Девятый год черной луны Шанина Ирина

Глава X

Но сегодня… Сегодня был особый случай. Несчастье с Ксенией, неясные перспективы ее выздоровления и более чем ясные перспективы моих дополнительных хлопот. Я пыталась набросать хоть примерный алгоритм действий: нужно выяснить у Сережи телефон его мамы, позвонить Ксениной родне, сообщить о случившемся несчастье, договориться, что кто-нибудь из них подъедет, чтобы забрать Сережу. Хороший план, но почему-то была у меня абсолютная уверенность в том, что никто за ним не приедет, и в ближайшие несколько недель, а то и месяцев, я буду отвечать за чужого, да к тому же странного ребенка. Я представила, что каждое утро теперь придется вставать ни свет ни заря, чтобы отвести его в садик и затосковала.

Не подумайте, что я злой человек. Я человек совершенно обычный, как и подавляющее большинство, я не люблю лишние напряги. Тоска, как это обычно бывает, перешла в раздражение, а тут еще болтовня женщины Зинаиды. Чтобы успокоиться, я сделала несколько глубоких вдохов, но это не помогло. Очень уж она была говорлива, и все не по делу. Я подошла к ней вплотную, внимательно посмотрела в глаза и мысленно выбросила гневный клубок, нацелившись прямо в лоб. Зинаида растерянно замолчала. Я, не давая ей опомниться, резко спросила:

– Где Сережа?

Зинаида запнулась, бросила взгляд в сторону сотрудников полиции, ища у них поддержку. Максим Максимыч отвел глаза в сторону. Зинаида сообразила, что поддержки не будет. Я сделала шаг в ее сторону, она инстинктивно отшатнулась и, чтобы отвязаться от меня, ткнула пальцем в сторону маленького коридорчика.

– Там он, в игровой.

Я быстро прошла по коридору и толкнула дверь с табличкой «игровая».

Сережа был там, как и сказала Зинаида. Он тихо сидел на маленьком стульчике, сложив руки на коленях. Когда я вошла, он даже не повернул головы. Все-таки он очень, очень странный. И вот с этим человеком в ближайшие несколько недель мне предстоит тесно общаться, жить в одной квартире и как-то налаживать отношения. Пока не приедут его родственники… Если они вообще приедут. Я собралась с духом и приступила к налаживанию отношений:

– Привет, ты меня помнишь? Я вчера была у вас в гостях. Меня Ирина зовут.

Сережа молчал. Я попыталась зайти с другой стороны:

– Мы сейчас домой поедем. Ксения не придет сегодня, она заболела. Ты готов идти домой?

Сережа угрюмо кивнул головой, но по-прежнему не произнес ни слова.

– Тогда пошли, – нарочито бодро закончила я разговор.

Сережа молча встал и, не поднимая головы, направился к выходу. Мне ничего не оставалось, как пойти за ним. Похоже, что первая попытка установить контакт не увенчалась успехом.

Мы вышли в коридор, где Зинаида продолжала что-то говорить изрядно уставшему Максим Максимычу. Увидев меня, она недовольно поморщилась и замолчала, я проигнорировала столь откровенно выказываемые признаки неприязни и поставила ее в известность, что забираю Сережу.

– А кто вам это разрешил? – пошла в наступление Зинаида. – Не имею права отдать вам ребенка. Я вас впервые вижу, а за него я несу ответственность.

Выпалив все это на одном дыхании, она нагло, но все же с опаской посмотрела на меня. Я повернулась к Максим Максимычу:

– Послушайте, вы можете мне объяснить, зачем я сюда приехала? Мне казалось, речь шла о том, что я занимаюсь мальчиком, пока Ксении не станет лучше. Или пока не приедут родственники. Видимо, за те пять минут, что я отсутствовала, концепция поменялась. Так и скажите, я поеду домой.

Дальше все произошло именно так, как я и предполагала. Молчавший до этой минуты Сережа неожиданно вцепился мне в руку и отчетливо произнес:

– Я поеду с тобой.

Зинаида, задетая неожиданным демаршем воспитанника, наклонилась к нему и противно засюсюкала:

– Сереженька, ты же не знаешь эту тетю.

Мальчик густо покраснел, еще крепче сжал мою руку и упрямо повторил:

– Я поеду с ней.

Зинаида разозлилась:

– Официально заявляю, – взвизгнула она, обращаясь к Максим Максимычу, – что не могу отпустить ребенка с человеком, которого вижу в первый раз жизни.

Максимыч посмотрел на меня, на Сережу, потом на Зинаиду:

– Под мою ответственность, – ответил он, и Зинаида захлебнулась от бессильной ярости.

– Ну, мы пошли? – спросила я у Максимыча, – ключи от Ксениной квартиры у кого.

Он вытащил из кармана хорошо знакомую мне связку.

– Держите. Только вам нужно написать расписку.

Еще минут двадцать ушло, пока Зинаида крайне неохотно принесла лист бумаги и ручку. Я написала расписку на имя Максим Максимычевого начальника, что получила ключи от квартиры пострадавшей Ксении Владимировны Федосеевой, а также расписку с указанием моих паспортных данных на имя заведующей детским садиком, что я принимаю на себя ответственность за несовершеннолетнего Сергея Федосеева.

– Теперь все? – спросила я, поставив подпись под документом.

– Да, можете идти, – разрешил Максим Максимыч, аккуратно засовывая бумагу в файлик. Зинаида тоже взяла расписку, было видно, что ей хочется еще повыпендриваться, но Максимыч уже дал добро, и она воздержалась.

– Пойдем, – я взяла Сережу за руку.

Мальчик уже понял, что его не оставят с Зинаидой, и немного успокоился.

– Там мои работы, – сказал он.

– Что? – не поняла я.

– Работы мои, мы лепили… Вчера и сегодня.

В разговор вмешалась Зинаида, никак не желавшая смириться с тем, что ее партия закончилась. Невероятное приключение, самое яркое в ее жизни, подходило к концу, завтра начнутся монотонные будни с манной кашей, запахом кипяченого молока и сопливыми носами.

– Мы детей развиваем, – заметила она, обращаясь к Максим Максимычу, – работы наших ребят вот на том столике. Дощечки, на каждой написана фамилия и имя. Родители обычно забирают…

Она поджала губы и закончила:

– А Сережины работы уже два дня никто не забирал. Не до того ей было.

Я с трудом подавила вновь проснувшийся гнев, молча подошла к столику, нашла дощечку, на которой черным фломастером было написано «Сережа Федосеев». Интересно, как это забирают? Кладут в пакет или можно взять с собой дощечку? Мои сомнения разрешил автор пластилиновых скульптур.

– Дощечку можно взять с собой, но завтра надо принести.

– Хорошо, – я протянула ему дощечку, – сегодня заберем или завтра?

– Сегодня, завтра мы еще лепить будем, – коротко ответил Сережа.

Я попрощалась с Максим Максимычем, который обнадежил меня тем, что в ближайшие дни, скорее всего, прямо завтра, меня непременно вызовут для дополнительной беседы. Женщина Зинаида смотрела волком, в ответ я мило улыбнулась и приветливо помахала ей рукой. Она демонстративно отвернулась. Мальчик Сережа не выразил ни малейшего желания сказать кому-либо до свидания, а я не стала настаивать, памятуя, как в детстве меня сильно доставали правилами этикета, заставляя при встрече здороваться с многочисленными знакомыми и родственниками.

Я не здоровалась, меня наказывали, в отместку я еще больше не здоровалась. Из моего отказа здороваться многочисленные знакомые и родственники делали далеко идущие и крайне нелицеприятные для меня выводы. По их мнению, ребенок, которому не привили в детстве привычку здороваться, вырастет хамом и тунеядцем и, как следствие, обязательно закончит свою жизнь плохо. В тюрьме, например.

Я обманула их ожидания. На последнем семейном мероприятии папин сводный брат, с трудом скрывая раздражение, заявил:

– Ирка, даром, что невоспитанная в детстве была, никогда не здоровалась, а, смотри-ка, выбилась в люди.

Остальные родственники нахмурились и дружно закивали, соглашаясь с определением моей невоспитанности, и нехотя признавая мои жизненные успехи.

В общем, я с пониманием отношусь к тому, что люди в возрасте до шести лет могут со мной не поздороваться. Это не означает, что я им активно не нравлюсь, и из этого совершенно не следует, что из них потом не вырастет полезный член общества.

Мы вышли на улицу, день потихоньку клонился к вечеру. Было то невнятное время суток, когда солнце еще не окончательно ушло за горизонт, и последние на сегодня лучи освещают проступивший на небе блин луны. В этот час городские фонари начинают слабо мигать, вроде как раздумывают, дать ли свет этому городу или погрузить его во тьму.

Пока мы ждали, когда поредеет сплошной поток машин, солнце окончательно закатилось, нехотя зажглись фонари, воздух стал сиреневым и зыбким.

Как отсюда добраться до Ксениного дома я представляла очень смутно, поэтому решила попросить помощи у своего молчаливого спутника.

– Ты дорогу домой знаешь?

Сережа продолжал идти, крепко прижимая к груди дощечку с пластилиновыми фигурками. Мой вопрос он проигнорировал.

– Эй, парень, – окликнула я его, – может, я тебе и не очень нравлюсь, но придется потерпеть.

– Через парк мы вечером не ходим, страшно, – жалобно произнес он, – там черный дядька. Он утром там стоит… А вечером мы не ходим. Боимся, что он там стоит.

Новые вводные заставили меня изменить маршрут. Вообще-то через парк было намного короче, мы срезали, как минимум, километр. Конечно, «черного дядьку» можно было бы отнести на счет буйной фантазии специфического ребенка, если бы не два но… Во-первых, Сережа говорил о «черном дядьке» и раньше, во время первого нашего телефонного разговора, а во вторых… А во вторых, моя подруга Ксения сейчас находится в реанимации, потому что сегодня утром именно в этом парке кто-то проломил ей голову. Я не утверждаю, что этим «кто-то» был «черный дядька», но совсем исключать такую возможность тоже неразумно.

Мы быстро, но не суетливо, свернули на освещенную дорожку, огибающую лесопарковую зону слева. Здесь было довольно многолюдно, народ из стоящего чуть далее супермаркета спешил на автобусную остановку. Ксенькин двор также был неплохо освещен. Маргинальных жильцов здесь нет, никто не распивает горячительные напитки на детской площадке, и даже собак большая часть владельцев выгуливает строго на поводках. В подъезде чисто, стены лифта не украшены надписями, чисто даже на лестничных клетках, два раза в неделю подъезд моет специально обученный человек.

Когда мы вышли из лифта, я поняла, что перехвалила Ксенькин дом. То ли специально обученный человек ушел в отпуск и не оставил замену, то ли незадолго до нашего прихода кто-то потоптался здесь в грязной обуви, на полу около ее квартиры была насыпана земля.

Я открыла дверь и щелкнула выключателем. Странно, пол в прихожей тоже был не очень чистым, та же самая грязь. Двор заасфальтирован, газоны уже подмерзли, снега нет. Земля может быть только из парка, там незамерзающий ручей… «Черный дядька»!!! Ну, конечно же, это может быть только он! Он давно наметил Ксению в качестве жертвы, а сегодня утром, дождавшись, пока она отведет в садик Сережу, ударил ее трубой по голове, обшарил сумку, забрал ключи и теперь сидит в ее квартире. Я замерла в ужасе и почти сразу мысленно отругала себя. Какая глупость лезет в голову после тяжелого дня. Какие ключи, когда ключи, вот они, у меня. Я минуту назад открыла ими дверь. И грязь, скорее всего, притащили на своих ботинках Ксения с Сережей, они ведь каждый день ходят через парк.

– Где у вас веник? – спросила я у Сережи. – Надо подмести, а то видишь, как здесь грязно.

Он, конечно, не знал. Да я на это и не рассчитывала, мне нужно было хоть как-то отвлечь мальчика от грустных мыслей. Веник нашелся в шкафу, в коридоре, потом мы тщательно подмели пол в квартире и на лестничной клетке. Я держала совок, а Сережа старательно заметал в него землю. Убравшись, мы провели ревизию холодильника, выяснили, что на ужин сможем приготовить только яичницу. Ее и приготовили, а заодно составили на завтра список продуктов, которые необходимо купить. После ужина Сережа несколько подобрел и сам, по собственной инициативе, предложил показать его комнату.

У меня есть знакомые, у которых есть дети. Поэтому я в курсе, что основным украшением любой детской комнаты являются постеры. По тому, какие постеры висят в комнате ребенка, вы, даже не встречаясь с ним ни разу, смело можете делать вывод о его возрасте. У большинства моих знакомых дети находятся в периоде «первого подросткового возраста», соответственно, стены их комнат завешены «Хеллбоями», «Бэтменами», реже – человеками пауками. В Сережиной комнате, учитывая, что ему до «первого подросткового» оставалось еще лет шесть, я ожидала увидеть Микки Мауса, Дональда Дака, может быть, кого-нибудь из современных мультяшных персонажей. Я настроилась похвалить подборку постеров, что бы там ни было… Но когда мы вошли, я поняла, что оказалась не готова к такому зрелищу. Прямо напротив входной двери висел огромный плакат с изображением Хита Леджера в его последней роли Джокера в фильме «Темный рыцарь». Черная нелепая и страшная фигура на заднем плане и нарисованная кровью улыбка на стекле. Под большим висело пять плакатов поменьше, на трех из них все тот же Джокер, на двух – прокурор Харви Дент, когда он уже стал «двуликим Харви» и приобрел сходство с полуразобранным Терминатором. Маловероятно, что постеры выбирала Ксения, но я, на всякий случай, уточнила.

– Э… Ты сам картинки подбирал?

Сережа кивнул.

– И… – продолжала мямлить я, – Чем же тебе эти персонажи так нравятся?

– Они ничего не боятся, – очень серьезно ответил мальчик, – я бы хотел иметь такого друга как он.

Тут он ткнул пальцем в Джокера.

– А ты фильм видел?

– Ну, да, – Сережа удивился моему вопросу, – у Ксении диск есть. Когда она работает допоздна, я сижу и смотрю фильмы. А потом уже попросил купить мне постеры.

Я подумала, что фильм, вообще-то, имеет категорию PG 13. Это означает, что решение, – смотреть или не смотреть, – принимают родители. Вопрос стоило прояснить, поэтому я поинтересовалась:

– Это Ксения тебе такой диск оставила?

Сережа не заподозрил подвоха и честно ответил, что нет, он сам покопался в видеотеке.

– Обложка понравилась, – признался он.

Обложка и в самом деле была знатная, Бэтмен на мотоцикле, и в углу криво улыбающаяся рожа Джокера.

– И что ты понял в фильме?

– Они, – Сережа ткнул пальцем в Джокера и «двуликого» Харви, – могли бы стать друзьями.

Неожиданная трактовка, но… Почему бы и нет? Сережа подошел к кровати и начал снимать покрывало.

– А тебе они не снятся? – не удержалась я.

– Нет, – спокойно ответил он, сворачивая покрывало и пристраивая его на стул, – их же не существует. Как и Фредди Крюгера.

– Ты и про Фредди смотрел?

Он заулыбался:

– У Ксении все фильмы про Фредди есть. Я все посмотрел.

И тут я вспомнила, что когда-то, еще в институтские годы, Ксенька старательно собирала коллекцию фильмов ужасов. Сначала на видеокассетах, потом пришлось покупать все то же самое уже на DVD. Тогда это ее хобби никого не напрягало. Наоборот, когда намечалась вечеринка, ее обязательно звали с условием, что она принесет пару кассет из своей коллекции. Скорее всего, у Ксеньки никаких других дисков просто нет. Правда, мне все же было сомнительно, что она разрешала Сергею смотреть эти фильмы. Неожиданно я отметила, что думаю о Ксении в прошедшем времени, а это нехорошо.

– Ложимся, – скомандовала я, – завтра во сколько вставать нужно, чтобы в садик успеть?

Он не знал, я выставила будильник на половину седьмого. Из глубин моего детства всплыли воспоминания, что садики открываются чуть ли не в пять часов утра, или в шесть, в общем, как-то очень рано. Сейчас, конечно, вряд ли кто тащит ребенка в садик к шести часам, но в восемь они уж точно должны быть открыты. Если учесть, что я не знаю, как быстро просыпается Сережа, что и как он ест на завтрак, во что его завтра одевать, а до садика топать, как выяснилось сегодня, двадцать минут, то полтора часа – это тот минимум, за который мы сможем без спешки собраться и дойти.

– Чистить зубы и спать!

Сережа направился в ванную, закрыл за собой дверь, чему я страшно удивилась, потому что собиралась проконтролировать, как он чистит зубы. Он плескался там не меньше двадцати минут, и все это время я стояла под дверью и прислушивалась. Как только душ перестал шуметь, я немедленно ретировалась на кухню, мне не хотелось быть застуканной подслушивающей под дверью.

– Спокойной ночи, – крикнула я Сереже, когда он в трусиках и тапочках прошлепал по коридору в свою комнату.

Теперь можно подумать и о своем ночлеге. На Ксюхину кровать я ложиться не стала из суеверных соображений, постелила себе на диванчике в гостиной. Диван был относительно новый, без продавленных пружин, в меру мягкий. Но мне все равно не спалось. Загадочный «черный дядька», дважды упомянутый Сережей, не давал мне покоя, как «черный человек», заказавший «Реквием», Моцарту. Я несколько раз вставала, подходила к окну и внимательно рассматривала лесной массив, через который нам завтра утром придется идти. Где-то там, на неведомых дорожках, стоит страшный черный человек и поджидает очередную жертву. Эк у меня нервы-то расшалились.

Я потопала на кухню, разыскала там чай с мятой, заварила и села перед телевизором. Раз уж все равно не спится, может, кино какое посмотреть. Телевизор был настроен на DVD, я ткнула в кнопку play, на экране возник жуткого вида зомби, пытающийся влезть в окно, за которым торчали белые от ужаса лица главных и второстепенных героев. Судя по их количеству, это было почти начало фильма. Я немного промотала вперед, количество героев несколько поубавилось, – до нескольких добрались кровожадные зомби, покусали их, отчего те быстро пострашнели и тоже стали зомби. Все понятно, фильмец класса В, в конце концов, в живых останется главный герой и его подружка, скорее всего, – вон та противного вида блондинка, которая громче всех визжит. Не ожидала я, что у Ксении водятся такие, мягко говоря, не лучшие образцы жанра. Главный герой тем временем взбежал по лестнице на второй этаж и обнаружил в спальне телефон, немедленно схватил трубку, но туповатые на вид зомби оказались не лыком шиты. В кадре появилась рука, держащая ножницы. Один взмах ножницами, – и телефонный провод приказал долго жить. Камера метнулась наверх, где главный герой судорожно нажимал на кнопки, пытаясь реанимировать молчащий телефон. Ясное дело, у него ничего не получалось. Любому нормальному человеку уже стало бы ясно, что связи нет, но главные герои третьесортных фильмов ужасов особой сообразительностью не отличаются. Вот и этот продолжал мучить кнопки, вместо того, чтобы подумать над альтернативными вариантами спасения. Наконец и до него доперло, что он теряет понапрасну время. Главный герой разозлился и в сердцах отбросил трубку. И тут, – о, чудо, – телефон зазвонил. Я невольно заинтересовалась таким нетривиальным поворотом сюжета, однако, главный герой почему-то на звонок никак не отреагировал, а бросился на первый этаж, где десяток зомби давали прикурить второстепенным героям.

Неожиданно меня кто-то дернул за рукав, я непроизвольно вздрогнула и повернула голову. Рядом с креслом стоял Сережа в трогательной желтой пижамке с уточками. Мне стало стыдно: в самом деле, включила звук громко, у ребенка был тяжелый день, а рычание зомби и крики погибающих героев мешают ему заснуть.

– Извини, – машинально произнесла я, – сейчас сделаю потише.

Он покачал головой:

– Телефон звонит.

Тут до меня дошло, что это не в фильме, а у нас, в реальной жизни зазвонил телефон.

– Иди спать, – я погладила Сережу по спине, отчего он слегка передернулся, – я отвечу.

Он пошел к себе в комнату, но почему-то у меня была полная уверенность, что он не лег, а стоит за дверью и слушает. Я бросила взгляд на часы, – ничего себе, половина второго. Приличные люди в такое время не звонят, но зато вполне могут звонить люди неприличные! Ну, конечно, не зря же сегодня Максимыч записывал координаты Алексея. Наверняка его уже нашли и вызвали для беседы. Славно, славно… Ничего не подозревавшая в течение нескольких месяцев Елена Вениаминовна столкнулась с неприятной правдой жизни и (я очень на это надеялась) устроила супругу безобразный скандал. Я с мстительной радостью направилась к телефону, предвкушая удовольствие от беседы с незадачливым и непорядочным Ксенькиным любовником, как вдруг до меня дошло, что, если его вызывали в полицию, сюда он звонить не будет. Ведь ему наверняка сказали, что Ксения в больнице.

Я притормозила на полдороге. Телефон продолжал звонить, тот, кто набрал в столь поздний час Ксенькин номер, очень ждал ответа.

Если это не Алексей, а это точно не он, тогда… Тогда… От неожиданной догадки меня бросило в жар. Наверное, это из больницы. Может, может такое быть. Если в состоянии Ксении наступило ухудшение. Думать, до какой степени могло наступить ухудшение, не хотелось. Для звонка в половине второго, на мой взгляд, могло быть только одна причина, – Ксения умерла. Я сделала пару глубоких вдохов и выдохов и взяла трубку.

На том конце провода не слишком приятный женский голос произнес:

– Алло, алло, кто это?

Да, похоже, что это из больницы, – какая-нибудь ночная дежурная, которую сначала выдернули к умирающей, а теперь еще навесили «приятную» обязанность сообщить родственникам о факте смерти.

– Здравствуйте, – вежливо, но сухо ответила я.

– Кто это? – удивился женский голос. – Ксения, ты?

Я облегченно выдохнула, – вариант с больницей и дежурной медсестрой можно вычеркнуть. Это какая-то знакомая Ксении, новая знакомая. Судя по тембру, женщина немолодая, судя по времени звонка и манере говорить, – незамутненная какими-либо правилами приличия.

– Здравствуйте, – еще раз произнесла я, подчеркнув голосом это слово, – Ксении нет дома.

Незамутненная женщина проигнорировала мое «здравствуйте» во второй раз.

– А где ж она? – удивленно выдохнула моя собеседница и тут же с подозрением спросила, – А вы кто? Что в ее квартире делаете?

Обычно я таких хамок осаживаю сразу, но тут мне потребовалась минута, чтобы собраться. А тетка, тем временем, продолжала гнусить в трубку, кто я такая, да откуда я взялась.

Причем говорила она это с таким напором, как будто у нас был не телефонный разговор, а допрос.

– Погодите, – перебила я словесный поток, – замечу, что это вы сюда звоните. Причем в неурочное время. Есть такая штука, как правила приличия, вы о них, судя по всему, не слышали, так позвольте вас просветить. Во-первых, неприлично звонить после одиннадцати вечера, если только не произошел какой-нибудь форс мажор. А второе, – первым представляется позвонивший…

Тетка замолчала, видимо, переваривала полученную информацию. Я мысленно подготовилась ко второму раунду, такие хамоватые особы, когда им даешь отпор, сначала теряются, но потом, придя в себя, вновь идут в атаку. Однако этой тетке удалось меня не на шутку удивить. После продолжительной паузы она заговорила извиняющимся и даже заискивающим тоном.

– Вы извините, пожалуйста…

Я молчала, собеседница поняла, что только извинения не достаточно и представилась:

– Меня зовут Людмила Станиславовна, я работаю вместе с Ксенечкой. Сегодня ей во вторую смену выходить, а она не вышла. Вот я и звоню, узнать, не случилось ли чего.

Я дурой себя никогда не считала, мое ближайшее окружение тоже всегда воспринимало меня как человека хорошо соображающего, внимательного, умеющего сопоставлять и делать выводы. Но как на солнце есть пятна, так и в жизни бывают ситуации, когда даже самый внимательный и сообразительный человек не замечает очевидных нестыковок. Иногда эта поразительная «слепота» не имеет далеко идущих последствий, и заканчивается хлопаньем себя по лбу и беззлобной руганью типа «ах, я, раззява этакий, как же раньше-то не сообразил». Но бывает и по другому… Когда ты интуитивно понимаешь, что упустил, не заметил что-то очень важное, но гонишь от себя эту мысль, и вспоминаешь о ней лишь тогда, когда непоправимое уже произошло, и ты, разбитый горем и отчаянием, мысленно отматываешь время назад и находишь, непременно находишь тот момент, когда все началось, когда еще можно было что-то изменить.

А самое обидное, что жизнь или судьба, она ж знаки посылает, чтобы обратить наше внимание на важность момента. Очень редко встречаются случаи, когда «точка невозврата» никак не отмечена. Сплошь и рядом случается, что сигнал был послан, но по тем или иным причинам, адресат его проигнорировал. Вот и я не придала большого значения первому сигналу.

Людмила Станиславовна слегка кашлянула в трубку, видимо, хотела убедиться, что связь не прервалась, и я еще участвую в беседе.

– Ах, да, извините, – спохватилась я, – меня зовут Ирина, я подруга Ксении. С Ксенией произошло несчастье, на нее кто-то напал сегодня утром, сильно избил. Сейчас она в реанимации.

Получив такую информацию, старушка Людмила Станиславовна должна была заохать и запричитать. Но она оказалась крепкой женщиной, деловито поинтересовавшись, в какой больнице лежит Ксения, записала под мою диктовку адрес и фамилию лечащего врача, уточнила, есть ли приемные часы. Узнав, что к Ксении все равно не пустят, спросила, можно ли будет переговорить с врачом. В общем, вела себя так, как будто Ксения была ее близкая родственница, а не коллега, с которой проработано вместе всего ничего. Волнение Людмилы Станиславовны выдавал лишь ее голос, – в нем добавилось скрипучести и дребезжалости. А еще, и вот это мне не понравилось, еще сменились интонации. Исчезло заискивание, зато появились поразившие меня сочувственно-торжествующие интонации. Так бывает, когда один человек предупреждает другого об опасности, тот, другой, предупреждением пренебрегает и с ним случается несчастье. Вот тогда первый, с одной стороны, сочувствует, с другой стороны, в его сочувствии (даже вполне искреннем) явно читается злорадное «а я же тебя предупреждал».

В общем, послевкусие от разговора осталось неприятное. Может, не стоило говорить этой Людмиле Станиславовне, в какой больнице лежит Ксения. Впрочем, несколько последних месяцев Федосеева избегала старых знакомых, зато у нее появились новые. Кто знает, в каких она отношениях с этой Станиславовной. Наверное, в близких, раз та звонит посреди ночи. Я посмотрела на часы, четверть третьего, пора и мне ложиться. Интересно, Сережа заснул или нет? Я тихонько на цыпочках зашла к нему в комнату. Занавески не были задернуты, поэтому не было смысла зажигать ночник, – вполне хватало света уличных фонарей. Сережа лежал на спине, вытянув руки поверх одеяла. Я прислушалась, он дышал равномерно и глубоко, – значит, спит. Видимо, много вертелся, прежде чем заснул, с одной стороны одеяло почти сползло на пол. Я подошла поправить, мальчик как будто почувствовал мое приближение и стал дышать еще реже. Я нагнулась, подняла свисающий край и, сама не знаю почему, быстро выпрямилась. Есть! Так я и думала. Глаза Сережи были крепко закрыты, но веки слегка дрожали. Значит, когда я нагнулась, он открывал глаза, а потом еле успел их закрыть, не ожидал, что я так быстро вернусь в вертикальное положение. Не спит, притворяется. Наверное, подслушивал мой разговор с Людмилой Станиславовной. Надо будет, кстати, завтра расспросить его, вдруг Ксения что-то рассказывала. Вот по дороге в детский сад эту тему и обсудим. А еще завтра мне нужно будет просмотреть Ксенькины ящики, найти хоть какие-то документы на Сережу, хотя бы свидетельство о рождении. Не могли же его привезти совсем без документов. В садик-то как-то устраивали. А потом надо будет подъехать в полицию, чтобы они выяснили, где проживают Сережины родители. Думаю, что это займет несколько дней, может, даже неделю или две. Ну, что же, придется потерпеть. Наверное, это моя карма, отработка за что-нибудь в прежних рождениях. Две недели можно потратить на улучшение кармы. С этой позитивной мыслью я заснула.

Глава XI

Конечно же, я проспала. Будильник с интервалом в десять минут трижды проиграл мелодию из «Семейки Адамс», а я продолжала спать. Разбудил меня Сережа. Спросонья я не сразу въехала, что это за ребенок, и что он делает в моей квартире.

– Ты кто? – спросила я у него.

– Сережа, – серьезно ответил он, совершенно не удивившись, – нам в садик пора. А то, если опоздаем, тетя Зина ругаться будет.

Я рывком села на кровати. Тетя Зина, вчерашняя многословная дура.

– Сколько времени? – я покрутила головой, чтобы немножко прийти в себя.

– Вот, – Сережа протянул мне часы, – я пока не умею по стрелочкам.

Черт! Мы опаздываем.

– Позавтракать точно не успеем, – сообщила я Сереже, вскакивая с постели и бегом направляясь в туалет.

Он потрусил за мной и, стоя под дверью, громко объявил, что завтракать не надо, он завтракает в садике. Уже легче. Я быстро натянула вчерашнюю одежду, ополоснула лицо. Сережа стоял в коридоре с курткой в руках.

– Ты что не одеваешься? – спросила я.

– Петельки маленькие, – объяснил он. – Мне их Ксения застегивает.

Еще пять минут ушло на возню с пуговицами и петельками, которые и в самом деле, не вполне соответствовали по размеру.

Уже в лифте мы вдруг вспомнили, что забыли дома фанерку, на которой Сережа лепит из пластилина.

– Возвращаться не будем, – решила я, – плохая примета возвращаться с дороги. Эта доска как, очень критична?

Он подумал:

– Не знаю. Если сегодня лепить будем, тетя Зина ругаться будет.

– Я поговорю с тетей Зиной, – пообещала я.

Сережа вздохнул и упрямо повторил:

– Она все равно ругаться будет.

Мы вышли из подъезда. Светало медленно и неохотно. Густой туман обещал теплый день.

– Как пойдем? – спросила я. – Как вчера возвращались или через парк?

– Мы утром ходили через парк, – ответил Сережа. – Только я боюсь, там черный дядька за кустами…

Я решила не рисковать. По крайней мере, пока иду с ребенком. Сначала отведу его в садик, а потом все же пройду через парк. К тому времени уже совсем рассветет, народ потянется к остановке, я буду не одна.

Дошли мы на удивление быстро. Сережа снял курточку, теплые штаны и ботинки, достал из шкафчика, на дверце которого была нарисована вишенка, клетчатые тапочки и джинсы. Он натянул джинсы, немного повозился с пуговицей, на мой вопрос, не нужна ли ему помощь, твердо ответил «нет», сунул ноги в тапочки и, не сказав ни слова, пошел по коридору. Где-то вдалеке слышались детские голоса, пахло молоком и манной кашей.

Теперь надо сообщить женщине Зинаиде, что сегодня мы дощечку не вернем. Видимо, у нас с Зинаидой на почве взаимной неприязни возникла астральная связь, потому что не успела я про нее подумать, как она тут же нарисовалась. Недобро зыркнув в мою сторону, Зинаида сделала попытку скрыться в том же направлении, куда минутой раньше ушел Сережа, но я перехватила ее в дверях. Оглянувшись, я убедилась, что никого из родителей в данную минуту в комнате нет, я нежно взяла Зинаиду за лацканы ее халата и прошипела ей в нос:

– Вашу дощечку пришлось отдать в качестве вещественного доказательства. Когда вернут, – непонятно. Поэтому снабдите Сережу новой дощечкой. Вы поняли?

Женщина Зинаида кивнула, дескать, все поняла. Я отпустила ее и уже спокойным голосом добавила:

– И учтите, моя лучшая подруга детский психолог по профессии. Если с мальчиком что-то будет не так, если вы будете его третировать, я это выясню… И тогда мало вам не покажется.

Я похлопала женщину Зинаиду по плечу, улыбнулась и пожелала ей удачного дня.

Выйдя из здания детского садика, я почувствовала, как утомило меня даже столь короткое общение с Зинаидой. Так бывает, люди, которые неприятны, будят в нас нежелательные качества.

Задумавшись на тему «почему некоторые люди вызывают непреодолимое желание на них наорать», я чуть было не пошла вчерашней дорогой, но вовремя вспомнила, что мне надо хотя бы раз пройти через парк, дабы убедиться в наличии или отсутствии там «страшного черного дядьки».

В парке было темновато, фонари, освещающие заасфальтированную дорожку, горели через один. И вот что странно, вроде как вместе со мной в парк вошло довольно много народу (как раз подошел автобус), но метров через сто все куда-то рассосались, и я с неудовольствием обнаружила, что иду по дорожке в гордом одиночестве. Н-да, это не здорово. Если «страшный черный дядька» – всего лишь фантазия пересмотревшего фильмов ужасов мальчика, то это один разговор. А если нет? Если этот человек на самом деле существует? Ведь кто-то же ударил Ксению по голове, проломив ей череп. Наверное, пока я не зашла слишком далеко, стоит вернуться. Да, правильно, надо вернуться, позвонить Максим Максимычу, напомнить ему про «черного дядьку» и пусть устраивают облаву. Но поскольку мне не хотелось выглядеть в своих собственных глазах трусихой, я решила, что дойду вон до тех кустов и поверну обратно.

Он стоял как раз за кустами, намеченными мною в качестве «точки возврата». Высокий мужчина в длинном черном пальто, «черный дядька», настоящий, не из Сережиных фантазий, вполне возможно, убийца. Что делать? Наверное, самое лучшее, – не смотреть в его сторону, развернуться, как планировала, и бежать, бежать, бежать… До выхода из парка или до первых прохожих. Я уставилась себе под ноги и затаила дыхание. Если сейчас он начнет приближаться, я закричу и побегу. Да, именно так, закричу и побегу. Однако все было тихо, «черный дядька» не торопился лезть в колючий кустарник, чтобы напасть на меня. Даже странно, что он медлит. Неожиданно с той стороны, где находился предполагаемый убийца, раздалось негромкое покашливание. Не выдержав, я повернула голову. Мужчина в черном только этого и ждал, он привычным жестом распахнул полы пальто, под верхней одеждой ничего не было.

– Господи! – невольно вырвалось у меня.

Мужчина обрадовался. Я машинально пошла дальше, совершенно забыв, что собиралась развернуться и убежать. Итак, страшная тайна «черного человека» раскрыта. Заурядный эксгибиционист, из тех, что каждую весну наводняют московские парки и развлекаются там до осени, пока позволяет погода. Вряд ли он имеет какое-то отношение к нападению на Ксению. Я не очень хорошо разбираюсь в сексуальных девиациях, но, вроде, эксгибиционисты обычно не имеют агрессивных намерений, им вполне себе достаточно получаемой реакции, будь то ругань или испуг. Странно другое, почему Ксения с завидным упорством продолжала ходить этой дорогой. Не лучше ли было заявить для начала в полицию, да на время сменить маршрут?

В размышлениях на эту тему я незаметно добралась до Ксенькиного дома. Первым делом я прошерстила прикроватную тумбочку, выдвинула и перетрясла все ящики в комоде. Улов оказался небогатым, я не нашла писем с угрозами или копий долговых расписок, зато обнаружила свидетельство о рождении Федосеева Сергея Вячеславовича. Мамой в свидетельстве была записана Федосеева Юлия Вячеславовна, в графе «отец» стоял прочерк. Лет Сергею Вячеславовичу было пять с половиной.

Я набрала номер, что мне вчера дал Максим Максимыч, ответил дежурный, сообщил, что Максимыча пока нет, но я могу звонить в течение дня, он непременно должен появиться. На мою просьбу записать для Максимыча информацию дежурный отозвался недовольным бурчанием, но информацию записал, пообещав передать ее Максимычу сразу, как только тот появится. Это был мой первый в жизни опыт общения с правоохранительными органами. До вчерашнего дня мои представления о том, как действуют сотрудники полиции, базировались, в основном, на литературных и кинематографических примерах. Отчего-то мне казалось, что Максимыч, прочитав адресованную ему записку, в которой я указала все свои номера телефонов, тут же бросится мне звонить. Спустя почти шесть часов моя уверенность сильно поколебалась, и я позвонила сама. К моему безграничному удивлению Максимыч оказался на месте и моему звонку совершенно не обрадовался, хотя должен был, – не так уж часто граждане проявляют такую степень сознательности. Я поинтересовалась, передали ли ему мое сообщение, он признался, что да, передали, но он его еще не читал, потому что навалилось несколько более срочных дел. Я ему не поверила, как вдруг у нашей беседы появился звуковой фон: громкий женский голос заговорил об угрозах, которыми обладательницу голоса запугивал то ли нынешний сожитель, то ли бывший муж. Максимыч отвлекся, потом в течение некоторого времени, пытался вести беседу на два фронта, отвечая попеременно то мне, то голосу, запутался и наконец попросил меня приехать, потому что по телефону решить мой вопрос совершенно невозможно. Я согласилась и записала адрес. Оказалось, что Максимыч работает неподалеку, но пока я добралась, наступил вечер. Местное отделение полиции размещалось в современном шестиэтажном здании из стекла и бетона. Дежурный на входе записал мои паспортные данные, уточнил, к кому я иду, и сказал, что нужный мне человек сидит в кабинете номер 601, что на шестом этаже.

Шестьсот первый кабинет оказался довольно большой комнатой, где стояло не менее десяти столов. Я была приятно удивлена тем фактом, что на каждом столе был компьютер, мониторы тоже были не древние, а ЖК. Несколько компов работали, причем на всех мониторах была одна и та же картинка – заставка к какой-то компьютерной игре бродилке. Кроме меня в комнате было еще два человека – женщина средних лет и мужчина неопределенного возраста. Женщина держала в руке несвежий носовой платок, который время от времени прикладывала к глазам. К гадалке не ходи, она готовилась к предстоящему разговору с сотрудником полиции и репетировала роль потерпевшей. Мужчина посматривал на пустые столы тем взглядом, который появляется у посетителей присутственных мест, когда их футболят из одного кабинета в другой. Примерно после четвертого кабинета такой взгляд появляется даже у самого терпеливого соискателя.

В комнату заскочил молодой румяный коллега Максимыча. Он проявил к нам умеренный интерес, но все же спросил, кого мы тут дожидаемся. Женщина с носовым платком желала видеть некоего Олега Григорьевича, мужчина с пронзительным взглядом хотел пообщаться с Максимом Максимовичем. Женщине повезло первой, в комнату вошел некрупный полицейский, на вид едва вышедший из подросткового возраста. Мужчина вскинулся было, но я остудила его пыл:

– Это не Максим Максимович.

Полицейский подтвердил, что он не Максимыч, а Олег Григорьевич, а Максимыч сейчас придет, его начальство задержало. Олег Григорьевич сел за свой стол, достал кипу бумажек и начал их просматривать. Женщина с носовым платком в руках подсела к нему, завязался оживленный разговор. Олег Григорьевич убеждал ее написать какое-то заявление, женщина возражала, дескать, она все уже писала. Олег Григорьевич в ответ заметил, что написала она кратко, а теперь, чтобы продолжить работу, требуется подробный рассказ, кто, где, когда и по какому поводу ей угрожал… Я заинтересовалась, но тут появился Максим Максимыч. Я выложила свидетельство о рождении Сережи Федосеева, обратила его внимание, что из родителей есть только мама. Максимыч внимательно прочел все, что было написано в свидетельстве, а потом на голубом глазу спросил, что я хочу от него. Я офигела, но не настолько, чтобы забыть о цели своего визита.

– Я бы хотела, чтобы вы, ну, не вы лично, а ваше ведомство, выяснило, где проживает Федосеева Юлия Вячеславовна. Нужно сообщить ей, что человек, на которого она сбросила своего сына, сейчас не в состоянии выполнять обязанности опекуна.

– Но ведь вы пока там живете, – по форме это был вопрос, по интонациям – скорее утверждение.

– Я не могу там жить все время, – возразила я, – у меня работа, свой дом, своя жизнь, наконец…

– Ну, хорошо, – слегка смягчился Максимыч, – я отксерокопирую свидетельство, мы пошлем запрос.

– Сколько времени это займет? – нетактично поинтересовалась я.

– Что, – прищурился Максимыч, – не нравится вам подругу в тяжелой ситуации выручать?

Я разозлилась:

– Нравится, не нравится, но я это делаю. Если Вы намекаете, что я не мать Тереза, так я и сама это знаю. Помочь готова, но в разумных пределах. Поэтому и спрашиваю, чтобы организовать свою жизнь на ближайшее время…

– А вы что, планы на жизнь, что ли, пишете? – попытался съехидничать Максимыч.

– Представьте себе, пишу, – отпарировала я.

– Ладно, – Максимыч неохотно взял в руки свидетельство, еще раз внимательно изучил текст, как будто там волшебным образом могли появиться адрес и телефон Сережиной мамы, – как только что-нибудь выясним, я вам сразу позвоню.

После такой фразы человек воспитанный должен встать и уйти. Я продолжала сидеть как приклеенная, потому что не поверила Максимычу. Вряд ли он будет что-то выяснять, и уж точно не будет мне звонить. Понадеется, что мне надоест, и я сама отстану. Я, может, и отстала бы, если бы сложившаяся ситуация не усложняла мою жизнь. Максим Максимыч, чтобы ускорить мое отбытие, переключился на мужчину с пронзительным взглядом. Между ними состоялся следующий диалог:

– Я вас вызывал? – спросил Максимыч, пытаясь придать лицу заинтересованное выражение, и начисто игнорируя меня.

– Нет, – ядовито и недружелюбно ответил мужчина.

Максимыч слегка опешил, на секунду задумался и полуутвердительно, полувопросительно произнес:

– Я вас приглашал?

Взгляд мужчины стал еще более пронзительным, он поджал губы и почти торжественно произнес:

– Нет, вы меня не приглашали!

Тут Максимыч реально растерялся:

– Вы вообще ко мне? Как ваша фамилия?