Тени Солнца Смит Уилбур

1

– Мне это не нравится. – Уолли Хендри рыгнул, повозил во рту языком, смакуя вкус, и продолжил: – Попахивает хуже десятидневного трупа.

Вальяжно растянувшись, он лежал на одной из четырех кроватей, удерживая стакан на обнаженном торсе, потном от конголезской жары.

– Мы все равно поедем, нравится тебе это или нет. – Брюс Керри раскладывал бритвенные принадлежности.

Хендри одним глотком осушил стакан.

– Сказал бы, что никуда мы не двинем, а останемся здесь, в Элизабетвиле. Почему ты так не сделал, а?

– Потому что мне платят за то, чтобы я не спорил, – безучастно ответил Брюс.

Он посмотрел на себя в засиженное мухами зеркало над раковиной: загорелое лицо, коротко остриженные черные кудри, четкие брови вразлет, зеленые глаза с темной бахромой ресниц и губы, которые улыбались или кривились. Брюс равнодушно созерцал свое отражение. Он вообще давно не испытывал никаких чувств, и губы его больше не улыбались и не кривились. Не ощущал он и давнишнюю терпеливую нежность к своему носу – большому и крючковатому, который делал лицо не таким миловидным и придавал Брюсу сходство с благородным пиратом.

– Черт побери! – прорычал с кровати Уолли Хендри. – Я сыт по горло этой армией ниггеров. Я не против боя, но не хочу сто миль продираться сквозь заросли, чтобы утереть сопли горстке убогих беженцев.

– Жизнь не сахар, – рассеянно согласился Брюс и стал наносить на лицо пену для бритья – ослепительно белую на фоне загара. Гладкая кожа блестела, словно натертая маслом; на плечах и груди в такт движениям перекатывались мышцы. Да, он был на пике формы, но и это не приносило ему удовольствия.

– Налей мне еще, Андрэ. – Уолли Хендри сунул свой стакан в руку молодому человеку, сидящему на краешке кровати.

Бельгиец встал и послушно пошел к столу.

– Побольше виски и поменьше пива, – проинструктировал Уолли. Затем повернулся к Брюсу и снова рыгнул. – Вот что я обо всем этом думаю.

Пока Андрэ наливал в стакан виски и пиво, Уолли передвинул на живот потертую кобуру с пистолетом.

– Когда едем? – спросил он.

– Завтра утром у товарного склада будет локомотив с пятью вагонами. Отправимся сразу после загрузки.

Брюс начал бриться, проводя лезвием от виска к подбородку, оставляя полоску чистой загорелой кожи.

– После трех месяцев боев с кучкой грязных гуркхов я надеялся хоть на какой-нибудь отдых… Да черт побери, хоть бы женщину увидеть! А теперь, на второй день после прекращения огня, нас опять куда-то гонят.

– C’est la guerre, – пробормотал Брюс, продолжая бриться.

– Ты о чем? – с подозрением спросил Уолли.

– Это война, – перевел Брюс.

– Говори по-нашему, пижон.

Уолли Хендри, проведя полгода в бельгийском Конго, все еще не понимал ни слова по-французски.

Опять повисла тишина. Раздавалось только еле слышное поскребывание бритвы и тихое звяканье – их четвертый товарищ чистил винтовку.

– Выпей, Хейг, – пригласил его Уолли.

– Нет, спасибо. – Майкл Хейг посмотрел на Хендри, даже не пытаясь скрыть отвращение.

– Еще одна наглая скотина! Не хочешь со мной выпить? Даже благородный капитан Керри со мной пьет. А ты что, особенный?

– Ты же знаешь, я не пью.

Хейг снова занялся своим оружием. Для всех уродливые автоматические винтовки стали словно продолжением тела. Даже во время бритья Брюсу всего лишь стоило опустить руку, чтобы схватить винтовку, прислоненную к стене. Винтовки остальных лежали на полу рядом с кроватями.

– Не пьешь? – хмыкнул Уолли. – А почему у тебя тогда такой странный цвет лица, братишка? И нос как спелая слива?

Губы Хейга напряглись, руки сжали винтовку.

– Прекрати, Уолли, – сказал Брюс спокойно.

– Хейг не пьет! – завопил Уолли и ткнул бельгийца в ребра. – Видал, Андрэ? Он у нас трезвенник, чтоб его! У меня папаня тоже трезвенник – иногда два или три месяца подряд, а потом придет домой и как съездит мамане в харю – аж на той стороне улицы слышно, как у нее зубы хрустят. – Расхохотавшись, он поперхнулся, но, откашлявшись, продолжил: – Могу спорить, что ты именно такой трезвенник, Хейг. Одна рюмка – и проснешься только дней через десять. Всего одна рюмка – и бац! – баба получает по роже, а детишки две недели сидят голодные.

Хейг аккуратно положил винтовку на кровать и посмотрел на Уолли, стиснув зубы. Уолли, ничего не замечая, глумился дальше:

– Андрэ, возьми бутылку с виски и сунь ее под нос нашему трезвеннику Хейгу. Посмотрим, как он изойдет слюной, а глаза выпучатся, как песьи яйца.

Хейг поднялся – широкоплечий, с мускулистыми боксерскими руками. Ему было уже за пятьдесят – вдвое старше Уолли. В волосах проступила седина, а черты лица еще не утратили былой утонченности, хоть жизнь его и потрепала.

– Пора поучить тебя хорошим манерам, Хендри. Вставай.

– Танцевать, что ли, хочешь, или как? Я не вальсирую – это к Андрэ. Он с тобой станцует. Правда, Андрэ?

Хейг стоял со сжатыми кулаками.

Брюс Керри положил бритву на полочку над раковиной и, не смыв с лица пену, тихо двинулся в обход стола и занял выжидательную позицию, готовый в любой момент вмешаться и остановить ссору.

– Вставай, грязный оборванец.

– Ого, Андрэ, слыхал? Сладко поет, ой как сладко.

– Я тебе вправлю твою грязную рожу туда, где должны были быть мозги!

– Шутки пошли! Да он настоящий комик! – Уолли рассмеялся, но как-то натянуто.

Брюс понял, что Уолли драться не будет, хоть у него и здоровые руки, мускулистая грудь, заросшая рыжими волосами, мощный пресс и толстая шея. Нет, драться он не будет. Брюс был озадачен. Он помнил ночь у моста и знал, что Хендри не трус. Однако, судя по всему, Уолли не собирался принимать вызов Хейга.

Майк Хейг двинулся к кровати.

– Оставь его, Майк, – заговорил Андрэ мягким, почти девичьим, голосом. – Это шутка, он же не всерьез.

– Хендри, ты ошибаешься, если думаешь, что я джентльмен и не смогу ударить лежачего.

– Прекрасно, – пробормотал Уолли. – Этот парень не только шутит, но еще и геройствует.

Стоя над ним, Хейг поднял правый кулак, похожий на кувалду, и нацелил его в лицо Уолли.

– Хейг! – Брюс не повысил голоса, но его тон обуздал старшего товарища. – Хватит.

– Эта грязная свинья…

– Да, я знаю, – перебил Брюс. – Отстань от него.

Майк Хейг помедлил, не опуская кулака. В комнате снова стало тихо. Над головами громко хлопнула крыша из гофрированного железа – на полуденной жаре она расширялась и коробилась. Было слышно, как учащенно дышит Хейг, которому кровь бросилась в лицо.

– Майк, перестань, – прошептал Андрэ. – Он ведь просто так.

Ярость Хейга сменилась отвращением, он опустил занесенную руку и, повернувшись, взял с соседней кровати свою винтовку.

– Больше не могу терпеть вонь в этой комнате. Подожду тебя в грузовике, Брюс.

– Я скоро, – отозвался Брюс, когда Майк уже подошел к двери.

– Не испытывай судьбу, Хейг, – крикнул ему вдогонку Уолли. – В следующий раз так просто не отделаешься.

Майк Хейг резко обернулся, но Брюс положил руку ему на плечо.

– Не обращай внимания, Майк, – сказал он и закрыл за другом дверь.

– Ему чертовски повезло, что он старик, – проворчал Уолли. – А то я бы его так отделал…

– Несомненно, – согласился Брюс. – Ты поступил благородно, отпустил с миром.

Пена у него на лице уже высохла, и он намочил кисточку, чтобы снова нанести мыло.

– Ага. Не мог же я ударить старика, правда?

– Да уж. – Брюс слегка улыбнулся. – Не волнуйся, ты его так напугал, что он больше не сунется.

– Пусть только попробует! – запальчиво воскликнул Хендри. – В следующий раз убью!

«Не убьешь, – подумал Брюс. – Ты отступишь, как сейчас и как десять раз до этого. Ты отступаешь только передо мной и Майком. Так зверь рычит на своего дрессировщика, но приседает и съеживается, когда тот щелкает бичом».

Он продолжил бритье.

Из-за невыносимой жары в комнате было трудно дышать. Кислый запах пота смешивался с сигаретным дымом и парами спиртного.

– Куда вы с Майком идете? – прервал Андрэ затянувшуюся паузу.

– Попробуем раздобыть провиант и боеприпасы в дорогу. Потом отвезем на пакгауз, а Раффи поставит там вооруженную охрану.

Брюс наклонился над раковиной и плеснул в лицо водой.

– Надолго едем?

Брюс пожал плечами:

– На неделю или дней десять. – Он присел на кровать, натянул ботинок. – Это если не будет неприятностей.

– Каких неприятностей? – переспросил Андрэ.

– От Мсапы и дальше все кишмя кишит балуба.

– Так мы же на поезде, – запротестовал Андрэ. – А у них только луки и стрелы.

– Андрэ, нам нужно пересечь семь рек – из них одна довольно крупная. Мосты очень легко уничтожить, а рельсы разобрать. – Брюс завязывал шнурки. – Вряд ли нас ждет школьный пикник.

– Черт. Все это дурно пахнет, – мрачно повторил Уолли. – Зачем нам туда ехать?

– Затем, – терпеливо стал объяснять Брюс, – что население Порт-Реприва уже три месяца отрезано от остального мира. Там женщины и дети. У них кончается еда и другие предметы первой необходимости. – Брюс закурил сигарету и, выпустив дым, продолжил: – Район в кольце бунтующих балуба, которые без разбора жгут, насилуют и убивают. На город они еще не нападали, но за этим дело не станет. Ходят слухи, что мятежные отряды гарнизона центрального Конго и некоторые из наших частей объединились в банды хорошо вооруженных партизан – шуфта. Они зверствуют в северных районах. Никто точно не знает, что там делается. Мы должны вывезти мирных жителей в безопасное место.

– А почему ООН не вышлет самолет? – спросил Андрэ.

– Нет посадочной полосы.

– А вертолет?

– Не долетит.

– Вот пусть эти ублюдки там и остаются. Я туда не полезу, – проворчал Уолли. – Если балуба хочется человечинки, кто мы такие, чтобы отвлекать их от еды? Есть все хотят. И пусть едят. Только не меня.

Он поставил ногу на спину Андрэ и с силой выпрямил, столкнув бельгийца с кровати. Тот упал на колени.

– Иди найди мне красотку.

– Там никого нет, Уолли. Я тебе лучше налью еще виски.

Андрэ встал и потянулся за пустым стаканом, но Хендри перехватил его руку.

– Я сказал «красотку», а не «виски».

– Я не знаю, где их искать, Уолли, – отчаянно запротестовал Андрэ. – Я не знаю, что им говорить.

– Тупой ты парень. А если я тебе руку сломаю? – Уолли стал медленно выкручивать ему запястье. – Ты же не хуже меня знаешь, что внизу в баре их полно. Ведь знаешь же?

– Но что мне им сказать? – Андрэ скорчился от боли.

– Черт тебя подери, безмозглый лягушатник! Просто махни им купюрой, и даже рта раскрывать не придется.

– Уолли, больно же!

– Да что ты? Шутишь.

Уолли улыбнулся, продолжая выкручивать руку. Он смотрел мутным пьяным взглядом и явно получал удовольствие.

– Так ты пойдешь, приятель? Решай: или приводишь мне красотку, или я ломаю тебе руку.

– Хорошо, если ты так хочешь, я пойду. Пожалуйста, пусти, я пойду, – простонал Андрэ.

– Вот и славно.

Уолли выпустил бельгийца, и тот выпрямился, потирая руку.

– Смотри, чтоб была чистая и не старая. Слышишь?

– Да, Уолли. Я найду.

На лице Андрэ застыла страдальческая гримаса – и не только из-за физической боли. Он направился к двери.

«Что за интересные существа, – подумал Брюс, – и я один из них, но все равно не с ними. Я наблюдатель, и у меня они вызывают недовольство не больше, чем плохая пьеса».

Андрэ вышел.

– Еще выпьешь, братишка? – развязно предложил Уолли. – Я даже тебе налью.

– Спасибо, – ответил Брюс и стал натягивать второй ботинок.

Уолли протянул ему стакан. Брюс сделал глоток: крепкий коктейль, вот только чуть прелый вкус виски плохо сочетается с мягкой сладостью пива. Что ж, пришлось выпить.

– Мы с тобой, – сказал Уолли, – сильные люди. Мы пьем, потому что хотим, а не потому что вынуждены. Мы живем как хотим, а не по чьей-то указке. У нас с тобой много общего, Брюс. Нам надо подружиться, раз уж мы так похожи.

Алкоголь уже начал действовать – язык слегка заплетался.

– Конечно, мы друзья. Ты для меня один из самых близких, Уолли. – Брюс говорил серьезно, без всякого сарказма.

– Не шутишь? – горячо спросил Уолли. – Черт, я всегда думал, что ты меня недолюбливаешь. Никогда не загадаешь наперед, правда? – Он с удивлением покачал головой, расчувствовавшись от виски. – Правда, я тебе нравлюсь? Мы могли бы быть товарищами. Как тебе, Брюс? Каждому нужен товарищ. Каждому нужно надежное плечо.

– Конечно, – сказал Брюс. – Мы товарищи. Как тебе, а?

– Здорово, братишка! – кивнул Уолли с глубоким чувством.

«А я ничего не чувствую, – подумал Брюс, – ни отвращения, ни сожаления – ничего. Так ты в безопасности. Тебя нельзя ни разочаровать, ни возмутить, ни расстроить. Тебя нельзя снова уничтожить».

Оба подняли головы, когда в комнату вошел Андрэ, ведя девушку. У нее было маленькое курносое лицо и чувственные, ярко накрашенные губы – рубин на янтаре.

– Прекрасно, Андрэ, – зааплодировал Уолли, рассматривая девушку – миловидную, на высоких каблуках и в коротком розовом платье с широкой пышной юбкой, не доходившей до колен. – Заходи, цыпочка.

Уолли протянул ей руку, и девушка не колеблясь подошла к нему, сияя профессиональной улыбкой. Хендри усадил ее рядом с собой на кровать.

Андрэ все еще стоял в дверях. Брюс надел камуфляжную куртку, застегнул потертый ремень и сдвинул кобуру с пистолетом на бедро.

– Уходишь?

Уолли поил девушку из своего стакана.

– Да.

Брюс нахлобучил на голову панаму: красно-зелено-белая эмблема войск Катанги на тулье придавала ему опереточный вид.

– Останься, ну же, Брюс.

– Меня ждет Майк.

Брюс взял винтовку.

– К черту его. Останься, повеселимся.

– Нет, спасибо.

Брюс пошел к двери.

– Эй, Брюс. Взгляни-ка.

Уолли опрокинул девушку на кровать и прижал ее рукой. Девушка игриво сопротивлялась. Другой рукой он задрал ей платье выше талии.

– Посмотри хорошенько и скажи, что ты все еще хочешь уйти!

Под платьем девушка была абсолютно голая, неприятно выпирала округлость гладко выбритого лобка.

– Давай, Брюс! – загоготал Уолли. – Ты первый. И не говори, что я тебе не товарищ.

Брюс взглянул на девицу. Хихикая, она сучила ногами и извивалась всем телом, борясь с Уолли.

– Мы с Майком вернемся к началу комендантского часа. Чтобы этой женщины здесь уже не было, – сказал Брюс.

«Нет и желания, – подумал он, глядя на девицу. – Все кончено». Он открыл дверь.

– Керри! – крикнул Уолли. – Ты еще и придурок. Я то думал, ты мужчина, черт побери, а ты такой же, как все! Андрэ – куколка. Хейг – пьянчуга. А ты что? С бабами проблемы? Да ты не мужик!

Брюс закрыл дверь, постоял в коридоре и усилием воли отвратил от себя жало издевки, прошедшей сквозь пробоину в броне.

«Все кончено. Она меня больше не тронет», – решительно сказал он себе и вспомнил женщину – не ту, которую привели в комнату, а свою бывшую жену.

– Сука, – прошептал он и быстро с виноватым видом добавил: – Ненависти нет. И желания тоже.

2

Вестибюль гостиницы «Гранд-отель Леопольд II» кишел народом. Рядовые хвастливо выставляли напоказ свое оружие, громко разговаривали и оглушительно смеялись, наваливаясь на стойку бара; с ними были женщины с кожей всех оттенков – от черного до светло-коричневого. В стороне стояли несколько бельгийцев с ошеломленным взглядом: беженцы, сразу видно. Одна женщина плакала, укачивая на руках младенца. Белые в гражданской одежде, с настороженными, беспокойными глазами, выдававшими в них искателей приключений, разговаривали с одетыми в деловые костюмы африканцами. Небольшая группа журналистов терпеливо, словно стая стервятников, сидела за столом и выжидала.

Все взмокли на жаре.

Два южноафриканца – пилоты чартерных рейсов – окликнули Брюса с другого конца зала.

– Привет, Брюс. По стаканчику?

– Дейв, Карл, – помахал им Брюс. – Сейчас спешу, давайте вечером.

– Мы днем вылетаем. – Карл Энгельбрехт покачал головой. – Назад только на следующей неделе.

– Ладно, договорились, – кивнул Брюс и вышел из гостиницы на авеню дю Касаи. Слепящий свет, отразившись от выкрашенных в белый цвет домов, ударил в лицо. Брюс поморщился от нахлынувшей жары и почувствовал, как тело под камуфляжем вновь стало покрываться потом. Он вынул из нагрудного кармана темные очки, надел их и направился через улицу к трехтонке-«шевроле», где ждал Майк Хейг.

– Я поведу, Майк.

– Ладно.

Майк перелез на соседнее сиденье, и, взобравшись в кабину, Брюс повел грузовик по авеню дю Касаи строго на север.

– Извини за сцену, Брюс.

– Ничего, все живы.

– Зря я вышел из себя.

Брюс не ответил, оглядывая брошенные дома по обеим сторонам дороги. Многие были разграблены, а на стенах виднелись следы от шрапнели. Время от времени вдоль тротуара попадались обгоревшие остовы автомобилей, словно панцири погибших жуков.

– Надо было не обращать внимания, но правда чертовски жжется…

Брюс молча выжал педаль газа, и грузовик набрал скорость.

«Я не хочу слушать. Я тебе не духовник, я не хочу слушать».

Он свернул на авеню Л’Этуаль и направил машину к зоопарку.

– Уолли прав, насквозь меня видит, – не отставал Майк.

– У каждого свои скорби, иначе нас бы здесь не было, – заметил Брюс и добавил, чтобы поднять Майку настроение: – Мы горсточка счастливцев, братьев.

Майк неожиданно улыбнулся, совсем по-мальчишески.

– По крайней мере мы – наемники – имеем честь принадлежать ко второй древнейшей профессии.

– Древнейшая профессия лучше оплачивается и приносит больше удовольствия, – сказал Брюс и повернул руль. Подведя грузовик к двухэтажному зданию, он припарковался у входа и выключил мотор.

Еще недавно здесь жил главный бухгалтер горнорудной компании «Юнион миньер дю О-Катанга»; сейчас в доме квартировало подразделение «Д» войск спецназа под командованием капитана Брюса Керри.

Человек шесть чернокожих рядовых сидели в тени на террасе и, когда Брюс поднялся по лестнице, прокричали приветствие, ставшее традиционным после введения войск ООН:

– ООН – merde[1]!

Брюс улыбнулся. За последние месяцы между ними установились товарищеские отношения.

– А, сливки армии Катанги!

Он угостил рядовых сигаретами, обмолвился парой слов, а потом спросил:

– Где сержант-майор?

Один из солдат указал на стеклянную дверь, ведущую в гостиную, и Брюс с Майком прошли внутрь.

На дорогой мебели в беспорядке было навалено снаряжение, из камина торчали пустые бутылки, один солдат храпел, растянувшись на персидском ковре, картина на стене, прорванная штыком, висела косо, а кофейный столик из пробкового дерева припал, как пьяный, на сломанную ногу. В комнате пахло мужчинами и дешевым табаком.

– Привет, Раффи, – сказал Брюс.

– Как кстати, босс. – Не помещавшийся в кресле сержант-майор Раффараро радостно улыбнулся. – Эти чертовы арабы все выпили.

Он кивнул на солдат, столпившихся вокруг его стола. «Арабом» вне зависимости от национальности Раффи называл любого в знак презрения или неодобрения. Речь Раффи всегда приводила Брюса в замешательство. Никак нельзя было ожидать, что такая чернокожая громадина вдруг загремит чистым американским выговором. Три года назад Раффи вернулся из Штатов со знанием языка, дипломом агронома, чудовищной любовью к бутылочному пиву (желательно «Шлиц», но другое тоже не помешает) и жестокой формой гонореи – прощальным подарком светлокожей мулатки, второкурсницы Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе. Воспоминания об этом одолевали Раффараро, а после выпивки – особенно болезненно. Успокоиться он мог, только если метнет подальше какого-нибудь гражданина Соединенных Штатов. Едва ничего не подозревающий американец и пять-шесть галлонов пива одновременно оказывались в непосредственной близости от Раффи, в сержант-майоре пробуждалась дремавшая расовая неприязнь и находила выход, что являло незабываемое зрелище и для потерпевших, и для зрителей. Однажды вечером в отеле «Лидо» Брюс стал свидетелем одного из самых виртуозных бросков Раффи.

В тот раз жертвами оказались трое журналистов известных изданий. Ближе к вечеру они беседовали все громче, а благодаря тому, что американский выговор доносился до присутствующих со скоростью хорошо пущенного мяча для гольфа, Раффи услышал его с другого конца зала. Он молча выхлебал последний, необходимый для баланса галлон пива, утер пену с верхней губы и встал, не отводя глаз от американцев.

– Раффи, подожди. Стой!

Сержант-майор, будто не слыша окликов, направился через зал. Американцы заметили его и смущенно притихли.

Первая попытка оказалась тренировочной: парень не отвечал аэродинамическим требованиям из-за большой сопротивляемости своего живота. Бросок на двадцать футов.

– Раффи, оставь их в покое! – крикнул Брюс.

К следующей попытке Раффи уже разогрелся, но взял слишком высоко. Дальность полета – тридцать футов. Журналист пролетел через весь зал и приземлился на лужайке у входа, все еще сжимая в руке стакан.

– Беги, идиот! – предостерег Брюс третьего недотепу, но того словно парализовало.

На этот раз Раффи превзошел себя. Он ухватил «снаряд» поудобнее – за шиворот и ремень брюк – и размахнулся со всей силы. Должно быть, он осознавал, что это его лучший бросок, потому что сопроводил попытку торжествующим криком «Гонор-р-р-рея!»

Позже Брюс успокоил американцев. Те пришли в себя и, осознав, что им оказана великая честь быть причастными к установлению рекорда в метании, принялись мерить шагами дальность полетов. Проникнувшись к Раффи почти собственническим чувством, они целый вечер угощали его пивом и хвастались каждому новому посетителю. Один из американцев – тот, которого швырнули последним и дальше всех, – захотел написать статью о Раффи и сопроводить ее фотографиями. К концу вечера он вдохновенно разглагольствовал о том, что нужно включить метание людей в программу Олимпийских игр.

Раффи со скромной признательностью принимал и похвалу, и пиво. Один из американцев даже предложил метнуть его еще раз, однако сержант-майор отказался – мол, он никогда не метает одного человека дважды. Короче говоря, вечер удался.

В общем, несмотря на отдельные досадные недоразумения, Раффи обладал крепчайшим телом и вполне здоровым духом и потому был симпатичен Брюсу.

Вот и сейчас, когда Раффи предложил сыграть в карты, Керри не смог удержаться от улыбки.

– Сейчас есть дело. Как-нибудь в другой раз.

– Садитесь, босс, – повторил Раффи, и Брюс, скорчив покорную гримасу, опустился на стул напротив.

– Сколько поставите? – спросил Раффи, подаваясь вперед.

– Un mille. – Брюс достал банкноту в тысячу франков. – Вот проиграю – и пойдем.

– Спешки нет, – успокоил Раффи, выкладывая три карты рубашкой вверх. – У нас целый день. Славный христианский монарх где-то здесь. Отгадайте где – и mille ваша.

– В середине, – прошептал стоящий за спиной Брюса солдат. – Вон он.

– Не обращайте внимания на этого безумного араба. Он с утра уже пять тысяч проиграл, – заметил сержант-майор.

Брюс перевернул правую карту.