Сеанс гипноза Соболева Лариса

– Дозволь с просьбой обратиться, государь, – сказал Абрам, набравшись храбрости перед самым отъездом в Россию в отеле.

– Да уж дозволяю.

– Учиться хочу здесь точным наукам, военному делу и фортификации. Видал я по всей Европе укрепления, добротно слажены, а мне понять охота секреты ихние.

– Бросить меня хочешь? – огорчился Петр.

– Что ты, батюшка! Нешто подумать такое можно про меня! Дань отдать хочу второму Отечеству, приютившему меня. Да и вырос я из пажей-то. Ты же ведаешь, как я до знаниев охоч, сам тому учил.

– Ага. И научил кой-чему ненужному, например, баб зажимать где ни попадя.

– Ворочусь в Россию, службу сослужу Отечеству, – уговаривал Абрам. – Других-то посылаешь…

– Другие к сердцу не припали… – Затем он подумал, нехотя сказал: – Ну, добро, оставайся. Я позабочусь о платье и деньгах. Но гляди, Абрашка, денег мало присылать буду, как всем, на них не разгуляешься.

Арап упал на колени, целовал руки отцу и государю. В июне он провожал царя домой, слушая последние его наставления:

– Гляди, Абрашка, наделай им арапчат побольше, пущай знают наших! Ну, прощай. Бог тебе в помощь. Не забывай, что дом твой подле меня, в России. А оно ведь везде хорошо, а дома все же лучше.

Обнялись. С неохотой расставался великий русский царь с воспитанником и любимцем. У обоих навернулись слезы, но оба задавили их гордостью. А через месяц Абраму Петрову исполнился двадцать один год.

И потянулись месяцы учения во Франции. Почему потянулись, а не летели?

– Абрахам! – стучала в комнату хозяйка утром, днем и вечером. – Абрахам, вы задолжали за квартиру. Откройте! Я знаю, что вы дома!

Он делал так, как большинство без гроша в кармане: вылезал в окно, дабы не встречаться с хозяйкой.

– Абрам Петров, вы должны за обучение, – говорили преподаватели точных наук в унисон.

– Господин Петров, я не могу больше отпускать вам в долг, – говорили булочник, молочник и мясник хором, когда он отправлялся за продуктами.

Долги, безденежье, пустой желудок. Петербургские чиновники постоянно задерживали пересылку денег, которых без того не хватало. При обмене русских ефимок на французские бумажные деньги сумма получалась ничтожная. Привыкший ни в чем не нуждаться у Петра, Абрам не предполагал, насколько тяжела окажется жизнь в Париже. Несмотря на то что Петр представил его с надлежащими рекомендациями высокопоставленным вельможам, никому до него не было дела. Это лишь открыло двери модных салонов и гостиных, спесивая французская знать не смотрела на него свысока и как на раба. Впрочем, в салонах он являлся игрушкой аристократов: черный принц, русский негр – что может быть забавней? Да и на улицах Парижа всегда оказывался в центре повышенного внимания.

– Мы всегда будем чужими, – звучали не раз слова дочери вице-канцлера.

Он был чужим в России, чужим во Франции. Но Россия… не была чужой. Теперь вместо песков и берега Африки он видел иные картины, щемившие сердце: снег, леса, поля с запахом терпких трав. Он тосковал по России, языку, Петру. И когда удавалось напиться, пел русские песни. Он получил точное прозванье: русский негр.

Да, двери салонов были открыты для приемного сына царя, но вскоре ходить туда он не смел. Износилась одежда, а в потертом платье среди расфуфыренных аристократов, презирающих бедность, неловко появляться. Это не Россия, где плевать на одежду, лишь бы умишко имелся, где сам Петр хаживал в заплатах. Это Париж, где мода изменчива, а вкусы изысканны. Правда, дамы были не столь щепетильны, особенно по ночам. К тому же они иногда поили шампанским, а шампанского Абрам мог запросто ведро выпить, и кормили всякой дрянью: бисквитами и шоколадом.

Вот когда он пожалел о колечке с изумрудом, отдать целое состояние за паршивую возню на канапе! Иногда удавалось стащить на рынке початок кукурузы, головку салата, но он же, в конце концов, не кролик! Желудок и кишки требовали: дай, дай, дай… Забросить туда кусок мяса удавалось не всегда, а от капусты и салата только больше в животе урчало.