Катрина: Число начала Кондратенко Алексей

Глава 8. Мизкреация2

– В каком смысле, в ад? – глухо спросил я, отодвинувшись от нее и заглянув в неподвижное серьезное лицо, в холодные синие глаза.

Она усмехнулась, оголив белоснежные зубы, и вышла из кухни.

– Переоденься во что-нибудь более нарядное, – бросила она уходя.

Я отчетливо ощущал опасность предстоящего путешествия. Что может являться адом для наемницы, которая хладнокровно разносит вдребезги человеческие головы? Что за место меня ожидает, если я уже чувствую себя словно в аду?

Подхватил с пола сумку и ушел в спальню, плотно закрыв за собой дверь. Бросил сумку на кровать, достал из нее вещи. Их оказалось не так уж и много: серые джинсы, футболки, белая рубашка, черная майка с длинным рукавом, бритва, старый, но в отличном состоянии фотоаппарат «Nikon» и две неиспользованные пленки по 36 кадров.

После того, что я увидел в кухне, мне хотелось использовать каждую, хотя бы самую незначительную, возможность оградиться от Катрины. Пока она застегивала на бедрах ремень с креплениями для оружия, зашел в ванную, чтобы вытереть мокрые волосы и закрыл дверь на щеколду. Моя гостья сказала, чтобы я оделся понаряднее, белая рубашка поверх черной майки сойдет. Снял мокрую холодную куртку и футболку, от сырости так и прилипавшую к телу. Умылся. Теплая вода из крана казалась горячей и колола ладони.

Глаза в зеркале отчаянно прятали страх, глядя из-под мокрых ресниц, но я знал, что страх все равно ворошился в глубине, позади расширенных черных зрачков.

– Соберись! – тихо сказал я своему отражению. Голос прозвучал ровно и довольно уверенно, но этого все равно не хватило, чтобы спокойствие проникло в мое сознание и изгнало оттуда ненужные эмоции.

Достал полотенце из шкафчика, набросил на голову, затем затолкал в стиральную машину мокрую футболку и полотенце.

Заколебался, открывая щеколду. Все инстинкты кричали мне оставаться здесь и не выходить из ванной. Здесь, в этой комнатке в полном одиночестве я нахожусь в безопасности, но страх и паника были не менее серьезными моими врагами, которых я должен избегать. Они затуманивают разум, а в то место, куда мы отправляемся, лучше ехать с чистым рассудком, потому что Катрина сказала, что мы едем в ад, и не важно является ли это место настоящим адом, главное, что она его так назвала. И чем раньше я столкнусь лицом к лицу с тем, что меня сегодня ждет, тем быстрее все закончится. И, надеюсь, завтрашний день будет похож на реальность, а не на кошмар.

Медленно открыл дверь и посмотрел в коридор. Ее не было видно.

Зашел в спальню и переоделся.

Когда вышел, наемница ждала меня возле входной двери. Она сняла с двери цепочку. Мы вышли в подъезд.

– А как мы закроем дверь? Ведь ты ее сломала и…

– У тебя в квартире есть что-нибудь ценное? – перебила меня Катрина.

– Нет, но…

Словно и ожидая этого ответа, ничего не сказав, Катрина начала стремительно спускаться по ступенькам вниз. Бросив тоскливый взгляд на коридор собственной квартиры, я притворил входную дверь, притянул ее на себя посильнее и последовал за Катриной. Я накинул на голову капюшон и вслед за быстро движущейся фигурой девушки вышел под дождь.

К полуночи ветер стал холоднее, черные лужи в палисаднике растекались все шире. Наемница коротко обернулась посмотреть, иду ли я за ней. Завела машину, и мы тронулись. Набрав скорость, Форд-Мустанг неожиданно резко затормозил, Катрина вывернула руль влево, и машина оказалась уже на встречной полосе.

Глаза Катрины перебегали с одного предмета за стеклом на другой, наверное, ее что-то беспокоило. Но я мог об этом лишь догадываться. Ее лицо оставалось бесстрастным, и своими мягкими застывшими чертами напоминало лицо восковой фигуры. Я отвернулся к боковому окну, Катрина заметила, что я засмотрелся на нее, и ей это явно не нравилось.

Форд-Мустанг направлялся в центр города. В салон постепенно начинали вплывать огни от неоновых вывесок на улице. Мы промчались на большой скорости мимо патрульной машины, возле которой под навесом торгового ларька стояли двое патрульных. Перекрестки проносились мимо, оставив патрульных далеко позади. Мы снова неслись по пустынным улицам. В такую погоду люди на тротуарах редко попадались на глаза. Но впереди в свете фар появлялся силуэт человека прямо на дороге. Человек в дождевике протягивал перед собой ладонь, жестом останавливая нас.

Катрина нажала на педаль тормоза. Форд-Мустанг послушно затормозил. Звук мотора в салоне стих, и теперь можно было услышать мерный шорох дворников. Человек в дождевике вышел из света фар и темной фигурой на фоне яркой вывески кинотеатра двигался к дверце водителя. Чуть впереди нашего автомобиля стояла еще одна припаркованная патрульная машина. В ее салоне загорелся слабый оранжевый огонек сигареты второго патрульного, который, очевидно, повернул голову в нашу сторону. Раздался стук в окно со стороны Катрины. Она опустила стекло, и в машину хлынул прохладный ноябрьский воздух.

– Мы очень торопимся, лейтенант, – недовольно и сухо сказала Катрина, жестко глядя на того.

Он наклонился к ней в открытое окно, осмотрел салон, задержал взгляд на мне, потом снова перевел глаза на Катрину, любуясь роскошной женской красотой.

– Я вижу, что торопитесь, – врастяжечку проговорил он, лениво оторвав глаза от Катрины и вновь обведя салон глазами. Снова его взгляд остановился на мне и снова перескочил на Катрину. – Сообщили нам про вас с предыдущего поста… – на его лице появилась противная ухмылка. – Вы знаете, что ехали со скоростью свыше ста тридцати километров в час? Машина ваша? И что там такое в сумочке на заднем сиденье, а?

– Позови старшего! Быстро! – приказала Катрина.

– А зачем это вам? Права и техпаспорт имеются?

– Я сказала, – процедила Катрина, – позови старшего, твою мать, пока я тебе нос не отгрызла! ЖИВЕЙ!

Не знаю, какие перемены увидел в Катрине лейтенант, но его лицо исказили одна за другой гримасы недоумения, затем испуга и чувства унижения. Он поспешно кивнул и стремительно направился к своей машине. Подбежав, лейтенант распахнул дверцу патрульной машины и теперь, судорожно сотрясая руками, рассказывал что-то курящему в салоне человеку.

– У нас проблемы? – тихо уточнил я.

– Нет, – неотрывно наблюдая за полицейскими, отозвалась Катрина. – Все нормально. Вот только мы не располагаем временем разбираться с ними.

Из патрульной машины вышел высокий человек в дождевике, отшвырнул окурок и направился в нашу сторону. Он остановился возле дверцы водителя. Нагнулся в окно. Недовольный взгляд, наглые глаза придирчиво бегающие с Катрины на меня. От него пахнуло застарелым сигаретным дымом, напомнившим мне о Стромнилове. Он молчал. Катрина даже не смотрела на него, ее глаза были устремлены вперед, на дорогу.

– Старший лейтенант Дражников… – наконец сказал он, но наемница перебила его.

– Я не поняла, – грубо сказала она, – ты что за своими шавками не следишь?

– Так… – начал было тот, но наемница вдруг сжала его руку и притянула вздрогнувшего полицейского к себе. Он неожиданно обмяк, а его взгляд затуманился, словно потеряв рассудок.

– Твоя жизнь не стоит ни гроша, но ты мне послужишь сегодня, – четко проговорила Катрина, не теряя с ним визуального контакта. – Я велю останавливать нынешней ночью все BMW цвета серый металлик и удерживать их как можно долговременнее. Передай на все ваши посты!

– Да, конечно, – услужливо сообщил старший лейтенант.

Катрина отпустила его.

– Свободен, – пренебрежительно бросила она.

– Разрешите идти?

– Ступай.

Старший лейтенант побежал к своей машине и начал орать на подчиненного. Катрина нажала на педаль газа, и наша машина тронулась. Мы промчались мимо патрульных и резко свернули влево, на соседнюю безлюдную улицу, где было гораздо темнее.

– Что это было? – я указал большим пальцем через плечо, где за поворотом исчезла из виду патрульная машина.

Катрина ничего не ответила, вывернула руль вправо, и мы остановились у тротуара возле старого темного кирпичного здания, на стене которого над входом в подвал красным светилась неоновая вывеска с красноречивым названием клуба:

ВАЛАХИЯ

Катрина повернулась ко мне.

– Когда мы войдем туда, внутри не отставай от меня ни на шаг. Что бы ты там ни познал, не показывай удивления или страха. Они это и так почувствуют. Если с тобой заведут беседу, отвечай уверенно, кратко и уходи. Что бы ни случилось, не отставай от меня. У меня имеются там собственные заботы, потому отвечаешь за свою жизнь ты сам. И не позволяй им нюхать тебя. Ясно? Они запомнят твой запах и найдут, где бы ты ни был и сколько бы времени ни прошло. Запомнил, Марк? – она повысила голос, видя, что я перестаю серьезно воспринимать ее слова из-за того абсурда, о котором она говорила. Она зло прошипела: – Ты уяснил?

– Да, конечно, – поправился я. – Мне все понятно, Катрина.

Наемница некоторое время еще повелительно смотрела на меня, потом заглушила мотор, повернулась к дверце и открыла ее.

– Смотри, жизнь твоя, не моя. Мне на тебя плевать, – сказала она, выходя под окрашенные красным светом неона струи дождя, более похожие на потоки крови.

Я вышел под холодные красные капли. Катрина стремительно спустилась по ступенькам к приоткрытой двери в подвал. Толчком ладони открыла ее и зашла внутрь.

Мы оказались в недлинном узком коридоре с тусклой лампочкой под потолком, не дававшей практически никакого освещения, под ногами потрескивала старая пожелтевшая растрескавшаяся плитка, со стен регулярно обсыпалась штукатурка. Помещение заполнял низкий гул музыки из соседних помещений. Впереди, возле двухстворчатой двери с облущенной синей краской, стоял крупный охранник с лысой головой, широкой шеей, в черной майке, обтягивающей его мускулистый торс, голову он держал ровно и не опустил ее даже на нас. Наемница подошла к нему.

– Юрий у себя сегодня? – требовательно спросила Катрина.

– Сегодня у него важная встреча, – пророкотал охранник. – Он слишком занят, чтобы принимать гостей, – он посмотрел Катрине через плечо, на меня, – и остальных, – добавил он.

– Знаешь меня?

– Простите, госпожа, я всего третью неделю здесь работаю и не всех еще знаю.

– Это кое-что объясняет, – проговорила Катрина. – А что за гости у Юрия?

– Он не посвящает меня в свои дела, – покачал головой охранник. – Сказал только, придут трое людей.

– Трое людей? – заинтересованно повторила Катрина.

– Да, – он помолчал. – Сегодня у нас отличные напитки. Народу много, хорошая музыка. Отдохните. Если Юрий освободится, я распоряжусь, чтобы вас предупредили.

Он вежливо открыл двери в залитый густым красным светом зал, где под шумный микс на песню Мерилина Менсона танцевала и буйствовала плотная бурлящая толпа. Некоторые одетые в дорогие вещи сочных темных тонов. На стройных телах переливались атласные сорочки, блузки, обтягивающие топы, кожаные брюки, кто-то в костюме, кто-то в вечернем платье. Другие же одетые проще, выглядели не менее ярко. Представители всевозможных субкультур, сидевшие возле стойки бара, ритмично качались на табуретах под грохочущие звуки музыки, стучали гриндерсами и мартинсами в такт мелодии, разделяли на дозы, закидывались и делились наркотиками. В углу в кабинках копошились обнаженные пирсингованные тела, связанные между собой черными лентами и не жаждавшие уединения. Они душили и истязали друг друга и наслаждались этим. Один из них вдруг устремил свой настойчивый высокомерный взгляд на меня. Я шел дальше. Некоторые из танцующих, казалось, находились в состоянии эпилептического припадка, а движения других были настолько откровенными, что несомненно, они занимались сексом прямо в толпе. Впрочем, на них никто не обращал внимания. Я находился в подлинном underground-клубе-притоне, где все было можно и все, что было можно – было бесстыдно.

Я никогда не ходил в подобные заведения, даже будучи подростком.

Катрина переступила порог. Оказавшись в красном свете, она коротко обернулась на меня.

– Не отставай! – громко, перекрывая музыку, чтобы я мог слышать, сказала Катрина и направилась вглубь зала, в массу танцующих посетителей, окунаться в которую я не горел желанием.

Но у меня не было другого выбора. Я поспешил за ней. Многие оборачивались, выворачивали шеи, следя липким взглядом именно за мной. Тощий лысый парень, порывисто танцующий на столике в одних кожаных брюках для девушек, сидящих за этим столиком, даже послал мне воздушный поцелуй, на что я отреагировал неприличным жестом. Лысый залился смехом, скривив рот, жирно обведенный красной помадой. Я прибавил шагу, чтобы догнать Катрину.

Она уже свернула влево, направляясь в соседний зал, где пространство по-прежнему тонуло в красном мареве, и растянулся вдоль стены еще один бар. Здесь возвышались три круглых подиума, на которых в столбах бледного белого света танцевали стриптиз очень молодые девушки, покусывая себя за запястья, размазывая собственную кровь по обнаженному мраморно-белому телу и получая от этого, судя по их виду, большое удовольствие.

В третьем, удаленном зале, отгороженном от второго широким тоннелем с низким сводом, танцевальная музыка стихала. На небольшую сцену с микрофоном вышел молодой человек в вейфарерах, с черными короткими волосами, уложенными иголками. В черной футболке с погонами на плечах, открывающей руки, полностью покрытые татуировками актов однополого соития, в синих расшитых узорами джинсах, на бедре блестела двойная металлическая цепь, и весь его торс был обмотан цепями. Как только заиграла музыка (все члены его группы вступили очень живо), он истерически заорал в микрофон так, что нельзя было разобрать ни одного слова. Его вопли плавно перешли в глубокий звериный рык, напоминающий тот, который я слышал от Катрины, только громче, затем это было уже демоническое рычание двумя голосами одновременно. Голоса современных рок-вокалистов не могли и сравниться с его мощным голосом. Вены и жилы на его шее вспухли, он продолжал кричать, рычать и буйствовать на сцене, ни на секунду не прерываясь, чтобы перевести дыхание. В толпе, собравшейся перед сценой, как полоумные кричали вслед за солистом, их била судорога, все прыгали, некоторые выли точно волки, другие истерично стонали и рыдали, еще одни стягивали с себя одежду, резали запястья и брызгали кровью на сцену. За столиком одна парочка положила себе на языки по лезвию для бритвы, и начали целоваться. За другим столиком девушка безудержно хохотала, глядя на своих двух подруг, которые по-очереди резали кинжалом свои тела и давали друг другу слизывать кровь и при этом тоже смеялись.

Все человеческое осталось за дверями этого заведения. Я почувствовал, как от этого всего к горлу подступает тошнота, хотелось уйти отсюда и не слышать жутких громких рычащих криков этого человека на сцене и толпы его фанатов. Все здесь было мерзким, давным-давно потерявшим человеческий облик.

Я оказался прав, не имеет значения, ад это или нет, здесь не лучше и не хуже. Я поспешил за Катриной, которой, судя по ее невозмутимому виду, здесь было совсем не противно находиться. Мы подошли к двери в конце третьего зала, возле которой стояли двое охранников в деловых костюмах поверх маек, спокойно взирающих на оголтелую толпу. Один, тот, что с короткой стрижкой и густыми бачками, скосил глаза на Катрину, потом перевел взгляд на меня и, уставившись в противоположную стену зала над нашими с Катриной головами, произнес:

– Юрий сегодня не принимает гостей.

Катрина изящным движением отодвинула полу плаща так, чтобы тот смог разглядеть оружие на ее бедре, и вопросительно посмотрела на него.

– Мне он всегда рад, – сладким голоском пояснила наемница.

На это среагировал второй охранник:

– У нас есть его четкие указания. Мы не можем их нарушать. Наказания слишком суровые.

Катрина усмехнулась.

– Вздор! У него же пока никого нет?

– Пока никого, – сказал первый. – Но могут появиться в любую минуту.

– Тогда скажи Юрию, что с ним хочет повидаться леди Катрина. Он меня примет, – уверила она. – И все останутся живы.

Первый охранник, помявшись на одном месте, подумав несколько секунд, кивнул и зашел в дверь позади себя. Из комнаты за дверью послышался чей-то крик, ругательства, потом дверь захлопнулась, и весь шум оттуда стих. Через некоторое время, на протяжении которого в меня словно нарочно несколько раз подряд врезались танцующие, вышел охранник, зажимая кровоточащую рану на правой кисти:

– Вы были правы, госпожа, он с удовольствием вас примет.

Высокомерно улыбнувшись, Катрина прошла в дверной проем.

Повернулась ко мне и коротко поманила рукой за собой.

Я зашел.

В этой комнате оказалось холодно и пахло, словно в склепе. Здесь, как и в залах, нависали кирпичные стены и невысокий сводчатый потолок. Здание явно осталось стоять со времен Восточной Пруссии.

На стене напротив входа в бордовых лаковых рамках висели черно-белые художественные фотографии, под ними стоял мягкий глубокий диван, достаточно модный, а потому не вписывавшийся в интерьер. Справа, в конце комнаты расположился стол, на котором лежали листы бумаги, документы, стояли два телефона и массивная бронзовая шкатулка. За столом высился оббитый красной кожей стул с высокой спинкой, его резные деревянные боковины спинки и подлокотники покрывала золотистая краска.