Тот, кто знает Маринина Александра

– Ну а как же! В Москве очень красивое метро.

– Лучше нашего? – ревниво уточнил Игорь.

– Сам увидишь.

– А в Оружейную палату пойдем?

– Обязательно.

– А в Большой театр?

– Сходим, если билеты достанем.

– Достанем, – уверенно пообещал Игорь, – ведь в Мариинский папа всегда билеты достает.

– Сынок, то – Ленинград, а то – Москва. Здесь у нашего папы есть связи, и он может все достать. А в Москве их пока нет. Так что насчет Большого театра ничего не обещаю.

Отец уже ждал их у входа в университет на набережной. Рядом с ним стояли еще двое мужчин, и у всех троих в руках были папки и огромные связки книг. Снег еще не совсем растаял, тротуары грязные и мокрые, и свою поклажу они держат на весу. Сидя на заднем сиденье, Игорь наблюдал, как книги и папки укладывают в багажник, потом папа прощается с мужчинами, пожимает им руки, они обнимаются. Лицо у Виктора Федоровича грустное, и пока машина едет по Дворцовому мосту, он несколько раз оборачивается и смотрит на здание университета. Игорь не понимает причину этой грусти, ведь впереди – переезд, Москва, новые приключения и новые впечатления.

– Грустишь? – тихонько спросила мама.

– Сама понимаешь, пятнадцать лет жизни здесь провел, – ответил отец. – Сначала учился, потом аспирантура, потом преподавал. Привык.

– Ничего, и в Москве привыкнешь, – бодро сказал Игорь. – А у меня в Москве будет своя комната? А моя новая школа будет далеко от дома? А кинотеатр там есть?

Сначала все складывалось именно так, как Игорю мечталось. В новой московской квартире у него была своя комната, мама водила его на прогулку в Кремль, в Оружейную палату, в Третьяковскую галерею и в музеи, на спектакль в Кукольный театр Образцова и еще в один, на Спартаковской улице, и в Театр юного зрителя. И все было таким необычным и так непохожим на Ленинград! Даже улицы и дома были совсем другими.

Но наступило 1 сентября, и с ним – первое жестокое разочарование. Игорь так ждал этого дня, он был уверен, что к нему, как к новичку, приехавшему из Ленинграда, из города-героя, колыбели Революции, все отнесутся с интересом, будут расспрашивать, он окажется в центре внимания и станет со знанием дела рассказывать москвичам про Эрмитаж, про крейсер «Аврора», про Петродворец и про то, как ночью разводят мосты над Невой. И, разумеется, после первого же дня в новой школе он обзаведется новыми друзьями, вместе с которыми будет ходить в кино, играть в футбол летом и кататься на коньках зимой. Но все вышло совсем не так.

Мама уже давно показала ему, где находится школа, это совсем недалеко от их дома, и 1 сентября Игорь заявил, что провожать его не нужно, он вполне справится сам.

– Не забудь, – несколько раз повторила мама, – твой класс – четвертый «Б», учительницу зовут Зоя Николаевна.

На школьном дворе ученики выстроились на торжественную линейку. В первый момент Игорь растерялся и даже пожалел, что отказался от маминой помощи. Где искать свой класс? Им хорошо, они все друг друга знают, а ему как быть?

– А где четвертый «Б»? – спросил он дрожащим голосом у какой-то толстой тетки в сером костюме, торопливо пробиравшейся сквозь толпу.

– Вон там, – она махнула рукой куда-то в сторону. – Ты новенький, что ли?

– Да, я из Ленинграда.

Но на тетку сообщение о том, что он из Ленинграда, не произвело ни малейшего впечатления.

– Вон туда иди, видишь, где Зоя Николаевна стоит, высокая такая, с белой косынкой, – равнодушно бросила она и куда-то умчалась.

Высокую женщину с белой косынкой на шее Игорь увидел и радостно направился прямо к ней.

– Я Игорь Мащенко, – заявил он без предисловий.

– И что? – Зоя Николаевна недоуменно приподняла тонкие выщипанные брови над круглыми глазами.

– Я новенький.

– Ах да… Хорошо, иди встань вместе с классом.

Ребята оживленно разговаривали, обмениваясь впечатлениями о летних каникулах. Им было о чем поговорить, ведь они три месяца не виделись! И даже не заметили, что к ним подошел какой-то незнакомый мальчик.

Линейка закончилась, директор торжественно потрясла медным колокольчиком, что должно было означать первый звонок на первый в новом учебном году урок, и все весело повалили в школьное здание. Игорь понуро плелся сзади.

В классе он попытался усесться за последнюю парту в дальнем ряду, возле окна, в ленинградской школе он всегда сидел именно на этом месте, но подошедший вихрастый мальчишка бесцеремонно шлепнул перед ним свой пузатый портфельчик со словами:

– Это наше место. Вали отсюда.

Рядом с вихрастым стоял еще один пацан, маленького росточка, со злыми глазками. На лице его явственно читалось: «Вот только попробуй не встань, вот только попробуй».

Игорь встал и принялся озираться в поисках другого места. Все парты уже были заняты, единственное свободное место оказалось на первой парте, прямо перед столом учительницы, но садиться туда Игорю не хотелось.

– Тише, дети! – закричала Зоя Николаевна, жестом успокаивая галдящий класс. – Сели все по местам! Быстренько! У нас в классе новенький, его зовут Игорь…

– Мащенко, – быстро подсказал Игорь.

– Игорь Мащенко. Игорь, ты хорошо учился?

– Нормально, – растерялся он.

– Ну вот и хорошо, будешь сидеть с Сашей Колбиным. Я надеюсь, вы подружитесь, и ты будешь помогать Саше с уроками.

С этими словами Зоя Николаевна показала рукой на ту самую первую парту, за которой он так не хотел сидеть.

Класс разразился дружным ржанием, но Игорь не понял, что такого смешного сказала учительница. И только через несколько дней до него дошло, в чем дело. Саша Колбин был посмешищем всего класса, с ним не хотели сидеть вместе, и тем более никто не хотел с ним дружить. Толстый, неопрятный, в очках, только частично компенсировавших сильную близорукость, Колбин вдобавок был непроходимым тупицей, не вылезавшим из двоек, за что и получил среди одноклассников прозвище Колобашка. На переменках ребята, пробегая мимо Игоря по коридору или школьному двору, весело спрашивали:

– Ну как Колобашка? Правда, клевый?

Или предупреждали:

– Смотри, не провоняйся от Колобашки.

И, не дожидаясь ответа, бежали дальше, к своим совместным играм и развлечениям в компаниях, сложившихся и устоявшихся еще с первого класса. Новенький как таковой им был неинтересен, и про Ленинград никто его не спрашивал. Оказывается, как раз этим летом они всем классом ездили на десять дней в Ленинград и все видели своими глазами: и белые ночи, и разводящиеся мосты, и Эрмитаж, и крейсер «Аврора». Игорь оказался обреченным на общение с тупым Колобашкой, которого не интересовало ничего, кроме хоккея.

Но именно с хоккея все и началось. В сентябре проходила хоккейная суперсерия СССР – НХЛ, игры транслировали по телевизору, и, измученный собственной отверженностью, Игорь в отчаянии пригласил Колобашку к себе домой смотреть матч. Трансляции шли поздно вечером, и ему пришлось просить маму, чтобы та позвонила родителям Колбина. Уж о чем они там разговаривали, Игорь не слышал, но результат его ошарашил: в гости к семье Мащенко явилось все семейство Колбиных в полном составе – мама, папа, старший брат и сам Колобашка.

– Мы так рады, что у Сашеньки наконец появился друг в школе, – чирикала Колобашкина мама. – А то он все один да один, ни с кем не дружит.

Колобашку, как самого слабовидящего, усадили прямо перед экраном.

– Во клево! – не переставал восторгаться Саша. – Никогда по такому классному телику хоккей не смотрел.

Телевизор у Мащенко и впрямь был отличный, цветной, с большим экраном, фирмы «Грюндиг». Наши хоккеисты победили со счетом 7:3, и стены квартиры, да и всего дома в тот вечер содрогались то от рева восхищения, то от стонов отчаяния.

На другой день к Игорю в школе подошел Гена Потоцкий, тот самый вихрастый паренек, который прогнал его с задней парты возле окна.

– Колобашка сказал, что смотрел вчера хоккей у тебя дома. Врет, нет?

– Смотрел, – подтвердил Игорь, замирая от страха и одновременно от радости. К нему впервые обратился кто-то, кроме ненавистного Колобашки. И не просто кто-то, а сам Генка Потоцкий. За несколько дней Игорь успел понять, что Генка – самый авторитетный в классе, как скажет – так и будет.

– Он говорит, у тебя телик клевый. Врет, нет?

– «Грюндиг», – неумело пытаясь скрыть гордость, заявил Игорь.

– Ух ты! А чего ты с Колобашкой сидишь? Убогих любишь?

– Так больше не с кем сидеть, других мест нет. Зоя Николаевна меня посадила, вот и сижу, – простодушно объяснил Игорь.

– Заметано, – таинственно подмигнул Генка.

Когда ребята вернулись в класс после переменки, Потоцкий подошел к пареньку, сидящему за партой прямо перед ним.

– Колян, освободи место, пересядь к Колобашке.

– Почему? – в ужасе закричал тот. – Я не хочу, я здесь сижу.

– Ну пересядь, будь человеком. А то побью, – пригрозил Потоцкий.

– Игорь, иди сюда, с нами сидеть будешь.

Дома у Генки телевизор был не хуже, настоящий «Филипс», он тоже, как и Игорь, имел возможность видеть в цвете мельчайшие детали знаменитых хоккейных матчей, в том числе и надписи на клюшках игроков. Оба мальчика первыми в классе стали делать из спичечных коробков миниатюрные клюшечки с надписями «KOHO», «TITAN» и «JAFE» и со знанием дела обсуждали ход игры, пересыпая свою речь фамилиями Михайлова, Петрова, Харламова, Якушева, Старшинова, Кузькина и Викулова.

Игорь и опомниться не успел, как оказался третьим членом компании, состоявшей из Генки Потоцкого и заправского хулигана Жеки Замятина, того самого низкорослого, со злыми глазками. Еще долгое время Игорь ловил на себе несчастный и растерянный взгляд Колобашки, который не понимал, почему его отвергли, и надеялся на то, что новый друг еще вернется к нему. Первое время Игоря это смущало, но вскоре новые друзья совершенно вытеснили из его памяти дни, проведенные в обществе никчемного и всеми презираемого полуслепого тупицы.

– Ты больше не дружишь с Сашей? – как-то спросил папа.

Игорь даже не понял сперва, о ком идет речь, и только потом догадался, что отец имеет в виду Колобашку.

– Нет, – нехотя ответил он.

– Почему? Вы поссорились?

– Мы не ссорились. Просто он… скучный.

– Понятно, – кивнул отец. – И с кем же ты теперь дружишь?

– С Генкой и с Жекой.

– А поподробнее нельзя?

– Ну чего подробнее… – Игорь задумался. – Генку в классе все уважают, как он скажет – так и будет.

– За что уважают? – продолжал допрос отец. – Он отличник?

– Да нет, он как я учится, на пятерки и четверки. И тройки бывают тоже.

– Так за что же его уважают? Может, он хороший спортсмен? В секцию ходит?

– Ни в какую секцию он не ходит. Просто уважают, и все.

– Ладно, а кто такой Жека?

– Замятин. Он в «чижика» лучше всех играет. И в «трясучку».

– В «трясучку»? Что это за игра? – приподнял брови отец.

Игорь прикусил язык. Черт, надо же было так проболтаться! Играть в «трясучку» в школе строжайше запрещали и нарушителей запрета сурово наказывали. Генка Потоцкий, правда, и тут был исключением, ловили его за игрой регулярно, но почему-то ему все сходило с рук. Как же теперь выкручиваться?

– Игорь, ты мне не ответил, – настойчиво сказал Виктор Федорович. – Что это за игра такая?

– Это… ну… монетки подбрасывать. И угадывать, орел или орешка.

– Решка, а не орешка, – поправил отец. – Поподробнее, если можешь.

Игорь нехотя принялся объяснять, что можно играть на две монетки по 5 копеек, а можно на четыре по 2, и тогда приходится договариваться, как играть, «на все или на много». Иногда даже пускают в ход десяти– и двадцатикопеечные монеты, но это в основном делают ребята постарше.

– Это же игра на деньги! – возмутился Виктор Федорович, выслушав невнятные объяснения сына. – Неужели в вашей школе это разрешают?

Пришлось признаваться, что, конечно, не разрешают.

– И ты тоже играешь?

– Нет, – соврал Игорь.

– А Генка твой с Жекой, выходит, играют?

Выхода не было, он все равно уже протрепался, что Жека – лучший по «трясучке». Сейчас отец рассердится и запретит ему дружить с ребятами. Что же теперь делать?

Но вопреки опасениям отец вовсе не рассердился, только спросил:

– И что бывает с теми, кого поймают за игрой?

– К директору вызывают. Потом родителей тоже вызывают. В дневник записывают. Оценки за поведение снижают.

– Значит, твоих друзей регулярно за это наказывают?

– Только Жеку. Генке ни разу ничего не было.

– А почему?

– Генку учителя любят. И вообще, его уважают.

Больше отец к этому разговору не возвращался, и Игорь успокоился.

Через несколько дней уже уснувший было Игорь вдруг проснулся около полуночи и побрел в туалет. Проходя мимо кухни, услышал за закрытой дверью голоса родителей и замер, когда до него донеслось произнесенное отцом имя Генки Потоцкого.

– Ну что ты хочешь, Лизонька, у него отец – дипломат, два срока пробыл в Швейцарии, а до этого был в Аргентине. Разумеется, он купил всю школу с потрохами. У него же карманы набиты чеками Внешпосылторга, он всем учителям достает дефицит по мелочи, кому духи, кому помаду, кому лекарства, поэтому Генке все с рук сходит.

– Это ужасно! – вздохнула мама. – Такой мальчик может испортить нам Игорька. Может, перевести его в другую школу?

– Не говори глупости. Генка, как я понял, ничего плохого не делает и сам привилегиями родителей не пользуется, учится нормально, я специально узнавал. А то, что его не наказывают и все ему прощают, так это вина учителей, сам парень тут ни при чем.

– Господи, я не понимаю, за что же его в классе так уважают-то? Он что, свою правоту силой доказывает?

– Лизонька, ну как же ты не понимаешь таких простых вещей! Мы живем в закрытом обществе, для каждого из нас заграница – это сказочная мечта. И тут вдруг появляется мальчик, который родился и до семи лет жил в Швейцарии, у которого дом набит импортной техникой, а на полках стоят самые дефицитные книги. Конечно, этот мальчик не может в нашей советской школе не стать чем-то особенным. Вот он и стал. Если бы это была школа, в которой учатся дети сотрудников аппарата ЦК и внуки членов Политбюро, так на Генку этого никто и внимания бы не обратил, там все такие. Но наш с тобой сын ходит в самую обычную московскую школу, так что удивляться тут нечему.

– А ты точно уверен, что Генка не будет плохо влиять на Игоря?

– Да помилуй, Лизонька, ну в чем он может повлиять? Гена – самый обычный мальчик, в меру хулиганистый, как и положено для его возраста, в меру усердный в учебе. Он очень много читает, это все учителя отметили. А что же ты хотела, чтобы наш Игорек дружил с этим чудовищным Сашей, который двух слов связать не может?

– Нет. – Мама снова вздохнула, – Саша мне тоже не понравился. Пусть уж лучше Генка, раз ты считаешь, что ничего страшного…

– Я тебя уверяю, – твердо сказал Виктор Федорович, – ничего страшного. Но если ты волнуешься, я познакомлюсь с его родителями и посмотрю, что там за обстановка в семье.

Не в силах больше терпеть, Игорь проскочил в туалет и не дослушал, чем же закончится такой интересный разговор между родителями. Впрочем, из их слов он понял далеко не все. Но главное усек: против дружбы с Генкой родители не возражают, за то, что бросил Колобашку, на него не сердятся, и папа собирается знакомиться с Генкиными родителями.

На следующий день Игорь подкараулил Генку по дороге в школу.

– Слушай, – понизив голос, сказал он, – у меня к тебе важное дело. Мои предки собираются знакомиться с твоими. Я случайно вчера услышал, как они разговаривали.

– Ну и пусть. – Генка беспечно махнул портфелем, едва не задев идущую мимо пожилую женщину. – Мне-то что?

– А вдруг они друг другу не понравятся? Тогда нам с тобой дружить не разрешат.

– Мои предки всем нравятся, – самоуверенно заявил Генка. – Насчет этого можешь не беспокоиться.

– А если мои мама с папой твоим не понравятся?

– Они у тебя кто? Дворники какие-нибудь? Или торгаши? Мой папа торгашей не любит.

– Почему дворники? – обиделся Игорь. – Ничего они не дворники. И не торгаши. Мой папа доцент, он преподает научный коммунизм в одном институте.

– В каком институте? В торговом? – прищурился Генка.

– Да почему в торговом?! Во ВГИКе, там на артистов учат.

– Это другое дело. А мамаша твоя чем занимается?

– Она врач… этот… оториноларинголог. – Игорь старательно выговорил трудное слово, которое он так долго учил еще в первом классе.

– Кто-кто?

– Ухо-горло-нос, – пояснил он.

– Ну, тогда все в порядке, они друг другу понравятся. И вообще, Игореха, чего ты так переполошился? Никто нам с тобой не может запретить дружить, а если попробуют, мы им покажем!

– Что мы им покажем? Это ты Жеке или Коляну можешь показать, ты лучше их дерешься. А с предками как быть? Не бить же их?

Генка остановился и приблизил губы к самому уху Игоря:

– Игореха, предков не нужно бить, их нужно обманывать. Усек?

На протяжении всего учебного года Игорь радовался тому, что нашел новых друзей. И только в сентябре 1973 года, когда пошел в пятый класс, вдруг осознал, что быть другом самого Генки Потоцкого не просто интересно, но и удобно.

1 сентября, едва завидев Игоря на школьной линейке, Генка с таинственным видом спросил:

– Ты где летом был?

Игорь начал добросовестно перечислять: ездил с мамой и папой в дом отдыха в Карелию, потом провел одну смену в пионерском лагере, потом сидел на даче у маминого брата под Ленинградом, на побережье Финского залива.

– Значит, в августе телик не смотрел? – зачем-то уточнил Генка.

– Нет, откуда на даче телик?

– Ну, ты много потерял! Там такое кино показывали! Называется «Семнадцать мгновений весны». Смотрел, нет?

– Про любовь? – презрительно поморщился Игорь, среагировав на слово «весна».

– Ты что, дурной? Про какую любовь? Про шпионов. Если хочешь, расскажу как-нибудь, – небрежно добавил Генка. – Хочешь, нет?

Хочет ли он! Конечно, хочет. Игорь припомнил, что мамин брат дядя Вова и его жена действительно уходили куда-то по вечерам и будто бы и в самом деле речь шла о том, что по телевизору показывают какой-то интересный фильм, который можно посмотреть у их приятеля – директора дома отдыха, расположенного неподалеку. Игорю даже в голову не приходило пойти вместе с ними, он радовался, что остается один и может в компании дачных приятелей-ровесников вовсю развернуть военно-спортивные действия на свободной от взрослых территории. И вот теперь оказывается, что он прохлопал все самое интересное – многосерийное кино про шпионов.

Как ни удивительно, но оказалось, что во всем их классе Потоцкий был единственным, кто посмотрел фильм целиком, от начала и до конца. Большинство ребят проводили лето там, где нет телевизора, – на дачах, в деревнях у родственников, в пионерских лагерях, а те немногие, кто в августе оставался в Москве, переставали смотреть «Мгновения» уже после второй или третьей серии, смущенные обилием документальной «информации к размышлению», казавшейся им скучной и длинной. Никакой стрельбы, никаких погонь – тягомотина!

Времени, отведенного на пять школьных уроков, оказалось достаточно, чтобы весь класс облетело известие: Генка Потоцкий будет рассказывать потрясающее кино, интересное, про немецких шпионов и советских разведчиков, но главное – длинное. И рассказывать будет не перед всем классом, а только избранным. В первую очередь Жеке Замятину и Игорю Мащенко.

Перед пятым уроком к Игорю подошел Славик Бойко – отличник и гордость класса.

– Говорят, Потоцкий будет кино рассказывать, – начал Славик почему-то робким и просительным тоном. – А можно мне тоже послушать?

– Не знаю, – пожал плечами Игорь. – Надо у Генки спросить.

– А ты не можешь спросить?

– Ладно, спрошу, – легко согласился Игорь.

Генка снисходительно разрешил Славику присутствовать при своем бенефисе, о чем Игорь и сообщил задаваке-отличнику. Во время пятого урока Игорь получил целых три записки, две из которых были от девочек, с просьбой походатайствовать перед Потоцким. Видно, Славик Бойко похвастался, что пробил через Игоря разрешение «послушать кино». Игорь обернулся к Генке, пошептался с ним, потом покрутил головой в поисках авторов записок и важно кивнул им. Сразу после звонка к Игорю обратились еще несколько одноклассников, и для всех он выспросил у Генки разрешение присутствовать при рассказе. Его распирало от сознания собственной значимости: его просят, перед ним заискивают, ищут его благосклонности. А все почему? Потому что с ним дружит сам Генка Потоцкий!

После уроков жаждущие пересказа «Мгновений» собрались на школьном дворе, и началось: штандартенфюрер Штирлиц, папаша Мюллер, у которого все под колпаком, агент Клаус, которого Штирлиц коварно застрелил на берегу реки, профессор Плейшнер, который так глупо облажался в Берне, не заметив условный знак – цветочный горшок на подоконнике. Генка рассказывал подробно, со вкусом произнося магические слова «пастор Шлаг», «партайгеноссе Борман» и «сепаратные переговоры». Ребята слушали затаив дыхание и, когда «устное кино» закончилось, испуганно разбежались по домам – шел уже шестой час.

– Почему так поздно? – строго спросила Игоря мама, работавшая в тот день в первую смену, до трех часов дня, и уже давно поджидавшая сына дома.

– Генка новое кино рассказывал, про Штирлица. Ой, мам, так интересно! А вы с папой смотрели?

– Конечно, – улыбнулась мама. – Только что твой Генка мог понять в этом фильме? Это серьезное кино, для взрослых. Там много тонких политических нюансов.

Никаких политических нюансов Игорь в рассказе Генки не уловил, наоборот, все было просто и понятно. Гитлер проигрывает войну, но не хочет в этом признаваться, и другие военачальники, видя, что дело идет к концу, но Гитлер этого не понимает, хотят заключить соглашение с некоторыми странами за спиной рейхсфюрера. Это и называется «сепаратные переговоры». И чего тут тонкого и непонятного?

Вечером пришедший с работы отец тоже заинтересовался Генкиной версией фильма и заставил сына вкратце повторить пересказ.

– Ну что ж, – удовлетворенно констатировал Виктор Федорович, – твой товарищ весьма неглуп, это меня радует.

Довольный Игорь убежал в свою комнату доделывать уроки и не слышал, как мама спросила:

– К чему этот экзамен, который ты устроил ребенку?

– Лизонька, это действительно был экзамен, только не для Игорька, а для родителей Гены. Мы же с тобой взрослые люди и отдаем себе отчет в том, что одиннадцатилетний пацаненок не в состоянии понять и усвоить такую сложную политическую игру, какую нам показали в «Семнадцати мгновениях». Ребенок может быть сколь угодно одаренным, он может быть даже вундеркиндом, но это сказывается в музыке, поэзии, живописи, математике, да в чем угодно, но только не в политике. Можно научиться блестяще играть на скрипке, можно освоить самые сложные разделы математики, можно быть шахматным гением, но нельзя научиться политике во младенчестве. Нельзя. Понимание политических реалий приходит с возрастом и жизненным опытом.

– Ну и что? Что из этого? При чем тут родители Гены Потоцкого?

– А при том, Лизонька, что, если мальчик понял и сумел внятно пересказать длинный политический фильм, это означает, что рядом с ним постоянно сидел кто-то из взрослых и объяснял ему все подробно и, как говорится, на пальцах. И эти объяснения, это понимание политики Советского государства в период Второй мировой войны ребенок потом понесет в среду своих товарищей. Мне важно было их услышать. Я хочу быть уверен, что за годы пребывания в Аргентине и в Швейцарии этот дипломат Потоцкий не заразился буржуазным мировоззрением и не начал толковать историю и политику в западной манере. А если заразился, то внушает ли он эти идеи своему малолетнему сыну, или у него хватает ума держать свои взгляды при себе. Не хватало еще, чтобы Игорек набрался у Генки черт знает каких представлений.

– Ну и как, доволен ты результатом экзамена? – скептически осведомилась Елизавета Петровна.

– Вполне. Со стороны Потоцких нашему сыну ничего не угрожает.

Первый конфликт произошел у Игоря с друзьями в конце ноября того же года, когда должен был состояться отборочный матч чемпионата мира по футболу. Встреча сборных команд СССР и Чили была назначена на 21 ноября 1973 года на стадионе в Сантьяго. Советская сторона, не желая проводить матч на стадионе, где устраивались массовые расстрелы, требовала перенести встречу на территорию третьей страны. Международная федерация футбола нам отказала, но советская сборная тем не менее на матч не приехала. В назначенный день сборная Чили вышла на поле, судья дал свисток, и четверо игроков легко и непринужденно закатили мяч в пустые ворота, предназначенные для советских футболистов. Нашей сборной засчитали поражение, и на чемпионат мира советские спортсмены не поехали. В среде многочисленных любителей футбола наступил легкий шок. Военный переворот в Чили произошел всего за два месяца до этого, в середине августа, жестокое убийство президента Альенде и массовые расстрелы на том самом стадионе были у всех на слуху, и в нашей стране до самого конца не верили, что мировая общественность и ФИФА могут этим вот так запросто пренебречь, забыть о солидарности с чилийским народом и отказать СССР в просьбе перенести матч в другое место. И не просто отказать, но и провести встречу вот так, без соперников.

– Наши правильно сделали, – заявил Генка. – Лучше пусть мы проиграем и не поедем на чемпионат, но с хунтой Пиночета дела иметь не будем. Согласен, нет?

– А по-моему, зря мы не поехали, – возразил Игорь. – Жалко же, игру отдали просто так. А могли бы выиграть.

– Как ты не понимаешь, это же вопрос чести. Мы не могли играть на стадионе, обагренном кровью.

Генка явно повторял чужие слова, точь-в-точь ту же фразу Игорь слышал накануне, ее произнес спортивный комментатор в какой-то телевизионной программе.

– Ну и что, все равно можно было что-нибудь придумать, чтобы матч не срывался, – упрямился он.

– Что, например?

– Например, выманить чилийскую сборную в другую страну. Сказали бы, что на Чили надвигается страшный ураган и встречу проводить опасно. Или, например, что террористы собираются взорвать стадион во время матча. Вот в Мюнхене же в прошлом году террористы расстреляли целую делегацию во время Олимпиады, они запросто могут и в Чили то же самое сделать. Напугали бы их как следует, они бы сами попросили матч в другую страну перенести.

– Ты дурак! – внезапно разъярился Генка. – Это вопрос принципа, ты что, не понимаешь? При чем тут «выманить» и «напугать»? Нам важно, чтобы весь мир знал, что мы не можем сотрудничать с хунтой и что мы против Пиночета.

– Да при чем тут принципы? – заорал в ответ Игорь. – Это же чемпионат мира по футболу!

– Значит, по-твоему, пусть Пиночет убивает людей?

– А по-твоему, пусть наша сборная проигрывает?

Молчавший до этого времени Жека Замятин внезапно ударил Игоря кулаком в лицо.

– Да чего с ним разговаривать, с редиской этой, – презрительно процедил он. – Пошли, Генка.

Ошарашенный Игорь долго не поднимался с тротуара, глядя вслед уходящим друзьям. Он искренне не понимал, почему Генка рассердился на него и зачем нужно было лезть на рожон в этой футбольной истории, когда можно было бы придумать десятки способов добиться своего «без шума и пыли», как говорилось в любимой его кинокомедии «Бриллиантовая рука». Он не понимал, почему какие-то там принципы важнее результатов матча. И не понимал, почему Жека его ударил. Да еще и «редиской» обозвал. Фильм «Джентльмены удачи» к тому времени уже год как победно шествовал по экранам кинотеатров, и жаргонные словечки прочно вошли в повседневную речь не только взрослых, но и школьников. Игорь знал, что «редиска» – это «нехороший человек», и недоумевал, чем мог заслужить такое обращение. Глотая слезы боли и обиды, он поднялся с грязного тротуара, на котором мерзко хлюпал подтаявший первый снег. Новое пальто, купленное мамой месяц назад, в мелкую черно-серую клеточку и с цигейковым воротничком, безнадежно испачкано, да и разбитая губа кровоточит, так что скрыть от родителей следы конфликта никак не удастся. А может, и не надо скрывать? Рассказать им все как есть, пожаловаться на Генку и на Жеку. Нет, на Генку-то за что жаловаться? Он же его не бил, это Жека, сволочь, нанес внезапный предательский удар, даже не предупредив, что собирается драться. Нажаловаться только на Жеку? Но они с Генкой – неразлейвода, всегда вместе, и если папа с мамой рассердятся, то запретят ему дружить с обоими ребятами. «Ну и пусть запрещают, – озлобленно думал Игорь, бредя в сторону дома и прикладывая к губе носовой платок, – не хочу я с ними дружить, раз они такие. Я думал, они настоящие друзья, а они из-за какого-то футбола могли так со мной… Ну и пожалуйста, ну и не очень-то хочется с вами дружить».

Однако, чем ближе подходил он к дому, тем отчетливее вспоминал слова Генки, сказанные ему на ухо в прошлом году: родителей нужно обманывать. Да и в самом деле, зачем говорить им правду и жаловаться на Генку с Жекой? Еще неизвестно, что папа скажет, если узнает, из-за чего они поссорились. А вдруг окажется, что Игорь и сам не во всем прав, тогда и ему тоже попадет. Так уже бывало неоднократно, когда Игорь с праведным негодованием жаловался дома на несправедливость учителей, записавших ему в дневник замечание или поставивших слишком низкую отметку, а отец строго выговаривал ему, объясняя, что мальчик не прав и поступил дурно, потому что нарушал дисциплину на уроке или плохо подготовил домашнее задание. Так что лучше не нарываться. Он скажет, что подвернул ногу и упал. И все.

Несколько дней Генка с Жекой делали вид, что не замечают Игоря, всячески демонстрируя разрыв дипломатических отношений. Игорь жестоко страдал, опасаясь, что их дружбе пришел конец и что он снова останется один, и больше никому не будет интересен, потому что все будут знать, что Генка Потоцкий – сам Генка Потоцкий от него отвернулся. Однако вскоре дружба была восстановлена, тем более что в декабре снова стали показывать по телевизору «Семнадцать мгновений весны», и каждое утро в школе начиналось с обсуждения, что сделал Штирлиц, да что сказал Мюллер, да как классно Штирлиц вывернулся из ситуации с чемоданом радистки Кэт.

А во время зимних каникул Игорь и Жека наконец удостоились приглашения к Генке домой, где до той поры ни разу не бывали. Мальчишки вообще-то не особенно стремились ходить друг к другу в гости, играли и гуляли на улице, ходили в кино, гоняли в футбол и бегали зимой на каток, а если и подходили к двери квартиры, где жил кто-то из товарищей, то лишь затем, чтобы позвать друга. Но тем не менее у Игоря мальчики несколько раз бывали, да и к Жеке домой пару раз наведывались, а вот в квартире, где обитали Потоцкие, ни Игорь, ни Жека не были никогда. Сам Генка с небрежным презрением говорил, что его предки не разрешают приглашать друзей, чтобы грязи не нанесли, и, хотя они целый день на работе, за порядком бдительно следит его бабушка. А тут так удачно все складывается – родители уехали на субботу и воскресенье за город кататься на лыжах, а бабушка завтра с утра уйдет на похороны: умерла какая-то ее приятельница.

– Приходите, – пригласил Генка, – я вам классные книжки покажу. И слайды про Аргентину и Швейцарию.

Слайды произвели на мальчиков неизгладимое впечатление, особенно те, на которых был запечатлен сам Генка. Ведь одно дело, когда ты смотришь просто на красивый пейзаж, который где-то там, неизвестно где, и совсем другой коленкор, когда на слайде человек, которого ты лично знаешь и понимаешь, что он там был, стоял на берегу этого озера, сидел на кривом стволе этого дерева или любовался освещенными солнцем заснеженными вершинами Альп.

– Это мы на горных лыжах катаемся, – небрежно, как обычно, пояснял Генка. – Это Альпы, а вот эти домики называются «шале»… Это я на берегу Женевского озера… Это мы с папой в Берне…

– Где профессор Плейшнер? – выпалил, не сдержав восхищения, Игорь.

– Ну, – подтвердил Генка.

– И на Цветочной улице был? – спросил Жека.

– Ты что, больной? – презрительно протянул отпрыск дипломата, – Кино же в Таллине снимали, а не в Швейцарии. Понял, нет?

– А ты никогда не рассказывал, что был в Берне, – с упреком заметил Игорь. – Мы столько раз вместе кино обсуждали, а ты и не сказал ничего.

– Мне предки хвастаться не разрешают, – спокойно объяснил Генка.

– А-а-а, понятно, – протянул Игорь, хотя на самом деле ничего не понял. Почему хвастаться плохо? Почему нельзя, обсуждая фильм, действие которого происходит в Швейцарии, сказать, что ты сам там был и видел все своими глазами? Что в этом особенного? Впрочем, с Генкиных родителей какой спрос, они вообще не в себе, друзей приводить не разрешают. Грязь они, видите ли, нанесут. Ну и что? Убрать нельзя, что ли? Хотя квартира у Потоцких и в самом деле шикарная, Игорь в таких никогда не бывал. Пол прямо сверкает, и мебель красивая, на стенах висят африканские маски, на полках стоят какие-то загадочные штуковины, о назначении которых Игорь даже догадаться не может, а на журнальном столике валяются заграничные журналы в ярких глянцевых обложках, пачка американских сигарет и удивительная зажигалка в виде крошечного револьверчика.

Вообще дома у Генки было много интересных и непонятных вещей, но больше всего воображение Игоря потрясли книги. «Библиотека современной фантастики» – все 25 томов! Толстые книги о путешествиях Тура Хейердала, Даррелла и даже Рокуэлла Кента, прочитать которые Игорь так мечтал. Надо же, сколько раз он говорил об этом вслух, а Генка, гад такой, даже словом не обмолвился, что у него дома эти книги на полке стоят.

– Дай почитать, – попросил Игорь с горящими глазами, уже протягивая руку к заветным томам.

– Не трожь, – резко ответил Генка. – Предки убьют, если хоть одна книжка пропадет. Понял, нет?

– Но она же не пропадет, я не насовсем беру, я же верну, – удивился Игорь, все еще не веря в то, что ему отказывают.

– Я сказал – не трожь. Они завтра приедут и увидят, что книги нет на полке. Знаешь, что они со мной сделают?

Неожиданно на сторону Игоря встал Жека, хотя до сих пор всегда заглядывал в рот Генке и поддакивал ему.

– Да ладно, Ген, чего ты, в самом деле? Пусть Игореха возьмет до завтра. А завтра вернет. Твои предки ничего не узнают.

Генка задумался. Видно, такой вариант не приходил ему в голову.

– А ты до завтра успеешь прочитать? – с сомнением спросил он.

– Успею, – поклялся Игорь. – Если не успею, все равно книжку верну, не сомневайся.

Дома он тут же уединился в своей комнате и уткнулся в книгу. Вечером к нему заглянул отец.