Мусульманская Русь Лернер Марик

– Спасибо тебе, Хасан, – сказал он, – за то, что ты сделал для меня. В какой-то момент я потерял надежду на людей и разуверился в их делах. Даже думал о жизни отшельника. Если перед тобой две возможности, и ты не знаешь, какое из них правильное, сравни, чего тебе хочется больше, и выбери другое, ибо самое правильное решение – бороться со своими страстями и желаниями. Он сделал отрицательный жест, останавливая Хасана. – Нет, еще, оказывается, рано забывать о жизни и закрываться в келье. Есть только две вещи, одинаково нужные всем. Познание божественной благодати и знания об окружающем мире.

Я увидел удивительные и страшные вещи. Огромная страна, у которой нет края и конца, покрытая дремучими лесами. Множество зверей разного вида, водящихся в чащобах. Туры, медведи, олени, дикие кони, вепри, лоси, бобры, лисы, зайцы…. Огромное разнообразие видов, я даже иногда не знал названий. Полноводные реки, заполненные рыбой. Пушнина, мед, веревки, лучше которых нет для корабельных снастей, всевозможный скот… Коровы, овцы, козы. Пшеница, рожь и ячмень. Здесь есть все, что угодно. Богатейшая земля, и товары ее идут во все стороны по рекам и морям, а взамен привозят шелк и приправы. Серебро и золото. И оружие. О да! Здесь мастерски делают оружие и умеют воевать. Богатейшие места.

А еще люди. Умные и глупые, добрые и злые, честные и трудолюбивые. Огромный потенциал и тяжелейшие условия, когда урожай два с половиной. Только и хватает, чтобы прокормить себя, оставить на посев и содержать дружину. Это не наш благодатный юг, который тоже вовсе не райское место. Здесь жизнь гораздо тяжелее, но воспитывает взаимопомощь, и в одном хозяйстве одновременно существуют, просто вынуждены, разнообразные отрасли. Иначе не выжить. Тут имеется огромный потенциал, но страна через сто лет только формально мусульманская.

Они произносят правильные слова, но не понимают их, потому что родной язык вовсе не арабский…

– Есть переводы на русский, – перебил его Хасан.

– Да, – согласился Аль-Хамид, – я видел. Но ты-то обязан понимать, что перевод смыслов Корана должен опираться на достоверные хадисы пророка Мухаммада, соответствовать принципам арабского языка и общепринятым положениям мусульманского шариата. Перевод – это простое разъяснение смыслов Корана. Он не может служить заменой Корану во время намазов.

– Сорок первая сура, – глядя в пол, сказал Хасан. – Сказано: «Если бы Мы ниспослали Коран не на арабском, а на ином языке, как некоторые упорные неверные предлагали, отрицая его, они бы сказали: Не можешь ли ты разъяснить его айаты на языке, который мы понимаем? Как же это Писание не на арабском языке, а обращено к арабам?!»[13] К русским обращено, говорят многие, а неведомо, что сказано. Коран ниспослан Аллахом для тех, кто уверовал, как руководство к прямому пути и исцеление от сомнений и тревог. А неверные не слышат призыва к Корану, на каком языке ни объясняй.

– Не отклоняйтесь от прямого пути, следуя за вашими желаниями и ложными идеями.

– Очень мало настоящих знатоков, – пробурчал Хасан. – Получается бессмысленное заучивание текстов – вот и воспринимают ислам в очень упрощенном виде, перенимая внешние обряды и обычаи. Даже искренне верующие нередко не знают простейших вещей, а уж учить арабский язык могут разве что у купцов. Не слишком многие сюда едут. Другой климат, другая жизнь, очень отличающаяся от привычной. Так для простолюдинов не самое худшее – на родном языке знать.

– Оно еще хуже, чем я надеялся, – покачал головой Аль-Хамид. – Не можешь ты этого не понимать. Как тебя звали в детстве?

– Всеволод, – покраснев, ответил тот. У большинства русских всегда было два имени. Одно домашнее, другое для посторонних. Он не исключение.

– Не надо этого стесняться. Ты нашел правильный путь и истинную веру, но проблема в том, что множество людей, произнося шахаду[14], не меняются мгновенно. Они по-прежнему мыслят, как и раньше, языческие привычки никуда не исчезли, и, живя в окружении таких же, нередко вспоминают древние праздники, языческие суеверия или вовсе забывают правильну веру и Пророка (мир с ним). На всю деревню нет ни одного истинно верующего, никто не умеет читать и не знает хадисов или законов шариата. Так и живут по старым правилам! Надо создавать училища для детей, и не только городских. Брать, как это делали Владимир и Ярослав, малолетних детей и воспитывать правильно. Чтобы несли они правильные слова правоверным. Не тупо заученные, а понимая тонкости, и способные наставить на путь истины. Надо служить Аллаху душой, и требуется воспитывать таких отроков отдельно от родителей. Это и будет опора Веры. Да и князя тоже.

– Когда он хочет встретиться со мной? – после паузы спросил Аль-Хамид.

– Завтра.

– Прекрасно. Он ведь знает тюрки[15]?

– Как и большинство городских. Торговля. Только…

– Договаривай.

– Когда я писал, – опустив глаза в пол, пробормотал Хасан, – было немного по-другому. Он и сейчас относится к мысли открыть медресе хорошо, но, похоже, скоро начнется очередная война с соседями. Деньги нужны совсем на другие цели.

– Вечно одно во всей земле, – усмехнулся краем рта Учитель. – Страна расширяется завоеваниями. Проходит срок – и выясняется невозможность управления из центра этими огромными территориями. Пока гонец доскачет до окраины, при самой лучшей постановке почтовой службы, уже война может кончиться. Вот и приходится назначать на места верных людей. Давать им права и возможность кормления. Проходят годы, сменяется халиф – и обнаруживается, что земли, пожалованные на время, назначенные на должность достойные и преданные люди считают уже своей собственностью. У них имеются собственные военные силы, они проводят внутреннюю и нередко внешнюю политику на подвластных территориях, исходя из местных условий. И в один не очень прекрасный для халифа момент задумываются, зачем платить дань ничего не делающему для них центру. Не лучше ли основать собственную династию и править спокойно? Конечно, для этого должны быть достаточные силы, а значит, и богатое население. Если он окажется побежденным, его уделом будут смерть и позор. А если посчастливится выиграть, он может стать основателем новой династии. Жизнь на острие клинка. Любая ошибка будет роковой, и редко кто умрет в своей постели. Не слишком отличается?

– Да, в общем, нет, – подумав, сознался Хасан.

– Нам нет дела до проблем князей, эмиров и халифов. Мы учим Вере. А кто правит на земле, абсолютно все равно. Тот или другой князь, население должно помнить: «Нет Бога кроме Аллаха, и Магоммед Пророк его»! Уличи, кривичи, булгары или славяне… Кто еще здесь живет?

– Много разных. Вятичи, ятвяги, меряне, северяне, и не все одного языка. Одних племен славянских четырнадцать.

– Значит, будет сложнее, но интереснее. Не одно медресе потребно, и связи требуются у разных князей. Нам нельзя становиться на чью-то сторону, если только это не внешняя угроза для всех. Испытания и тяжкий труд ждут нас, но первый шаг был уже сделан раньше. Прямого и явного сопротивления не будет. Все, пусть даже на словах, уже мусульмане. А вот сделать их истинно верующими – задача для многих лет. Ни я, ни ты сами по себе не справимся. Воспитывать надо новых людей и посылать их нести вокруг свет Веры. Не идти на конфликт с криками: «Язычники, неверные, безбожники», – а учить настойчиво. Терпение и упорство необходимы. Неразборчивость в средствах приносит исключительно вред. Пророк – мир ему! – говорил, что «доносительство приводит к гибели всех, кто имеет к нему касательство, – того, кто доносит, того, на кого доносят, того, кому доносят. Правдивая хула, сплетня и донос позорят так же, как ложь».

А кто упорствовать будет, – после паузы добавил Аль-Хамид, – на того и сталь найдется. Но это уже в последнюю очередь. Проще всего всех убить, но нам ссориться с князьями не с руки. Сейчас. Расскажи мне лучше про «Правду» Ярослава и земельные законы подробно. «Дедина», «отчина», «дом», «жизнь». Когда еще удастся заставить жить по законам шариата всех, – а понимать разницу необходимо.

– «Дедина» и «отчина» – родовые наследные владения князей. Фактически отчина – это территория, на которую распространяется политическая власть князя, а дедина – его наследственные земли.

«Дом» и «жизнь» – это личные владения. Где он ведет свое хозяйство, и занимаемые арендаторами либо переданные в пользование своим боярам или дружинникам, за заслуги и в качестве вознаграждения. Поэтому и идут постоянные стычки с соседями. Слишком много раздать – самому жить не на что. Еще часто угоняют в полон чужих данников и селят на новых землях или разоренных.

– А чем владеет Ярополк?..

Сентябрь 1931 г.

М-да… Вот таким образом и зарабатывают комплекс неполноценности. Куда там до подобной реакции разнообразным критикам. Им охота за твой счет самоутвердиться, выискивая в написанном то, чего там никогда не было, и подводя под свои странные построения целые теории, с упоминанием новомодного подсознания и тяжких травм детства. Ну, пишут, пусть дальше стараются. Я лучше знаю, что именно хотел сказать, и на самоутверждающихся умников могу только посмеяться.

И так понятно, что подробной записи разговора никогда не было, а приехал он вовсе не с мешком планов за спиной. Очень неуютно стало на Родине после смерти покровителя. Пришлось приспосабливаться к окружающему миру, и данный вариант для Руси оказался гораздо лучше создания аналога инквизиции. А предусмотреть все никто не способен. Это надо быть всезнающим и всеведающим, не забывая проверять в будущем, насколько удачно и правильно выполняются твои рекомендации, и возвращаться в прошлое исправлять неправильные. Самые лучшие побуждения и продуманные действия очень часто дают противоположный результат.

И все-таки вот такое поведение первой слушательницы серьезно раздражает. Она совершенно спокойно заснула посреди текста. Это настолько было скучно – или она просто устала? Предпочтительней думать, что дело все-таки в предыдущих физических упражнениях и усталости. Вон как пристроилась у меня на плече – не хуже кошки, совершенно искренне считающей, что люди существуют для ее удобства.

На самом деле не сильно мне верится, что подобная тема могла заинтересовать девушку. Уж очень она практичная, и подобная тема должна мало волновать ее. Истории давно прошедших веков не слишком занимают. Вот «что будет на следующей неделе» – очень интересный вопрос. Отпуск у меня не резиновый, да и корабль вечно в порту стоять не станет.

Ладно… Это я потом попробую сообразить. Что мне самому не понравилось? Добавить описание жизни в городе – раз. Вставить в прямую речь устаревшие слова, но чтобы все было понятно, для создания атмосферы – два. И не злоупотреблять такими выражениями. Раздражает, по себе знаю.

Завтра. Пусть отлежится, а уж потом стоит вносить исправления, на свежую голову…

– Это Русь? – с легким недоумением спросила Настя, озирая окрестности.

На берег мы попали, дождавшись, пока туристы организованно покинут теплоход, загрузившись в специально присланные автобусы. Естественно, кроме тех, кто, как обычно, не способен был самостоятельно передвигаться. Что запрет на алкогольные напитки вызовет ответную реакцию, нетрудно было догадаться, но не до такой же степени! Некоторые американцы вообще не просыхали с утра до вечера. Те, что поумнее, навострились не столько осматривать достопримечательности Одессы, которых здесь имеется, кроме лестницы, еще не больше десятка общественных зданий, а хорошо затариться на берегу прославленной русской водкой по низкой цене. Честно сказать, и театр, и биржа, и здание городского управления, и даже еще кое-что – строились по планам архитекторов с известными именами, но я так и не стал знатоком зодчества. Обычно меня гораздо больше интересует, где мертвые зоны при обстреле и куда можно подложить взрывчатку, чтобы снести дом одним взрывом. Профессиональная болезнь, от которой сложно избавиться, даже когда не на работе. Если пресса не будет себя беречь, легко попасть в переделку. Спасение журналистов от пуль очередных сепаратистов – исключительно их собственная обязанность.

Я собирался показать Нате реальный город. Один из трех в Руси, находящийся в свободной экономической зоне и неимоверно разросшийся, превратившийся заодно в Вавилонское столпотворение всех народов, населяющих Республику, и попутно давший еще приют множеству иностранцев. Город рабочих и спекулянтов, порт и множество торговых фирм, суетящихся вокруг. Город приезжих из деревень и городских жителей, гордых сознанием проживания здесь уже третье поколение. Город нищеты и богатства, множества разнообразнейших магазинов, в которых можно приобрести все что душе угодно, и мелких лавочек, едва-едва сводящих концы с концами.

Черное море, Балтика и Тихий океан. Трое главных морских ворот Руси в остальной мир, в которых крутятся огромные капиталы и множество интересантов. Наша витрина и наша язва. Здесь низкие налоги, и предоставлена возможность неплохо заработать. Здесь собираются разнообразнейшие мошенники с ворами и честнейшие люди. А еще здесь только иностранец не заметит тяжелой руки полиции и УПБ.

– В чем проблема? – с удивлением спрашиваю. – Одесса[16] основана русскими и заселена, уже очень давно, подданными империи.

Последний час мы двигались пешком по улицам. Я решил повести напрямую, а не по основным бульварам. И короче, и удобнее. Не то чтобы замечательно знал город, но районы возле центра застраивались по четкому плану, и здесь не заблудишься. Окраины – другое дело. Там самопроизвольно выросли Шанхаи с Истамбулами, и в некоторые места лучше было постороннему не соваться. За приличную пару ботинок могут и по башке дать, не постесняться.

– Вот это все, – показывая на дома, сказала она, – больше похоже на места, где я выросла. Как будто и не уезжала из Америки. Чистенькие двух-трехэтажные дома с палисадниками, даже одежда не слишком различается.

– Так здесь живут люди… э… скажем так… со средним достатком. Вполне приличный район. Западное влияние. Строилось еще во времена, когда с Великобританией тесно сотрудничали. Не думаешь же ты, что мы по-прежнему дома ходим в халатах, скрывая это от пристального взгляда западной общественности.

– И тюбетейках, – пробурчала она, – на бритых головах. Борода при этом должна быть обязательно, а в зубах кинжал.

– От бороды все взрослые мужчины избавились по необходимости давно. Когда на фронте пришлось надевать противогаз – она мешала. Потом гладко выбритое лицо стало знаком принадлежности к воевавшим, а военные у нас в почете, и знак превратился в моду. А этот головной убор, – наставительно сообщаю, – называется тафья. – И очень многое мог сказать любому жителю страны по поводу имущественного положения, происхождения, и даже о занятиях. А потом одним из первых указов Республики запретили ношение. Вот в вашей Америке без шляпы нормальный мужчина из дома не выйдет, а у нас принципиально ходят с непокрытой головой, не используя дурацких котелков западного типа. Пока уши мерзнуть не начнут. Впрочем, дома тафью, бывает, и носят. Вот на улицах – редко, разве что в деревнях. Восточное великолепие с приходом Диктатуры очень быстро сошло. Народ железной рукой загоняют в рамки прилично выглядящих с точки зрения Запада. Внешне мы европейцы, но в душе все равно азиаты. Страшное и подозрительное раздвоение. В результате разнообразные слависты мучаются по поводу русской души и понятия духовности, пытаясь в нас разобраться. Мы и сами-то ничего не понимаем. Живем себе и не обращаем ни на кого внимания.

Мы повернули на перекрестке направо, и я остановился, давая возможность рассмотреть.

– А вот и основное отличие от вашей Америки, – сообщил тоном гида. – Площадь Согласия. Туристам редко показывают. Неофициально называется «Четыре угла». Надеюсь, понятно почему.

– Да, – с чувством сказала Настя, – вот это страшно оригинально.

Городская легенда рассказывала, что это была идея городского губернатора, но на самом деле построено было в далекие времена, чуть ли не при основании Одессы, когда населения было не слишком много. Стены были уже заметно темными от времени, хотя за ними внимательно следили и старались не уступать соседям, старательно украшая здания.

– Это суннитская мечеть, а прямо напротив – саклавитская, – поясняю и на недоумевающий взгляд показываю, – есть четкая примета. Если башенок-минаретов нет, значит, саклавиты. Считается, что эти пристройки изобрели гораздо позднее, чем русские стали правоверными, а звать воплями на молитву запретили еще при каганах, чтобы не раздражать основное население Руси, так что нефункциональная пристройка, но все равно ставят. Желают отличаться хоть в этом.

– Про церковь мне объяснять не надо, – пробормотала она. – Ничем не отличается от знакомых. Католики?

– Конечно. Вот в бывшей Польше, в городах, таких сооружений днем с огнем не найдешь. В конце восемнадцатого века, после восстания, все уничтожили. Полная конфискация церковных земель, разрушение особо запятнавших себя сотрудничеством с мятежником монастырей и выселение огромного количества народу. Разве что крестьян не особо трогали, только кто сопротивлялся, а всю верхушку дворянскую и церковную отправили осваивать Сибирь. А пейзанам повесили на шею даже не двойной, а тройной налог, по сравнению с окружающими, и земли отобрали в собственность монаршьего дома. Кто хотел нормально жить, должен был перейти в мусульманство, иначе это была просто растянутая на десятилетия агония хозяйства. Так что города в Висленской губернии сейчас русские. И деревни тоже: конфискованные имения отошли к русским.

Она покосилась на меня и процитировала: «И послал я во все стороны пленить и жечь, не осталось целого ничего, все разорено и сожжено, и взяли твои ратные государевы люди в полон мужеска и женска пола и робят несколько тысяч… и чего не могли поднять, покололи и порубили».

И вечно одно и то же декламируют. Никакой фантазии. Так и кочует это донесение из книги в книгу. Совсем не ангельски мы себя вели в 1798 году, но это больше чем на двести лет раньше, в Ливонии произошло. Как будто англичане ирландцев не били, а французы с немцами религиозных войн не устраивали.

– Я ж не в оправдание, – говорю, – а честно объясняю. Все эти борцы за свободу сами нарвались, перебив всех русских, до кого смогли дотянуться в самом начале. Потом уж получили ответную и очень неприятную реакцию. На что рассчитывали, кроме собственного непроходимого идиотизма и надежд на заграничную помощь, даже очень тщательное следствие не обнаружило. Гладить их по голове или оглядываться на просвещенную Европу нам, варварам, было не обязательно. За массовые убийства надо платить, а иметь нелояльное в основе население опасно. В течение двух лет все проблемы были решены навсегда.

Особо упертые до сих пор Езуса Крайста поминают, но большинство поразбежалось. Кто в Америку или Европу, кто вот сюда. В бывшей Польше сейчас проживает меньше католиков, чем в Одессе. Если честно, то поляки, как народ, только у нас и сохранились. На Западе они прекрасно ассимилируются. А в Австрии уже не поляки, а силезцы. Ни то и ни се. На Руси, в противостоянии, вынуждены доказывать, что не хуже.

– Не очень-то мы ассимилировались в Америке!

– Так недавно уехали. Всему свое время. Четвертый угол, – показываю, – естественно, синагога. В старые времена прямо на площади устраивали побоища стенка на стенку. Не знаешь, что такое?

Настя отрицательно помотала головой.

– Это такой народный обычай, – невольно хмыкнув, объясняю. – Отбирают лучших кулачных бойцов, по предварительной договоренности, и устраивают мордобой. Что-то вроде спортивных соревнований, но не профессиональных. С денежными ставками, а иногда и с личными счетами. Говорят, еще так проблемы решали купцы, когда в суд ходить не хотели. Выставляют команду против команды, и кто победил, тот и прав. Почти по «Русской правде». Сейчас здешние жители стали цивилизованными и решают коммерческие проблемы в арбитраже. А вместо «стенка на стенку» имеется масса спортивных клубов по боксу, борьбе и другим атлетическим видам. Штангу поднимают, например, но я этого не люблю. Пустое дело, азарта нет.

– В морду до крови – лучше?

– Конечно! Это был прекрасный клапан для сброса агрессии. Существуют четкие правила, и за их исполнением следят авторитетные священнослужители. Есть у тебя претензии к соседу – выйди и продемонстрируй. Все лучше, чем ночью поджидать с кистенем за углом. Да и, кроме всего прочего, заводятся связи, знакомства, и это то, что у англичан называлось клубами. Только туда женщин не допускали, а у нас было полное равноправие в этом смысле, да еще и на свежем воздухе. Где еще, кроме храмов, можно пообщаться с противоположным полом свободно и себя показать? Вместо бессмысленных дискуссий о религии, ничего не дающих обычным людям даже в выходные дни, возможны были встречи и регулярные контакты иноверцев. Посидеть во множестве трактиров с любой кухней и заключить там сделки.

Полное взаимопонимание, оканчивающееся походами по магазинам. Еврейские не работали по субботам, мусульманские по пятницам, а христианские по воскресеньям. Всегда можно было зайти в другой магазин и пообщаться, обсуждая достоинства товаров.

– А мы случайно не туда направлялись?

Похоже, имеет место тонкий намек. Надо заканчивать с просвещением и приступать к более интересным для женщины вещам.

– Так. Красоты архитектурного стиля тебя не привлекают. Следуем дальше. Обещал новое платье – значит, приготовься.

Еще два квартала от некогда знаменитой площади – и мы попадаем по покрытым асфальтом дорогам на проспект Ганова. Разве что в мечтах он мог надеяться на такую память. Не орден отвалили на грудь, а назвали в его честь главную торговую улицу.

Слава великому деятелю, открывшему здесь первую лавочку по продаже всего на свете! Мог ли он представить, что через сотню лет длинные ряды торговых точек протянутся от края и до края всего района. По ночам будут сверкать многочисленные стеклянные окна под электрическим светом, а по дороге ездить самобеглые коляски? Не мог! Он и слов таких не знал, хотя и был хитрый перец, к концу жизни подгребший под себя немалую часть торговли хлебом и сказочно обогатившийся. И прославился вовсе не своей первой лавкой, а тем, что всегда старался для города, открыв первую больницу, построив городской театр и выделив очень серьезные суммы на ремесленные училища. Даже в завещании прописал парочку миллионов на нужды города.

Так что не его заслуга, что стало с районам, но руку он приложил, за что и помнят. Когда-то жилой, он давно превратился в один большой магазин. Они присутствуют в любом виде. Специализированные и универсальные, для богатых покупателей и для бедных. Каждому свое – огромный ассортимент на все случаи жизни и для любого покупателя. Если уж мы завалили пол-Европы продукцией легкой промышленности, то уж для себя расстарались. Заодно и все сопутствующее. Трактиры, рестораны, забегаловки и гостиницы разного уровня. Может, и не Париж, но я там не был и заочно считаю, что у нас ничем не хуже. Все, что можно купить там, представлено на полках здесь. Абсолютно все. И еще чуть-чуть.

Я придерживаю за локоть Настю, не позволяя ей пронестись в сторону ближайшей завлекательной витрины через дорогу и пропуская мимо шикарный спортивный автомобиль с откидным верхом, несущийся на высокой скорости. Неизвестно еще, кто кого собьет при такой целеустремленности, но объясняться потом мне. И покорно следую за ней. За спиной, воняя паленой резиной и визжа тормозами, машина останавливается и несется назад. Развернуться водитель даже и не подумал, глубоко плюя на все правила дорожного движения и приближаясь задом. Если бы мы были в американском фильме, сейчас бы начали палить во все стороны мрачные личности в темных пальто и надвинутых на глаза шляпах, но мы в Одессе, а я еще не успел наступить на хвост здешним бандитам, так что презрительно игнорирую. Опять визг тормоза. Раздается изумленный вопль:

– Берик!

Из машины, даже не пытаясь открыть дверцу, великолепным прыжком выскакивает мечта сдвинутых на голову немецких страдальцев по истинным арийцам. Двухметровый блондин с прекрасным лицом, квадратным подбородком и синими глазами. Весь из себя страшно мускулистый и прекрасно одетый. Белый костюм от лучших модельеров и лакированные ботинки, просто обязанные вызвать у меня чувство зависти. Он даже на фронте, в окопах умудрялся всегда выглядеть франтом. В сравнении с остальными, конечно.

– Я сразу почувствовал, как русским духом запахло, – орет он.

Это я ему как-то, хорошо подвыпив, рассказывал, откуда эта фраза появилась в сказках. Славяне в древности вырубали место под пашню, сжигали деревья, заодно и удобряя почву, а через несколько лет, когда земля истощалась, перебирались на новое место. Естественно, участки готовились заранее, и процесс был непрерывным. Очень научно этот метод называется подсечно-огневым. Для степных соседей люди, регулярно занимающимися поджогами и провонявшие насквозь гарью, сразу отличались по запаху.

Ему так понравилось, что обязательно напоминает при встрече. Как будто его предки не пованивали навозом, которым топили, и потом, месяцами не моясь.

С довольным ревом он обнимает меня, сжимая в страшных объятиях, способных задавить медведя, и тут же отодвигается, склоняясь в отточенном длительными тренировками поклоне.

А вот в этом я ему всегда завидовал. Как он классно умеет переключаться, обнаружив рядом симпатичную женщину. Минуту назад был кровожадный зверь – и тут же становится страшно воспитанным светским человеком.

– Позволь представить – Улуг Йортнинг, ве Техти Кырымнинг, ве Дешти Кыпчакнинг, улуг хани, – хладнокровно сообщаю и, специально для растерянно хлопающей глазами Насти, добавляю, – что означает: Великий Хан великой орды и престола (государства) Крыма и степей Кыпчака Ахмет Кирей.

– Настя, – говорит она, протягивая руку.

Ахмет припадает к тыльной стороне ладони страстным поцелуем.

– Вот именно его и надо благодарить за угоны в рабство твоих предков, – со злорадством добавляю. – Мы были только на подхвате, а злодеи приходили из Крыма.

– Это преувеличение, – с легкой насмешкой заявляет он. – И по первому вопросу, и по второму. Титул отменили уже давно. Даже не при Республике, а еще в девятнадцатом веке. Приблизительно в те же времена, что и превратили Польшу просто в губернию. И потом нас русские натравливали. В отместку за польские шуры-муры с турками. А крымские татары всегда были невинными овечками. И полячек просто обожали.

Сразу, стервец, сообразил. Всегда был шустрым малым.

– Абсолютная правда, – говорит, – я по мужской линии потомок и имею право на титул хана, но это страшная морока и абсолютно излишние проблемы. И кроме того, части ваших родственниц первоклассно повезло. Как минимум с десяток угодили прямиком в сераль и неплохо там прижились. Мой папа всю жизнь сидел под каблуком у жены и боялся пикнуть. Отводил душу только на войне, героически рубя врагов и представляя на их месте любимую супругу. Заслужил кучу орденов и генеральское звание, но дома не смел голоса повысить. Пророк – мир ему – сказал: «Советуйся с женами, но поступай вопреки». Он не советовался – просто поступал, как ему указывала жена.

Это несколько более поздние времена, но традиция отбирать себе в жены красивейших пленниц из полячек существовала длительное время. В результате получился несколько странный результат. В лице меня и моей сестры. Представляете, – не обращая на меня внимания, разливался он, – потенциальные подданные у меня сплошь брюнеты и кривоногие коротышки. А я вот такой из себя. Он гулко постучал в могучую грудь.

И, что бы он там ни болтал, родовая память предков-конокрадов никуда не делась. Большой был специалист по присвоению частной собственности в виде любого продовольствия. Что картошки спереть, что теленка. Как будто и не лейтенант гвардии, а каторжник с массой воровского опыта. Почему не пошел по коммерческой части, а переложил все эти труды на свою сестру, – я так и не понял. Ему на роду написано быть вороватым купцом.

Еще минут пять легкого разговора – и я сообразил, что он не хуже меня, специалиста в интервью, выведал подробности, откуда Настя взялась и чем занимается. Определенные выводы были сделаны, и начались действия.

– Ничего не желаю слушать, – уверенно говорил Ахмет, увлекая ее в сторону машины. – Неужели не интересно, как делают кино? Посмотрите своими глазами. Тебя это тоже касается, – это он уже мне. – Не так уж часто встречаемся, один раз сделаешь по-моему. Потом нормально посидим, выпьем и закусим. Магазины никуда не убегут.

Я пропустил Настю вперед, открыв дверцу, и послушно полез на заднее сиденье. Какая, собственно, разница, чем заниматься в отпуске? Да и любопытно посмотреть на Ахмета в рабочей обстановке.

«Балтиец» взревел форсированным двигателем и понесся по улицам, распугивая гудками пешеходов.

– Он что, действительно имеет отношение к киностудии? – тихо спросила меня Настя.

– До сих пор я считал, – так же тихо отвечаю, – что единственное, к чему он имеет отношение, – это порча нервов его сестры Васили. Он заставил ее заниматься семейными делами. Как оказалось, очень удачно. Наверное, это семейное проклятие, передающееся из поколения в поколение. Мужская часть не желает ничего делать, кроме как стрелять во врагов Отечества, причем очень умело. Остальное им не интересно, и в промежутках между войнами лежат на диване и читают газету. Как надоедает, отправляются гулять по…

– Я догадалась, – хихикнула Настя, поняв, что я пытаюсь найти слова поприличнее.

– Ну да, – с облегчением подтверждаю. – После всех радостей начала века они крайне обеднели. Войны, революции, мятежи, аграрная реформа. Раньше хоть и не ханы, но земель имели достаточно много и с арендаторов жили. А тут стало по-настоящему тяжело и плохо. Характер не переделаешь, трудиться Ахмет не желал, а диван продали. Вот они полюбовно и договорились. Все дела на себя взяла его сестра. Они близнецы, но абсолютно разные. Не по внешности. Как раз снаружи не отличишь. Василя – это такой женский вариант викинга. Валькирия. Ничего не боится, и вместо мозгов счеты. Костяшки стучат и складываются в правильную картинку. Начинала с ерунды какой-то, даже у меня одалживала, а золота у меня сроду не имелось, и только потому что времена изменились. Кто бы при Кагане ей позволил финансовые дела вести? Девушка должна сидеть дома и ждать мужа. В нашем случае – непутевого брата. А тут развернулась…

Я все-таки человек достаточно публичный. У меня знакомых сотни, и во всех сферах, но такого не помню. У нее нюх на деньги. Причем нога ее в жизни не ступала ни в какие коммерческие училища. Что-то там про словесность изучала до войны и так и не закончила. Деньги буквально прилипают к ее рукам. Сигареты, горючее, цемент, текстиль, сельскохозяйственные машины… Все что угодно. Если она взялась за это, значит, в накладе не останется. Первый фильтр от сигарет чья компания изобрела? То-то. Патент получен в двенадцатом году, продажа новых сигарет уже в следующем началась. Они ведь первоначально рассчитывали на женщин, у которых при курении к губам прилипал табак. Ну не понравилось Васили отплевываться. Не эстетично. А потом и мужчины сообразили, что лучше. А заодно в изготовлении используется лен, а после войны его девать некуда было. Хозяйства разорялись, а тут покупатель нашелся. Дикие деньжищи заработала.

Ахмет, – вкрадчиво спрашиваю, наклоняясь вперед, – сколько у вас миллионов?

– Этого никто не знает, – безмятежно сообщил он. – Особенно я. Меня к этим делам не подпускают на пушечный выстрел. Но много. На веселую жизнь хватает.

– Я не помню такой фамилии – Киреи, – моща лоб, сказала Настя. – То есть хан такой был. А вот миллионщик…

– Она по мужу Игорева, – просветил Ахмет. – Концерн Игорева. Строительство и торговля. Представляете, захотела прикупить заводик по производству холодильной техники. Мало ей того, что уже имеется. Мне жалко ее несчастного мужа, который существует исключительно для воспитания детей. Они ролями поменялись. Он руководит домашними делами и следит за кухарками, а она уезжает с утра на работу в контору и до ночи не появляется. Тьфу! – он плюнул на дорогу.

– Восточный человек, – пожав плечами, сказал я.

– И на тебя тоже, – беззлобно сообщил он. – Завтра же позвоню твоим родителям и сообщу, что ты в стране.

Я на всякий случай промолчал. Угроза была нешуточная. Стоит мне появиться, и мать начнет собирать потенциальных невест. А уж дырку мне в голове будут делать всем семейным коллективом. Они уже давно согласны на кого угодно, лишь бы наконец женился, но никак догнать меня не могут и связать. Привезти Настю, что ли, познакомиться?

– Вы привезли? – обрадованно вскричал при нашем появлении молодой человек, претендующий на богемный облик. Во всяком случае, на шее у него висел шелковый платок, а на голове красовался помятый берет. – Какое счастье, – с неподдельным энтузиазмом воскликнул он и, вцепившись в Настю, поволок ее по коридору.

Не знаю уж, что она там думала, оглянувшись на меня, про темпераментных русских мужчин. Сначала один увлекает в неизвестном направлении, теперь другой, и все куда-то тащат, но сопротивляться не стала.

– Мечислав уже всех со свету сжил, люди боятся попадаться ему на глаза, – возбужденно рассказывал богемный тип на ходу.

Я посмотрел на Ахмета.

– Коршунов, – объяснил тот, подмигивая. – Совершенно не желает себя контролировать в подобных ситуациях.

– Гений, – подтвердил молодой парень.

Я понимающе кивнул. Гении – они все больные на голову. Приходилось сталкиваться. Семья от его поведения рыдает горькими слезами, зато посторонние люди при виде окончательного результата впадают в восторг. Данный экземпляр ничем не лучше. Слышал я пару историй, как он актеров доводил до нервного срыва своими придирками, но после «Кровавого потопа», получившего кучу международных премий и замечательные отзывы критики, он еще и не то себе мог позволить. Кроме действительно замечательной картины, он получил еще и признательность Диктатора за правильное освещение патриотической темы борьбы русского народа против сепаратистов – и имел всех в виду. Розницей и оптом.

Еще из-за угла были слышны громкие крики. Мужской голос не выбирал выражений, женский слабо оправдывался. Возражения не убеждали даже меня. Начальник сказал представить под его светлые очи фотогеничную блондинку – старайся, а не жалобно ной.

– Так, – сказал уже знакомым голосом низкий и толстый мужик с абсолютно лысой головой, поворачиваясь на стуле в нашу сторону. – Сюда ее!

– Минутку, – попытался я вмешаться.

– Это кто? – надменно спросил Коршунов. – Что он делает на площадке?

– Это мой друг, – совсем не легонько вбивая мне локоть под ребра, так, что перехватило дыхание, заявил Ахмет. – Он уже молчит.

Режиссер моментально забыл про меня и приказал:

– Читайте.

– Что? – растерянно спросила Настя.

– Что хотите, – отмахнулся он. – Ну!

Она неожиданно усмехнулась и стала читать стихи:

– А теперь встаньте вот так, – потребовал Коршунов. – Сняли? – Оператор показал большой палец. – Еще и легкий акцент имеется. Очень хорошо. Петь тоже можете, милочка?

– Я все могу, – нахально заявила Настя. – Только еще раз назовете милочкой – развернусь и уйду. Я тут проездом и не напрашивалась.

– Пойте! – потребовал режиссер, не обращая внимания на попытку поставить его на место.

– Что тут происходит? – уже зло спрашиваю Ахмета.

– Слушай, – шепотом взмолился он, – ты ж сам сказал: певица и актриса. Что тебе – жалко, что ли? Берик, – жалобно попросил он, – не лезь. Никому от этого плохо не будет. Вот этот наш великий деятель получил заказ с самого верха снять фильм про нашествие мунголов. Ему просто до зарезу нужна Ярославна. Ну, знаешь, слезы крупным планом по поводу убитого мужа, потом обнаженный клинок в руках. Клятва о мести. Большая битва и героическая смерть. В конце трагическая музыка. Классный фильм может выйти. Уже кучу сцен сняли, а он все перебирает актрис. Никто ему не подходит на главную роль. Если уж зациклился на определенном типаже, можно бить топором по голове – ничто не поможет.

Я поперхнулся и покрутил пальцем у виска. Прижизненных портретов в те времена не делали, но происхождение у княгини было самое что ни на есть половецкое, а у сыновей и внуков, по летописям, были ярко выраженные скулы с узкими глазами.

– Не хуже тебя знаю, – шепотом сказал Ахмет. – Еще и лет на двадцать старше. Ничего не поделаешь, время такое. Мы, русские, блондины с европейскими чертами лица. Так приказано считать. А если, – с угрозой в голосе добавил он, – посмеешь что-то умное сказать про татар, я тебе уши оборву.

– Да ладно, у самого в роду кого только не было. Саклавит – это русский. Точка. Как теперь будут выкручиваться, когда пишут не по вероисповедованию, а происхождению, не представляю. В Фергане вообще половина родственников оказалась русскими, а вторая не пойми кем. Два брата разной национальности – натуральный бред. По-моему, Салимова с его идеями чересчур круто занесло. Как бы потом это боком не вылезло. Тем более с блондинами. Категорически не согласен с постановкой вопроса. Я – брюнет.

На самом деле все еще хуже. Просто я этого говорить не стал – он и без меня прекрасно знает. В новомодной теории русской нации способен сломать ногу любой шайтан. Официально считается, что русский – это тот, кто говорит на русском языке и считает себя русским. Происхождение, вероисповедание, цвет кожи, разрез глаз и строение черепа значения не имеют. Неофициально – это те, кто до Республики писались саклавитами. Цель национальной политики – максимальное уравнение в правах всех русских (и коренных, и ассимилированных, «новых русских»). И остальное, понятное дело, тоже было для всех – призыв в армию на общих основаниях, налоги. Все получили равные права, и такого, как при Откате, больше нет с начала Республики. И очень надеюсь, не будет. Повторения Гражданской войны мне не требуется.