Сотня. День 21. Возвращение домой (сборник) Морган Кэсс
Грэхем на правах сильнейшего конфисковал у народа большую часть добытых на корабле брикетов и вроде бы сдал их аркадийцу по имени Ашер для распределения, но в их маленьком сообществе уже зародился черный рынок: пищевые брикеты выменивались на одеяла, а питьевая вода – на места в переполненных палатках. Уэллс потратил целый день, пытаясь убедить всех ввести более упорядоченную систему. Ему удалось заинтересовать многих, но, несмотря на это, Грэхем даже и не подумал прекратить свою деятельность.
Смех на более короткой части буквы «Г» сменился криками, и Беллами снова повернулся в тут сторону.
– Дай сюда! – крикнул один из уолденцев, вырывая что-то у другого.
Беллами поспешил на крик, потому что понял, – это топор. Первый парень держал его обеими руками за топорище и тянул на себя, а второй норовил ухватиться за лезвие.
Остальные ребята сбежались к сцепившимся, но вместо того, чтоб разнимать их, метались между деревьев, хватая с земли разбросанное холодное оружие: топоры, ножи, даже копья. Беллами улыбнулся, наткнувшись взглядом на лук со стрелами.
Только сегодня утром он обнаружил звериные следы – уводящие в глубь леса треклятые настоящие следы. Его находка вызвала серьезный ажиотаж, собрав как минимум три дюжины умников, которые высказывали всякие полезные мысли вроде «Наверно, это не птица» или «Выглядит так, будто у него четыре ноги». Наконец Беллами заметил, что это следы копыт, а значит, оставившее их животное, скорее всего, травоядное. Следовательно, его можно поймать и съесть. Он с самого начала надеялся, что тут, на Земле, ему удастся поохотиться, и вот удача наконец улыбнулась – нашлось оружие. Он надеялся, что, прежде чем кончатся пищевые брикеты, они с Октавией успеют уйти далеко, но собирался использовать все шансы.
– Замрите все! – прозвучало вдруг над всей этой суетой.
Беллами увидел, как у границы леса появился Уэллс.
– Нельзя, чтобы сейчас кто попало взял себе оружие. Вначале нужно рассортировать эти штуки, а потом уже решать, кому их можно доверить.
Ответом был шквал возмущенных возгласов и вызывающих взглядов.
– Вот этот парень взял в заложники Канцлера, – продолжал Уэллс, указывая на Беллами, который уже забросил за плечо колчан с луком и стрелами, – кто знает, на что еще он способен? Вы что, хотите, чтоб кто-то вроде него расхаживал тут с оружием? – Уэллс задрал подбородок. – Мы должны, по крайне мере, поставить этот вопрос на голосование.
Беллами не смог сдержать смех. Что, в конце концов, вообразил о себе этот пацанчик? Он потянулся, подобрал с земли нож и двинулся в сторону Уэллса.
Уэллс не двинулся с места, и Беллами желал бы знать, чего ему это стоило. А может быть, Уэллс не был таким слабаком, каким выглядел? Только когда нож, казалось, должен был уже вонзиться в грудь Уэллса, Беллами, перевернув оружие рукояткой вперед, сунул его в ладонь сына Канцлера.
– Последняя новость, красавчик, – подмигнул Беллами. – Мы тут все – преступники.
Прежде чем Уэллс успел что-нибудь сказать в ответ, к ним вразвалочку подошел Грэхем. Он поглядел на Уэллса, потом перевел взгляд на Беллами, и на его лице появилась кривая улыбка.
– Я согласен с достопочтенным мини-Канцлером, – сказал Грэхем. – Оружие надо спрятать под замок.
Беллами отступил на шаг.
– Что-что? Может, еще тебя ответственным назначить? – Он провел пальцем по луку. – Без вариантов. Я готов охотиться.
Грэхем гнусно рассмеялся.
– Интересно, на кого это ты собрался охотиться? На девчонок с Уолдена с низкими стандартами и еще более низкой самооценкой?
Беллами напрягся, но промолчал. Он понимал, что вестись на провокации Грэхема – только зря время терять, но его пальцы невольно сжались в кулаки.
– А может, тебе и не надо за ними гоняться? – продолжал меж тем Грэхем. – В смысле, может, тебя прекрасно обслуживает твоя сестричка?
Кулак Беллами с тошнотворным хрустом врезался в челюсть Грэхема. Тот отлетел на несколько шагов, слишком ошеломленный, чтобы поставить блок, пропустил еще один удар, но потом выпрямился и отвесил Беллами мощный, точный удар в подбородок. Беллами с рычанием бросился на противника, навалился на него всей массой и повалил на спину. Грэхем с глухим стуком упал на траву. Беллами уже собирался нанести следующий удар, но Грэхем откатился в сторону и ударом ноги повалил его на землю.
Беллами наносил удар за ударом, метался, стараясь сесть и достать противника, но было уже слишком поздно. Грэхем прижал его к земле и поднес к его лицу какой-то блеснувший на солнце предмет. Нож.
– Хватит! – выкрикнул Уэллс. Он схватил Грэхема за шкирку и отшвырнул от Беллами, который, задыхаясь, перекатился на бок.
– Какого черта? – заорал Грэхем, с трудом поднимаясь на ноги.
Беллами, поморщившись, поднялся на колени, потом медленно встал и пошел подобрать свой лук. Походя он бросил быстрый взгляд на Грэхема, но был так поглощен тем, что свирепо смотрел на Уэллса, что ничего не заметил.
– То, что Канцлер когда-то подтыкал тебе одеяльце на ночь, еще не делает тебя тут главным, – сплюнул Грэм. – Мне пофиг, что там сказал тебе папочка перед тем, как мы улетели.
– Я не имею ни малейшего желания быть главным, я просто пытаюсь сделать так, чтобы мы тут не погибли.
Грэхем обменялся взглядом с Ашером.
– Если это твоя единственная забота, я предлагаю тебе на ней и сосредоточиться, – Он нагнулся и подобрал нож. – Нам же не нужны тут несчастные случаи?
– Мы не будем решать вопросы таким способом, – стоял на своем Уэллс.
– Неужели? – поднял брови Грэхем. – И что заставляет тебя думать, что ты прав?
– Я не идиот. Но если тебе не терпится стать тем отморозком, который впервые за много веков кого-то тут прикончит, ради бога.
Беллами пересек поляну, добрался до того места, где видел следы, и выдохнул. Он совершенно не желал участвовать в дурацких словесных перепалках. Только не сейчас, когда поблизости бродит еда, которую можно найти и подстрелить. Он забросил лук за плечо и углубился в лес.
Еще в нежном возрасте Беллами усвоил одну истину: если хочешь, чтоб что-то было сделано, сделай это сам.
Когда к ним впервые пришли с проверкой, Беллами было восемь лет.
Матери не было дома, но она научила его, что делать. Охранники редко инспектировали их блок. Многие из них выросли поблизости, и новобранцам нравилось красоваться перед соседями в униформе и изводить былых противников: проверяя жилье своих соседей, они были не прочь перегнуть палку. Но старший в этом патруле офицер явно был не из местных. На это указывал не только его высокомерный выговор, но и то, как он со смесью удивления и отвращения озирал их крохотную квартирку. Он словно не мог поверить, что люди могут существовать в таких условиях.
Он вошел без стука, когда Беллами мыл оставшуюся после завтрака посуду. Воду давали всего на несколько часов в день, и мать обычно работала в это время на солярных плантациях. Беллами был так потрясен этим визитом, что выронил уже отмытую чашку и в ужасе смотрел, как она поскакала по полу и закатилась под шкаф.
Патрульный офицер поводил туда-сюда глазами, видимо считывая информацию с транслятора на сетчатке глаза.
– Беллами Блэйк? – спросил он со странным произношением (на Фениксе все говорили словно целиком затолкав в рот пищевой брикет). Беллами медленно кивнул. – Твоя мать дома?
– Нет, – сказал мальчик так твердо, как только смог. Он специально тренировался, чтоб его голос звучал уверенно.
В дверь вошел еще один охранник, дождался кивка офицера и начал скучным протокольным тоном опрашивать Беллами. Стало ясно, что сегодня он уже задал эти вопросы минимум дюжину раз.
– Имеется ли в вашей квартире запас продуктов питания, превышающий по стоимости три дневных пищевых рациона? – бубнил он, а Беллами отрицательно качал головой. – Есть ли у вас источники энергии, помимо…
Сердце Беллами билось так громко, что, кажется, заглушало голос охранника. Мама миллион раз натаскивала его, проигрывая всевозможные варианты подобного допроса, но он даже не догадывался, каково это, когда глаза офицера обшаривают взглядом все вокруг. Вот этот взгляд остановился на закатившейся под шкаф чашке, и Беллами подумал, что его сердце вот-вот разорвется.
– Ты собираешься отвечать на вопрос?
Беллами вскинул глаза и увидел, что оба охранника смотрят на него в упор. Офицер нетерпеливо хмурился, а второй охранник просто откровенно скучал.
Беллами начал было извиняться, но его «простите» прозвучало как хрип.
– Проживает ли постоянно на вашей территории кто-то, помимо двух зарегистрированных жильцов?
Беллами набрал полную грудь воздуха и выдавил из себя:
– Нет. – Он наконец-то вспомнил изобразить на лице утомленно-раздраженную гримасу, которую они с мамой не раз тренировали перед зеркалом.
Офицер поднял одну бровь.
– Тогда прошу прощения, что мы отняли твое время, – сказал он с наигранной сердечностью и, окинув напоследок взглядом квартиру, следом за вторым охранником вышел вон.
Беллами опустился на колени, слишком напуганный, чтобы ответить себе на засевший в голове вопрос: что произошло бы, если бы они заглянули в шкаф?
Глава 11. Гласс
Плетясь следом за Корой и Хаксли в Обменник, Гласс жалела, что мама не выждала несколько дней, прежде чем раструбить о ее помиловании. Сначала, встретившись с подругами, Гласс была в восторге, и они все втроем дружно лили сегодня утром слезы радости. Но сейчас, глядя, как Кора и Хаксли обмениваются понимающими улыбками с каким-то незнакомым ей парнем, Гласс чувствовала себя более одиноко, чем в тюремной камере.
– Спорим, у тебя куча накопленных баллов? – обнимая Гласс за талию, сказала Хаксли. – Мне завидно.
– У меня есть только то, что мама перевела мне утром, – со слабой улыбкой отозвалась Гласс. – Остальное аннулировали после моего ареста.
Хаксли театрально вздрогнула:
– Я до сих пор не могу в это поверить. – Она понизила голос: – Ты никогда не рассказывала, за что тебя арестовали.
– Ей не хочется об этом говорить, – сказала Кора, нервно оглянувшись через плечо.
«Нет, это тебе не хочется об этом думать», – мысленно сказала Гласс, когда они свернули в коридор, ведущий к главной палубе В. Это был широкий длинный проход, одна стена которого сплошь состояла из панорамных окон, а вдоль другой стояли скамейки, перемежающиеся искусственными растениями. Стоял полдень, и на большинстве скамеек расположились ровесницы матери Гласс. Они беседовали и попивали чай из корней подсолнуха. Формально за чай полагалось расплачиваться рационными баллами, но Гласс не могла припомнить, когда ей в последний раз доводилось прикладывать большой палец к сканеру. Бесплатный чай был одной из тех многих маленьких привилегий населения Феникса, о которых она ни разу не задумывалась до знакомства с Люком.
Пока девушки шагали по коридору, Гласс чувствовала, что все взгляды направлены на нее. Интересно, их больше шокирует то, что она была в Тюрьме, или то, что ее помиловали, подумала Гласс, и от этой мысли ей стало нехорошо. Девушка вздернула голову и постаралась выглядеть уверенней. Гласс должна была являть собой живой пример правосудия Колонии, поэтому ей придется сохранять лицо, словно от этого зависит ее жизнь. На этот раз именно так и было.
– Как ты думаешь, может, у Кларк тоже есть надежда на помилование? – спросила Хаксли, а Кора бросила на нее короткий встревоженный взгляд. – Вы же там, в Тюрьме, вместе были?
– Боже, Хаксли, сколько можно? – сказала Кора, участливо коснувшись руки Гласс. – Извини, – произнесла она, – просто дело в том, что Кларк забрали вскоре после тебя. Никто поверить не мог, что за месяц арестовали сразу двух девушек с Феникса. А теперь, когда ты вернулась, пошли слухи…
– Все нормально, – сказала Гласс, выдавливая улыбку, означавшую, что она согласна обсуждать эту тему, – но Кларк очень быстро перевели в одиночную камеру, поэтому я ее почти не видела. Так что я не знаю, помилуют ее или нет, – солгала она, памятуя приказ матери молчать об экспедиции на Землю. – И я точно не знаю, когда ей восемнадцать. Меня-то помиловали, потому что мой день рождения уже совсем скоро.
– Ой, да, твой день рождения! – захлопав в ладоши, взвизгнула Хаксли. – Я же забыла, что он уже вот-вот. Мы должны непременно что-нибудь найти для тебя в Обменнике.
Кора кивнула, довольная, что беседа наконец-то свернула в приемлемое русло. Тем временем девушки добрались до цели.
Обменник Феникса располагался в большом холле в самом конце палубы В. Кроме панорамных окон, помещение украшала огромная люстра, предположительно вывезенная из здания парижской Оперы за несколько часов до того, как на Западную Европу упали первые бомбы. Хотя Гласс каждый раз грустила о людях, которые во время эвакуации могли бы занять место люстры, она не могла отрицать: от взгляда на это сокровище захватывает дух. Свет люстры, отражаясь от хрустальных подвесок, танцевал на потолке и окнах, и это было похоже на небольшие скопления звезд, на миниатюрные галактики, вращающиеся и мерцающие над головой. Хаксли выпустила руку Гласс и рванулась к стенду с лентами, не обращая внимания на кучку девушек, умолкших при их появлении. Гласс вспыхнула и поспешила за Корой, чей взгляд был устремлен на киоск с тканями у дальней стены.
Пока подруга рылась в тканях, Гласс с неловким чувством стояла рядом. Под взглядом натянуто улыбавшейся уолденки за прилавком Кора моментально превратила аккуратные штабеля материи в беспорядочный ворох тряпья.
– Только посмотри на это дерьмо, – тихо пробормотала она, отбрасывая в сторону кусок грубого холста и несколько отрезов флисовой ткани.
– Что ты выискиваешь? – спросила Гласс, проведя пальцем по малюсенькому клочку бледно-розового шелка. Несмотря на следы ржавчины и потеки воды по краям, он все равно был невозможно прекрасен, но не стоило даже мечтать о платье, да чего уж там – о сумочке из такого материала: набрать достаточное количество нужных кусочков все равно ни за что не удастся.
– Я миллион лет собирала кусочки голубого сатина, и наконец-то их скопилось достаточно, чтобы сшить комбинашку, но теперь мне нужно подложить что-то под низ, чтобы не смотрелось совсем уж как лоскутное одеяло. – Кора сморщила нос, разглядывая большое полотно прозрачного винила. – Сколько это стоит?
– Шесть, – сказала женщина с Уолдена.
– Вы это не всерьез, – Кора стрельнула глазами в сторону Гласс, – это же занавеска для ванны.
– Зато земной работы.
Кора хмыкнула:
– И кто это подтвердит?
– А как насчет вот этого? – спросила Гласс, держа в руках кусок голубой сетчатой ткани. Он выглядел так, словно когда-то был частью упаковочного мешка, но кто сказал, что теперь его нельзя использовать для шитья одежды?
– О-о-о, – проворковала Кора, вырывая ткань из рук Гласс, – мне нравится. – Она приложила сеточку к себе, чтобы прикинуть длину, а потом улыбнулась Гласс. – Классно, что пребывание в Тюрьме не сказалось на твоем чутье на моду. – Гласс напряглась, но промолчала. – Ну а ты что собираешься надеть?
– Куда?
– На Праздник наблюдения, – сказала Кора, выговаривая эти слова так, словно она беседовала с несмышленым ребенком, – за кометой.
– Извини, – пожала плечами Гласс. Видимо, шесть месяцев в Тюрьме не могли служить оправданием тому, что она не в курсе актуальных тенденций общественной жизни на Фениксе.
– Мама не рассказала тебе, когда ты вернулась? – продолжала Кора, оборачивая сетку вокруг талии, словно юбочку. – Прямо мимо нашего корабля пролетит комета. За всю историю существования Колонии ни одна комета еще никогда не проходила так близко.
– И будет вечеринка?
Кора покивала:
– На смотровой площадке. В виде исключения там разрешили еду, напитки, музыку… вообще все. Я пойду с Викрамом. – Кора разулыбалась, но потом ее лицо вытянулось: – Я уверена, он не станет возражать, если ты к нам присоединишься. Он знает, что у тебя есть… ну… смягчающие обстоятельства, – наградив Гласс понимающей улыбкой, она повернулась к женщине с Уолдена: – Сколько просите за это?
– Девять.
В голове у Гласс внезапно загудело. Она пробормотала Коре, которая все еще пыталась сторговаться, свои извинения и побрела к соседнему столику поглядеть ювелирные украшения. Ее пальцы рассеянно потянулись к голой шее. Раньше она всегда носила чип-кулон, устройство, которым некоторые девушки с Феникса заменяли наушники-вкладыши или трансляторы на сетчатке глаза. Чип, встроенный в ювелирное украшение, считался очень модным аксессуаром. Его могли позволить себе те, кому повезло унаследовать семейную драгоценность или разжиться чем-то в Обменнике.
Взгляд Гласс рассеянно блуждал по сияющим безделушкам, и вдруг ее внимание привлек блеск золота – овальный медальон на тонкой цепочке. Гласс вздохнула и замерла: шквал боли обрушился на нее, и каждая клеточка тела запульсировала смесью сожаления и горя. Девушка знала, что должна отвернуться и идти дальше, но ничего не могла с собой поделать. Она протянула дрожащую руку и взяла медальон. Контуры украшения казались размытыми, потому что ее глаза наполнились слезами. Пальцы сами собой устремились к тыльной стороне медальона, но Гласс и так знала, что на ней будет изящная гравировка в форме буквы «Г».
– Ты уверена, что не пожалеешь? Ты точно хочешь отмечать свой день рождения на Уолдене? – спросил Люк.
Они сидели на диване, их головы почти соприкасались. На лице Люка было написано такое искреннее беспокойство, что она чуть не рассмеялась.
– Ну сколько еще тебе повторять одно и то же? – Гласс забросила на Люка обе ноги. – Я хочу праздновать на Уолдене и больше нигде.
– Но разве твоя мама не хочет устроить для тебя какую-нибудь пафосную вечеринку?
Гласс опустила голову ему на плечо.
– Хочет, наверное, но зачем оно мне, если там нет тебя?
– Я не хочу, чтоб ты поставила на своей жизни крест только потому, что я не могу быть ее частью, – Люк пробежал пальцами по руке Гласс и внезапно посерьезнел. – Ты не жалеешь, что мы остановили тебя той ночью?
Люка, поскольку он был жителем престижного механико-инженерного блока, обычно не привлекали к дежурствам на КПП, но однажды вечером это все-таки произошло. И именно в тот вечер Гласс припозднилась, возвращаясь домой после занятий с Уэллсом.
– Ты шутишь? – Она подняла голову и поцеловала его в щеку. Вкуса его кожи оказалось достаточно, чтобы ее тело вспыхнуло, как в огне. Губы Гласс заскользили в сторону, поднялись от его подбородка к уху. – Это было самое лучшее решение в моей жизни – нарушить в ту ночь комендантский час. – Он слегка вздрогнул от ее слов, и она улыбнулась.
На Фениксе комендантский час соблюдался не слишком строго, но в тот вечер ее остановили два охранника. Один из них попортил Гласс крови, вначале проверив сканером ее большой палец, а потом привязавшись с неприятными вопросами. Второй охранник в конце концов вступился за нее и настоял на том, чтобы проводить ее остаток пути.
– А лучшее решение в моей жизни – проводить тебя в ту ночь до дому, – пробормотал Люк. – Хотя мне все время хотелось поцеловать тебя, и это было пыткой.
– Ну тогда, наверно, нам лучше наверстать упущенное, – шепнула Гласс.
Ее губы, дразня, шевелились совсем близко от его губ. Их поцелуи становились все более страстными, Люк, положив руку на ее затылок, запустил пальцы ей в волосы. Гласс забралась к нему на колени, ощущая у себя на талии надежные руки, которые не давали ей упасть.
– Я люблю тебя, – прошептал Люк ей на ухо.
Не важно, сколько раз она слышала эти слова, они все равно неизменно вызывали в ней трепет. Гласс отстранилась, чтобы восстановить дыхание, сказала:
– Я тоже тебя люблю, – а потом снова поцеловала его. Ее рука переместилась на талию Люка, туда, где между брючным ремнем и задравшейся рубашкой образовалась полоска голой кожи.
– Нужно сделать паузу, – сказал Люк, нежно отводя ее руку в сторону. В последние несколько недель им все труднее становилось сдерживаться.
– Не хочу, – Гласс с лукавой улыбкой снова потянулась губами к его уху. – И потом, это же мой день рождения.
Люк рассмеялся, а потом, крякнув, поднялся на ноги, продолжая удерживать Гласс в объятиях.
– Поставь меня! – хихикнула Гласс, дрыгая в воздухе ногами. – Что ты делаешь?
Люк сделал несколько шагов к двери:
– Доставляю тебя в Обменник. Попробую махнуть не глядя на девушку, от которой не будет столько неприятностей.
– Эй, – Гласс изобразила негодование и затарабанила кулаками по его груди, – отпусти меня немедленно!
Он отвернулся от двери и спросил:
– Так ты будешь хорошо себя вести?
– Что? Так это я виновата в том, что ты слишком горяч, чтобы убрать от меня свои ручищи?
– Гласс, – предостерегающе сказал он.
– Ладно, я обещаю.
– Хорошо, – Люк вернулся в глубь комнаты и мягко опустил ее на диван. – Потому что мне будет очень стыдно, если я не вручу тебе подарок.
– А что за подарок? – спросила Гласс, усаживаясь.
– Пояс верности, – очень серьезно ответил Люк, – для меня. Я его в Обменнике нашел. Стоит целое состояние, но ради того, чтобы предохранить…
Гласс ударила Люка в грудь, а он рассмеялся, обнял ее и с широкой улыбкой сказал:
– Прости. – Люк полез было в карман и приостановился. – Только я не упаковал, оно без бантика, и все такое…
– Ничего.
Он вытащил из кармана какой-то предмет и протянул его ей на раскрытой ладони. Блестящий золотой медальон.
– Люк, он прекрасен, – прошептала Гласс, потянувшись, чтобы взять подарок. Ее пальцы пробежали по изящным граням вещицы, и глаза девушки расширились: – Это же земная работа!
Люк кивнул.
– Судя по надписи, так и есть. – Он взял медальон из ее рук. – Можно я…
Теперь кивнула Гласс, и Люк шагнул ей за спину, чтобы застегнуть замочек. Она вздрогнула, ощутив руки любимого у себя на шее, когда он сдвигал ее волосы в сторону. Гласс могла только догадываться, сколько стоила подобная роскошь, – чтобы купить медальон, Люк, наверно, истратил все свои сбережения. Хоть он и служил охранником, излишков у него никогда не водилось.
– Мне нравится, – сказала Гласс, подняв лицо к любимому и касаясь пальцами цепочки.
Люк в ответ широко улыбнулся и со словами «Я очень рад» провел рукой по ее шее, перевернув медальон. На обратной стороне была выгравирована буква «Г».
– Это ты сделал? – спросила Гласс.
Люк кивнул.
– Я хочу, чтоб даже через тысячу лет люди знали, что он принадлежал тебе, – Он нажал на медальон пальцем, легонько вдавливая золото в ее кожу. – Теперь тебе осталось только наполнить его своими собственными воспоминаниями.
Гласс улыбнулась:
– Я знаю, с какого воспоминания мне хочется начать. – Она подняла взгляд, ожидая увидеть, что Люк дурашливо закатил глаза, однако лицо его было серьезным. Их взгляды встретились, и на бесконечно долгий миг в квартире воцарилась тишина, нарушаемая лишь биением их сердец.
– Ты уверена? – спросил Люк, слегка наморщив лоб и проводя пальцем по внутренней стороне ее предплечья.
– Больше чем когда-либо в моей жизни.
Люк взял Гласс за руку, и девушку словно пронзил электрический разряд. Их пальцы сплелись, и без единого слова Люк увлек ее в спальню.
«Конечно же, променял Люк его на что-то», – сказала себе Гласс. Глупо хранить такую ценную вещь, особенно после того, как она, Гласс, разбила его сердце. Но все равно от мысли об оказавшемся в Обменнике медальоне она почувствовала острый приступ горя, которое, казалось, вот-вот разорвет ее сердце пополам. К реальности девушку вернул чей-то буравящий затылок колючий взгляд. Она внутренне собралась, ожидая встретиться глазами с очередным полузнакомым человеком. Гласс обернулась, и оказалось, что она ошиблась.
Это был Люк.
Он смотрел на Гласс так долго, что она покраснела, а потом перевел взгляд на стол с украшениями. Вот он заметил медальон, и на его лице появилось непонятное выражение.
– Удивительно, что его до сих пор никто не приобрел, – сказал он негромко, – он ведь такой красивый. – Люк улыбнулся печальной мимолетной полуулыбкой. – Но, опять же, самое красивое в этом мире ранит сильнее всего.
– Люк, – начала было Гласс, – я… – Но она оборвала себя, заметив позади Люка знакомую фигуру.
Камилла стояла за прилавком с фрагментами бумажных книг и журналов, ее глаза впились в Гласс.
Бросив ей взгляд через плечо, Люк опять повернулся к Гласс:
– Камилла подменяет своего отца. Он приболел.
– Очень жаль, – отозвалась Гласс. Прежде чем она успела что-то добавить к сказанному, ее отвлек шум. Поблизости кто-то спорил на повышенных тонах.
Гласс повернулась и увидела Кору, которая орала на торговку с Уолдена:
– Если вы отказываетесь продать мне это за разумную цену, мне не остается ничего другого, кроме как заявить о мошенничестве!
Женщина побледнела. Гласс не услышала ее слов, но они явно пришлись Коре по душе. Она улыбнулась и протянула большой палец для сканирования.
Гласс скривилась, сконфуженная поведением подруги.
– Прости, – сказала она, – мне надо идти.
– Подожди, – попросил Люк, касаясь ее руки. – Я волновался о тебе. – Он понизил голос: – Что ты делаешь в таком месте? Разве это не опасно?
Тревога в его голосе живительным бальзамом пролилась на израненное сердечко Гласс, но не смогла полностью прогнать боль.
– Не опасно. Меня… помиловали, – сказала Гласс, изо всех сил стараясь, чтоб ее голос не дрожал.
– Помиловали? – Его глаза округлились. – Вот это да. Я даже не думал… Это просто невероятно. – Он помолчал, как будто не знал, что еще сказать. – Знаешь, ты же никогда не говорила мне, за что тебя арестовали.
Гласс опустила глаза, борясь с непреодолимым желанием рассказать Люку всю правду. «Он заслуживает того, чтобы быть счастливым, – твердо напомнила она себе. – И он больше не твой».
– Это не имеет значения, – в конце концов сказала она. – Я просто хочу, чтоб все это осталось в прошлом.
Люк смотрел прямо на нее, и на миг Гласс подумалось, что он видит ее насквозь.
– Ну, береги себя, – произнес он наконец.
Гласс кивнула:
– Хорошо.
Она знала, что поступает правильно. Ей только хотелось бы, чтоб это не причиняло столько боли.
Глава 12. Кларк
Кларк сидела в темной палатке лазарета и с тревогой наблюдала, как беспокойно мечется во сне терзаемая лихорадкой Талия.
– Как ты думаешь, что ей снится?
Обернувшись, Кларк увидела, что Октавия села на своей постели и смотрит на Талию большими испуганными глазами.
– Не знаю точно, – соврала Кларк, которая по выражению лица подруги поняла, что ту опять тревожит призрак отца.
Талию арестовали за попытку кражи медикаментов, после того как Совет принял решение прекратить лечение ее отца, сочтя это слишком дорогостоящим и бесполезным делом. Она так и не узнала, что с ним сталось. Может быть, он умер вскоре после ее ареста, а может, до сих пор цепляется за жизнь и молится прожить достаточно долго, чтобы однажды снова увидеть дочь.
Талия застонала и свернулась клубочком, точь-в-точь как Лилли в одну из своих плохих ночей. Кларк вспомнила, как тайком пробиралась в лабораторию, чтобы ее новая подруга не оставалась в одиночестве. Хотя никто не запрещал Кларк заботиться о Талии, она все равно чувствовала свою беспомощность и все безумие собственных попыток спасти подругу. Без медикаментов, которые пропали во время аварии, ничего нельзя было сделать. Облегчить страдания Талии могли только лекарства.
Кто-то откинул входной клапан палатки. В потоках света и прохладного, терпкого воздуха в лазарет протиснулся Беллами. Через плечо у него был перекинут лук, а глаза блестели.
– Добрый день, дамы, – сказал он с широкой улыбкой, подходя к кровати Октавии и наклонившись потрепать ее волосы, аккуратно стянутые красной лентой. Парень прошел так близко к Кларк, что она почувствовала легкий запах пота, исходящий от его кожи. И еще какой-то запах. Кларк не смогла бы его описать, но он напоминал ей о деревьях. – Как нога? – спросил он Октавию, театрально прищурившись и разглядывая лодыжку сестры.
Та боязливо пошевелила ступней:
– Гораздо лучше, – и повернулась к Кларк: – Мне уже можно выходить?
Кларк заколебалась. Лодыжка Октавии все еще оставалась очень уязвимой, а возможности грамотно наложить лангету у нее не было. Если нагружать больную ногу, связки могут снова растянуться. И это еще в лучшем случае.
Октавия вздохнула и, выпятив нижнюю губу, состроила умильную гримаску:
– Пожа-а-а-а-алуйста. Я проделала такой путь не для того, чтобы сидеть в палатке.
– У тебя не было выбора, – сказал Беллами. – А вот я рискнул собственной задницей не для того, чтоб любоваться, как ты загибаешься от гангрены.
– Откуда ты знаешь про гангрену? – удивленно спросила Кларк.
В Колонии эта болезнь не встречалась, а читать древние медицинские книги просто для удовольствия… девушка сомневалась, что найдется много любителей такого времяпровождения.
– Доктор, вы меня разочаровываете. – Он поднял бровь. – Я не считал тебя одной их этих.
– Одной из каких?
– Из тех снобов с Феникса, которые считают всех родившихся на Уолдене неграмотными.
Октавия повернулась к Беллами и закатила глаза:
– Не все, что ты слышишь, является оскорблением, знаешь ли.
Беллами уже открыл рот для ответа, но немного подумал и скривил губы в усмешке:
– А ты смотри у меня, а то возьму и уйду один. – Он поправил висящий на плече лук.
– Не оставляй меня, – неожиданно серьезно сказала Октавия. – Ты же знаешь, каково мне сидеть тут, внутри.
На лице Беллами промелькнуло такое странное выражение, что Кларк даже стало интересно, о чем он думает. Наконец Беллами улыбнулся:
– О’кей, я заберу тебя отсюда, но только на чуть-чуть. Я хочу попробовать поохотиться, пока не стемнело. – Тут он повернулся к Кларк: – Если, конечно, доктор даст добро.
Кларк кивнула.
– Но только будьте аккуратны. – Она бросила на Беллами лукавый взгляд. – А ты правда думаешь, что сможешь охотиться?
Никто из них пока еще ни разу не видел никаких зверей, чего уж говорить о попытке подстрелить дичь.
– Кто-то должен это делать. При таком расходе, как сейчас, пищевых брикетов хватит от силы на неделю.
Кларк слегка улыбнулась ему:
– Ну тогда удачи тебе.
Она подошла к постели Октавии, и они вместе с Беллами помогли девчушке встать.
– Все в порядке, – сказала Октавия. Балансируя на одной ноге и опираясь на руку Беллами, она потянула брата к выходу: – Идем!
Беллами оглянулся через плечо:
Читать бесплатно другие книги:
