Девушка из низшего общества Макеев Алексей

Глава 1. Звонок

Меня зовут Игорь Гладышев. Мне тридцать шесть лет. Я работаю тренером по вольной борьбе в одной из детских юношеских спортивных школ города Москвы. В свободное от работы время подрабатываю частным сыском. Не из-за денег, разумеется, хотя они тоже имеют кое-какое значение, а из спортивного интереса – страсть как люблю детективные истории. Недостатка клиентов у меня нет, ко мне обращаются друзья, товарищи, знакомые, знакомые знакомых в тех случаях, когда им не хотелось бы привлекать к расследованию дела полицейских. У меня аналитический склад ума и, как говорят, неординарное мышление, и потому мне удается распутать порой довольно запутанные истории. Вот об одной такой истории мне и хотелось бы рассказать на страницах этой повести.

А началась она весенним днем с телефонного звонка мобильного телефона. Прозвучал он в пятницу, когда подходила к концу последняя тренировка в спортивном зале ДЮСШ. Обычно во время занятий я не отвечаю на звонки мобильного телефона. Этого требуют обычные правила этики. Ведь не будет же воспитанный преподаватель во время лекции разговаривать по мобильнику, так же как и воспитанные слушатели не станут говорить во время лекции по сотовому телефону. Вот и я не позволяю себе во время тренировки отвечать на телефонные звонки, отвлекаться от их проведения, потому я нажал на лежавшем на гимнастической скамейке мобильном телефоне клавишу сброса. Однако звонивший был человеком настойчивым, и мобильник снова затрезвонил.

Через минуту я не выдержал, крикнул пацанам, чтобы они отрабатывали в партере прием «удержание соперника на лопатках», а сам взял телефон и ответил на звонок.

– Извините, у меня тренировка! – сказал я в микрофон мобильника. – Перезвоните, пожалуйста, через час.

– Простите, Игорь Степанович, но я человек занятой, – строгим голосом человека, явно облеченного властью, привыкшего повелевать, проговорил на том конце беспроводной линии неизвестный мне мужчина. – Я отниму у вас ровно одну минуту.

«Раз так строго говорит, наверное, имеет на это право, – подумал я, порядком напрягшись. – Возможно, полицейский или вышестоящее начальство мне звонит по какому-то важному вопросу».

– Слушаю, – буркнул я, поглядывая на пацанов, которые приступили к отработке приемов.

– Я бы хотел, чтобы вы сегодня приехали ко мне домой по одному очень важному делу, – хорошо поставленным голосом проговорил в трубку неизвестный.

Я показал кулак Сене Покровскому – двенадцатилетнему мальчишке, начавшему баловаться на ковре со своим спарринг-партнером Валерой Козловским.

– Какое?

– Вы мне нужны в качестве частного детектива, – заявил мужчина, и я расслабился – звонил никакой не полицейский и не вышестоящее начальство, а обычный клиент.

– Хорошо, я подъеду, – объявил я и вновь показал кулак, на сей раз расшалившемуся Женьке Соколову. Тот, присмирев, с серьезным видом лег на обе лопатки, и его спарринг-партнер принялся выполнять удержание.

– Запишите адрес, – в своей обычной начальственной манере потребовал клиент.

Оставлять пацанов и идти за авторучкой в кабинет завуча Ивана Сергеевича Колесникова мне не хотелось, потому я поспешно сказал:

– Извините, у меня под рукой нет авторучки. Скиньте, пожалуйста, эсэмэс с вашим адресом и именем, чтобы знать, к кому обращаться. Часиков в семь вечера я к вам подъеду. – И, нажав на клавишу разъединения, я снова положил телефон на гимнастическую скамейку.

Пару минут спустя телефон пиликнул, известив, что пришло эсэмэс с данными клиента.

Через тридцать минут я закончил тренировку. Построив пацанов в одну шеренгу, скомандовал:

– Равняйсь. Смирно. Напра-во. В колонну по одному из зала в раздевалку шаго-ом марш!

Я не сторонник солдафонщины, но производственная необходимость требует, чтобы пацаны покидали спортивный зал в колонну по одному, иначе, если отпустить их без построения, всем гуртом ломанутся в двери из спортзала, устроят толкучку и, не дай бог, еще кто-нибудь из них травму получит. Ох, уж эти травмы! Запугали нас ими вышестоящие инстанции. Говорят, физруки в общеобразовательных школах вообще боятся детей к спортивным снарядам подпускать. Из программы убрали прыжки через коня, козла, упражнения на брусьях. Вот и получается, у ребенка до одиннадцатого класса нет абсолютно никакого физического развития, элементарных спортивных навыков. Потому в более старшем возрасте от каких-либо неловких движений получают травмы рук, ног, а что еще хуже – позвоночника. Но да ладно, это я так, о своем, наболевшем…

Дождавшись, когда пацаны выйдут из спортзала, я сам отправился в раздевалку, переменил спортивную форму на джинсы и свитер и зашел в кабинет (он же тренерская) к завучу, заполнить журнал. Фигурой, напоминающей большущий самовар, а лицом добродушного бульдога, Иван Сергеевич Колесников сидел на своем рабочем месте за столом, что-то писал. Пятница, вечер, а он все сидит, пыхтит, работает. А в принципе, что ему дома делать? Дети взрослые, да и внуки тоже не маленькие. С женой разве в карты в подкидного играть? Колесников давно на пенсии, но продолжает работать, еще и нас, тренеров, гоняет. За его жизнелюбие, честность, порядочность я очень уважаю Ивана Сергеевича.

Я заполнил журнал, перебросился с завучем несколькими словами и, попрощавшись с ним, пошел прочь из спортзала, прихватив курточку. Проплутав по лабиринтам Детской юношеской спортивной школы, я вышел на улицу. Весна берет свое. Несколько дней стояла теплая погода, ярко светило солнце, и последний грязный лежалый снег растаял. Но вот сегодня что-то опять похолодало. Небо обложило тучами, вот-вот начнет накрапывать дождь.

Запахнув плотнее курточку, я скорым шагом прошел по аллейкам нашего спорткомплекса, на базе которого находится Детская юношеская спортивная школа, вышел за ограду и двинулся к автостоянке. На моем подержанном «БМВ» пискнула сигнализация, когда я нажал на кнопку пульта дистанционного управления, и щелкнул центральный замок, открывая двери.

Я сел за руль и тут же завел автомобиль. Пока мотор прогревался, я достал телефон и посмотрел эсэмэс. Клиент Алексей Михайлович Шереметьев жил на Кутузовском проспекте, практически в центре Москвы, не из бедных, видать. Несколько минут спустя автомобиль прогрелся, в салоне стало тепло, уютно, комфортабельно. Я забил адрес в навигатор и тронул автомобиль с места.

Глава 2. Предложение

Примерно час спустя я прибыл на место. Дом, где жил Шереметьев, оказался сталинской десятиэтажкой, стоявшей прямо вдоль Кутузовского проспекта. Я припарковал автомобиль во дворе, покинул его и, отыскав нужный подъезд, позвонил в домофон квартиры номер семьдесят девять.

Минуту спустя в динамике раздался голос, явно принадлежащий уже немолодой женщине:

– Вам кого?

– Здравствуйте! – проговорил я, наклоняясь ближе к микрофону переговорного устройства. – Я к Алексею Михайловичу.

– Кто вы? – учинила форменный допрос женщина.

– Великий сыщик, Нат Пинкертон, – хмыкнул я, но поскольку женщина на том конце линии домофона, не поняв юмора, молчала, все же назвался: – Игорь я, Гладышев.

– Алексей Михайлович вас вызывал? – занудливо продолжала допрашивать женщина.

Набравшись терпения, я ответил:

– Вызывал.

– Погодите, сейчас доложу.

Динамик надолго заглох, и пока из него не раздавалось ни звука, я пораскинул мозгами. Раз женщина говорит «доложу хозяину», значит, она не жена Шереметьеву, не дочь, которые, если бы являлись таковыми, сказали, что доложат мужу, а если дочь, то отцу, а значит, я имел честь разговаривать с домработницей. Что же за такая важная птица этот Алексей Михайлович, раз в доме у него имеется прислуга, которая без доклада к нему не допускает посетителей. Впрочем, чего гадать, Игорек, через несколько минут встретишься с хозяином квартиры и все узнаешь.

Целую минуту динамик молчал, потом все тот же заунывный женский голос проговорил:

– Входите, Алексей Михайлович вас примет.

– На каком этаже изволите жить? – поинтересовался я.

– На восьмом, – лаконично ответила женщина, раздался щелчок открывшегося магнитного замка, и я, взявшись за ручку двери, потянул ее на себя.

Войдя в подъезд, оказался в оранжерее – настолько плотно было заставлено в нем свободное пространство горшками с цветами. По-видимому, консьержка – находившаяся за стеклом небольшого помещения – явно была любительницей цветов. Сама она вряд ли их покупала, ибо была, судя по азиатской внешности, из гастарбайтеров, ей приобрести столько цветов для подъезда было не по карману, значит, «оранжерею» устроили жильцы подъезда, а консьержка за цветами ухаживала.

Я кивнул ей в знак приветствия, прошел мимо комнатки консьержки и, приблизившись к старинному, огороженному сеткой лифту, нажал на кнопку вызова кабины. Спустя минуту кабина старинного лифта со скрипом, но мощно и уверенно стала подниматься вверх. Оказавшись на восьмом этаже, я вышел на лестничную площадку и шагнул к двери с висевшим на ней номером семьдесят девять.

Меня уже ждали, поскольку не успел я протянуть руку к звонку, как дверь открылась и на пороге возникла невысокая, с хорошо сохранившейся фигурой женщина лет пятидесяти. У нее был длинный с горбинкой нос, сухие плотно сжатые губы, острый подбородок, бледно-голубые глаза, неширокий лоб и длинные, крашенные в каштановый цвет волосы, собранные на затылке в пучок. В мочках ушей золотые сережки в виде кленовых листьев. Одета в спортивный костюм красно-синего цвета, обута в домашние тапочки.

– Входите, – пригласила она и, когда я ступил в квартиру, прикрыла за мною дверь.

Я снял куртку и повесил ее в шкаф. В квартире вкусно пахло, явно домработница стряпала на кухне, и мой приход прервал ее занятие.

– Идемте, я вас провожу, – на этот раз без длительных вопросов сказала она и двинулась по длинному коридору.

Судя по большому количеству комнат, квартира была сдвоенной, иными словами, Алексей Михайлович купил на одном этаже две квартиры и объединил их в одну. И это тоже говорило о том, что мой будущий клиент человек состоятельный. А это значит, мне можно надеяться на приличный гонорар за работу сыщика. Впрочем, еще нужно посмотреть, что за дело мне хочет предложить Шереметьев. И если оно с криминальный уклоном, то я за него не возьмусь. У меня нет абсолютно никакого желания садиться за решетку, так что в пассив от моего визита к Алексею Михайловичу мне придется записать потраченное зря время да израсходованный на поездку бензин.

Мы прошли в дальний конец коридора, и сопровождавшая меня женщина распахнула расположенную там дверь:

– Входите, пожалуйста.

Я переступил порог и оказался в отделанном в старинном стиле кабинете: массивный стол, множество стеллажей с книгами, кожаный диван, два кресла из одного с ним гарнитура, несколько стульев с гнутыми ножками. Из современных деталей интерьера был большой плазменный телевизор, небольшой сейф в углу и стоявший на столе ноутбук.

За столом восседал худощавый, стриженный под бобрик мужчина лет шестидесяти, с прямым носом, выдающимся вперед подбородком, тонкими губами и серыми глазами с тяжелым взглядом. Брови у него были густые, нависшие, отчего мужчина казался хмурым. При моем появлении Алексей Михайлович поднялся из-за стола и двинулся ко мне навстречу. У него была осанка гордого человека, высокий, как и у меня – за метр восемьдесят, рост. Одет по-домашнему – в коричневую фланелевую рубашку навыпуск, потертые джинсы и мокасины синего цвета.

– Добрый вечер, Игорь Степанович! – с достоинством лорда на великосветском приеме проговорил хозяин квартиры, крепко пожимая мне руку. – Спасибо, что пришли.

Я молча пожал в ответ сухую крепкую ладонь хозяина дома и степенно, в знак того, что мне приятно познакомиться с Шереметьевым, кивнул.

Мы разъединили руки, и Алексей Михайлович поинтересовался:

– Что будете пить? Кофе, чай или, может быть, предпочтете напиток покрепче?

Я отрицательно покачал головой:

– Спасибо, спиртное не употребляю – за рулем. А вот кофе, пожалуй, я бы выпил.

– Нина Николаевна! – Глядя через мое плечо на все еще стоявшую в дверях домработницу, дожидавшуюся распоряжений, хозяин квартиры сказал: – Приготовьте нам, пожалуйста, кофе. Ну и бутербродов. Игорь Степанович после работы, наверняка проголодался.

Женщина ушла, прикрыв за собою двери, и Шереметьев, сделав приглашающий жест в сторону письменного стола, предложил:

– Проходите, располагайтесь.

Он быстрым легким шагом прошел за стол, уселся за него, я же расположился по другую сторону стола на мягком стуле, прямо напротив хозяина квартиры.

– Итак, Игорь Степанович, – соединяя в замок руки и складывая их на столе, начал Алексей Михайлович, – как я вам уже говорил по телефону, я человек занятой, время мое дорого, поэтому надолго своей беседой я вас не задержу. Вас мне рекомендовали как человека неглупого, умеющего держать язык за зубами, способного быстро раскрывать порученные вам дела.

Шереметьев пристально посмотрел мне в лицо своим тяжелым взглядом, словно желая найти в нем признаки, подтверждающие, что все то, что он сейчас говорил обо мне, является правдой. По-видимому, решив, что я действительно соответствую тем отзывам, которые он обо мне слышал, Шереметьев продолжил:

– Дело, которое я собираюсь поручить вам, весьма деликатное, касающееся моих домочадцев, а потому я и хотел бы, чтобы слухи о нем не вышли за пределы моей квартиры.

Конечно, излишне было предупреждать о том, чтобы я держал язык за зубами, какой же это частный сыщик, если выдает секреты нанявших его для раскрытия дела людей? Но тем не менее я твердо проговорил:

– На сей счет можете быть спокойны.

Алексей Михайлович пошевелил сцепленными кистями рук, словно разминая их перед дракой, и продолжил:

– В таком случае суть дела вкратце такова. Вчера из моей квартиры пропали восемьсот тысяч рублей. Никто, кроме моих домочадцев, взять их из квартиры не мог. На мои расспросы никто в краже денег не признался. Поручать дело полиции, заявляя на своих близких, я, как вы понимаете, не мог, потому вынужден прибегнуть к услугам частного сыщика, а именно вашим. Вот я и хочу, чтобы вы выяснили, кто именно из обитателей моей квартиры взял эти деньги.

Шереметьев замолчал и уставился на меня, выжидая, соглашусь я или нет взяться за предлагаемое мне дело. В принципе я был согласен. Никакой криминальной подоплеки в предлагаемой мне работе не было, требовалось просто частным образом изобличить в богатеньком доме воришку. Но если бы я знал, чем это дело обернется, я бы, разумеется, никогда за него не брался. Однако не будем забегать вперед.

– Какова сумма моего гонорара? – спросил я, давая таким образом согласие расследовать предложенное мне дело.

– Я рассчитываю заплатить вам тысяч пятьдесят, – признался Шереметьев, откидываясь на спинку кресла с видимым облегчением, что я не прочь взвалить на себя кое-какие проблемы в его семействе.

Сумма была приличной, и я согласился:

– Идет. Но дополнительные расходы, которые мне, вероятно, придется сделать, вы тоже оплатите.

– Само собой, – не стал возражать Алексей Михайлович, выдвинул ящик стола и, вытащив из него пачку денег, положил ее на стол. – Здесь двадцать пять тысяч задатка. Тратьте пока на расследование деньги из этой суммы, потраченное я вам оплачу.

Я сгреб деньги со стола и сунул их в карман брюк.

В этот момент раздался предупредительный стук в дверь, которая сразу же открылась, и в кабинет, держа в одной руке поднос, вошла Нина Николаевна. Немолодая женщина довольно проворно постелила на стол салфетку, поставила на нее чашки с кофе и две тарелки с бутербродами, молча, прихватив поднос, двинулась к выходу.

– Алексей Михайлович, – сказал я, когда дверь за домработницей закрылась, – а почему вы держали восемьсот тысяч рублей, столь солидную сумму, в своей квартире, а не в банке?

Хозяин кабинета усмехнулся и снисходительно сказал:

– Видите ли, Игорь Степанович, я владею довольно крупной сетью магазинов в Москве, из этого следует, что я человек не бедный, а потому восемьсот тысяч не такая уж для меня крупная сумма денег. Обычно я держу деньги в сейфе, – он кивнул в сторону угла, где стоял небольшой сейф, – но позавчера, в среду, один из моих подчиненных привез мне домой эти деньги, и я во время беседы с ним положил эти восемьсот тысяч не в сейф, а в ящик стола, рассчитывая после беседы с подчиненным переложить их в сейф, но, к сожалению, забыл, и вот деньги пропали. Я подозреваю, что и раньше у меня пропадали относительно небольшие суммы денег, ибо иной раз их недосчитывался, но такая крупная пропажа случилась впервые.

Когда Алексей Михайлович предположил, что я голоден, он не ошибся, я действительно проголодался, ибо последний раз ел в обед, а сейчас был уже ужин, и в животе у меня урчало. При виде бутербродов с красной икрой, колбасой и бужениной у меня потекли слюнки, и я, взявшись за один из бутербродов, проговорил:

– С вашего разрешения! – Откусив от бутерброда, с полным ртом поинтересовался: – В котором часу пропали деньги?

Хозяин квартиры взял чашечку с кофе, сделал небольшой глоток и ответил:

– Понятия не имею. Деньги мне принесли часов в восемь вечера, все домочадцы были дома.

– А когда вы обнаружили пропажу? – Я тоже взял чашку с кофе и отхлебнул из нее.

– Вчера вечером после работы, – ставя чашечку с кофе на стол, изрек Шереметьев, – я вспомнил о деньгах, решил переложить их из ящика стола в сейф, тут и увидел, что денег нет. Я сразу же собрал всех членов семьи и домработницу в кабинете, объявил об исчезновении денег и потребовал вернуть их. Однако никто не признался. В этой ситуации меня больше волнует не то, что я лишился восьмисот тысяч, а то, что в моем доме завелась крыса, которая крадет деньги. Вот мне и хотелось бы, Игорь Степанович, чтобы вы выяснили, кому и зачем потребовалась такая сумма денег.

Я съел один бутерброд и взялся за другой.

– Перечислите, пожалуйста, членов вашей семьи и дайте им краткую характеристику. И скажите, кто и чем занимается.

Соединив кончики пальцев вместе, Алексей Михайлович постучал ими друг о друга. Затем медленно, словно подбирая слова, заговорил:

– Жена моя Анастасия Федоровна младше меня на двадцать лет. Ей сейчас около сорока. Она моя вторая жена, первая моя супруга после продолжительной болезни умерла в возрасте тридцати лет, оставив меня с маленьким сыном на руках. Анастасия особа взбалмошная, своенравная и самолюбивая, любит хорошо одеваться, ходить по магазинам. Она нигде не работает, в общем, домохозяйка, как говорили в советское время о таких людях, чтобы не употреблять слово «безработная», так как официально считалось, что безработицы в Советском Союзе нет.

Сына зовут Андреем, ему двадцать пять лет, он нигде не работает, занимается живописью, живет с нами. Но довольно часто ездит в наш загородный дом, там у него оборудована художественная студия. Он мечтатель, ведет богемный образ жизни. Рисует портреты, но особой популярностью его произведения искусства не пользуются, а соответственно от них нет никакого дохода, так что он находится на моем иждивении. Он весь в себе, задумчивый, витает где-то в облаках, художник одним словом, а живопись у него нечто вроде хобби.

– А почему вы не приобщите его к своему ремеслу? – разделываясь с третьим бутербродом, поинтересовался я.

Шереметьев снова сделал глоток из чашки с кофе и грустно сказал:

– К сожалению, у него нет к коммерческому делу способностей, а самое главное – интереса. Однако я всеми силами стараюсь приобщить Андрея к бизнесу, правда, мало чего на этом поприще добился. Но все же надеюсь, что с возрастом у него поменяются приоритеты и он станет бизнесменом. А пока, увы, на первом месте у него живопись.

– Еще члены семьи у вас имеются? – Допив кофе, я вытер салфеткой рот и положил ее в опустевшую от бутербродов тарелку.

Алексей Михайлович кивнул:

– Еще имеется дочь, – он произнес это с особой мягкостью, и сразу стало ясно, что к дочери он относился с нежностью, она его любимица. – Ее зовут Ксения. Она наш совместный с Анастасией Федоровной ребенок. Ей двадцать лет. Ксюша учится на юрфаке, современная девушка, веселая, словоохотливая, любит пошутить, поприкалываться, как говорит нынешняя молодежь. Вся наша семья в ней души не чает. – Шереметьев сделал паузу и вновь заговорил: – Ну, и последняя из домочадцев это домработница Нина Николаевна Чеканшина. Ее вы уже видели, она много лет работает у нас, и мы относимся к ней как к члену нашей семьи. Она женщина расторопная, неболтливая, честная… Во всяком случае, в неблаговидных поступках она замечена не была, – после очередной паузы добавил Шереметьев. – Вот и все подозреваемые. – Он развел на столе руки в стороны, а потом вновь соединил пальцы, словно сгребая со стола невидимые предметы и подводя, таким образом, итог данным своим домочадцам характеристикам.

Я посмотрел на стоявшую на столе статуэтку футболиста, по-видимому, хозяин дома был заядлым болельщиком.

– Но у вас есть насчет того, кто совершил кражу, какие-нибудь подозрения?

Алексей Михайлович задумался на несколько мгновений, потом медленно проговорил:

– Вы знаете, Игорь Степанович, я ловлю себя на мысли, что плохо знаю свою семью. Увы, я весь в работе и поэтому особо не вникаю в личную жизнь каждого домочадца и потому понятия не имею, кто чем живет и у кого и что из них на уме. Для меня на первом месте работа. Так что конкретно кого-либо из домочадцев обвинить в краже не решусь. Вы уж сами доступными вам способами вычислите воришку.

После бутербродов и чашки кофе меня разморило, я подавил зевок и спросил:

– Могу я поговорить с вашими домочадцами?

Алексей Михайлович повернул руки ладонями кверху, словно проверяя, не идет ли дождь.

– К сожалению, дома только Нина Николаевна, жена ушла к подруге, будет поздно вечером, сын Андрей за городом, в студии, а дочь Ксения тусуется со своими друзьями. Пятница, конец недели, сами понимаете… – недоговорив, как бы оправдываясь за то, что члены семьи разбрелись из дома кто куда, промолвил хозяин квартиры.

Я покачал головой, выражая таким образом сожаление:

– Очень жаль, что не могу с ними поговорить, так сказать, не откладывая дела в долгий ящик.

Шереметьев пожевал губами и вновь пытливо посмотрел на меня, словно не решаясь мне что-то высказать, и, чуть помявшись, все же признался:

– Вы знаете, я подозреваю, что все члены моей семьи разбрелись в пику мне, поскольку я пригрозил нанять частного сыщика и вывести воришку на чистую воду. В общем, мои домочадцы, по-видимому, обиделись за то, что я собрался прибегнуть к услугам детектива, и в знак протеста бродят сейчас кто где. Так что будьте готовы к тому, что ваши расспросы они примут, скорее всего, в штыки. Кроме Нины Николаевны, разумеется, она человек подневольный, артачиться не будет и ответит на все интересующие вас вопросы.

Я был разочарован тем, что придется работать с людьми, которые заранее настроены против меня, будут оказывать противодействие, однако виду не подал, приходилось работать и в худших условиях, когда мне и морду пытались набить, деловито попросил:

– Покажите мне хоть фотографии ваших детей и супруги.

– А это пожалуйста!

Алексей Михайлович поднялся, подошел к книжным стеллажам и, отодвинув стекло, достал стоявшие на полке две фотографии в рамках. Приблизившись ко мне, протянул одну из них. Я взял и принялся разглядывать. На фотографии была изображена стоявшая во весь рост невысокая стройная женщина, около сорока лет, одетая в нарядное платье бирюзового цвета. У нее были длинные пшеничного цвета волосы, ниспадавшие на плечи. Лицо было красивым, но красота эта была какая-то хищная: заостренный подбородок, небольшой нос, чуть приоткрытые в полуулыбке алые губы, острый насмешливый взгляд голубых глаз, красиво очерченные брови. Судя по ее гордо вскинутому подбородку, насмешливому и чуточку презрительному выражению лица, женщина превосходно знала себе цену, привыкла повелевать и умела постоять за себя.

– Это и есть моя супруга Анастасия Федоровна, – сказал Шереметьев то, о чем я уже и так догадался.

Он забрал у меня фотографию супруги и дал другую со словами:

– А это мой сын Андрей и дочь Ксения.

Я взял вторую фотографию и принялся изучать ее. На снимке были изображены парень и девушка. Дочь Шереметьева Ксения сидела на стуле, сын Андрей стоял рядом, опираясь одной рукой о спинку стула. Девушка была черноволосая, чернобровая, круглолицая, с карими, чуть навыкате глазами, небольшим ртом, вздернутым носом. Худой я бы ее не назвал – так – в меру упитанной. Она была в короткой юбке, свободной майке, сидела, плотно сдвинув немного полноватые ноги. Сын Шереметьева Андрей был невысокого роста, субтильный, одет в джинсы и тоже в майку. Очевидно, фотография делалась летом, поэтому брат и сестра и были одеты по-летнему. Волосы у парня были кудрявыми, лицо симпатичное, но абсолютно не мужественное. Безвольный округлый подбородок, тонкие губы, прямой нос, высокий лоб, невыразительные глаза серого цвета. И брат, и сестра чем-то походили на отца, только дочь уродилась грубоватой, а сын, наоборот, изнеженным.

– Могу я поговорить с вашей домработницей Ниной Николаевной? – поинтересовался я, возвращая хозяину дома фотографию.

– Да, конечно, не вопрос. – Шереметьев вернулся к стеллажам, поставил на место фотографии и задвинул стекло. – Я сейчас ее позову.

Я замялся:

– Только мне хотелось бы побеседовать с нею с глазу на глаз. Сами понимаете, в вашем присутствии домработница вряд ли будет откровенной. А наедине она мне может признаться в том, в чем в вашем присутствии признаться не осмелится.

Алексей Михайлович, шагнувший было к двери, остановился.

– Хорошо, пусть будет по-вашему, – согласился он. – Оставайтесь здесь, я пришлю к вам Нину Николаевну.

Твердым шагом решительного человека Шереметьев подошел к двери, открыл ее и вышел из кабинета.

Глава 3. Домработница

Пару минут спустя в дверь вошла уже знакомая мне домработница Нина Николаевна. Я поднялся ей навстречу.

– Еще раз здравствуйте, Нина Николаевна. Алексей Михайлович уже сказал вам, по какому поводу я хочу с вами побеседовать?

– Сказал, – призналась домработница. – По поводу пропажи денег у Алексея Михайловича.

– Вот и отлично! – Я указал рукою на стул у стеллажей: – Садитесь, пожалуйста.

Повинуясь моему жесту, женщина прошла к стулу, уселась на него. Я снова сел на свое место.

– Несколько вопросов не по теме, Нина Николаевна! – Я приятно улыбнулся, стараясь расположить к себе женщину, которая казалась настороженной. Ее молчание я расценил как согласие поговорить со мной на отвлеченную тему и спросил: – Вы давно работаете у Шереметьевых?

Прежде чем ответить, Нина Николаевна кашлянула в кулак.

– Лет десять.

– Приличный срок, – проговорил я одобрительно. – Вы, как сказал Алексей Михайлович, по сути дела, уже член семьи.

– Ему виднее, – как-то отстраненно ответила женщина, все еще чувствуя себя не в своей тарелке.

Я про себя усмехнулся: «Не бойся, мать, заставлять стучать на хозяев не буду».

– Извините, а как ваша фамилия?

– Чеканшина.

– Дети у вас есть?

Женщина кивнула:

– Есть. Сын.

Я склонился чуть ближе к своей собеседнице:

– Сколько ему лет?

Женщине польстило то, что я интересуюсь ее семьей, она уже не так скованно ответила:

– Через месяц тридцать будет.

– Ого, – взрослый какой! – восхитился я, но, разумеется, восхищение было деланым, ибо мне не было никакого дела до ее сына, просто правила приличия требовали выразить восторг женщине по отношению к ее дитя. – Женат?

Нина Николаевна впервые улыбнулась:

– Женат.

– И внуки есть? – продолжил я втираться в доверие женщины.

– Есть, внук. Два года ему. – При воспоминании о внуке улыбка домработницы стала еще шире.

– Сын со своей семьей у вас живет? – задал я очередной вопрос.

Женщина замотала головой:

– Нет, нет, мы взяли сыну ипотеку. Вот сейчас с мужем на нее и работаем.

Ну, вот вроде бы безобидные вопросы, а женщину удалось расположить к себе, а заодно выяснить, что Нина Николаевна выплачивает ипотеку, а значит, деньги ей нужны позарез. Так что, возможно, она и является тем самым воришкой, которого хочет разоблачить Алексей Михайлович Шереметьев. Но это пока лишь версия, не подкрепленная никакими фактами, но тем не менее домработница в числе подозреваемых. А теперь, раз Чеканшина расслабилась, можно перейти к основной части нашей беседы.

– Нина Николаевна, когда вам стало известно о том, что у вашего хозяина пропали деньги?

Женщина тут же насторожилась:

– Вы меня подозреваете в краже денег?

– Да нет, зачем же, – я пустил в ход все свое обаяние. – Я вас ни в чем не подозреваю, просто хочу узнать временной промежуток, в какой пропали деньги.

Женщина плотно сжала сухие губы, наморщила лоб, что явно свидетельствовало о работе мысли.

– Насколько мне известно, Алексей Михайлович положил деньги в ящик письменного стола в среду вечером, позавчера, значит, а обнаружил вчера вечером после работы.

– В котором часу вы позавчера ушли с работы?

– Часов в восемь вечера.

– Так поздно? – удивился я.

– Понимаете, Игорь Степанович, – сказала домработница, глядя куда-то мимо меня, – я здесь неподалеку живу, можно считать, в соседнем доме. Целый день неотлучно в доме Шереметьевых я не нахожусь, прихожу только тогда, когда требуется моя помощь – постирать, убраться в доме, приготовить обед или ужин, а так большую часть дня я свободна.

Я закинул ногу на ногу и, сцепив руки в замок, обхватил ими колено.

– А кто-нибудь из посторонних людей с вечера среды и до вечера четверга в дом приходил? Припомните, пожалуйста.

Женщина вновь наморщила лоб и провела ладонью по подбородку.

– Вроде никого не было, – проговорила она раздумчиво.

– Вспомните, – стал настаивать я. – Это очень важно. Может быть, приходил слесарь, газовик, сантехник, интернетчик…

После секундного размышления Нина Николаевна твердо сказала:

– Нет, никого не было… Ну за исключением Антона Павловича, который в среду принес, со слов Алексея Михайловича, ему деньги.

– А как вы думаете, Нина Николаевна, кто из членов семьи мог бы взять деньги? – задал я провокационный вопрос.

Женщина сразу же замкнулась.

– Понятия не имею, – сухо сказала она.

– А что вы можете сказать о семье Шереметьевых? О супруге Алексея Михайловича, его детях?

Вопрос домработнице явно не понравился, и, прежде чем ответить, она поерзала на стуле.

– Ну, что можно сказать, очень хорошая семья, положительная, – как-то вяло проговорила она. – Хозяйка Анастасия Федоровна, превосходная женщина, отзывчивая, добрая, никогда не унижает мое достоинство. И Андрей хороший парень – художник, романтик. Ну и о дочери Алексея Михайловича Ксении тоже ничего плохого сказать не могу. Девушка учится в институте, веселая, подвижная.

– Понятно, – проговорил я невесело – о хозяевах либо ничего, либо только хорошее.

– Ну, что же, спасибо за беседу, Нина Николаевна. Более не смею вас задерживать.

Я поднялся и двинулся к выходу. Домработница отправилась меня провожать. В прихожей, когда я надевал куртку, возник Алексей Михайлович.

– Уже уходите? – осведомился он.

Я пожал плечами.

– Ну да, с Ниной Николаевной поговорил, а больше никого из домочадцев нет. Если вы не возражаете, я подойду завтра с утречка.

Хозяин квартиры сложил на груди руки.

– Ну вы уж сами, – пробасил он, – Игорь Степанович, здесь разбирайтесь, потому что завтра хоть и суббота, вроде и нерабочий день, но мне нужно поехать по делам. Так что не обессудьте.

Я махнул рукой.

– Ладно, не впервой, справлюсь как-нибудь.

На прощание, пожав хозяину руку, а домработнице кивнув, я открыл дверь и вышел на лестничную площадку.

Глава 4. Анастасия Федоровна Шереметьева и ее мачо

Когда я, прощаясь с Алексеем Михайловичем, сказал, что на следующий день приеду утром, разумеется, я не подразумевал восемь или девять часов до полудня. В воскресные и праздничные дни москвичи любят подольше поспать, и приходить рано и будить их считается моветоном. И Алексей Михайлович это понял, потому-то и сказал, что с утра уезжает по делам, и я не застану его дома. Следуя девизу «выспался сам, дай выспаться другим», я на следующий день в субботу проснулся по будильнику, который поставил на половину десятого утра. Не спеша принял душ, побрился, со вкусом позавтракал и вышел из дому. Было десять тридцать, пока доберусь до дома Шереметьева, будет одиннадцать тридцать – самое время посетить Шереметьевых, не опасаясь, что застану домочадцев с заспанными лицами, в пеньюаре, если это дама, и в трусах и майке, если это мужчина.

Гараж находится неподалеку от моего дома, и путь до него занимает всего лишь несколько минут. Поздоровавшись с соседом по гаражам Антоном Смирновым, тоже собиравшимся куда-то ехать, я выгнал своего железного коня из бокса, закрыл ворота на ключ и двинулся прочь из гаражного кооператива.

Как я и рассчитывал, приехал на Кутузовский проспект в районе половины двенадцатого. Припарковал автомобиль неподалеку от подъезда Шереметьевых и собирался уж было покинуть автомобиль, как вдруг увидел, что из подъезда выходит высокая стройная женщина лет сорока. Я тотчас ее узнал – именно эту женщину я видел на фотографии вчера в кабинете Шереметьева. Ошибки быть не могло – это была собственной персоной супруга Алексея Михайловича Анастасия Федоровна Шереметьева.

Женщина была одета броско – в темную выше коленей юбку, светлую блузку и ядовито-зеленое полупальто. Обута в зеленые туфли на шпильке. На одном плече болталась небольшая сумочка на ремешке. На ее красивом хищной красотой лице был яркий макияж, она шла, гордо вскинув подбородок, не глядя по сторонам. Причем шла так быстро, что ее длинные, пшеничного цвета волосы чуть ли не развевались, а полы ее короткого не застегнутого пальто хлопали от ветра.

«Опоздал ты, Игорек, все деликатничаешь! – укорил я себя мысленно. – Боишься раньше времени заявиться и разбудить хозяев. И вот результат – дамочка уже куда-то лыжи навострила. Не будешь же к ней сейчас на улице приставать с расспросами».

Дамочка между тем подошла к джипу «Гранд Чероки» цвета серебристый металлик, открыла дверцу и села за руль. Вот невезуха, она еще и уезжает и, возможно, надолго! Впрочем, невезение может оказаться и везением. Проследим, куда это мадам Шереметьева намылилась. Честно говоря, я не люблю шпионить за людьми, претит мне это дело. А следить мужчине за женщиной вообще низко, но что поделаешь, обстоятельства иной раз вынуждают выступать в роли, как говорят сыщики-профессионалы, топтуна.

Дамочка довольно лихо выехала со двора на Кутузовский проспект. Я выскочил туда же с небольшим опозданием, но тем не менее успел заметить ее «Гранд Чероки», ехавший впереди, через несколько машин. Я влился в общий поток автомобилей и ехал так до тех пор, пока дамочка не свернула на одну из улиц. Я свернул за ней. Поплутав среди домов, она остановилась на обочине, вышла из автомобиля и, перейдя дорогу, вошла в СПА-салон. Я припарковался позади машины Шереметьевой и приготовился ждать, когда она появится.

Везет же людям – нигде не работают, ездят по СПА-салонам, всевозможным фитнесам, парикмахерским, а тут пашешь день и ночь как ломовая лошадь, да еще в воскресные дни торчишь, дожидаясь, когда мадам соизволит принять в СПА-салоне процедуры. Я набрался терпения, и не напрасно, ждать пришлось долго, больше полутора часов. Наконец из дверей салона вышла Шереметьева и направилась к автомобилю. Уж не знаю, какие процедуры принимала Шереметьева, но на ее внешности эти процедуры никак не отразились. Возможно, тело претерпело какие-то изменения – кожа после массажа да пилинга стала мягкой, эластичной и шелковистой, но я этого не видел, расстояние не позволяло подобные изменения узреть.

Шереметьева села в свой автомобиль, и мы снова поехали по улицам. Несколько минут спустя женщина остановилась возле парикмахерской, покинула машину и вошла внутрь. А я, пристроив автомобиль позади джипа «Гранд Чероки», снова набрался терпения и стал ждать. На этот раз Шереметьева провела в парикмахерской немного меньше времени, чем в СПА-салоне, около часа. А вот после парикмахерской внешность Анастасии Федоровны претерпела изменения – ее золотистые волосы были заплетены в косичку, но не по центру головы, а сбоку, а затем повязаны на затылке и заколоты заколкой. Смотрелась она бесподобно. Праздный, однако, образ жизни ведет жена Шереметьева.

Снова мы поехали по городу. Поплутав еще немного, выехали к метро «Киевская». Здесь дамочка припарковала автомобиль и пошла в торгово-развлекательный комплекс «Европейский».

Из-за обилия машин мне с трудом удалось быстро припарковаться, я выскочил из автомобиля и ринулся за Шереметьевой.

Торгово-развлекательный комплекс «Европейский» – семь этажей фешенебельных бутиков, и чтобы все их обойти, потребуется не один день. Очень надеюсь, что Анастасия Федоровна недолго здесь пробудет, потому что я страсть как не люблю ходить по магазинам. Глаза у меня разбежались, народу была уйма, я вначале заметался, а потом заметил в толпе двигающуюся к магазину «Армани» Шереметьеву. Хоть бутики торгово-развлекательного центра «Европейский» считаются элитными, в них, между прочим, некоторые вещи можно купить дешевле, чем на рынке. И это действительно так. Когда я на свое тридцатипятилетие решил сделать себе подарок, купить швейцарские часы, я выбрал модель и ездил по всей Москве, сравнивая цены, потому что денег часы стоили немалых, и самые дешевые нашел на Горбушке, но все же покупать не стал, решил повременить, приехал в «Европейский» в салон часов, и здесь мне продали те же самые швейцарские часы на четверть дешевле. Поэтому, когда мне нужно что-нибудь приобрести из одежды или обуви, я приезжаю в «Европейский» и мотаюсь по нему, так что более-менее во всех разветвлениях торгово-развлекательного комплекса ориентируюсь.