Бесследно исчезнувшая Марклунд Лиза

– Ответы на все вопросы – нет, – сказал он, вжал голову в плечи и поспешил к дому.

Анника опустила камеру и устремила взгляд сквозь толпу в сторону полицейских автомобилей. Она нигде не увидела Нины Хофман.

– Хочешь подвезу тебя до города? – спросила она парня с радио.

– Спасибо, но у меня еще в два прямой эфир.

– Ты слышала о Шюмане? – спросил Боссе.

Анника вопросительно посмотрела на него. Боссе выглядел как кот, только что проглотивший канарейку.

– Он обманом заполучил Большой журналистский приз. Дело касается серии статей об исчезнувшей миллионерше.

Анника приподняла брови:

– Откуда ветер дует?

– Новые данные из Интернета.

«Боже праведный», – подумала она.

– Это был телевизионный документальный фильм, – заметила она и выловила из кармана ключи от машины.

Боссе несколько раз удивленно моргнул.

– Не серия статей, – уточнила Анника. – Шюман получил приз за телевизионный документальный фильм. Оба раза.

Она направилась к машине, махнула рукой человеку-насекомому и залезла в салон. Пока обдуватель набрал обороты и высушил запотевшее с внутренней стороны ветровое стекло, Нина Хофман проехала мимо нее и исчезла за пеленой дождя.

Главный редактор Андерс Шюман изучал хорошо знакомую ему улыбку Ингемара Лерберга на экране своего компьютера: белоснежные зубы, ямочки на щеках, небесно-голубые глаза. Он стоял на причале перед большим танкером, распахнутая спортивная куртка, застегнутая на все пуговицы рубашка, ветер треплет волосы.

Чертовски приятный парень. Они знакомы лет десять, нет, пожалуй, больше – пятнадцать? Пару из них сидели вместе в программном комитете Ротари-клуба, хотя после разоблачения налоговых афер Лерберга («Квельспрессен», естественно, не могла принять какую-то особую точку зрения только из-за того, что ее ответственный издатель был братом-ротарианцем объекта исследования) встречались крайне редко.

У кого возникло желание так жестоко разобраться с ним?

Шюман обновил страницу с целью прочитать последние новости относительно избиения. Анника Бенгтзон выложила в «Твиттере» картинку с места преступления, похоже, средства массовой информации уделили огромное внимание данному случаю. И вроде бы не существовало мотива, никто не угрожал бывшему парламентарию, и следы взлома отсутствовали. Серьезная ситуация.

Он снова вернулся на домашнюю страницу Лерберга (или, точнее, его фирмы, www.itc.se для International Transport Consultans AB). Лерберг был хорошим бизнесменом, его деятельность касалась кораблей и судоходства, речь вроде шла о какой-то цифровой системе для координирования морских грузоперевозок. Кроме того, он занимался вопросом новой гавани в Сальтшёбадене, по-настоящему шикарной – для яхт и круизных судов.

Хотя, конечно, прежде всего он прославился как политик.

Шюман набрал в поисковике «лерберг политик сальтшёбаден». В самом верху оказались несколько попаданий из его собственной газеты, ему всегда доставляло удовольствие, если подобное случалось, даже если он точно знал, что они появлялись там, поскольку предназначались именно для него. Пробежал взглядом вниз по странице и почти в самом конце обнаружил выход на дискуссионный форум, заставивший его податься вперед:

«Слухи о власть имущих в Сальтшёбадене».

Вместе с именем Лерберга и многих других он увидел и свое собственное.

«Андерс Шюман, рыцарь истины».

О чем речь?

Он обычно не гуглил себя самого, не особенно часто во всяком случае. Но сейчас, сгорая от любопытства, кликнул по ссылке. Виньетка начала вращаться на экране, а потом на нем появилась его собственная фотография, сделанная на каком-то празднике. Он стоял с бокалом в руке и широко улыбался в камеру. Глаза слегка блестели. Могли, интересно, сделать снимок после очередных дебатов в Клубе публицистов, например?

«Мы знаем его, все знают его, наш герой, борец за правду. Он спасает нас от злоупотреблений и коррупции. Главный редактор и ответственный издатель «Квельспрессен».

Он наклонился ближе к экрану. Что это, черт возьми, такое?

«Конечно, кое-кто утверждает, что он продал свои моральные и этические принципы семейству владельцев и пожертвовал их на алтарь капитализма, когда ушел с государственного телевидения и возглавил наиболее несерьезный и шумный таблоид Швеции, однако «Свет истины» никого не осуждает за глаза, мы придерживаемся принципа толерантности и открытости и приводим только ту информацию, которую можно доказать».

Шюман поднял глаза к верхнему краю экрана: ага, блогер называл себя «Светом истины». Это звучало зловеще.

«Мы все знаем его великолепную историю, то, с каким воодушевлением он делает свое дело, солидное журналистское прошлое: преподаватель университета, председатель Союза издателей газет, редактор, сделавший «Квельспрессен» самой крупной ежедневной газетой Швеции, и, кроме того, дважды обладатель Большого журналистского приза! Два раза! Какой подвиг! Достижение, которому (почти) нет аналогов! Давайте хором от всего сердца воскликнем «Аллилуйя»!!»

Да нет, в этом не было ничего особенного. Помимо него многие другие получали эту награду дважды.

«Но «Свет истины» недаром получил свое имя. Благодаря ему вы можете увидеть действительность без прикрас. Здесь всегда найдется место для Критики и Свободного мышления, в противоположность кошмарной политической корректности медийного истеблишмента, поэтому меня также можно называть кошмаром Шутов и Лицемеров.

Давайте в деталях рассмотрим великие журналистские достижения Андерса Шюмана. Все вместе приблизимся на один шаг к Свету, изучим его подвиги несколько тщательнее, со всеми нюансами…»

Что это за чертовщина такая?

«За какие заслуги наш герой впервые удостоился почетной награды, известной под названием Большой журналистский приз, об этом никто не помнит.

Именно второй журналистский подвиг Андерса Шюмана стоит того, чтобы разобраться с ним надлежащим образом, его по-настоящему большой медийный успех, документальный фильм, позволивший ему выйти из тени государственного телевидения и шагнуть в наши гостиные, уважаемая публика, мои друзья.

Давайте вытащим на свет Виолу Сёдерланд».

– Он все еще жив.

Андерс Шюман вздрогнул и поднял глаза от экрана. Шеф новостей Патрик Нильссон стоял, широко расставив ноги, с противоположной стороны письменного стола. Его голос был полон разочарования. Шюман торопливо свернул открытую страницу, он даже не слышал, как Патрик вошел. Перед собой он видел Виолу Сёдерланд во всей красе ее подкорректированной пластикой внешности.

– Я был уверен на сто процентов, – сказал Шюман. – Она исчезла добровольно.

Патрик Нильссон посмотрел на него равнодушным взглядом.

– Больница обнародовала коммюнике, – сообщил он. – У Лерберга случилась остановка сердца на операционном столе, но персонал принял все необходимые меры и запустил его снова. Он находится в состоянии искусственной комы из-за травм.

Шюман чувствовал, как мысли вихрем кружатся в его голове, и попытался сохранить нейтральную мину. Он закашлялся, посмотрел на пустой экран перед собой. Прочитанное на удивление сильно задело его, какой бы чушью, пусть и со злобным подтекстом, оно ни выглядело.

– Ты помнишь Виолу Сёдерланд? – спросил он.

Судя по изменившемуся выражению лица шефа новостей, вопрос стал для него большим сюрпризом.

– Кого?

Шюман поднялся с кресла, отошел к дивану, отвернулся от компьютера и свернутого текста, но неприятные слова, казалось, неотступно преследовали его, иголками кололи в спину.

– Миллиардерша. Шпиль Золотой башни.

Он опустился среди потертых диванных подушек. Патрик Нильссон подтянул джинсы под начинающий расти пивной живот и окинул взглядом редакцию по ту сторону стеклянной двери.

– Та, что исчезла? С гигантскими долгами по налогам?

Сначала Шюман почувствовал себя оскорбленным, но секунду спустя на душе у него стало легче. «Свет истины», похоже, сильно переоценил знание деталей его журналистского подвига.

Никого больше это уже не заботило. Как старая, отслужившая свое вещь.

– Которая исчезла, – подтвердил он.

– И что там с ней? Всплыла снова?

– Каким-то образом. Так Лерберг выкарабкается? – спросил он.

Патрик Нильссон наморщил лоб:

– Что там с миллиардершей? Это дело я упустил.

Шюман поднялся с дивана. Почему он так и не научился держать язык за зубами?

– Значит, у нас нет мертвого политика?

– Но он ведь может умереть до того, как номер пойдет в печать, – произнес Патрик Нильссон с надеждой в голосе, – поэтому мы зарезервируем для него место.

Значит, сенсационную первую страницу, где этот человек был мертв, уже приготовили. Ну да, что тут возразишь, так они всегда работали, старались порой опережать события.

– Будем готовы к тому, что нам понадобится делать новую, – сказал Шюман, и Патрик воспринял это замечание как знак, что пора возвращаться к действительности. Он нарочито громко вздохнул и покинул стеклянный закуток шефа, толком не закрыв за собой дверь. Шум редакции ворвался в оставшуюся узкую щель: какофония голосов, стук каблуков, музыкальные заставки новостных телевизионных каналов, глухой гул вентиляторов.

Скоро все это должно было закончиться, по крайней мере, для него. Он заранее проинформировал правление газеты, и оно как-то слишком уж спокойно благословило его уход. До обнародования данной информации осталось не более недели, и тогда поиски его преемника могли начаться всерьез.

Он покидал свой пост с неплохими результатами. Цифры за предыдущий год говорили сами за себя: согласно им, «Квельспрессен» стала крупнейшей новостной газетой Швеции. Он разбил «Конкурента», и сейчас наконец пришло время отдохнуть.

Шюман вернулся к своему компьютеру и посмотрел на фоновую картинку экрана. Ее роль выполняла сделанная его женой черно-белая фотография с изображением площадки на скале на их островке в Рёдлёгских шхерах. Островок, собственно, был крошечный, без водопровода и канализации, с электричеством от дизель-генератора, спрятанного с тыльной стороны их домика, но им казался раем.

«Если установить ветрогенератор на берегу, – подумал Шюман, – там можно жить. Всего-то еще нужны параболическая антенна, чтобы принимать весь мир, причал для достаточно мощного катера, несколько солнечных батарей на крыше для нагрева воды и спутниковый телефон на всякий пожарный случай».

Он решил проверить, где получают разрешение на строительство ветрогенератора.

Нина припарковалась перед главным входом в Сёдерскую больницу. Дождь не собирался стихать, водосточная труба извергала потоки воды прямо перед ней. Она немного посидела в машине, прежде чем выбралась наружу. Сёдерская больница считалась самой крупной больницей скорой помощи в Скандинавии. Когда она работала инспектором полиции в Сёдермальме, ей приходилось бывать здесь по нескольку раз в месяц, а то и в неделю, и все те случаи давно растворились в ее памяти, за исключением событий утра 3 июня почти пятилетней давности. Тогда Давида Линдхольма, самого известного полицейского Швеции, нашли мертвым (и именно она сделала это), а его жена Юлия (ее Юлия) лежала с приступом кататонии в отделении интенсивной терапии.

Нина вылезла из машины и вошла в огромный холл со стеклянной крышей и отполированными до блеска мраморными полами, предъявила свое удостоверение на ресепшене, объяснила цель визита, и ее направили к доктору Карарею, главному врачу отделения интенсивной терапии. Четвертый этаж, лифт Б.

Здесь ничего не изменилось, все те же обычные для таких заведений запахи. Столь же идеально чистые и плохо освещенные коридоры. На пути ей попадались одетый в шуршащие халаты персонал и пациенты, шлепавшие по полу тапками.

Она нажала на звонок перед дверью в нужное ей отделение и прождала несколько минут, прежде чем ее открыл сам доктор Карарей. Он оказался крупным мужчиной с короткими пальцами и едва заметным акцентом.

Нина представилась. И испытала определенную неловкость, заявив, что она является сотрудником Государственной криминальной полиции, поскольку еще не привыкла к новому месту работы.

– Я не могла бы провести короткий допрос жертвы? – спросила она.

– Лучше, если мы отойдем в сторону, – сказал врач и отвел ее в пустую смотровую.

Воздух там был прохладный, почти холодный. Доктор не стал включать освещение. Посчитал, что достаточно проникавшего в окно с улицы тусклого серого света.

– Пациента все еще оперируют, – сообщил он и тяжело опустился на маленький письменный стол, жестом предложив Нине занять стул для пациентов.

– Как он себя чувствует?

– На мой взгляд, он вряд ли выкарабкается.

В случае смерти Лерберга полиции пришлось бы разбираться с убийством политика, не премьер-министра или министра иностранных дел, конечно, но в любом случае с высоко приоритетным насильственным преступлением, с которым она уж точно не могла напортачить. Поэтому подошла к делу основательно, откашлялась, достала свой новехонький мобильный телефон, полученный от Ламии, и попробовала найти в нем режим диктофона. Поводила пальцами по маленькому экрану, но где-то ошиблась, вернулась к стартовому меню и начала сначала.

– Значит, у него угрожающие жизни травмы, – констатировала она, когда таймер заработал, показывая, что запись идет.

– Пожалуй, это не совсем так. Столь сложным его состояние сделала совокупность всех факторов в комбинации с сильным обезвоживанием организма.

Он потянулся через стол за журналом.

– Жертва, выходит, находилась без воды и еды в течение длительного времени. – Нина посмотрела на экран своего мобильника. – Как долго?

Она осторожно положила телефон рядом с врачом. Он перевернул лист и некоторое время изучал содержавшуюся там информацию, прежде чем вполголоса прочитал вслух:

– Серьезные метаболические нарушения, прежде всего это касается электролитов, солей натрия и калия, но также нарушение кислородного баланса… Трое суток по меньшей мере, я бы сказал.

Нина прикинула в уме: избиение, получается, произошло поздно вечером в четверг или рано утром в пятницу.

– Сколько он еще продержался бы, если бы его не обнаружили?

– Трудно сказать. Около часа. Он не дожил бы до полудня.

Она кивнула, бросила взгляд на телефон в надежде, что их голоса останутся в его карте памяти. Нужно было не забыть сохранить запись надлежащим образом.

– Какие повреждения вы смогли констатировать?

Врач прочитал далее.

– Пациент имеет обширные внутренние кровоизлияния в паховой области и на окружающих мышцах, а также множественные разрывы сухожилий… – Он бросил на нее взгляд поверх очков. – Мы вскрыли и дренировали гематомы с целью уменьшить опасность компартментального синдрома.

Нина посмотрела на него широко открытыми глазами:

– Я не понимаю.

– В паховой области сильные внутренние кровотечения, что означает увеличение давления, которое, в свою очередь, приводит к омертвению тканей. Наш хирург знает свое дело, она попытается сшить разорванные мышцы и сухожилия, но ей надо действовать очень осторожно…

– Ему раздвигали ноги в стороны, пока мышцы не порвались, – констатировала Нина.

Врач опять заглянул в свой журнал. Он несколько секунд молча читал написанное там. В комнате стоял свежий запах дезинфицирующего средства. Когда он заговорил снова, речь уже пошла о вывихах плечевых суставов с обширным повреждением тканей и необходимости вправить их.

Нина почувствовала, что ее глаза стали сухими, слишком уж долго она, не мигая, таращилась на собеседника.

– Это означает, что плечи надо вставить на место, – объяснил врач, – а также и там сшить разорванные мышцы и сухожилия.

– У него есть повреждения на запястьях?

Доктор посмотрел на нее, а потом еще раз обратился к своим бумагам и прочитал вслух:

– Круговые язвы и ссадины примерно дециметр шириной.

Нина вновь проверила, работает ли запись.

– Ему связывали руки за спиной и подвешивали его за запястья, – предположила она.

Доктор Карарей какое-то время смотрел в сторону окна, словно пытаясь представить себе всю картину. Затем снова заглянул в свой журнал.

– Ткани подошв ног увеличены, и на них есть признаки гематом шириной порядка сантиметра в разной стадии изменения цвета.

– Его били по ним раз за разом тупым предметом в течение долгого времени, – вслух размышляла Нина.

– У него точечные кровоизлияния в белках глаз и в ротовой полости, мы нашли их на внутренней стороне щек и под языком.

Нина кивнула:

– Его душили.

– Нет, скорее всего, нет, – возразил врач. – На шее нет гематом от пальцев или веревки.

– Но такие повреждения ведь возникают в результате асфиксии?

– Да, все правильно.

Нина интенсивно втянула носом воздух, почувствовав, как он заполнил грудную клетку.

– На месте преступления лежал пластиковый пакет, – сказала она. – На полу в детской комнате. Я видела его.

– У него на лице гематомы и припухлости.

– Следы от ударов, – констатировала Нина.

– Сломаны пять ребер в нижней части грудной клетки с правой стороны, в результате чего произошло сдавливание легкого. А также есть точечные повреждения левого глазного яблока, выполненные острым предметом…

Нина обессиленно уронила руки на колени. Казалось, ледяной воздух обжигал ей горло.

Врач отодвинул в сторону свой журнал.

Нина немного приподняла подбородок и постаралась говорить спокойно:

– Это все методы пыток. Классические, хорошо проверенные на практике. И у них есть свои имена. Каждая имеет название.

Врач спокойно, но очень серьезно посмотрел на нее.

– Я видел нечто подобное в других уголках мира, – сказал он, – но никогда раньше в Швеции.

Нина несколько секунд сидела молча.

– Если он выживет, у него все восстановится?

– Стопы заживут, даже если на это уйдет несколько недель. Сильные боли в паху будут мучить его несколько месяцев, хотя какие-то из них, возможно, приобретут хронический характер. Мы зашили глаз, хрусталик можно заменить, но нельзя исключить постоянного падения зрения. Плечи, есть опасность, будут работать не в полной мере, помимо боли… Неясно, как сказался на его организме недостаток кислорода. И нам пока еще неизвестно, насколько пострадало его сердце.

Нина продолжала сидеть, не в состоянии пошевелиться.

– А насколько он пострадал психологически?

– Его ждет долгая реабилитация, – ответил врач и поднялся.

Нина потянулась за своим мобильным телефоном, выключила запись и сохранила файл. Ее движения были угловатыми, лишенными обычной ловкости, словно стул для посетителей так действовал на нее.

– Спасибо, – сказала она. – Могу я взглянуть на него? Только через дверь операционной?

Доктор покачал головой.

– Когда он придет в себя настолько, что я смогу его допросить?

Он дал ей свою визитку с прямым номером мобильника, предложив звонить, когда она пожелает.

– Я жду, что супруга пациента даст знать о себе, – сказал врач и направился к двери.

Нина посмотрела ему вслед. Как много он знал? Что она имела право рассказать?

Она шагнула в темный коридор; дверь в смотровую тихо закрылась за ее спиной. Доктор Карарей задумчиво посмотрел на нее. Он казался человеком, которому можно доверять.

– Это пока должно остаться между нами, – сказала она, – но Нора Лерберг исчезла.

Доктор направился к выходу, Нина шла рядом.

– Местоположение трех их детей установлено, – продолжила она, – они находятся у тетки в Викингсхилле, но его жена недоступна для нас, никто не знает, где она.

Они подошли к выходу из отделения.

– А может быть, именно она сделала это? – спросила Нина.

– Если ей помогали, то теоретически подобное, конечно, возможно, – ответил врач, – но, на мой взгляд, маловероятно.

Они обменялись рукопожатиями.

Нина крепко сжимала свой мобильник в руке всю дорогу, пока шла по больнице. Воображение рисовало ей одну картинку за другой: Лерберг со связанными за спиной руками, подвешенный, его душат, бьют… «Все как на подбор известные методы».

Она быстро прошла через большой холл здания, мимо справочного окошка, цветочного ларька и кафетерия, туалета для пациентов и телефона для вызова такси.

Когда ее мобильный зазвонил, она вздрогнула, словно обожглась о него.

– Нина? Нина Хофман?

Этот голос она узнала сразу, не раз слышала его в своих кошмарах.

– Анника Бенгтзон, что я могу для тебя сделать?

Она вышла под дождь, совершенно не заботясь о том, что вымокнет.

– Привет, я просто решила позвонить и поздороваться… Это же тебя я видела сегодня у дома Лерберга? В Солсидане?

Нина открыла свой автомобиль с пульта дистанционного управления сигнализацией и шмыгнула на водительское сиденье.

– Я ничего не могу сообщить о данном случае, надеюсь, ты понимаешь, – сказала она и зажмурила глаза.

«Плечевые суставы вывихнуты с обширными повреждениями тканей».

– Совсем ничего?

Нина открыла глаза, посмотрела на фасад больничного здания.

«Жертву связывали, подвешивали за запястья».

– Я думала, ты в Вашингтоне, – сказала она.

Анника рассмеялась или вздохнула?

– На подобное у газеты больше нет средств. Я вернулась на прежнее место. Репортер новостей бумажной и интернет-версий. Полицейский на месте событий сказал, что Лерберг, пожалуй, не выживет, ты не знаешь, как у него дела?

Нина не ответила. Анника знала, что она сделала. Сама была там, видела, как она застрелила Филиппа, знала, где он похоронен.

Нина тронула машину с места.

– Я еще только приступаю к своим обязанностям, – сказала она.

– Когда ты начала работать в ГКП? – спросила Анника.

Нина включила заднюю скорость и повернулась назад, чтобы смотреть через заднее стекло. Оно было залито дождевой водой и покрыто грязью.

– Пока, Анника, – сказала она.

– У меня остался тот же номер мобильного телефона, что и раньше, если захочешь дать знать о себе, тебе достаточно…

Нина прервала разговор.

Что знал Ингемар Лерберг такое, чего ему не положено было знать?

Почему он не рассказал об этом?

И почему его оставили в живых?

В редакцию Анника вернулась после полудня. Сёдерский тоннель оказался заблокированным, а по Эссингеледен машины едва тащились, как обычно. Время в автомобильных пробках она использовала на поиски материалов об Ингемаре Лерберге и на то, чтобы спокойно разложить их по полочкам у себя в голове. Благо ее никто не торопил.

Она вынула компьютер из сумки, загрузила сделанную камерой видеозапись на сервер, приблизительно замерила длительность отдельных эпизодов и отправила художественному редактору имейл с временными кодами, чтобы он мог выбрать нужные ему кадры для бумажного варианта газеты. Потом принесла себе чашку кофе из автомата и приготовила сюжет для интернет-телевидения продолжительностью одну минуту и двадцать пять секунд об избитом сегодня политике Ингемаре Лерберге. Картинки получились не особенно хорошие, темные и зернистые, какими они были на протяжении всей этой ужасной весны. Из-за ветра камера, вероятно, качалась, пока она говорила, и в результате изображение тоже раскачивалось, как на волнах. А сама она выглядела нездоровой, с запавшими глазами, но в этом ведь не было ничего необычного. Ее манера подачи новости кому-то могла показаться несколько тяжеловесной, но она посчитала, что и так сойдет.

– Полиция столкнулась с полноценной загадкой после покушения на убийство бывшего члена риксдага Ингемара Лерберга, – начала она свой комментарий. – На данный момент нет никаких предположений относительно мотивов столь жестокого избиения, жертве никто не угрожал, и остается неясным, как преступник попал в особняк. Согласно данным «Квельспрессен», пока не обнаружено никаких следов незаконного проникновения в дом, который находится в Солсидане, фешенебельном пригороде Сальтшёбадена.

– Он все еще жив, – сообщил Патрик, склонившись над ней.

– Ужасно жаль, – съязвила Анника. – Мы отправим кого-нибудь в больницу добить его?

Шеф новостей сел на ее письменный стол.

– Звонило руководство христианских демократов. Они хотели бы высказаться о своем коллеге в партийной канцелярии через полчаса, ты не могла бы заняться этим?

Она взглянула на часы:

– Конечно.

– Прокурор подтвердила, что преступление квалифицировано как покушение на убийство?

– Я звонила ей из машины.

– Ты разобралась с псом?

– Псом?

Анника недоуменно уставилась на шефа.

– Стефан, четырех лет, – сказал Патрик. – Его нашли мертвым в прихожей, если верить новостным сообщениям. Ты не подготовишь также его краткую предысторию?

– Собаки?

– Был ли он конфликтный? Угрожали ли ему? Пожалуй, список возможных мотивов? И проверь, почему ему пришлось уйти в отставку, хотя нам, конечно, стоит подождать с публикацией этого материала, пока мы не узнаем, выживет ли он…

Анника ввела в поисковик «ингемар лерберг политик», и Патрик наклонился над ее экраном, чтобы посмотреть результат.

– И называй его топовым политиком. Он ведь какое-то время фактически считался лидером партии, – заметил он.

– Угу, – буркнула Анника, – целых полдня, в передовице газеты «Квельспрессен».

– Давай сейчас не будем об этом, – сказал Патрик и ретировался на свое место.

Она пробежала глазами по заголовкам на экране. Как быстро люди все забывают. Сама ведь помнила, что много читала об Ингемаре Лерберге в те дни, когда его имя постоянно фигурировало в разделе новостей всех средств массовой информации, но, помимо нескольких смутных воспоминаний о какой-то афере с налогами, память ничего ей не подсказала. И почему, собственно, могло быть наоборот?

Она просмотрела то, что, на ее взгляд, выглядело наиболее интересным.

Этот христианский демократ, бесспорно, был ярким пятном на политической карте восемь – десять лет назад. Прошел в риксдаг как независимый кандидат с политикой ближе всего сравнимой с той, за которую ратовала американская «Чайная партия»: сокращение государственного аппарата, снижение налогов и государственных затрат, свобода личности и безграничная вера в Бога. Помимо прочего, он предлагал реорганизовать органы местного самоуправления и приватизировать Государственное управление социальной защиты населения.

Ингемар Лерберг считал, что христианство необходимо сделать обязательным предметом в неполной средней школе, а налоги уменьшить вдвое и что социальная помощь должна автоматически сопровождаться «службой во благо общества», пусть это кое-кто из его критиков и называл «бесплатным рабским трудом». В качестве мотивировки своего последнего предложения он ссылался на Библию, первую книгу Моисееву: «В поте лица твоего будешь есть хлеб».