Первокурсница Ледерман Виктория

Глава 5

Настя поставила на стол глубокую миску с дымящимися пельменями. Мы с Кириллом одновременно потерли руки и рассмеялись, посмотрев друг на друга.

– Саш, тебе с бульоном? – спросила Настя, тяжело передвигаясь по кухне.

– Настя, чего ты ее спрашиваешь? – влез дед. – Клади ей все то же, что ест твой муж.

– Это гены, – гордо сказала я.

– Да какие гены! – хмыкнул дед. – Просто с самого детства ты смотрела ему в рот и обезьянничала – что он, то и ты. А теперь, конечно, привыкла. Вот тебе и все гены.

Я покосилась на Кирилла. Его мысли носились где-то далеко, и он не спешил вступиться за гены. Настя улыбалась, с обожанием глядя на супруга. Она по-другому не умела на него смотреть. Наверно, раньше я смотрела на него так же, еще до того, как узнала правду. Какая несправедливость! Почему мой родной отец не Василий? Сейчас все было бы по-другому. Только я и Кирилл. И никакой Насти.

– Ну, рассказывай теперь, – сказал Кирилл, когда мы вернулись в спальню. – Только в темпе.

Я вкратце обрисовала ситуацию и начала подробно и с удовольствием расписывать достоинства моего кумира.

– Судя по всему, шансов у тебя никаких, – безжалостно подвел итог Кирилл.

– Почему это? – оскорбилась я. – Я вроде бы не уродина и не умственно отсталая.

– Поверь мне, не в этом дело. Любят всяких, и уродин, и дурочек.

– Но у меня есть шикарный план. С твоим участием, кстати.

– Уже становится страшно.

– Ты должен пойти со мной на Крисмас и взять ее на себя.

– Чего-чего? Куда я должен пойти?

– Рождественский вечер в нашем институте, называется Крисмас. «Рождество» по-английски. Для английского отделения, для всех курсов. Я там выступаю, между прочим. После концерта будут танцы. Ты сделаешь так, чтобы она не вертелась рядом с ним. Изолируешь ее. Понимаешь?

– Понимаю, что ты сошла с ума, – заключил Кирилл.

– А что тут такого? – удивилась я.

– У меня беременная жена, а ты заставляешь меня крутить шашни с какой-то девчонкой!

– Ой, подумаешь! Ты же только потанцуешь с ней немного, чтобы я смогла наконец с ним поговорить. Ничего с твоей беременной женой не случится. Скажешь, что пошел смотреть мое выступление.

– Сашка, ты спятила, – покачал головой Кирилл. – Я же тебе говорил, больше я в твоих авантюрах не участвую.

– Ну Кирилл! Последний раз!

– Несчастные влюбленные! Живут себе спокойно и не знают, что на них надвигается тайфун по имени Александра Барс.

– Будешь мне помогать? – рассердилась я. – Или я ухожу!

– Сашок, не морочь мне голову.

– Да или нет?

– Ладно, – сдался Кирилл. – Я приду. И потанцую с твоей…

– Ольгой, – обрадованно подсказала я. – Платошиной Ольгой.

– Но больше ничего делать не буду, так и знай!

– А больше ничего и не надо! Смотри, на двадцать четвертое ничего не планируй. После шести ты мой.

– Все, Сашок, мне надо работать, – сказал Кирилл и включил монитор.

– Ухожу, ухожу. Меня уже нет. – Я поспешила к выходу. Возле двери я остановилась и, подняв указательный палец, провыла утробным голосом:

– Запомни! Двадцать четвертое!

Кирилл сделал вид, что собирается запустить в меня мягкой игрушкой. Я изобразила панический ужас и шмыгнула за дверь.

Когда я одевалась в прихожей, меня окликнула Настя:

– Саш, ты котеночка не возьмешь?

– Я бы взяла, – вздохнула я. – Но если я принесу домой животное, мама с ума сойдет от радости. А зачем мне сумасшедшая мама?

Мама, на свое счастье, в тот вечер так и не увидела меня в новом облике. А то у нас по ночам проблемы с машинами скорой помощи. Она позвонила около двенадцати, когда я уже выучила громадный текст по английскому и забралась в постель с электронной книжкой и бутербродом.

– Саша, я сегодня останусь у тети Лены, – сказала она. – Мы ходили в кино, и теперь поздно ехать домой. Я забегу утром, перед работой, но надеюсь, что ты не проспишь и тебя уже не будет. Заведи будильник. Ты помыла посуду?

– Я вовсю сплю, – сообщила я. – Ты меня разбудила.

– Это значит, что посуда грязная?

Мама не переносила, когда посуда не мылась сразу же после того, как была использована. По ее мнению, отправив последнюю ложку в рот, нужно вскакивать, нестись к раковине, без промедления мыть тарелку и эту самую ложку и только тогда спокойно существовать дальше.

– Ну, мам, я потом помою, – сказала я, стараясь жевать потише. Ведь, по легенде, я уже видела десятый сон.

– Когда потом? – В ее голосе послышались недовольные нотки.

– В следующей серии.

– Саша!

– Ладно, не будем терять драгоценные минуты отдыха…

– Спокойной ночи.

– Спокойной ночи. Привет тете Лене!

Я положила трубку. Потом убрала книжку и выгребла из постели крошки. Потушив лампу, скользнула под теплое одеяло. «Мы с тетей Леной ходили в кино»! Будто я не знаю, что у этой «тети Лены» рыжие усы и лысая макушка. Так бы и говорила – пошла к своему Сергунчику. Тем более что встречается с ним с апреля. Тем более он разведенный. И чего шифруются? Она ни разу не привела его домой, во всяком случае при мне. Наверное, не хочет, чтобы он узнал, какая язва у нее дочь. Мне до лампочки, пусть конспирируются, если им так нравится, но неприятно, когда тебя держат за идиотку.

Утром я, конечно же, проспала, потому что надо мной не стояла мама и не дергала меня за одеяло через каждые две минуты. Я пулей носилась по комнатам, одеваясь, перекусывая на ходу и время от времени подбегая к кухонному столу, чтобы хлебнуть кофе. В конце концов я выскочила к лифту, забыв учебник по английскому, но не забыв устроить маме суперсюрприз. Я выложила на журнальный столик свои отрезанные волосы вместе с запиской, написанной печатными буквами левой рукой: «Ваша дочь похищена. Ждите звонка с дальнейшими указаниями».

Глава 6

Перед первой парой меня обступили девчонки из нашей группы, пораженные моим новым обликом. А Горохов показал мне два больших пальца и картинно закатил глаза. Всеобщее одобрение так воодушевило меня, что я блистала на английском, заработала целых две пятерки и устную похвалу Данилевского.

В столовую я летела как на крыльях. Вот сейчас он меня увидит, и в его глазах вспыхнет интерес. Он поймет, какая я стильная, классная и непредсказуемая. И непременно захочет познакомиться со мной поближе.

Но в столовой меня ждало разочарование – как я ни старалась, не могла разглядеть в очереди знакомую высокую фигуру. Странно. Может быть, их отпустили с пары пораньше и они уже успели поесть? Мой выход в таком случае откладывался до завтра: сегодня у нас не было ни одной совместной лекции с пятнадцатой группой. Но не успела я расстроиться, как заметила в глубине зала Катюху Казанцеву, знаменитую болтушку и сплетницу, которая училась как раз в пятнадцатой английской. Если уж она не знает, где сладкая парочка, то не знает никто. Я взяла себе сок и булочку с маком и присела за Катюхин столик.

– Что это вас сегодня мало? – спросила я, заходя издалека.

– Так у нас сегодня первой пары не было, – сказала пухлая Казанцева, с аппетитом уплетая борщ. – Еще никто не проголодался.

– А ты?

– У меня режим, мне надо есть вовремя. У меня с желудком проблемы.

Я посмотрела на количество тарелок на ее столике и подумала, что такого режима ни один нормальный желудок не выдержит.

– А чего спортсменку не взяла с собой? У нее разве нет режима? – спросила я, имея в виду Платошину, которая играла в баскетбол за наш иняз. – Обессилеет без еды, мячом по кумполу получит.

– А, у нее вообще нет аппетита, – махнула рукой Катя, – она в печали.

– Что так? – Я навострила уши. Соперница в печали – это уже интересно.

– Геныч ногу сломал, – сообщила Казанцева. – Придет только во втором семестре.

Как так – во втором семестре?! Вот тебе и раз! Я застыла со стаканом в руке. А как же мои планы и Крисмас? А как же наш медленный танец? Он будет кружить меня в вальсе, постукивая по паркету гипсом? Ну полный облом!

– Он что, учиться не будет? Сессия скоро, – потерянно сказала я, отодвигая недоеденную булочку. Теперь я тоже была в печали и без аппетита.

– А Ольга на что? – резонно заметила Казанцева. – Все равно торчит у него каждый день. Заодно и помо…

– Адрес Славинского знаешь? – перебив Катюху на полуслове, спросила я.

– Мы одиннадцать лет в одной школе отучились! – оскорбилась она. – Как это я не знаю?

– Пиши, – я положила перед ней свою тетрадь по русскому.

– Хочешь навестить? – понимающе кивнула она.

– Вовсе не хочу. Просто… он забрал у меня флешку с текстом для аудирования, – принялась выкручиваться я. – Сегодня обещал отдать. Мне этот текст вот как нужен!

Я провела рукой по горлу. Естественно, никто у меня ничего не забирал. Но это единственный повод, который мне удалось придумать в такой рекордно короткий срок.

– Сказала бы Ольге, – пожала плечами Казанцева, выводя в тетради адрес. – Она завтра бы тебе принесла.

– Да зачем! – воскликнула я. – Мне как раз по пути.

Я покосилась на адрес. Ага, по пути, как же! Другой конец города. Добираться больше часа. Но упустить такой случай? Никогда! Ради этого можно даже пожертвовать четвертой парой, хотя с преподавателем мировой художественной культуры у нас уже не раз возникали разногласия.

Я отыскала нужный дом и остановилась у подъезда, совершенно не представляя себе, по какой же такой уважительной причине я сюда приехала. Как назло, ничего подходящего в голову не лезло. Оставалось надеяться на то, что мне удастся сымпровизировать.

Не успела я поднести руку к кнопкам домофона, как из подъезда выскочила огромная черная собака и сбила меня с ног. Я с размаху шлепнулась на притоптанный возле крыльца снег. Собака обежала вокруг, затем прыгнула на меня, молниеносно облизала мое лицо и понеслась галопом на ближайшую детскую площадку. Вслед за ней вылетела девчонка лет тринадцати-четырнадцати, натягивая на ходу шапку и отчаянно крича:

– Грей, ко мне! Грей!

«Почему Грей? – пронеслось у меня в голове. – Собака-то черная».

Девчонка бросилась было за собакой, но потом подбежала ко мне и подала руку.

– Извините, пожалуйста, простите, пожалуйста, – затараторила она. – Грей не кусается, он добрый, только хулиган.

– Держать надо крепче, – сердито отозвалась я, отряхиваясь. – Собака Баскервилей тоже не кусалась. Однако трупы были.

– Не могу я его удержать, – жалобным голосом проговорила девчонка. – Он такой сильный! И не слушается меня. Грей, иди ко мне, кому говорю!

Добрый хулиган Грей вдохновенно носился по заснеженной детской площадке, ныряя по шею в снег и выбираясь из него гигантскими прыжками. Длинный коричневый ремешок поводка ужом скользил следом.

– Ты так каждый день мучаешься? – более дружелюбно спросила я, приведя наконец себя в порядок.

– Нет, – ответила девчонка, напряженно следя за собакой. – Я с ним никогда не гуляю. Утром выводит отец, а днем и вечером – брат. Только брат вчера сломал ногу… Грей, Грей, стой, скотина ты этакая!

Она рванула за собакой, которая уже пересекла дорогу за детской площадкой и маячила у магазина.

Ну надо же! Какая удача! Сегодня точно мой день. Сейчас поближе познакомлюсь с сестренкой и послушной собачкой, и они приведут меня прямо к постели больного. Даже и выдумывать ничего не придется.

Я оставила сумку на скамейке у подъезда (все равно красть там было нечего, кроме знаний) и поспешила на помощь девчонке, ставшей вдруг такой родной. Она уже тащила на поводке своего упирающегося пса. Через дорогу он позволил себя перевести, но на детской площадке начал выделывать такие кренделя, что хозяйка вновь упустила его. Минут двадцать мы вдвоем ловили эту противную собаку, которая буквально издевалась над нами. Пес то катался на спине, утрамбовывая в снег поводок, то носился кругами, как карусельная лошадка, а иногда подпускал нас к себе довольно близко. Причем одна из нас подзывала его сладеньким голосом, обещая всякие блага, которые только была способна придумать, а другая тем временем на коленях подползала с противоположной стороны, стараясь незаметно дотянуться до поводка. Хитрая зверюга слушала ласковые речи, умудряясь коситься на нас обеих одновременно и при этом делать вид, что совершенно ничего не замечает. И когда поводок уже практически оказывался в наших руках, Грей вдруг совершал такой искусный прыжок в сторону, увидев который австралийский кенгуру просто скончался бы на месте от зависти. И все начиналось сначала.

В процессе ловли мы с девчонкой успели познакомиться, подружиться и «случайно» выяснить, что ее брат учится со мной на одном факультете. Я тут же приплела дальнюю родственницу, живущую в соседнем доме, которой нет дома, но которую мне обязательно нужно дождаться. А на улице неслабый мороз, намекнула я. И все, дело было в шляпе. Полина (так звали мою новую знакомую) тут же пригласила меня на чашечку чая, оговорив заранее, что чаем меня напоит брат, так как ей самой через двадцать минут нужно быть в музыкальной школе. Я чуть не взвыла от счастья.

Мы наконец поймали балбеса Грея, четырьмя руками вцепились в поводок и поволокли упирающееся животное к лифту. И тут его словно подменили. Из лифта на площадку чинно вышел умный послушный пес и сел возле двери, спокойно ожидая, пока ее откроют, будто не он пять минут назад гонял нас по всему двору.

Войдя в квартиру, Грей сразу упал на свою подстилку, положил голову на передние лапы и прикрыл глаза. Я почувствовала, что так устала за время этих скачек, что с удовольствием сделала бы то же самое. Наклонившись, я погладила пса по морде. Он с готовностью облизал мою руку и попытался помахать огрызком хвоста. Ну просто не найти на земле собаки милее!

Зато Полина, сбросив пальто на тумбочку, начала носиться по всей квартире, словно фурия, вопя во все горло (очевидно, чтобы ее было слышно брату в дальней комнате):

– Чтобы я еще хоть раз пошла с этой глупой собакой! Если теперь я опоздаю в музыкалку, получишь ты! Понял? Генка! Хватит валяться, вставай, у нас гости. Напои человека чаем. Генка! Але, гараж!

Она снова надела пальто, потом схватила косметичку из прозрачного пластика, вероятно мамину, и принялась выуживать из нее помаду.

– Ты раздевайся, – предложила она, пытаясь одновременно говорить и красить губы. – Генка там, по коридору и налево. Сейчас выйдет. Мне и правда пора!

Она сделала неловкое движение, и содержимое косметички разлетелось по всему коридору. Полина протяжно застонала.

– Иди, – сказала я. – Я соберу.

Она торопливо поблагодарила, схватила сумку и пулей вылетела из квартиры. Я присела и принялась бросать в прозрачную косметичку тюбики, баночки, коробочки. У меня тряслись руки в предвкушении волшебного момента. Вот сейчас застучат костыли по коридору… И я смогу встретиться с ним взглядом, впервые один на один, в пустой квартире! Никого вокруг, только я и он. Он подойдет, волоча за собой загипсованную ногу, проникновенно посмотрит мне в глаза и произнесет голосом, от которого я отправлюсь прямо на небо: «Сашок, как долго я тебя ждал!»

Время шло, но никто не появлялся и на небо меня не отправлял. Подобрав последнюю баночку с рассыпчатой пудрой, я водворила на место косметичку и придирчиво глянула на себя в большое овальное зеркало на стене. Ну конечно, карандаш на нижнем веке размазался. А еще фирма! Триста семьдесят рублей отдала за то, чтобы после гонок за собакой выглядеть как чучело, с черными пятнами под глазами!

Схватив с тумбочки ватную палочку и послюнявив ее, я постаралась исправить этот ужас. Стало немного лучше. Но теперь огорчал хаос на голове – моя стильная прическа превратилась под шапкой в нечто непонятное. Кто бы мог подумать, что с короткими волосами проблем намного больше, чем с длинными? Мало того что их утром нужно уложить феном (чего я совершенно не умею делать), так еще после шапки они выглядят, словно их нарочно тренировали стоять дыбом. Срочно нужна пенка для укладки, чтобы исправить это полное безобразие.

Я оглянулась вокруг и заметила небольшой баллончик лака для волос на краю тумбочки. Решив, что сойдет и лак, я схватила его и попыталась побрызгать на волосы. Безрезультатно. Жидкость в баллончике была, но шишечка нажиматься никак не хотела.

Что же делать? Это мой единственный шанс. Я просто обязана сейчас произвести хорошее впечатление. Ведь первое впечатление всегда самое стойкое.

Я достала из своей сумки булавку, сняла шишечку с баллончика и потыкала острием в отверстие. Сейчас мы тебя прочистим, будешь распылять как миленькая. Для надежности я еще дунула в нее и вставила обратно. Нет, брызгалка не желала выполнять свои обязанности. Тогда я снова сняла ее и оглядела торчащий из баллончика штырек. Может быть, забился он? Я засунула булавку в отверстие штырька и нажала что есть силы. Выбившаяся из-под булавки струя лака хлестнула меня по глазам, я выронила баллон и заорала от неожиданности. Глаза тут же запылали огнем, я прижала к лицу руки и заметалась по коридору, лихорадочно пытаясь определить, в какой стороне находится ванная. Слезы текли ручьем, я практически ничего не видела. Тушь попала в глаза, их жутко щипало. Я жаждала холодной воды, в которую можно было бы опустить лицо, и на красоту мне уже было совершенно плевать – лишь бы унять нестерпимое жжение. Я спотыкалась обо что-то на полу и шарила руками по стенам, пока не нащупала гладкую поверхность двери. Зрительно помня, что все комнаты остались в другой стороне и в этом районе ничего, кроме ванной и туалета быть не должно, я уверенно рванула дверь на себя и сделала шаг вперед.

И тут на меня что-то посыпалось. Я рухнула на пол, инстинктивно прикрыв голову руками. Сверху с грохотом летели свертки, пачки, шуршало что-то бумажное… В довершение какой-то тяжелый рулон больно ударил меня по спине. Наконец шквал предметов иссяк, я решилась убрать руки и приоткрыть слезящиеся глаза, которые, казалось, невероятно опухли и выпирали на несколько сантиметров. Первое, что я смогла разглядеть перед собой, были зеленые спортивные штаны, переходящие в клетчатые домашние тапочки. Вернее, всего одна зеленая штанина переходила в тапочку. Вторая заканчивалась чем-то ослепительно белым и неуклюжим. Мне понадобилось какое-то время, чтобы сообразить, что это белое и неуклюжее не что иное, как гипс. Я с замиранием сердца подняла голову. На меня, сидящую на полу в кладовке, в самом центре пестрой мусорной кучи, с изумлением смотрели самые дорогие для меня карие глаза.

Я столько раз рисовала в воображении нашу первую встречу наедине, столько раз озвучивала его первые фразы, но так и не смогла угадать, что именно он мне скажет.

– Ты кто? – озадаченно спросил объект моей безумной страсти. – Откуда ты здесь взялась?

Глава 7

Я могла бы проплыть перед ним в ослепительном вечернем платье, с едва заметным легким макияжем и отлично уложенной прической. Я могла бы случайно столкнуться с ним в холле института, будучи просто в джинсах и свитере, с кокетливо взъерошенными прядками волос и от этого еще более привлекательная. Но нет! Надо было такому случиться, что он нашел меня в своей кладовке, заваленную всякой всячиной, с всклокоченной головой и повисшей на ушах пылью, с грязными потеками на щеках и с красными, как у кролика-альбиноса, глазами.

Где справедливость? Почему я не провалилась на нижний этаж, как только он подошел, почему не превратилась в букашку и не затерялась под ворохом старых газет? Почему вынуждена была бессвязно лепетать и оправдываться? Доведется ли мне когда-нибудь пережить еще больший позор?

Я промывала глаза пригоршнями ледяной воды и мечтала испариться, исчезнуть из этой ванной и никогда больше не появляться здесь. Или отмотать пленку назад и, как только в моих руках окажется злополучный баллон с лаком, нажать стоп-кадр. Если бы знать, где и когда нужно его нажимать, как бы это облегчило жизнь! Особенно мою.

После десятиминутного плескания под краном я промокнула лицо полотенцем и посмотрела в зеркало. Лицо напоминало вареную свеклу, глаза заплыли и превратились в узкие щелочки. Ну полный отпад! Хоть картины пиши! Василиса Прекрасная! Никогда бы не подумала, какое страшное оружие российский лак для волос. И газового пистолета не надо, носи его в сумочке – никакой маньяк не страшен.

Я вышла из ванной, размышляя, где находится хозяин квартиры и успею ли я слинять прежде, чем он увидит меня еще раз. Словно прочитав мои мысли, он крикнул:

– Я на кухне! Иди сюда. Чайник вскипел.

Я решила, что терять мне больше нечего, раз мой наполеоновский план закончился полным провалом, и направилась на голос, щуря натертые глаза. Славинский разливал кипяток по чашкам.

– Как это тебя угораздило? – с сочувствием спросил он. – Без глаз ведь можно остаться.

– Полина рассыпала косметичку, – виновато сказала я, усаживаясь на мягкую скамейку кухонного уголка. – Она торопилась, и я пообещала собрать. У лака отлетела кнопочка, я стала вставлять… Вот и вставила себе в глаза…

– Угощайся. – Он подвинул ко мне вазочки с печеньем и конфетами. – А я не слышал, как вы пришли, я музыку слушал, в наушниках. Потом выключил, слышу – грохот, крик! Грей лает, надрывается. Думал, Полька откуда-нибудь навернулась. Подошел, вижу – девчонка незнакомая в кладовке сидит.

– Ты меня и правда не помнишь? – старательно пряча обиду, спросила я. – Я в тринадцатой группе учусь. В той, где Борька Горохов.

– Горохова помню. А девчонок еще не всех выучил. Как тебя зовут?

– Саша.

– А я Гена. Все называют меня Геныч.

– А что с тобой произошло? – Я показала на гипс.

– Упал, потерял сознание. Очнулся – гипс. – Геныч засмеялся. – Тоже нелепая случайность.

– Надолго?

– Недель на пять. До самой сессии на одной ноге прыгать.

– Не повезло.

– Это как поглядеть. Можно на лекции не ходить. Можно спать по утрам. Можно уже сейчас готовиться к экзаменам. Так что, Саша, в каждой гадости есть свои радости.

– Ага, – кивнула я. – Только нужно уметь их разглядеть. Хотя обычно бывает наоборот, в каждой радости обязательно найдется какая-нибудь гадость.

Понемногу мы разговорились об институте, о преподавателях. Геныч оказался классным собеседником – рассказывал со вкусом и слушал внимательно, не перебивая. Через двадцать минут я уже забыла о недавнем инциденте и была полностью очарована своим избранником. Как приятно сознавать, что не ошиблась в выборе, что при более близком знакомстве он не оказался жутким занудой и зубрилой. С каждой минутой, нет, секундой, проводимой рядом с ним, я влюблялась в него все больше и больше, хотя, наверное, больше уже было невозможно. Мне казалось, что это первое в моей жизни настоящее чувство…

И вдруг в голову пришла совершенно нелепая мысль: если бы сейчас, в эту минуту, мне сообщили, что произошла ошибка и Кирилл вовсе не мой отец, я тут же сорвалась бы с места и помчалась к нему, забыв обо всех генычах, вместе взятых. Так кто мне все-таки нужен – Кирилл или Геныч? Это было слишком сложно, чтобы задумываться об этом всерьез.

Когда я хохотала, глядя, как Геныч очень похоже изображает нашу рассеянную латинистку, раздалось несколько коротких, торопливых звонков в дверь.

– О, это Лелька, – обрадованно сказал он, поднимаясь. – Извини, я сейчас.

– Кто? – не поняла я.

– Моя Лелька. Ты, скорее всего, ее не знаешь. – И, стуча гипсовым ботинком по линолеуму, он направился в коридор.

Лелька! Вот, значит, как он ее называет. «Моя Лелька»! Скажите, пожалуйста!

У меня разом испортилось настроение. Я вспомнила, что нахожусь тут на птичьих правах и в таком виде, в каком никак нельзя появляться перед соперницей. И вообще, я же хотела уйти до ее прихода, да забыла за всеми этими событиями. Вернее, просто не заметила времени. Что же теперь будет? Она сейчас разозлится, так как учует во мне опасность для себя. Ох, как это все некстати! Не время, пока не время. Я еще не готова к встрече с ней. Пожалуй, пора рвать когти.

– Ты рано сегодня, – послышалось тем временем из коридора. – С четвертой пары сбежала?

– Нет, меня Морозов подвез, представляешь, как удачно, я вышла, а тут он сигналит. Привет тебе передавал, сказал, на днях забежит, – весело щебетала «Лелька». – Ой, а чьи это сапожки такие классные? Неужели Полинке купили?

Я напряглась. Так, начинается. Интересно, она сразу в волосы вцепится или сначала имя спросит? Или даст ему пощечину и убежит, забыв шарфик и перчатки? Сейчас узнаем. Долго ждать не придется.

Парочка появилась на пороге кухни. Ольга уставилась на меня с веселым недоумением. Интересно, она тоже за три месяца ни разу не обратила на меня внимания, как и он?

– Привет, – добродушно сказала она, сразу по-хозяйски берясь за чайник.

– Здрасьте, – выдавила я.

– Это Саша, – объявил Геныч и сел за стол, вытянув вперед больную ногу.

Меня удивило и даже возмутило то, что он не кинулся с ходу оправдываться, лебезить, объяснять ей ситуацию. И почему она ни о чем его не спрашивает? Улыбается, разливает чай, будто так и надо, будто мое присутствие здесь совершенно нормально и естественно и привычнее этого ничего и быть не может.

– А-а, я тебя знаю, ты из двенадцатой группы! Учишься вместе с Борисом Гороховым, да? – воскликнула Ольга секунду спустя.

Конечно, Борис такая личность, что его трудно не запомнить, с обидой подумала я и поправила:

– Из тринадцатой. Мы с Борисом из тринадцатой.

– Или из тринадцатой, – согласилась она, доставая из своего пакета батон. – Геныч, масло есть? Достань-ка… Я тебя не сразу узнала, потому что у тебя были длинные волосы. Ты ведь совсем недавно постриглась? Это ты в понедельник делала доклад по истории? Ты была без стрижки.

– Да, – криво улыбнулась я.

– Я ее не узнал, – сказал Геныч, подавая масло. – Мне горбушку.

– А у тебя вообще памяти на лица нет никакой. Обойдешься, я сама люблю горбушки. Как можно не узнать человека, если он учится с тобой на одном курсе и на одном факультете? Ты и куратора нашего только с пятого раза запомнил.

– Ну, Лель, ты скажи спасибо, что хоть тебя узнаю.

– Точно! Спасибо большое!

Они дружно рассмеялись. Мне стало совсем нехорошо. Я встала из-за стола и пробормотала, что моя родственница, которую я жду, наверное, уже пришла.

– Сейчас перекусим, и пойдешь, – остановила меня Ольга. – Я сыр вкусный купила.

– Оставайся, – поддержал Гена. – Сейчас мы хорошо попросим, и Лелька испечет нам оладушки.

– Ну, это вряд ли, – заявила та. – Слишком долго просить придется.

Я заверила их, что страшно спешу и, если сию минуту не появлюсь у тетушки, она просто ласты завернет от волнения, после чего поспешно ретировалась в коридор. Они оба вышли из кухни проводить меня. Гена подал мне пуховик, Ольга отпустила комплимент моим сапожкам. Я одевалась и чувствовала, что меня трясет от их дружелюбия и внимательности. Мне вручили мои вещи и пригласили заходить еще.

Я выскочила на лестничную площадку, задыхаясь от злости и обиды. Так меня оскорбить! Не посчитать меня потенциальной соперницей, не усмотреть в моем появлении никакой опасности для себя! Даже не поинтересоваться, каким ветром меня занесло на эту кухню. Она настолько уверена в своем избраннике? Считает себя такой неотразимой, что совершенно не беспокоится за него? Думает, что ее Геныч исключительный и его невозможно увести?

Ладно, ничего, скоро она убедится, что мужики всегда и везде одинаковые, что у них напрочь отсутствует порядочность.

Ну что, Лелька, поборемся за главный приз? Посмотрим, чья возьмет. Вы просто не представляете себе, друзья мои, на что я способна!

Я, правда, и сама не представляю, но мне за вас страшно.

Глава 8

Когда я вернулась от Геныча, сразу поняла, что мой сюрприз не удался: мама еще не вернулась, отрезанные волосы по-прежнему лежали вместе с запиской на столике. Я схватила свою шевелюру и спрятала в шкаф, на мою полку, куда мама заглядывала редко. Попытка сменить имидж уже не казалась мне такой удачной. Геныч все равно меня не узнал. А теперь даже страшно представить, что меня ждет. Ведь я посягнула на самое святое, что было у мамы, да еще потратила в парикмахерской деньги, выданные мне на оплату телефона и интернета.

Заслышав хруст ключа в замке, я втянула голову в плечи, будто это могло меня спасти, и погрузилась в латынь по самую макушку, сосредоточенно бормоча:

– Номинативус: сингуларис – силва, плуралис – силве. Генетивус…

Мама заглянула в комнату:

– Привет. Занимаешься?

– Аккузативус – силвам, силвис! – в панике завопила я во всю глотку.

– Латынь, – понимающе кивнула мама, которую латынь достала на работе. – Давай, давай, вникай. Пригодится. Пэр аспера ад астра.

– Дум спиро – сперо, – ответила я, кося одним глазом в учебник и совершенно не понимая, почему мама никак не реагирует на мой внешний вид. Так закружилась со своей любовью, что даже не помнит, как я выглядела до сегодняшнего дня?

– Товар принимали, – устало сообщила мама. – Ноги гудят. Ты картошечки не почистишь? Я селедки взяла.

– Ага, – растерянно сказала я. – Сейчас. Через пару минут.

Мама вздохнула:

– Давай. Ой, Сашка, и не надоело тебе?

– Чего? – не поняла я.

– Я уже устала от твоих шуточек.

– Каких шуточек?

– Сними сейчас же этот ужасный парик. Он тебе не идет.

Мама покачала головой и скрылась. Я изумленно уставилась на закрытую дверь. Вот так фишка! Она совершенно уверена, что я сейчас стяну с себя этот дурацкий коричневый скальп, тряхну гривой расчудесных золотистых волос и отправлюсь на кухню чистить картошку. Что же теперь делать?

– Саша, прошло уже больше двух минут! – крикнула мама из комнаты. – Не знаю, как ты, а я голодная! Давай быстренько приготовим и поужинаем.

– Иду, иду! – крикнула я, лихорадочно роясь на полке. Можно надеть шапку и сказать, что мерзнет голова. Можно сказать, что случайно испачкала парик клеем и он не снимается. Ох, что за идиотизм лезет в голову?! Я же решила измениться, я теперь другой человек, взрослый и свободный! Я не мамина маленькая дочка, за которую она решала все проблемы, большие и маленькие. Даже кого мне звать папой, и то решила за меня она. Но теперь все, хватит. Она же устраивает свою жизнь, не спрашивая у меня совета, ее совершенно не интересует, что я думаю по поводу ее развода с отцом. Мне это было преподнесено как факт. Или она считает, что если он не мой родной отец, так я и тосковать о нем не буду? Ей не приходит в голову, что он-то как раз отец, самый родной и самый лучший! Именно он, а не Кирилл. А Кирилл… Кирилла я люблю по-другому…

Я вышла наконец из комнаты и отправилась на кухню. Мама уже расположилась на кухонном столе с доской и селедкой.

– Звонил отец, просил тебя заехать на этой неделе, он передаст тебе деньги. В этом месяце раньше, потому что перед Новым годом они уезжают в Уфу, к ее родственникам.