Задача – выжить! Замковой Алексей

Часам к двенадцати зарядил мелкий осенний дождь, еще более усугубивший промозглую сырость леса. Зябко передернув плечами, я полез в карман за полиэтиленовым кульком, припасенным как раз на такой случай. Металлоискатель не любит воды. А я не люблю металлоискатель с кульком – и так тихий динамик купленной через Интернет самоделки местных кулибиных через полиэтилен становится вообще еле слышен. А что делать? Тут выбор небольшой – либо сворачиваться и отправляться домой, либо рисковать прибором, за который отдал с трудом накопленные двести долларов, либо кулек. Домой не хотелось. Слишком редко в последнее время получается выбраться на коп. Лишних денег на новый прибор не было и не предвиделось. Осталось нацепить кулек и идти дальше.

«Пииииууууууу» – на очередном взмахе динамик взвыл отчетливым «цветным» сигналом. Может, хоть сейчас повезет? Я перекрестил землю катушкой металлоискателя, стараясь точно определить место, где прибор почувствовал лежащую под землей железяку. Судя по всему, что-то большое. Или маленькое, но лежит практически под самой поверхностью. Так, где-то здесь. Копнем немного левее… Лопата легко вошла во влажную лесную землю, игнорируя мелкие корни. Так… чуть приподнимем грунт, еще два раза вгоним лопату в землю по сторонам, и кусок почвы со свисающей бахромой корней извлечен наружу. Теперь ближе к центру сигнала. С характерным звуком лопата царапнула по металлу. И что у нас здесь? Расчищаем… Извлеченный из земли неровный кусок ржавого металла отправляется в ближайшие кусты. Очередной мусор – осколок размером с ладонь. Такие находки в моей личной «табели о рангах мусора» стоят где-то на третьем месте. Больше них задалбывают только водочные бескозырки и сигаретная фольга, которые, по-моему, растут в наших лесах, и мелкий цветной мусор – куски поясков от снарядов, тэтэшные, маузеровские гильзы и так далее, которые еще надо найти в земле, чтобы убедиться, что ничего полезного здесь нет. Впрочем, от таких вот осколков, пуль, гильз, гнилых патронов и прочего, металлолома времен войны тоже есть польза – по крайней мере, видно, что здесь что-то было, а значит, можно найти что-то полезное.

Закопав вырытую ямку, я присел на лежащее рядом бревно, снял и бросил на землю перчатку, полез в карман куртки за сигаретами. В кармане тоскливо звякнул мой сегодняшний небогатый трофей: три патрона от немецкого маузера 98к, три гильзы от него же, пять тэтэшек и немецкая пуговица. В кармане рип-стоповских камуфляжных штанов еще лежала гильза от нашего ПТР – и все. Еще сегодня попались неразорвавшийся снаряд от сорокапятки и стреляная 82-миллиметровая мина, но эти находки я никогда не трогаю. Аккуратно засыпал землей, и все. Маловато для трех часов копа. Хотя для леса в паре десятков километров от Киева вполне нормально. Тут уже лет тридцать копают. Можно, конечно, что-то интересное найти, но говорят, что на двести километров от Киева все уже давно выбито.

Закурив сигарету, я положил пачку в карман и вытащил лежащие там патроны. Тащить их домой все равно не буду – хранить дома оружие, боеприпасы и прочую запрещенную хрень себе дороже. Поэтому, без особых раздумий, из патронов был извлечен и высыпан на бревно порох, гильзы отправились в кусты, пули, которые поцелее, – в карман (потом вставлю в стреляные гильзы, и ммг готов!). Сделав последнюю затяжку, я положил окурок в кучку пороха, полюбовался на охвативший ее оранжевый язычок пламени с разлетающимися в стороны искрами, надел перчатку и двинулся дальше.

Как тихо в осеннем лесу. Только изредка прощебечет птица да привычно гудит на мелких осколках металлоискатель. А осколков тут много. Гудит почти на каждом шагу. Не могу себе представить, какой ад творился здесь во время войны, когда это железо, сейчас мирно лежащее в земле, летало в воздухе. Конечно, все эти осколки летели не одновременно, но все равно – шансов поймать любимым телом кусок железа было намного больше допустимого. Судя по количеству заросших травой и кустами воронок вокруг, здесь что-то серьезно долбили.

Размышления прервал очередной «вкусный» писк прибора. Что у нас здесь? На первом же копке лопата вывернула из земли лимонку. А вот и первая находка, которую можно назвать более или менее стоящей! Вместо взрывателя – заглушка, опасности никакой не представляет. Под вечер выковыряю из нее тол, и будет красиво смотреться на полке. Лимонка отправилась в карман штанов.

Так, а это что? Метрах в десяти впереди я увидел следы траншеи. Заросшая кустами и небольшими деревцами траншейка полметра глубиной змеилась куда-то вправо, намекая, что в этом месте кто-то держал оборону. Судя по форме траншеи – наши. Вот здесь стоит поискать. Подойдя ближе, я понял, что искать надо очень тщательно, потому что кто-то явно тут уже покопал. И, судя по ямам в полтора метра глубиной, копал долго и серьезно.

Аккуратно, стараясь не провалиться в оставленные ямы – ненавижу тех ленивых тварей, которые не закапывают их после себя! – прошел метров двадцать по брустверу в одну сторону, вернулся обратно по противоположной стороне траншеи. Через метр-пол тора насыпь резко обрывалась крутым склоном холма. Пусто! Все уже выбито до нас. Зато можно прочесать сам склон. Если оборону держали с той стороны, а ее должны были держать именно там, то что-нибудь могло остаться. Поэтому, не забывая водить вокруг датчиком металлоискателя, я стал потихоньку, оскальзываясь на покрывающей землю мокрой листве, спускаться. Ухватившись за ствол ближайшего дерева, остановился и тщательно обшарил землю вокруг – есть сигнал! На свет появилась проржавевшая до дыр масленка от трехлинейки. Вертя находку в руках, я решал – взять ее себе или отнести к категории мусора и выкинуть. В раздумьях даже не заметил, как ноги начали съезжать на мокрых листьях и рыхлой земле склона, а когда заметил – было уже поздно. Чтобы не упасть, оставалось только бежать вниз, стараясь не споткнуться и не разбить металлоискатель. До конца склона оставалось чуть больше метра, и, если б не предательски подставившийся под ногу корень, все закончилось бы благополучно. Последнее, что я увидел, был ствол дерева, несущийся мне навстречу. Потом был удар – и темнота.

Больно! Голова превратилась в сплошной комок боли, которая шевелилась где-то в мозгу и стреляла разрядами молний. Я попробовал пошевелить руками, потом ногами – вроде все на месте и цело. Но вот голова… С выражениями, которые не стоит повторять в приличном обществе, я прикоснулся ко лбу, вызвав этим новую вспышку. Лоб был покрыт чем-то липким, и под пальцами четко ощущались края рассеченной кожи. С минуту посмотрев на красную от крови ладонь, я снова выругался и попытался сесть. Попытка завершилась успешно, но голова сразу же закружилась, и меня повело в сторону. Пришлось прислониться к стволу дерева. Твою мать! Какого я полез на этот склон? Я нашарил в кармане сигареты, вытащил пачку и зажигалку. Руки дрожали, и прикурить удалось только с …надцатой попытки. В голове немного прояснилось. Боль не ушла совсем, но переместилась куда-то на задворки сознания. Докурив сигарету, я нашарил на боку флягу, после нескольких неудачных попыток отстегнул ее от ремня и допил остатки воды. Полегчало. Только после этого я стал осматриваться.

Твою мать! Твою мать! Твою мать! Твою… Это что за хрень??? Я сидел под деревом в небольшом овражке. Какой на фиг овражек? Под склоном, с которого я летел, была дорога! И каким образом осенний лес превратился в летний??? Я где вообще? Похоже, правы математики – минус на минус дает плюс. Адреналиновый выброс от осознания произошедших перемен в окружающем мире мощной волной выгнал остатки боли из головы и прояснил мозги до такой степени, что я смог подняться на ноги.

Я действительно находился в овраге. Вокруг густо рос кустарник, а над ним колыхались на ветру зеленые листья деревьев. Пролетела какая-то птица, что-то зашуршало на противоположном склоне. Какие листья? Какие вообще в ноябре зеленые листья? И тепло. В куртке уже становилось жарко. В голову полезли бредовые мысли о проспавшем энное число лет Рипе Ван Винкле и прочей ненаучной фантастике. Ладно, выберемся к цивилизации – там посмотрим.

Начав выбираться из оврага, я заметил еще одну странность. А как я сюда, собственно, попал? Все вокруг заросло густым кустарником, ветви которого были настолько переплетены, что казались сплошной стеной. Чтобы сюда забраться, надо было, как в джунглях, хорошо поработать мачете. Между тем никакой просеки или других следов того, что в этот овраг вообще ступала нога человека, видно не было. Кстати, о мачете – где моя лопата? И металлоискатель? Лопата нашлась рядом с деревом. А металлоискателя не было. Пошарив вокруг дерева и ничего не обнаружив, я снова уселся на землю и закурил. Похоже, придется-таки собирать деньги на новый прибор. Но эта проблема быстро отошла на второй план, вытесненная мыслями о разбитой голове и странных переменах в окружающей обстановке. Причем голова в данный момент беспокоила сильнее – боль возвращалась.

Докурив, я снова предпринял попытку выбраться из оврага. На этот раз, с помощью лопаты и матерного словца, все же удалось победить кустарник. Лес встретил меня веселыми солнечными лучами, пробивающимися сквозь нежно-зеленую листву, писком комаров, отдаленным птичьим пением и, казалось, вездесущей паутиной между деревьями. Ненавижу пауков! Змеи, жуки всякие – нормально. А вот пауков с детства ненавижу! С такими мыслями, рассекая впереди лопатой паутину, я, надеясь добраться до цивилизации, пошел по лесу.

А, собственно, куда я иду? Этот вопрос пришел в уже более или менее прояснившуюся голову минут через десять. И где я вообще? Совсем забыл про лежащую в кармане «Нокию» с GPS. Я достал телефон – сети нет, но в этом ничего странного для лесной глуши – и включил GPS. Ни одного спутника. Подождав минут пять и выкурив еще сигарету, перезагрузил телефон. Тот же результат. Может, ударил аппарат, когда падал? Повреждений вроде нет. Наверное, деревья небо закрывают, потому и спутников не видно. Надо найти какую-то полянку. Еще полчаса я шел в неизвестном направлении, пока поиски полянки, над которой был бы нормальный открытый участок неба, не увенчались успехом.

Выйдя в самый центр поросшей высокой травой лесной поляны, я снял рюкзак, закурил сигарету и запустил GPS. Солнце начинало припекать. Поглядывая одним глазом на висящий на шнурке телефон, достал из рюкзака двухлитровую бутылку минералки, немного подумав, вытащил еще пакетик орешков. Экран состояния спутников все так же оставался пустым. Снова выключил и включил телефон. Пусто. «Нокия» отправилась обратно в карман, а я снова предался размышлениям о странном переходе из осени в лето, попутно поглощая орешки и запивая их минералкой. О том, что заблудился в лесу, я не беспокоился. Не тайга все-таки. В тех лесах, что остались вокруг Киева, заблудиться сложно – максимум пару часов ходу в любом направлении – и выйдешь из леса.

Из размышлений меня вывел звук моторов. Я прислушался. Не похоже на машину. Звук доносился откуда-то сверху и все приближался. Задрав голову, я повернулся так, чтобы солнце не било в глаза, и постарался высмотреть источник шума. Звук нарастал, хотя самолета все еще не было видно. В конце концов он показался. От увиденного по моему телу вновь прошла волна адреналина. Я как стоял на месте с пачкой орешков в одной руке и бутылкой в другой – так и сел. Немного левее полянки, на которой я находился, в небе медленно плыли самолеты. Девять больших двухмоторных самолетов с пропеллерами в сопровождении трех маленьких, тоже, судя по всему, с пропеллерами. И, насколько я понял, на самолеты гражданской авиации пролетающий надо мной антиквариат совсем не походил. Больше всего картина в небе напоминала группу бомбардировщиков, летевших в сопровождении истребителей. Песец!

Дрожащими руками я вытащил из пачки очередную сигарету и стал прикуривать. Попытался затянуться и заметил, что поджигаю сигарету с фильтра. Очередной раз выругался и, оторвав фильтр, снова прикурил. Это что за фигня такая? Какие, мать их, бомбардировщики? Какие истребители? В голове был полный хаос и броуновское движение версий, из которых вырисовывались три основные: или реконструкторы шутят, или кино снимают, или я перенесся во времени. Версии реконструкторов и кино отпали почти сразу. Я понимаю, если б еще встретил в лесу людей в форме времен войны. Но раритетные самолеты у реконструкторов… Разве что в их ряды затесался какой-нибудь олигарх. Но это совсем ненаучная фантастика. Со съемками фильма то же самое. Даже Голливуд не станет тратить деньги на двенадцать действующих моделей самолетов семидесятилетней давности, когда можно это все прорисовать на компьютере.

Закралась еще мысль о последствиях удара головой. А что? Голова – предмет темный. Сильный удар вполне может вызвать галлюцинации. Вот и показалась мне стайка птиц строем бомбардировщиков… Я снова посмотрел на небо. Только теперь, отвлекшись от размышлений, я понял, что гул моторов все еще не стих. Надо мной пролетала очередная порция антиквариата. Галлюцинации продолжаются? Я ущипнул себя за ногу. Больно! Мотнул головой, несколько раз крепко зажмурил глаза и снова посмотрел вверх. Самолетов уже не было видно. Но шум моторов никуда не делся. Это что же получается, если у меня не поехала крыша и не оправдается версия с реконструкторами, то я перенесся во времени? Каким образом? Боясь, чтобы крыша не уехала еще дальше, я решил отложить все размышления о сложившейся ситуации на потом. Но на всякий случай надо быть осторожнее, пока не узнаю точно, в чем тут дело. А пока ситуация не прояснится, примем за рабочую версию перенос во времени.

Как вы, наверное, уже поняли, мое хобби – покопаться на местах боев Великой Отечественной. И интересы у меня соответственно тоже связаны с войной вообще и с военной историей в частности. А еще я люблю читать. Поэтому книги о всяких «попаданцах» во времена войны я редко пропускал. Конюшевского вот аж два раза прочитал! Ну и фильм «Мы из будущего» смотрел с удовольствием. Три раза. Подряд. Естественно, как, думаю, многие, я представлял себя на месте героев книг или фильма, думал о том, что я сделал бы на их месте. В меру критиковал на форумах. В общем, что называется, был в теме.

Поэтому мысль о том, что теперь я сам стал таким вот попаданцем, особого шока у меня не вызвала. Не вызвала шока в том смысле, что я не бился с воплями головой о ближайшие деревья, не ломился через лес куда глаза глядят, рискуя словить очередное дерево. Я просто тихо сидел и, уставившись в никуда, курил сигарету за сигаретой. Почему-то у меня в голове крутилась только одна мысль – фраза из старого фильма: «Будь осторожен в своих желаниях!» Добив наконец пачку, я было потянулся за второй, но передумал. Сидеть на земле становилось некомфортно. До сознания настойчиво пытались достучаться мысли о простуженных почках, клещах и прочих радостях такого вот отдыха на природе. Поэтому, надев рюкзак, я вновь отправился в лес, чтобы найти подходящее дерево или пенек, на котором можно более комфортно расположиться и решить, как жить дальше.

Подходящее дерево нашлось через пару минут. Лес был дикий, и, судя по всему, поваленных деревьев здесь было достаточно. Положив в ногах рюкзак, я отхлебнул воды и снова задумался.

Итак, примем за рабочую версию, что я, непонятно каким образом, оказался в 194х году. Судя по всему – лето. Вокруг летают немецкие самолеты. Я был в окрестностях Киева. Хотя очнулся не там, где вырубился, но будем считать, что перенесся только во времени, а не в пространстве. Бомбардировщики летели с сопровождением. Значит, опасаются наших истребителей. Выходит, фронт не особо далеко. Или просто перегоняют самолеты к фронту? Донесшиеся откуда-то издалека отголоски взрывов показали, что правильно первое предположение. Итак, фронт где-то рядом. Бои вокруг Киева шли в 1941-м и в конце 1943 – начале 1944 года. Киев освободили к Дню Революции, а это – ноябрь. Зато взяли его в августе – начале сентября. Сейчас лето. И если фронт недалеко от Киева – сейчас 1941 год. Отхлебнул еще воды и распечатал новую пачку сигарет.

Что мы знаем про лето 1941 года? 22 июня немцы напали и быстро вынесли нашу линию обороны. Если, конечно, не готовые к реальному бою погранзаставы можно назвать линией обороны. В нашей армии полный бардак, никто не знает, кто где, кто куда и что вообще делать. Немцы наступают быстро, наши отступают чуть медленнее, постоянно оказываясь в окружении, попытки создать линию обороны безуспешны, по дорогам ездят разведотряды и передовые части немцев, по лесам шатаются толпы окруженцев и диверсанты… Что делать лично мне? Первая мысль – свалить подальше. Куда? Нереально. Что еще?.. Можно пробиваться к своим по примеру большинства книжных попаданцев. В этом случае меня ждет долгий поход по лесам, переход через линию фронта со всеми ее прелестями, типа как нашего, так и немецкого охранения, минных полей и так далее. Если даже проскользну – на той стороне фильтр и добрый дядя в форме НКВД. Дядя будет задавать вопросы, а у меня нет ни ответов, ни документов и вообще ничего, кроме странной одежды, явно заграничного производства, и следов удара по голове. Начну рассказывать про будущее – в лучшем случае упекут в дурдом, в худшем – в комфортабельную камеру, где я до конца жизни буду выдавать уже другому дяде из НКВД пророчества о будущем. Начну прикидываться местным – либо расстреляют как шпиона, либо, в суматохе, пропустят и закинут в строевую часть. А этой частью заткнут первую же дыру в обороне, и намотает меня на гусеницы немецкого танка. Значит, вариант пробиваться к своим тоже отпадает.

Выходит, что безопаснее всего оставаться на месте. И что здесь делать? Жить под оккупацией в ближайшем селе не получится. Доброхотов из местных хватало – сдадут незнакомого человека сразу, и буду либо в петле болтаться, либо гнить где-то в лагере. Да и жить мирно, пока вся страна воюет, как-то неправильно… Значит, будем партизанить. Или в крупный город, где можно затеряться, – и в подполье. Хотя нет. Город отменяется – здоровый парень призывного возраста будет слишком бросаться немцам в глаза. Буду бегать по лесам, благо до холодов еще далеко, и пакостить, чем смогу, немецко-фашистским оккупантам, пока не прибьюсь к какому-нибудь партизанскому отряду.

Так, что делать – решили. Что-то еще. Какая-то мысль мелькала… Прокрутив в ускоренном темпе весь ход размышлений, вспомнил. Одежда! В американских армейских ботинках, камуфляжных штанах, причем камуфляж – пустынный, клетчатой рубашке, черной китайской куртке и с бундесовским ранцем я выгляжу слишком… вызывающе. Значит, надо разжиться одеждой по времени, избавиться от компрометирующих вещей и вообще придумать какую-то легенду. Я достал очередную сигарету – количество окурков под ногами уже превысило всякие разумные пределы – и подумал, что от сигарет, пожалуй, тоже стоит избавиться. Вот сконтачусь с кем-нибудь из местных (во «временном», а не «пространственном» смысле), достану из кармана пачку Davidoff и объясняй потом, что трофейные. Это как раз тот случай, когда курение действительно вредно для здоровья. Причем смертельно вредно. Нет, придется избавляться от всего. Включая флягу и лопату с клеймами 1980-х годов. Только сначала надо найти одежду, и неплохо было бы что-то из оружия. Приняв решение, я докурил и пошел дальше по лесу. Поскольку дороги я все равно не знал – подходило любое направление. Буду надеяться, что рано или поздно куда-то приду.

Мне повезло. Мне очень повезло. Я чертовски везучий человек! Примерно через полтора часа блужданий я вышел к дороге. И не просто к дороге. На идущей через лес грунтовке, судя по всему, максимум день назад немцы расстреляли нашу полуторку с солдатами. Конечно, это неправильно – радоваться такому. Поверьте, я бы многое отдал за то, чтобы там все случилось наоборот. Я бы сам крепко дал в морду тому, кто посмел бы радоваться смерти этих двенадцати человек в форме РККА от рук захватчиков. Но в тот момент лично для меня этот перевернутый на обочине грузовик и лежащие вокруг него трупы означали решение большинства насущных проблем и шанс хотя бы частично легализоваться в этом времени. Какой шанс у меня был пройти по незнакомому лесу в чужой этому времени одежде, не наткнуться ни на наших, бегущих от немцев, ни на немцев, преследующих наших, и найти сразу одежду, оружие и какие-никакие припасы?

Да, вид мертвых бойцов, большинство из которых были младше меня, поразил до глубины души. Одно дело читать в книгах, видеть в фильмах и играх результаты великих боен, вроде Сталинградской битвы, и совсем другое – своими глазами увидеть останки взвода наших бойцов и ощутить витающий над ними запах смерти. Минуты две я рассматривал открывшуюся мне картину недавнего побоища, и чувства сдавливали горло. Я вспомнил, что мама рассказывала о моем деде, которого она и сама не знала – тот погиб на этой войне. Может, сейчас он тоже уже лежит на одной из лесных дорог? Или даже его тело, которое я не смогу опознать, сейчас передо мной? Фотографий его ведь я никогда не видел… Впрочем, бабушку я тоже не видел – она умерла еще до моего рождения.

В конце концов разум подсказал, что стоять так у дороги чревато неприятностями. Зато я решил для себя сразу две проблемы – окончательно убедился, что провалился сквозь время в прошлое, и нашел себе одежду, которая соответствует времени, в которое попал. Поэтому, подавив в себе вспыхнувшую ненависть к немцам и брезгливость от предстоящего, я принялся подыскивать себе подходящую одежду.

Конечно, гораздо лучше было бы обзавестись гражданской одеждой. Но выбирать не приходилось. Да и человек, одетый в форму Красной армии, вызовет гораздо меньше подозрений, чем чужак в штатском. Я ведь совсем не местный ни по пространственным, ни по временным критериям, и объяснить, кто, откуда и что я здесь делаю, будет сложно. А так – если я прав и это действительно 1941 год, то окруженцев в здешних лесах должно быть много. Проблемы от такой одежды могли исходить только от немцев, а с ними я в любом случае не собирался иметь никаких дел. Хотя, может, я все же в тылу наших войск? Тогда вполне могу попасть под дезертирство. А в своей одежде из будущего куда я попаду? Причем при встрече с любой из воюющих сторон? Нет, надо переодеваться.

Пуля попала водителю в правую скулу, и, судя по всему, перед этим ее замедлило лобовое стекло. Так что она осталась в голове бедняги и не снесла ему на выходе всю заднюю часть черепа. Иначе я, наверное, не смог бы. И так тащить труп жутко противно. Но если бы за этим трупом по дороге волочились еще остатки мозгов – думаю, этого не выдержали бы ни мои, закаленные на ужастиках, играх с горами трупов и так далее нервы, ни мой и так еле сдерживаемый только усилием воли желудок. И, слава богу, запах пока был не особенно сильным. Или я его просто не чувствовал?

Затащив труп за ближайшие кусты, я занялся делом. В первую очередь мне нужна была одежда. Я стянул с ног бойца сапоги, расстегнул ворот гимнастерки, снял ремень с подсумками и стащил гимнастерку через голову. Потом снял с него штаны. Снимать нижнее белье не стал. Поверьте, и так надевать вещи с трупа очень неприятно. А при мысли о том, чтобы снять и надеть на себя подштанники мертвеца, успокоившийся было желудок снова взбунтовался. Ну уж нет! Хватит и верхней одежды. «Извини, брат, – думал я, – но мне твои вещи сейчас нужнее. Так что извини. И спасибо».

Доставшийся мне комплект одежды был, мягко говоря, неновым, а сапоги далеки от уставного блеска. Подошва левого непрозрачно намекала на то, что жить ей осталось недолго, у обоих сапог были сбиты мысы, а голенища затерты до серого цвета. Штаны вылиняли, и их первоначальный цвет сменился непонятным серовато-бурым. Гимнастерка была новее всего остального, но на правом боку зияла рваная дыра сантиметров пять с висящим внизу куском ткани, а левый карман был наполовину оторван – видимо, след пробежки через густой кустарник, или прежний хозяин где-то зацепился за колючую проволоку. Но в общем одежда была целой, почти подходила по размеру и, самое главное, не выделялась на фоне современной реальности.

Сдерживая недовольство желудка, я стал быстро переодеваться. Жаль, конечно, менять свои относительно новые камуфляжные штаны, рубашку и куртку на это барахло. Еще более жаль было ботинок. В «альтамы» я влюбился после первого же похода. Удобные, крепкие, непромокаемые… Никакого сравнения с убитыми сапогами, которые оказались еще и на размер больше, чем надо! Но что делать – жить хочется, а в своей одежде было бы слишком опасно.

Я натянул широченные, как мне, привыкшему к совсем другой одежде, показалось, штаны, надел гимнастерку, подпоясался ремнем и приступил к сапогам. А вот тут, как оказалось, я кое-что не учел. Надев сапоги, я пошевелил пальцами ног, прошелся пару шагов взад-вперед и понял, что без носков в этой обуви моим ногам скоро станет очень-очень плохо. Пришлось подобрать первоначально выброшенные мной портянки. Да – чужие, грязные портянки, хозяин которых к тому же лежит рядом, с простреленной головой. А что делать? Альтернативой этим грязным кускам ткани были только стертые до кости ноги через пару километров пути. С нескольких попыток я все же вспомнил, как отец когда-то в детстве показывал мне, как эти портянки заворачивать. Не уверен, что все получилось правильно, но главное – я следил, чтобы ткань на пятках легла гладко, без морщин и прочих неровностей. Это позволяло надеяться на то, что ноги все же переживут хоть сколько-нибудь долгий поход.

Переодевшись, я занялся своими старыми вещами. Бросать просто так их не хотелось. Поэтому было принято решение все закопать. Я вырыл яму сантиметров восемьдесят глубиной и принялся забрасывать туда вещи из будущего, прощаясь про себя с каждой из них. Первым на дно ямы улегся рюкзак с пустой пластиковой бутылкой из-под воды и чехлом от металлоискателя. Рядом я поставил ботинки, сверху положил аккуратно сложенную одежду, носки, трусы. Выключив телефон и аккуратно положив его в ботинок, я присел рядом и достал сигарету. «Крикет» безотказно выплюнул язычок огня и, после того как я прикурил, отправился вслед за пачкой с остатками сигарет ко всем остальным вещам. Я курил и смотрел на свою одежду, которой, может быть, суждено так и сгнить в земле. Жаль. Очень жаль! Но другого выхода нет. С этой мыслью я забросал свое добро землей, немного потоптался по холмику, чтобы скрыть следы, набросал туда немного листьев и веток. Пора думать, что делать дальше.

Надо раздобыть какое-то оружие. Нет, я не собирался взять винтовку и начинать валить каждого встречного немца. Но без оружия в тылу врага как-то неуютно. Пришлось вернуться к грузовику. Минуты две я сидел в кустах на обочине дороги и внимательно прислушивался. Тишина. Только птицы поют, звенят комары и шелестят листья. Нормальные звуки нормального леса. Я вышел на дорогу и подошел к разбитой машине. Бойцы все так же лежали вокруг. Интересно, почему немцы не собрали оружие? Может, грузовик нарвался на небольшой разведотряд, который сделал свое дело и отправился дальше? Или правы были те, кто утверждал на разных форумах, что наши «мосинки» немцам и даром не нужны были? Как бы то ни было, вокруг грузовика валялось десять карабинов системы Мосина. Подобрав один из них, я взвесил его в руке. Тяжеловато. Прикинул на плече – нет, с этой штукой мне по лесу ходить совсем не хочется. Не столько тяжело, сколько неудобно. Эх, хоть бы автомат какой! Да, я знаю, что автоматы, что у нас, что у немцев, в строевых частях сейчас редкость! А с «трешкой» бегать не хотелось. Стрелок из меня, прямо скажу, не очень. Да, когда-то в детстве я ходил в секцию стрельбы. Но и там особыми результатами не блистал. Издалека стрелять – скорее всего промахнусь, а в ближнем бою дергать постоянно затвор…

Бросив на землю карабин, я снова обошел вокруг машины, внимательно осматривая трупы и собирая вещи, которые могли пригодиться. Моими трофеями стали две сухарки, в одну из которых я сложил все найденное съедобное, два кисета с табаком, пару коробков спичек и половину газеты «Правда» за 14 июля 1941 года, во вторую – две гранаты Ф-1, одна из которых – ржавая и без взрывателя – была найдена мной еще в моем времени, пять обнаруженных бронебойно-зажигательных мосинских патронов, которые я, поразмыслив, решил взять на всякий случай, и небольшой складной ножик.

И снова мне повезло. Один из лежащих на дороге оказался командиром – судя по кубику на красной петлице, пехотным младшим лейтенантом. Жалко парня. Судя по всему, лет ему никак не больше двадцати – двадцати двух. Училище, наверное, закончил. Комсомолец. И вот лежит он сейчас на лесной дороге, фиг знает где, а какой-то мародер из будущего шарит по его карманам. При парне обнаружился ТТ с запасной обоймой. На мой взгляд, гораздо лучше, чем карабин, – и вес, по сравнению с «мосинкой», смешной, и нести гораздо удобнее, и автоматика все-таки.

– Спасибо, ребята, – сказал я, засовывая пистолет в карман. – Простите, если что.

Я развернулся и пошел в лес. На самой обочине дороги я остановился и оглянулся:

– А войну мы выиграем! В сорок пятом.

Я решил идти по лесу вдоль дороги. Вдоль дороги – чтобы не заблудиться, а лесом – чтобы не нарваться по пути, как те несчастные, которые меня так выручили с одеждой и припасами. Примерно через полчаса ходьбы мне в голову пришла мысль, что неплохо было бы придумать какую-то легенду, объясняющую мое присутствие здесь и то, что я вообще не знаю, что вокруг творится.

Отсутствие документов я решил объяснить почти оторванным карманом на гимнастерке. Мол, карман порвался – все потерял. Судя по виду моей одежки, такая версия не должна была вызвать подозрений. А вот что отвечать на вопросы о себе и о части, в которой «служил»? Представляться жутко засекреченным агентом НКВД, выполняющим спецзадание, глупо. Проверят и максимум через неделю расстреляют как шпиона. Рядовой части «эн»? А что это за часть, где была расквартирована, куда перемещалась, кто командир? Просто расстреляют как шпиона или дезертира. Картинка вырисовывалась мрачная. А потом, как озарение, я вспомнил фильм «Мы из будущего». Правда, у ребят там чудесным образом оказались с собой красноармейские книжки с их фотками и вообще, так сказать, в оригинале. Но зато свое незнание местных реалий они объяснили контузией. Так, значит, и будет. Отмазка насчет отсутствия документов у меня есть, так что будем контужеными. Значит, очнулся на лесной дороге под деревом. Недалеко воронка, вокруг трупы. Видимо, взрывной волной меня впечатало лбом в дерево. Потерял сознание, очнулся – ничего не помню. Тут как раз пригодятся следы удара у меня на лбу. В общем, ничего не помню, ничего не знаю, очнулся, пошел куда глаза глядят. Потом пришел в себя и решил выбираться из леса. Настроение немного поднялось. Можно сказать, к легализации готов! Одежда есть, оружие имеется, легенду, более или менее правдоподобную, выдумал – можно теперь встречи с нашими не бояться.

От радужных мыслей меня отвлек шум мотора. Я сразу же упал за ближайший куст. Судя по звуку, с той стороны, откуда я шел по дороге, приближался мотоцикл. Через пару минут мимо проехал классический немецкий БМВ, все как в кино – коляска с пулеметом и два немца. Один за рулем, второй – в коляске. Нагло едут, суки! Вдвоем, и ничего не боятся. Может, разведка?

Когда мотоцикл исчез за поворотом, я встал, отряхнулся и пошел дальше в ту же сторону, куда уехал мотоцикл. Ну не возвращаться же назад! Тем более что если это разведка – сзади могут идти основные силы противника. Но на всякий случай я отошел еще дальше от дороги в лес. Радует только то, что гансов на дороге я в любом случае услышу раньше, чем они меня увидят.

Минут через пятнадцать лес начал редеть. Собственно, это уже был не лес, а подлесок. Деревья стали ниже, между ними уже виднелось открытое пространство. Осторожно пробираясь к границе леса, я наткнулся на густые заросли кустов, крапивы и прочего бурьяна, вымахавшие выше моего роста. Очень не люблю проламываться через такие заросли – обычно они растут настолько густо, что пройти пятиметровую полосу та еще проблема. Опять же клещи, крапива… Но сейчас густой подлесок даже кстати – можно попытаться незаметно здесь залечь и осмотреться.

Стараясь не шуметь, что, впрочем, у меня плохо получилось, я кое-как продрался через кустарник и засел в зарослях бурьяна. Отсюда мне открылся вид на небольшой луг, полого спускающийся от леса. Метрах в двухстах передо мной как на ладони был маленький хутор. Обычный такой хутор – за небольшим дощатым забором жилой дом-мазанка и еще три постройки, явно хозяйственного назначения. От ворот хутора вела небольшая колея, вливалась в дорогу, которая с одной стороны скрывалась в лесу, из которого я вышел, а с другой – шла через луг позади хутора и терялась где-то за изгибом стены леса.

Как раз в тот момент, когда я преодолел заросли кустарника, возле ворот хутора остановился мотоцикл. Возможно, тот самый, который проехал мимо меня в лесу. Тут же из дома кто-то выбежал, видимо хозяин, обычный такой деревенский мужик, каких и сейчас можно увидеть в селе, – кепка, старый черный пиджак, мешковатые штаны, сапоги – и, что-то говоря, бросился открывать створку ворот. Немцы стояли возле мотоцикла. Один, вроде бы водитель, стоял ко мне спиной и в левой руке держал за цевье снятый со спины карабин, а правой жестикулировал – видимо, тоже что-то говорил. Второй немец стоял ко мне вполоборота и прикуривал сигарету.

Мужик наконец-то открыл ворота, и немец с сигаретой прошел во двор, попутно отпихнув с дороги хозяина. Второй немец взял карабин наперевес и шевельнул стволом, явно показывая хозяину идти впереди. Грамотно. Страхуется, гад! Следит, чтобы мужик не оказался у них за спиной. Все трое оказались во дворе. Все это время хозяин что-то энергично говорил. Ганс, который шел впереди, не обращая ни малейшего внимания на хозяина, распахнул дверь и вошел в дом. Хозяин собрался было двинуться за ним, но его остановил вскинутый карабин второго немца, и они оба остались во дворе. Несколько минут ничего не происходило. Один немец, видимо, шарил по дому, а второй караулил хозяина, который мял в руках кепку и все время косился на дом. Вдруг из дома раздался женский визг. Хозяин дернулся в сторону дома, но немец прикладом сбил его с ног и прижал к земле стволом карабина. Из дверей, не переставая кричать, вылетела и растянулась перед порогом женщина, а вслед за ней, что-то говоря, вышел второй немец. Хозяин задергался, пытаясь встать, и до меня долетел сухой щелчок выстрела.

Намерения двух гансов, стоящих посреди двора над трупом хозяина и истошно визжащей женщиной, не оставляли никаких иллюзий. Немцы, вначале явно собиравшиеся просто ограбить одинокий хутор, нашли себе новое развлечение. Один из них грубо пнул бьющуюся в истерике женщину и стал расстегивать ремень. Второй в это время хохотал, впрочем не опуская оружия. Блин, да что же они творят? Мотоциклисты эти – явно разведка или передовой дозор какого-то подразделения. Какого же они, вместо того чтобы выполнять свою задачу, занимаются тут грабежом? Или просто солдатня решила развлечься? Застань их командир за таким занятием – будет такой залет… Если не боятся, то, наверное, оторвались от своей части далеко. А значит…

Вот как бы вы поступили на моем месте? Умный человек, скорее всего, предпочел бы просто тихо скрыться, не рискуя выступить против двух хорошо вооруженных и явно хорошо умеющих пользоваться оружием солдат. Но оказалось, что в такой ситуации, когда два подонка на моих глазах только что убили ни в чем не повинного мужика, а теперь собрались изнасиловать женщину, я совсем не умный человек. Ну и конечно, не последнюю роль в принятии решения сыграл оттягивающий карман ТТ.

Впрочем, ума и выдержки не устраивать «кавалерийский наскок» на гадов, выскочив из леса, и, стреляя, броситься на помощь даме у меня хватило. Я передернул затвор пистолета, подобрал и засунул в карман выскочивший патрон, который, оказывается, был в стволе, и, пригнувшись, побежал в сторону хутора. Немцы меня не замечали. Один был слишком занят, пытаясь удержать девушку в удобной для него позе, а все внимание второго было приковано к этой картине, вызывавшей у него безудержный хохот. Незаметно я добежал до забора и затаился. Теперь следует тихо подойти к уродам на дистанцию, с которой я не промахнусь. В общем, близко надо подойти. Медленно, стараясь не шуметь, я стал красться вдоль забора. Хотя, наверное, можно было и шуметь – непрерывный женский визг, в котором уже сложно было разобрать что-то членораздельное, заглушил бы и топот роты солдат по брусчатке. Когда я добрался до ворот и осторожно заглянул во двор, один из немцев уже приступил к своему грязному делу – мне как раз был виден его тощий зад, качающийся между бьющимися женскими ногами. Второй немец стоял ко мне спиной и готовился сменить первого – карабин прислонен к стене, а сам он возится с ремнем. Именно он, как представляющий наибольшую угрозу, и получил первые две пули в спину. Правда, выстрелил я раз пять – три раза промазал. Как только грохнули выстрелы, насильник скатился со своей жертвы и попытался вскочить, но, запутавшись в штанах, которые не удосужился снять полностью, грохнулся обратно на землю. И получил носком сапога по зубам. А потом пулю в перекошенное от ужаса лицо, которая на выходе снесла ему весь затылок и забрызгала землю мешаниной из крови, мозга и осколков костей.

Во многих фильмах и книгах герои часто задаются вопросом: каково это – убить человека? Начинают расспрашивать собеседников, что те чувствовали, убив, и так далее. А вот ничего я не чувствовал, кроме дикой волны адреналина. Может, совесть посчитала мои действия достойной расплатой за убийство безоружного сельского мужика и изнасилование, а может, она этот момент вообще проспала… Но в любом случае никакого раскаяния я не испытывал, и все мысли были только о том, что надо очень быстро отсюда валить, пока на выстрелы не сбежались все немцы в округе.

Отвернувшись от трупа, я увидел, что жертва насильника – девчонка лет двадцати, – поскуливая, пытается отползти подальше от меня.

– Тихо, тихо… Все хорошо… Они тебя уже не тронут… – Девчонку надо как-то успокоить, но, к сожалению, я далек от психологии и абсолютно не знаю, что надо делать в таких случаях.

Говоря еще что-то, на мой взгляд успокаивающее, я подошел к девчонке, присел на корточки и попытался дотронуться до нее – ободряюще погладить по плечу или еще что-то в том же духе. За что и был больно укушен. Блин! У меня абсолютно нет времени ждать, пока закончится истерика! Просто уйти – тоже неправильно. Рано или поздно сюда придут немцы, и, думаю, не стоит объяснять, что они сделают с девчонкой, после того как найдут возле дома мотоцикл и два трупа своих товарищей. Девушку здесь оставлять нельзя. Но в таком состоянии сама она за мной не пойдет. Не тащить же ее на себе, связанную и брыкающуюся! Может, холодной воды на нее вылить? Быстро осмотрев двор, никаких признаков ведра с водой я не нашел, а зайти в дом и оставить девушку одну не рискнул. Пришлось, увернувшись от новой попытки меня укусить, схватить ее за плечи и хорошо встряхнуть.

– Успокойся, говорю тебе! Все, никто тебя не тронет!

Скулеж снова перешел в визг. Блииииин! Может, она свихнулась от шока? Я отвесил ей хорошую пощечину, потом вторую – девушка замолчала. Первый раз бью женщину. Но это же в лечебных целях, да?

– Успокойся! – тихо, но твердо, глядя ей в глаза, сказал я. – Я тебя не трону.

Девушка огромными, блестящими от слез и страха глазами смотрела на меня.

– Эти, – кивок в сторону трупов, – тебя тоже больше не тронут. Успокоилась?

Через долгие-долгие полминуты девушка кивнула. В ее глазах снова начал появляться разум. Слава богу! С истерикой мы разобрались.

– Я мимо проходил, – успокаивающе продолжил я. – Решил помочь. А теперь надо быстро отсюда уходить, пока не пришли другие немцы. Понимаешь?

Она снова кивнула.

– Вот и умница! А теперь идем в дом, и ты очень быстро собираешь еду, что-нибудь из его одежды, – я кивнул в сторону лежащего посреди двора хозяина дома. – Обувь, ценные вещи, и мы уходим.

Я отпустил девушку, и она, все еще опасливо оглядываясь то на меня, то на трупы, нетвердой походкой пошла в дом. Внутри дом был… как обычный сельский дом. Только всего одна комната. Я осмотрелся: простой стол без скатерти возле стены, рядом валяется перевернутый стул, лавка вдоль стены возле стола, еще одна – возле другой стены, большой сундук, печь с лежанкой, которую загораживала сейчас сорванная занавеска…

– Быстрее! – Девушку надо поторопить, время уходит с каждой секундой. – Еда где?

Будто на автомате девушка вытащила из печи какой-то казанок. Не, это нам не надо – тяжелый слишком.

– Хлеб есть?

Девушка оставила казанок в покое и, привстав на цыпочки, достала с лежанки большой каравай хлеба. Уже лучше! Я выскочил в сени, где ранее заметил на вбитых в стену гвоздях какие-то тряпки – судя по всему, вешалка для одежды. Среди одежды оказался старый, потертый и не раз залатанный сидор. Схватив находку, я забежал обратно в комнату. Девушка как раз поднимала и аккуратно ставила к столу перевернутый стул. Ей больше заняться нечем? Или это она на автомате, чтобы не думать о произошедшем? Я запихнул в сидор хлеб, осмотрелся и подошел к сундуку.

Если я не ошибаюсь, это местный аналог одежного шкафа.

Я не ошибся. Сундук действительно был набит разными тряпками. Не выбирая, я вытащил оттуда первые попавшиеся штаны и старую, латаную рубаху. Все это тоже засунул в сидор. Немного подумав, добавил туда же еще пиджак и какое-то платье. Вроде все.

– Пошли. Надо уходить.

На этот раз девушка не попыталась укусить, когда я взял ее за руку. Явный прогресс! В сенях снова пришлось остановиться и подождать, пока девушка обует сапоги. Только после этого мы вышли во двор. За те пару минут, которые мы провели в доме, вокруг ничего не изменилось. Все так же лежали во дворе три трупа и стоял у ворот мотоцикл. Немножко поразмыслив, я решил на этот раз все же взять карабин. Ну и, сказался все же опыт фаллоута и других РПГ, проверить карманы немцев. Судя по погонам, моими первыми (надеюсь, не последними) жертвами в этой войне стали пехотные (белая окантовка погон) рядовой и ефрейтор (лычка на погонах и нашивка). Зольдбухи мои догадки подтвердили и отправились на землю как бесполезный мусор. Коллекционирование «ушей» противника в его тылу может плохо кончиться. Из трофеев мне достались Р.08 (он же – «парабеллум», извлеченный мной из кобуры бесштанного немца) с запасным магазином, четыре «колотушки» (они же – немецкие гранаты М-24), две зажигалки, сигареты с «курицей» (немецкий орел) на пачке, ложко-вилка, два штык-ножа (не знаю, зачем мне два, но всегда мечтал такой найти в хорошем состоянии, так что рука не поднялась один оставить) и две фляги. Немного подумав, я решил, что все же ступил тогда на дороге, когда не взял карабин. Присоединил к трофеям еще и стоявший у стены маузер и семь обойм по пять патронов к нему.

Когда карманы неудавшихся мародеров были обшарены и все нужное перекочевало ко мне, мое внимание привлек мотоцикл. А именно – закрепленный на турели МГ-34. Секунду подумав, я решил, что терять время на возню с турелью и потом тащить на себе эту «дуру» все же не стоит. Да и боезапас этот пулемет сожрет за минуту огня. Поэтому ограничился тем, что просто снял с пулемета «кекс» с лентой (плюс еще пятьдесят патронов к карабину). Во время всех этих манипуляций девушка тихонько, кажется даже не дыша, стояла рядом.

– Все. Теперь быстро к лесу.

Я снова взял ее за руку, и мы бегом припустили отставшего сегодня сценой для трагедии хутора.

Но через несколько шагов я снова остановился. Мне пришло в голову, что не стоит оставлять противнику исправный транспорт – подберут ведь мотоцикл рано или поздно, и снова железный конь станет служить рейху, будь он неладен!

– Подожди секундочку. – Я отпустил девушку и снял с плеча карабин.

Заодно испытаем. Передернул затвор, снова хозяйственно подобрал выпавший патрон, прицелился в бензобак… Паххх! Ухо сразу же заложило, а отдача чуть не развернула меня на месте. Наверное, на плече будет нехилый такой синяк. Надо бы потренироваться с винтовкой… Впрочем, я все же попал в бензобак, о чем свидетельствовала появившаяся в нем аккуратная дырка. Никакого взрыва, кстати, не было. Это в кино, только если попасть в бензобак – машина тут же взлетает на воздух. Горит ведь не бензин, а его пары. И то – при смеси в определенной концентрации с воздухом. Ну и искра для того, чтобы поджечь эти пары, нужна. Клац-клац. Передернул затвор, снова прицелился, на этот раз покрепче прижав приклад к плечу. Паххх! Клац-клац. Паххх! Клац-клац. Паххх! Клац-клац. Клац. Ну да. Пять выстрелов – пустой магазин. И четыре дырки в бензобаке – один раз промазал. Теперь еще на всякий случай порежем колеса – и ходу отсюда!

* * *

До леса мы добежали без приключений. Небольшая заминка все же произошла возле зарослей, опоясывающих подлесок. Девушке в разорванном платьице продираться через крапиву и густое переплетение веток совсем не доставляло удовольствия. Но, учитывая уже произошедшее с ней и то, что могло бы произойти, если бы мы не поспешили убраться отсюда подальше, она мужественно преодолела это препятствие. Оказавшись в лесу, я решил, что расслабляться все же не следует. Все так же, бегом, мы продолжили наше отступление по лесу. Остановились только дойдя до дороги, вдоль которой я шел раньше. Спрятавшись за кустом, я примерно минуту вслушивался в звуки леса, пока не убедился, что можно сравнительно безопасно пересечь дорогу.

Быстро преодолев открытое пространство, мы снова углубились в лес. Девушка начала уставать. Я, честно говоря, тоже. Но остановиться и передохнуть посчитал слишком опасным. Прошло около трех минут с того времени, как мы пересекли дорогу. Сознание вдруг уловило какое-то изменение в окружающей обстановке. Я остановился и дернул девушку за руку, заставив остановиться и ее. В ставшие уже привычными звуки леса вплелась новая нота – далекий гул моторов. Быстро бросившись за ближайший куст и прижав рукой к земле упавшую от моего рывка девушку, я затаился. Девушка, кстати, за время нашего «знакомства» не произнесла ни слова. И сейчас лежала тихо как мышка. То ли она еще не отошла от шока, то ли, непонятно почему, полностью мне доверяла…

Звук моторов все приближался. За стеной деревьев дороги не было видно, но, судя по всему, по ней сейчас в сторону хутора двигалась нехилая такая колонна грузовиков. Может быть, даже с танками. Мы лежали, вжавшись лицом в заросли каких-то низеньких растений и ковер прошлогодних листьев под ними, боясь пошевелиться, и старались даже дышать пореже. Глупо, конечно. Рев моторов заглушил бы даже лошадиный топот, а уж немцам, которые, по моему предположению, сидели в кузовах, прелести езды на допотопном транспорте по лесной дороге должны были добавить других проблем, кроме как зорко всматриваться в лес. Но тем не менее, пока гул моторов не удалился до такой степени, что стал еле слышен, мы лежали не шевелясь и почти не дыша.

– Встаем, – шепотом сказал я девушке, – и быстренько подальше в лес!

Мы снова побежали. Чуть ли не на цыпочках, стараясь не шуметь, но побежали. В этот момент я хотел оказаться как можно дальше от дороги. Немцы уже, наверное, доехали до хутора и обнаружили мотоцикл. И трупы. А если они сейчас организуют прочесывание леса в поисках тех, от чьей руки героически пали (один со спущенными штанами) их бравые зольдатен? Слава богу, хоть собак у них нет.

Вот так мы все бежали и бежали, огибая стоявшие на пути деревья и продираясь через кустарник. Моя форма приобрела еще более плачевный вид, явно оставив куски на многих ветках. Платье девушки, и так разорванное немецкими руками, теперь вообще лишь отдаленно напоминало одежду. Но страх перед гортанными звуками немецкой речи, которые я постоянно ожидал услышать сзади, придавал нам сил. Впрочем, и эти силы оказались не бесконечными.

Первой не выдержала темпа девушка. Признаюсь, я тоже бежал уже исключительно на силе воли. Но корень под ногу попался именно ей, и девушка, в который уже раз за сегодня, растянулась на земле.

– Нн… Ннне ммогу… большшше… – даже не сказала, а прохрипела моя спутница в перерывах между судорожными вздохами.

Она даже не пыталась встать. Просто лежала там, где упала, и дышала как загнанная лошадь. Я был примерно в таком же состоянии. Тело полностью отказывалось шевелиться, и сделать какое-то движение, кроме как поднять руку, было выше моих сил. Я смог только сбросить на землю сидор и карабин, упасть рядом и растянуться на земле.

– Ты как? – спросил я девушку.

Вместо ответа справа раздавалось лишь хриплое дыхание. Она что, снова в трансе? Я повернул голову. Девушка так и лежала лицом вниз, будто мертвая.

– Я… ниче… го… – наконец смогла ответить она.

Так мы пролежали минут пять. Сердце наконец-то перестало изображать взбесившегося молотобойца и больше не пыталось проломить грудную клетку. Я смог даже сесть и привалиться спиной к ближайшему дереву. Дико захотелось пить. Подтянув к себе сидор, я развязал горловину и достал одну из фляг. К счастью, в ней оказался не шнапс. Вы себе представляете, каково это, после такой пробежки глотнуть шнапсу? Я вот тоже не представляю, но думаю – ничего приятного. Сделав большой глоток, я протянул флягу девушке, которая тоже зашевелилась. Она выхватила флягу у меня из рук и тут же ее опустошила. Теперь у нас только одна фляга на двоих. Воду надо экономить.

Напившись, девушка тоже села, привалившись к соседнему дереву. Только теперь, когда весь адреналин сгорел во время бега, а в спешке уже не было необходимости, я смог ее рассмотреть. Симпатичная такая девчонка. Растрепанные длинные русые волосы, обрамляющие милое, пусть и чумазое, личико. Глаза большие, карие. Правда, с каким-то диковатым блеском, но после сегодняшних приключений это нормально. Немного вздернутый носик, сочные губы… И никаких следов косметики. Фигура, абсолютно не скрывающаяся под несколькими клочками тряпок, некогда бывших платьем, на мой вкус немного полновата. Не девяносто – шестьдесят – девяносто, но сложена пропорционально и очень даже неплохо. Грудь, на мой взгляд, большая. Не знаю, какой размер, я в этом не разбираюсь, но совсем даже не плоская. Небольшой животик, широкие бедра, сейчас покрытые синяками, оставленными грубыми мужскими руками, и расцарапанные ветками во время бега по лесу…

Поймав мой изучающий взгляд, девушка осознала, в каком виде она предстала перед незнакомым мужчиной, и, сдавленно пискнув, перекатилась за дерево, попутно пытаясь прикрываться руками:

– Не смотри!..

Мне потребовалась некоторая пауза, во время которой мой перенасыщенный сегодняшними событиями мозг обработал сложившуюся ситуацию.

– Мне сейчас абсолютно не до… Ну, вы понимаете… Короче, не до девушек мне сейчас.

– Чего? – раздалось из-за дерева.

– Блин! Не смотрю я! И не собираюсь к тебе приставать!

Подтянув к себе сидор, я бросил его к дереву, за которым она пряталась, стараясь, чтобы упавший мешок можно было достать не выходя из «укрытия».

– Там одежда. Ты только надевай мужскую – в платье по лесу ходить неудобно.

Мешок исчез за деревом, и минут пять оттуда раздавались только шорох и сопение. Наконец девушка разобралась со своим гардеробом и снова вышла ко мне. М-да… Одежда, мягко говоря, великовата. Штаны на ней выглядели почти как шаровары, рубаха свисала до колен, а пиджак более походил на пальто. Почти смешно, если бы все это не было так грустно.

– Штаны в сапоги заправь. И рубашку заправь. Рукава закатай. – Откуда, интересно, у меня этот командный тон?

Пока девушка приводила себя в порядок, я решил, что неплохо было бы покурить. Достал из кармана кисет с табаком и бумагу, пару секунд тупо смотрел на этот набор и спрятал обратно в карман. Достал трофейные сигареты, щелкнул зажигалкой.

– Меня Леша зовут, – представился я, затянувшись сигаретой. Н-да, совсем не «Давидофф».

– Я – Оля. Я к деду приехала. На хутор… А тут война… Немцы приехали… – Судя по всему, отступившие было воспоминания вернулись, и девчонка сейчас заплачет. Но все же, шмыгнув пару раз носом, Оля сдержалась.

– Я проходил мимо вашего хутора. Увидел немцев и решил помочь. – Надо постараться как-то обходить деликатную тему, а то точно заплачет. – Успокойся, уже все в порядке. Как хутор называется?

– Ивашкин называется. А я сама из Гуты…

– Слушай, – перебил я ее. – Какое сейчас число и где мы вообще?

Ответом мне стали округлившиеся карие глаза. Сейчас мы и проверим выдуманную легенду. Девчонка, конечно, не следователь НКВД, но потренируемся для начала «на кошках».

– Не помню я ничего… Очнулся там. – Я махнул рукой в сторону, откуда мы прибежали. – Возле дороги. Рядом машина разбитая и наши лежат. Мертвые все. А я, наверное, с грузовика когда летел – головой обо что-то хорошо приложился. Короче, память отшибло полностью. Помню только, что зовут меня Лешей, и… все. Ну, встал, пошел по дороге и на ваш хутор вышел…

Удивление в глазах Оли сменилось жалостью, а потом они испуганно расширились. А из-за моей спины прозвучал окрик:

– Не двигаться!

Вот тебе, бабушка, и Юрьев день. Попали… Надежду вселяло только одно – говорят по-русски. Гораздо хуже было бы услышать «Хальт!». А так есть надежда. Скорее всего, это окруженцы. Мало ли наших в сорок первом по лесам бродило – к фронту прорывались. Я сидел не шевелясь. В крутого играть не хотелось. Смысла не было – в надежность своей легенды я верил, да и неизвестно, сколько стволов сейчас на меня направлено из окружающих зарослей. Так что посидим подождем. Авось не пристрелят сразу, а будет разговор – выкрутимся.

В поле моего зрения появился человек в форме бойца РККА, которая вполне могла потягаться с моими обносками в плане убитости. Гимнастерка, конечно, была не такая вылинявшая, как моя, но количество прорех и пятен на ней просто поражало. Дополнительную оригинальность внешнему виду солдата придавала грязная тряпка (портянка?), сейчас исполняющая роль бинта на левом предплечье. Боец вполне недвусмысленно целился в меня из карабина, причем, несмотря на мою беззащитность, явно нервничал. Сразу же в кустах чуть спереди и справа раздался шорох, и из густой листвы выглянул ствол второго карабина. Невидимая рука, принадлежащая кому-то вне поля моего зрения, утащила куда-то мне за спину лежащий рядом трофейный маузер. Вокруг отчетливо повисло напряжение. Казалось, даже воздух сгустился в какое-то желе и упрямо отказывался лезть мне в легкие. Напряжение сгустилось еще больше, когда передо мной появился новый персонаж.

Этот выглядел поопрятнее того бойца, которого я увидел первым. И кроме того, был командиром. Хотя фуражки на нем не было, мне сразу бросились в глаза пары кубиков на петлицах. Лейтенант, значит. Впрочем, простым лейтенантом он пробыл недолго – командир чуть повернулся, бросив взгляд на продолжавшую растерянно хлопать глазами Олю, и на его рукаве я заметил нашивку, которую видеть очень не хотелось. Красная звезда с серпом и молотом плюс два узких угольника явно указывали на принадлежность этого персонажа к рядам доблестного НКВД. Сержант ГБ? Внутри все оборвалось. Знаете такое ощущение, будто где-то в животе раскрывается «черная дыра»? Если нет, то вам очень повезло. Мало приятного. А потом я снова обратил внимание на петлицы. Малиновые с черным кантом. Похоже, и в этот раз мне повезло. Вроде бы пехотный младший политрук?

– Кто такие?

Я попытался было встать, но боец с карабином занервничал еще больше, и от идеи, вытянувшись во фрунт, доложить по форме пришлось отказаться. Что ж, буду отвечать сидя.

– Товарищ младший политрук, извините, но о себе доложить не могу.

На звание не отреагировал. Хорошо! Значит, угадал! Абсолютно неуставным движением я указал на ссадину, оставленную на моем лбу встречей с деревом еще того, семьдесят лет тому вперед, и продолжил:

– Память отшибло. А девушка – с хутора в паре километров отсюда.

Политрук явно растерялся. На его лице, отображая ход мыслей, сменилось несколько выражений в спектре от удивления до хмурой подозрительности. Пока там не появилось выражение «расстрелять фашистскую сволочь!», я поспешил продолжить:

– Я у дороги очнулся. Рядом машина разбитая и трупы. Ничего, кроме имени, не помню. Наверное, головой ударился. Пошел по дороге и вышел к хутору под лесом. А там немцы мужика убили и вот ее, – я указал рукой на Олю, – хотели…

Политрук стоял и слушал, как я пою. В принципе ничего ведь фантастического я ему не рассказывал, но доверчивостью он, похоже, не страдал. Ну да, работа у него такая.

– …В общем, обидеть ее хотели. Ну, я с теми немцами разобрался, а потом мы в лес побежали. Вот, собственно…

– Это правда? – Политрук повернулся к Оле. Если мой рассказ и произвел какое-то впечатление на стоящего передо мной чекиста, то это было незаметно.

Оля кивнула. А я, продолжая играть роль контуженого, хлопал глазами.

– А почему у вас оружие немецкое? – не унимался политрук.

– Я у немцев… на хуторе…

– А где была ваша винтовка?

Молчание. А где была моя винтовка? Пока я лихорадочно пытался что-то придумать, политрук истолковал паузу по-своему.

– Та-а-ак… – протянул он, багровея лицом. – Как же это вы, боец Рабоче-крестьянской Красной армии, бросили вверенное вам оружие?! А может, ты дезертир? Да я тебя… Красноармеец Алфедов!

– Я! – Боец, продолжающий целиться в меня, попытался, не опуская карабина, встать смирно.

– По законам военного времени…

– Терехин, отставить… – сзади раздался новый голос. Звучал он слабо и с явными хрипами. – Боец, ко мне…

Судя по реакции видимых мне окружающих, последние слова предназначались мне. Я осторожно, стараясь не делать резких движений, встал и оглянулся. Сзади стоял еще один боец с ДП. Этот, для разнообразия, в меня не целился. А за ним, на носилках из двух палок и куска брезента, лежал кто-то еще. Голова лежащего была перебинтована так, что виднелся лишь нос и один глаз. Бинты также покрывали его правую руку, захватывая и плечо с шеей. На свободной от бинтов стороне на петлице поблескивали две шпалы. Майор, значит.

– Товарищ майор… – Я подошел к раненому.

– Вольно… Ты… где на дороге… очнулся?

– Да вот там, – я махнул в сторону дороги, – на дороге через лес. По ней шел. Как далеко, не помню, но шел полдня почти. А до хутора, о котором я говорил, отсюда полчаса пути.

– Как хутор… называется?

– Вроде бы Ивашкин, товарищ майор. Вот Оля местная. Оттуда она. – Я жестом подозвал девушку и обратился уже к ней: – Оля, как хутор называется?

– Ивашкин. – Она, все еще опасливо поглядывая на вооруженных солдат, медленно подошла. – Это деда моего хутор. А дальше, версты три да через реку, Гута… Оттуда я…

– Политрук… посмотри по карте… – Майору явно становилось все труднее говорить. – Немцев видел?

– Так точно, товарищ майор, – доложил я. – Двоих убил на хуторе, а потом, когда через лес бежали, слышали, как колонна в ту сторону шла по дороге.

– Сколько машин?

– Точно не скажу, товарищ майор. Вроде по звуку пять или шесть моторов.

– Пять… Шесть… – Майор уже держался из последних сил. – Боец, поступаешь… под мое командование. Терехин… из леса не выходить… идем дальше на… восток…

И отключился. Вот так для меня, в первый же день, едва начавшись, мой боевой путь чуть не оборвался. Причем пулю я мог получить от своих же. Но, слава богу, все обошлось. Плюсом в моей ситуации было то, что я теперь не один. Минусы – неадекватный чекист, который продолжает подозрительно поглядывать в мою сторону, и то, что, похоже, эта компания собралась прорываться через линию фронта.

После моего разговора с майором бойцы расслабились. Из кустов появились еще двое с карабинами. Никто в меня уже не целился. Правда, подозрения политрука все еще не были рассеяны – он как раз что-то шептал на ухо ранее целившемуся в меня бойцу. Видимо, давал указания не спускать глаз с возможного вражеского диверсанта. Закончив это безусловно полезное дело, он подошел ко мне:

– Фамилия?

– Товарищ младший политрук, я не помню своей фамилии! – Я все же встал по стойке «смирно». – Помню только, что зовут Алексеем.

Политрук поморщился:

– Значит, до выяснения будешь Найденовым. По имени к тебе обращаться – не по уставу. Что в мешке?

Я присел перед взятым на хуторе сидором и распахнул горловину.

– Патроны к карабину, гранаты, фляга, одежда для девушки, штык-нож и хлеб.

При слове «хлеб» глаза стоявшего рядом бойца заблестели. Видимо, они уже долгое время питались подножным кормом. Увидев это, я протянул буханку Терехину.

– Это ребятам, – пояснил я, для верности кивнув на глядевших голодными глазами бойцов. – Еще есть второй штык-нож, пустая фляга и пистолет.

– А ТТ у тебя откуда? – Политрук взял хлеб и не глядя протянул буханку солдату, стоявшему сзади.

Вот этого вопроса я явно не ожидал. Блин, ну почему мне не пришло в голову, что надо продумать даже эту мелочь? Я ведь кто? Судя по форме – боец РККА. И ТТ мне по званию никак не положен. Еще понятно, как у меня оказался «парабеллум»… Понятно, что он трофейный и достался мне тем же путем, что и остальной немецкий хабар. Но я уже достал из кармана и положил рядом со своим остальным имуществом отечественный ТТ.

– У машины, где я очнулся, командир лежал… Младший лейтенант вроде… – Я попытался изобразить, что изо всех сил пытаюсь припомнить подробности. На самом деле я лихорадочно пытался тщательно сформулировать свой ответ. Прямо как на экзамене – ответить так, чтобы из моего ответа не возникло дополнительных вопросов. Только здесь покруче, чем на экзамене. Здесь «неуд» ставят пулей в голову.

– …У него пистолет взял.

– Значит, винтовку свою ты не взял, а пистолет…

Этот экзамен я провалил.

Похоже, опять придется съезжать на контузию. «Голова – предмет темный…» и так далее. А какие еще варианты?

– Так… Не знаю, товарищ младший политрук… Я плохо помню, что до хутора было…

Терехин мне явно не поверил. Ну, не приказал меня арестовать – и чудненько. Все равно он меня подозревает.

– ТТ я забираю. У меня как раз патроны заканчиваются, так что он мне очень кстати. – Покачал головой, но, глянув на лежащего неподалеку майора, решил прекратить допрос, положил пистолет и протянутую мной запасную обойму в карман и кивнул бойцам. – Странный ты какой-то… Ладно, посмотрим, как дальше будешь. Винтовку и патроны отдать, второй пистолет – Гримченко, гранаты распределите. А теперь с вами, девушка.

Оля все это время так и стояла, переводя взгляд то на меня, то на Терехина, то на лежащего в беспамятстве майора. Когда политрук повернулся к ней, она, словно испуганная зверушка, сделала робкий шажок поближе ко мне. Она меня что, теперь ангелом-хранителем считает? Хотя после того, как я ее спас…

– Товарищ младший политрук, разрешите обратиться!

Тот, похоже, немного опешил от такой смелости человека, которого несколько минут назад собирался пустить в расход.

Я обнаглел окончательно и кивнул в сторону:

– Я хотел бы поговорить с вами лично.

Мы отошли на несколько шагов, и я продолжил:

– Товарищ младший политрук, разрешите девушке пойти с нами. – Видя, что тот собирается отказать, я затараторил с такой скоростью, с которой только мог, не давая ему вставить слово: – Ее деда немцы на хуторе убили, а саму – насиловали. Убьют ведь ее, если туда вернется. И село ее рядом. Если туда пойдет, а фашисты узнают, что она связана со смертью двоих солдат, – опять же убьют. Нельзя ее отпускать. А если допросят, и она про вас рас скажет?..

– Да куда ей с нами? – Мой словесный поток, похоже, до такой степени выбил чекиста из равновесия, что тот забыл даже про уставную форму разговора командира с бойцом. – Мы же по лесам, а потом через линию фронта…

– Потом, может, что-то придумаем. – Раз ты решил не по уставу, позволим и себе вольность. – У вас ведь командир ранен, а девушка может помочь. Перевязать там… Приготовить что-то опять же… И на разведку ее, если что, можно будет в село какое заслать по дороге. Немцы ж не заподозрят одинокую девушку…

Оля осталась с нами. Все-таки я уговорил Терехина. Да и она не протестовала. Сейчас девушка сидела возле носилок с раненым майором и, изредка бросая на меня косые взгляды, колдовала над его бинтами. Мужская же половина – я, четыре бойца и политрук – сгрудились вокруг горевшего в предварительно выкопанной ямке небольшого костерка. Да, Терехин тоже сидел с нами. Видимо, все же не такой он и зажравшийся тип – с рядовыми бойцами посидеть не брезгует. А то, что требует вести себя исключительно по уставу и бдителен без меры, – так работа ведь у него такая. Следить за моральным (и не только) обликом бойцов доблестной Рабоче-крестьянской Красной армии, пресекая при этом всяческое разложение ее рядов и выявляя в них врагов трудового народа. Загнул, да? Это меня после ужина потянуло на философию. Мы только закончили поедать удивительно вкусный хлеб (я же никогда не любил хлеб!), запивая его водой, и теперь ловили уставшими телами остатки тепла, уходящего вместе с солнцем.

После памятного разговора с Терехиным прошло где-то полчаса. Поскольку майору становилось все хуже, политрук, поразмыслив, решил устроить привал прямо на месте нашего знакомства и возобновить продвижение к линии фронта утром. За это время майор так и не пришел в сознание. Только время от времени тихонько постанывал. Так что, пользуясь тем, что пока никто никуда бежать не собирается, я успел провести инвентаризацию оставшегося имущества, зарядить трофейный карабин, который после стрельбы по мотоциклу так и оставался пустым, и познакомиться с остальными четырьмя членами вышедшей на меня группы окруженцев.

Слева от меня сидел представившийся Сашей среднего роста молодой парень с давно нуждающейся в мытье густой шевелюрой, не менее грязным, но, несмотря на это, открытым и вызывающим доверие лицом. Это был тот самый Гримченко – обладатель ДП, которому Терехин отдал мой «парабеллум». Он был одет в форму бойца, причем от правого рукава гимнастерки остались одни лохмотья чуть выше локтя, а оставшееся зияло многочисленными прорехами, из-под которых проглядывало где покрытое грязью тело, а где не менее грязные остатки нижней рубахи. Сапоги пулеметчика уже давно просились даже не на пенсию – на кладбище. Правый сапог, если не считать разорванного голенища, был еще относительно цел. Зато подошва левого держалась в основном на тряпке, которой Гримченко перемотал носок сапога. В данный момент он сидел привалившись к дереву и тупо смотрел на выглядывающий из ямки мерцающий язычок огня. Время от времени почесывал голову – в волосах, после долгих скитаний по лесам, явно завелась и сейчас вовсю хозяйничала какая-то живность.

Рядом с ним сидел Михалыч. Так его называли остальные бойцы этого маленького отряда, кроме Терехина, обращавшегося к нему исключительно «товарищ старший сержант», и так он представился мне. Он единственный из всех сохранил головной убор – низко надвинутую на лоб пилотку, из-под которой строго поблескивали серые, почти бесцветные глаза. Кроме выразительных глаз, которые сразу отбивали всякую охоту шутить с этим человеком, его лицо могло похвастаться внушительными усами, на общем фоне которых явственно выделялись седые волоски. Михалыч был одет в не менее антуражную, чем у остальных, гимнастерку, которая к тому же могла похвастаться внушительной пропаленной дырой на правом боку, из-под которой виднелись пятна ожогов. На левой петлице поблескивали, отражая свет костра, три треугольника, а правая петлица отсутствовала. Михалыч сидел и задумчиво приглаживал рукой ус, время от времени его покусывая. Иногда он морщился, и тогда его вторая рука на миг дергалась в направлении ожогов, но тут же снова замирала на колене.

Прямо напротив меня сидел Алфедов – судя по всему, моя нянька, которому Терехин, похоже, поручил приглядывать за возможным вражеским диверсантом. Мной то есть. Из внешности Алфедова можно было выделить только перебинтованную руку и чуть менее рваную, чем у остальных, форму. Хотя дыр и на ней было с избытком. В остальном же… Знаете, бывают такие люди, описывая которых все время спотыкаешься на слове «обычный». Все в них какое-то… обычное. Даже глазу не за что зацепиться. В общем, если попытаться выделить его из всей собравшейся у костра компании, можно смело сказать – кроме забинтованной руки, особых примет никаких. И еще – кроме неразговорчивости. Когда я знакомился с вышедшими на меня окруженцами, Алфедов сухо назвал свою фамилию и тут же, отвернувшись, отошел в сторону. А сейчас сидит и дожевывает свой кусочек хлеба, такой же маленький, как и тот, что достался каждому из нас. Но мы уже все свой хлеб съели, а этот, гляди, ест медленно так… Удовольствие растягивает?

Рядом с ним – Терехин. Ну что о нем еще можно добавить, кроме того, что я уже говорил? Сразу видно, что раньше он выглядел живым воплощением образцового внешнего вида, описанного в уставе. Даже после блужданий по лесу и всех прочих неприятностей волосы политрука сохранили пусть подобие, но прически. Вынужденная небритость его раздражала – морщится каждый раз, как трогает подбородок. А трогает он его довольно часто и, похоже, автоматически. Видимо, в сознании Терехина никак не может уложиться мысль, что на подбородке обосновалась растительность. Или просто подбородок, не привыкший к такому вопиющему непорядку, чешется? Форма на нем пусть тоже в нескольких местах порванная, но все же наиболее приличная среди обносков остальных окруженцев, да и моих лохмотьев, по правде, тоже. Вон, даже пуговица верхняя застегнута! В общем, если мы все, здесь собравшиеся, выглядим, будто после схватки со стаей диких кошек в каких-то колючих зарослях, то по внешнему виду Терехина можно было подумать, что он максимум скатился по пологому склону в неглубокий овражек, встал, отряхнулся и пошел дальше. Правда, фуражку забыл подобрать. Сидит вот сейчас, глаза прикрыл. Спит? Не спит – опять вот рукой щетину проверяет. Имя и отчество его, кстати, тоже не знаю. Представился как «младший политрук Рабоче-крестьянской Красной армии Терехин. Вы можете обращаться ко мне «товарищ младший политрук».

Ну и последний член нашей пестрой компании сейчас, повернувшись широкой спиной к огню, мирно похрапывает. Представился он просто Лешкой, тезка, значит. Судя по всему – тоже простой красноармеец. Белобрысый, росту огромного, силы, похоже, тоже немереной… Говорил, что артиллерист. Ну да, с такими габаритами он там и вместо лошади мог пушку тащить и снарядные ящики ворочать. Кстати, когда знакомился с ним и после, заметил любопытный факт. Вот, многие представляют себе таких здоровяков белобрысых эдакими флегматичными увальнями. Ну, типа добродушный такой сельский детина, привыкший сдерживать силу, чтобы случайно никому ничего не повредить. А то как захочет пожать руку, да и оторвет ненароком, как лапку таракану. А этот вот не такой простой. Нет, конечно, совсем не как в фильмах – жлобского вида сержант с тупым лицом, охаживающий где-то в застенках подкованными сапогами ребра очередного допрашиваемого. Совсем нет! Просто, несмотря на какое-то детское, огромное детское лицо, глаза у него были хитрыми-хитрыми. Да и пошутить, похоже, любил. Когда хлеб делили – выдал: «Алфедов, зачем те стоко хлеба-то? Ты и так тощий – те терять-то нечего. А я ж и похудеть могу – мне добавка положена!» Чем вызвал очередной хмурый взгляд Алфедова, смешок Михалыча и недовольство Терехина. Впрочем, политрук ничем, кроме выражения лица, своего недовольства не выдал. Одет Лешка был как все. В грязные лохмотья, когда-то бывшие формой бойца РККА, с огромным бурым пятном на спине.

Закончив делать перевязку майору, к костру подошла Оля. Она тоже принимала участие в этом подобии ужина, но, в отличие от остальных, предпочитавших после еды погреться у костра, доев хлеб, сразу пошла к раненому. Сначала попыталась напоить его из моей трофейной фляги, а потом поправляла бинты. Правильная девчонка! Свое дело поняла сразу. Сейчас она присела с нами. Между мной и Лешкой, но явно поближе ко мне. За все это время она сказала лишь пару фраз. Да и то сначала поблагодарила за хлеб, а потом попросила у меня флягу.

Так мы и сидели вокруг костерка. Лес, огонь, урчание недокормленных желудков да амбре давно не мытых тел окруженцев. И еще комары. Орда насекомых, пикирующих на нас с противным звоном. У них, наверное, тоже время ужина. Раньше я их как-то не особо замечал. А тут – налетели. Ну, для борьбы с комарами у меня есть давно испытанное средство. Я достал трофейные сигареты, и глаза сидящих у костра снова заблестели. У всех, кроме Терехина. Тот, увидев орла на пачке, брезгливо сморщился и глянул на меня так, будто я сейчас начну агитировать за переход на сторону фашистов, используя в качестве наглядного пособия этого самого орла.

– У немцев на хуторе взял, – объяснил я ему и, достав себе сигарету, протянул пачку пожирающему ее голодным взглядом Гримченко. – Угощайтесь.

Пока пачка шла по кругу, я чиркнул зажигалкой и с удовольствием выпустил в сторону ближайшего комара струю дыма. Сигареты вернулись ко мне в количестве двух штук, сиротливо перекатывающихся в пачке.

– Эт дело! – Михалыч прикурил от зажженной в костре веточки. – А мы уже неделя как последние крохи табачка снюхали…

Кстати, насчет табачка. У меня осталось только две сигареты и кисет с газеткой. Мне пришло в голову, что сворачивать-то сигареты я не умею! Тут же целое искусство, впрочем прекрасно известное любому курильщику этого времени. А у меня опыта – смутные воспоминания о том, как отец в 89—90-м, когда сигареты из магазинов исчезли, сворачивал козьи ножки с привезенным бабушкой из села самосадом, да один раз я сам, уже лет через десять, нашел в селе на шкафу дядин узелок с табаком да попробовал и себе свернуть сигарету. Получилось тогда явно что-то не то. Сигарета вышла слишком толстой – газеты я оторвал многовато. А сейчас как быть, когда трофейные закончатся? Спалюсь ведь сразу! В ларек тут не сбегаешь – надо либо беречь сигареты и в конце концов бросать курить, когда закончатся, либо искать какие-то отмазки, почему я не умею нормально сворачивать сигареты. Может, сказать, что я только начал курить? Или что трубку курил раньше? А трубка где? Потерял? Трубка, которую я купил этим летом и, весь такой на понтах, курил в августе – сентябре, осталась дома, неизвестно за сколько километров и более чем за семьдесят лет от этого места… Ладно, две сигареты пока есть, а потом посмотрим. Я сделал еще пару затяжек, забычковал оставшийся окурок и аккуратно положил его обратно в пачку.

Остальные наслаждались свалившимся на них в виде моих сигарет счастьем. Кроме Оли и Терехина. Оля, как приличная девушка, не курила, хотя, похоже, ничего не имела против табачного дыма вокруг (пассивное курение вредно! Но кто сейчас об этом знает?). Терехин же или тоже не курил, или принципиально не мог взять сигарету из фашистской пачки, да еще и предложенную возможным пособником проклятых захватчиков.

– …Так мы, ну, когда фашисты из пушек лупанули… – Оказывается, пока я размышлял о табачных проблемах, возле костра завязался разговор. Сейчас что-то рассказывал Михалыч. – Мы в землю вжались… А окопы-то – одно название! Мы ж как шли, уже солнце садится, а тут ротному нашему приказ – задержать противника и прикрыть отход колонны. Окопы по пояс только успели вырыть… Так вот, копаем мы, значит, темно уже… А тут немцы лупят. Мы залегли, а когда выглянули – мама дорогая! Немец цепью валит, уже рядом совсем. Нам бы пулемет – выкосили б фашистов как траву! Дак не оставили же! Кто с чем был, так и остались. Да еще ящик гранат нам с подводы бросили. А мы как тот ящик открыли, ну, чтобы гранаты разобрать, глянь, а там все учебные!

– Это что! – ударив себя по колену, перебил сержанта Лешка. – Вот нам на позицию снаряды привезли. Мы ящики-то открываем – там картечь! А нас-то против танков поставили! Наш лейтенант к водителю. Гворит, ты что ж, бл…, это привез? Нах…, бл…, мне картечь-то, если счас танки попрут? Я их, мать-перемать, этим долбить буду? Ты, идиот, так тебя и еще раз эдак, не видишь, куда приехал и что привез? А тот ему, мол, я-то тут при чем? Загрузили, сказали, куда везти, – я и привез. Не хошь, грит, не бери. Вот. А ты – гранаты учебные…

– Митрофанчик! – Терехину эти, по мне, так несомненно интересные разговоры о хаосе первых дней войны, помноженном на раздолбайство служб обеспечения, не понравились. Почему-то о самой теме разговора он промолчал, хотя это было явно по его части – налицо зачатки морального разложения. Или уже не зачатки? Но промолчал. – Заступаете со старшим сержантом Белынским в караул. Через два часа вас сменят Алфедов и Гримченко. Потом дежурю я. Всем, кроме рядового Митрофанчика и старшего сержанта Белынского, спать.

Надо же! А меня в караул, значит, не поставили. Не доверяют! Ну и черт с ним. Зато высплюсь. Хотя, если подумать, политрук еще больше поднялся в моих глазах. Тоже дежурить будет. Да еще и один. Да еще и в «собачью вахту»…

Я посмотрел на поднявшегося Лешку, который с недовольным выражением лица развернулся и куда-то потопал, потом на Михалыча, с невозмутимым лицом вскидывающего на плече карабин. Остальные уже легли и, похоже, мгновенно уснули. Точно не спал только Терехин. Да Оля так и осталась сидеть у костра.

– Держи. – Я протянул ей свернутый сидор, из которого предварительно вытащил все твердые предметы. – Под голову положи вместо подушки.

Она благодарно на меня посмотрела, взяв предложенную эрзац-подушку, улеглась поближе к костру. И ко мне. Знаете, несмотря на то, что рядом лежала симпатичная девчонка, никаких левых мыслей о ней у меня не возникало. Может, последствия тяжелого дня? Или то доверие, с которым она ко мне относилась. По идее, она после всего произошедшего должна была ненавидеть всех мужчин, независимо от цвета формы и других признаков. Однако ж нет. Все-таки голова – предмет темный. А женская голова – темнее вдвойне. С этими мыслями, а также мимоходом подумав о простуженных почках и прочих последствиях сна на голой земле, я и заснул. Так прошел мой первый день на войне, которая закончилась за десятки лет до моего рождения.

Новый день начался с того, что кто-то тряс меня за плечо. Просыпаться жутко не хотелось. Я, игнорируя настойчивость будившего, все еще пытался ухватиться за ускользающие остатки сна, но на его место уже приходила боль. Болело все. Жестокая крепотура в ногах, абсолютно не привыкших к такому кроссу по пересеченной местности, который им пришлось вынести вчера, ломота в спине после сна на голой земле, еще какой-то сволочной корень врезался в лопатку… И снова болела голова – последствия вчерашней встречи с деревом. Все это присоединилось к будившей меня руке и настаивало на немедленном пробуждении. Вспомнив чью-то мать, я открыл глаза. Сквозь листву пробивались лучи солнца, хор птиц пел свой гимн утру, рядом жужжало какое-то насекомое. Утро было бы прекрасным, если б не общее состояние организма и не тот факт, что это было утро, я так и не выяснил, какого числа, 1941 года. Надо мной нависало усатое лицо Михалыча.

– Ну ты и спать горазд! – донеслось откуда-то из-под усов. – Вставай давай, значит, майора похоронить надо.

Страницы: 123 »»

Читать бесплатно другие книги:

«…Последние Святки царской России. Уже всем надоела бессмысленная и жестокая война, не прекращается ...
Автор книг: «Школа гипноза.1 ступень», «Школа гипноза. 2 ступень», «Суггестия: теория и практика», «...
Я знаю людей, которые уперлись в свои внутренние рамки, которым нужен волшебный пинок, чтобы начать ...
Страшный удар по голове оборвал спортивную карьеру Амоса Декера – и он же пробудил в нем уникальную ...
Что-то странное происходит в Зоне Отчуждения. Новая сила подчиняет мутантов, на ее стороне выступают...
В новом романе Алессандро Барикко «Юная Невеста», как и в его знаменитом «1900-м», царит атмосфера н...