Еретики Дюны Герберт Фрэнк
Вафф шагнул к двери и остановился в ожидании утреннего звонка. У Ваффа не было слов, чтобы описать всю гамму чувств, которые в этот момент обуревали его. Время развертывалось перед ним, как бесконечный свиток. Он не спрашивал себя, почему Послание Пророка было услышано только ими – приверженцами Бене Тлейлаксу. Это дело Бога, и в этом смысле Пророк был лишь Его дланью, заслуживавшей преклонения только потому, что Пророк был Его Вестником.
Ты приготовил их для нас, о Пророк.
А этот гхола на Гамму, нынешний гхола, воистину стоил столь долгого ожидания.
Прозвучал утренний колокол, и Вафф вышел в зал. Ему навстречу поднялись фигуры в таких же белых одеждах. Все направились на балкон приветствовать восходящее солнце. Сейчас Вафф – махай и абдель своего народа – мог олицетворять весь Тлейлаксу.
Мы – воплощение законов Шариата, последние во вселенной.
Только в наглухо закрытых покоях своих братьев маликов мог он высказать вслух свои мысли, но знал, что их разделяют все, кто его окружает. Работа этой мысли воплотилась в делах и поступках машейхов, домелей и лицеделов. Парадокс родственных уз и социальной идентичности, который пропитывал весь кхель – от первого машейха до последнего домеля, вовсе не казался парадоксом Ваффу.
Все мы работаем во имя одного и того же Бога.
Лицедел под маской домеля низко поклонился и распахнул дверь на балкон. Вафф, выйдя на балкон во главе своей многочисленной свиты, едва заметно улыбнулся, узнав лицедела. Всего-навсего домель! Это была родственная шутка, но лицеделы не были родными. Они были лишь конструкциями, инструментами, орудиями, как гхола, который сейчас пребывает на Гамму. Все они – орудия, созданные посредством Божьего языка, на котором могут говорить только машейхи.
Вместе со всеми, кто вышел с ним на балкон, Вафф совершил обряд поклонения солнцу. Он испустил клич абделя и услышал, как этот крик отозвался в самых отдаленных уголках города.
– Солнце не есть Бог! – выкрикнул Вафф.
Нет, солнце – это всего лишь символ бесконечной силы и милости Бога – еще один инструмент, еще одно орудие. Вафф чувствовал себя очищенным после ночного погружения в гхуфран и утреннего ритуала – то было подлинное обновление. Теперь можно считать законченным поход к повиндах. Братья по вере шли впереди, пока мастер шествовал по внутреннему коридору к движущемуся переходу, который доставил его в центральный сад, где должны были ждать советники.
Это был очень удачный поход к повиндах, подумал Вафф.
Каждый раз, покидая внутренние покои Бене Тлейлаксу, Вафф чувствовал себя так, словно совершал лашкар, военный поход, целью которого была месть, реванш, который его люди называли Бодалом. Это слово всегда писали с большой буквы и держали в тайне, Бодал утверждался в умах с помощью гхуфрана и кхеля. Так вот, этот последний лашкар был весьма успешным.
Вафф спустился в центральный сад, освещенный солнечными лучами с помощью системы призматических отражателей, установленных на крышах окрестных домов. Посередине сада виднелся выложенный щебнем круг, в середине которого бил, переливаясь на солнце, небольшой фонтан. Фонтан был окружен оградой из белого камня, по одну сторону ее находилась лужайка. Она была расположена на таком расстоянии от фонтана, чтобы на ней было прохладно, но чтобы брызги воды не долетали до присутствующих и не мешали ведущемуся вполголоса серьезному разговору. На подстриженной зеленой траве располагались десять узких скамей из древнего пластика – девять были расставлены полукругом, а впереди него помещалась десятая, точно такая же скамья.
Остановившись на краю лужайки, Вафф с удивлением отметил, что никогда прежде зрелище этого великолепного места не доставляло ему такого наслаждения. Скамьи были темно-синего цвета, цвета, присущего материалу, из которого они были сделаны. Столетия употребления оставили на скамьях следы – полукруглые углубления на подлокотниках и на сиденьях, где бесчисленные седалища тоже оставили свой весомый след. Однако цвет сидений оставался нетронутым – глубокая синева ласкала глаз.
Вафф уселся на предназначенную для него скамью и впился глазами в сидевших напротив советников и принялся обдумывать слова, которые должен был сейчас произнести. Тот документ, который он принес из своего последнего лашкара и ради которого был, собственно говоря, затеян поход, пришелся как нельзя более кстати. Само его название, не говоря уже о содержании, служило истинным посланием для Тлейлаксу.
Из внутреннего кармана Вафф извлек тонкую пластинку ридулианского хрусталя. На лицах девяти советников сразу же отразился повышенный интерес, не уступавший его собственному. Кроме интереса, лица советников выразили ожидание. Все они уже читали в кхеле этот документ: «Манифест Атрейдесов». В их распоряжении была целая ночь для обдумывания этого манифеста. Теперь настало время обсуждения. Вафф положил документ себе на колени.
– Я предлагаю распространить этот документ как можно шире, – произнес Вафф.
– Без изменений? – спросил Мирлат, советник, который больше всех занимался вопросами трансформации гхола. Мирлат, в этом нет сомнения, претендовал на должности махая и абделя. Вафф внимательно посмотрел на тяжелую, широкую нижнюю челюсть советника, отметив хрящевые выросты, свидетельствовавшие о солидном возрасте Мирлата – ему было уже несколько сотен лет.
– В том самом виде, в каком он попал к нам в руки, – отпарировал Вафф.
– Это опасно, – возразил Мирлат.
Вафф повернул голову вправо, и его детский профиль вырисовывался теперь перед глазами советников на фоне белой ограды фонтана. Рука Господня на моей стороне! Небо над его головой было словно отполированное, похожее на искусственный свод, воздвигнутый в старые времена над Бандалонгом, самым древним городом Тлейлаксу, для защиты первопроходцев от суровых условий новой планеты. Лицо его оставалось мягким и вкрадчивым, когда Вафф снова повернул его к советникам.
– Для нас это совершенно не опасно, – сказал он.
– Это только ваше мнение, – проговорил Мирлат.
– Тогда давайте выслушаем все мнения, – сказал Вафф. – Надо ли нам бояться Икса и Говорящих Рыб? Естественно, нет. Они уже давно наши, хотя и не подозревают об этом.
Вафф помолчал, давая советникам возможность осмыслить его слова. Все они, впрочем, знали, что новые лицеделы заседали в Высших Советах Икса и Говорящих Рыб, и никто до сих пор не обнаружил подмены.
– Гильдия не выступит против нас и не станет вредить нам, потому что мы единственный источник меланжи для нее, – сказал Вафф.
– Тогда зачем многие из Досточтимых Матрон вернулись из Рассеяния? – потребовал ответа Мирлат.
– Мы будем иметь с ними дело, если этого потребуют обстоятельства, – произнес Вафф. – И в этом нам помогут потомки нашего народа, которые добровольно отправились в страны Рассеяния.
– Время действительно кажется наиболее подходящим, – пробормотал один из советников.
Вафф посмотрел в его сторону – Торг Младший. Что ж, один голос в его поддержку уже обеспечен.
– Но Бене Гессерит! – воскликнул Мирлат.
– Я думаю, что Досточтимые Матроны уберут этих ведьм с нашего пути, – сказал Вафф. – Они уже перегрызлись между собой, как звери в цирке.
– Что будет, если найдут автора этого манифеста? – спросил Мирлат. – Что будет тогда?
Несколько голов наклонились в знак согласия, и Вафф подумал, что этих придется переубеждать.
– В наши дни опасно называться Атрейдесом, – проговорил Вафф.
– Везде, за исключением, вероятно, Гамму, – согласился с Ваффом Мирлат. – А документ подписан именем Атрейдеса.
Как странно, подумал Вафф. Представители ОСПЧТ на конференции повиндах, ради которой, собственно говоря, он и покинул внутреннюю планету Тлейлаксу, утверждали то же самое. Но в большинстве своем люди из ОСПЧТ были закоренелыми атеистами и смотрели на религию с подозрением, понимая, что имя Атрейдесов является мощным религиозным орудием. Беспокойство ОСПЧТ было почти ощутимым.
Сейчас Вафф снова представил себе эту реакцию.
– Этот наймит ОСПЧТ, будь проклята его безбожная душа, прав, – настаивал между тем на своем Мирлат. – Документ очень коварен.
С Мирлатом надо будет поработать, подумал Вафф. Он взял в руку документ и вслух прочитал первую строчку:
– В начале было слово, и слово было «Бог».
– Это прямо взято из Оранжевой Католической Библии, – сказал Мирлат. И снова несколько голов встревоженно кивнули в знак согласия.
Вафф обнажил в улыбке свои мелкие зубы.
– Вы хотите предположить, что среди повиндах найдутся люди, которые подозревают о существовании Шариата и машейхов?
Как приятно было говорить эти слова открыто, здесь, в самом сокровенном мире Тлейлаксу, среди единомышленников, где древний язык сохранился в обиходе во всей своей первозданной чистоте. Неужели Мирлат и другие всерьез полагают, что Атрейдесы способны подорвать основы Шариата?
Вафф повторил этот вопрос вслух и увидел, как его советники озабоченно нахмурились.
– Неужели среди вас найдется хотя бы один, кто верит, что повиндах может знать, как мы пользуемся языком Божьим?
Вот так! Пусть они хорошенько задумаются! Каждый из них провел некоторое время, пробуждаясь от пребывания в плоти гхола. Этот Совет был непрерывным даже в своей телесной оболочке – такого не удавалось достичь ни одному народу. Мирлат, например, видел Пророка собственными глазами. Скиафал говорил с самим Муад’Дибом! Научившись сохранять плоть и восстанавливать память, они создали вечное правительство, сосредоточившее в своих руках небывалую мощь, которая могла быть ограничена только в том случае, если бы потребовалась всюду. Только ведьмы сумели достичь чего-то подобного, создав необъятное хранилище памяти, из которого могли непрерывно черпать нужные сведения. Они продвигались вперед с устрашающей осторожностью, приходя в ужас от того, что могут создать еще одного Квисатц Хадераха!
Вафф сказал все это своим советникам и добавил:
– Время действий настало.
Никто не возразил, и Вафф продолжил:
– Этот манифест написан одним человеком. Это показывает независимая экспертиза. Мирлат?
– Написано одним человеком и этот человек – Атрейдес, в этом нет ни малейшего сомнения, – согласился на этот раз Мирлат.
– Все это подтвердила и конференция повиндах, – произнес Вафф. – Согласился даже Гильд-навигатор третьей ступени.
– Но этот единственный человек – автор манифеста – создал нечто такое, что возбудит сильнейшую реакцию среди многих народов, – снова начал возражать Мирлат.
– Разве мы когда-нибудь подвергали сомнению талант Атрейдесов к разрушению? – вопросил Вафф. – Когда повиндах показали мне этот документ, я понял, что Бог посылает нам знак.
– Ведьмы все еще отрицают свое авторство? – подал голос Торг Младший.
С какой готовностью он со всем соглашается, подумалось Ваффу.
– Каждая религия повиндах была озадачена этим манифестом, – сказал Вафф. – Всякая вера, кроме нашей, осталась в подвешенном состоянии.
– Какая тяжкая проблема! – съязвил Мирлат.
– Но об этом знаем только мы, – возразил Вафф. – Кто еще может хотя бы подозревать о существовании Шариата?
– Гильдия, – ответил Мирлат.
– Они никогда никому не говорили об этом и не скажут. Они прекрасно знают, чем мы им ответим.
Вафф взял с колен пачку листков и снова приступил к чтению:
– «Нашу вселенную пронизывают силы, которые мы не в состоянии познать. Мы видим тени этих сил, когда они проецируются на экран нашего сознания и становятся доступными нашему наблюдению, но познать природу их мы все равно не можем. Мы не понимаем их».
– Атрейдес, который это написал, знает о Шариате, – пробормотал Мирлат.
Вафф, сделав вид, что ничего не слышит, продолжал читать:
– «Понимание нуждается в словах для выражения. Некоторые вещи не могут быть сведены к словам. Есть вещи, которые надо испытать бессловесно».
Осторожно, словно реликвию, Вафф опустил листы на колени. Тихо, так тихо, что собеседникам пришлось наклониться вперед или приложить ладонь к уху, чтобы слышать, Вафф произнес:
– Это говорит о том, что наша вселенная волшебна. Это говорит о том, что все произвольные формы преходящи и подчинены магическим изменениям. Наука привела нас к такой интерпретации, поскольку поставила нас на ту дорогу, с которой мы не можем свернуть.
Вафф дал возможность своим словам отзвучать и в наступившей тишине снова заговорил:
– Ни один Ракисский священник Разделенного Бога и ни один другой повиндахский шарлатан не может этого принять. Только мы знаем это, поскольку наш Бог – магический Бог, и мы говорим на его языке.
– В авторстве обвинят нас, – сказал Мирлат. Говоря это, Мирлат судорожно оглядывался по сторонам. – Нет! Я вижу это и прекрасно понимаю, о чем вы говорите.
Вафф сохранил молчание. Он видел, что советники вспоминают о своем суфийском происхождении, вспоминают Великую Веру и экуменизм Дзенсунни, который и породил Бене Тлейлаксу. Люди этого кхеля знали о Богом данных фактах своего происхождения, но поколения секретности уверили их, что ни один повиндах не разделяет этого знания.
В сознании Ваффа возникли слова: «Допущения, основанные на понимании, содержат веру в абсолютную почву, на которой, подобно растениям, растущим из семян, произрастает все сущее».
Понимая, что его собеседники тоже вспомнили этот катехизис Великой Веры, Вафф напомнил им и напутствие Дзенсунни.
– За такими допущениями находится вера в слова, о сути которых никогда не задумываются повиндах. Об этом спрашивает только Шариат и мы.
Члены Совета одновременно кивнули в знак согласия.
Вафф тоже слегка наклонил голову и продолжал:
– Само высказывание о том, что существуют вещи, которые нельзя описать словами, потрясает основы мироздания, в котором слова являются символами Высшей Веры.
– Яд повиндах! – в один голос воскликнули советники.
Теперь победа обеспечена и ее оставалось только закрепить последним ударом. Вафф спросил:
– В чем заключается кредо Суфи-Дзенсунни?
Они не могли произнести ответ вслух, но мысленно вспомнили одно и то же: Для того чтобы достигнуть с’тори, не требуется никакое понимание. С’тори существует без слов и даже без имени.
Через мгновение все они подняли головы и обменялись понимающими взглядами. Мирлат взял на себя произнесение тлейлаксианской клятвы:
– Я могу произнести слово «Бог», но это будет не мой Бог, это будет шум, который не более силен, чем любой другой шум.
– Теперь я вижу, – заговорил Вафф, – что вы все ощутили власть, которая буквально упала нам в руки вместе с этим документом. Среди повиндах уже циркулируют миллионы и миллионы его копий.
– Кто это делает? – спросил Мирлат.
– Какая разница? – отпарировал Вафф. – Пусть повиндах гоняются за этими людьми, ищут их, проклинают в своих проповедях. С каждым таким действием повиндах будут придавать словам манифеста свежую силу.
– Но разве нам не стоит также проповедовать против этого документа? – спросил Мирлат.
– Только если этого потребуют обстоятельства, – сказал в ответ Вафф. – Остерегайтесь! – он хлопнул пачкой листов по коленям. – Повиндах сосредоточили свою осведомленность очень узкой целью, и в этом заключается их главная слабость. Мы должны позаботиться о том, чтобы с этим манифестом ознакомилось как можно больше людей во всей вселенной.
– Чудо нашего Бога – наш единственный мост, – единодушно произнесли советники.
Все они, подумал Вафф, восстановили в душе веру. Это было легко сделать. Ни один машейх не разделял глупости повиндах, которые жаловались: «Бесконечна Твоя милость, Господи, но почему я?» В одной такой фразе повиндах утверждает веру в бесконечность, и тут же ее отрицает, даже не понимая всей своей глупости.
– Скитал, – произнес Вафф.
Самый молодой с детским лицом советник, сидевший в дальнем углу слева, с готовностью подался вперед.
– Вооружите правоверных, – приказал Вафф.
– Я не перестаю удивляться тому, что Атрейдесы дали нам в руки столь мощное оружие, – сказал Мирлат. – Как могло случиться, что Атрейдесы всегда хватаются за идеал, за которым готовы последовать миллионы и миллионы людей?
– То не Атрейдесы, то Бог, – ответил Вафф. Он воздел руки и произнес заключительную ритуальную фразу:
– Машейх собрался в келье и восчувствовал Бога.
Вафф закрыл глаза и дождался, пока советники покинут сад. Машейх! Как сладостно называть себя в кхеле таким именем, говоря на языке исламизма, на котором не говорят другие тлейлаксианцы, не присутствующие в Совете; этого языка не знают даже лицеделы. Нигде, ни в Вехте Джандолы, ни в самых далеких пределах Ягистов Тлейлаксу, не было ни одного живого повиндах, который знал бы тайну этого языка.
Ягист, подумал Вафф, поднявшись со скамьи. Ягист, земля непокорных.
Ему показалось, что документ вибрирует у него в руках. Этот манифест – то самое, за чем миллионы повиндах пойдут навстречу своей судьбе.
Сегодня меланжа, а завтра горькая грязь.
Ракисский афоризм
Шел третий год пребывания девочки Шианы у жрецов Ракиса. Она лежала, вытянувшись во весь рост, на гребне изогнутой дюны и пристально всматривалась в утреннюю даль, откуда раздавался приглушенный, но мощный шорох. Свет призрачно серебрил горизонт плотной дымкой. Песок хранил ночную прохладу.
Шиана знала, что из своей, окруженной водой башни, километрах в двух за ее спиной, за ней внимательно наблюдают жрецы, но это нисколько не беспокоило девочку. Сотрясение песка, которое она ощущала всем телом, требовало всего ее внимания.
Этот очень велик, подумала она. Не меньше семидесяти метров. Очень большой и красивый червь.
Прохладный и скользкий защитный костюм плотно облегал ее тело. Этот костюм не имел ничего общего с тем древним «на тебе, убоже, что мне негоже», который она носила до того, как жрецы взяли ее под свою опеку. Девочка была очень благодарна священникам за этот удобный костюм и за мягкую, толстую пурпурно-белую накидку, надетую поверх костюма. Но больше всего ей нравилось волнение и возбуждение от самого пребывания в Пустыне. Богатое, ни с чем не сравнимое ощущение наполняло ее в такие моменты.
Жрецы не понимали, что происходит здесь, в Пустыне. Шиана знала это. Они были обыкновенные трусы. Она оглянулась через плечо и увидела блики солнца, отражавшиеся от линз подзорных труб.
Девочка выглядела старше своих лет, высокая, стройная, смуглая, с выжженными солнцем волосами. Сейчас она ясно представляла себе, что именно видят жрецы в свои подзорные трубы.
Они видят, что я делаю то, чего они никогда не осмелятся сделать. Они видят меня на пути Шайтана. Я выгляжу очень маленькой, а Шайтан – очень большим. Они уже видят его.
Усилившийся шорох сказал девочке, что скоро она и сама увидит гигантского червя. Шиана не думала о приближающемся чудовище, как о Шаи-Хулуде, Боге песков, как ежедневно пели жрецы, совершая ритуал в честь поклонения жемчужинам Лето II, которые содержались в теле каждого ребристого властелина Пустыни. Шиана думала о червях, как о тех, «кто пощадил меня». Она называла их Шайтанами.
Но теперь они принадлежали ей.
Это отношение с червями началось немногим более трех лет назад, когда ей едва исполнилось восемь стандартных лет, в месяц Игат по старинному календарю. Ее деревня относилась к числу бедных, пионерское поселение, построенное задолго до того, как в Пустыне появились совершенные защитные барьеры, каналы и кольцевые протоки Кина… Шайтан избегал воды, но песчаные форели в скором времени перенесли от деревни всю воду. Драгоценную влагу в водных ловушках приходилось возобновлять каждый день, чтобы восстанавливать барьер.
В то утро, а оно было как две капли воды похоже на сегодняшнее, холод ночи точно так же щекотал ноздри, а горизонт был покрыт такой же плотной серебристой призрачной дымкой. Деревенские ребятишки с раннего утра вышли в пустыню в поисках меланжи, которую черви оставляли, проходя поблизости от деревни. Меланжи, которую они нашли в тот раз – несмотря на инфляционное падение цен, – вполне могло хватить на кирпичи для возведения третьего слоя Защитной стены водной ловушки.
Каждый из детей, вышедших на поиски, кроме того, что искал Пряность, стремился обнаружить и следы какой-нибудь древней фрименской крепости. Теперь от этих сиетчей остались только жалкие развалины, но и они представляли собой надежную защиту от Шайтана. Ходили легенды, что в некоторых развалинах сиетчей сохранились тайники с несметными сокровищами меланжи. Каждый деревенский житель мечтал о такой находке.
Шиана, одетая в заплатанный защитный костюм и грязную, засаленную накидку, направилась на северо-восток, по направлению к туманному облаку, клубившемуся над великим городом Кином, с его роскошной богатой влагой, избыток которой поднимался в знойный воздух и разносился ветром.
Искать полоски меланжи в песке было в основном делом обоняния, поэтому приходилось постоянно принюхиваться, оставляя где-то на окраине сознания все посторонние звуки, в том числе и угрожающий шорох, который предупреждал о приближении Шайтана. Мышцы ног сокращались автоматически, поддерживая неровный, случайный «пустынный» шаг, звук которого сливался с прочими звуками песков.
Поначалу Шиана не услышала криков. Этот дикий визг непостижимым образом слился с шелестом песка барханов, которые закрывали от девочки вид на родную деревню. Но постепенно звук достиг ее сознания, и она поняла, что слышит крик, на который невозможно не обратить внимания.
Кричали много голосов одновременно!
Шиана забыла о предосторожности – неровном шаге и пустилась бежать с быстротой, на которую оказались способными ее детские мышцы. Она мигом взлетела вверх по склону бархана и бросилась вперед, туда, откуда раздавались страшные вопли. Она поспела как раз вовремя, чтобы увидеть, почему пресекся последний крик.
Ветер и песчаные форели прогрызли огромную дыру в защитном барьере, который прикрывал деревню. Этот провал отличался от вала по цвету. В это отверстие проник дикий червь. Гигантская, обрамленная языками пламени пасть все теснее сжималась вокруг людей и хибарок.
Шиана видела последних оставшихся в живых, которые еще шевелились в центре этого разрушения, в пространстве, которое было уже полностью очищено от домишек и остатков водной ловушки. Даже в этот момент некоторые люди пытались вырваться из страшного кольца и убежать в пустыню. Среди этих людей был и ее отец. Но не спасся никто. Огромная пасть поглотила всех, прежде чем сровнять с землей последние остатки деревни.
От некогда цветущей деревни остался лишь дымящийся песок – Шайтан показал, что бывает с теми, кто осмеливается отвоевывать полоски земли у червя. Это место было теперь так же пустынно, как и до того, как на него ступила нога первого поселенца.
Шиана судорожно вздохнула, как и подобает доброй дочери Пустыни, носом, чтобы сберечь влагу, и скользнула взглядом вдоль горизонта, стараясь отыскать других детей, но возле дальнего конца деревни были видны извилистые следы червя. Не было видно ни одного человека. Она закричала, ее голос одиноко и высоко прозвучал в сухом знойном воздухе, но никто не отозвался.
Она осталась совершенно одна.
Охваченная трансом, Шиана направилась по гребню бархана туда, где только что находилась ее родная деревня. Внезапно в ноздри девочке ударил резкий запах корицы. Только теперь до нее дошло, что именно случилось. По злой иронии судьбы деревня была построена на скоплении пре-Пряности. Когда это скопление созрело, то случился взрыв меланжи и явился Шайтан. Каждый ребенок знает, что червь не может устоять перед взрывом Пряности.
Шиану охватили ярость и отчаяние. Не думая ни о каких последствиях, она стремглав спустилась с дюны и кинулась к Шайтану, которого догнала в тот момент, когда он повернул в Пустыню подальше от влажной ловушки, возле которой оказался, привлеченный Пряностью. Ничего не соображая, Шиана пробежала вдоль хвоста, вспрыгнула на него и побежала вперед вдоль длинной ребристой спины. Остановившись возле горба, она опустилась на колени и принялась молотить кулачками по нечувствительной коже.
Червь остановился.
В этот момент гнев уступил место ужасу. Шиана перестала бить червя. Спустя мгновение, до нее дошло, что она дико кричит. Ее наполнило тоскливое, невыносимое чувство одиночества. Она даже не помнила, как оказалась здесь. Шиана понимала только одно – она находится на спине у червя, и это открытие преисполнило ее страхом.
Между тем червь продолжал неподвижно лежать на песке.
Шиана не знала, что делать. В любой момент червь мог перевернуться на спину и раздавить ее или стремительно зарыться в песок, и тогда Шиану засосало бы в образовавшуюся воронку.
Внезапно по телу червя – от кончика хвоста до того места, где находилась девочка, – прошла волна дрожи. Червь двинулся вперед. Развернувшись широкой дугой, он набрал скорость и понесся на северо-восток.
Шиана всем телом прильнула к червю и судорожно вцепилась в кольцо, выступавшее на спине зверя, боясь, что он в любую секунду может зарыться в песок. Что ей тогда делать? Но червь и не думал никуда зарываться. Прошло несколько минут – червь продолжал нестись по прямой линии через дюны, и Шиана обрела способность соображать. Она знала, что на червях можно ездить верхом, но она знала также и то, что священники Разделенного Бога запрещали такую езду. Но Устное Предание и письменная история гласили, что в древние времена фримены путешествовали верхом на червях. Фримены ездили на червях, стоя во весь рост, удерживаясь на звере с помощью палки с крюком на конце. Священники объявили, что это делалось до того, как Лето II разделил свое сознание с Богом Пустыни. После этого запрещалось все, что могло нанести хоть малейший урон Лето II, расщепленному на множество маленьких кусочков.
С поразившей воображение Шианы скоростью червь продолжал мчаться на северо-восток, к окутанному дымкой Кину. Великий город вырисовывался на пустынном горизонте, словно мираж. Складки поношенной накидки Шианы хлопали на ветру о заплатанный во многих местах защитный костюм. Пальцы, вцепившиеся в ведущее кольцо червя, занемели от напряжения. Порывы ветра доносили до Шианы запах корицы, опаленного камня и озона, который выделялся от усиленной работы червя.
Кин впереди вдруг обрел четкие очертания.
Священники увидят меня и придут в ярость, подумала Шиана.
Девочка узнала передовую линию барьеров, за которыми высились арки акведука. Над последним высились террасы садов и ажурный легкий силуэт гигантской водной ловушки. За этими сооружениями виднелся храмовый комплекс, окруженный собственным водным барьером.
Дневной переход по открытому песку был преодолен меньше чем за один час!
Родители и соседи часто ходили в Кин торговать или веселиться на танцах, но Шиану брали с собой только два раза. Лучше всего она запомнила танцы и следовавшие за ними драки. Размеры города Кина поразили ее воображение. Как много домов! Как много людей! Такому городу не страшен никакой Шайтан.
Однако червь и не думал останавливаться, а продолжал нестись вперед и вперед, казалось, что он сейчас снесет и канал, и акведук. Город стремительно приближался, нависая сверху всей своей громадой. Страх был подавлен очарованием. Шайтан не собирался останавливаться!
Червь остановился внезапно и резко.
Системы трубок канала находились не более чем в пятидесяти метрах перед разверстой пастью червя. Шиана чувствовала коричный запах дыхания червя и приглушенный рокот страшной тепловой машины, которая безостановочно работала у него внутри.
До девочки вдруг дошло, что путешествие окончено. Шиана не спеша отпустила кольцо, медленно разжав пальцы. Она встала, в любой момент ожидая, что червь возобновит движение. Однако Шайтан продолжал лежать неподвижно. Девочка очень осторожно отодвинулась от спасительного кольца и соскользнула вниз, на песок. Немного постояла. Сдвинется ли червь с места? Мелькнула смутная мысль, что неплохо было бы перепрыгнуть через канал, но какое-то очарование удерживало девочку возле червя. Скользя ступнями по взрыхленному песку, Шиана двинулась к морде червя, к его страшной пасти. За хрустальными зубами, в глубине чрева бушевало пламя – были хорошо видны его рвущиеся наружу языки. Девочку обдала волна аромата Пряности – сухой, жаркий аромат корицы.
Ею вновь овладел приступ ярости, как тогда, когда она, не помня себя, спустившись с дюны, набросилась на червя с кулаками.
– Будь ты проклят, Шайтан! – закричала Шиана, потрясая кулачками перед пастью зверя. – Что плохого мы тебе сделали?
Шиана помнила, что именно такими словами ругала червя ее охваченная яростью мать, когда червь уничтожил их сад. Шиана никогда не сомневалась в том, как следует обращаться к червю, его имя – Шайтан, это имя въелось в ее детское подсознание, и ярость матери была объяснимой и понятной. Жители деревни принадлежали к самым бедным слоям нищего основания пирамиды ракисского общества… Эти люди прежде всего верили в Шайтана, и только потом в Шаи-Хулуда. Черви – это просто черви, если не хуже. В открытой пустыне нет справедливости. Там везде подстерегает опасность. Нищета и страх перед священниками заставляли людей выходить в дюны, но ими двигало то же злое упрямство, которое было столь характерно для древних фрименов.
Правда, на этот раз Шайтан победил.
До сознания Шианы дошло, что она встала на смертельно опасную тропу. Смутно она понимала, что ведет себя, как сумасшедшая. Много позже, когда уроки учителей из Общины Сестер несколько отточили ее восприятие, она поняла, что в тот страшный момент ею двигал страх одиночества. Она подсознательно желала, чтобы Шайтан убил и ее, чтобы она присоединилась к своим мертвым.
Под чревом червя раздался громкий скрежет.
Шиана едва не подавилась криком.
Медленно, затем все быстрее и быстрее, червь начал отползать назад, затем повернулся и, набирая скорость, понесся в Пустыню, рядом с проложенным им следом. Скрежет и свист этого страшного движения постепенно затихал. До сознания Шианы донеслись теперь и другие звуки. Она подняла глаза к небу. Девочку накрыла тень орнитоптера священников, который спускался с неба, издавая хлопающий громкий звук. Блестя на солнце металлическими частями, машина устремилась вслед за червем.
Вот теперь Шианой овладел более знакомый страх.
Священники!
Она снова поискала взглядом орнитоптер. Машина развернулась и, вернувшись, приземлилась на площадку ровного песка, укатанного громадным телом червя. В нос ударил запах машинного масла и едкое облако паров горючего. Машина была похожа на насекомое, сидевшее на песке и готовое ужалить.
С резким щелчком откинулась дверца.
Шиана выпрямилась и расправила плечи. Что ж, ее поймали. Она знала, что ее ждет. Никто не мог передвигаться по воздуху, кроме священников. Только они имели право летать на орнитоптерах. Они могли проникать всюду и видеть все.
Из машины вышли два роскошно одетых – в расшитых золотом и отороченных пурпуром белых накидках – священника и побежали к девочке, увязая ногами в песке. Приблизившись настолько, что Шиана ощутила запах пота и мускусный запах меланжи, исходивший от их одежд, они опустились перед девочкой на колени. Священники были молоды, но как и все священники, имели мягкие черты лица, нежные ухоженные руки и совершенно не думающие о потере влаги. Ни у одного из них не было под накидкой защитного костюма.
Тот, который стоял слева, вперил свой взор в глаза Шианы и заговорил:
– Дитя Шаи-Хулуда, мы видели, как твой Отец принес тебя из Его страны.
Эти слова не имели для Шианы никакого смысла. Священники – это люди, которых можно только бояться. Ее родители и все взрослые, которых она знала, запечатлели этот страх всеми своими словами и поступками. У священников были орнитоптеры. Священники могли скормить человека Шайтану за малейшее прегрешение или просто по своему капризу. Примеров тому было великое множество.
Шиана отпрянула и лихорадочно оглянулась. Куда бежать?
Тот, который заговорил, умоляюще воздел руку.
– Останься с нами.
– Вы плохие! – голос Шианы стал хриплым от избытка чувств.
Оба священника распростерлись на песке лицом вниз.
Вдалеке, в окнах башни блеснули линзы оптических приборов. Шиана заметила этот блеск. Она знала, что означают эти блики. Священники всегда наблюдают за людьми в своих городах. Как только увидишь такой блик, надо сразу же начинать вести себя прилично, быть «хорошей».
Чтобы унять дрожь, Шиана сцепила перед собой руки. Она посмотрела направо, потом налево, потом на распростершихся на песке священников. Что-то в этой картине было не так.
Уткнувшись лицами в песок, священники дрожали от страха и чего-то ждали. Никто из них не произносил ни слова.
Шиана не имела ни малейшего представления, как реагировать на такое странное поведение. Восьмилетняя девочка не могла сразу переварить крах всех своих прежних представлений. Она знала, что ее родителей и всех соседей поглотил Шайтан. Она видела это своими глазами. Однако тот же Шайтан принес ее сюда, не отправив в свою страшную печь. Он пощадил ее.
Это слово она хорошо понимала. Пощадил. Это слово ей объяснили, когда она пела танцевальную песню.
Шаи-Хулуд, пощади нас!
Избавь нас от Шайтана…
Медленно, не желая рассердить простертых перед ней священников, Шиана начала ритмично двигаться в такт ритуальному танцу. Вспомнив мелодию, она разжала руки и развела их в стороны, не прекращая движений. Стоя на месте, она высоко поднимала ноги. Тело ее начало вращаться – сначала медленно, потом все быстрее и быстрее. Девочку начал охватывать экстаз танца. Длинные каштановые волосы разметались и покрыли ее лицо.
Священники отважились поднять головы. Странный ребенок показывал им Танец! Они хорошо знали эти движения. Танец Умиротворения. Она просила Шаи-Хулуда простить свой народ. Она просила Бога простить их!
Они посмотрели друг на друга и, не сговариваясь, снова встали на колени. Они принялись хлопать в ладоши, чтобы незаметно привлечь внимание танцовщицы. Они ритмично хлопали, выводя в такт хлопкам древний напев:
Наши отцы ели манну в пустыне,
В жарких песках, где свирепствуют бури!
Священники не обращали внимания ни на что, кроме ребенка. Это было стройное создание с небольшими крепкими длинными мышцами, тонкими руками и ногами. Накидка и защитный костюм изобличали невероятную бедность. Выступающие плоские скулы отбрасывали тень на оливково-смуглое лицо. Глаза карие, в волосах выгоревшие на солнце пряди. В ее чертах проглядывало стремление природы экономить драгоценную воду – узкие нос и подбородок, высокий лоб, большой рот, тонкие губы и длинная шея. Она выглядела точь-в-точь как фримены на портретах, найденных в святая святых – в сокровищах Дар-эс-Балата. Ну конечно же! Так выглядеть может только дитя Шаи-Хулуда.
Она, кроме того, отлично танцует. Ни один чужеродный убыстряющийся ритм не мог помешать ее движениям. Ритм был, но он был длинным, и его рисунок не повторялся в течение сотни движений. Девочка продолжала танцевать, а между тем солнце поднималось все выше и выше. Был почти полдень, когда, выбившись из сил, Шиана упала на песок.
Священники поднялись с колен и всмотрелись в Пустыню, куда ушел Шаи-Хулуд. Танец не позвал его назад. Они были прощены.
Так началась новая жизнь Шианы.
В своих апартаментах старшие священники на повышенных тонах до хрипоты спорили о девочке. Наконец, не придя ни к какому решению, они направили это дело на рассмотрение Верховному Священнику Хедли Туэку. Встретились они в зале малой конгрегации – Туэк и шесть Высших Советников. Высеченное в скале изображение Лето II – человеческое лицо на теле червя – одобрительно взирало на Совет со стены. Туэк сел на каменную скамью, найденную в одном из древних сиетчей. По преданию, на этой скамье сидел сам Муад’Диб. На одной из ножек до сих пор сохранилось изображение ястреба Атрейдесов.
Советники расселись на меньшие, современные, скамьи лицом к Верховному.
Верховный Священник имел впечатляющую внешность: шелковистые седые волосы, тщательно расчесанные, ниспадали на плечи. Волосы обрамляли широкое, властное лицо с твердо очерченным ртом и массивным подбородком. У Туэка были необычные глаза – естественный цвет белков сочетался с интенсивной синевой зрачков. Кустистые, неподстриженные седые брови оттеняли глаза.
Советники представляли собой довольно пестрое собрание. Отпрыски старинных священнических семейств, они несли в сердцах твердую веру в то, что дела пошли бы гораздо лучше, если бы на месте Туэка восседал он.
Тощий, костлявый, лицом напоминающий кувшин, Стирос добровольно взял на себя роль оппозиционера.
– Она всего лишь нищая бабенка из Пустыни, прокатившаяся на Шаи-Хулуде. Это запрещено, и девчонку надо примерно наказать.
Стиросу ответили сразу несколько голосов:
– Нет, нет, Стирос! Ты неправильно это понимаешь! Она же не стояла на Шаи-Хулуде, как это делали древние фримены! Кроме того, у нее не было палки с крюком или…
Стирос в ответ старался перекричать остальных.
Дело застопорилось намертво. Туэк видел – голоса разделились поровну – три на три, при этом толстый гедонист Умфруд ратовал за «осторожный подход».
– Она никак не могла направлять шествие Шаи-Хулуда, – спорил Умфруд. – Мы все видели, как она сошла на песок и безбоязненно говорила с Ним.
Да, они все видели это, либо непосредственно, либо в записи на голофото, которое было заботливо сделано с помощью специальной аппаратуры. Бездомная пустынная нищенка или нет, но она безбоязненно встретилась с Шаи-Хулудом и говорила с Ним. И Шаи-Хулуд не поглотил ее. Действительно нет. По команде ребенка Шаи-Хулуд послушно уполз обратно в Пустыню. Бог-Червь покорился маленькой девочке.
– Мы испытаем ее, – сказал Туэк.
На следующий день, ранним утром орнитоптер, управляемый двумя священниками, которые первыми встретились с Шианой, доставил девочку в Пустыню, подальше, туда, где ее не могло бы видеть население Кина. Священники привели Шиану на вершину одной из дюн и привели в действие старый фрименский механизм – тампер, – который, ритмично ударяя по песку, служил орудием вызова червя. Священники спешно погрузились в орнитоптер и зависли на большой высоте, наблюдая за происходящим. В двадцати метрах от тампера они оставили Шиану, которая только теперь осознала, что сбылись ее худшие предчувствия.
Явились два червя. Это были не самые большие из всех, которых приходилось видеть священникам – всего по тридцать метров в длину. Один из червей наклонился над тампером и заглушил его. После этого черви, как по команде, одновременно развернулись и двинулись вперед, остановившись в шести метрах от Шианы.
Девочка стояла, не пытаясь сопротивляться, прижав руки к бокам. Священники сделали то, что должны были сделать, – они скормили ее Шайтану.
Сидя в орнитоптере, священники, как зачарованные, следили за разворачивающимися событиями. Камеры транслировали происходящее в апартаменты Верховного Священника в Кине, где за событием наблюдали не менее зачарованно. Впрочем, такую картину им приходилось видеть не впервой. Это было стандартное наказание, удобный способ удалить еретика из среды горожан или священства или наказать ведьму. Но все они впервые видели в качестве жертвы ребенка, и какого ребенка!
Черви двинулись дальше и остановились на этот раз всего в трех метрах от Шианы.
Читать бесплатно другие книги:
