Адрес отправителя – ад Александрова Наталья

– И каковы будут ваши условия?

– Вот мои условия. – Куницына протянула ему листок, где от руки были написаны цифры.

– Хм-м... – Крутицкий сделал вид, что углубился в расчеты, а сам украдкой посмотрел на часы.

Что-то Антон долго не дает о себе знать...

Антон подъехал к зданию больницы в то же время, когда Куницына входила в офис его шефа. Было около десяти часов вечера, в больнице стояла тишина. Антон не стал ломиться в справочное, он обогнул здание и приоткрыл дверь, над которой светилась надпись «Приемный покой», рассудив, что коль сегодня больница имени Эрисмана дежурная по городу, то сюда будут возить и ночью, а стало быть, двери открыты. Его предположение оказалось верным – на скрип двери выглянула заспанная тетка и уже открыла было рот, чтобы заорать, но Антон мигом утихомирил ее двумя сотенными бумажками.

– Да куда же тебя несет? – сбавила тетка тон. – Утром приходи.

– Спокойно, тетя, мне только выяснить, куда жену положили. А то сказали, что к вам, а куда конкретно... – Он уже приближался к девушке за стойкой, которая с интересом поглядывала на стройного молодого человека в модной одежде. – Сестричка, милая, к вам сегодня привезли девушку, ранена она на пожаре... в ресторане.

– «У Клары»? – оживилась девушка. – По телевизору показывали.

– Вот-вот. Так как ее фамилия?

– А вам кого нужно? – нахмурилась девушка.

– Не Михайлова Катя?

– Точно, она.

– А вы не путаете?

– Ну что вы, сами посмотрите, вот: Михайлова Катерина Андреевна. В хирургию ее положили, лицо поранено сильно. Но вы не бойтесь: главное – глаза не задеты.

– Спасибо, милая, за сочувствие, – улыбнулся Антон, – вот вам за доброе сердце. – Он поставил на стойку коробку с французскими духами.

– Ну что вы... такой пустяк, – растерялась сестричка.

– А я еще не раз приду, – лукаво засмеялся Антон, – давайте дружить!

– Так в хирургию же придете-то! – крикнула сестра, но симпатичного посетителя и след простыл.

В машине он набрал номер офиса Крутицкого.

Услышав долгожданный звонок, Крутицкий так живо встрепенулся, что Виктория Павловна вздрогнула. Она наблюдала за его лицом во время разговора и поняла, что проиграла, проиграла вчистую. Ничего у нее не выйдет, и незачем унижаться и торговаться. Самое умное будет сейчас встать и уйти, но она почему-то медлила.

Крутицкий положил трубку и улыбнулся, обнажив клыки, как зверь.

– Что, ведьма старая, обмануть меня захотела? – процедил он.

Куницына передернулась, как от озноба.

– Вот тебе соглашение! – Он порвал листок в клочки и бросил ей в лицо.

Она продолжала сидеть молча, не шевельнувшись.

– Ты с кем вздумала шутки шутить? – Он вскочил и навис над ней всей тушей.

Виктории Павловне показалось на миг, что сейчас он ее ударит, но усилием воли она продолжала сидеть, не делая попытки отклониться. Минуты две они молча глядели друг другу в глаза, наконец он отошел к окну и отвернулся.

– Не понимаю, отчего вы так кипятитесь, – вымолвила Куницына, стараясь, чтобы голос ее не дрожал и не прерывался, – вы же выиграли, так чем вы недовольны?

– Пошла вон! – не оборачиваясь, процедил Крутицкий. – Гроша ломаного от меня не получишь.

Перед глазами Виктории Павловны побежали красные круги, она сжала зубы и, думая только о том, чтобы не упасть, двинулась к двери, не забыв прихватить пальто и бумаги. Молча прошла мимо секретаря, молча спустилась в лифте и опомнилась только в машине, заметив, как дрожат руки, лежащие на руле. Ехать в таком состоянии нечего было и думать. Но и стоять тут, возле офиса Крутицкого, не хотелось. Медленно она тронулась с места, поглядывая по сторонам, и, заметив подходящую подворотню, свернула туда. Остановив машину, она испугалась, что сейчас умрет, так ей стало плохо. Тело сотрясала крупная дрожь, зубы стучали, воздуха не хватало. Виктория Павловна открыла окно, нашла в бардачке тюбик валидола и сунула таблетку под язык. Чуть полегчало, и она осторожно вдохнула полной грудью морозный воздух.

Вот, значит, как. Вот какие мы, оказывается, джентльмены... Ерничал, пальтишко помогал снять, кофейком поил, а как понял, что сила на его стороне, так и вылезло хамское мурло на поверхность. Как был господин Крутицкий одесским жлобом, таким и остался.

И ничего уже не сделаешь. Она уже не успеет выставить на конкурс никого вместо Кати. Как назло, приличные модели в данный момент все пристроены, остались девушки так себе, далеко не высший класс, а представитель фирмы «Иль де парфюм» тоже ведь дело свое знает, ему кошку драную не подсунешь... Вот и получается, что единственной претенденткой автоматически становится Арина Сазонова, то есть за ее, Куницыной, деньги Крутицкий получит победу для своей девки, а она кругом в дураках. И мало того что убытки, так ее, Викторию Павловну Куницыну, уважаемую женщину, владелицу крупнейшего в городе агентства фотомоделей, еще унизили, оскорбили, выгнали вон, как назойливую побирушку!

Ну что ж, бизнес – это не игра в шахматы. Здесь не соревнуются отдельно мужские и женские команды. В бизнесе все равны, слабому женскому полу не делают скидку. Стало быть, нужно держать удар, как мужчина. И она это сумеет. Но господину Крутицкому она отомстит, уж будьте уверены. Понадобится ждать, она подождет. И когда наступит этот сладкий день, она не будет глумиться над ним и открыто издеваться. Она будет с ним любезна и приветлива, а местью насладится потом, в одиночестве, так гораздо приятнее...

Газета «Виват, Петербург» от 24 апреля 1999 года

Александра Марникова – магистр психоэнергосуггестии:

– успокоение нервной системы;

– снятие с первого же обращения всех видов порчи;

– избавление от сосудистых заболеваний, заикания, полиартрита;

– избавление от кожных и аллергических заболеваний;

– коррекция семейных отношений;

– заговоры на удачу в любви и в бизнесе;

– заговоры грыжи и алкоголизма.

Надежда плюхнулась на сиденье, аккуратно поставила у ног тяжеленную сумку и с облегчением перевела дух. Теперь никакая сила не заставит ее подняться до нужной станции метро. Однако чтото сегодня она устала, хотя, чтобы этакую тяжесть носить, нужно тяжеловесом быть! Хорошо, что она успеет прийти домой раньше мужа, а то он увидит, что сумка неподъемная, и будет ее ругать.

Надежда почувствовала раздражение. Сам не велит таскать тяжести, говорит, что в ее возрасте это очень вредно, и сам послал ее за лампой. Все дело было в коте, вернее, не в коте, а в муже. Муж у Надежды был второй, поженились они семь лет назад, его первая жена к тому времени давно умерла, а Надежда с мужем были в разводе. Дети у обоих были взрослые, жили отдельно, так что Сан Саныч поселился в Надеждиной однокомнатной квартире и страшно привязался к ее рыжему коту Бейсику. Бейсик, превратившийся за семь лет из молодого шустрого котика в наглого, толстого, пушистого котищу, пользовался этим обожанием вовсю, так что Надежда иногда даже ревновала мужа к рыжему сокровищу. Сан Саныч рьяно следил за кошачьим питанием, раз в месяц консультировался у знакомого ветеринара и вычесывал кота два раза в день. Кот чувствовал себя прекрасно, но нынешней зимой, несмотря на витамины и свежепророщенную травку, неожиданно начал лысеть. То есть из обычного полупушистого кота (в свое время дядечка, у которого Надежда с дочкой купили заморенного котенка, утверждал, что его бабушка была ангорская белая кошка) превратился в обычного же, но четвертьпушистого. На взгляд Надежды, так было даже лучше – меньше шерсти оседало на ковре и черном пальто, но Сан Саныч был безутешен. Вызванный домой ветеринар посоветовал кварцевание. Возить больного в лечебницу Надежда категорически отказалась (кот благодаря заботам Сан Саныча весил полпуда). Бросили клич по знакомым, и Надеждина мать раздобыла кварцевую лампу у соседки.

Тут еще возникла одна забота. Одна знакомая Надежды внезапно заболела. Женщина она была пожилая, а стариковские болезни давно уже никого не удивляют, но все дело было в том, что знакомая никак не могла себе позволить болеть, потому что на ней висел внук-первоклассник. Родители ребенка работали в коммерческих структурах и, в свою очередь, не могли себе позволить такую роскошь, как взять внеочередной отпуск или за свой счет. Тем не менее они как-то перебились недели две, а потом бабушку отправили в санаторий для срочной поправки здоровья, а сами упросили Надежду взять на себя заботы о шустром первокласснике, потому что не хотели доверять ребенка чужому человеку. У Надежды на работе как раз было очередное затишье, то есть снова перестали платить зарплату, поэтому она с радостью согласилась, тем более что вознаграждение за истрепанные первоклассником нервы намного превышало размеры ее скромной зарплаты инженера.

Договорились начать с понедельника, то есть со вчерашнего дня. Надежда должна была приезжать к часу дня прямо к школе, забирать Диму, потом вести его в бассейн, на гимнастику и в кружок рисования, а потом надзирать за ним до шести часов вечера, не забывая контролировать приготовление уроков. Однако вчера понадобилось утром забежать на работу – разобраться с делами, так что поехать к матери за лампой Надежда смогла только сегодня. Кроме лампы мать впихнула банку огурцов и варенье, а также здоровенную тыкву, так что сумка весила не меньше пятнадцати килограммов, а мать еще ворчала и говорила, что для чего тогда она гнет спину на даче, если Надежда ничего не хочет брать, а ей одной столько не съесть и вообще ничего не нужно.

Надежда перевела дух, помассировала онемевшую правую руку и повеселела. Все не так плохо, общение с первоклассником проходит успешно, во всяком случае, три недели она выдержит. Она потянулась в сумку за книжкой и снова расстроилась. Детектив лежал на самом дне, нечего было и думать выкопать его из-под банок и лампы. Теперь придется сорок пять минут маяться дурью, потому что спать в транспорте Надежда не умеет, уж такая особенность у ее организма. И детектив интересный, а дома не почитаешь – куча хозяйственных дел. Донельзя разозленная, Надежда мрачно уставилась на скамейку напротив. Там дремала женщина ее лет, старичок читал газету, а в самом углу сидел странный парень. Надежда отвела глаза, чтобы не пялиться на незнакомого человека, прочитала над головой парня рекламу водки и магазина одежды для полных, а потом опять скосила глаза на парня. Одет он был просто, скромно и как-то неприметно – серая куртка, вязаная шапочка по самые брови. Но странность заключалась в другом. Во-первых, сидел он неестественно прямо, как говорится – «аршин проглотил». Хотя... Надежда пригляделась внимательнее и поняла, что аршин тут не подходит. Было похоже, что парень проглотил не аршин, а ватерпас и теперь старается сидеть так, чтобы уровень не колебался. Парень как бы прислушивался к чему-то внутри себя, глядя на окружающих отсутствующими глазами.

Надежда пожала плечами и отвернулась, но глаза ее опять уперлись в надоевшую рекламу. Тогда она попыталась прочитать что-нибудь в газете старичка напротив. Удалось разглядеть только заголовок «Пожар “У Клары и Карла”». Она искоса посмотрела на молодого человека напротив. Он продолжал сидеть в той же скованной позе, ни разу не пошевелился. «Как он не устает?Ведь все время в таком напряжении?» – заинтересовалась Надежда. Как бы в ответ на ее мысли, парень осторожно приподнялся, причем не наклоняясь, словно старался не расплескать что-то ценное внутри; на лице проявилось напряжение от усилия, когда он встал, медленно распрямился и направился к выходу. Двери открылись, парень пошел, механически переставляя ноги. В походке его было что-то знакомое. Надежда встрепенулась, помотала головой, стремясь избавиться от наваждения, и вдруг вспомнила. Точно такую же походку она видела вчера, и именно здесь, в метро. Она сидела на этом же месте – в первом вагоне в углу, и напротив сидел мужчина. Приличный такой мужчина, в хорошем кашемировом пальто, волосы густые, светлые... Надежда мельком взглянула на него и уткнулась в детектив, отметив некоторую странность. Но вчера ей некогда было думать о посторонних мужчинах в метро. Сегодня же Надежда с трудом извлекла из глубин памяти увиденный образ и поняла, что вчерашний мужчина был похож на сегодняшнего молодого парня – не внешностью и не одеждой, а этим таким странным выражением лица, этой напряженностью, как будто человек прислушивается к себе и оттого держится неестественно прямо. Мужчина вышел на «Черной Речке» и пошел к эскалатору точно такой же походкой, как и сегодняшний молодой человек.

Немного удивившись такому совпадению, Надежда пожала плечами и сосредоточилась на мыслях о приготовлении ужина.

Газета «Нива», номер 29 за 1915 год

Действительный член Гессенской Королевской академии Г. Мельц посредством древнеассирийских магических приемов гарантирует вам полнейший успех в любых негоциях или коммерческих начинаниях.

Чертог, то бишь «Голден-Холл», сиял. Все действо было задумано и оформлено с большим вкусом. Несмотря на безумно дорогие билеты, зал был битком набит. Конкурс подходил к финалу. По сцене в торжественном дефиле проплывали пять претенденток на первое место. Нельзя было не признать, что Арина Сазонова в изумительном черном с серебром платье от Юдашкина, прекрасно оттенявшем светлый шелк ее волос, была чудо как хороша. Легкая, почти неуловимая вульгарность ее лица сегодня совершенно не была заметна. И зрители, и члены жюри любовались ею, но члены жюри в отличие от зрителей знали, сколько труда и денег было вложено, чтобы в финал вместе с Ариной вышли три девушки, не составлявшие ей конкуренции, да к тому же не имевшие достаточно богатых спонсоров... Четвертой, вернее первой, должна была стать Катя Михайлова, неожиданно снявшая свою кандидатуру, – и теперь вместо нее шла по подиуму случайно пробившаяся в финал модель из второразрядного агентства.

Судьба первого места была предрешена. Ведущая конкурса, многообещающая молодая актриса, изображая немыслимое волнение, как это делают ведущие «Оскара», вскрыла конверт с именем победительницы и радостно пропела:

– В этом году титул «Мисс Обаяние» завоевала... Арина Сазонова!

Зал разразился аплодисментами – Арина действительно произвела на всех сильное впечатление. Началось вручение наград и призов. Одним из первых по приглашению ведущей поднялся на сцену Вадим Крутицкий – спонсор Арины, один из богатейших и влиятельнейших людей города. У него был для Арины специальный приз – документы на новую серебристо-голубую «ауди», которая прекрасно подходила к ее глазам. Крутицкий поставил условие, чтобы он вышел на сцену первым – даже раньше представителя французской фирмы «Иль де парфюм», контракт с которой был гарантирован обладательнице первого места в конкурсе «Мисс Обаяние».

Крутицкий поднялся на сцену и уже доставал из кармана своего мешковатого, несмотря на немыслимую цену, пиджака, конверт и хотел произнести речь, как вдруг, повинуясь импульсу, поднял глаза. Сверху, из будки осветителя, на него смотрел мертвыми, невыразительными глазами худощавый парень, одетый в униформу.

– Что, что такое? – вполголоса проговорил Крутицкий, за долгие годы занятий полукриминальным бизнесом развивший в себе звериное чувство опасности.

Парень молча смотрел на него мертвыми глазами, и Крутицкому вдруг показалось, что это смерть глядит на него сверху. В ту же секунду от будки осветителя отделилась громадная металлическая штанга с софитами и как огромный маятник понеслась по плавной дуге вниз, к сцене, к нему, Крутицкому... Вадим замер, как громом пораженный. Он не мог ни вскрикнуть, ни пошевелиться, только смотрел, как неумолимо приближается к нему смертоносный маятник...

Увидев выражение его лица, Арина тоже подняла глаза. Она не успела испугаться, все происшедшее заняло, должно быть, несколько секунд, только Крутицкому эти секунды показались вечностью.

Металлическая конструкция пронеслась над ним как нож гильотины, снеся напрочь голову, и, оборвав провода, отлетела в дальний конец сцены. Кроме Крутицкого, никто не пострадал, но Арина, увидев своего обезглавленного спонсора, любовника, хозяина, завизжала тонко и страшно. Прекрасное платье от Юдашкина было залито кровью, она стояла посреди сцены с ужасным, перекошенным лицом и визжала. Остальные девушки сбились в кучку в углу, их не задело.

Охранник Крутицкого, проследив за взглядом окружающих и за гирляндами оборванных проводов, увидел осветителя и, выхватив из заплечной кобуры «беретту», дважды выстрелил. Угол стрельбы был неудачен, выстрелы не достигли цели, но осветитель сам двинулся к краю площадки. Он шел со странной скованностью, словно пытался не расплескать что-то внутри себя, но с края площадки шагнул в пустоту и, пролетев отделявшие его от сцены двадцать метров, ударился о подиум со страшным, чавкающим звуком.

Вся публика давно уже стояла затаив дыхание и в ужасе наблюдала за разворачивающейся трагедией.

В самом центре сцены, между двумя трупами, стояла Арина Сазонова в немыслимо прекрасном платье от Юдашкина, залитом кровью и темными сгустками, и истошно, страшно кричала на одной ноте. Растерянный охранник оглядывался по сторонам, судорожно подстегивая единственную оставшуюся мысль: кого замочить?

Первым опомнился помощник Крутицкого, Антон Ребров. Он взбежал на сцену, подскочил к Арине, протянул руки, как бы обнимая ее, а сам незаметно нажал болевую точку на ключице. Арина вскрикнула сильно, потом замолчала, опомнилась и завертела головой по сторонам, пытаясь осознать, где она находится и что случилось. Антон тут же подхватил ее под руку, стараясь не испачкаться в крови и прочей дряни, и скорее повел прочь, пока она снова не впала в истерику. Он начал уже прибирать к рукам наследство погибшего босса.

***

Сан Саныч пришел с работы поздно – по вторникам у него были вечерние лекции для пользователей персональных компьютеров. Несмотря на позднее время, решили все же после ужина провести сеанс облучения кота кварцевой лампой. Надежда была не против – ей-то завтра вставать не рано, ребенка она забирала из школы в час дня. Сан Саныч тоже готов был хоть всю ночь не спать ради своего любимца, но выяснилось, что активно протестует кот. Лампа слепила ему глаза, и вообще, владельцы кошек знают, что эти капризные создания способны лежать только там, где сами хотят, и заставить их что-то сделать помимо их собственной воли практически невозможно. Смазывая йодом пятую по счету царапину и слыша нежный голос мужа, который пытался выманить рыжего членовредителя из-под ванны, Надежда окончательно озверела. Она удалилась в комнату, плотно закрыв за собой дверь и, чтобы не слышать воркования Сан Саныча, включила телевизор погромче.

Время было позднее, передавали криминальные новости.

– Сегодня весь выпуск посвящен только одному событию – перестрелке в «Голден-Холле», в результате которой был убит известный в нашем городе бизнесмен Вадим Крутицкий...

Надежда поморщилась и выключила звук, глядя, как шевелятся губы ведущей. Интересная, довольно молодая женщина, видно, что следит за собой и со вкусом одевается. Костюмчик неплохой, сидит хорошо, нигде не морщит. Правда, на вид он из дешевой ткани, но, как объяснила недавно Надежде ее молодая сослуживица, это только кажется, что ткань дешевая, сейчас это писк моды. Надежда видела эту ведущую, Алену Багун, как-то в обычных новостях и еще в кое-каких передачах. Странную она выбрала профессию – сообщать людям об убийствах, ограблениях и различных неприятностях. Но если обывателям нравится узнавать, что с другими людьми произошло что-то плохое, возразила сама себе Надежда, то почему бы не дать им возможность выслушать это из уст хорошенькой женщины? Хотя как раз хорошенькой ее не назовешь... Но несомненно, есть нечто такое в твердых чертах лица, что привлекает к нему людей. По крайней мере смотреть на нее приятно, она не какойнибудь приблатненный репортер или косноязычный сотрудник компетентных органов.

На экране в это время появился знаменитый Александр Каморный, уж без него-то не обойдется ни одно криминальное событие в городе. Надежде он не нравился, напоминал ворона, летящего на падаль, тем более что на экране он появлялся всегда в черном, и все же что-то заставило ее включить звук.

– Удивительно смелое убийство! – захлебывался Каморный. – При полном скоплении народа в зале так точно рассчитать и поразить свою жертву. Странно, на что рассчитывал убийца – шансов выйти из зала живым у него практически не было.

Камера показала «Голден-Холл», целую кучу милицейских машин с мигалками, омоновцев почемуто с закрытыми лицами, хотя от кого они прячутся, Надежде было непонятно – убийца-то уже обнаружен.

– Надя, помоги! – послышался крик мужа из ванной.

Они вдвоем еле вытащили кота и уложили его на кухонный диванчик. Сан Саныч успокаивал животное, Надежда держала лампу, а кот извивался и царапался. Через пять минут такой пытки Надежда снова не выдержала и ушла в комнату.

– Сейчас вы увидите, – слышался голос Каморного, – уникальные кадры. Оператору, который снимал конкурс, удалось заснять и момент убийства.

Камера обвела зал, полный шикарно одетой публики, девушек на подиуме – их осталось уже пять, то есть действо подходило к концу, и вскоре, как сообразила Надежда, должна была окончательно определиться победительница конкурса «Мисс Обаяния». Надежда загляделась на платья девушек, отметив одну, несомненно, привлекательную, яркую блондинку в черном. В это время хорошенькая ведущая, казавшаяся форменной пигалицей среди высоких претенденток, вышла на сцену с запечатанным конвертом в руках. Она вскрыла конверт, после чего началось всеобщее ликование – все поздравляли блондинку в черном. Ведущая обратилась в зал, где в первом ряду поднялся улыбающийся полный мужчина в плохо сидящем дорогом пиджаке. Девушка улыбалась и говорила неразборчиво, ведь пленка-то была прямо с пылу с жару – то есть над ней еще не успели поработать звукооператоры и монтажеры, а шустрый Каморный уже пустил ее в эфир.

Крутицкий – судя по всему, это был он – подошел к сцене сбоку и поднимался уже по лесенке наверх, как вдруг что-то замешкался, оступился, поднял вверх лицо. И здоровенная такая штуковина, Надежда не поняла, что это такое, свалилась сверху прямо Крутицкому на голову. После этого изображение пропало, очевидно, оператор от неожиданности сбил ракурс. Потом опять на экране появился Каморный.

– Как вы видели, жертву кто-то окликнул сверху, чтобы он остановился, а после этого ему сбросили на голову штангу с софитами. Охрана Крутицкого заметила человека наверху и начала стрелять. Очевидно, раненный, он не удержался и, сорвавшись, разбился насмерть. Преступника опознали. Им оказался осветитель Виталий Локотков, семьдесят пятого года рождения.

Камера показала лежащее скорченное тело.

– Локотков работал в «Голден-Холле» несколько месяцев и ни в чем предосудительном не был замечен, – продолжал Каморный. – Начальством и сотрудниками характеризуется положительно.

На экране появилась крупным планом показанная фотография, очевидно, из личного дела Локоткова.

– Нетрудно догадаться, что Виталий Локотков был только орудием в руках настоящего убийцы, – продолжал вещать за кадром Каморный.

Но Надежда его не слушала. Она уставилась на экран, не веря своим глазам. С черно-белой фотографии на нее смотрел сегодняшний парень из метро, который выглядел так странно и вышел на «Петроградской» – как раз там, где находится «Голден-Холл».

В комнате появился умиротворенный муж с котом на руках.

– Вот видишь, Надя, мы взяли себя в руки и провели сеанс, – с облегчением сказал Сан Саныч.

– С чем вас и поздравляю, – вздохнула Надежда.

Газета «Телезритель» от 17 мая 1999 года

Ставропольская знахарка Агриппина принимает индивидуально.

Она освободит вас от порчи, сглаза, наговора. Если вас преследуют неудачи, пропало взаимопонимание в семье и на работе, а также измучили недуги и вредные привычки – обращайтесь к Агриппине, она поможет...

Виктория Павловна Куницына расчесала подсохшие после ванны волосы, плотнее запахнула мягкий махровый халат и устроилась на диване в своей уютной гостиной, накрывшись шотландским пледом. Была глубокая ночь, неярким светом горел торшер. Виктория Павловна нажала кнопку включения видеомагнитофона и посмотрела на экран телевизора. Сегодня с утра после вчерашней, с позволения сказать, беседы с Крутицким она чувствовала себя совершенно разбитой. Поэтому она сделала несколько неотложных звонков и позволила себе расслабиться, провести день дома. На конкурс в «Голден-Холл» она и не собиралась. Но вечером ей позвонила секретарь агентства, до которой дошли слухи о страшном событии, случившемся только что в «Голден-Холле». Куницына не поверила своим ушам, пока не дозвонилась до распорядителя конкурса и не услышала подробности из уст непосредственного наблюдателя. Она долго сидела в кресле, задумавшись, потом поужинала, приняла душ, а потом посмотрела криминальные новости и даже записала их на видео. И вот в который раз перед ней проплывали кадры убийства.

Да, вот как бывает. Еще вчера Крутицкий орал на нее, издевался – и где он теперь? В холодильнике морга. Она хотела отомстить за унижение, но даже не понадобилось трудиться самой – судьба все сделала за нее. Полно, судьба ли? Ясно, что это заказное убийство, хоть и выполнено таким оригинальным способом. Крутицкий – очень крупный бизнесмен, под его началом была одна из двух компаний, контролирующих продажу бензина по городу и области, врагов у него предостаточно.

Однако что изменилось для нее самой? Крутицкого нет, конкурс завершился на самой трагической ноте: хоть и объявили победительницу, но официального утверждения победителей не было. Придется все отложить до лучших времен, а пока суд да дело, представитель фирмы «Иль де парфюм» улизнет от греха подальше к себе в Париж; она, Куницына, на его месте так бы и сделала. Вопрос с контрактом спустят на тормозах, Арина Сазонова ничего не получит – спонсора у нее теперь нет. Разумеется, деньги, вложенные Куницыной, пропали безвозвратно, но не в них, в конце концов, дело. Для Арины она найдет со временем контракт попроще, девушка ведь не виновата ни в чем.

Но чем грозит ей расследование убийства Крутицкого? Милиция, разумеется, никого не найдет, да и не будет сильно стараться. Но вот его партнеры... Уже небось известно, что накануне, то есть вчера, они с Крутицким ссорились в его офисе. Но это же смешно, она не стала бы нанимать киллера, да еще такого странного, камикадзе, ведь шансов спастись у него не было... Но сможет ли она доказать это партнерам Крутицкого? И не нанять ли охрану?

Подумав, Виктория Павловна решила, что охрану нанимать не будет – если захотят, ее и с охраной достанут.

Она еще раз просмотрела пленку с записью убийства. А что, если это не заказ, а просто ненормальный осветитель решил таким образом кому-то чтото доказать? И если бы Катя вчера не пострадала в ресторане, то сегодня протеже Кунициной стояла бы на подиуме, а она сама тоже мелькала бы поблизости. Но нет, она не стала бы лезть на сцену, это Крутицкий решил выставиться, а она держалась бы в тени. Но псих, если он, конечно, псих, мог сбросить что-нибудь на девушек – можно считать, что Катя легко отделалась...

Виктория Павловна вздохнула. Нелепая случайность отняла у девушки все... Хотя не все, вот Крутицкий действительно потерял все...

Как уже говорилось, репортер криминальных новостей Александр Каморный дело свое знал отлично. К тому времени как в эфир пошли криминальные новости, он уже успел многое выяснить – и про конкурс, и про смену претенденток на первое место, и про вчерашнюю трагическую случайность в ресторане, в результате которой замечательная красавица Катерина Михайлова не смогла участвовать в конкурсе «Мисс Обаяние», да и вряд ли теперь сможет продолжать карьеру. Каморный мигом сопоставил в уме случайный пожар «У Клары и Карла», раненую девушку, ее счастливую соперницу, которая из-за убийства своего покровителя тоже, надо сказать, ни черта не получила... Запахло журналистским расследованием. Загадочное самосожжение, изуродованная красавица фотомодель – публика такое обожает. Что касается убийства Крутицкого, то, если его заказали конкуренты, в это дело Каморный нос не сунет, а вот если порезвиться вокруг всей истории с фотомоделями и конкурсом – можно сделать интересный материал.

На следующее утро Каморный решил ковать железо, пока горячо, и с этой целью позвонил в агентство Куницыной. Там ответили, что Виктория Павловна очень занята и уделить время для интервью в этом месяце вряд ли сумеет.

Пробовали подъехать в больницу имени Эрисмана и уже уговорили было Катину лечащую врачиху пропустить их к девушке, как вдруг совершенно некстати заявился завотделением, глянул на врачиху так, что она мгновенно стала вдвое меньше ростом, а на самого Каморного с оператором рявкнул, чтобы духу не было в отделении разных проходимцев. Он проследил, как невезучие телевизионщики вышли на лестницу, и там, оглянувшись на дверь, добавил вполголоса несколько крепких мужских словечек, чем, надо сказать, Каморного нисколько не удивил.

– Странно все это, – задумчиво протянул Каморный, – с одной стороны, вроде бы все логично – вывели из игры претендентку на первое место, чтобы протеже Крутицкого смогла получить выгодный контракт с этой фирмой, как ее... «Иль де парфюм». Но не слишком ли дорогой способ? Поджег себя и кинулся головой в зеркало, чтобы осколки порезали девчонку... Не проще ли было действовать бритвой, а, Коль?

Оператор Николай поежился, но кивнул.

– И ничего у них не вышло, – продолжал Каморный, – самого Крутицкого кто-то замочил, то есть не кто-то, а этот осветитель ненормальный.

– Она его наняла, баба эта, Куницына, – оживился Николай, – за то, что он ее девчонку порезал.

– Очень смешно, – буркнул Каморный, – прямо бандитские разборки какие-то получаются. Ты вот что скажи, – наугад забросил он удочку, – вокруг тебя по поводу этого дела никто не крутился, ничего такого не спрашивали?

– Да нет вроде, – неуверенно хрюкнул Николай. Каморный сразу же отметил эту малую толику неуверенности и насторожился.

Николай был замечательным оператором, но имел один недостаток – изредка любил заложить за воротник, то есть оттянуться на всю катушку. На телевидении знали про этот его недостаток, и не напрасно в голову Каморного закрались подозрения, потому что кое-кто использовал его себе во благо. Каморный же очень не любил, когда таскали его материал, даже уже использованный. Это была его прерогатива – знать про всех все и иметь компромат на всех.

– Устал я что-то сегодня, – потянулся он, – надо бы стресс снять.

– Это можно, – оживился Николай, – вот приедем, у меня коньячок хороший имеется.

Коньяк действительно оказался хорошим. Каморный наливал, умело направляя разговор в нужное русло, и вскоре опьяневший Николай проболтался, что коньяк ему подарила девушка Света из монтажной.

«Чтобы такому валенку девушка дарила хороший коньяк?» Каморный окончательно уверился, что дело нечисто.

– Николай, ты работой своей доволен? – спросил Каморный таким тихим голосом, что с Николая мигом слетел весь хмель.

– Д-доволен, – ответил он и отвел глаза.

– Тогда колись, за что тебе Светочка подарила коньяк! – отрубил Каморный.

Николай хотел было начать канючить, но посмотрел в очень светлые глаза Каморного – они становились такими, только когда он злился, – и, путаясь и запинаясь, сообщил Каморному, что Света попросила сделать ей на память копию видеокассеты с пожаром в ресторане. Он согласился – ведь пустяк, потому что материал уже был в эфире, так что никого он, Николай, не подвел и ничего плохого не сделал.

– Так-так, – пробормотал Каморный, – на память, говоришь... Ты знаешь, как я этого не люблю?

Николай мямлил что-то невразумительное.

– Может, тебе у нас работать надоело и ты вообще хочешь с телевидения уйти? Ты смотри, Николай, если от меня уйдешь, то я так могу устроить, что ты вообще ни на одном канале работы не найдешь. Может, ты думаешь, у меня связей не хватит?

Николай знал: чего-чего, а связей, чтобы подгадить ему как следует, у Каморного хватит.

– Извини, Шура, – повесил он повинную голову.

– Ладно, сейчас работаем, с девчонкой я сам потом поговорю. На память, значит... ну-ну.

Сама по себе девушка Света из монтажной нисколько Каморного не интересовала, но его крайне интересовал вопрос, зачем она попросила копию видеокассеты. Для чего или, вернее, для кого она это сделала?

Александр Каморный очень любил задавать вопросы. Но еще больше он любил на них отвечать. Если сам он не знал ответа, то находил людей, которые знали, и любыми средствами добивался, чтобы ему ответили.

Как герой замечательного советского романа «Золотой теленок» великий комбинатор Остап Бендер имел в своем активе четыреста относительно честных способов отъема денег у обывателя, так и репортер криминальной хроники Александр Каморный знал не менее четырехсот способов заставить человека ответить на его вопросы. Относительно честности этих способов можно было выразить некоторое сомнение, потому что входили в них и шантаж, и запугивание, и элементарный подкуп. С принципами у Саши Каморного с детства проблем не было. Информация давала ему власть над людьми, а совесть, честь и достоинство – это, по выражению известного юмориста, слова греческие, мы их не понимаем. Некоторую информацию Каморный придерживал, она дожидалась своего часа, и это был вариант беспроигрышный. Некоторую информацию за хорошие деньги он соглашался забыть – не навсегда, на время. Информация – товар ходовой, грех этим не воспользоваться. И Каморный пользовался этим вовсю, сколотив за годы работы неплохой капитал. Это идиотам зрителям он представлялся бессребреником, болеющим за город и его жителей. Его невысокая, узкоплечая фигура, всегда в одном и том же черном свитере, стала символом... чего? – он не уточнял.

Света сидела в маленькой полутемной комнате одна, как вдруг почувствовала, что рядом с ней ктото есть. Она скосила глаза – на соседнем пустом столе сидел Каморный, как всегда весь в черном, и болтал ногами.

– Что за манера – подходить неслышно? – раздраженно сказала Света. – Тебе чего?

Каморный мягко спрыгнул со стола на пол и, крадучись, подошел к ней.

– Лапушка, – он наклонился к самому ее уху, – говорят, ты мной интересуешься?

– С чего ты взял? – Она отстранилась и пожала плечами. – По-твоему, если бабули обмирают, на тебя по телевизору глядя, так и все должны тобой интересоваться?

– Ну, не надо скромничать, – засмеялся Каморный неприятным скрипучим смехом.

Своему голосу он умел придать любое звучание – мягкое или грозное, смотря по обстоятельствам, но со смехом ничего не мог сделать – смеялся он очень неприятно. Он это знал, поэтому на экране всегда был серьезен, даже строг – выбрал такой имидж.

– Слушай, ты мне мешаешь, – с досадой проговорила Света. – У меня работа, да и тебе, я знаю, скоро в эфир.

– Деточка, – проникновенно начал Каморный, – ты как со мной разговариваешь? Как ты смеешь?

По ходу вопроса он нависал над Светой, и теперь она видела совсем рядом его светлые, почти прозрачные, страшные глаза.

«Да он псих!» – мелькнуло в голове.

– Отстань от меня! – Помимо воли в ее голосе прозвучал страх, она даже махнула рукой, стараясь оттолкнуть его страшное лицо.

Каморный перехватил ее руку и сжал кисть железной хваткой.

– А ну, говори быстро, для кого брала у Кольки копию видеокассеты! – прошипел он.

– Отпусти, мне больно, – застонала Света, – я сейчас заору.

Каморный усмехнулся и немного ослабил хватку. Это был один из его способов получения нужной информации – от невысокого, даже щуплого на вид, узкоплечего репортера никто не ожидал физической силы, поэтому на многих, особенно женщин, такой прием действовал безотказно: женщины слабели от страха и неожиданности и рассказывали всё. Разумеется, с мужчинами, настоящими мужчинами, а не слизняками и тряпками, Каморный опасался разговаривать в таком духе – можно получить в морду. Разозленный мужчина способен на многое под влиянием минуты – потом он может пожалеть, что не сдержался, но в ярости очень даже просто может отметелить будь здоров, так что две недели в эфир не выйдешь. Каморный очень заботился о своей внешности.

– Ну, так для кого ты взяла кассету? – обратился он к Свете.

– Тебе какая разница? – отмахнулась она. – Я с Колькой расплатилась.

– А со мной – нет. – Он опять больно стиснул ее руку, но Света была начеку и двинула его каблуком под коленку.

– А ну пошел отсюда, а то как тресну!

Александр Каморный был очень хорошим репортером и замечательным знатоком человеческой души. В данный момент он сразу понял, что Света его не боится и что следует срочно сменить тактику.

– Дорогая, – он отпустил Свету и даже отошел подальше, – я привык получать ответы на свои вопросы. И ты мне сейчас все расскажешь, иначе...

– Иначе – что? – прищурилась Света. – Ты сделаешь так, что меня уволят с телевидения? Я тебя умоляю, неужели ты думаешь, что я стану цепляться за эту работу?

– Да, – задумчиво произнес Каморный, – за эту работу ты, разумеется, цепляться не будешь... И чувствуешь себя в полной безопасности, имея покровителя – я еще не знаю, какого, но догадываюсь. Светлана Малькова, 1976 года рождения, проживает с матерью и младшей сестрой Ириной, 1980 года рождения, – начал он голосом старого кадровика.

Света насторожилась.

– Ирочка очень хорошенькая и умница, закончила платное отделение при институте Герцена. Знает два языка. И в прошлом году она познакомилась с английским моряком. Корабли приходили с визитом вежливости, и девушек приглашали переводить. Такой милый молодой человек, Джулиан, мама и папа имеют ферму в графстве Йоркшир. Дети влюбились с первого взгляда, и вот как раз сейчас Ирочка получила диплом и собралась ехать в Англию к жениху. Прелестная девушка, английские папа с мамой просто в восторге от будущей невестки. Но вот интересно, как изменится их мнение, если они узнают, что в шестнадцать лет Ира попала в плохую компанию, увлеклась наркотиками, даже была задержана однажды в ночном клубе и в состоянии сильного наркотического опьянения привезена в двадцать третье отделение милиции города Санкт-Петербурга, о чем имеется запись в протоколе от семнадцатого марта одна тысяча девятьсот девяносто шестого года. – Каморный весело посмотрел на побледневшую Свету и продолжил: – И еще: совсем некстати случившийся в отделении репортер успел щелкнуть юную наркоманку в таком виде, что чопорные англичане копыта отбросят, когда увидят фотографию.

Света не издала ни звука, Каморный даже удивился подобной выдержке.

– Вы с сестрицей, конечно, можете надеяться, что если Джулиан любит свою невесту, то не посмотрит на ее прошлое – с кем по молодости не бывает? И даже родители, когда увидят Ирочку воочию, изменят свое мнение. Так вот, напрасно вы на это надеетесь. Ни хрена они не изменят мнение, потому что ни Джулиану, ни респектабельным родителям просто не дадут возможности узнать Ирочку поближе. Англичане вообще не любят пускать на свой остров чужих, особенно молодых женщин сомнительной репутации. Если не ошибаюсь, Ирочке как раз в эти дни оформляют визу? Как думаешь, какой ответ даст консульство, если послать им фотографию шестнадцатилетней наркоманки и копию протокола?

Каморный с нетерпением ожидал взрыва, рыданий, того, что Света бросится на него с кулаками. Именно эти минуты он, сам себе не признаваясь, находил самыми приятными в своей работе. Опасаясь нападения, он даже отошел в угол комнаты, но Света молчала, отвернувшись. В глубине души Каморный несколько растерялся – он исчерпал все свои аргументы, а результата пока не достиг. Наконец она повернулась и посмотрела на него пристально. Взгляд ее Каморному понравился. Хороший взгляд, прямой и честный, чувствовалось, что его обладательница не задумываясь разорвала бы Каморного на куски или переехала автомобилем, причем сделала бы это своими руками, никому не поручая и не надеясь на посторонних.

– Ты понимаешь, что я готова сделать все, чтобы Ирка уехала в Англию?

– Понимаю, дорогая, иначе я не стал бы затрагивать этот вопрос.

– Ты понимаешь также, что если ты по злобе или подлости характера все же сделаешь так, что ей не дадут визу, то мне станет нечего терять.

Каморный еще раз заглянул ей в глаза и согласился.

Далее, отвечая на его наводящие вопросы, она рассказала, что копию видеокассеты ее просил достать Антон Ребров, доверенный помощник Вадима Крутицкого, ныне покойного. Зачем ему это было нужно, она, Света, понятия не имеет.

– Доверенный помощник, говоришь... – задумчиво бормотал Каморный. – А откуда ты его знаешь? Спала с ним, что ли?

– Ты не поверишь, но не спала и не собираюсь, – устало улыбнулась Света. – Просто в детстве мы жили в одном доме.

– А как он живет сейчас? – заинтересовался Каморный. – Семья, дети, какая квартира?

– Откуда я знаю! – Света пожала плечами. – Я сказала, что знала, а теперь – проваливай. И помни наш уговор: мне терять нечего.

***

Света Малькова, сколько себя помнила, всегда считалась старшей. Это внушили ей родители лет примерно с четырех, когда родилась младшая сестренка Ирочка.

«Ты старшая, – говорили ей, – и должна понимать, что младенцу нужен покой, поэтому нельзя прыгать и играть в шумные игры».

«Ты старшая, – говорили ей по прошествии шести лет, – и должна не бегать с подружками, а присматривать за сестрой во дворе, не отпуская ее от себя ни на минуту».

«Ты старшая, – твердила мать, – и должна вовремя приводить сестру из школы и контролировать приготовление уроков».

И Света все делала, не потому что была особенно послушным ребенком, а потому что действительно чувствовала ответственность за младшую сестренку. Родителям было некогда: отец часто ездил в командировки, а мать работала, но все как-то неудачно – какие-то у нее были бесконечные проблемы с работой, потому что была она человеком взбалмошным и не могла подолгу уживаться ни в одном коллективе. Она часто меняла место работы и, не имея специального образования, устраивалась то техником, то секретаршей, то вообще лаборанткой. Первое время шла она на новую работу, как на праздник, и по утрам, тщательно накладывая макияж перед зеркалом, рассказывала дочерям, какие замечательные люди работают в ее новом коллективе, какая в отделе творческая атмосфера и здоровый психологический климат. Так продолжалось несколько месяцев, после чего мать начинала приходить с работы взвинченная, начальника называла старым козлом, сотрудники мужского пола становились у нее хамами, а сотрудницы – все поголовно стервами и старыми грымзами. Заканчивалось все тоже всегда одинаково – мать увольнялась по собственному желанию и проводила время, лежа на диване с телефоном в одной руке и сигаретой в другой. Потом она оживала, говорила, что ей осточертел быт – все эти кастрюли и грязное белье, и история с устройством на работу начиналась заново. Естественно, при такой сложной жизни матери некогда было заниматься дочерьми.

И Света учила Ирочку самым необходимым вещам: кататься на двухколесном велосипеде, собирать кубик Рубика, читать, потом, лет в двенадцать – красиво укладывать волосы и красить ресницы.

Когда Свете исполнилось семнадцать и она заканчивала школу, а Ирка вступила в беспокойный возраст тинейджеров, родители не придумали ничего лучшего, как развестись. Дело происходило летом, Ирочку отправили в пионерский лагерь, а Света сдавала выпускные экзамены. И вот, как раз перед математикой, родители и огорошили ее известием.

– Вы что – рехнулись? – только и могла она сказать.

Мать бегала как безумная по комнате, беспрерывно куря и рассыпая вокруг пепел, отец морщился и отводил глаза.

– Выйдем на балкон, – кивнула ему Света.– Ты соображаешь, что делаешь? – накинулась она на него злым шепотом. – На кого ты нас оставляешь? Ведь она же совершенно не умеет жить!

Отец промямлил что-то по поводу того, что он будет присылать деньги.

– Сколько? – агрессивно наступала на него Света. – И потом, что значит – присылать?

Отец пробормотал, что да, он переезжает жить в Москву (не случайно ездил так часто туда в командировки, поняла Света). Он все оставляет им – квартиру, имущество, а сам начинает с нуля, на новом месте, с новой женой.

– В одной семье порядка не навел, так и в другой ничего не получится! – зло прошипела Света.

– Стерва какая выросла! – отшатнулся он.

– Заткнись! – закричала дочь уже в полный голос. – Ирка еще маленькая совсем, кто ее будет растить? Ты об этом подумал?

Отец только махнул рукой и через несколько дней уехал, а у матери, как Света и опасалась, началась сильнейшая депрессия. «Ей только повод дай себя пожалеть!» – зло думала Света. Иру оставили в лагере еще на одну смену, а про то, что Света сдает выпускные экзамены и нужно как-то определяться с дальнейшей учебой, родители просто забыли.

Мать валялась на диване нечесаная и курила так, что Свете хотелось иногда вызвать пожарную команду. Потом мать стала куда-то уходить надолго, Свете некогда было за ней следить. Выпускные она сдала кое-как, о поступлении в институт нечего было и думать – ни денег нет платить репетиторам, ни времени на подготовку, да и желание пропало.

Прошел месяц, Света с недобрым чувством ждала приезда младшей сестры, и предчувствия ее не обманули. Узнав новости, Ирка стала проводить время так же, как мать: рыдала и валялась на диване, только что не курила. Они вообще с матерью были похожи не только внешне – обе имели неустойчивый, слишком эмоциональный характер, только мать неуживчива и неприятна в общении, а Иришка – человек легкий, но слишком сентиментальный.

Денег от отца не поступало; тогда Света позвонила ему в Москву и задала прямой вопрос, на который получила такой же прямой и весьма холодный ответ. Отец сказал, что все деньги, что были отложены у него – три тысячи долларов, – он оставил матери, и что неужели за два месяца они уже кончились, и пусть Света передаст матери, что он не Рокфеллер и не может содержать их, как королев.

Света похолодела и повесила трубку. Матери не было дома, Света перевернула вверх дном всю квартиру и нашла деньги, вернее, то, что от них осталось, – немногим больше тысячи баксов. Как выяснилось позже, остальное мать уже успела потратить на всевозможных колдунов и экстрасенсов, которые обещали ей вернуть мужа с помощью самых различных способов. Деньги ушли, как вода в песок, а муж и не собирался возвращаться. Света забрала остатки долларов и, в свою очередь, спрятала их так, что ни матери, ни Ирке ни за что было их не найти. С Иркиной депрессией она расправилась быстро: схватила сестру за волосы и выволокла в ванную под холодный душ – все как рукой сняло, а потом отправила в школу, благо наступило первое сентября. Руки чесались устроить такую же трепку матери, но Света прикинула свои возможности и отступилась: мать, несмотря на тонкую душевную организацию, имела приличный вес и комплекцию плотную – в свое время и начала из-за этого курить, надеясь отодвинуть надвигающуюся полноту.

Лишившись денег, мать стала ходить в участковую поликлинику, жалуясь на несуществующие болезни, а Света устроилась продавщицей в хозяйственный магазин рядом с домом. Мать о работе и не помышляла – выяснилось, что у нее пониженное давление и теперь встать раньше одиннадцати утра стало ей невозможно.

Умерла бабушка и оставила Свете маленькую однокомнатную квартиру. Света сдала ее знакомым, жить стало полегче, да и отец иногда кое-что присылал на Ирку. Так и жили, Света нашла работу получше – в одной фирме, пришлось, правда, спать с директором, но не очень часто. А потом Ирка попала в плохую компанию, начала курить травку и даже колоться. Света тогда как-то ослабила контроль – нужно же было и о себе немножко подумать. В общем, выяснилось все, только когда Ирку задержали в ночном клубе и отправили в отделение.

Вот тогда очень помог Антон Ребров. Они раньше жили в одном доме, Антон был старше Светы на три года. Потом он переехал в свою квартиру, но изредка навещал родителей.

Они тогда совершенно случайно столкнулись во дворе, и Антон сам поинтересовался, что же случилось: видно, выглядела Света так, что даже постороннему человеку было ясно, что у нее несчастье. Антон выслушал девушку, дал телефон частной клиники, сказал, что платить не надо – у него там связи. Через два месяца Ирку выписали и перевели в другую школу, все наладилось. Антону Света просто сказала, что сделает все, что он попросит, в любое время и в любом месте. Тот посмотрел оценивающе и кивнул согласно.

Он нечасто к ней обращался, и в общем-то по мелочи: сообщать ему некоторые новости до того, как они пойдут в эфир, а также то, что поступает из Москвы. Света к тому времени ушла из своей фирмы – уж очень директор надоел – и устроилась на телевидение.

На следующий день после трагедии в «ГолденХолле» Антон Ребров созвал экстренное заседание Городской Нефтяной Компании. Увидев, что он занял место Крутицкого во главе стола, учредители переглянулись, но до поры промолчали. Они не хотели пока решать между собой главный вопрос – кто займет место покойника, поскольку не выяснили еще действительный расклад сил, и позволили Антону посидеть на этом месте – пусть мальчик потешит самолюбие.

– Вы все знаете, по какому печальному поводу я пригласил вас в этот кабинет. Вадим Георгиевич трагически погиб, и мы сегодня должны оценить сложившуюся ситуацию, наметить первоочередные шаги, которые следует предпринять, чтобы наша компания не утратила своих позиций в топливном бизнесе города...

Участники совещания, тертые, опытные люди, много повидавшие на своем веку, без особого интереса слушали речь Антона – говорит парень общие слова, сотрясает воздух... Гораздо больше их интересовал расклад сил в правлении фирмы после смерти Крутицкого, поэтому они с опаской поглядывали друг на друга, пытаясь оценить, спелся ли кто-нибудь из них втихую, чтобы захватить власть и потеснить остальных компаньонов, возникли ли в правлении какие-либо сепаратные группировки...

Антон между тем продолжал:

– Мне кажутся особенно важными два момента. Мы не знаем, кто убил Крутицкого, но наиболее вероятно, что за этим убийством стоят наши основные конкуренты. Кому еще может быть настолько выгодна его смерть? Теперь в сложившейся ситуации они будут считать, что приобрели временное преимущество, обезглавив нашу фирму... – Антон не заметил или сделал вид, что не заметил, насколько буквально он употребил слово «обезглавив», но сидевший справа от него Теймураз Аполлонович Нодия невольно поморщился, – и постараются вытеснить нас с рынка. Значит, мы должны, во-первых, полностью сохранить под контролем ситуацию в нашей компании, не растерять силы в борьбе за власть, – Антон жестким внимательным взглядом окинул сидящих за столом, – и, во-вторых, нанести ответный удар, именно сейчас. Когда они этого совершенно не ожидают.

Люди за столом зашевелились, слова Антона явно произвели на них надлежащее впечатление. Разумеется, они и без Антона подозревали, что за убийством Крутицкого стоит их главный конкурент на топливном рынке города – компания «Петройл», но предложение нанести конкурентам ответный удар (никто не сказал вслух, что имеется в виду, но это и так было для всех очевидно) показалось компаньонам неожиданным, опасным, однако явившим решительного и жесткого руководителя. От молодого Антона, которого считали всего лишь «шестеркой» Крутицкого, мальчиком на побегушках, такого не ждали.

Антон тем временем продолжал:

– Я взял на себя смелость подготовить этот ответный удар, нашел квалифицированного исполнителя и провел с ним предварительные переговоры. Не напрямую, конечно, – с соблюдением всех необходимых мер предосторожности. Если вы, господа, не возражаете против такой меры, – а она представляется мне абсолютно разумной и своевременной, – я дам команду об исполнении нашей... просьбы.

Члены правления переглянулись. Никто из них не возразил. Антон кивнул и сказал:

– Я расцениваю ваше молчание как поддержку этой акции и благодарю всех за оказанное мне доверие. Теперь я хотел бы поделиться с вами некоторыми своими соображениями по организационным вопросам. Только что вы оказали мне доверие... Было бы разумным, чтобы ваше доверие оказалось еще большим и вы доверили мне руководство компанией, по крайней мере на первое время.

За столом поднялся возмущенный ропот: такой наглости от Реброва не ожидали.

Антон же поднял руку, призывая собравшихся к тишине, и продолжал: