Розовые сопли. Учебник категорического романтизма Комлева Наталья

Романтизм – это стремление к возвышенному идеалу: в мыслях, в жизни, в искусстве.

Особенно часто романтизм проявляется в отношениях мужчины и женщины, то есть в любви. Скептики иронически называют это «телячьи нежности» или даже «розовые сопли». Последнее ироническое выражение и стало названием учебника: «Розовые сопли».

В данном неформальном учебнике автор стремился показать, что, во—первых, романтизм не просто существует «как таковой», он обязательно реализуется в жизни каждого человека, каждого из нас, и во-вторых, обстоятельства и особенно последствия романтизма в отношениях бывают вовсе не романтическими. Верно, по мнению автора, и обратное: неромантические, на первый взгляд, отношения могут содержать романтическое ядро. Эти факторы необходимо учитывать, для того чтобы не попадать в часто встречающиеся «ловушки романтизма» и в то же время не совершать ещё более крупную ошибку – отказываться от самой идеи романтического счастья в отношениях. Эти постулаты и определили подзаголовок: «Учебник категорического романтизма».

Учебник построен как обучающее издание, то есть после каждого урока, излагающего обстоятельства каких-либо романтических отношений, делаются выводы и приводятся упражнения на закрепление изложенного материала. В конце учебника помещено домашнее задание на усвоение пройденного.

Урок 1. «Любовь – обманная страна». Уроки жизни и опыты любви

Любил ли Наполеон Жозефину? Конечно, любил! Именно поэтому он прощал ей измены, исправно платил её многочисленные и многотысячные долги и преданно заботился о её детях от первого брака. Блюдо горчило, но вызывало неизменный аппетит. «Жить для Жозефины! Вот история моей жизни…»1 Но к этому основному блюду прилагался гарнир, который вовсе не был таким уж аппетитным.

Брак Наполеона и Жозефины, заключённый в 1796 г., был, что несомненно для автора этих строк, искусно организован их общим знакомцем и, по сути, хозяином их судеб Полем-Франсуа-Жаном-Николя, виконтом де Баррасом (1755 – 1829), отпрыском знатнейшего дворянского рода. Баррас тогда входил в состав правительства Франции – Исполнительной Директории. Исполнительная Директория на тот момент состояла из пяти человек, причём формально все пятеро директоров были равны в полномочиях. Однако Баррас в силу особенностей характера фактически был «директором Директории», единолично определявшим многое во французском государстве, а уж в своём личном окружении – вообще всё. Современники в дошедших до нас мемуарах2 характеризуют Барраса как человека циничного, алчного, неразборчивого в средствах и при этом отнюдь не заботившегося скрывать перечисленные пороки и не стеснявшегося выставлять напоказ роскошь своей домашней жизни в бедствующей стране, где в тот момент исторического времени роскоши принято было именно что стесняться. Баррас не первый вывел практичную формулу В – Д – В» (власть – деньги – власть штрих), но был одним из тех, кто эту древнюю формулу активно и неустанно наполнял реальным содержанием. Для экспоненциального наполнения формулы, естественно, необходимы были не только особенности характера самого Барраса – наглость, хитрость, умение идти по головам, трезво учитывая при этом имеющиеся обстоятельства. Требовались также «говорящие орудия», т.е. люди, обязанные Баррасу своей карьерой, а ещё лучше жизнью, и выполнявшие для него определённые функции, необходимые ему на тот момент времени. Вот Наполеон и Жозефина, каждый по-своему, и были задействованы Баррасом в приятном, но небезопасном процессе исполнения формулы. При этом, в соответствии с реалиями конца XVIII века, мужчина был обязан Баррасу карьерой, а женщина – жизнью.

Ladies, как известно, first, поэтому начнём с женщины. Мария-Роза-Жозефа Таше де ла Пажери (1763 – 1814) была дочерью французского дворянина, плантатора с о. Мартиники (Малые Карибские острова) и в возрасте 16 лет была выдана замуж за девятнадцатилетнего Александра-Франсуа-Мари де Богарне, виконта де ла Ферте (1760 – 1794), третьего сына губернатора Мартиники. Брак всемерно поощрялся родителями невесты из-за социального статуса и богатства жениха, каковое богатство (как и губернаторские возможности его отца, свёкра Марии-Розы-Жозефы) предполагалось привлечь к восстановлению хозяйства Таше де ла Пажери, частично разрушенного ураганом, и к его дальнейшему процветанию. Так будущей Жозефине её собственными родителями был преподан урок расчётливости. Брак через шесть лет закончился разводом из-за увлечения Александра, на тот момент уже парижанина и королевского мушкетёра, маркизой де ла Шапель, несравненно более знатной и влиятельной, чем какие-то Таше де ля Пажери. Так Мария-Роза-Жозефа получила урок предательства и внезапной изменчивости судьбы. Утешалась двадцатидвухлетняя «разведёнка» парижскими магазинами и светскими салонами, с помощью которых, по всей вероятности, искала замену ветреному супругу. Расточительна она была в высокой степени, а её собственные финансовые средства не были бесконечными. Вследствие этого можно с определённой долей вероятности предположить, что Мария-Роза-Жозефа могла попасть в поле зрения профессионалов, использующих подобных дам в качестве «медовой ловушки» для политических или карьерных противников – своих собственных соперников или конкурентов людей высокого социального полёта, у которых профессионалы этого дела фактически или юридически состояли на службе. Возможно, что бедняга Александр де Богарне в начале марта 1794 г. был арестован и заключён в тюрьму по обвинению в преступном военном бездействии, проявленном почти год назад, в июле 1793 г. при обороне Майнца (генерал Богарне был тогда командующим французской Рейнской армией), с целью начисто лишить его бывшую супругу моральной, социальной и финансовой поддержки, которую Александр, как отец двоих законных детей от Марии-Розы-Жозефы, ей неизменно оказывал. Случайно ли казнь Александра произошла как раз в день рождения его бывшей супруги, 23 июня 1794 г.? На тот момент мадам де Богарне уже три месяца томилась в тюрьме как родственница врага народа. Бывшая, не бывшая – какая разница? «Разница» в том, что женщина в тюрьме, при наличии факта казни бывшего мужа в свой день рождения, наблюдая в течение многих недель судьбы и казни товарищей по несчастью, становится весьма внимательна к предложениям, от которых в таких условиях просто невозможно отказаться. Особенно если она мать двоих несовершеннолетних детей, прижитых от врага народа. Так, весьма вероятно, будущая императрица Франции получила ещё один урок, урок необходимости соглашаться на неизбежное.

В той же тюрьме, что и Мария-Роза-Жозефа, содержался генерал Луи-Лазар Гош (1768 – 1797), сын отставного солдата, «из простых», который начал свою карьеру в 15 лет помощником конюшего и через 10 лет, будучи 25-летним, продолжил её в чине генерал-лейтенанта и командующего французской Мозельской армией, в качестве какового провёл несколько выдающихся военных операций и приобрёл такую славу, что войска желали видеть его командующим всеми вооружёнными силами Франции. Влиятельный политический деятель, член Комитета общественного спасения Луи-Антуан де Сен-Жюст, однако, продвигал на этот пост своего протеже генерала Жана-Шарля Пишегрю (также «из простых», как и Гош), и потому убедил Максимилиана-Франсуа-Мари-Исидора де Робеспьера, также члена Комитета общественного спасения, игравшего в нём ведущую роль, в опасности генерала Гоша для Республики. Гош был арестован, заключён в тюрьму и вышел оттуда только после термидорианского переворота в июле 1794 г., уничтожившего Робеспьера и его соратников, включая Сен-Жюста. Тогда же на свободу вышла и Мария-Роза-Жозефа, которая в тюрьме стала любовницей Гоша (вот интересно, кто и каким образом обеспечивал любовникам, официально признанным врагами народа, условия для свиданий – в тюрьме?). Была ли причиной их отношений любовь или всё же необходимость получать от Гоша некие важные сведения, которые мужчина может дать женщине в расслабленно-интимной обстановке, да ещё в преддверии казни, которая кажется неизбежной? Чего ж в таких обстоятельствах «придерживать» информацию? Всё равно не пригодится уже. А будущей Жозефине ох как пригождалась такая информация: для передачи «кураторам» и поддержания надежды на своё освобождение и – главное – на безопасность детей. Гош после освобождения из тюрьмы продолжил совершать военные подвиги на службе уже не Конвенту, но Директории, а Мария-Роза-Жозефа, по всей вероятности, продолжала от Гоша добывать информацию – тоже уже не для деятелей Конвента, но для должностных лиц Директории, из которых Баррас был главным. Возможно, что и эта информация, в том числе (при всём том, что после тюрьмы Гош стал в своём поведении мягче и осторожнее), привела к тому, что бедняга Луи-Лазар был отравлен, как утверждалось, немецким врачом в 1797 г., в 29-летнем возрасте.

Кстати, любопытно – а возможно, имеет психологическое значение – то, что все упомянутые люди, кроме Робеспьера и Барраса, фактически были погодками, годы их рождения отличались незначительно (Александр Богарне, например, был старше жены на три года, а другие упомянутые мужчины были кто на год младше, кто на год старше Жозефины), т.е. принадлежали к одной и той же возрастной страте. Большинство, кроме Гоша и Пишегрю, принадлежало и к одной и той же социальной группе – дворянству. То есть, говоря другими словами, это были разборки между своими – за славу, власть и деньги. А женщина, Мария-Роза-Жозефа, была мячиком, который в этом матче пинали их ноги.

Была ли она красива? Нет. Была ли привлекательна? Да, очень. «Что-то в ней было, что безумно нравилось. Это была настоящая женщина».3 Говорили о неподражаемой плавности её движений, о её певучем голосе. Просто сирена! Манкая креолка с Мартиники стала одной из merveilleuses, прелестниц, появившихся в Париже после термидора. Прелестницы отличались свободой поведения и нарядов. Вместо кринолинов, фижм и корсетов они носили платья a-la greque из лёгких, иногда полупрозрачных тканей, подчёркивающие все достоинства ничем не стеснённой женской фигуры. Летняя обувь не скрывала прелестные ступни, оставляя их в значительной мере открытыми. На щиколотках merveilleuses часто носили браслеты, заметные вследствие слегка укороченных юбок, уже не подметавших пол, как раньше. Руки обнажались почти до плеч. Злые языки прозвали всё это «голой модой». Мадам де Богарне не просто входила в число столичных merveilleuses, она была из merveilleuses Поля Барраса – наряду с Терезой Тальен, Жерменой де Сталь и мадам Рекамье. Все эти дамы были моложе мадам де Богарне: де Сталь – на три года, Тальен – на 14 лет, Рекамье – на десять. Все прелестницы Барраса в своих домах вели светские салоны, где собиралось избранное общество и текли свободные беседы о политике и об искусстве. Возможно, содержание некоторых бесед становилось известно Баррасу, который, вероятно, иногда кое-о-чём нужном ему спрашивал своих прелестниц и при необходимости давал им необременительные маленькие поручения. Лишь у merveilleuse мадам де Богарне в Париже не было своего дома. Баррас подарил ей особняк на улице Шантерен. За верную службу? За любовь? За то и другое в совокупности? Скорее всего, здесь необходим не один, а два предлога: и «за», и «на» – за и на верную службу, за и на любовь… Однако дама была уже немолода, в год заключения брака с Бонапартом ей исполнялось 33 года. В конце XVIII века это был таки возраст! Пора было глубоко задуматься о том, как упрочить положение своё и детей – свежесть ушла, прелесть увядает и, несмотря ни на какие технические таланты к исполнению рекомендаций Кама-сутры, придётся от клиентов из высшего света постепенно перейти к клиентам пониже, а затем и вовсе исчезнуть с горизонта мадам Удачи. Так что предложенный Баррасом брак с генералом, пусть даже с бедным и не очень привлекательным внешне, приходился кстати.

Теперь о мужчине. Наполеон Бонапарт (1769 – 1821), император Франции с 1804 по 1815 гг., был по происхождению корсиканцем, и фамилия его отца была Буонапарте. Он, как и Жозефина, родился не в материковой Франции, а в одной из её заморских территорий, и тоже в семье дворянской, но небогатой и незнатной, как и семья Жозефины. Наполеон был младше своей будущей первой жены на шесть лет.

Будучи пятилетним, он однажды увязался за своей двадцатичетырёхлетней матерью, которая пешком направилась в гости. Мать не хотела брать с собой ребёнка и отругала его, приказав вернуться. Но мальчик бежал и бежал за ней. На некрутом, но каменистом спуске ребёнок споткнулся и упал, прокатившись по склону несколько метров. Мать молча переступила через плачущего сына и пошла своей дорогой. Так Наполеон получил урок: внимание и хорошее отношение нужно заслужить, оно не даётся просто так, по праву рождения – даже отношение мамы.

Отец решил, что образование и воспитание его старшие сыновья – Наполеон и Жозеф – должны получить во Франции, и десятилетним Наполеон, не знавший толком французского языка и обычаев, был помещён в Отенский коллеж, а затем – в Бриеннское военное училище. Там мальчик получил уроки стойкости в противостоянии недружественной среде, постоянно вступая в драки с соучениками из-за насмешек над его поведением и произношением. Когда Наполеону исполнилось шестнадцать, умер отец, и мальчику пришлось получить ещё один урок: урок единоличной ответственности в сложном деле заботы об осиротевшей многодетной семье. Он распутал запутанные дела отца, очистил имение от долгов и на свою собственную небольшую зарплату офицера-артиллериста стал содержать родню, оставляя себе только на самое необходимое. Часто его еда составляла кусок хлеба и кружку молока – один раз в день. Юноша не мог тратиться на новую одежду, на пирушки с сослуживцами, на развлечения, и он стал читать, много читать: в доме, где юный офицер снимал комнату, помещалась лавка букиниста, и тот давал Наполеону книги «на ночь». Поскольку надеяться в жизни Наполеону было особо не на что, он избрал своим чтением не романы, а литературу по военной истории, географии, математике, военному делу. С помощью этих знаний молодой офицер мог хоть немного восполнить отсутствие протекции в карьерном продвижении. Бедность и необходимость постоянно заботиться о многочисленной родне воспитали в Наполеоне волю, а также стремление преуспеть именно в военной карьере, ведь на тёплое место в гражданской службе он надеяться не мог. И действительно, прежде всего именно глубокие знания, стойкий и решительный характер отмечали в нём те, кто сталкивался с Наполеоном в «Тулонском деле», где он впервые прославился. Бедность, настоятельная необходимость нести ответственность за большую семью и потребность совершить карьеру ради лучшего будущего семьи и ради завоевания хорошего отношения со стороны матери дали Наполеону ещё один урок: урок непрестанной разнообразной работы. «Я работаю всегда, работаю во время обеда, работаю, когда я в театре, я просыпаюсь ночью, чтобы работать».4 И ещё один урок получают все бедняки: цель (состоятельность, карьерный рост, выгодная женитьба и т.п.) – всё, средства её достижения значения практически не имеют. Глядя на короля, кланявшегося бунтующей толпе из окна Тюильрийского дворца, Бонапарт произнёс: «Какой трус! Как можно было впустить этих каналий? Надо было смести пушками 500—600 человек – остальные разбежались бы сами!»5

Капитан Бонапарт (он изменил фамилию, чтобы она была больше похожа на французскую) впервые прославился, участвуя в подавлении роялистского мятежа в Тулоне (август-декабрь 1793 г.). Мятеж не могли подавить почти полгода, и только реализованное предложение молодого капитана-корсиканца о смене артиллерийских позиций и разработанный им план пехотной атаки привели республиканцев к успеху. Тулонская победа стала и личной победой Бонапарта – двадцатичетырёхлетний артиллерийский капитан получил звание бригадного генерала, минуя сразу несколько ступеней. Однако звание не было подкреплено соответствующей должностью, и генерал Бонапарт полировал парижские мостовые в своём видавшем виды мундире, стараясь добыть хоть какой-то надёжный источник пропитания для себя и своей многодетной семьи. Пришлось протирать штаны в приёмных, в том числе добиваясь внимания со стороны члена Исполнительной Директории Поля Барраса.

Роялистский мятеж в Париже в 1795 г. заставил директора Барраса, назначенного на время подавления мятежа ещё и начальником парижского гарнизона, вспомнить о молодом, знающем и решительном генерале. Парень беден, родня и большинство друзей – с окраины страны, надёжной протекции нет, перспектив практически никаких, однако хорошо проявил себя в военном деле. Вряд ли он упустит шанс на бонус – значит, согласится на всё, в том числе и на большую кровь. И действительно, Бонапарт, оговорив для себя полную свободу рук, согласился на предложение Барраса участвовать в подавлении мятежа и, впервые использовав в городских условиях пушки против толпы, ликвидировал и рассеял основную часть мятежников. Баррас сделал Бонапарта своим адъютантом, а затем – заместителем. Дело молодой генерал всегда сделает хорошо, а слава достанется начальнику, т. е. Баррасу. Тем более что и приглядывать за перспективным военным удобнее было, держа его в буквальном смысле рядом. Решительность и быстрота точной реакции Бонапарта – как в делах военных, так и в отношениях по службе – делала его весьма вероятным сильным игроком в совсем не далёком будущем не только на военном, но, вполне вероятно, и на политическом поприще. За парнем нужен был глаз да глаз, как и за Луи-Лазаром Гошем. (Кстати, Бонапарт на тот момент считал Гоша своим единственным соперником в военной карьере и славе.)

Уже опробовав «Богарне-технологию» на Гоше, Баррас собрался применить её и к Бонапарту. Гош, по выходе из тюрьмы, отказался жениться на мадам де Богарне из-за её слишком свободного поведения с мужчинами. Но Бонапарт, возбуждённый как прелестью и постельными талантами креолки, так и слухами о её богатстве, распускавшимися, возможно, именно Баррасом, решился поправить разом и своё материальное, и своё социальное положение. Не исключено, что была игра и на общности судеб: оба происходили из заморских территорий Франции, оба получили в жизни болезненные уроки, оба не стеснялись в средствах достижения цели… «Баррас, взяв меня на службу, посоветовал мне жениться, уверив, что эта женщина удержится при любом режиме. Брак действительно помог мне в моем продвижении. Её салон был одним из лучших в Париже, и, став его хозяином, я избавился от прозвища «корсиканец». Благодаря этому браку я стал полностью французом». «Я женился на Жозефине, думая, что она имеет большое состояние. У нее не было ничего».6 Именно Наполеон, женившись, изменил не только фамилию, но и имя мадам де Богарне: он прибавил к одному из её имён уменьшительно-ласкательное итальянское «-ina», и она из Марии-Розы-Жозефы де Богарне стала Жозефиной Бонапарт.

Итак, от брака Наполеона и Жозефины получали бонусы все трое.

Баррасу доставалась нужная информация. Не исключено, что «директор Директории» полагал, что Жозефина будет влиять на мужа так же, как влияла на своего Жана-Ламбера другая его merveilleuse – Тереза Тальен. Но тут расчёт, если он был, оказался в корне неверен. Корсиканец полагал, что место женщины – постель, детская и кухня, так что в какие бы то ни было дела мужчины она встревать не должна, и сурово обрывал все попытки влияния (кроме влияния со стороны своей матери, но та в политику не лезла).

Жозефина обретала вожделенный статус замужней женщины, а её дети получали заботливого приёмного отца. Шпага мужа положила бы конец всяким попыткам кого бы то ни было вспомнить вслух о её положении супруги врага народа и матери детей врага народа, о делишках периода merveilleuse. Супруг, увы, нищий, но весьма перспективный в плане карьеры и будущих доходов. Правда, в довесок к этому бедняжка получила суровую свекровь и интригующих против новой родственницы братьев и сестёр супруга, но это уже были чистые мелочи жизни в сравнении с наличными бонусами этого брака. Любила ли она своего супруга? Нет. Увы, нет. Во всяком случае, в первое время. После свадьбы с Наполеоном она два года не могла расстаться со своим истинно любимым на тот момент мужчиной – гвардейским капитаном Ипполитом Шарлем и, получая страстные письма от мужа из его военных экспедиций, читала их вслух в своём салоне, приговаривая «Наполеон такой забавный…». Есть большие подозрения в том, что и впоследствии она не столько любила мужа, сколько держалась за него – за сопутствующую ему славу, власть и деньги.

Наполеон от брака с Жозефиной получал связи в высшем свете и, что ещё более важно, в полусвете столицы, где репутации были сомнительные, а возможности влияния – непреложные. К тому же, через жену он ведь тоже мог иметь информацию – о Баррасе и других важных для себя чиновниках и военных, которые были близкими знакомыми и любовниками Жозефины и её подруг. Между прочим, в мэрию на церемонию заключения брака Наполеон прибыл с опозданием. По одним источникам, он припозднился на три часа, по другим – аж на пять. Это опоздание подтверждает, что брак был сделкой, в которой Наполеон таким вот образом продемонстрировал, что именно он, а не Баррас, в этой стае альфа-самец: если я вам нужен – подождёте. И ждали, да…

Так была ли взаимная романтическая любовь Жозефины и Наполеона реальностью? Рискнём на ответ – нет. С его стороны это была страсть. Страсть и любовь – не одно и то же, хотя могут и сосуществовать в душе человека. Страсть питается телом, любовь – душой. Совпадения душевной жизни у креолки и корсиканца не было никогда. Страсть то пылала, то гасла, но вот эта особенность Жозефины – быть доступной телесно, но недостижимой душевно – сводила с ума её великого супруга, заставляла его всё время стремиться к постоянно ускользающей победе. Непобедимый на войне, в своей собственной семье он не достиг победы над душой своей женщины, получив лишь её тело – может быть, по той причине, что души-то у неё и не было – так, покалеченная судьбой душонка.

Выводы из урока №1: 1) «не всё то золото, что блестит»; 2) горькие уроки жизни придают горечь и опытам любви.

Упражнение 1. Прочитайте историю эллинистического Египта. Разберите рациональные мотивы любовного союза египетской царицы Клеопатры VII (69 – 30 гг. до н.э.) и римского диктатора Гая Юлия Цезаря (100 – 44 гг. до н.э.). Докажите, что это «не только любовь».

Упражнение 2. Проанализируйте собственные сердечные дела. Найдите в них рациональную составляющую.

Урок 2. «Лиля – люби меня». Спички детям не игрушка

В записке, найденной возле тела поэта Владимира Маяковского (1893 – 1930), покончившего с собой из личного пистолета, было вот это.

«Всем.

В том, что умираю, не вините никого и, пожалуйста, не сплетничайте. Покойник этого ужасно не любил.

Мама, сестры и товарищи, простите – это не способ (другим не советую), но у меня выходов нет.

Лиля – люби меня.

Товарищ правительство, моя семья – это Лиля Брик, мама, сестры и Вероника Витольдовна Полонская. Если ты устроишь им сносную жизнь – спасибо.

  • Начатые стихи отдайте Брикам, они разберутся.

Как говорят,

  • «инцидент исперчен»,

любовная лодка

  • разбилась о быт.

Я с жизнью в расчете

  • и не к чему перечень

взаимных болей,

  • бед и обид.

Счастливо оставаться.

Владимир Маяковский»7.

То есть семья это мама, сёстры, любимая на тот момент времени женщина – но прежде всего это Лиля Брик (1891 – 1978). Её имя стоит на первом месте. Именно к ней, а не к другим членам семьи обращена отдельная просьба – о любви на всю Вечность. Маму и сестёр просит о прощении. Веронику Полонскую не просит ни о чём. А Лилю – просит о любви.

Почему?

Возможно, на этот вопрос дал ответ другой поэт и другой Владимир – Высоцкий (1937 – 1980):

«…Я жив, двенадцать лет тобой и Господом храним.

Мне есть что спеть, представ перед Всевышним.

Мне есть чем отчитаться перед Ним»8.

Стало быть, любовь каждого из этих Владимиров – чувство, которым отчитываются именно перед Всевышним. Ели есть отчёт, значит – есть поручение. Какое поручение даёт поэтам Господь? Господь имеет две основные ипостаси: Он есть Творец всего сущего и Он есть Любовь. Невозможно творить Мир, не имея Любви. Так же, как невозможно творить Антимир, не имея Антилюбви, то есть Ненависти. Значит, поэт имеет поручение быть творцом своего собственного образа Божьего мира, используя в процессе творчества возникающие у него смыслы и эмоции, и поэтому поэт имеет поручение любить – того, кто будет «золотым гвоздём» этого особенного мира и будет давать поэту смыслы и эмоции как кирпичики строительства этого мира. У Данте это Была Беатриче, у Петрарки Лаура, у Высоцкого Марина, а у Маяковского – Лиля.

Однако ни Беатриче, ни Лаура, ни Марина, судя по тому, что о них известно, не были ни сторонницами «брака втроём», ни наушницами тайной полиции – как Лиля. Первую особенность своей личной жизни она открыто демонстрировала, а о второй поговаривали как современники, так и исследователи её жизни. И всё-таки не Татьяна Яковлева, не Елизавета Зиберт, не Люся Мкртычева, не Вероника Полонская или какая-либо другая из тех, кого Маяковский любил – а он их любил – а всё-таки Лиля.

Почему?

Но прежде всего – как это может быть, что в сердце мужчины одновременно живёт две или даже три любви, причём к разным женщинам? Ответ не согласуется с принятыми моральными нормами, но соответствует «правде жизни»: потому что это РАЗНЫЕ виды любви. Женщина может любить разных мужчин только в последовательности. Лиля Брик совершенно справедливо говорила: «Я всегда любила одного: одного Осю, одного Володю, одного Виталика, одного Васю». Мужчина может любить нескольких одновременно, т.к. ему требуется разная любовь в один и тот же момент времени, но для различных обстоятельств. «Одна жена любит, одна стирает, одна детей кормит»? Ну не так прагматично, конечно. Но вот примерно так: одна женщина для страсти, одна для привязанности душевной, одна для изживания каких-то комплексов, одна для благодарности за что-то важное… Некоторые из этих потребностей любви отмирают вместе с исчезновением причины. Одна, всё-таки только одна – остаётся.

Так почему же Лиля, только Лиля – для Вечности?

Потому что только Лиля не вмещалась ни в какие обстоятельства, потому что только она всё время ускользала из-под руки, потому что только она сама вмещала всё, всех и каждого, кого хотела – в свои собственные обстоятельства. Она творила собственный мир, свои смыслы и эмоции – из конкретных людей, как из кирпичиков. И если Маяковскому, как всякому крупному поэту, его задание сотворения нового поэтического мира было дано Богом, то кто же устроил задание для Лили – задание жить одновременно с разными мужчинами, прислуживать тайной полиции (если эти обвинения не ложны), специально подвергать людей мучениям? Например, Маяковского она мучила так: они с законным мужем Осипом, закрыв Маяковского в кухне, занимались любовью, а Маяковский «царапался в дверь и плакал». При этом Лиля озвучивала цель процедуры: «Володе полезно помучиться. Он помучается и что-нибудь хорошее напишет»9. Утверждают, что Лиля, такими способами или другими, способствовала развитию русской поэзии не совсем бескорыстно: Маяковскому хорошо платили за строчки, и Лиля с Осей могли пристойно жить на заработки «друга дома», ведь Лиля не работала, а Ося, лишившийся при Советской власти прежних финансовых опор и надежд, работал кое-когда при случае. Лиля просила подарков, составляя список, чтобы любимый не забыл купить в загранкомандировке: рейтузы, бусы, «автомобильчик» … Если рейтузы (шесть пар) и бусы (одна нитка) карман среднестатистического любовника тянул всегда – то вот «автомобильчик» не всякая мошна выдержит, не так ли? У Маяковского – выдерживала. А душа, характер или что там ещё – выдерживало то, что любимая женщина занимается сексом с другим мужчиной почти у него на глазах. И что? Да ничего – любил. Принимал всякую…

Не задавались ли вы вопросом и такого рода: почему так мало – просто «исчезающе мало», как сказал бы математик, стихов о счастливой любви, а все без исключения поэтические шедевры имеют своим источником любовь несчастливую? А вот почему: стихи – это попытка перевоплотить реальность, преодолеть неблагоприятные обстоятельства, пусть и в нематериальной форме.

«Ведь не в величье наслаждение,

А в том, чтобы душа

Могла осуществить свою надежду»…10

Лиля всё время убегала, ускользала. Казалось, поймал, вот оно – и опять нет… «Я ему не давалась…» Стихами переделывал, стихами замыкал в круг, стихами приковывал к себе…

Когда Лиля и Владимир встретились в 1915 г., ей было 24 года и она была замужем за Осипом Бриком (1888 – 1945), а ему 22 и он ухаживал за её младшей сестрой Эллой (впоследствии жена французского офицера Андре Триоле, а затем – французского писателя Луи Арагона). Элла познакомила Владимира с родителями. Видимо, молодые люди имели намерение пожениться – в ином случае сто лет назад с родителями не знакомили. Познакомиться поближе также и со старшей сестрой предполагалось на одном из собраний в литературном салоне Лили и Осипа Бриков и заодно познакомить мир с новым произведением, поэмой «Облако в штанах». Тут-то страсть к Лиле мгновенно и навсегда схватила Маяковского своей мозолистой рукой. Прямо после чтения поэмы вслух он попросил разрешения посвятить её Лиле и немедленно вывел на первой странице «Лиле Юрьевне Брик». Кстати, в тот день именно Маяковский, как некогда Наполеон – Жозефине, дал супруге Осипа Брика новое имя – Лиля, изменив одну букву. Вообще-то её звали Лили. Но Лиля-Лили ответной страстью ни в тот день, ни позже охвачена не была. Лиля на тот момент поучилась в двух зарубежных университетах (правда, ни один не закончила), говорила на нескольких европейских языках, отлично музицировала, да в конце концов была дочерью преуспевающего московского присяжного поверенного (адвоката) и женой помощника присяжного поверенного, наследника немалого богатства. А что имелось у двадцатидвухлетнего Маяковского? Жёлтая кофта? Невеликие на тот момент опыты «агитатора, горлана-главаря»? «Деревенское» происхождение и свободное знание грузинского языка (родился в селе Багдади в Грузии)? Чем он мог «перебить» коренного москвича Осю Брика, сына купца первой гильдии, владевшего фирмой по продаже драгоценных камней, Осю, знавшего несколько иностранных языков, Осю, вместе с женой державшего светский литературный салон, где собирался цвет тогдашней творческой интеллигенции, Осю, которого Лиля любила с тринадцати лет?

А ведь перебил…

Увы, причина была не романтическая, хотя – как посмотреть. Лиля любила Осю, это правда, любовь была, но со страстью вышла проблема: Ося был, по словам самой же Лили, «недомерок». Ни по анатомическим параметрам, ни по темпераменту муж не подходил страстной, пылкой жене. Выяснить это до брака не получилось, и неприятное открытие совершилось в первую брачную ночь на ложе законной любви. Повлияло ли это на любовь Лили? Нет. Но на физиологические аппетиты – да. Нужен был кто-то, дополняющий любимого Осю чисто физиологически. Темперамент и параметры Маяковского для этого вполне подходили, тем более что после первой встречи Владимир на протяжении более чем двух лет настойчиво добивался Лили. «Он напал на меня» – говорила Лиля, имея в виду интенсивность преследований со стороны поэта. В результате в 1918 г. состоялся mnage a troi, не такой уж редкий в ту пору. К примеру, открыто жили втроём поэтесса Зинаида Гиппиус и два её мужа – законный и «гражданский». Зинаида обожала, как сказали бы сейчас, «прикалываться»: она подводила нового гостя вначале к законному супругу: «Это мой муж Дмитрий Сергеевич», а затем к «гражданскому»: «Это мой муж Дмитрий Владимирович». Наслаждалась реакцией…

Ну хорошо, Лиля с подросткового возраста «шалила связями с разными мужчинами, в том числе с собственным дядей, от которого забеременела и сделала аборт. Возможно, то обстоятельство, что Лиля дважды не доучилась в университетах – не результат её неспособности к интеллектуальному труду, а реакция родителей на очередной пылкий и скандальный роман дочери. Но Владимиру-то что было до неё, да ещё, что называется, с первого взгляда? А вот это и было – её нескрываемая пылкость. «Лиля Юрьевна никогда не была красива, зато неизменно была желанна. Её греховность была ей к лицу, её несомненная авантюрность сообщала ей терпкое обаяние; добавьте острый и цепкий ум, вряд ли глубокий, но звонкий, блестящий, ум современной мадам Рекамье, делавший её центром беседы, естественной королевой салона, добавьте её агрессивную женственность, властную тигриную хватку – то, что моё, то моё, а что ваше, то еще подлежит переделу, – но все это вместе с широтою натуры, с демонстративным антимещанством, – нетрудно понять ее привлекательность»11.

«…Если б был я

  •        маленький,
  •              как Великий океан, —

на цыпочки б волн встал,

  •           приливом ласкался к луне бы.

Где любимую найти мне,

  •          такую, как и я?

Такая не уместилась бы в крохотное небо!»12

Лиля и не умещалась. Не хотела. Не могла. Не умела умещаться. Ни «в крохотном небе», ни в жизни кого бы то ни было. Всех вмещала и всеми играла – сама.

Вот почему в последнем слове великий поэт Владимир Маяковский просил о любви на всю предстоящую ему Вечность не Веронику Полонскую – в её чувстве был уверен. Просил Лилю, равную ему по масштабу эгоистичную, греховную, пылкую, авантюрную Великую Любовницу, «не умещающуюся в небо», потому что, даже принадлежа ему физически на протяжении многих лет, она всё-таки никак «ему не давалась».

Лиля – Лили – Лилит13

Не связывайтесь с Лилит, господа – опасное это дело и хорошим не кончится.

Выводы из урока №2: 1) «любишь смородину – люби и оскомину»; 2) не играй с дьяволом – он выиграет.

Упражнение 1. Найдите среди любовных пар прошлого или настоящего женщину-Лилит. Проследите судьбу её любовника.

Упражнение 2. Проанализируйте, нет ли Лилит в вашем окружении. Если нашли – бегите!

Урок №3. «Начало самого многообещающего романа – это любовь к самому себе»14. Любишь кататься – люби и саночки возить

Нидерланды в конце позапрошлого века были совсем не те, что сейчас. Кто из нас вообще вспоминает об этой стране, пока речь не зайдёт о легальных наркотиках или эвтаназии? Что там происходит, кроме гей-парадов? А в последней трети XIX века в этой стране происходило много интересного. Начать с того, что это была одна из тогдашних великих держав: страна-метрополия, владевшая колониями в Юго-Западной Азии и Америке15, а в империях постоянно происходит что-то любопытное и важное. В самих Нидерландах на ту пору проживало где-то пять миллионов человек, а в колониях – примерно 38 миллионов. Примерно – потому что кто там этих малайцев и индейцев когда в их джунглях считал, чтоб до штучки сошлось? Правда, голландские колонии тогда были только несколькими оставшимися лепестками некогда пышного цветка, но видный статус государству они всё-таки обеспечивали. Внутри страны в тот период начались реформы и непривычности: к примеру, монархию впервые в истории страны возглавила женщина, королева Вильгельмина, началась своеобразная индустриализация, менялось сельское хозяйство. В общем, совсем не были тогдашние Нидерланды скучной страной без событий. Прямо рядом, у границы, из стран мелких и покрупнее, образовалось новое большое и агрессивное государство – Германия. На юге Европы только-только завершился процесс объединения Италии – Рисорджименто16, а в центре континента Австрийская империя преобразовалась в Австро-Венгрию17 (австрийская Цислейтания плюс венгерская Транслейтания). И как же это можно представить и допустить, чтобы в Европе и в родном государстве всё кипело и плавилось, а у тебя дома – еле текло, как илистая речка?

И вот ты рождаешься в 1876 г. хорошенькой девочкой, твой отец – владелец шляпного магазина и участник нефтяного бизнеса, мать из дворян, ты ходишь в престижную частную школу с преподаванием трёх иностранных языков, знаешься с «золотой молодёжью», ешь и пьёшь на серебре, одеваешься и обуваешься в престижных магазинах, грезишь о браке с состоятельным и приятным молодым человеком своего круга (преуспевающие буржуа или почтенные дворяне). И вдруг в твои тринадцать лет всё летит в тартарары: отец разоряется, уходит из семьи, мать вскоре умирает, тебя отдают на воспитание суровому крёстному и – по одёжке протягивай ножки – вместо престижного выгодного брака и обеспеченной жизни в приятном ничегонеделании приходится в захолустном колледже получать профессию преподавательницы младших классов. И илистая речка превращается во вполне себе стоячее болото – ныне и присно…

Но ты же себя любишь, себя, а не предателя-отца, нудного крёстного или, упаси Боже – Господи, храни Нидерланды! – свою королеву Вильгельмину, пусть она будет здорова и счастлива? Да? Тогда ты и должна позаботиться о себе, любимой и добыть себе статус, деньги и приятное будущее.

Так. Внимательно смотрим объявления в брачной газете и приискиваем себе подходящего жениха, ибо в 1894 г. девушка вне рамок законного брака постоянного денежного довольствия иметь не может, это всё состоится только при переходе через рубеж столетий, в XX веке, да и то не с самого начала. Девушка бедная, положение незавидное, так что особо рыться в претендентах не приходится, надо стремиться к кому-то прочно стоящему на ногах в настоящем и перспективному в ближайшем будущем. Состоятельные буржуи отпадают – они на брак с бесприданницей клевать не будут, разве что совсем уж старикашки, желающие на законных и постоянных основаниях иметь молодое тело. Дворяне, тем более богатые, не дураки в газетах знакомиться – у них свои брачные традиции, и ты пролетаешь мимо них, как фанера над Парижем. На офисный планктон и прочее некондиционное ты сама не согласишься. Что имеем в сухом остатке? Правильно. Офицеры. Желательно уже со статусом и зарплатой, т.е. не ниже капитанского чина. Увы, это на 99% люди не молодые сравнительно с тобой, восемнадцатилетней, но тут уж ничего не попишешь – «другого не дано». Да и восемнадцать лет в конце девятнадцатого века – это прямо критический возраст: ещё год-два – и перестарок, никто из более-менее приличных замуж не возьмёт, тем более что бесприданница. Ага, вот: Рудольф Маклеод, 39 лет, офицер, капитан, потомок дворянского шотландского рода (удачненько – мы тоже со стороны мамаши из дворян, так что можно сыграть на общности происхождения и превратностях судьбы старинных родов), служит в Голландской Ост-Индии, на родине в отпуске – надо брать, пока не убыл к месту службы! Староват, конечно, вот-вот сорок, и служит уж совсем далеко от милой родины – но ведь там, в жаркой Индонезии, можно забыть обо всём, что случилось с тобой на холодном севере Европы, да и супруга, вполне вероятно, ещё можно как-нибудь побудить к военной карьере. На окраинах империи, не тут, так там, постоянно какие-то стычки. Глядишь – и генеральша! Ну ладно – полковница…

Брак-то удалось заключить, и в Индонезию уехали, но вот что оказалось (а если бы не восемнадцать лет и не сильное желание перемен, это можно было и предвидеть) – муж любил пропустить рюмку и не любил пропускать хорошеньких дамочек, и все свои привычки свободной неженатой молодости бросать не собирался. И Индонезия, и двое маленьких детей, и двухлетний старший ребёнок, мальчик, скончался (то ли от болезни, то ли – была такая версия – отравила злодейка-служанка в отместку за что-то), и тебе уже двадцать три – а где она, бурная волна интересной жизни? В колыбельке годовалой дочки? В пустой болтовне офицерских жён и их нарядах позапрошлого сезона? В так и не сложившейся карьере мужа, которого за пять лет ни в какого полковника, а тем более генерала, превратить не удалось? А ему уже сорок пять. Старик… Бесперспективный…

Ладно. Ничего страшного! Ты ещё раз берёшь штурвал на себя и совершаешь вираж. Вначале переезжаешь к другому офицеру, но с ним тоже не складывается, так что приходится возвращаться и к мужу, и на родину. А затем ты уезжаешь в Париж – после развода. Правда, приходится оставить крошечную дочку мужу – Боже, храни её и помилуй! – ну да ведь ты же не её любишь больше всего, а себя, верно?

В экономическом отношении Франция в первые годы прошлого века чувствовала себя неважно, но Париж – Париж никогда не меняется при любом состоянии страны: приятные суаре (вечеринки), вкусные банкеты, весёлые балы, изобретательные эстрадные представления. Париж был и остаётся мировой столицей моды, а в то время этот город первенствовал ещё и в использовании электрического освещения, интенсивности автомобильного движения, в нём появилась невиданная новинка – метро. Полны были оперные театры, кабаре, рестораны, кафе, казино и ипподромы.

Однако парижский шик требует денег! Их-то как раз и не было. Были неудачные попытки работать натурщицей у художников, ухаживать за лошадьми в цирке, а затем в школе верховой езды (и искать, искать, искать того или тех, кто даст статус, деньги, приятную и интересную жизнь). Но – не получалось. Получилось, когда владелец конного клуба подал мысль, оказавшуюся просто золотой жилой: поставить номер на основе восточных танцев (ты же жила пять лет в Индонезии? восточными танцами ведь занималась? тогда танцевала со скуки, а теперь будешь для денег!) – и насытить этот номер эротикой по самое не могу. Ты хочешь денег и красивой бурной жизни? Надень наряд, который больше обнажает, чем скрывает, гони сексапил на всю катушку в каждом движении, а в конце – пусть юбка упадёт, а под нею окажется лишь Мата Хари, по-малайски «Око дня», в своём натуральном обольстительном виде. Верхнюю часть наряда, узкий расшитый искусственными каменьями лифчик, снимать не надо – под ним ничего особо ценного не обнаружится. А вот сочетание «открытого низа» и полузакрытого «верха» создаст оглушительный эффект! Такую танцовщицу, осуждая вслух за неприличное поведение, будут приглашать ещё и ещё, любоваться танцем и финальным трюком снова и снова – и предлагать, предлагать то, чего так давно и так страстно желалось…

Так и случилось. В то время самое большое обнажение, которое танцовщицы себе позволяли – голые ножки до колен, без трико, чулок и обуви. Таких балерин называли «босоножки». Немного приспускался вырез платья, укорачивались до верхней четверти плеча рукава. И всё! Но даже это имело эффект современного стриптиза. Вспомним моду предвоенной Европы начала прошлого века: длинные юбки с треном (небольшой шлейф), тугие корсеты, высокие воротники-стойки, длинный до запястья рукав. И вдруг!

Танцы, конечно, танцами. Искусство. Но сам по себе танец когда-нибудь приедается, хоть ты что. А танец в сочетании с манящей легендой действует неотразимо и гораздо дольше. Тем более что легенда постоянно обновляется, меняется – поди поймай «настоящую». То Мата Хари – дочь четырнадцатилетней храмовой танцовщицы из бывшей Голландской Индии. То она, напротив, дочь европейских родителей, родившаяся и долго жившая на Яве. То её прямо из гарема бутанского султана выкрал и привёз в Европу возлюбленный-парижанин, а потом бросил… Ну и т. д. в том же духе.

За танцы а-ля натюрель во Франции той поры преследовали по суду. Всех, кроме Мата Хари. С чего бы именно на неё Фемида внимания не обращала? А вот с чего. На выступления Мата Хари валили валом, причём публика самого высокого разбора. Банкиры, преуспевающие промышленники, видные политические деятели, бароны и маркизы, военные высокого ранга (капитаны остались в прошлом!) – это и был настоящий щит от преследований закона. Проблема богатеньких и влиятельных любовников, постоянного финансового обеспечения бурной красивой жизни – была решена!

Однако уникальный бренд быстро превратился в расхожую франшизу. Кто ж не хочет прибежать на готовенькое, да ещё когда никакого авторского права на такие вещи нет? Нагих восточных танцовщиц в светских салонах и кабаре стало многовато, да и годы смуглой красавицы Мата Хари уже вплотную подходили к ужасной цифре сорок…

А как же доходы от богатеньких Буратин? А как пришли, так и ушли! Накоплений танцовщица не имела, потому что тратила широко и безрассудно – на себя, на себя, любимую, на наряды, меха, драгоценности, на шикарную, волшебную жизнь…

Но беда не приходит одна – и вместе с мировой войной, сильно осложнившей жизнь, вместе с возрастом, почти что преклонным для обольстительниц начала прошлого века, пришла-таки она, зараза – роковая любовь! Положение усугублялось тем, что избранник сердца был моложе намного – на шестнадцать лет… Двадцатитрехлетний русский офицер, совсем не богатый, не особенно красивый – но милый сердцу, несмотря ни на что! Ах, 1915 год, 1915 год – в тот год Владимир Маяковский встретил свою Лилю-Лилит, а Маргарет-Гертруда Зелле-Маклеод (1876 – 1917), восхитительная Мата Хари – Вадима Маслова, капитана русской гвардии. Выбрала в юности голландского капитана для брака, а теперь вот, в зрелые годы – русского капитана для любви. Видно, судьба такая – быть капитаншей, не больше… И потребовались деньги, много денег, чтобы Маслов замуж взял, а не просто так – побаловался и бросил. Солидный капитал – на этот манок он пошёл бы, пожалуй. Но восточные танцы на пиру во время чумы, да ещё в исполнении немолодой уже красавицы не приносили дохода, необходимого и достаточного для того, чтобы прочно привязать молодого любовника. Пришлось заняться делом, выгодным и весьма востребованным во время крупной войны – шпионажем. Просили немцы – работала на немцев против французов. Просили французы – работала на французов против немцев. Информация добывалась хиленькая, никаких там масштабных планов наступления по всему фронту или чертежей новейших систем вооружения. Работала, в общем-то, спустя рукава, потому что – не из любви к Отечеству (её отечеством была нейтральная Голландия, не участвовавшая в войне, а вовсе не Германия и не Франция), но из любви к конкретному мужчине ради его ответной любви к себе и ради денег, которыми надо было его любовь удерживать и питать. Любовь к Вадиму брала все физические и душевные силы, и отвлечений от неё ни на какие другие чувства и побуждения не могло быть. К Вадиму? Да, она его очень любила. Но, сознавала это Маргарет-Гертруда или нет, это была её любовь именно к себе: на пороге сорокалетия ей нужно было высшее удовольствие из всех полученных от жизни наслаждений, вершина горы – большая любовь. Любовь, а не связь ради денег или привязанность из благодарности. И она любила в Вадиме себя, какой она была в свои двадцать три – молодую, полную надежд, трогательную Маргарет-Гертруду, которой ничего не давалось в жизни даром, ничего из того, что желала её душа.

Читать бесплатно другие книги:

Варварская Москва и благородный Монтре — декорации для азартной русской игры, участники которой став...
В основу этой книги, больше 50 лет состоящей в списке международных бестселлеров, легли знаменитые л...
Умный, харизматичный Кот проживает в столице — мегаполисе, где можно найти все, что пожелаешь… Но во...
Эта книга рассказывает о трех автомобильных путешествиях по Италии. Десятки городов в Сицилии, Тоска...
Молодой герой, без какой-то конкретной цели в жизни, бестолково обаятельный, открывает в себе способ...
Книга раскрывает перед читателями различные жанры поэзии. Поэт Лебедев Ю. А. описывает исторические ...