Мунт
Гостей было немного. Отец Эллы с сыновьями, Жоффруа с Сандером, Гастон Койла и виконт Малве, заменивший отсутствующих родителей. Рауль ре Фло коротко поклонился и занял место между Сезаром и кем-то из «пуделей» (вернувшийся с границы граф так и не научился разбираться в королевских родственниках). Все молчали, что было неудивительно. Повод, по которому собралась семья, был, мягко говоря, невеселым.
Любопытно, о чем сейчас думает королева. Ее первый муж погиб, сражаясь на стороне Лумэнов. Теперь, по прошествии двенадцати лет, радует красавицу это обстоятельство или печалит? Ре Фло старался, но не мог припомнить барона Гризье, мелкую сошку, вряд ли известную за пределами его родной провинции. Если Элеонора его любила, а домогательствам короля уступила ради семьи, ее можно понять, но если ей дорог именно Филипп, она должна вести себя иначе. Рауль смотрел на роскошно одетую надменную женщину, понимая, что поговорить с Филиппом наедине не удастся. Король боится и не хочет этого разговора и в то же время еще не готов к полному разрыву. Отсюда и этот обед, который должен показать, что Рауль ре Фло все еще член семьи... Рауль поймал бегающий взгляд Жоффруа, столкнулся с умоляющими глазами Александра... Мальчишка все понимает и мучительно не хочет ссоры. Еще бы, выбирать между братом и другом непросто, а чувство чести у малыша отцовское... Пожалуй, Мира была права, ссора сейчас не нужна. Хотя бы ради Сандера. Лучше вернуться на границу, заплатить воинам из своего кошелька и подождать год-другой. Обен и Евгений не дураки, может быть, им удастся образумить Филиппа, еще одной гражданской войны Арция не переживет... Он уберется из Мунта завтра же, здесь и сны какие-то подлые. Что видел, не вспомнишь, знаешь только, что гадость, причем страшная.
Проклятый, как же им всем не хватает Шарло... Сходство Филиппа с покойным герцогом лишь напоминает об утрате. «Отражение коня в озере никогда не станет конем», – говорят атэвы. Увы, Филипп – лишь отражение Шарло, и причем отражение глупое и упрямое.
– Когда вы возвращаетесь к вашим неприятным эскотцам? – учтиво осведомился разряженный нобиль средних лет с очень любезным лицом, тесть, надо полагать...
Читать бесплатно другие книги:
